Глава 11

1032 год от Рождества Христова

— Просыпайся, госпожа, — тормоша меня, прошептала кормилица. — Скорей! Вставай!

Я уже была на восьмом месяце беременности и со сна плохо соображала — так что мне казалось, что я всплываю вверх со дна какого-то мутного водоема. Потом я поняла, что мужа рядом нет, и его половина постели холодна. Он не вернулся после вечернего объезда. Мгновенно насторожившись, я спустила ноги с пуховика и встала, а Мэв набросила мне на плечи плащ, шелковистый мех которого приятно согревал.

— Что случилось? — спросила я. Ребенок брыкнулся, попав ножкой в мочевой пузырь, и я поморщилась.

— У ворот стоит гонец, присланный таном Банхори, который советует нам как можно быстрее покинуть крепость. К Элгину приближаются вооруженные люди.

В полном недоумении я поспешила к отхожему месту, занавешенному пологом. «Если он будет так брыкаться, — подумала я, — то скоро выберется наружу».

Когда я вернулась, Мэв копалась в большом деревянном сундуке, украшенном красными и желтыми птицами, который когда-то принадлежал моей матери. Я налила себе воды из глиняного кувшина. Мое обремененное ребенком тело не принимало теперь даже разбавленного вина, поэтому я пила лишь кипяченую воду с настоями трав или молоко с медом.

— С чего бы это ему присылать нам такое сообщение? Я не знаю тана Банхори, хотя мой отец знаком с ним.

— Какая разница! Мы не можем медлить, если к крепости подступают враги твоего мужа! — Мэв схватила черное платье, полотняную рубашку, чулки с подвязками и бросила все это мне. Я, дрожа от холода, скинула плащ и начала облачать свое бесформенное тело.

— Скорей всего это опять тан Рота едет сюда жаловаться на то, что его стада скудеют из-за воровства соседей, — пробормотала я, заглушая тревогу. — Кто бы они ни были, я заставлю их убраться.

— Клянусь, ребенок в твоем животе окончательно лишил тебя рассудка! Ты проявляешь нездоровое спокойствие. Мы все погибнем здесь, если ты не поспешишь! — Мэв ходила из стороны в сторону, поглядывая в узкое окошко.

— А ты говоришь глупости. — Я глубоко вздохнула, внезапно почувствовав острую боль в спине, потом пригладила свои длинные волосы и надела на голову полотняную накидку, закрепив ее обручем из переплетенных ниток. Даже если они действительно явятся к нам в зал жаловаться на потерянных коров, я должна предстать перед ними как толковая и умелая хозяйка Элгина и Морея.

— Да послушай же меня, — вскричала Мэв. — К твоим воротам приближается Мак Бетад Мак Финлех с целым войском за спиной! Гонец Банхори велел нам бежать!

— Макбет? — переспросила я.

— И у него есть все основания ненавидеть твоего мужа, — добавила Мэв. — Что бы ни привело его в Элгин, это мужское дело, а не женское, а потому мы должны уходить.

— Я никуда не пойду.

— Я вижу, тебя уже гложет боевой дух, — заметила кормилица, — но сейчас не самое подходящее для него время, когда в разгар ночи сюда едет Макбет, а твоего мужа нет дома… — И она наградила меня пристальным взглядом.

Я неловко запихала ногу в кожаную туфлю, решив пренебречь чулками.

— Это мой дом, и я жду ребенка. Уф! — ответила я, протягивая ногу ко второй туфле. — Я не желаю, чтобы меня выпихивали из моей собственной постели. И я объясню это Макбету, если он осмелится постучать в наши ворота.

Мэв опустилась на колени, чтобы помочь мне с туфлей:

— Женщина не в состоянии разубедить мужчин, вознамерившихся затеять распрю.

— Тогда это сделает мой меч. — И я направилась к другому сундуку, в котором лежали ткани и оружие, подаренное мне отцом. Я не практиковалась в течение уже нескольких месяцев, и вряд ли было разумно доставать его сейчас, когда я даже не могла разглядеть своих ног из-за живота. Да и с чувством равновесия у меня сейчас были проблемы.

— Даже не вздумай! — взвилась Мэв.

Поскольку я не могла прикрепить меч к поясу, я взяла его в руки и направилась к двери. Боже милостивый, куда же подевался Гиллекомган?

— В настоящий момент я отвечаю за Элгин. Пошли. Где гонец?

— Ест овсяные лепешки с маслом на кухне.

— Наверное, действительно перепугался до смерти, — заметила я, выходя в сырой и холодный коридор.

— Будь осторожнее на лестнице, — предупредила меня Мэв. — Ты же стала огромной, как вол.

Сквозь узкие прорези в стенах задувал холодный ночной ветер, и до меня донесся приглушенный стук в ворота. Мы медленно двинулись вниз, мне приходилось быть острожной. Добравшись до нижней площадки и входных дверей, мы спустились еще на один пролет, чтобы выйти во двор.

Здесь стук в ворота слышался уже громче, а из-за стен виднелись всполохи факелов. Я неловко поспешила к главным воротам, у которых стояли Ангус Мак Фергюс и еще несколько воинов с мечами и палицами, оставленных Гиллекомганом охранять крепость и свою жену. Остальных он забрал с собой, хотя обычно он проявлял большую предусмотрительность.

Дубовые ворота, обитые железом, затряслись от следующего шквала ударов, и из-за них донеслись требования впустить прибывших в крепость. Я оглянулась и увидела, как из темноты ко мне бегут еще люди и среди них старший конюх старик Эд в плаще и рубахе, облегавших его костлявое тело. Рядом с ним бежал гонец — худой темноволосый парень с раскрасневшимися щеками.

— Госпожа Грюада! Я — Донал, меня послал Константин из Банхори.

— Скажи мне, Донал, что все это значит?

Ворота продолжали сотрясаться от ударов.

— Сюда едут люди, посланные королем, и возглавляет их сын Финлеха.

— Судя по всему, они уже здесь и ждут не дождутся, когда их впустят.

На ворота вновь обрушился оглушительный удар, и я подпрыгнула от неожиданности. Мое дитя снова брыкнуло ногой. Я приложила руку к животу и, продолжая сжимать в другой меч, поспешила к воротам. Ангус попытался остановить меня, но я бросила на него испепеляющий взгляд и прошла мимо. Из-за спины доносился топот ног сбегавшихся людей.

В эту ноябрьскую ночь после Мартинова дня у нас было всего двадцать воинов, которые могли охранять ворота. Стараясь скрыть свою тревогу, я приникла к щели в массивных воротах и увидела факелы и вооруженных людей в их пляшущих тенях.

— Кто вы и что вам угодно? — прокричала я.

— Мы хотим войти в крепость Морея, — ответил мне мужской голос.

Я его знала. Дрожь, пробежавшая по моему телу, тут же сменилась вспышкой ярости:

— Хозяина Морея нет. Уходите.

— Я — Мак Бетад Мак Финлех, и меня знает ваша госпожа. Передайте госпоже Грюаде, что мне надо переговорить с ней.

— Она все равно не впустит в крепость людей, которые ведут себя, как дикие кабаны. Убирайтесь.

Последовало молчание. А затем — скрип кожи и звон стали — нетрудно было догадаться, что за воротами обнажили мечи.

— Впустите нас, госпожа Грюада. — Он стоял совсем близко к воротам. — Или мы сломаем эти ворота.

— Говори, что привело тебя ко мне.

— Я привез тебе послание от твоего мужа. Окажи нам гостеприимство, — голос его звучал устало.

Кельтская традиция требовала, чтобы я открыла ворота, даже если это были враги.

Но я ответила:

— Нет!

— Ну довольно. — И до меня донеслись распоряжения, которые он отдавал своим людям.

Ангус схватил меня за руку и оттащил в сторону. Я оттолкнула его и, подняв меч, вернулась туда, где меня было бы хорошо видно, когда ворота поддадутся.

— Стойте, — приказала я своим людям. — Ничего не предпринимайте.

Мне ничего не стоило приказать им открыть ворота, но мне хотелось помучить Макбета. «Пусть попотеет и пусть поймет, насколько крепки стены Элгина», — думала я.

Теперь ворота уже выламывали по-настоящему. До меня доносился грохот тарана и треск расщепляющегося дерева.

— Ангус, — окликнула я. — Отойдите назад и вставьте стрелы в арбалеты. А я останусь здесь.

Ангус кивнул. Я знала, что мои люди меня защитят, и надеялась, что наши непрошеные гости побоятся меня тронуть, учитывая мой пол, положение и драгоценную кровь, которая бежала в моих собственных жилах и жилах моего ребенка.

Вскоре дубовые ворота затрещали, раскололись и рухнули. Я расставила ноги и подняла меч. Деревянная щеколда треснула и, отлетев в мою сторону, подскочила вверх — я отпрянула, испугавшись за жизнь ребенка, и подумала, уж не сошла ли я действительно с ума. Когда ворота распахнулись и в проеме, как многоголовое чудовище, ощерившееся пиками, появились люди, руки у меня затряслись, но я не отступила.

— Что же это за гостеприимство, леди? — осведомился Макбет — из-под шлема безжалостно блестели его глаза.

— Убирайтесь из моего дома, — ответила я, не опуская меч. За моей спиной Ангус и остальные подняли арбалеты.

Макбет махнул рукой, и его люди тоже подняли арбалеты, нацелив на нас свои стрелы. Моих сторонников было совсем мало, но я не колебалась. Дыхание вырывалось из меня с трудом.

— Убирайся, сын Финлеха, — прохрипела я, лезвие моего меча как бы рассекало его образ надвое.

— И это вся защита, которую тебе оставил муж? — Он указал жестом на моих людей.

— Мне было вполне достаточно, пока сюда не явился ты со своими головорезами.

— Я же предупреждал тебя, что здесь, в Море, тебе потребуется защита. Опусти меч, — раздраженно добавил он. — Женщине, особенно в твоем положении, не подобает вести себя как воину. Я приехал лишь для того, чтобы поговорить с тобой, и не собираюсь причинять тебе вред.

— Да, сломанные ворота свидетельствуют об этом. — Меч был тяжелым, и у меня начинала болеть спина. — Убирайся.

Макбет вздохнул, сделал пол-оборота, а затем резким движением схватил своей рукой, облаченной в перчатку, лезвие моего меча и вырвал его у меня. Я упала на колени и перекатилась на бок, чтобы защитить ребенка.

Ангус и остальные выпустили стрелы из арбалетов, из крепости выскочило еще несколько человек, вооруженных мечами, пиками и топорами, и началась свалка. Когда я попыталась дотянуться до своего меча, Макбет отшвырнул его ногой в сторону, а потом подхватил меня под мышки и оттащил к крепостной стене. Я видела, как падают люди, а он уже отдавал приказы завести во двор лошадей, укрепить ворота и убрать мертвых.

Я поползла вперед на четвереньках. И Макбет вновь двинулся ко мне.

— Глупая женщина! — прорычал он. — Ты хочешь погубить своего ребенка? Оставайся у стены.

Я опустилась на землю и подняла голову:

— Что тебе надо? Мой муж ничего тебе не передавал для меня. Он никогда бы этого не сделал, потому что он тебе не верит.

— Я принес тебе его последние слова, — ответил Макбет. — Потому что он мертв.

Кровь застыла у меня в жилах:

— Мертв? Ты убил его…

— Не я. Он сгорел, он и его люди, в крепости в Бургхеде. Их больше нет.

Все?!

— Не может быть.

— Может. — За его спиной воины тащили тела моих людей — я не могла разглядеть, кого именно.

— Так что тебе сказал мой муж? — Я все равно ему не верила, этого не могло быть.

— Перед смертью его вывели, и он попросил меня позаботиться о тебе и ребенке, — ответил Макбет.

Я считала, что убийца не осмелится посмотреть в глаза вдове. Но только не этот.

— Зачем ты это сделал? — выкрикнула я. — Чтобы вернуться в Морей?

— Я никогда его не покидал, — ответил он загробным голосом.

 

Глава 12

Перед самым рассветом меня вывели из Элгина и заставили спуститься с холма. Один вид моего огромного живота приводил в трепет приставленную ко мне охрану, и она ко мне не прикасалась, пока огромный чернобородый воин в железной кольчуге молча не поднял меня на руки и не отнес в церковный двор. Там он опустил меня на землю и отошел в сторону.

— Гирик, веди ее сюда, — окликнул его Макбет. — Все будет сделано со святого благословения, — добавил он, крепко беря меня за руку и подводя к лестнице.

— Поспешный брак с головорезом не сулит добра, — заметила я. — К тому же ты женат. — Я знала, что наличие живой жены не считалось помехой для заключения нового брака у некоторых викингов, но надеялась, что Макбета это должно остановить.

— Я свободен, как и ты, — ответил он.

Они с Гириком сжимали меня между собой, словно, вопреки всему пережитому, усталости и непоседливости ребенка, я могу от них сбежать. Через несколько мгновений появился приходской священник, которого вытащили из постели, чтобы сначала он произнес отходную молитву над убитыми в крепости, а затем обвенчал убийцу с вдовой убиенного.

Все вокруг было окутано призрачным туманом. Гэлы считают предрассветный час безвременьем, и заключать святой брак в это таинственное время также считается дурным знаком. На холме перемещались огни факелов по мере того, как все новые и новые люди входили в крепость. Меня начала бить дрожь. Я знала, что Макбет ждет, когда в Элгин доставят трупы Гиллекомгана и его людей для похорон.

В крепости погибли наш старый конюх Эд и один из телохранителей. Брендан и Ангус Мак Фергюс были ранены. Несмотря на то что Ангусу задели голову, он был уже на ногах, а вот жизнь Брендана, получившего глубокую рану на бедре, все еще висела на волоске.

Разгневанная и изможденная, я повернулась к Макбету:

— Я хочу, чтобы меня обвенчали по старому кельтскому обычаю с заговорами и благословениями. К тому же я имею право сама выбрать себе следующего мужа взамен убитого тобой.

— Это и есть древний кельтский обычай. — Он взял меня за руку и начал водить вокруг священника, который взирал на нас, как на сумасшедших. Мы трижды обошли священника, двигаясь по ходу солнца слева направо, в соответствии с древним обрядом.

— А вот тебе оберег, — и он указал на вершины холмов, над которыми сквозь туман уже виднелось золотисто-розовое солнце. — А сейчас будет и заговор. Начинайте, святой отец.

Священник начал читать свой речитатив на латыни, и, хотя я отвечала скупо и неохотно, брак наш был освящен. Едва овдовев, я вновь вышла замуж. Я бросила возмущенный взгляд на священника, и он отвел глаза в сторону, так как ему, вероятно, стало стыдно.

— Он ни в чем не виноват, — заметив это, сказал Макбет. — Я пришлю благодарственные дары, отец.

От колокольного звона в честь свадьбы и похорон внутри у меня все переворачивалось, и я, подобрав юбки, поспешила к крепостным воротам Элгина. Несмотря на одышку и тяжесть, я ни разу не остановилась, пока поднималась на холм, и лишь у самых ворот замерла, приложив руку к животу и чувствуя, как у меня кружится голова. Когда ко мне подбежала Элла, мы обнялись, и я принялась гладить ее по голове, видя, что она побледнела и вся дрожит.

— Они тебя не тронули?

Она покачала головой. И все же я видела, как она напугана. В ярости я двинулась к Макбету.

— Согласно законам святого монаха Адомнана, которые он собственноручно написал триста лет тому назад, — прошипела я, — к гэльским женщинам и детям следует относиться с уважением, не применяя к ним насилия.

— Прекрасно. Госпожа умеет читать и знает законы.

— Да. И еще я знаю, что ты неоднократно нарушал законы этой земли.

— Госпожа Грюада, я сделал лишь то, что было необходимо сделать, чтобы вернуть Морей. Найелл, — окликнул он одного из своих стольников, загрубевшего от времени и грязи воина. — Проводи госпожу в ее комнату и проследи, чтобы она оттуда не выходила.

— Сначала я должна позаботиться о своих домочадцах, — и, взяв Эллу за руку, я начала подниматься по лестнице, ведущей к крепости.

Дверь в крепость была закрыта, но одного взгляда на нашего сопровождающего было достаточно, чтобы она открылась.

Торф в зале едва тлел, в жаровни никто не подбрасывал углей. Элла, хлюпая носом, взялась за дело, а я принялась ей помогать. Потом вошла Мэв с чашами, кувшином эля и сыром; увидев меня, она заставила меня поесть, хотя бы ради ребенка.

Потом с лестницы донесся звук тяжелых шагов, и в зал вошел Макбет. Но я не стала наливать ему эль, и ему пришлось это сделать самому.

— Госпожа Грюада, — промолвил он, — сегодня ближе к вечеру ты покинешь Элгин. Пусть твоя прислуга соберет все необходимое. Тебя перевезут в безопасное место.

— Я останусь здесь, — отрезала я. — И мой ребенок появится на свет здесь, как и положено наследнику Морея.

— Как угодно, — пробормотал он, осушая содержимое чаши.

В тот день, когда Гиллекомгана и его людей хоронили на травянистом склоне рядом с церковным двором, дождь лил как из ведра. Каменщик изготовил для моего мужа надгробие, вырезав из песчаника крытую соломой хижину, которая символизировала его последнее пристанище на земле. Священник воззвал к небесам, прося упокоить души убиенных.

Я отказалась сидеть в своей комнате и вместе с Эллой и Мэв спустилась в зал, заняв свое привычное место у окна на мягких подушках. Там я вновь вернулась к вышивке, оставленной в тот день, когда жизнь была еще тихой и спокойной. Ритмичные движения иголки, яркие цвета ниток и мягкие прикосновения шерсти помогали мне успокоиться. Словно оцепенев, я молча шила и ждала, когда зарубцуются мои душевные раны.

К тому же я надеялась, что отец со своими людьми отомстит за меня. «Скоро Боде обо всем узнает», — убеждала я себя. И тогда он поквитается с мужем-узурпатором за моего убитого супруга. Я жаждала отмщения — не в первый и не в последний раз я испытывала это чувство. Кельтская кровь, передававшаяся из поколения в поколение, требовала восстановления справедливости любой ценой. И я чувствовала, как она бурлит во мне.

По ночам я вертелась в своей постели, оплакивая погибшего мужа и разрушенную судьбу своего ребенка. Элла и Мэв спали на тюфяках у двери на случай, если Макбет вздумает ко мне вломиться. Однако он ни разу не предпринял такой попытки.

— Он боится за свою душу, — прошептала мне как-то Мэв. — Жениться на вдове убитого врага — это древняя традиция, и в ней нет ничего плохого. Но сжечь своего брата заживо и улечься в постель с его беременной женой… это точно может привести к адскому проклятию.

Я не сомневалась в том, что Макбет догадывается об этом.

Прошла неделя, другая, а я все ждала, когда приедут люди из Файфа. А потом мы увидели, как к Элгину приближается войско короля со вздыбленным красным львом на трепетавшем на ветру желтом знамени.

 

Глава 13

Всадники, блестя щитами и наконечниками пик, величественно въехали в ворота. Король в развевающейся красной мантии не стал спешиваться, дожидаясь, когда к нему подойдет Макбет со своей свитой. Я незаметно тоже вышла во двор и остановилась, скрестив руки на животе. Я надеялась, что Разрушитель Малькольм явился к нам для того, чтобы сразить моего второго мужа мечом справедливости. Вот он, сладкий миг отмщения.

Король обменялся с Макбетом словами приветствия и спрыгнул с лошади — несмотря на свой возраст, он был еще довольно крепок и отказался от помощи. Оба направились к крепости, в то время как конюхи начали забирать поводья и уводить лошадей, а прочая прислуга бросилась подносить королевским людям эль.

Значит, наказание состоится не сейчас. Ладно. Я поковыляла за Макбетом и королем. Какой-то седовласый воин, подбежав, предложил мне опереться на его руку.

— Благодарю. Как тебя зовут? — спросила я.

— Константин Мак Артер из Банхори. — Он был учтив и добродушно улыбался. Несмотря на то, что я была не в духе, мне он понравился.

— Банхори! Я должна благодарить тебя. В ту ночь ты послал гонца, чтобы предупредить меня…

— Я сделал то, что должен был сделать. Это было только справедливо… — Он умолк. — Госпожа Грюада, Макбет приходится мне племянником, и я надеюсь, ты позволишь мне время от времени давать тебе советы.

Я кивнула, испытывая благодарность, этому неожиданному союзнику. Он проводил меня, и мы вошли в зал вместе, хотя нас никто туда не приглашал. Макбет сверкнул глазами при виде нас.

Король что-то проворчал.

— Банхори. Госпожа, — поприветствовал он нас.

Я молча склонила голову. Служанка устанавливала на длинном дубовом столе глиняный кувшин с красным вином, и я жестом велела ей уйти. На столе лежало несколько рогов, и я, выбрав три, обитых медью, наполнила их до краев и передала Макбету, его дяде и королю. Наполненный рог нельзя поставить на стол, поэтому все его содержимое неизбежно попадает в человека.

К счастью, у меня под рукой не было яда. В противном случае уцелел бы один Банхори.

— Добро пожаловать в Элгин, Малькольм Мак Кеннет. — Меня хорошо воспитали, и я умела подавать вино с лестью в случае необходимости. Шотландцы прямы и откровенны и могут обращаться к знати и даже к королям, называя их по имени. Франки и византийцы, как я слышала, витиевато приветствуют своих королей, впрочем, как и саксы.

Малькольм пробормотал что-то в ответ. Ему было уже за семьдесят — поразительный возраст для короля-воина. Каким-то образом ему удалось выйти живым из всех сражений и схваток и уберечься от всех пущенных в него стрел.

— Я оказала бы тебе лучший прием, господин, если бы не недавняя смерть моего мужа Гиллекомгана Мак Малбрайта, — сказала я. Малькольм пробормотал сухие слова соболезнования и поднял рог. — Нет ли у тебя сведений о моем отце? — спросила я.

— Уехал торговать в Дублин, — проворчал король, показывая тем самым, что его совершенно не интересуют страдания вдовы. Но я не намерена была поить их вином просто так. Только не в этот день.

На столе стояла моя корзинка с вязаньем. Я запустила пальцы в разноцветные нити, чувствуя, как умиротворяюще действует на меня их фактура. Слезы навернулись мне на глаза — я так надеялась услышать что-нибудь о своем отце, пусть даже из уст отвратительного старого Малькольма.

— Госпожа, нам с королем надо кое-что обсудить, — промолвил Макбет. — Пусть мой дядя тебя проводит…

— Кое-что из того, что вы собираетесь обсуждать, касается и меня. — Беременная женщина обладает привилегиями старух и детей и может делать то, что ей заблагорассудится. Я вынула полотняный чепчик, который вышивала для своего ребенка, взяла ножницы и начала беззаботно обрезать нитки. Чик-чик.

После того как Константин вышел из зала, Макбет кинул на меня хмурый взгляд и начал что-то тихо обсуждать с королем. Однако до меня доносились их голоса.

— Значит, она жива, — сказал король.

— Госпожа Грюада не была рядом со своим мужем во время пожара, дед, — ответил Макбет. — Гиллекомган со своими людьми находился в старой крепости в Бургхеде.

— В Бургхеде? — переспросил Малькольм. — Не в Элгине? Я же сюда послал людей.

— Мы их перехватили. Все уже было сделано, и, будучи твоим военачальником, я принял решение, что им незачем ездить в Элгин. — Он сжимал рог с такой силой, что костяшки пальцев у него побелели.

Я вынула из корзинки моток шерсти.

— Значит, ты убил в Бургхеде мормаера, а потом прискакал, чтобы жениться на его вдове, не дожидаясь, когда она сможет похоронить своего мужа. — Я надеялась, что вызову таким образом гнев короля.

— Жениться? — взревел Малькольм. — Ты на ней женился? — указывая на меня пальцем, выкрикнул король. Я ожидала совсем не такой реакции.

— Я имел на это право как победитель, — непоколебимо ответил Макбет. — Овдовевшая госпожа Морея ждет ребенка и нуждается в защите.

— А-а, лев пригрел в своем логове волчонка, — Малькольм сделал глоток вина, не спуская глаз со своего внука.

— Этот ребенок приходится мне родней, — пожал плечами Макбет.

Доставая еще один моток пряжи, я вскинула голову:

— Этот брак был заключен неправильно и долго не продержится. Я расторгаю его и взываю к королевской справедливости.

Малькольм пошевелил пальцами, в которых держал рог:

— Свергнув Гиллекомгана, мы восстановили справедливость. Отошли ее прочь, — добавил он, поворачиваясь к Макбету.

Он считал меня абсолютно бессмысленным существом — женщиной, да еще беременной, все силы которой уходили на выращивание ребенка, так что на мыслительную деятельность уже ничего не оставалось. Однако если у меня родится сын, то со временем он начнет представлять угрозу для убийц своего отца, точно так же, как произошло с самим Макбетом. А это грозило опасностью моему ребенку. Так что я почувствовала, как меня охватывает страх.

— Я отдал тебе Морей, — продолжил король. — Эта девица и ее щенок будут только мешать тебе.

Его слова резанули мой слух, как бритва. «Я отдал тебе Морей».

Макбет бросил на меня быстрый взгляд и тут же отвел глаза в сторону — я почувствовала, как он осторожен.

— Дело сделано, — сказал он. — Провинция принадлежит мне.

Король пожал плечами, словно ничего не произошло, — ни у кого не отняли жизнь и не пролили ничьей крови.

— Ладно. После того как Дункан стал наследником, а ты получил Морей, мои внуки будут владеть почти всей Шотландией.

— А после Дункана королем станет его сын и так далее, — тихо промолвил Макбет. — Род Малькольма займет трон Шотландии. Но это противоречит гэльскому закону.

— Значит, тебя не устраивает, что ты получил Морей и дочь Боде? — с горьким смешком осведомился король. — Возраст не лишил меня ума. Запомни это. Престол должен передаваться по моей линии из поколения в поколение на благо Шотландии. Древние кельтские обычаи утратили свое значение. В наше время разгорается слишком много споров из-за титулов и земель, а это ослабляет нас изнутри. Престолонаследование по моей линии раз и навсегда прекратит споры за власть.

— Ты не можешь знать, что произойдет после твоей смерти, — ответил Макбет.

— Так ты женился на представительнице другого рода, чтобы усилить свои притязания на престол? Немедленно присягни мне на верность, — взревел Малькольм. — Здесь и сейчас! Я требую! Клянусь Господом, мой род будет править Шотландией после моей смерти!

— Я верен тебе, — невозмутимо ответил Макбет. И несмотря на то, что он даже и глазом не моргнул, стоявшие у входа в зал телохранители напряглись и вытянулись в струнку.

— Можешь не сомневаться, я потребую от тебя присяги, — повторил Малькольм.

«Я отдал тебе Морей». Значит, они вместе замыслили убить Гиллекомгана и отобрать у него Морей. И Макбет распорядился моим будущим и будущим моего ребенка, руководствуясь собственными амбициями и жаждой мести. Моток пряжи выпал из моей руки, и его кроваво-красные нити затопили пол. Я встала, намереваясь уйти, чтобы справиться с гневом, как всегда поступал Боде. Но мы с отцом были разными людьми.

У стены зала, поблескивая клинками, стояло несколько мечей. Среди них был и лично мой. Я схватила его и повернулась к мужчинам.

— Клянусь этим мечом, который подарил мне Боде, что я сумею защитить своего ребенка от всех ваших козней, — выкрикнула я. — И запомните, — прошипела я сквозь зубы, когда Макбет сделал шаг в мою сторону, — больше ни одна капля крови Боде не прольется ради вашего тщеславия!

Все молчали — и король, и мой муж, и телохранители. Клятва на мече свидетельствовала о серьезности намерений, и ее никогда не пропускали мимо ушей. Я хотела дать им понять, что я не беспомощная пешка в их игре и не буду спокойно смотреть на то, как они пытаются уничтожить гордый род моего отца. Во мне ещё сильна кельтская кровь, я — наследница воинственных королев и произносимых над мечами клятв. Конечно, мой поступок не назовешь самым разумным, но зато это была смелая выходка. С мгновение мы смотрели друг на друга.

Затем все пришло в движение. Раздались звуки шагов, гневные восклицания, стук падающих на пол рогов и плеск проливаемого вина. Мелькнула чья-то рука, выхватившая из моих рук меч. Макбет взял меня за плечо и подвел к выходу, где передал своим телохранителям.

— Боже милостивый, она же сумасшедшая! — прорычал Малькольм.

— Это ее беда, а не вина, — донесся до меня голос Макбета. — Она не представляет опасности.

В ту ночь я плакала до тех пор, пока у меня не начал болеть живот. Мэв и Элла молча сидели рядом. Женщина, а особенно госпожа и почти королева в мужних владениях не имеет права поддаваться низменным инстинктам и импульсивным порывам. Достойная, щедрая и всепрощающая, она во всем должна была являть собой пример окружающим. А я отказывалась даже извиняться.

Я не собиралась нарушать свою клятву. Каким-то образом мне надо было защищаться.

Рано или поздно король и его люди уедут из Элгина, и я выйду из своей комнаты, уже лучше разбираясь в предательстве и стараясь быть более осторожной с тщеславными вояками. Макбет не напоминал мне о моем поступке и предоставил полную свободу передвижений внутри крепости и в ее окрестностях с тем условием, что меня постоянно будет сопровождать охрана.

Прошло почти две недели после моего позора, когда во двор крепости въехало несколько всадников. Живот мой вырос настолько, что одышка сопровождала все мои передвижения. Я была во дворе, и у меня перехватило дыхание от радости, потому что эти люди держали в руках знамя Файфа — черный льв, вышитый на шафрановом поле. Отца среди них не было, но возглавлял отряд Фионн. Они явно удивились, когда увидели меня, но, в конце концов, я довольно сильно изменилась. Они приветственно помахали мне руками, и Фионн спешился.

— Госпожа Ру, — промолвил он. — Ты выглядишь… вполне здоровой.

— Как и ты, — ответила я. — Что велел передать мне отец? Вы приехали за мной?

— Мы привезли приданое Макбету — тридцать воинов и тридцать лошадей в придачу.

— Приданое? Так Боде одобряет этот брак?

— Да, и счастлив, что ты в безопасности, — ответил Фионн. — Он шлет тебе привет и сожалеет, что не смог приехать сам, а также надеется в ближайшем будущем получить известие о рождении внука.

Подавив горькое разочарование, я улыбнулась — как-никак я была рада видеть своих друзей из Файфа. Я старалась не встречаться взглядом с Фионном:

— А вы не привезли с собой Биток или ее мать? Они мне скоро понадобятся.

Фионн нахмурился:

— Мы не знали, что ты в них нуждаешься… уже сейчас.

— Неважно. Добро пожаловать в Элгин. Поднимайтесь в зал.

В зале я лично подала им изящные чаши, выкованные из морейского серебра, и наполнила их красным вином, которое поступало через гавани Морея из Франции и Фландрии. Я старалась быть исключительно любезной.

И Макбету это явно нравилось. Я видела, что он наблюдает за мной и одобрительно кивает головой.

Та зима не была соткана из нитей мира и всеприятия. Я поняла, что никто не разделяет моего негодования и горя. Все остальные быстро признали в Макбете нового мормаера и начали обращаться к нему «Морей». Он устраивал многочасовые совещания со своими людьми, как король со своими советниками. Не знаю, где он спал все это время, — по крайней мере, не со мной. Он часто уезжал из Элгина на охоту, в объезды или в гости к местным танам, арендаторам и фермерам, которые когда-то присягали Гиллекомгану, а теперь готовы были оказывать поддержку его двоюродному брату. В Элгине он всегда оставлял большую охрану, но ни враги, ни бунтовщики не пытались подойти к его стенам. По слухам, еще до того, как Макбет захватил Элгин, он снискал широкую поддержку в Морее. Как рассказали мне люди из Файфа, он трудился над этим много лет.

Оставшись наедине со своими мыслями, вышивкой и женщинами, я чувствовала обиду и раздражение. Не будучи в чем-либо уверенной, я ощущала себя одновременно вдовой, госпожой, пленницей и будущей матерью никому не нужного ребенка.

— Успокойся, — промолвила однажды Мэв, отводя меня в сторону. — Своим горем и страданиями ты погубишь ребенка.

Тем же вечером я отправилась в маленькую деревянную часовню, чтобы вымолить себе прощение и попросить о том, чтобы мне был ниспослан покой. Распахнув дверь, я увидела перед алтарем коленопреклоненного Макбета. На нем были штаны и простая холщовая рубаха, так что я даже не узнала его сразу. Он стоял, склонив голову, и его волосы отливали темным золотом в свете горящих свечей. Я видела, как он закрыл лицо руками и распростерся на потертом полу, как мучающийся паломник.

Я считаю, что вера — это потаенная часть души, и тут я вдруг стала свидетельницей этой потаенной жизни. Казалось, он не просто кается, но по-настоящему мучается. И я знала, что его грех заключается в убийстве двоюродного брата Гиллекомгана, а, согласно церковному вероучению, это могло обречь его душу на вечное проклятие.

Я попятилась и закрыла дверь. В моей душе проснулось сочувствие к человеку, который испытывал такие страдания. И я поняла, что не могу его ненавидеть. И сколько бы я дальше ни пыталась подкармливать свою обиду и гнев, они пошли на убыль.

 

Глава 14

Холод и серое небо предвещали снег, когда я направилась к своему мужу, только что вернувшемуся с охоты. После отъезда короля я редко разговаривала с Макбетом, но сейчас я отыскала его в маленьком каменном птичнике — он усаживал на насест большого ястреба и разматывал путы на его ногах. Он протянул руку к конюшему, чтобы тот подал ему клобучок, но я опередила того. Макбет без малейшего удивления принял его из моих рук.

— Кею не нравится клобук, — заметила я. — Ему надо дать кусок мяса.

— Его хорошо покормили перед охотой, чтобы он не драл дичь. Он не мог успеть проголодаться. — Однако, когда он начал надевать на птицу клобук, ястреб замахал крыльями и свалился с насеста. Мы с Макбетом замерли, так как ничем не могли ему помочь. Когда птице надоело выражать свой протест, Макбет снова водрузил ее на место.

— Он темпераментный, как и все большие ястребы, и рассчитывает на лакомство, прежде чем на него наденут клобучок, — заметила я. — А иначе он будет сопротивляться.

— Мы все хотим награды за сотрудничество, — пробормотал Макбет.

Я забрала у него клобучок и, подойдя к Кею, начала с ним шептаться и поглаживать ему грудку, потом вытащила из кожаной сумки несколько ошметков мяса и покормила птицу. Так что, когда я накинула на него наглазники, ястреб отнесся к этому совершенно спокойно.

— Отец всегда позволял мне возиться со своими птицами. И в последнее время мне этого очень не хватало, — промолвила я, кладя руку на свой круто изогнутый живот.

— Так ты пришла сюда для того, чтобы посмотреть на птиц? Я знаю, что мое общество тебя не слишком интересует. — Он повесил свою перчатку на крюк рядом с другими. — Или ты хочешь что-нибудь мне сказать?

— Что случилось с твоей женой? — спросила я. — Конечно же, я пришла сюда по другой причине, но эта тайна мучает меня. Ты ее выгнал, чтобы жениться на вдове Морея? Может, мне следует знать об этом как твоей нынешней жене?

— Она умерла в апреле в родах, произведя на свет мертвого ребенка, — ответил он.

— Прости меня, — у меня перехватило дыхание. Душа моя переполнилась сочувствием, ибо я сама со страхом ожидала предстоящих родов. — Да благословит Господь ее душу. А кто она была?

— Ее звали Гудрун. Она была племянницей короля норвегов. — Он подошел к двери и взялся за кольцо. — Что-нибудь еще, госпожа Грюада?

— Да. Я хотела бы послать людей на юг в Файф.

— Попросить своего отца о помощи?

— К чему трудиться? Он с тобой на одной стороне, хоть ты и убил моего мужа.

— Во время войны происходят страшные вещи. Я бы на твоем месте не стал задумываться над этим во имя собственного благоденствия и благоденствия твоего ребенка. Пойдем? — Он открыл дверь, и сквозь нее ворвался леденящий ветер.

Хлопья снега окутали нас, когда мы вышли во двор, окрашенный ранними сумерками в серебристо-голубые тона. Я вздрогнула:

— И тем не менее, мне надо послать людей в Файф.

Он кивнул:

— С какой целью?

— Ангус и Конн Мак Фергюс должны отвезти своего брата домой — Брендан набрался достаточно сил, чтобы ехать верхом. А сюда они привезут моих родственниц — целительниц и повитух Биток и Маири. Скоро мне потребуются их помощь.

— В случае необходимости можно будет пригласить какую-нибудь местную повитуху. В долине живет травница, которая недавно помогала раненым…

— Я не могу довериться ни одному человеку в Морее.

— Потому что крепость кишит врагами?

— Потому что я могу доверить жизнь ребенка только своей родне.

— Неужто ты считаешь, что я причиню ему зло только по причине его родословной? — Он произнес это резко и раздраженно. — Госпожа, ты плохо меня знаешь.

Роды унесли у него жену и ребенка. Я не должна была забывать об этом.

— Дело не в тебе. Король и его приспешники могут рассматривать ребенка, внука Боде, как угрозу.

— Не сомневайся, под моей охраной вам обоим ничего не грозит. Ты можешь послать своих людей на юг, но нет никаких гарантий, что они быстро вернутся. — Он поднял голову, подставив лицо падавшим мягким хлопьям снега. — Горные перевалы, ведущие на юг, уже засыпаны снегом, да и у нас его скоро будет в избытке. Зимой выехать из Морея не так-то просто. Когда тебе потребуется помощь?

— Кормилица говорит, что у меня есть время до январских календ, то есть еще две недели, а потом уже надо будет считать дни.

— Ты уверена в этих сроках? Ну тогда ладно. Пусть твои люди отправляются с первыми лучами солнца. Если они не вернутся вовремя, ты воспользуешься услугами других повитух.

Я нахмурилась, так как твердо вознамерилась заполучить Биток и Маири.

— Все будет хорошо, — добавил Макбет. — Не волнуйся.

— Ты не провидец, — я метнула в него гневный взгляд.

— Верно, но предзнаменования благоприятны.

— Снег и отвратительная погода? — скептически заметила я.

— Чистый снежный покров занес все темное и грязное, возвестив о новых начинаниях. Говорят, что непогода уносит в небо все зло. — Мы достигли лестницы. — К тому же скоро Рождество, и души преисполняются радостью. — Он протянул руку, чтобы помочь мне подняться.

Я отвернулась и стала подниматься самостоятельно.

Через три дня я проснулась от схваток. Через некоторое время мышцы расслабились, а затем схватки повторились. Я осторожно поднялась, помочилась в керамический горшок и вышла из комнаты. Элла и Мэв спали в углу на тюфяках, и я не стала будить их. То и дело останавливаясь, когда мышцы живота у меня напрягались, я спустилась вниз на уровень зала. Я не была уверена, что мой срок пришел, а потому не хотела будить Мэв, которая сразу устроила бы переполох. Я наслаждалась затишьем перед бурей.

Схватки были сильными, но короткими и повторялись через неравномерные промежутки, поэтому мне показалось, что я смогу выйти во двор и немного прогуляться. Я кивнула стражникам, проходя мимо, и, когда один из них поинтересовался, все ли в порядке, я заверила его, что да.

На кухне кухарка уже пекла овсяные лепешки и нарезала овощи для супа, а две ее помощницы разрезали ощипанных куриц. От их вида мне почему-то стало плохо. Но я заставила себя съесть половину маслянистой лепешки и запила ее горячим овощным отваром, после чего в тусклом предутреннем свете двинулась обратно к крепости.

На лестнице на меня накатила особенно сильная боль, так что мне пришлось остановиться и схватиться за стену.

— Госпожа Грюада? — раздался из темноты мужской голос. Я обернулась и увидела Константина из Банхори. — Началось?

— Уже скоро. — Я почувствовала, как у меня внутри снова все напрягается. — Я надеялась, что мои повитухи успеют.

— Думаю, твой ребенок опередит их. — Он подхватил меня, и я ощутила благодарность за то, что рядом со мной в такой трудный момент оказался друг. Иногда ничто не может сравниться с дружеской поддержкой. — У моей жены семеро детей, — добавил он.

Я вздохнула:

— Ты хоть и мул<чина, а знаешь об этом больше, чем я.

— Конечно, это не мужское дело, но иногда и мужчин зовут на помощь. Женщины ведь практичные существа и могут к кому угодно обратиться за помощью. Мужская сила тоже может пригодиться. Я неоднократно исполнял роль кресла для рожениц.

— Да, я слышала об этой традиции. Так что, если возникнет необходимость, я пошлю за таном Банхори.

— И он откликнется на твою просьбу. А сейчас успокойся. — Мы вошли в крепость и двинулись к залу. Сидевший там Макбет обернулся, заслышав наши шаги.

— В чем дело? — осведомился он. — Грюада? — Он подошел ближе и окинул меня внимательным взглядом. — Сейчас я пошлю за местной повитухой.

— Не надо, — ответила я. — Оставь меня в покое. — Сильнейшая схватка скрутила все мои внутренности, и я прислонилась к стене. Вскоре она прошла, я выпрямилась и сделала шаг в сторону. — Мои женщины позаботятся обо мне.

Когда я поднялась в спальню, Элла и Мэв уже проснулись и тут же начали суетиться вокруг меня. Мне было страшно до смерти, но я старалась этого не показывать.

Весь день я промучилась без какого-либо видимого прогресса, хотя Мэв уверяла меня, что роды занимают мало времени. Я то ходила, то ложилась, то вцеплялась в прикроватные столбики, и женщин я своих то проклинала, то благодарила. На протяжении всего этого времени они были моими спасительницами — растирали мне спину и ноги, меняли мне сорочки и простыни, накрывали меня одеялами или остужали влажными тряпками, в зависимости от того, жарко мне было или холодно. Когда из меня вырвались околоплодные воды, и схватки стали еще сильнее, я решила, что скоро рожу. Мне было все равно, кто это будет, мальчик или девочка, я уже хотела увидеть своего ребенка.

По мере приближения ночи я начала слабеть, но все мои усилия ни к чему не приводили. К утру следующего дня мужество покинуло меня, а страх сделал меня мелочной и раздражительной.

Зато Мэв стала нежной и ласковой, позабыв о своей обычной строгости. Она обучила меня заговору, который мы начали произносить с ней вдвоем, — она хриплым голосом, а я — слабым и тихим:

Весь следующий день я провела на ногах, время от времени опираясь на своих помощниц и опускаясь на колени. Я почти не спала, ничего не ела и пила лишь воду или травяные настои, которые мне давала Мэв. Она требовала, чтобы мы послали за местной повитухой, но я отказывалась. От страха перед посторонними и из-за того, что мысли у меня путались, я чувствовала, что могу полагаться только на себя.

— Моя тетка приедет, — повторяла я, — они скоро будут здесь.

Элла то и дело подходила к окну по моей просьбе и даже поднималась на зубчатую стену, хотя Мэв считала это пустой тратой времени и предпочитала отправлять ее за сухой лавандой в кладовую. Она посыпала ароматной травой пол и втирала ее в мои ладони, чтобы облегчить боль.

Время от времени из-за двери раздавались мужские голоса — Макбета и его дяди, которые шептались с Мэв, когда она к ним выходила. Всякий раз, возвращаясь в комнату, она принималась упрашивать меня, чтобы я позволила им послать за помощью.

— Макбет очень волнуется, — говорила она. — Его первая жена…

— Молчи, — одновременно с Эллой воскликнула я.

Я по-прежнему отказывалась принимать помощь от посторонних. Мэв повторяла, что она кормилица, а не повитуха.

— Мое дело укачивать ребенка, мыть его, петь ему колыбельные, — говорила она. — А не помогать матери производить его на свет.

К концу второго дня я была окончательно измучена и раздражена, так что не могла выносить даже чужих прикосновений. Я стонала, меня била дрожь, и я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Впрочем, Мэв это только вдохновляло, и она говорила, что это признаки того, что проход для младенца открывается. Но потом потуга проходила, и я оставалась в мареве боли и усталости.

Мэв делала все возможное, чтобы облегчить мои страдания. Она растирала меня мазями и поила горячим настоем земляничных листьев с ромашкой и базиликом. Она приказала Элле принести из кузни два металлических прута и положила один под кровать, а другой перед дверью, чтобы отогнать фей, которые могут попытаться выкрасть новорожденного. Она повесила красные нити в изголовье кровати, распустила мне волосы и развязала все узлы, включая ремешки на своем платье и платье Эллы. Кроме этого она поставила за дверь корзину, полную лепешек и сыра, опять-таки чтобы умилостивить фей и отвлечь их от новорожденного.

Она положила на блюдо тлеющий торф и принялась обносить его вокруг кровати слева направо по периметру комнаты, напевая какой-то мелодичный умиротворяющий заговор. Потом она послала Эллу разбросать угли по всему двору и приказать стражникам открыть все имеющиеся двери. Все должно было быть распечатано, чтобы помочь матери произвести на свет ребенка.

— Феи не получат этого ребенка, — прошептала Мэв, обращаясь к Элле.

Вскоре боль стала непереносимой, но ребенок так и не появлялся на свет. Мэв сидела рядом со мной и качала головой. Вид у нее тоже был измученный.

— Ты встретишься со своей матерью раньше, чем тебе бы этого хотелось, — резко заметила она, — потому что твое упрямство стало сейчас твоим врагом. Поверь мне и своему мужу. Мы не допустим, чтобы тебе причинили вред.

— Я должна быть сильной, — задыхаясь, ответила я, — мама сказала, чтобы я была сильной.

— Но она не просила тебя быть глупой, — рявкнула Мэв.

— Ру, твой ребенок неправильно повернулся, и Мэв не уверена, что нам удастся развернуть его обратно, чтобы он родился, — сказала Элла, гладя мои влажные волосы.

Я вздрогнула и покачала головой.

В дверь постучали, и Элла выскочила в коридор. Через мгновение она вернулась.

— Морей сам отправился за повитухой, — сообщила она Мэв.

— Значит, у него больше ума, чем у его жены, — ответила моя кормилица.

Я сжала зубы, но протестовать уже не могла, так как на меня снова начали накатывать волны потуг. Помоги мне, Бригида. У меня возникло ощущение, что я действительно умру.

А потом — я не знаю, когда это произошло, ибо я утратила чувство времени, — дверь распахнулась, и в комнату вошла женщина. Она была молода и красива. Когда она прикоснулась своей прохладной рукой к моему горячечному лбу, мне показалось, что это прикосновение ангела. Она сняла плащ, закатала рукава и начала задавать вопросы Мэв, которая с готовностью принялась на них отвечать. Женщина обтерла мое лицо и руки влажной тряпкой.

— Милая моя, как ты, наверное, страдаешь, — промолвила она. — Я — Катриона из Кинлосси. Дай я помогу тебе. — Взгляд ее серых глаз был спокоен, и я кивнула. Ее руки скользнули под одеяло, и легкие тонкие пальцы обхватили мой пульсирующий, напряженный живот.

Потом она обмакнула пальцы в масло, и они быстро и осторожно проникли внутрь меня. Она потянула, и я закричала, она сделала это еще раз, а потом приказала Мэв помочь мне встать на четвереньки; потом было снова масло и снова эти будоражащие прикосновения, сопровождающиеся перешептываниями женщин. Но я была готова на то, чтобы меня даже связали, как курицу, лишь бы эта Катриона вытащила из меня младенца и спасла нас.

Она попросила воды, а когда Мэв принесла ей глиняную тарелку, достала что-то из кармана. Я заметила блеск серебра и золота — это были монеты и кольца. Она опустила их в воду и начала размешивать, напевая себе под нос:

Такое обращение к Бригиде, знак которой я носила на своем плече, подействовало на меня умиротворяюще. Я вцепилась в простыню, пока Катриона произносила свое заклинание, позвякивая монетами и кольцами. Потом она поднесла тарелку к моим губам.

— Пей, — сказала она, и я послушалась. Она обтерла мне лицо этой водой и отставила тарелку.

— А зачем нужны монеты? — спросила Элла.

— Чтобы укрепить ее дух и придать ей мужества, — ответила Катриона. — С помощью монет она выкупит ребенка у злых сил, которые не хотят его выпускать. А теперь надо подождать.

Не знаю, сколько это продолжалось, — я металась и стонала, как дух в изгнании. Повитуха снова осторожно потрогала мой живот. Я затряслась от напряжения, тужась изо всех сил.

— Хорошо, — сказала Катриона. — Пойду позову Макбета или Банхори, чтобы они поработали родильным креслом. Они оба ждут не дождутся. Ты слишком слаба, чтобы…

— Нет, только мои женщины и ты, — выдохнула я.

Следующая потуга была еще сильней, чем предыдущие. Когда она прошла, женщины подняли меня, так что я оказалась на корточках. Катриона принялась массировать мне живот, проталкивая ребенка дальше, и я взревела, как корова, но мне было уже все равно, я хотела лишь одного — чтобы она спасла меня и моего ребенка. Ребенок затрепыхался во мне, как огромная рыба, и я снова ощутила распирающую потугу. Женщины соединили руки, образовав для меня кресло, и я словно оказалась в самом центре вихря.

— Тужься, милая, тужься, — говорила Катриона, — а теперь дыши…

Я послушно выполняла все ее указания, напрягаясь изо всех сил, и уже через несколько мгновений дрожь прокатилась по моему телу, и при следующей потуге я вытолкнула своего ребенка в ожидавшие его руки.

— Сын, — со смехом промолвила Катриона. — И какой красавец! — Она перевернула его вниз головой, а потом протянула мне — слабо попискивающее крохотное существо. Мэв забрала его, чтобы запеленать, а Катриона заставила меня еще раз потужиться, чтобы освободиться от последа, а затем вместе с Эллой уложила меня в кровать на подушки.

Она же принесла мне уже запеленутого младенца. Его крохотное сморщенное личико показалось мне восхитительным, и я рассмеялась; теперь все еще испытываемая мною боль уже ничего не значила. Я смотрела на него сквозь жгучие слезы, чувствуя, как меня поглощает любовь.

Мэв открыла дверь и впустила Макбета. Вид у него был усталый, под глазами чернели круги. Катриона отошла в сторону. Он посмотрел на ребенка, и уголки его губ, как раз в том месте, где кожу прорезал шрам, начали расползаться в улыбке. Я никогда не видела, чтобы он так искренне и нежно улыбался, и это было поразительно. Когда я вспомнила его погибшую жену и ребенка, меня охватила такая нежность, что сердце мое чуть не разорвалось. Я откинула одеяло, чтобы он получше мог рассмотреть моего сына.

— Он не слишком похож на своего отца, — пробормотал Макбет, — в нем больше черт матери, и да будет он благословен за это.

— Тсс! — прошептала Мэв. — Не следует хвалить красивого ребенка, а то это может вызвать интерес у фей.

Я разглядывала сына и видела, насколько мы с ним похожи, — небеса словно сделали слепок с моего лица, придав ему хрупкость и изящество. Он действительно был красив, и теперь, кроме него, для меня ничего не существовало.

— Ты храбро сражалась, — промолвил Макбет, прикоснувшись к младенцу, а затем пригладил мои влажные волосы и вышел из комнаты.

Катриона дала мне укрепляющий настой тимьяна с медом, и я откинулась назад, глядя, как Элла освящает рождение с помощью зажженной свечи, — она трижды пронесла ее над кроватью, где я лежала со своим сыном. Руки и ноги у меня все еще дрожали, но сердце после долгих тревог и опасений переполняла радость. Мэв, вернувшись к своим обязанностям кормилицы, трижды обнесла ребенка вокруг комнаты, бормоча заклинание, которое должно было защитить его ото всех бед. Затем, невзирая на плач, от которого у меня разрывалось сердце, ока подняла его вверх и пронесла над тлеющими углями и чашей с водой, взывая к Бригиде и прося ее о том, чтобы она всегда и повсюду его защищала.

Развернув ребеночка, она брызнула ему водой на голову и грудь, и он, задохнувшись, начал бить ручками и ножками. И лишь после этого кормилица спела ему самую прекрасную, как считают гэлы, песню:

Несмотря на ее хриплый голос, мелодия звучала восхитительно, а когда к Мэв присоединились Катриона и Элла, мне показалось, что я слышу пение ангелов.

 

Глава 15

— Лулах — это имя для дойной коровы, — заявила Мэв.

— Да, это необычное имя для мальчика, — согласилась я, — но я встречала его в длинном списке отцовских предков. У Боде был предок Лулах, который прославился своим воинским искусством, поэтому имя кажется мне подходящим.

— Можешь назвать его Гиллекомганом, — пробормотал Макбет. Он смотрел на ребенка, которого я держала на руках, — в то утро я со своими служанками спустилась в зал. Он протянул руку, словно намереваясь прикоснуться к головке младенца, но почему-то передумал.

— Это норвежская традиция называть новорожденных по имени погибшего отца, — ответила я. — А мы не викинги. К тому же это имя будет будить во мне ненужные воспоминания. Он заслуживает того, чтобы носить редкое имя.

— Как у коровы? — не уступала Мэв.

— Скот — наше самое большое богатство, — сказала я. — А этот ребенок является моим достоянием. Он — единственное, что у меня есть, — прошептала я, поглаживая пальцем его подбородок. — Мой Лулах.

— Будучи моим племянником, он принадлежит к клану Лоарна по отцовской линии, — заметил Макбет. — Поэтому он должен носить родовое имя.

— Лулах Мак Гиллекомган, — ответила я. И Макбет кивнул.

Я прижала ребенка к себе и подумала, что когда-нибудь расскажу ему только самое лучшее о его отце — каким он был прекрасным воином и каким даром рассказчика обладал. В стране гэлов эти качества высоко ценятся, и таким образом он останется в памяти Лулаха достойным человеком.

Несмотря на приближение Рождества, особой радости в Элгине не ощущалось, хотя я со своим ближайшим окружением не могли нарадоваться на ребенка, а аромат можжевеловых ветвей и звук молитв скрашивали это время для остальных. Катриона все еще оставалась в Элгине, помогая мне с ребенком и дожидаясь, когда наступит более тихая погода, чтобы вернуться к себе на север в Кинлосси. Испытывая к ней огромную благодарность, я была рада ее обществу и восхищалась ее познаниями и врожденным самообладанием. Она вместе с Мэв помогала мне ухаживать за сыном, и она же подвигла меня на то, чтобы самостоятельно им заниматься, не поручая его заботам Мэв, хотя та и утверждала, что это занятие не пристало высокородным дамам. Но я не хотела никому отдавать своего сына, зная, что в моих руках он будет в безопасности.

Катриона тоже была вдовой и жила с двухлетним ребенком; ее муж, погибший год назад, был морейским таном и приходился родней как Гиллекомгану, так и Макбету. Один из ее братьев погиб вместе с моим первым мужем, поэтому нас связывали с ней общие переживания. Она была умна и наблюдательна, так что зачастую мы с ней беседовали часами, не замечая времени. Я многому научилась у нее и была рада, что она чувствует себя в Элгине как дома. Я предложила ей подыскать жилье поближе к Элгину, но она отказалась.

При жизни Гиллекомгана мы обходились в Элгине без барда, так как хозяин сам обладал талантом рассказчика, теперь же Макбет пригласил к нам своего барда, жителя Морея по имени Дермот Мак Конел, чтобы тот рассказывал нам легенды и играл на арфе. Должность шонахеда при дворе военачальника ценится очень высоко, так как порой они — как мужчины, так и женщины, — получают лучшее место за столом хозяина и участвуют в военных советах, где все прислушиваются к их мнению. Шонахеды у кельтов являются хранителями древней мудрости, сказаний и песен, которые составляют самую суть нашей культуры. Мне нравилось, как Дермот играет на арфе и рассказывает истории, но я все время вспоминала Гиллекомгана, а потому не разговаривала с бардом.

И я очень удивилась, когда вошедший в зал Макбет сообщил мне, что Дермот хочет поговорить с нами обоими, и лишь кивнула головой.

— Завтра крестины, — заметил Макбет, пока мы ждали прихода Дермота. — Интересно, подвергнет ли мать мальчика языческому обряду, которым отмечена сама, после того как он получит божественную защиту?

Вероятно, он успел заметить маленькую синюю спираль на моем плече в день рождения ребенка.

— Может, да, а может, и нет, — пробормотала я, похлопывая по спине спящего у меня на руках сына.

— Это давно запрещено церковью как проявление язычества. Странно, что ты носишь эту печать, хоть изображение и очень красиво.

Я отвела взгляд в сторону, так как не знала, что он на самом деле думает о кельтских обычаях.

— Этот знак я получила от своей матери. Она не видела противоречия между кельтскими обычаями и христианской верой, хотя Римская церковь и считает иначе. У нее был свободолюбивый дух, и она сама все решала.

— Как и ее дочь.

— Думаю, в какой-то мере мне удалось унаследовать жар ее души.

— В какой-то мере! — Он рассмеялся, и звук его смеха показался мне приятным. — Госпожа Грюада, в тебе этого жара больше чем достаточно. А что касается обычаев и знаков, — он кинул взгляд на дверь, у которой стоял один-единственный стражник, — именно по этому поводу бард и хотел поговорить с нами. Дермот Мак Конел ко всему прочему является фатахом — пророком, умеющим читать звезды. В день рождения твоего сына я попросил его посмотреть на небо и составить звездную карту.

— Он гадает по облакам и звездам? — моргнула я.

Макбет кивнул:

— Значит, ты знаешь, что это такое.

— Моя мать занималась этим. — Я не хотела говорить, насколько все это интересовало меня саму. По крайней мере пока. — Лишь после долгих лет обучения можно приобрести эзотерическое знание, необходимое для составления карты по звездам. Я потрясена, что Дермот умеет это делать. Так давай же выслушаем твоего кудесника.

— Это мой подарок твоему сыну на крестины, — Макбет склонился ко мне. — И мы никогда не станем рассказывать об этом священникам. — Он подмигнул, и я непроизвольно улыбнулась в ответ при мысли о нашей общей тайне. В этот момент я его почти любила.

— Дермот Мак Конел служил при дворе твоего отца. Тебе он тоже составлял звездную карту?

— Не он, это сделал другой странствующий бард, который гостил тогда у моего отца и по желанию истолковывал божественные предзнаменования.

— И что он предсказал тебе? Что ты станешь королем или что просто всю жизнь будешь мечтать об этом? — Слова сорвались у меня с языка непроизвольно.

Макбет передернул плечами, пропуская мимо ушей мою колкость:

— Я родился под знаком Ан Коран, под серпом в восьмой день августа.

— Этот знак сулит могущество, и люди, рожденные под ним, зачастую вызывают восхищение, — улыбнулась я. — Я тоже родилась под Ан Кораном в конце июля.

— Значит, все-таки у нас есть что-то общее.

— Значит, вы оба — дети солнца и урожая, — заметил вошедший бард.

Это был широкоплечий, плотно сбитый человек, который скорей походил на воина, чем на барда или астролога. Его каштановые волосы были взъерошены, зеленые глаза блестели, на губах блуждала хитрая улыбка, которая заставила меня улыбнуться ему в ответ.

— Приветствую тебя, Дермот Мак Конел, — сказала я.

— Госпожа Грюада и Морей, приветствую вас в этот прекрасный день. — Он слегка поклонился, все его движения были пронизаны благородством. — У меня готов рейт гриан — гороскоп для вашего новорожденного сына.

— Пожалуйста, говори. — Я выпрямилась, и Лулах зашевелился и начал похныкивать. Я передала его Элле, и та дала ему пососать свой мизинец.

Дермот поднял вверх руки с разведенными пальцами:

— Вечером в день рождения ребенка я сидел на холме и смотрел на небо — к счастью для сына Макбета, оно было чистым.

— Пасынка Макбета, — поправила я.

— Когда ко мне пришел посланец от Макбета и сообщил, что ребенок родился, я палочкой нарисовал на земле звездную карту, чтобы как следует рассмотреть сочетание звезд. И я увидел прекрасные предзнаменования.

— Он будет здравствовать? — нетерпеливо спросила я. Ибо обещание здоровья было поистине прекрасным предзнаменованием.

— Он достигнет зрелости, по крайней мере, так говорят звезды, — ответил Дермот. — Солнце, луна и звезды будут находиться в гармоничных сочетаниях в течение двадцати лет, как это было и при его появлении на свет. — Он снова поднял голову вверх, словно припоминая, что он видел в ту ночь. Такие люди никогда ничего не записывают, в отличие от монахов, привыкших к перу и чернилам, и полагаются, по древней традиции, лишь на собственную память.

— Он родился под Поканом — козлом, — продолжил Дермот, — накануне Рождества нашего Господа. Он вырастет упрямым и серьезным, но звезды расположились таким образом, что ему будет присуща душевная легкость. Он вырастет добрым и смелым человеком. Учи его как следует, Макбет, — добавил Дермот, — пусть впитывает в себя знания и учится владеть оружием, ибо ему суждено стать королем.

— Королем! — Я посмотрела на Макбета, который нахмурился и насторожился. Лулах расплакался, и Элла встала, намереваясь унести его, но я забрала сына, чтобы успокоить. Я хотела, чтобы мой сын присутствовал при этом, хоть он и не понимал ничего.

— Да, ибо на это указывает звездная карта, приготовленная небесами лишь для него. Прежде чем тучи закрыли его дальнейшее будущее, я успел разглядеть королевскую власть. Так что я не сомневаюсь, дорогая госпожа, что сейчас вы держите на своих руках короля.

— Расскажи мне еще, — сказала я. — Ты сказал двадцать спокойных лет. А потом?

— Это все, что мне известно. Позднее твой сын сам сможет попросить меня сказать остальное.

Я заметила быстрый взгляд, которым обменялся бард с Макбетом.

— Остальное? — переспросила я, поскольку мне в голову пришла одна мысль. — Что ты еще можешь предсказать по солнцу и звездам, Дермот Мак Конел? Кроме гороскопа, составляемого в момент рождения?

— Есть много разных гаданий по звездам и облакам, — ответил он.

— Я слышала, что некоторые гадатели могут предсказывать по облакам и звездам и другие события… например, благоприятные моменты для начала войны или коронации, — сказала я. — Ты когда-нибудь занимался этим?

— Да, иногда я делал это для отца Макбета и предсказал ему раннюю смерть. Я предупреждал его, но он не послушался меня в свой последний день. А потом моими советами неоднократно пользовался Макбет.

— Это ты рассчитал время, когда он должен вернуться в Морей?

— Нет, — поспешно ответил Макбет. — Ты заходишь слишком далеко, госпожа.

— Это ты предсказал, что при должном стечении обстоятельств мой муж станет когда-нибудь королем?

— Грюада, — прорычал Макбет. Я не спускала глаз с барда. Мне надо было знать, каковы их намерения и не является ли Дермот еще одним соглядатаем в моем доме.

— Такой человек, как Макбет, не нуждается в подобной помощи, госпожа Грюада, — ответил Дермот. — Когда он появился на свет, другой прорицатель составил ему карту расположения небесных светил. Ему, несомненно, суждено достичь самого высокого положениями звезды предсказали, что в один прекрасный день он станет королем, — он посмотрел на Макбета.

— Он уже и так король Морея, — заметила я.

— Да, и может стать самым могущественным военачальником Шотландии, но не верховным королем, — спокойно ответил Дермот. — И только сам он может решить, будет ли претендовать на этот высший сан. У него есть внутреннее чутье, и он знает, когда надо действовать, поэтому сам будет определять свое будущее. Макбет никогда не будет полагаться лишь на гороскопы, хотя другие малодушные честолюбцы не преминули бы ими воспользоваться. Однако он мудро учитывает их рекомендации, — добавил бард.

Я посмотрела на Макбета:

— Значит, ты держишь предсказания про запас?

— Просто я их учитываю, — ответил Макбет.

Ребенок на моих руках начал заливаться жалобным плачем, как это свойственно новорожденным. Я встала и повернулась лицом к мужчинам:

— Дермот Мак Конел, можешь ли ты поклясться, что никоим образом не способствовал свержению Морея?

— Можете верить мне, госпожа. — Он устремил на меня открытый честный взгляд. И я ему поверила.

— Очень хорошо. — Я помолчала. — Я и сама обладаю провидением, унаследованным от матери и бабки. Однажды у меня было видение, связанное с будущим Шотландии и ее королей. — И хотя я так и не разобралась в том, что мне привиделось накануне моего обручения в Абернете, сейчас я чувствовала, что это видение в большей мере относится к Макбету и всей Шотландии, нежели ко мне.

— Какое видение? — спросил Макбет. — Ты можешь предсказывать будущее?

— Это просто Да Шилад — двойное видение. Эта способность довольно часто встречается среди шотландцев. Я однажды видела венец света над твоей головой, и ты стоял в окружении других символов, — промолвила я, вспоминая тот день на отцовском дворе. — Истолковывай это как хочешь. Король Мак Бетад… или святой Мак Бетад.

— Хорошо бы ставить меня в известность, если подобные видения у тебя повторятся, — сверкнув глазами, отрезал Макбет.

Я улыбнулась, поблагодарила Дермота и двинулась прочь с плачущим ребенком на руках, а Элла поспешила за мной. Теперь у меня появилось новое оружие: я поняла, что Макбет верит в предзнаменования и считает, что я тоже в этом разбираюсь.

Наконец ураганный ветер принес к воротам Элгина моих друзей из Файфа. Мы уже не ожидали их прибытия раньше весны, но Ангус и Конн скакали изо всех сил, чтобы доставить Биток и еще двух прислужниц на север как можно быстрее. Я была безмерно счастлива их видеть, особенно мою дорогую подругу, да и они были рады не меньше, что я благополучно разродилась и произвела на свет здорового ребенка.

Ангус сообщил, что Боде опять в отъезде, — на этот раз он уехал на юг. Долина прислала мне письмо, написанное чопорной рукой отца Ансельма, с пожеланиями всех благ, а также вьючную лошадь с целой горой подарков, включая мешок миндаля и засахаренных лесных орехов, — Долина знала, как я люблю сладости. Кроме этого там был бочонок ее березового вина, чтобы отпраздновать рождение ребенка, отрез синего полотна, меховой плащ с капюшоном, отделанный волчьим мехом, и кожаные сапожки, отороченные овечьей шерстью. В плащ были завернуты вышитые вещички для ребенка. Узнав ее руку в этой изящной вышивке, я ощутила прилив благодарности и острую тоску по дому.

В тот вечер мы в хорошей компании собрались вокруг огня — я наслаждалась теплом своих новых сапожек, то и дело шевеля пальцами ног, и густым супом, сваренным из зимних овощей, хранившихся у нас в бочках, который на этот раз был от души приправлен солониной. Кухарка изготовила конфеты из присланных Долиной орехов и меда, и я съела их больше, чем положено, возможно, потому, что они напоминали мне о Файфе и родном доме. Кроме того, мы пили овсяный бульон со сметаной и датской аква-витой из запасов Элгина, чтобы согреться.

После того как все новости были рассказаны, Макбет начал расспрашивать сыновей Фергюса о том, как обстоят дела к югу от Морея, — где теперь король, чем закончились объезды береговой линии и что говорят о недавних переменах в Морее. А затем мы все устроились слушать Дермота Мак Конела, который принялся рассказывать историю рождения древнего героя Кухулайна. Я была счастлива — у меня родился ребенок, на которого я не могла нарадоваться, и меня окружали друзья. Даже моя ненависть к Макбету поутихла, хотя обида на него все еще тлела в душе.

Погода улучшилась, и Катриона начала рваться домой в Кинлосси, к своему маленькому сыну, которого она оставила на попечение сестры. Мы все успели к ней привязаться, хотя иногда я ощущала странную напряженность в ее отношениях с Биток, которая тут же умолкала, когда Катриона присоединялась к нашей беседе. Она предпочитала прясть, а не вышивать, и с этой целью купила у жены фермера целую корзину крашеной шерсти. Она проворно скручивала шелковистые нити с помощью прялки и веретена, а Элла сматывала их в разноцветные клубки. Иногда она уходила на кухню или в маленькую хижину, в которой хранились сушеные травы, и готовила из них лекарственные снадобья — отвары и мази. Только тут Биток проявляла некоторый интерес к ее познаниям, так как мать уже успела кое-чему ее обучить.

— Ты такая красивая и добрая, что вряд ли долго останешься вдовой, — как-то сказала Мэв Катрионе, когда та поила нас травяным отваром, чтобы легче было справиться с зимним кашлем, от которого многие из нас страдали. Для Мэв, кашлявшей сильнее всех, Катриона принесла ароматическую мазь, которой надо было мазать грудь на ночь.

Катриона рассмеялась, и звук ее смеха серебряным колокольчиком прорезал зимний мрак.

— Мой родственник, ставший таном Кинлосси после смерти мужа, уже просил моей руки, — призналась она. — Он распорядился, чтобы у меня с сыном был свой дом. Но пока я не дала ему своего согласия. — Она не стала объяснять, почему. А я лишь сочувственно кивнула, так как знала, что она любила своего мужа.

Когда она уезжала, мы все всплакнули и долго махали ей вслед. Но я успела заметить, как Биток решительно вздернула подбородок и отвела глаза в сторону.

Лулаха крестили в Киндеддарской церкви, рядом с которой был похоронен его убитый отец. Я не присутствовала на крестинах, так как согласно обычаю мать должна была оставаться дома в течение месяца после родов. Потом мне рассказали, что мой сын все время сладко спал и проснулся лишь в тот момент, когда священник брызнул ему на лоб святой водой. Его крестная мать, моя троюродная сестра Биток, знала, что молчание во время крестин может стать дурным предзнаменованием, поэтому изо всех сил ущипнула ребенка.

Потом мы устроили в Элгине скромное пиршество, хотя и во время него я держалась в стороне, так как все еще не могла участвовать в общеприходских трапезах. Потом ребенка трижды пронесли в корзинке над огнем, и все домочадцы разошлись по своим делам. Мэв уложила Лулаха в колыбель рядом с раскаленной докрасна жаровней, а я устроилась неподалеку с пряжей. Считалось, что это занятие не пристало благородным дамам, но мне нравилась ритмичность вращения веретена и то, как шерсть превращается в нити, к тому же я не слишком кичилась своим положением. И когда Мэв спросила, не можем ли мы поговорить наедине, я удивленно кивнула.

— Пока мы ехали к церкви, — начала она, — я держала ребенка, а Константин из Банхори и Макбет сопровождали меня в силу важности порученного мне дела. Мы немного отстали от остальных, и Макбет из соображений безопасности повел нас другой дорогой.

Я кивнула:

— Дорога через лес длиннее, но безопаснее.

— Там мы встретили старуху, разводившую костер. Лицо и руки у нее были перепачканы, и выглядела она диковато. Я приняла ее за лесного эльфа или за сумасшедшую.

— Это Уна, жена угольщика. У нее и членов ее семьи есть право на эту землю. Она странная женщина. Муж у нее умер, а один из сыновей погиб вместе с Гиллекомганом в Бургхеде, — тихо ответила я.

— При виде нас она бросилась к нам навстречу, размахивая руками и произнося заклинания на удачу. И все было хорошо, пока она не начала пророчествовать.

При этих словах я вскинула брови.

— И что она сказала?

— Что ребенок, рожденный в Элгине, будет носить золотую корону.

У меня перехватило дыхание, так как я вспомнила предсказание Дермота.

— А что еще?

— Она произнесла еще какие-то заклинания, окуривая нас дымом, а потом сказала, что Лулаха можно защитить с помощью магии. И дала мне вот это, — Мэв вытащила из кармана маленький камешек. — Она сказала, что он всегда должен иметь это при себе, когда будет выезжать за пределы Морея.

Это был кусочек кварца цвета торфяной воды. Он был прохладным и гладким, и я засунула его себе в потайной карман:

— Продолжай.

— А потом эта старая ведьма сказала Макбету, что, по какой бы земле он ни ходил, ему не удастся изменить свою судьбу. И никакое колдовство не изменит его участь, ибо жизненный путь приведет его к короне. Уна сказала, что память о нем сохранится в веках и переживет намять о его сыне.

— Лулах ему не сын, — возразила я. А может, у нас с Макбетом когда-нибудь будет общий сын? Впрочем, и о коронации Макбета я не хотела думать. По крайней мере пока.

— Мы продолжили свой путь, и Банхори сказал, что старуха либо сумасшедшая, либо ведьма. А Макбет задержался, чтобы дать ей монету в честь крестин. — Мэв склонилась ближе. — И он беседовал с ней наедине, прежде чем присоединиться к нам.

Движимая любопытством, я тоже наклонилась к ней:

— И что ему сказала эта женщина?

— Он не говорил. Но он претендует на многое. И ты являешься для него способом достижения цели, если ты еще этого не поняла.

— Это твое пророчество? — пошутила я, чтобы развеять сгустившийся мрак. И в этот момент в зал вошел Макбет. Мы с Мэв отстранились друг от друга и склонились, словно разглядывая нить, струившуюся из моей прялки.

— Это все понимают, — прошептала Мэв. — Об этом даже телохранители говорят. Теперь сын Финлеха сможет захватить престол. Став мормаером, он усилил свою власть, а женившись на тебе, получил кровное право претендовать на трон.

— Король приходится ему дедом, а Морей принадлежал его отцу.

— Но его родословная не столь безупречна, как твоя, — возразила Мэв. — Женившись на тебе, он всем показал, что его намерения уходят далеко за пределы Морея. Он мог бы отослать тебя или причинить какой-нибудь вред тебе и ребенку, чтобы тот не смог потом отомстить за убийство своего отца. Однако он не сделал этого.

— Это древняя традиция — жениться на вдове убитого, и у него просто не поднялась рука убить беременную женщину. — Но мой срывающийся голос не смог убедить Мэв, и она осталась непоколебимой.

— Послушай меня. Я чувствую это мозгом своих костей, особенно после того, как услышала пророчество старухи. В один прекрасный день ты станешь королевой, — напряженным шепотом произнесла она.

Я оглянулась и покачала головой:

— Я — королева этой провинции. И то, что он женился на мне и когда-нибудь сможет… — Я умолкла. — Мы не станем обсуждать это.

Мэв откинулась на спинку стула с удовлетворенным видом:

— Значит, ты сама все понимаешь.

— Я не слепая, — тихо ответила я. — Но мне этого не надо. Слишком много людей пострадает, если он решится занять трон. Я не могу стремиться к смертям и разрушениям.

— Макбет осторожен — он дождется своего времени. А иначе ни ему, ни тебе, ни Лулаху не выжить. Ходят слухи…

— Мэв, замолчи, — оборвала ее я.

Мэв пожала плечами:

— Говорю тебе, для такого человека, как Макбет, одного Морея мало.

В противоположном конце зала муж беседовал со своими стольниками. Макбет возвышался над всеми, и я не в первый раз обратила внимание на величественность его позы и внимательный взгляд, который не пропускал ничего из того, что происходило вокруг. Так что вне зависимости от своих желаний он прекрасно подходил для роли короля. Ведь я сама видела венец света над его головой. Мэв и жена угольщика были не одиноки в своих предсказаниях. Я завращала веретено, подумав, что и в Файфе, и в других областях люди недовольны тем, что Малькольм выбрал своим наследником Дункана. Так что возвращение Макбета в Морей и брак, включивший его имя в родословную Боде, вряд ли были случайностью.

Шаг за шагом приближался он к своей цели. От природы умный и волевой, он был способен осуществить самые высокие притязания. Поэтому все недовольные старым Малькольмом и Дунканом с радостью присоединятся к нему, если он решит заявить свои претензии на трон.

Королева… И вдруг это показалось вполне осуществимым.

 

Глава 16

В ту зиму большая часть Шотландии покрылась ледяной коркой, впрочем, как мы узнали позднее, в Англии произошло то же самое. В Элгине при малейшей возможности мы собирались у жаровен и переносных печек, а с наступлением темноты спешили зарыться, как кроты, под меха и одеяла, положив в ноги нагретые камни. Иногда я вынимала Лулаха из колыбели и укладывала его рядом с собой, опасаясь, что он может замерзнуть. Порой к нам присоединялись Элла и Биток, ибо постель была рассчитана на мощного воина и его жену, хоть и не использовалась по назначению.

Если моих подруг и интересовало, когда я позволю своему мужу спать с собой, они об этом меня не спрашивали. Я редко видела Макбета без свиты — телохранители сопровождали его повсюду: они сидели рядом с ним у огня холодными вечерами, выезжали на охоту и объезды территорий, упражнялись вместе с ним во дворе и даясе в зале, когда непогода особенно бушевала. При встречах мы были учтивы друг с другом, но вели себя отчужденно.

Меж тем сын мой уже начал проявлять свой покладистый нрав и непрестанно радовал меня. Да и мой собственный характер начал смягчаться, и хотя в душе я по-прежнему питала чувства гнева и обиды, но в реальности — лелеяла и растила сына, и это порождало во мне теплое усыпляющее доброжелательство, заставлявшее стремиться к миру и всепрощению.

— Это материнский инстинкт, — сказала мне Мэв. — Женщины — миротворицы по своей природе, они стремятся к сохранению мира и покоя в своих домах. Береги в себе это чувство, ибо оно полезно для твоего нрава, — как всегда резко добавила она.

Предполагалось, что брак и обстоятельства жизни должны были умиротворить мою душу и благотворно подействовать на тех, кто меня окружал. И тем не менее, мне с трудом удавалось избавиться от обид и чувства гнева. Продолжая чувствовать себя в Элгине неуверенно, я взяла кусочек кварца, переданный женой угольщика для Лулаха, и вшила его в одеяло, в которое чаще всего его заворачивала. К тому л<е я решила попросить Фионна выковать для него оправу из серебра и придать ей форму либо броши, либо подвески, чтобы в дальнейшем мой сын мог носить этот камень постоянно. Если он может спасти моего сына от дальнейших угроз, что ж, пусть будет так.

Когда яркое солнце немного растопило снег, Константин Мак Артер с дюжиной своих воинов покинул Элгин, чтобы пересечь горные перевалы и вернуться в Банхори. Перед отъездом он зашел в зал, чтобы попрощаться с нами и пригласить в свою крепость, расположенную к востоку от реки Ди. Обрадовавшись возмолшости отправиться в путешествие, я улыбалась и смеялась вместе с Константином, которого считала своим другом. Макбет мрачно молчал, и я почувствовала, как его окутывает серая пелена одиночества. Может, он сожалел об отъезде своего дяди и наставника?

— Когда станет теплее, мы совершим объезд Морея, — заметил он, — и, когда перейдем через горы по дороге на юг, можно будет остановиться у Банхори.

— А Файф и Абернет? — обрадовалась я мысли о том, что смогу повидать друзей и близких.

— Мы должны объехать самые отдаленные уголки Морея, расположенные на северо-западе, — познакомиться с людьми и танами, разрешить тяжбы, наказать нарушителей в случае необходимости. Нас должны видеть, — добавил он.

Гиллекомган никогда не ездил так далеко и редко брал меня с собой. Против своей воли я начинала осознавать, что Макбет был совсем другим мормаером.

Однако вскоре снова пошел снег, заваливший крепостную стену глубокими сугробами. Макбет со своими воинами выезжал почти каждый день. Однажды я набралась мужества и подошла к нему.

— Если нас завалило снегом, — заметила я, — значит, то же самое произошло и с твоими врагами, так что ты можешь повременить с походами. Весь Морей побежден Макбетом и непогодой.

— Мы ездим помогать жителям и скоту, которым приходится туго в эту тяжелую зиму, а не для того чтобы жечь и уничтожать, — поправил меня он.

Через несколько дней он помог фермеру притащить замерзшие трупы четырех коров, которые убрели из зимнего стойла. А еще через день Макбет, Гирик и Ангус спасли двоих мальчишек, отправившихся на рыбалку и провалившихся под лед. Их привезли в Элгин, накормили, обогрели и дали провизии на дорогу домой. Видя, как изранен и измучен мой муж, я устыдилась, что прежде так плохо думала о целях его объездов.

Зачастую он вместе со своими людьми помогал в Элгине и близлежащих деревнях чинить крыши, просевшие под снегом, очищать замерзшие колодцы и искать заблудившийся скот. К тому же он развозил провизию из запасов Элгина. В ту длинную зиму всем нам было нелегко — и в крепости, и в хижине, — и мы старались помогать друг другу. Когда до меня доходили слухи о смертях и несчастьях, я еще крепче прижимала к себе сына, испытывая благодарность за то, что он у меня есть и что меня окружают друзья.

В эти холодные недели я увидела в своем муже не столько воина, сколько щедрого хозяина. Он делился запасами Элгина, рассылая их жителям холмов и долин, и не сетовал, когда я наполняла для них корзины. И даже если бы нам пришлось грызть кости и питаться жидкой кашей, мы все равно продолжали бы это делать.

— Приняв под свою руку Морей, — объяснял он, — я взял на себя все его беды. Я с детства помню многих из этих людей, а те, что постарше, еще помнят моего отца и деда. Теперь пришло время, чтобы я им помог в час нужды, точно так же, как помогут они мне, когда я призову их в час войны.

— Если он когда-нибудь настанет, — добавила я, хотя и знала, что так будет.

Иногда он молча смотрел на меня, и я ощущала, как внутри у меня зарождается желание. Мне было одиноко. У меня был муж. И тем не менее, между нами оставалась непреодолимая пропасть, созданная моей обидой и его отчужденностью. Он никогда не приходил ко мне ночью, и в какой-то мере меня это продолжало радовать. Однако теперь я начинала гадать, когда это кончится.

— Думаю, твой муж — хороший человек, — заметила как-то Мэв. — И тебе следовало бы помнить, что королева не может произвести на свет наследника без помощи короля.

— Бессовестная! — вскричала я. — Но поскольку я не королева, меня это не касается.

Унылые дни тянулись бесконечно, с утра до вечера все было окутано тусклой дымкой — испарениями масляных лампад и сладковатым дымом, поднимавшимся от горящего торфа. Холод просачивался через толстые стены, и ледяная сырость проникала в комнаты сквозь трещины, несмотря на ставни и тяжелые пологи. Иногда мне приходилось надевать на себя практически все свои платья, а моего сына мы закутывали до такой степени, что из-под груды одеял виднелись лишь глаза цвета индиго и розовая пуговка носа. Я приказала слугам затянуть все окна промасленными кожами. Это помогло справиться со сквозняками, но зато теперь мы не видели, что делается снаружи, и время от времени кто-нибудь отдирал кожу, чтобы посмотреть на улицу. Обычно это была Биток, которая переносила заключение ничуть не лучше, чем я.

— В некоторых церквях и крепостях, расположенных за Британским островом, окна закрывают разноцветными стеклами, — сообщила она нам, выглядывая из окна одним морозным утром. — Солнечный свет придает стеклам цвет рубинов, сапфиров и изумрудов. А еще я слышала, что там строят величественные цитадели из камня, которые называются замками.

— Откуда ты знаешь? — спросила Элла.

— Мне рассказывал отец Ансельм, — улыбнулась Биток. — Только представьте себе такую красоту.

Я слушала ее с интересом. В Шотландии были каменные церкви, и на некоторых фермах стояли дома, сложенные из камней, но чаще встречались плетеные хижины, крытые тростником и соломой. Даже самые большие крепости строились из дерева на каменном фундаменте.

— Каменная цитадель или церковь со сверкающими стеклами поистине могут вызвать восхищение, — промолвила я, надеясь на то, что и мне когда-нибудь доведется увидеть такие чудеса.

Пока весь мир за пределами крепости стоял окутанный инеем и ветви деревьев были облачены в ледяные чехлы, мы сидели у огня, попивая горячий суп или разогретое вино со специями и слушая музыку или истории, которые рассказывал нам бард Дермот. На озере под крепостным холмом то и дело громко трещал лед, мы вскакивали, а потом разражались смехом.

— Это икает старуха Кейлих, — говорил Дермот, намекая на легендарную каргу, которая якобы жила в глубине гор. — Она держит у себя в плену прекрасную Бригиду и лишает землю солнца и цветов. Она бы рада навсегда заморозить мир, чтобы он стал таким же безрадостным, как ее нрав. Но Бригида вырвется на свободу. Ей суждено спастись, а старуха Кейлих будет ловить ее снова и снова, и так из века в век.

У Дермота было много историй, ибо любой бард должен знать по одному сказанию на каждый день года. Кроме того, он сочинял собственные поэмы, и я диву давалась, как ему удавалось их запоминать; подозреваю, он пользовался разными хитрыми приемами, например, клал камень себе на живот, когда оставался один в своей комнате.

Наконец, холод начал отступать, и снег стал таять под полуденным солнцем. И вместе с Бригидой, вырвавшейся на свободу из каменной темницы старой ведьмы, вышли из крепости и мы, радуясь тому, что нам удалось пережить такую тяжелую зиму. Мы открыли окна, слуги собрали с пола старый грязный тростник и унесли его, чтобы сжечь. Пол вымыли, застелили свежим тростником и повсюду разбросали первые цветы — крокусы и подснежники, — перемешав их с сосновыми и еловыми ветвями для свежего аромата, по которому мы все так соскучились. Жаровни и переносные печки вычистили, а торфяные блоки сложили концентрическими кругами, чтобы зажечь их заново.

Воздух был настолько насыщен ароматами цветов, свежим ветром и солнцем, что я ощущала себя захмелевшей от него.

Я рвалась на волю.

— Элла, найди, пожалуйста, Ангуса Мак Фергюса, — попросила я наконец, — и вели ему оседлать лошадей. Скажи, что я хочу проехать верхом, а он может сопровождать меня.

Она кивнула и выбежала во двор.

— Мэв, присмотри, пожалуйста, за Лулахом. Я ненадолго, а если он проголодается, покорми его жидкой кашкой.

— Ты поедешь с одним Ангусом? Будучи госпожой Морея и дочерью Боде, ты должна иметь при себе вооруженный эскорт, — напомнила мне Мэв, — и, как минимум, одну женщину, если ты собираешься выехать из крепости. Возьми с собой Биток.

Моя троюродная сестра с радостью согласилась, и мы отправились переодеваться. Я надела коричневый плащ и прочные кожаные сапоги, которые прислала мне Долина.

Уже через час над нами вились чайки, свидетельствуя о том, что мы приближаемся к восточному побережью, где Морей выходил к Северному морю. Ангус и Шон, еще один из стольников Макбета, прихватили с собой пару ястребов — птицы тоже с трудом перенесли зиму, — и мы выпустили их и поскакали за ними вдогонку. Мы то подзывали их свистом, то снова отпускали. Птицы, как и мы, наслаждались благоуханным весенним ветром.

Берег находился в четырех-пяти лигах от Элгина, и постепенно пустошь сменилась заливными лугами, которые вели к дюнам. Вдали виднелось шелковое полотнище моря, и мы заметили дельфинов, которые нередко посещали береговую линию Морея. Шон сказал, что увидеть их ранней весной сулит удачу.

Движимая любопытством и восхищением, я захотела подъехать ближе к берегу. Биток и Шон стали подзывать птиц, а Ангус, как сварливая нянька, последовал за мной.

— Ты что, боишься, что я с непривычки сломаю себе шею? — спросила я.

— Меня беспокоят пираты и разбойники, — ответил он. — Ведь ты — маленькая королева Морея. Мы можем проехать еще пару лиг на север — там есть небольшая бухта. Твоя служанка хотела собрать цветов. — Его кислый вид красноречиво говорил о том, что сопровождение дам для сбора цветов не соответствует его положению одного из лучших воинов Макбета.

— Хорошо, раз Биток так хочет, — сказала я, и мы двинулись дальше. Чайки разлетались, как серый пепел, когда в небо взмывали наши ястребы. Биток обладала особым даром отыскивать нужные травы, и вскоре она спешилась и принялась рассматривать какие-то растения. Шон тоже остановился, чтобы помочь ей, а я вместе с Ангусом проехала дальше. Мне не терпелось увидеть океан.

Я спешилась и двинулась вдоль берега, где море образовывало заводи, а воздух был пропитан морскими брызгами. Я взобралась на валун и стала смотреть на воду. Ангус с недовольным видом потребовал, чтобы я спустилась и вернулась обратно.

— Смотри! Дельфины! — воскликнула я и лишь потом заметила, что они плывут за длинным изогнутым судном, которое скользило по волнам. Ладья викингов. И еще одна.

У меня перехватило дыхание, а Ангус стащил меня вниз и спрятал за камни. Он жестом показал мне, чтобы я молчала, и вытащил кинжал.

Нос у обеих ладей был высоко загнут вверх и украшен резными головами, что свидетельствовало о том, что это — военные суда. Пока мы за ними наблюдали, более мелкое судно причалило к берегу, и из него, разбрызгивая воду, выскочили четверо человек, поспешно бросившихся к берегу. На них были шлемы, штаны, рубахи и кожаные нагрудники, скрывавшиеся под плащами. На поясе у всех висело оружие.

На фоне жемчужно-серого неба хорошо были видны силуэты остальных членов экипажа, которые остались в лодке. Более крупное судно оказалось многовесельным, а маленькое было обычной ладьей с десятью парами весел. Обычно такие легкие и подвижные суденышки, приспособленные для захода в бухты, использовали для путешествий, а не для торговли и ведения военн лх действий. Кроме того, как мне было известно, их использовали лазутчики и грабители.

Ангус кинул на меня мрачный взгляд. Я надеялась, что Шон и Биток тоже все видели и успели спрятаться. Викинги остановились на берегу — один в стороне от прочих. Порыв ветра распахнул его плащ, и я заметила черные волосы под его шлемом — Торфин Сигурдссон, Кормилец воронов.

— А этому что еще здесь надо? — пробормотал Ангус.

Я не могла дать ответ на этот вопрос. Вскоре с противоположной стороны берега появились четверо всадников — копыта лошадей оставляли четкие следы на мокром песке. Предводитель был облачен в зеленый плащ, заколотый на плече. Мне был знаком этот плащ, отороченный мехом, и потому у меня перехватило дыхание.

Мой муж спешился и в сопровождении двух телохранителей двинулся вперед, а один остался с лошадьми. Один из слуг нес на плече тяжелый деревянный ящик, обитый медью. Викинги и представители Морея встретились у самой кромки воды.

— Что они здесь делают? — гневным шепотом осведомилась я. — Ты что-нибудь знаешь об этом?

Ангус покачал головой:

— Торфин и Макбет — троюродные братья, и, несомненно, у них есть общие торговые дела. — Однако ответ прозвучал не слишком убедительно.

— По-моему, это имеет отношение к политике, а не к торговле, — заметила я. — Торфину принадлежат Оркнейские и Западные острова, а также северная часть Шотландии в Кейтнессе. Может, он хочет предложить помощь викингов, если Макбету станет не хватать Морея?

Ангус бросил на меня колючий взгляд:

— Что ты можешь знать об этом?

— Я сижу, шью, слушаю и наблюдаю. К тому же я неглупа.

Вместо ответа Ангус закатил глаза. Потом мы увидели, как к Макбету подошли два викинга, один из них забрал деревянный ящик. Беседа с каждой минутой становилась громче, а потом они схватились за мечи. Я вскрикнула, и Ангус зажал мне рот своей мозолистой рукой.

Не прошло и нескольких секунд, как Макбет раскроил горло человеку с ящиком. Тот изогнулся в предсмертной агонии, заливая кровью песок. И все с криками бросились к месту схватки, вытаскивая на ходу мечи. Сердце у меня заколотилось от ужаса.

— Остановитесь! — прокричал Торфин по-норвежски, а затем по-гэльски. Все замерли, и Макбет двинулся к Торфину, в чем-то упрекая его и сопровождая свою речь резкими жестами. Потом он воткнул в песок свой окровавленный меч, словно ставя точку в разговоре. Торфин махнул рукой, и один из викингов поднял ящик, а другой схватил своего павшего товарища и потащил его по песку к лодке. Навстречу ему поспешили другие викинги, но на берег они выходить не стали.

— О Боже! — простонала я, когда Ангус убрал свою руку. — Боже! Он хладнокровно убил человека!

— У него не было выбора, — ответил Ангус. — Ты разве не видела, что к этому все шло? Викинги перебили бы всех и забрали свое золото. Он показал этим оркнейским головорезам, что им не удастся водить за нос нового хозяина Морея.

— Так ты гордишься тем, что он сделал? — изумленно спросила я. — Ты одобряешь убийство?

— Если бы ты была настоящим воином, а не женщиной, которая использует оружие лишь для забавы, ты бы поняла, — ответил Ангус. — Ты сожалеешь о смерти этого человека больше, чем викинги. Как говорят норвеги, его отправили к троллям. А теперь помолчи, иначе нас самих отправят туда же за нашу глупость. Не надо было нам сюда приезжать…

— Немедленно расскажи мне все, что ты знаешь об этой встрече, — тихо, но напористо потребовала я.

Ангус нерешительно вздохнул:

— Ладно, слушай. Многие считают, что, если после Малькольма королем станет Дункан, это будет плохо для Шотландии. И как ты сама заметила, госпожа, эти два военачальника, Оркни и Морей, будут действовать совместно во избежание наихудшего оборота событий.

— Они заключили союз против Дункана? — Высунувшись из-за камня, я увидела, как Макбет и Торфин идут, мирно беседуя, вдоль берега. Это зрелище вызвало у меня негодование, хотя с внутренним содроганием я тут же поняла, что, возможно, так было необходимо.

— Дункан не воин, а они — воины, — промолвил Ангус. — И наши враги — саксы и викинги — понимают это. Если к власти придет Дункан, Шотландия погрязнет в войнах. Поэтому эти двое и должны договориться. А теперь пошли отсюда.

— Пойди отыщи Биток и возвращайся. А я побуду здесь. Ступай! — Все сыновья Фергюса знали, что спорить со мной бесполезно. Ангус прошипел, чтобы я не высовывалась, и ушел.

Я прислонилась к валуну и продолжила наблюдать за мужчинами, которые были поглощены своей беседой. Потом они двинулись к ладье, колыхавшейся на мелководье. Макбет махнул рукой, и один из его телохранителей принес мешок, который был приторочен к седлу. Вместе с мешком Морей двинулся к лодке, и Торфин последовал за ним. Викинг легко перемахнул через низкий борт, и гребцы налегли на весла. Макбет вернулся к лошадям, и все вскочили в седла.

Вернувшийся Ангус шикнул на меня и потребовал, чтобы я уходила. Но на моих глазах только что свершилось убийство, а потом дана взятка, и я клокотала от ярости. Мой муж показал себя жестоким интриганом, и мне надо было в этом разобраться. Я встала и, высоко подняв голову, невозмутимо вышла на берег.

Макбет тут же меня заметил и развернул лошадь. Сложив руки на луке седла, он ждал, когда я подойду. Ветер раздувал мой плащ и хлестал по ногам подолом юбки. Меня могли заметить викинги из лодки, но мне было все равно — я кипела от справедливого гнева. Я не желала оставаться в неведении, когда человек, женившийся на мне ради моей родословной, собирался опозорить ее своими деяниями.

— Госпожа, — промолвил Макбет, когда я подошла ближе. Если он и удивился, то ничем этого не проявил.

— Ты убил человека. — Я стояла перед ним в порывах налетавшего ветра.

— Значит, ты видела больше, чем следовало.

— Очень хорошо, что я это видела. Я — госпожа Морея и была здесь прежде, чем сюда приехал ты. Теперь я знаю, чем ты занимаешься.

— Тем же, чем остальные военачальники, и иногда у меня это получается лучше, чем у них. — Он кинул взгляд на камни и песчаные дюны. — Кто с тобой?

— Ангус. Что ты отдал Торфину? Говорят, викинги любят золото, так как в их собственных землях есть только серебро.

— Кое-кто из них не чурается и предательства. Так что приходится постоянно быть начеку. Скажи Ангусу, чтобы он проводил тебя домой.

— Ты дал взятку оркнейцам, — я продолжала стоять перед ним, а ветер играл моими юбками и накидкой. — С какой целью? Это из сокровищницы Морея? — В маленькой комнатке в Элгине Гиллекомган держал несколько сундуков с золотом и серебром, там же хранились другие ценные вещи.

— Возвращайся в Элгин и оставь все как есть. — Он натянул поводья, разворачивая лошадь, но я встала на его пути, и он остановился.

— Я не уйду, пока не узнаю, что ты здесь делал.

Он вздохнул, оглянулся и снова посмотрел на меня.

— Хорошо. Я со своими людьми ехал к Бургхедской башне, которую нужно заново отстроить, — ответил он. — В последние дни я вел переговоры с местными жителями, нашел плотников, каменщика и позаботился о прочих мелочах.

— Ты сам ее сжег, так что твои люди не могли следить за разбойничьими вылазками викингов, — с горечью заметила я. — И сегодня ты решил проблему с помощью меча и взятки.

— Порой ты жалишь как змея, — заметил он. — Хочешь знать правду? Ну, тогда слушай. Добрые люди давно уже платят викингам, чтобы те оставили их в покое. И если я плачу своему брату из Оркни дань, чтобы сохранить мир на побережье, то это тебя не касается.

— Нет, меня касается то, что мой муж сначала подкупает, а потом убивает наших соседей викингов!

— Тебя раньше это волновало? Дань, уплаченная сегодня, была обещана Гиллекомганом человеку Торфина еще несколько месяцев тому назад, — сухо сказал он. — Торфин прибыл вместе с ним, чтобы все уладить. Если бы я отказался выплатить дань, меня бы убили. Зато теперь викинги знают, как будет вести дела новый Морей. Жадюга, угрожавший мне и моим близким, мертв. А мы с Торфином договорились о новых условиях, включающих продолжение выплаты дани за сохранение мира на побережье Морея.

Я была совершенно ошарашена и пыталась собраться с мыслями.

— Гиллекомган никогда не говорил о своей договоренности с викингами. К тому же Торфин — твой брат. А родство предполагает верность, а не выплату дани. Я знаю, что это принято среди воинов, но мне кажется…

— А я слышал, что жены других мормаеров и даже королей сидят дома, где им ничто не угрожает, и не вмешиваются в военные дела, если никто не спрашивает их мнения.

— Я не из таких.

— Похоже на то. Теперь я знаю, что наказание может проявляться в разных формах. Ангус! — крикнул он, заставляя того выйти из укрытия. — Забери госпожу и отвези ее обратно в Элгин!

Когда из-за дюны появился мой телохранитель, Макбет сжал коленями бока своей лошади и поскакал вдоль кромки воды догонять своих спутников.

Я двинулась по сыпучему песку к своим друзьям, чувствуя, как в душе зарождается восхищение мужем, хоть я и оказалась свидетельницей совершенного им хладнокровного убийства. Он уже неоднократно проявлял на моих глазах несгибаемую волю, мужество и отвагу. Он обладал внутренним чутьем, помогавшим ему распознавать дурное и хорошее, и умел находить возможные пути к достижению своей цели.

И вне зависимости от того, понимал он это или нет, я считала себя ему ровней, а не покладистой женой. Будучи взращенной военачальником в среде воинов, я не желала оставаться госпожой лишь в своем семейном кругу.

В тот день я приняла решение, что буду вмешиваться во все дела, которые могут повлиять на мою родню, сына и доброе имя предков. Во имя своих близких и при такой родословной я не имела права подчиняться и должна была держаться в курсе всех событий.

 

Глава 17

В большом хозяйстве каждый месяц надо варить свежий эль, стирать и проветривать постельное белье, чистить и штопать одежду, мести полы, менять тростниковые подстилки и чинить плетеную мебель, которая плохо выносит тяжесть оружия и мощных воинов. Каждый день с бесконечной периодичностью надо отдраивать столы, разжигать огонь и замешивать тесто. Ведение хозяйства никогда не было моей сильной стороной, несмотря на все усилия Долины, но теперь приходилось исполнять все эти обязанности.

Как только погода наладилась, кухонная прислуга отправилась рыбачить на ручьи и реки, а прочие домочадцы вышли ловить рыбу в море, чтобы нам было что засолить и засушить впрок. Зимние запасы сушеной говядины и баранины у нас сильно сократились, а скот еще не нагулял веса, чтобы его забивать. Фруктов и овощей еще хватало, кроме того, у нас оставалось несколько мешков с овсом и ячменем. Мы регулярно ели супы и рыбу, заедая их большим количеством овсяных лепешек. Пшеница не растет в горах, а привозное зерно было дорогим и плохо переносило дорогу, так что мы не делали хлеб на дрожжах, как это принято в Англии и других местах. Мельник каждый год отдавал в Элгин оброк за пользование землей и помол зерна, и мне надо было подсчитать, сколько овса и ячменя мы израсходовали за зиму, чтобы знать, сколько заказать мельнику в конце лета, когда будет собран урожай.

Макбет то и дело объезжал Морей, хотя у него не было неприятелей, да и с викингами он на время договорился. В Элгин постоянно приезжали люди: одни — с дарами и предложениями о поддержке, другие — с жалобами и просьбами о судебном разбирательстве. Некоторые просто хотели взглянуть на Макбета, чтобы потом рассказать о нем своим соседям. Приезжали таны и вассалы, державшие земли мормаера. Кое-кого из них я уже знала. Они поздравляли меня с рождением сына, но никто не упоминал о моем вдовстве.

Ни один из них не сказал, что это было нечестно и несправедливо. Ни один. Предыдущего господина не стало, и повергнувший его соперник был признан великим военачальником и королевским генералом. Обитатели Морея радовались тому, что у них появился сильный защитник с могущественными связями, поэтому их не очень волновало, каким способом он пришел к власти.

Поднимаясь на укрепления или прогуливаясь по холмам с другими женщинами, я то и дело останавливалась, чтобы насладиться открывавшимся видом. В ясные дни, повернувшись к востоку, можно было разглядеть крохотные точки, которые на самом деле были ладьями. Длинные лодки налетчиков свидетельствовали об опасности, широкие торговые суда, направлявшиеся для торговли в восточные гавани Морея, сулили благоденствие. К западу простирались неприступные твердыни гор, а на юге их высокие темные вершины отделяли Морей от Файфа. Глядя в ту сторону, я думала о Боде и родном доме, и меня охватывала жгучая тоска.

Как-то подошедший ко мне Макбет протянул руку и пощекотал через одеяло пяточку Лулаха. Тот заулыбался и что-то залопотал. И мы рассмеялись — да и кто бы удержался от смеха? И я вдруг заметила, что Макбет пристально на меня смотрит. Это был взгляд не владыки, а мужчины, испытывающего желание. Неожиданно растерявшись, я отвернулась и сделала вид, что складываю какую-то одежду. Через мгновение до меня донесся звук его удалявшихся шагов.

Поздно вечером в мою комнату постучали, и я ответила, чтобы входили, так как решила, что это Элла с полотенцами, ибо я только что вылезла из сидячей ванны, стоявшей перед жаровней. Когда я увидела входящего Макбета, у меня перехватило дыхание, и я схватила лежавшую рядом полотняную простыню. Мои волосы, отливавшие красным в свете жаровни, рассыпались по плечам мокрыми кольцами.

— Я думала, это Элла, — смущенно пробормотала я.

— Я отослал ее, — ответил Макбет, закрывая дверь. — Нам надо кое-что обсудить. — Он подошел ближе и притронулся к моему плечу. — Тебе нужно было время, чтобы оправиться после родов, — промолвил он, проводя пальцем по моей щеке. — И я ждал. — Он наклонился, и я позволила ему себя поцеловать — прикосновение губ, пахнувших вином, которое он пил, оказалось удивительно нежным.

Я положила голову ему на плечо и почувствовала, как его сердце бьется в унисон с моим. Мы оба выжидали. Во мне что-то шевельнулось, что-то изменилось, и он, вероятно, это почувствовал, ибо подхватил меня на руки и, за три шага преодолев расстояние до кровати, уложил меня на нее.

Мы оба молчали, проявляя не столько страсть, сколько учтивость, хотя мы идеально подходили друг к другу. Наша нежность была сдержанной и не привела нас к тому, на что мы оба были готовы в тот момент. Однако и этого было более чем достаточно. Потом он встал, поправил рубаху, накрыл меня одеялом и пожелал мне спокойной ночи голосом, в котором слышалось одиночество.

— Ру, — подойдя к двери он остановился. — Я убил его.

Я это знала.

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

— Я хочу, чтобы ты знала правду. — Он стоял, склонив голову, и я вспомнила, как видела его лежащим на полу в часовне.

— В тот день мы еще утром столкнулись с Гиллекомганом и преследовали его отряд до самого Бургхеда, — продолжил он. — По моему приказу мои люди подожгли деревянную башню — я хотел выкурить их из нее и закончить схватку на земле. Они должны были выбраться наружу, но что-то пошло не так, и им не удалось это сделать. Я хотел честно отомстить, — добавил он. — Я не собирался сжигать их, как в аду.

— Малькольм отправил тебя туда?

— Мы договорились, — ответил Макбет. — Мы пришли к соглашению.

Вздрогнув, я свернулась клубком под одеялом.

— Родственные узы крепче каких-либо других, — промолвил Макбет. — Их невозможно разрубить даже после того, как совершено убийство. Так что дальше приходится жить с тем, что ты сделал. Спокойной ночи, — тихо добавил он, открыл дверь и вышел.

Несмотря на то что Катриона уехала домой, как только позволила погода, в мае она снова вернулась, чтобы принять роды у жены Найелла Мак Колума, который приходился Макбету троюродным братом и которого она давно знала. На этот раз Катриона приехала со своим светловолосым сыном Анселаном, которому было два с небольшим года. Мы все полюбили его озорной характер, так что не могли смотреть на него без смеха. Его мать тоже души в нем не чаяла.

Я пригласила ее остановиться в крепости и ввела в свой домашний круг, хотя и ощущала вновь возникшее напряжение между Катрионой и Биток. Моя троюродная сестра также гордилась своим умением принимать роды и помогла уже двум женщинам в Элгине, и все же к жене Найелла пригласили Катриону. Я знала, что Биток переживает из-за того, что не смогла принять Лулаха, — она говорила, что завидует Катрионе, получившей такую привилегию.

— Между роженицей и повитухой устанавливается крепкая связь, — сказала мне как-то Биток, — особенно когда существует угроза жизни. — И мне было нечего на это возразить.

Как-то теплым солнечным днем мы сидели в саду под цветущими сливами с детьми — Элла играла с Анселаном на траве, Мэв подшучивала над ними обоими, Катриона пряла, а Биток устроилась в стороне с моим Евангелием — она не столько читала, сколько любовалась рисунками. Лулах у меня на руках играл с моей накидкой, и тут я спросила Катриону, как она оказалась тогда в Элгине, чтобы принять у меня роды, — почему-то прежде я никогда об этом не задумывалась.

— Ко мне приехал Макбет на закате и попросил, чтобы я отправилась с ним в Элгин, — ответила она. — Он далее отказался поужинать, хотя все уже было готово.

Я погладила сына.

— Но почему он отправился за тобой, а не позвал местную повитуху? — смущенно осведомилась я. — Ведь он вернулся в Морей незадолго до этого.

— Не забывай, что твой муж родился в Элгине и провел все детство в Морее. И он хорошо знает эту страну и ее людей.

— Да, я знаю, — пробормотала я.

— У Мак Бетада, — промолвила она, используя это более привычное для ее слуха имя, — много друзей в Морее, и многие надеются, что он будет претендовать на королевский престол. В него здесь верят и его поддерживают. — Она произнесла это с такой гордостью, что я невольно вскинула глаза.

— Госпоже Грюаде это известно, — вмешалась Биток. — Думаю, ты хорошо знакома с Макбетом, госпожа Катриона. — Будучи вдовой тана, повитуха имела право на то, чтобы ее так называли.

— Мы выросли вместе в Элгине, поэтому я знаю его всю свою жизнь. Мой отец жил на землях его отца и входил в свиту. Мы часто бывали в Элгине, и я вместе со своими братьями играла с Макбетом. Он очень похож на своего отца, — продолжила она. — Финлех был великим военачальником, и, хотя Макбет лишился его в возрасте всего двенадцати лет, уроки, полученные в детстве, не прошли даром.

Макбет почти ничего не рассказывал мне о своем отце, уже не говоря о матери, и поэтому мне хотелось узнать побольше:

— Каким он тогда был? И какими были его родители?

— Его мать была младшей дочерью короля Малькольма, — ответила Катриона. — Она была тихой и красивой — это все, что я помню. Она умерла, когда Макбет был совсем маленьким. Финлех был высок ростом. Мать его была из норвегов. И он был воином до мозга костей. А Макбет рос решительным, хоть и хмурым мальчиком, — продолжила она. — Он любил собак и лошадей и часами простаивал на тренировочном дворе, наблюдая за схватками, пока отец не позволил ему в них участвовать с деревянным мечом и шлемом на голове. Он часто сидел в зале рядом с отцом, прислушиваясь к разговорам, и Финлех никогда не отсылал его прочь. Во всех играх он всегда был заводилой. Еще в детстве в нем начали проявляться такие качества, которые вызывали у окружающих симпатию и желание быть с ним заодно.

Я кивнула, чувствуя, что уже замечала все это во взрослом Макбете.

Катриона улыбнулась с непреодолимым очарованием. Мэв и Элла тоже улыбнулись, и лишь Биток продолжала сидеть с надутым видом. И я вдруг почувствовала себя одинокой и ненужной, словно Катриона имела больше прав находиться здесь, хоть я и была госпожой Элгина и Морея.

— Макбет никогда не станет королем, если только не начнет войну, — заметила Биток.

— Последнее слово всегда остается за оружием, — пожала плечами Катриона.

— Похоже, учения церкви о милосердии и нравственности отступают, когда мужчины начинают убивать собственную родню за земли и титулы, — промолвила Элла, и Биток кивнула.

— Мужчины относятся к жизни и смерти иначе, чем женщины, — заметила Катриона. — Нам суждено рожать, давать жизнь и утешение. Мы не можем отнять чужую жизнь, ибо знаем, чего она стоит.

И почему-то это невинное замечание вызвало у меня раздражение.

— Если бы мне надо было убить человека, чтобы спасти собственную жизнь или жизнь своего сына, я бы сделала это, не задумываясь, — заявила я.

— Ру умеет обращаться с оружием, — с гордым видом сообщила Биток.

— У госпожи Грюады более крепкий хребет, чем у меня, — ответила Катриона. — Я помогаю появиться на свет новой жизни. И душа у меня слишком нежна, чтобы уничтожать жизнь.

— Я не стремлюсь к уничтожению, — принялась оправдываться я. — Просто госпожа такой могущественной провинции должна обладать не только благонравием, но и воинственным духом. Я без колебаний надену доспехи и возьму в руки меч, если того потребуют общие интересы.

— Тебе никогда не понадобится это делать. Макбет — хороший мормаер, — сказала Катриона.

Я почувствовала непреодолимое желание возразить:

— Многие погибли, когда он возвращал себе эти земли.

— Он сказал мне, что у него не было другого выбора, — ответила Катриона. И все умолкли, переводя взгляды с меня на нее и обратно.

Он сказал ей? Я почувствовала укол ревности:

— Во время военных действий мужчины совершают такие поступки, которых никогда бы не совершили в мирное время, но и самим им приходится многое переносить. Да и вдовы в своем горе и лишениях становятся жертвами войн.

Катриона спокойно кивнула с непроницаемым видом:

— Я никого не винила, когда погиб мой муж. Ты должна запомнить, госпожа Грюада, такова женская участь — один муж воин погибает, другой приходит на его место. Мы обязаны принимать это и поддерживать своих мужей. Мы — угли в очаге. А они — пламя.

— Я предпочитаю быть пламенем, а не углем, — огрызнулась я. Она улыбнулась, а я продолжила: — Не понимаю, как ты можешь с такой легкостью прощать неправедных убийц.

Она склонила голову и внимательно посмотрела на меня:

— А я не понимаю тебя.

Наверное, в тот момент мне следовало бы почувствовать присутствие змеи.

Через некоторое время Катриона с Анселаном в сопровождении телохранителей направилась в крепость, и я улыбнулась и помахала им рукой, хотя с большим удовольствием распрощалась бы с ней навсегда.

Я была очарована наступившим теплом и все большим количеством цветов, поэтому время от времени оставляла сына с кормилицей, которая уже перешла в его распоряжение, и отправлялась гулять по холмам с Биток и Эллой, как мы это делали в прежнее время. Обычно нас сопровождали восемь-десять мужчин, и мы не уходили от крепости дальше, чем на несколько лиг. Так приятно было бродить по залитым солнцем склонам, собирая цветы и травы! Биток давала нам поручения, и мы с радостью их выполняли.

Вскоре после своего приезда Биток обосновалась в небольшой пристройке рядом с кухнями, где хранились растения и травы. Я то и дело заставала ее там — она развешивала травы на просушку, обрезала стебли и цветы и смешивала их с разными маслами. Биток, много чего перенявшая у своей матери, теперь обучала меня, и мы расставляли на полках плетенной из тростника хижины горшочки и склянки с целебными настойками, мазями и отварами. Хохоча вместе с кузиной и вдыхая сладкие ароматы в этом уютном месте, я часто думала о своей матери Эльсе и надеялась, что она была бы довольна мной.

Лето принесло с собой жару, и порой за ужином я просто сидела и смотрела на Макбета, пока Дермот пел и играл на арфе. Когда мы встречались взглядами, я чувствовала, что он тоже ощущает искру, которая проскакивала между нами. Я мечтала о том, чтобы он пришел в мою спальню. И все же гордость не позволяла мне самой пригласить его. Это подорвало бы мой авторитет воительницы и лишило бы главного связующего начала моей личности — оставшись без надменной гордыни, я стала бы уязвимой, и все бы увидели мою ранимую душу.

Я должна быть сильной. Вот так.

Единственным священником в Элгине был сморщенный худой старик, которого в свое время заставили освящать мой брак с Макбетом. Мы видели его не слишком часто, так как он постоянно разъезжал по необъятным пространствам своего огромного прихода. Иногда мы ходили к мессе раз в несколько месяцев, а все остальное время были предоставлены сами себе, как это часто бывает в отдаленных уголках Шотландии, и сами обращались к Господу. Однако мы делали все возможное для спасения своих душ.

Думаю, самой набожной из нас была Мэв. По утрам и вечерам она ходила молиться в часовню, да и в течение дня зачастую останавливалась и начинала что-то бормотать себе под нос. Она постоянно носила с собой Евангелие, гагатовый крест и четки. У меня тоже были Евангелие и псалтырь, и хотя я не относила себя к числу сильно верующих людей, все же находила успокоение в тихой молитве. Однако обычно я была слишком обременена домашними хлопотами и заботой о сыне. Лулах был моим светочем, поэтому я предоставляла остальным размышлять о свете мира и никогда не испытывала нужды в священниках, наставлениях и Господе.

Элгинская часовня славилась своей ракой, в которой хранился палец ноги пиктского святого. Причем относились к нему с таким благоговением, словно это был палец самого Иисуса Христа. Он хранился в медном ковчеге, обитом серебром, и мормаер Морея всегда брал эту реликвию с собой, когда отправлялся на выездные суды или собирался на войну. Даже крохотная частица тела святого могла обеспечить удачу и благословение тому, кто имел ее при себе.

В нескольких лигах от Элгина располагались большая церковь и кельтский монастырь. Время от времени разгоралась дискуссия о необходимости придания им статуса епископата с целью повышения значения Морея. Будучи мормаером, Макбет сам мог назначить епископа. И священники, знавшие о его родственных связях с королем, соперничали за его внимание, так что мы получали меха, вина и другие дары, к тому же они служили мессы от его имени, чтобы обеспечить его душе наилучшее положение после смерти.

Макбет считал этот вопрос очень важным и регулярно обсуждал его со своими лучшими советниками. Однажды он поинтересовался даже моим мнением на этот счет.

— Если обитатели Морея станут жить лучше вследствие наставлений епископа и если ты знаешь преданного человека с кельтской кровью, который будет заботиться не столько о себе, сколько о Морее, пошли за ним, — сказала я. — Если нет, то повремени, и пусть этим занимается Бог, а не Морей.

— Мне следует включить тебя в состав своих советников, — заметил Макбет.

— Ты уже это сделал. В ту ночь, когда ты захватил Морей и взял меня в жены, ты согласился с тем, что впредь будешь прислушиваться к моим советам. — Я двинулась прочь и услышала, как он смеется за моей спиной.

Я не собиралась мириться с его невозмутимым спокойствием. Я была наследницей древнего рода, я обладала всеми правами уже в силу своей крови. И я не желала, чтобы меня отстраняли от решения вопросов, которые могли повлиять на мой дом, родню, страну и будущее.

Однажды Макбет со своими людьми отправился на несколько дней к северному тану, и Фионн с Ангусом пригласили меня принять участие в охоте с соколами, поскольку подходило время вновь позаботиться о запасах. Мы отправились на северо-запад, где нам уже доводилось удачно охотиться, — тогда мы подстрелили несколько птиц, ястребы принесли пару зайцев, и еще Ангус завалил оленя. Этого мяса могло хватить ненадолго. Я хорошо управлялась с соколами и умела стрелять из арбалета, хотя давно не тренировалась. В тот день я подстрелила зайца, но испытала такой стыд за содеянное, что второго намеренно упустила. Друзья начали посмеиваться надо мной, заявляя, что материнство сделало из меня неженку.

— Пусть ястребы приносят зайцев, — ответила я. — Мне не нравится их убивать.

Все рассмеялись, и днем, перед тем как вернуться в Элгин, мы решили где-нибудь отдохнуть. Ангус счел, что ближе всего Кинлосси, и спросил встретившегося нам фермера, не знает ли тот Катриону, после чего мы двинулись в указанном им направлении. Я собиралась попросить у нее кое-какие настойки и хотела сгладить напряжение, возникшее между нами во время последней встречи.

День был теплым и ясным, вдали синели остроконечные холмы. Мы ехали верхом, пока это позволяла крутизна склона, а затем спешились. Мы оставили лошадей и птиц с Ангусом и телохранителями и пошли с Фионном вперед, чтобы попросить о гостеприимстве. Фионн, который постоянно был начеку, держал в руках меч, а я — арбалет.

У подножия следующего холма мы увидели плетеную мазанку на каменном фундаменте с крытой вереском крышей. Стены были побелены, и все место выглядело очень уютно. Из трубы поднималась ленточка дыма, во дворе блеяли козы и кудахтали куры. Дом окружал небольшой яблоневый сад — на деревьях уже виднелись зеленые яблочки. У околицы стоял каурый конь с черной гривой и черным хвостом.

Я почувствовала, как у меня заколотилось сердце, и опрометью бросилась вниз по склону.

— Пойдем назад, Ру, — промолвил Фионн. — Потом пошлем человека за твоими настойками.

Я не ответила. Мой муж был наедине с Катрионой, и довольно давно, так как лошадь уже успела наесться травы.

Фионн схватил меня за руку.

— Ру, — произнес он. — Не надо ходить дальше.

Я обернулась:

— Так это известно всем, кроме его л<ены?

— Послушай, — твердо произнес он. — Сейчас не время устраивать конфликт с твоим мужем. Подожди, разберешься с ним позже.

Я выхватила стрелу, вставила ее в арбалет и, не раздумывая, выпустила. Она впилась в центр двери, дрожа всем древком.

— Господи! — Фионн выхватил у меня арбалет. — Не станешь же ты убивать его из-за этого!

Дверь распахнулась, и на пороге появился мой муж — рубаха распущена, нагрудник снят, в руке кинжал. Он огляделся по сторонам, а затем устремил взгляд на холм. Он сразу увидел меня, и его взгляд был подобен удару. Он вытащил стрелу из двери, и в это время за его спиной из полутьмы дома появилась Катриона. Ее прелестное лицо раскраснелось, волосы были спутаны. Она положила руку на плечо Макбета и что-то сказала ему. Он покачал головой, и оба вернулись в дом. Дверь за ними закрылась.

Я развернулась и двинулась прочь. Фионн поспешил за мной.

В течение нескольких часов я, кипя от негодования, мерила свою комнату шагами, не желая признавать, что в сложившейся ситуации есть и моя вина. Элла, обладавшая хорошим слухом, была в ужасе от того, что я бормотала себе под нос. Она схватила капризничавшего ребенка и постаралась скрыться от моего гнева. Я принялась вытаскивать из деревянного сундука свои вещи и запихивать их в кожаную сумку, намереваясь вернуться в Файф. Биток с удовольствием принялась мне помогать — кажется, она была рада тому, что я возвращаюсь, и она сможет сделать то же самое, ибо оставалась в Элгине лишь из любви и привязанности ко мне.

Элла вернулась, когда по стенам забарабанил дождь, и я взяла у нее ребенка, что немного меня успокоило.

— Найди Ангуса, — приказала я Элле, — и распорядись, чтобы он подготовил эскорт для нас. Мы все уезжаем в Файф.

— Никуда вы не поедете, — раздался голос Макбета, и, обернувшись, я увидела, что он стоит в дверном проеме. — Ступайте, — приказал он моим женщинам и, выпустив их из комнаты, закрыл за ними дверь. — Ты ведешь себя неподобающим образом для госпожи Морея.

— Зато его мормаер делает все, что ему вздумается, — парировала я, — даже приглашает шлюху для того, чтобы принять роды у своей жены.

Он сделал шаг мне навстречу, но я не отступила. Его волосы и кожаные наплечники были мокрыми от дождя, и от него пахло лошадьми — значит, он только что приехал и сразу поднялся ко мне.

— Она не шлюха.

— Тогда любовница убийцы. Можешь пригласить ее сюда. Я уезжаю домой.

— Я имею право не отпускать тебя, — заметил он. — Это право мне дают церковь и ирландские законы, запрещающие нанесение физического вреда. И твой отец будет со мной солидарен. Боде отошлет тебя назад, когда узнает, что ты покинула Морей против моей воли.

— Только потому, что Файф не хочет лишаться союзника в лице Морея, — ответила я, продолжая запихивать в сумку свои вещи. Я кипела от ярости, так как чувствовала свою беспомощность, и, движимая именно этим чувством, я схватила туфлю и запустила ее в Макбета. Я уже принялась оглядываться в поисках какого-нибудь оружия, когда он схватил меня за руку. — Ты плетешь интриги и подкупаешь моего личного врага — Кормильца воронов, — прошипела я, — ты приводишь в дом свою любовницу с тем, чтобы она со мной подружилась, я уже не говорю о том, что у моего сына нет отца. И во всем этом я обвиняю тебя!

Он отпустил мою руку, но я была уже прижата к стене, так что мне ничего не оставалось, как только бросать на него яростные взгляды.

— У твоего сына есть отец в моем лице, — свирепо произнес он. — Это мой долг по отношению к нему. И к тебе. А когда у нас появятся собственные дети, твой гнев поутихнет.

Я оттолкнула его в сторону:

— Ты никогда не получишь от меня сына. Ступай за этим к своей шлюхе.

— Мы с Катрионой знаем друг друга с детства. — Он снова приблизился — уже одно его присутствие внушало ужас. — Мы не могли стать мужем и женой, поэтому нас связывают лишь дружеские узы. Мы оба вступили в брак, и оба овдовели. Но наша симпатия друг к другу останется навсегда. И я не собираюсь извиняться, ибо все мы иногда нуждаемся в утешении и ласке.

— Но ты почему-то не ищешь их у меня, хотя я являюсь твоей женой, — тяжело дыша, ответила я.

— Ты не проявляешь готовности дарить их, — пробормотал он.

— Как и ты по отношению ко мне. Я прошу всего лишь о верности.

— Я могу сказать ей, что этого больше не повторится, — промолвил он.

— Если ты так легко можешь отказаться от любовницы, то что уж говорить о жене?

— А как насчет твоей верности мне? Ты умна, добра, но порой твои слова ранят меня, как норвежский клинок.

— Так это мои слова заставляют тебя искать утешения на стороне?

— Я никогда не уклонялся от меча. Но мне не хватает тепла от жены в моем собственном доме.

Я сдержала навернувшиеся на глаза слезы и отвернулась:

— Я не потерплю укоров от мужа, который ищет утешения не у меня, а у другой женщины.

Наступила такая долгая пауза, что мне показалось, будто он ушел.

— Я больше не стану сторониться тебя, ибо это мешает одной из целей нашего брака. Впрочем, если хочешь, можешь вернуться в Файф. На время.

И он двинулся к двери, словно все было решено. Он тоже был разгневан, но в отличие от меня держал себя в руках, я же пыхтела, как кузнечные меха, и готова была швыряться в него всем, что попадалось под руку. И все же мне пришлось смириться и остаться. Мой долг перед сородичами требовал, чтобы я продолжала жить с новым властителем Морея, ибо он не имел равных. В конце концов, судьба заставила меня сделать это.

Я стояла, нахмурившись, ибо он явно чего-то недоговаривал.

— Какова же цель нашего брака?

Уже взявшись одной рукой за дверь, он обернулся.

— Соединив нашу кровь, мы сможем претендовать на власть, — тихо ответил он, — и встать во главе всей Шотландии.

Вот оно. Он, наконец, произнес то, о чем все догадывались. Я расправила плечи. Так вот, оказывается, чего хотел Боде и чего требовал долг перед предками.

— Тогда не следует забывать, что успех подобного предприятия будет зависеть от верности, а неверность обречет его на провал, — заметила я.

— Да, — кивнул он.

— Хорошо, — промолвила я, не сводя с него глаз. Это уже было каким-то соглашением.

— Да будет так. Надеюсь, что твоя верность окажется не дешевле золота. — Он дернул за дверное кольцо и вышел.

Через неделю он пришел ко мне ночью, и мы были бережны и молчаливы, словно высекали искру желания заново, а не пытались раздуть огонь страсти из старых углей. Потом он пришел ко мне еще через несколько дней, и еще. И между нами начала укрепляться нежная связь, которой прежде не было.

Вскоре мы уже начали делить постель, и таким образом шаткий мир между нами был достигнут. Я не спрашивала его, продолжает ли он встречаться со своей любовницей, — я не хотела этого знать, — не обсуждали мы с ним и планов на будущее, ибо такие беседы заставили бы нас выйти за пределы пологов кровати в более широкий мир.

В июле, когда на склонах расцвели палевые и пурпурные цветы наперстянки, цветки и стебли которых как лечат сердечные недуги, так и вызывают их, мы с Биток отправились собирать цветы, чтобы она могла заготовить настойки, особенно необходимые пожилым людям. Потом мы присоединились к толпе, собравшейся у Элгина посмотреть, как Макбет вершит правосудие. Узнав о предстоящем приезде двора, туда собрались люди со всех окрестностей, чтобы заявить о своих жалобах.

Когда стольники Макбета начали ритмично стучать своими мечами о щиты, возвещая о его приближении, я вспомнила день, когда впервые увидела его и когда он, будучи еще совсем мальчиком, выступил обвинителем против убийц своего отца. Теперь же он прошествовал к своему месту, став высоким и сильным мужчиной, на которого многие возлагали свои надежды.

За ним на холм поднялось несколько «вассалов Бога» с ракой из элгинской часовни. Среди них и епископ, назначенный Макбетом. Это был человек из древнего кельтского рода, который в течение прошедших месяцев успел доказать свою полезность на военных советах моего мужа. Макбет занял свое место под нарастающий гул топота и хлопков в ладоши, которыми люди приветствовали его.

Глядя на это зрелище, я почувствовала, как оно меня захватывает, словно мы не только хлопали в унисон, но и души наши дышали в едином порыве, сулившем, что в один прекрасный день мы сможем укрепить и возвеличить Шотландию.

 

Глава 18

Три блестящих черных ворона опустились на высокий камень, когда мы проезжали мимо Ланфиннана, направляясь на юг на летнюю свадьбу. Я вздрогнула. Макбет, ехавший рядом со мной, тоже кинул на них мрачный взгляд, и весь отряд притих, так что раздавались лишь скрип повозок, позвякивание сбруи, топот копыт да хлопанье крыльев ястребов, которых мы везли в клетках в качестве свадебного подарка.

Птицы, застыв, зловеще наблюдали за нами со своего каменного насеста. Я знала, что это дурной знак. Чернее ворона лишь смерть — гласило народное поверье.

Брехин, куда мы ехали, представлял собой круглую каменную башню, расположенную рядом с церковью. Какой-то прыткий монах начал звонить в старый железный колокол, когда мы проезжали мимо, направляясь к крепости мормаера Ангуса Синила. Он выдавал своего сына за дочь Константина Мак Артера, но мы приехали за несколько дней до свадьбы, так как Макбет собирался переговорить с другими танами и мормаерами, чьи земли располагались по соседству, между Файфом и Мореем.

Боде тоже должен был приехать. Я не видела отца с момента своей свадьбы с Гиллекомганом и с нетерпением ожидала его приезда. Два года назад я покинула Файф, будучи в душе еще совсем ребенком. Теперь я превратилась во взрослую, умудренную женщину, ибо жизнь успела преподать мне суровые уроки. К тому же я хотела показать отцу своего сына. Лулах был очаровательным пухлым ребенком, унаследовавшим крепость и здоровье от Гиллекомгана, глаза Боде и улыбку Эльсы. Он был спокойным мальчиком и доставлял только радость.

Боде и Долина приехали с юным Малькольмом — сыном моего погибшего брата. Мы встретились тепло, хотя чопорная учтивость поначалу мешала нам с Боде. Я так долго считала, что он меня предал, но даже воспоминания об этом рассеялись, как только Боде взял на руки своего внука. Долина, не имевшая собственных детей, была так очарована моим сыном, что он получил в ее лице преданную няньку, не отходившую от него в течение всего времени, пока мы были вместе. А моему племян нику, высокому темноволосому мальчику, исполнилось уже четырнадцать, то есть по шотландским меркам он достиг совершеннолетия. Он не мог нарадоваться на свой новый меч и кольчугу и лучился гордостью от того, что путешествует с Боде как настоящий воин. Сердце мое сжалось при виде него — так он был похож на своего отца, которого никогда не видел. Я представила себе, что в один прекрасный день таким станет Лулах, и меня обуяли чувства, какие я редко испытывала, — я поняла, как люблю всю свою немногочисленную родню.

Когда на следующий день после нашего приезда Синил пригласил гостей на охоту, я поехала тоже. Мы надели перчатки, выбрали себе птиц и, приторочив к седлам приманки и мешки с кусочками мяса на случай, если птиц надо будет вознаградить за работу, выехали в поля. Вначале птиц как следует покормили, чтобы они не рвали добычу и быстро возвращались на свист. Макбет взял большого краснохвостого ястреба, а Боде — другого такого же. Я выбрала маленькую пустельгу с молочной грудкой и серыми пестрыми крылышками. Она была изящной и красивой.

Мы спешились, Боде послал свою птицу преследовать жаворонка и, присвистывая ее обратно, двинулся вперед в сопровождении стремянного, готового забрать любую добычу. Заметив, что мой отец один, я направилась к нему, неся пустельгу на левой руке. Опыт подсказывал мне, что во время охоты Боде будет спокоен и общителен, а мне требовалось с ним поговорить.

Ястреб Боде уже спустился на землю и прикрыл свою добычу распростертыми крыльями, так что Боде послал за ней стремянного, когда я подошла к нему. Мы посмотрели, как мальчишка отвлек птицу приманкой, потом запихал добычу в мешок и побежал относить ее в общую кучу. Боде уверенно выставил руку и позвал своего ястреба.

— Красивая пустельга, — заметил он, глядя на моего сокола. — Ты знаешь, что Сорха умерла?

Я не знала об этом и ощутила резкую боль от того, что не стало этой умной птицы:

— Нам всем будет ее недоставать.

— Да. Ты хорошо выглядишь. И ты не утратила своего навыка обращения с птицами.

— Ты считаешь, что роды и вынужденный брак должны были заставить меня поглупеть?

Он ухмыльнулся:

— Ну, тогда ты являешься исключением. Говори, что ты хотела мне сказать.

Я вскинула руку, и моя пустельга взлетела вверх. Мы с Боде двинулись в сторону от остальной группы.

— Макбет и король договорились о том, чтобы убить Гиллекомгана.

— Ру, мне жаль, что ты осталась вдовой, — с сочувствием ответил Боде. — Но не вини во всем своего нового мужа. Иногда для того, чтобы защитить жизнь, близких, благоденствие окружающих и само будущее, приходится прибегать к убийству.

— И ты не выразил недовольства в связи с моим вторым браком и тем, как со мной обращались.

— Отец не может заниматься сватовством своей овдовевшей дочери. Макбет имел право. К тому же я знал, что он тебя не обидит, — добавил Боде.

— Может, ты и об их заговоре знал и специально уехал в Ирландию, чтобы не вмешиваться?

— Я не вступаю в заговоры с целью убийства сородичей, — коротко ответил он. — Но меня это не удивило.

— Я знаю, что два года тому назад ты с большим удовольствием выдал бы меня за Макбета.

— Да, так бы и произошло, если бы он не был тогда женат и занимал бы более высокое положение. Хотя какая теперь разница, раз все уже устроилось, — с удовлетворением добавил он.

Это вызвало у меня отвращение:

— Зачем же ты выдал меня за Гиллекомгана, если знал, что при таком враге он долго не протянет?

— Я хотел, чтобы ты находилась в безопасности. Самым безопасным местом был Морей.

Я начинала понимать:

— То есть ты рассчитал, что, когда я стану вдовой Морея, Макбет сможет взять меня в жены.

— И судьба сыграла мне на руку, — подтвердил Боде. — Он освободился от своей жены, а ты… короче, сейчас все устроилось именно так, как я и мечтал, когда ты была еще маленькой.

Моя птица опустилась на верхушку высокого дерева и теперь наблюдала за нами. Я подняла руку, чтобы она не слишком наслаждалась свободой. И она мягко спланировала на мою кисть.

— Макбет собирается стать королем, — призналась я, ибо вокруг нас никого не было.

Боде кивнул. Было видно, что он уже знает об этом.

— И многие его поддержат. Так что, как я и надеялся, ты когда-нибудь станешь королевой. — Боде двинулся вперед, высоко подняв руку, и его ястреб начал беспокойно оглядываться по сторонам. Я поспешила вслед за ним, и некоторое время мы шли молча, погрузившись в собственные мысли.

— Если у Макбета много сторонников… значит, Дункан Мак Крайнен должен его остерегаться, — наконец промолвила я.

— Пожалуй. Лети! — И он отпустил своего ястреба, который забеспокоился при виде пролетавших мимо птиц. Боде повернулся ко мне: — У тебя есть прекрасный сын и новый муж. Занимайся ими и не думай о прочем. Время и Господь Бог позаботятся о будущем. Здесь и сейчас мы ничего не можем решить.

— Я — маленькая королева Морея, а не кухонная жена, чтобы меня отстранять от решения мужски — проблем. Я хочу знать всю правду. — Моя пустельга тоже занервничала, и я ее выпустила. Она стрелой взвилась вверх — изумительно красивое зрелище на фоне чистого голубого неба.

Боде вздохнул:

— Ладно, слушай. Говорят, что король Малькольм хотел, чтобы Гиллекомгана убили, и послал Макбета, чтобы тот проследил за этим. Получив Морей, Макбет освобождал путь Дункану на юге. И Малькольм считает, что Макбет, имея в своей власти такую большую территорию, будет занят исключительно ее нуждами — скотом, торговыми портами и постоянной необходимостью держать в узде викингов.

— Мой муле управился со всем этим и уже помышляет о большем. А теперь скажи мне, что ты сам думаешь, а не то, что ты слышал.

— Я думаю, что Макбет — лучший защитник Морея, а следовательно, и всей Шотландии от норвежской угрозы. Думаю, что в его лице Шотландия обретет прекрасного короля. А станет он им или нет, зависит только от него.

Я кивнула:

— Малькольм прекрасно все устроил: Морей отдал Макбету, Кейтнес и Оркнейские острова — Торфину, а остальное — Дункану. Так и будет, если Макбет ничего не предпримет, а что-либо предпринять он может, лишь имея большие силы.

— Пока его дед жив, он не станет ничего предпринимать. — Боде поднял кулак, подзывая своего ястреба.

— А-а. — Наконец, все в моей голове выстроилось. — Он ждет, когда к власти придет Дункан.

Боде улыбнулся:

— Когда-нибудь ты станешь королевой. И еще кое-что, что ты должна знать, Ру. В ту ночь Макбет тебя спас.

— Нет. Он ворвался в Элгин…

— Послушай меня. Когда Макбет понял, к чему на самом деле стремится король, он попросил своего дядю, чтобы тот предупредил тебя. Он не мог доверить твою жизнь Малькольму.

Я окаменела. А мой отец тем временем подозвал ястреба. Моя пустельга кружила в вышине, и я подождала, когда Боде опустит руку. Даже выученный хищник остается диким в душе и сам принимает решения; и все же все стремятся занять самый высокий насест и получить вознаграждение. Я подняла руку вверх, и моя пустельга, не видя лучшего варианта, тут же на нее опустилась. Я намотала путы на пальцы, и колокольчики на ногах птицы слабо звякнули.

Вместе с отцом я задумчиво направилась обратно к остальным охотникам. Не доходя до них несколько шагов, Боде остановился и посмотрел на меня.

— Когда в следующий раз пойдешь к мессе, — промолвил он, — произнеси еще одну дополнительную молитву.

— Конечно. Я собираюсь на службу перед свадьбой, чтобы помолиться за жениха и невесту. Если тебя не будет, я поставлю свечку за них от твоего имени.

— Это сделает Долина, — махнул он рукой. — Ты должна помолиться за свою родню.

— Зачем? — Холодный страх шевельнулся в моей душе.

— Помолись за нас, — ответил он. — Ибо нам не долго осталось.

Свадьба была восхитительной — от первых благословений и клятв на крыльце маленькой церкви, прелестных лиц жениха и невесты до пира, который длился три дня. В конце первого дня мужчины отнесли жениха на руках в спальню и с хохотом бросили его на постель к новобрачной. Утром, счастливые и раскрасневшиеся, молодые обошли ближайшие деревни, одаривая всех серебряными монетами и сладостями. Потом состоялись скачки, соревнования по бегу и игры с кожаным мячом прямо на улицах. В последний день устроили еще один пир, а вечером разложили огромный костер, в свете которого начались танцы, так что в конце концов остался лишь один пьяный шут, который продолжал скакать, когда все остальные уже спали на земле. На рассвете друзья отвели одинокого танцора домой, и на этом свадебные торжества закончились.

Боде, юный Малькольм и их свита выдвинулись в Файф, а мы свернули на север к Морею, навстречу осени.

Лежа в Элгине в постели рядом с мужем, я представляла себе целую вереницу ярких картин: сражающихся воинов со свирепыми лицами, острые и грозные мечи и пики, распоротые горла и льющуюся кровь. И в центре всего этого стояла я — хрупкая фигурка, вся в белом и с огненным шаром волос. Когда я шла мимо, они опускали оружие и пропускали меня, не причиняя вреда. Там же были мои мужья — и первый, и второй.

Я шла через пустоши и холмы, пока не вышла морю. А потом я увидела ладью таких огромных размеров, какие бывают только во сне. Ее борта с наборной обшивкой были выкрашены в красный и черный цвета, на веслах сидело более тысячи человек, а верхушка изогнутого носа была вырезана в виде головы дракона. Однако эта голова была живой — при каждом дыхании она изрыгала пламя и дым, и сама ладья была как будто живой — она выпячивала когти, а весла у нее поднимались как крылья. Плюясь огнем, чудовищный корабль пристал к берегу, и из него на белые пески Морея, блестя серебристыми мечами, высыпали бесчисленные воины.

Все это происходило к северу от Элгина. Я повернулась к югу и увидела, что другие орды воинов бегут по склонам холмов. Внезапно рядом со мной на берегу оказался Макбет. Лишь он видел меня.

— Его надо остановить, — произнес он. — Так не может продолжаться.

— Кого надо остановить?

— Того, кто придет потом, — ответил он. — Смотри.

Я обернулась и увидела людей, облаченных в саваны. Двое из них подошли ближе. Это были старый Малькольм и Дункан. Черты остальных были неразличимы.

Я вскрикнула и проснулась. В глубине души я чувствовала, что это было Прозрение, явившееся мне в форме сна: после смерти Малькольма Шотландию ждали хаос и разруха, и их надо было как-то остановить.

Проснувшийся Макбет спросил, что случилось, и я рассказала ему то, что мне привиделось. Он выслушал мой рассказ, а когда я прильнула к его плечу в поисках утешения, он встал и вышел из комнаты. Кажется, в ту ночь он так и не ложился, меряя зал шагами.

Я наблюдала за импровизированными соревнованиями по бегу в нижнем дворе и вместе со всеми аплодировала победителям, когда с крепостной стены раздались крики. К Элгину с бешеной скоростью приближался всадник. Я выбежала к воротам вместе с Макбетом и остальными, и Руари Мак Фергюс, ворвавшись в ворота, свалился с изможденной лошади. Я сразу поняла, что случилось что-то страшное.

— Боде Мак Кеннет убит, — прохрипел Руари, — а вместе с ним юный Малькольм Мак Фаркухар. Мой отец тоже погиб, защищая своего мормаера.

Сердце у меня сжалось, а все тело охватила дрожь. И все же, когда Макбет прикоснулся к моей руке, а подбежавшая Элла попыталась увести меня, я не стронулась с места.

— Что произошло?

— На нас напало человек десять, — ответил Руари. — Сначала мы приняли их за разбойников. Ко мы не могли их разглядеть — это произошло на рассвете в узкой долине, куда мы отправились на охоту. Мы оказали сопротивление, и они рассеялись. Но Боде и Малькольм были убиты, — лаконично сообщил он. — Первым пал мой отец. Он пытался защитить их своим телом. Остальные тяжело ранены.

Я стояла словно окаменев, пытаясь переварить услышанное, и молчала — просто не могла говорить.

Руари отер лицо рукой:

— Судя по их оружию и доспехам, это были отборные воины, посланные какой-то значительной персоной.

У меня перехватило дыхание, а потом я увидела, что Руари прижимает ладонь к окровавленной повязке на руке.

— Ты ранен! — обретая способность говорить, воскликнула я.

— Рассечение. Ничего существенного.

— Тебе нужна помощь, — я была благодарна за то, что временно могу отвлечься. — Биток займется этим.

— Пошли в крепость, — сказал Макбет. — Ты рисковал жизнью и проехал почти пятьдесят лиг, чтобы добраться до нас. Такое не забывается. Мы у тебя в долгу.

— Да, Руари… — Голос у меня сорвался, и я просто прикоснулась к его руке. Нам не хватало сил посмотреть друг на друга. — Элла, — промолвила я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо, — ступай в крепость и распорядись, чтобы Руари получил все, что ему необходимо. Пошли мальчика, чтобы он нашел кухарку, скажи Мэв, чтобы она достала чистое белье, и прикажи слугам, чтобы они приготовили ванну и постель. И найди его братьев — Ангуса и Кона.

Она кивнула и бегом бросилась выполнять мои поручения, Макбет с Руари двинулись к крепости, и я последовала за ними. Ноги у меня подгибались, словно свинцовая тяжесть придавливала меня к земле. Боде… и все остальные…

Однако, несмотря на потрясение и горе, меня не оставляла одна-единственная мысль. Мой отец пытался предупредить меня, просил, чтобы я помолилась за наш род. И вот он и его старший внук погибли.

Войдя в крепость, я тут же направилась в свою комнату, но, добравшись до первого же перехода, упала на колени и разрыдалась. Там меня и нашел Макбет, но я оттолкнула предложенную им руку. Однако он не ушел, хотя и не предпринял каких бы то ни было попыток утешить меня.

— От крови моего отца не осталось ничего, кроме чахлого ручейка, — хрипло произнесла я. — Это чудовищное преступление было совершено людьми короля. Разве я не права?

Он не ответил. Но мы оба знали, что, скорей всего, это именно так.

Он проводил меня в комнату и, опустившись на колени, начал шевелить угли в жаровне, хотя, учитывая летнее тепло, в этом не было никакой необходимости. Я выглянула в окно и увидела, что над холмами собираются грозовые тучи. Я не хотела плакать, хотя во мне закипали слезы. Я знала, что гнев и ярость лишь сделают меня сильнее.

Но когда Макбет собрался уходить, я протянула к нему руку. Всего лишь руку, и он остался. Его гнев и горе, похоже, по силе не уступали моим, и я на несколько часов нашла утешение в его объятиях.

Но когда наступил рассвет, я поняла, что меня охватила непреодолимая жажда мести.

Большой отряд, ощетинившийся пиками, под синим знаменем Морея скакал во весь опор по направлению к Файфу. Никто не пытался нас задержать, а сами мы остановились лишь раз, чтобы сменить лошадей. Скорость нашего передвижения вполне меня устраивала, и я не просила о том, чтобы мы ехали медленнее. Тела моих близких остывали, и я готова была на все, лишь бы оказаться рядом с ними как можно быстрее.

— На пустоши, окропленной его кровью, вырастут красивые цветы, и мы никогда его не забудем, — сказала Мэв в Абернете, когда помогала надевать саван на тело Боде. Дрожащими пальцами я положила ему на веки золотые монеты. Муж не позволил мне войти в комнату, где лежал юный Малькольм, пока не омыли тело и не пришили ему обратно голову. О теле старого Фергюса мы тоже позаботились. Его мать и сестры вымыли его и облачили в саван, и я им помогала, так как он был моим учителем и другом и отдал свою жизнь, защищая моего отца и племянника. Теперь двум старым товарищам предстояло отправиться к сияющим берегам, и юный Малькольм мог чувствовать себя спокойно в их обществе.

Я тайком оплакала все, что было мною утрачено, потом умыла лицо, поправила платье и накидку и невозмутимо спустилась вниз, чтобы предстать перед остальными. В течение всех этих дней я чувствовала, как ожесточается мое сердце, и временами это помогало мне держаться.

Долина была очень слаба и все время плакала, так что Биток и Маири постоянно поили ее настоями трав и крепкими напитками, пока она не обрела способности твердо стоять на ногах и говорить не всхлипывая. Отец Ансельм произнес заупокойную службу, благословил всех, и на этом все закончилось. Его горе было неподдельным; стареющий сакс в течение долгого времени был домашним священником в крепости Боде и имел полное право скорбеть вместе с нами. Я не знала, что станет с Ансельмом, — ведь у него никогда не было собственного прихода. Я понимала, что лучше всего взять его с собой в Элгин, но не могла смириться с этой мыслью, памятуя о его неприязни к кельтам и женщинам, а особенно ко мне лично.

— Пусть остается в Абернете, — сказал мне Макбет. — Ты все равно получишь Файф как единственная наследница Боде. Скажи священнику, чтобы оставался здесь, и он будет счастлив.

На рассвете перед похоронами, когда Ансельм закончил утреннюю службу, я заметила, как он постарел: плечи сгорбились, темные волосы поседели, а когда-то хитрые глаза покраснели. Когда он вышел из зала, я последовала за ним.

— Мой отец всегда чтил тебя, — сказала я.

— Как и я его, — ответил он. — Мы познакомились с ним на поле боя в Кархаме. Я был совсем молодым священником, когда Малькольм напал на наш город. Меня ранили, и шотландцы взяли меня в плен. Твой отец, — произнес он, не сводя с меня глаз, — забрал меня в Файф и выходил, попросив взамен, чтобы я стал его домашним священником. Он хотел лучше познакомиться с миром за пределами Шотландии и ценил саксонское мировоззрение, я же получал паству, которую надо было привести в лоно Господа. Мы не во всем соглашались, но зато учились друг у друга.

— Я об этом не знала. Отец никогда мне не рассказывал.

— Боде никогда не хвалился своими добрыми поступками. Он был благородным человеком как в помыслах, так и в делах своих. Так что старайся подражать его скромности, вместо того чтобы подкармливать свою гордыню и выставлять напоказ независимость. Доверься Господу, и да прибудут с тобой Его благословения.

Отец Ансельм зачастую пытался повлиять на меня с помощью укоров.

— Я знаю, что мой отец был великим человеком. И будучи его дочерью и наследницей, я благодарю тебя за службу нашему роду. Ты всегда сможешь считать Абернет своим домом, пока я буду в нем хозяйкой. А я возвращаюсь в Морей, — добавила я, — под одной крышей нам с тобой не улшться.

— Пожалуй, — ответил он. — Но ты многое унаследовала от Боде. Радуйся этому.

В Файф съехались друзья и родственники Боде из самых отдаленных мест, и все были возмущены совершенными убийствами. Верность ценится кельтами превыше всего, поэтому многие из приехавших в Абернет предлагали мне и Макбету свою помощь и военную поддержку. И в глубине души я радовалась этому, ибо воздух был напоен жаждой отмщения.

Горевавшая Долина постоянно нуждалась в участии, поэтому я, мои служанки и Маири проводили с ней все время. И Лулах был единственным моим утешением — тепло его маленького тельца, его поцелуи и смех отвлекали меня от горя. Мужчины собирались группами, и то и дело до меня доносились требования отомстить. Хотя имя короля Малькольма и не произносилось вслух, но все о нем думали. Я неоднократно замечала многозначительные взгляды, но, если споры разгорались всерьез, и Макбет видел, как меня это все интересует, он тут же выпроваживал меня прочь.

— Расскажи, о чем вы говорили, — упрашивала я его по ночам, когда он залезал в мою старую кровать в Абернете, которую мы делили с ним, несмотря на ее недостаточные размеры. Похоже, он понимал, что я не хочу оставаться в одиночестве. — Я тоже хочу отомстить.

— Оставь, Ру, — непреклонно отвечал он.

Среди приехавших в Абернет был и мой двоюродный брат Дуф Мак Дуф, которого я не видела много лет. Когда-то мы называли его Угольком, теперь же он служил при дворе короля Малькольма. Когда он входил в зал, все умолкали, чтобы он не смог ничего передать королю. Однако он приехал с искренними намерениями почтить память Боде и как-то поинтересовался у меня, не собираюсь ли я остаться в Файфе, будучи наследницей Боде.

— Не знаю, — ответила я. — Мы с мужем еще не говорили об этом.

— Вам бы следовало обсудить свои намерения с королем, — заметил Уголек.

Я пробормотала что-то невразумительное и направилась прочь в поисках Макбета.

— Уголек, — объяснил мне он, — человек Малькольма, он поддерживает Дункана Мак Крайнева и его отца. В прошлом году он женился на дочери Крайнена и получил земли в Атолле.

— И это означает, что мы должны остерегаться его, — ответила я.

— Ты должна стать королевой, — промолвил Макбет. Однажды я уже слышала это от Боде.

В тот вечер бард моего отца старый Луаг произнес речь в честь погибших. Стоя у жаровни, он перечислил все имена нашего рода, начиная от королей пиктов и заканчивая Боде, его сыном и двумя внуками. Лулах завершал этот почетный список. Когда бард дошел до последних имен, слезы хлынули у него из глаз. И я тоже не смогла удержаться — оплакивала их всех, включая своего сына. Теперь я понимала, что Лулаху всегда будет грозить опасность, по крайней мере, до тех пор, пока живы старый король и его сторонники.

В день похорон на рассвете я забрала Лулаха у Мэв, чтобы дать ей отдохнуть, и отправилась укачивать его в зал, так как все равно не могла уснуть.

— Ру, — позвал меня из темноты тихий и дорогой мне голос. Я обернулась.

В сумраке стоял Дростан. Его длинные черные волосы были выбриты посередине головы от уха до уха, как это было принято у «вассалов Бога». Он стал выше, шире в плечах и превратился из мальчика, которого я знала, в настоящего мужчину. Многое изменилось как в его, так и в моей жизни.

— Боде… — начала я.

— Я знаю. — Он распростер руки, и я, дав волю слезам, оказалась в его объятиях.

Вскоре он уже любовался Лулахом, и его игры с ребенком заставили меня рассмеяться. Дростан спросил меня о моих мужьях, и я рассказала ему — сначала об одном, потом о другом. Судя по всему, он уже многое обо мне знал, хотя и провел все эти годы в монастыре.

— Мы составляем хронику всех последних лет — мой наставник и его ученики, одним из которых я являюсь, — пояснил он. — Даже на наш остров доходит много слухов. Военачальники присылают к нам своих гонцов, когда происходит что-нибудь существенное. Очень важно, чтобы все было занесено в анналы, — добавил он.

Он был потрясен и удручен гибелью Боде и благодарен приору монастыря за то, что тот отпустил его в Абернет для записи подробностей. Я была рада, что эта история найдет отражение в анналах. Пусть о преступлении Малькольма станет всем известно.

В день похорон лил дождь, и женщина, нанятая для оплакивания умерших, отдавалась своему делу с таким рвением, что ее вопли довели всех до белого каления. Я мечтала лишь об одном: чтобы все это побыстрее закончилось, и можно было приступить к мщению. Деревянные гробы уже опустили в землю — землю и соль как символы прошлого и будущего заблаговременно положили на грудь убиенных, — так что оставалось лишь засыпать их. Над каждой могилой установили надгробия из песчаника в форме хижин с покатыми крышами.

Я отвернулась, не в силах на это смотреть.

Потом мы тронулись в обратный путь. Я шла рядом с Долиной в сопровождении наших женщин — в своих длинных черных плащах и накидках мы возглавляли траурное шествие. Я вскинула глаза на вершину холма и увидела ряд всадников, выстроившихся, как шахматные пешки, — они молча и неподвижно взирали на нас. Потом предводитель в сопровождении более пожилого спутника пришпорил коня и двинулся нам навстречу. За ними двигался отряд в дюжину воинов. Звон металлических уздечек и скрип кожаных седел раздавался в тумане особенно громко.

— Дункан, — прошептал Макбет, шедший рядом со мной. Узнав наследника престола, я оставила Долину и вместе с мужем направилась к всадникам. В коричневом платье и черном плаще я сама, наверное, была похожа на выходца с того света. Покров из прозрачного серого шелка, подаренный Долиной, скрывал мое лицо.

— Приветствую вас, Макбет и госпожа Грюада. Примите наши соболезнования, — произнес Дункан. — Прошу прощения за то, что мы опоздали. Король также просил передать, что сожалеет о случившемся.

Я было открыла рот, но Макбет сжал мой локоть, вероятно, опасаясь того, что я могу сказать. Потом те же краткие слова соболезнования повторил Крайнен из Атолла. Ни того, ни другого я не видела со времени встречи старого Малькольма с Кнутом на границе. И теперь я надеялась, что мое молчание и скорбь поставят их в неловкое положение.

— Какое гнусное убийство, — промолвил Дункан. — Если мы что-нибудь узнаем, то непременно сообщим вам.

— Обсуди это с нашим дедом, — коротко ответил Макбет.

— Король не имеет к этому никакого отношения, — с каменным лицом заявил Крайнен.

— Всем известно, что Малькольм ненавидел Боде и весь его род. Боде сам предупреждал об этом свою дочь, — Макбет прикоснулся к моей руке, — чтобы она была в курсе намерений короля относительно его самого и его близких.

— Весь тот день король Малькольм провел в Дунсинане, — сказал Дункан. — Он никуда не выезжал. И если кто-нибудь считает, что он мог хладнокровно убить одного из своих ближайших родственников, такому человеку следовало бы поостеречься.

— В тот день здесь видели его людей, — возразил Макбет.

— Я об этом ничего не слышал, — пробормотал Дункан, а его отец промолчал. Они ничего не утверждали и ничего не отрицали. — Скорее всего, это были горцы-грабители, спустившиеся, чтобы увести скот и лошадей.

— Весь скот и лошади остались на месте, — уточнил Макбет, — зато доспехи у этих людей были самой лучшей выделки.

— Мы знаем о старой вражде между Боде и Малькольмом, но король не собирался причинять ему вреда. Боде не представлял никакой угрозы, — заметил Крайнен. — Наследником короля является Дункан, и Боде никогда этого не оспаривал.

— Мой отец чтил мир. Он понимал, насколько важны мирные отношения, но его предали, — промолвила я, и снова муж сжал мой локоть.

— Госпожа Грюада, обещаю тебе, что древняя вражда между твоим отцом и Малькольмом прекратится, как только я стану королем, — сказал Дункан.

— Я напомню тебе об этих словах, если ты когда-нибудь станешь королем, — дерзко ответила я. — И не дай тебе Бог нарушить клятву, ибо ты дал ее на освященной церковной земле в присутствии аббата.

И это было правдой, ибо Крайнен считался мирским аббатом Дункельда, хотя, по слухам, его больше интересовал доход, получаемый с церковных земель, нежели спасение душ их обитателей. Впрочем, мое замечание должно было напомнить и Крайнену о его обязанностях.

— Да упокоит Господь их души, — пропел он, делая жест, отдаленно напоминающий крестное знамение.

— Теперь я глава Файфа, — заявила я Дункану, — и можешь не сомневаться, что мои люди никогда не позабудут об убийстве своего предводителя. Но я тоже предпочитаю мир войне.

— Госпожа Грюада — единственная оставшаяся в живых наследница Боде, — добавил Макбет, — поэтому она и станет правительницей Файфа. Я слышал, что таны и стольники Боде не возражают против этого.

— Ну да, потому что ты — ее муж, — откликнулся Дункан.

Макбет склонил голову:

— Я окажу ей любую помощь.

— Женщина не может стать мормаером Файфа, — заявил Крайнен, — таном небольшого поместья — еще куда ни шло, но главой такой огромной области… Этот вопрос должен быть решен королем Шотландии. Файф — богатая провинция, имеющая выход к морю, с портами, открытыми как для торговли, так и для набегов викингов. Малькольм примет наилучшее решение и, скорей всего, лишит ее титула, а возможно, и наследства.

Я почувствовала, как во мне поднимается волна ярости, и порадовалась тому, что мое лицо скрывает вуаль. Продолжая держать меня за руку, Макбет отступил на шаг.

— Здесь не место обсуждать эту проблему, — промолвил он. — Мы пришли сюда, чтобы почтить память трех добрых людей, вероломно убитых. Прощайте, господа. Нам не терпится продолжить свой путь. — За нами на дороге, ведущей к Абернету, стояла целая вереница людей.

— Госпожа. Макбет, — пробормотал Дункан и развернул лошадь. Крайнен кивнул и последовал за сыном, а за ними тронулись все остальные — вельможи и телохранители. Мы с мужем под холодным моросящим дождем присоединились к похоронной процессии.

Вечером мы вновь отправились в часовню Абернета, чтобы присутствовать на заупокойной службе, которую священникам предстояло проводить каждый день в течение года. Но их молитвы были бессильны утешить меня. Поэтому позднее я в одиночестве спустилась в сад и прибегла к древнему гэльскому ритуалу: при свете холодных звезд я трижды обошла сад, а затем остановилась и запела древнюю песню:

Впрочем, и это было слабым утешением. Если бы я была мужчиной, я бы, не задумываясь, отомстила за Боде. Но, будучи женщиной, я зависела от других.

— Нет никого, кто имел бы достаточно людей и оружия или был бы настолько глуп, чтобы пытаться отомстить верховному королю, — заметил Фионн по прошествии недели после похорон. Вечером, после наступления темноты Макбет собрал несколько воинов в дальнем углу зала, поставив стражу у двери. Красное вино и новый эль разливала я сама, так что в прислуге не было необходимости. В тот день я нуждалась в поддержке, поэтому не обделяла и себя.

— Нельзя отомстить, не имея людей, которые это могут сделать, — добавил Ангус.

— Лишь у Малькольма был повод желать смерти Боде, — заметил только что присоединившийся к нам Константин. — Королевские воины лишь продолжение его собственной руки. На мой взгляд, совершенно очевидно, кто приказал убить Боде. К тому же при этом присутствовал Руари. Он лучше скажет.

Сидевший напротив меня Руари поболтал эль в деревянной чаше:

— Нападавшие не имели флага, но они были облачены в дорогие кольчуги. И держали в руках прекрасное оружие, какое делают викинги и саксы. Пастух, выгонявший на рассвете свое стадо, видел, как они проезжали мимо. Он сказал, что в тумане они походили на призраков Фианны, такой у них был решительный и зловещий вид. Я видел их и думаю, что это люди короля, хотя в сумраке и не различил их лиц, сокрытых шлемами.

— А как насчет Дункана или Крайнена? — спросил Фионн. — Они тоже могли подослать убийц. Нападение было совершено неподалеку от Атолла. И у того и у другого есть все основания желать, чтобы ветвь Файфа засохла.

— Дункан глуп и делает то, что ему говорят отец и дед, — сказал Макбет. — А глупцу, особенно рвущемуся к престолу, нельзя доверять.

— К тому же пока нам ничего точно не известно, — добавил Руари.

— Но то, что мы не знаем наверняка, кто это, не оправдывает нашего бездействия, — возразил Ангус.

— Верно, но опасность слишком велика, если мы выступим. Помните об этом, — промолвил Константин.

Я наклонилась ближе:

— Кто бы ни отправил этих людей, можете не сомневаться, что Малькольм знал об их намерениях. Мы теряем время — прошло уже больше недели. Мы должны отомстить за эти смерти и восстановить справедливость.

— Справедливость будет восстановлена, — тихо произнес Макбет.

— Когда? — спросила я, кладя на стол свои кисти с длинными, унизанными кольцами пальцами. Руки были слишком женственными для принятия такого тяжелого мужского решения. Черным волком во мне металась ярость. Она мне не нравилась, но я продолжала ее подкармливать. «Такова жизнь», — сказал бы Боде. — Когда вы отомстите за моих близких? Завтра? Через год?

— Это будет кровопролитная история, если мы в нее ввяжемся, — предупредил Макбет.

— Я знаю, чего это будет стоить, — пылко ответила я. И хотя какое-то легкое шевеление в душе требовало, чтобы я остановилась и подумала, я продолжила: — Убиты мой отец и племянник. Вашего отца тоже убили, — добавила я, глядя на Руари и Ангуса. — Мы не можем ждать, когда совершится отмщение. В таких делах надо действовать быстро.

— Месть уместна тогда, когда ситуация ясна, в отличие от того, что имеем мы, — промолвил Макбет. — К тому же король — мой дед. Месть ему станет чудовищным преступлением, и я не возьмусь за это.

— Однако другое преступление уже совершено, — с горечью заметила я.

— Я не буду в этом участвовать, — повторил он, глядя мне в глаза.

— И тем не менее, ты обещал, что справедливость будет восстановлена! — Мы вели себя так, словно, кроме нас, в зале никого не было, — с яростью и упрямством мы смотрели друг на друга, не желая уступить. Я хотела, чтобы он отправил своих людей. Я ощущала такую тяжесть, что мне было трудно дышать.

— Если когда-нибудь один из потомков Боде займет трон, — промолвил, наконец, мой муж, — это станет гораздо более существенным отмщением, чем устроенное сегодня кровопролитие.

— Лулах? — Я взмахнула рукой. — Он не сможет защитить свое право в течение еще многих лет.

— Значит, ты, — ответил Макбет, — законная королева и претендентка на престол.

В течение нескольких минут все молчали, хотя я чувствовала, что все присутствующие за столом согласны с этим мнением. Макбет проявлял осторожность и дальновидность. Он доверял лишь тем немногим, кто сейчас собрался за нашим столом, иначе он никогда бы не произнес это вслух.

В своем возбуждении я не заметила самого главного — мое восшествие на престол вместе с Макбетом могло стать настоящим отмщением. Но его план требовал терпения, которым я в то время не обладала.

— Вряд ли с помощью несбыточных надежд можно отомстить за жизнь моих близких, — ответила я. — Совершенные убийства требуют быстрой и кровавой расплаты. — Я хорошо понимала, что предлагаю, поэтому не успели слова сорваться у меня с языка, как мне стало страшно.

Игры с оружием. Мне не было еще и двадцати, а я уже довольно на них насмотрелась. Я знала, как быстро может измениться соотношение сил, как вследствие скрещения клинков могут оказаться поверженными люди и целые государства. И теперь я склоняла окружавших меня мужчин именно к этому.

 

Глава 19

Наш маленький отряд вернулся в Морей после праздника урожая, когда склоны холмов золотились под синими небесами. Мы задержались в Файфе, чтобы поприсутствовать на свадьбе Фионна, на которой все испытывали смешанные чувства из-за недавних смертей. Он женился на внучке барда Боде Луага, которую я видела всего пару раз. Она сама неплохо играла на арфе и исполняла траурные мелодии на поминках Боде. Макбет подарил Фионну земельный надел неподалеку от Элгина и произвел его в таны, с тем чтобы тот получал арендную плату от местных жителей, Фионн же в свою очередь должен был выполнять кузнечные работы для мормаера Морея. Глядя на жениха и его белокурую невесту, которая была крепко сложена и обладала мягким нравом, я ощутила непреходящую нежность к своему другу. Я знала, что Фионн будет счастлив.

После прибытия в Элгин меня захватил водоворот необходимых дел, хоть я и горевала по-прежнему. Макбет решил переехать из центра Морея на северовосток, где располагалась старая крепость. Крэг Федрэг располагался на холме неподалеку от бухты Ивернесс, и с него открывался потрясающий вид на горы, простиравшиеся к западу, и море, раскинувшееся на востоке. По ночам северную часть неба освещало северное сияние.

— Не следует путешествовать с детьми и собаками, если ты намерен скрыться от вражеских глаз, — заметил Макбет, когда наш обоз с шумом и грохотом катил по холмам.

— Напротив, господин, — ответила я, находясь в редком для меня игривом расположении духа, — пусть твои враги знают об этом, ибо ты не только демонстрируешь свою силу, но и привлекаешь на свою сторону людей, которые видят твое скромное сопровождение.

Он улыбнулся и, пришпорив лошадь, поскакал вперед. Больше мы с ним не разговаривали, пока под проливным дождем, вымочившим нас до нитки, не достигли Ивернесса.

Переезды со всеми домочадцами нередки среди крупных землевладельцев: постоянная жизнь на одном месте ограничивает оборонительные возможности и не дает своевременно вершить справедливость. И хотя таны являются представителями крупных военачальников и действуют от их имени, самые отдаленные районы зачастую приходят в запустение, и в них начинают процветать разбой и мелкое воровство. Присутствие Макбета на севере должно было принести пользу Верхнему Морею и не позволить врагам проникнуть в эту область.

В Элгине остались слуги и стольники, которые должны были поддерживать там жизнь и охранять его стены и хранимое за ними имущество. Все остальные двинулись на север с длинным караваном пожиток, мебели, посуды, одежды и прочих мелочей — начиная от шахмат, арф и кожаных мячей и заканчивая птицами в клетках, кошками и собаками. Если бы у пас были хорошие окна, мы бы и их прихватили с собой. Я мечтала о том, чтобы вместо промасленного пергамента у нас были застекленные мозаичные окна, как в других местах.

Мы еще застали остатки летней жары, которая перемежалась горными ветрами, дувшими в сторону изменчивого моря. Глядя на золотистые поля и пурпурные от вереска склоны холмов, на горы и бухту, я чувствовала себя в безопасности, словно мне не грозили ни горе, ни страх.

Через несколько недель после нашего прибытия в Крэг Федрэг, гонец от короля Малькольма привез нам письмо, в котором лаконично сообщалось, что король назначил в Файф нового мормаера.

— Ради безопасности этих земель присматривать за ними назначен двоюродный брат Боде Дуф Мак Дуф, — прочитал Макбет, пока я возбужденно ходила из стороны в сторону.

— Уголек! Он умеет быть верным, когда это ему выгодно, — выпалила я. — Не сомневаюсь, что его ждет благоденствие при власти Малькольма, Дункана и Крайнена.

— Да, он умеет услужить королю, — согласился Макбет.

— Но в его жилах течет кровь саксов. Он не имеет права владеть Файфом. — Я схватила письмо, чтобы внимательнее его изучить, и это потребовало у меня больше времени, чем у моего мужа, ибо он читал гораздо лучше. — Король признает права госпожи Грюады и гарантирует ей доход с земель Файфа… — Я подняла голову. — Он предоставляет мне земли у озера Ливен.

— Ты будешь получать часть ежегодных доходов, а кроме того, можешь дарить, делить и распоряжаться собственностью, как тебе будет угодно. Эти земли более не принадлежат ни Файфу, ни церкви.

— Там на острове расположен монастырь Святого Серваиа, куда уехал Дростан. Но эта королевская подачка не сделает меня сговорчивее. Он лишил меня прав и наследства, а теперь хочет утихомирить этим даром.

— Учитывая, что он до сих пор помнит, как госпожа Грюада размахивала мечом, это довольно неожиданная компенсация, — заметил Макбет.

— И что, я теперь должна испытывать благодарность? Он оказывает эту любезность тебе, а не мне. Он считает, что ты будешь владеть Файфом от моего имени, получать доход и хранить верность королю.

— Это твои земли, а не мои.

— Тогда я отправлю Ангуса на юг, чтобы он выбрал на этой земле дом для Долины, — быстро решила я. — Когда в Абернете окажется Уголек, ей будет некуда пойти.

Макбет кивнул с довольным видом и отправился за Ангусом. Несмотря на все свое недовольство решением короля, я все же была рада, что у меня осталась хоть маленькая часть любимого Файфа, куда я смогу приезжать. А в Абернете мне больше никогда не бывать, и это был тяжелый удар, последовавший за смертями моих близких.

— Три сына Туирена отправились в путь на поиски вещей, которыми они могли бы оплатить штраф за убийство великого воина Сиана, — говорил Дермот. Прохладным ясным вечером мы собрались в зале — окна были открыты, и в них виднелись звезды. — Сиан, можно сказать, сам навлек на себя погибель, когда с помощью колдовства превратился в свинью, что еще больше раззадорило сыновей Туирена. Поэтому бог Луг, сын Сиана, наложил на братьев немыслимый штраф, обязав их украсть целый ряд магических предметов.

Мы жадно слушали всем известную историю, даже Лулах затих у меня на коленях. Шонахед присоединился к нам в Ивернессе, и мы с радостью слушали его рассказы. Сказание о сыновьях Туирена было одним из моих любимых, одним из трех Горестных сказаний Ирландии.

— Брайену и его братьям удалось отыскать большую часть предметов, которые они должны были отдать Лугу, — продолжил Дермот, закончив с длинным описанием долгого морского путешествия братьев, — однако им недоставало волшебного вертела, который принадлежал женщинам с острова Финкара, давно уже погрузившегося на дно морское. Один друид поведал братьям тайну проникновения на этот остров, и они добрались до подводной страны.

Братья Брайена колебались, но сам он облачился в волшебную кольчугу, надел хрустальный шлем и бросился в море. Он плыл и плыл, пока не доплыл до острова, на котором стояла крепость, и там он нашел женщин Финкары. Они сидели в большом зале, числом трижды по пятьдесят, и вышивали одно длинное полотнище. Они пели и разговаривали и не заметили, как Брайен вошел в зал.

Он схватил железный вертел и кинулся к двери, но тут женщины его заметили, вскочили, и в руках у каждой оказались не иголки, а инкрустированные драгоценными камнями мечи. «Стой, сын Тиурена!» — вскричала одна из них, и Брайену пришлось остановиться. Она была бана-гэсгих — женщина-воин, как и ее сестры, — и шутки с ней могли закончиться плохо. «Даже самая слабая из нас победит тебя, — промолвила она, — но ты не побоялся опасностей моря и женщин-воительниц. Мы чтим такую отвагу, поэтому ты можешь забрать наш вертел». Брайен поблагодарил их и всплыл на поверхность, где в лодке его дожидались братья.

Я задумалась над плачевным положением этих женщин, которые навеки были заточены под водой. На следующий день лил дождь, и я с шитьем устроилась у окна вместе со своими домочадцами — иголки сновали туда и обратно, разукрашивая ткань яркими цветными нитями. Мы болтали друг с другом, и ливень за окном заставил нас вспомнить женщин Финкары.

— Ты обладаешь навыками бана-гэсгих, — обратилась ко мне Биток, — поэтому ты — наследница кельтских женщин-воительниц. Так что, если ты когда-нибудь упадешь в море, то сразу поплывешь в Финкару с мечом в руках.

Все рассмеялись, а я пожала плечами:

— Гэльские женщины действительно умели обращаться с оружием, так было еще до того, как сюда пришли скотты из Ирландии. Древние легенды изобилуют рассказами о таких воительницах — великая королева Ирландии Маха и королевна Скатах, обучавшая воинов в своей собственной школе, а также ее сестра Аоифа, одержавшая победу над Кухулайном и родившая ему затем сына.

— Значит, это все-таки он одержал над ней победу, — шепнула Мэв на ухо Биток, и та рассмеялась.

— А Боудика в моей стране нанесла поражение римскому войску, — добавила Элла.

Я кивнула:

— Кельтские женщины сражались рядом со своими мужьями с незапамятных времен. И хотя Римская церковь запрещает гэльским женщинам носить орулше, согласно нашим обычаям, в этом нет ничего дурного.

— Церковь это делает не зря, — заметила Мэв, подкидывая Лулаха у себя на коленях. — У женщин хватает своих обязанностей, и они не должны участвовать в мужских войнах.

Все улыбнулись.

— Ирландские законы защищают женщин, поэтому мы их и придерл<иваемся, — промолвила Биток. — Лично я не хочу сражаться, но говорят, что раньше женщины несли воинскую службу наравне с мужчинами.

— Церковь не может разглядеть, что творится за хребтами гэльских гор, — сказала я, — где воинственное поведение женщин не только не является греховной ересью, но и иногда жизненно необходимо. — Я вспомнила, как в детстве поклялась самостоятельно защищать себя, как, став взрослой, дала клятву на мече, что буду защищать свою родню. Теперь я понимала, в чем заключается мой долг перед предками: если мой род, последними представителями которого были я и Лулах, захотели истребить, значит, я должна сражаться, как воин.

Теплым туманным утром я спустилась в нижний двор с мечом, который подарил мне отец. Сыновья Фергюса Ангус и Конн воззрились на меня с изумлением. Я объяснила, что не могу найти себе места и хочу немного поупражняться на свежем воздухе. Так день за днем я начала воплощать в жизнь свое намерение, с каждым ударом оттачивая мастерство. То и дело я посылала к мужу узнать, нет ли вестей с юга.

— Король Малькольм процветает, — отвечал он.

Если он и собирался отомстить, то и словом не обмолвился об этом.

В конце лета мне снова приснился сон о кровавой битве и людях, умирающих у моих ног, в то время как я тенью скользила мимо. Присутствовавший там Макбет бился с противником, лица которого я не видела. Оглушительный звон стали разбудил меня, и я не успела увидеть, что произошло дальше. И хотя я не стала рассказывать мужу об этом кошмаре, меня не покидал страх, что рано или поздно все это осуществится.

Макбет проводил целые дни, объезжая северные территории и завоевывая доверие их жителей тем, что помогал в строительстве и ведении хозяйства, а также по необходимости верша правосудие. Проявляя решимость, здравомыслие, а порой и доброту, он привлекал к себе их симпатии, как привлекает золото кошелек купца.

Я большую часть времени занималась сыном и хозяйством. Со слугами и конюхами я обращалась строго, но доброжелательно, так как, в соответствии с обычаем, большую часть нашей прислуги составляли люди, находившиеся в родстве с Макбетом. Я сама следила за запасами вина и провизии и вместе с кухаркой ездила на рынки и ярмарки.

Так что упражняться с мечом я выходила лишь тогда, когда у меня выдавался свободный час. Мой муж, со свойственной ему решимостью и инстинктивным чутьем, не заговаривал со мной об этом. Если он выходил во двор и заставал там меня, он просто наблюдал за мной, а потом уходил. Думаю, он понимал, что заставляет меня заниматься воинскими упражнениями.

Я каждый день молилась, но молитвы не приносили мне утешения, кроме того, я вместе со всеми ходила исповедываться, когда к нам приезжал священник. Однако я никогда не рассказывала на исповеди о своих якобы еретических упражнениях с оружием, а уж тем более о своей неутихающей страсти мщения. Я считала, что Богу и так об этом известно, и Он либо накажет меня, либо удовлетворит мою страсть.

С наступлением зимы мы, как птицы, отправились на юг. Элгин был мощной цитаделью, и если бы мы стали дожидаться, когда горные перевалы покроются снегом и льдом, то оказались бы в ловушке. Ивернесс подарил мне передышку и несколько нежных и страстных ночей с моим мужем. Я надеялась, что благодаря им во мне зародится новая жизнь, но каждый месяц приносил разочарования.

— Упражнения с оружием и жажда мщения опустошают твое чрево, — сказала мне как-то Мэв. — Как можно зачать ребенка, испытывая гнев и ярость? Эти чувства отравляют тело.

Признаюсь, ее слова заставили меня задуматься. Но я не могла остановиться. Возможно, тогда мне следовало бы прислушаться к ее малоприятным наставлениям.

Перед днем святого Мартина я отправила послание в Абернет, прося Дуфа Мак Дуфа прислать мне птиц Боде. Это был дерзкий поступок, но я никому не могла их доверить. Спустя две недели я была немало удивлена, когда к нам во двор въехали всадники с клетками. Птицы выглядели уставшими и вялыми. Кроме того, с ними прибыло несколько собак Боде, которые бежали большую часть пути рядом с лошадьми. Эти худые поджарые гончие ничего не забывали, и не успела я спуститься к воротам, как они бросились вылизывать меня. Радуясь тому, что во главе этого маленького отряда ехал Руари Мак Фергюс, я от души его поблагодарила.

— Я не хочу оставаться в Абернете при вашем дяде, госпожа, — промолвил он и повернулся к Макбету: — Для меня было бы честью служить вам, господин, если это возможно.

— Прекрасно, — ответил мой муж. — Мне нужны хорошие воины. — Так Руари, обретя новый дом, остался у нас.

Когда с гор подули северные ветра, и Морей сковали холода, у нас в Элгине появился нозый священник. Отец Осгар был гэлом и «вассалом Бога». Много лет он провел в Риме и среди саксов, поэтому стал хорошим советником Макбета, которому хотелось как можно больше знать о других странах. Они засиживались с Осгаром допоздна, обсуждая церковь и ее догматы, а также необходимость достижения согласия между кельтской и Римской церквями. На меня отец Осгар не обращал никакого внимания, если только я сама не просила у него совета или не приходила на исповедь.

— Твоя жажда мщения греховна, — сказал он как-то, когда мы вышли с ним после исповеди, чтобы немного пройтись. — Но она вполне объяснима. Молись, и вера исцелит тебя.

— Я не могу отказаться от мести, — ответила я. — Справедливость все еще не восстановлена.

— Либо откажись от нее, либо действуй быстро, — сказал он, — а пока ты не обретешь мира в своей душе, я буду за тебя молиться. Горе иногда подобно клыкастому демону, который рвет нам сердце. Но со временем его хватка ослабеет, и ты освободишься от него.

— Тогда я буду ждать, — решила я, а когда Осгар кивнул, подумала, какую отповедь за это я получила бы от отца Ансельма. Теперь же я встретила понимание и великодушное согласие молиться за меня. И это стало для меня откровением куда как большим, чем евангельские вирши.

На Рождество мы украсили зал свежим можжевельником, приносящим удачу, а в жаровни вместо обычного торфа бросили благоухающие сосновые ветви, орешник и сучья яблони. Мы сходили на мессу, а затем двинулись к крепости в волшебной снеговерти. Мы редко обменивались подарками, но на этот раз я вышила Макбету нижнюю сорочку и рубаху, а он подарил мне белую ирландскую кобылу с серебристой гривой и мягким нравом. Я назвала ее Солюс, что означает «свет».

Потом мы пили французское вино из стеклянных кубков, а Лулах так прыгал на коленях у Мэв, что она вынуждена была спустить его на пол. Он прижался к ее коленям и уставился на нас своими умопомрачительно голубыми глазами: у него был взгляд Боде и красота Гиллекомгана, чтобы я никогда не забывала своего первого мужа. И тут на удивление всем он сделал свои первые шаги. Я радостно вскрикнула и распростерла объятия, чтобы поймать его, но он повернул и оказался в крепких руках своего отчима.

Все рассмеялись, и я навсегда запомнила этот день как один из самых счастливых в моей жизни.

Когда мы праздновали в феврале День святой Бригиды, я уже не сомневалась в том, что во мне зародилась новая жизнь. В течение какого-то времени я никому об этом не говорила и только улыбалась, а когда домочадцы и даже муж спрашивали, что со мной происходит, я лишь пожимала плечами. Наверное, в это время у меня был вид, как у кота, наевшегося сметаной. Однако женщины стирали мое белье и вскоре догадались, что вот уже два месяца, как у меня не было месячных.

Я — тала чаще молиться, чаще читать Евангелия и псалтырь, а также возносить благодарность возлюбленной Бригиде, которую никогда не забывала. Я прикасалась к знаку, выведенному вайдой на моем плече, и давала себе обещание во всем стремиться к совершенству. Я отчаянно хотела еще одного здорового ребенка.

Эта зима оказалась не такой холодной, как предыдущая, и, как только лед на реках треснул, Макбет со своей свитой отправился объезжать прибрежные области; он отсутствовал три недели. Весной король и землевладельцы объезжали свои владения, останавливаясь то у одного, то у другого тана. Ожидание ребенка могло помешать мне выполнять свои обязанности, и я решила обо всем рассказать Макбету.

Однако этого не потребовалось. Вечером у меня началось расстройство желудка, и я слегла с сильными болями в спине, а к утру ребенка у меня уже не было. Биток, Элла и Мэв, ухаживавшие за мной в эти ужасные часы, с трудом сдерживали слезы.

Я же словно окаменела и не проронила ни слова.

Когда Макбет вернулся в Элгин, он вновь застал меня с мечом во дворе. Я ни словом не обмолвилась о своем несчастье. Казалось, все было по-прежнему, однако я чувствовала, как во мне разрастается комок горечи, которому со временем было суждено превратиться в желчь.

 

Глава 20

Ранним летним утром ворота Элгина распахнулись, и из них широкой извивающейся лентой вытекла огромная процессия. За нами шли вьючные лошади с тюками, низкорослые лошадки тянули двухколесные повозки, нагруженные всем необходимым. Наш эскорт состоял из восьмидесяти вооруженных всадников и нескольких слуг, кроме этого, с нами были Элла, Биток и мой сын. Остальные во главе с Руари и Фионом остались в крепости, чтобы присматривать за Элгином и округой. Найел и Гирик возглавляли нашу охрану.

Я настояла на том, чтобы мы взяли Лулаха в этот первый официальный объезд Морея, и Макбет согласился — присутствие ребенка доказывало, что и мир, и спокойствие царят в доме Морея. К тому же ему не хотелось, чтобы наша процессия походила на военный отряд.

Ежегодные объезды территорий позволяли королю или мормаеру поддерживать связи со своими живущими на окраинах вассалами, которые присматривали за господскими землями, пасли скот и охраняли границы. Гостеприимство было обеспечено, пищи и мест для ночлега хватало всем, и на каждой остановке утраивались судебные разбирательства для разрешения споров и назначения штрафов. На такой объезд могло уйти несколько недель, а то и месяцев, Морей был большой провинцией.

Выехав из крепости, мы оказались в том самом лесу, где жена угольщика сделала Макбету странные предсказания. Чем дальше мы продвигались, тем сильнее становился запах гари, и дышать становилось все труднее от дыма и пепла. Макбет не останавливался, а я, находясь между ним и Гириком, то и дело поглядывала в лес.

— Я слышала, старая ведьма предсказала тебе будущее, — промолвила я, обращаясь к Макбету.

Он пожал плечами:

— Если ее слова сбудутся, значит, она — пророчица, а если нет, то ведьма.

— Ты знаешь, что твоего двоюродного брата Торфина называют колдуном. И некоторые считают, что он желает тебе зла.

— Я его не боюсь, — посмотрел на меня Макбет. — Может, у Торфина и загадочный вид, но он предпочитает прямые речи и прямые действия, ему терпения не хватит заниматься колдовством. Однако он, несомненно, осмотрителен. А вот его бабка Эйтна многое умела — за это я могу поручиться. И я понимаю, почему ее называли могущественной ведьмой.

— Бабка? И где она сейчас?

— Она живет на севере Морея, на земле, которая принадлежала моему двоюродному деду. Эйтна была ирландской королевной, перед тем как выйти замуж за Сигурда из Оркни. Говорят, она наколдовывала ему победу и, в частности, заговорила его знамя с вороном.

Викинги утверждают, что именно поэтому мой отец Финлех никогда не мог одолеть Сигурда.

— Она предсказывала тебе твое будущее? И чем оказалось ее предсказание — пророчеством или колдовством? — насмешливо осведомилась я.

— Если я скажу, то это рассеет чары, — улыбнулся Макбет, так что трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

В тот вечер мы остановились у тана, сыновья которого сражались под предводительством Гиллекомгана. Мы наслаждались его щедрым гостеприимством в большом просторном доме, построенном в норвежском стиле. Его жена и дочери приготовили несколько котлов рыбы с ячменем, чтобы всех нас накормить, а это было непросто.

Макбет вез с собой подарки, которые намеревался раздавать на всем пути: меха, отрезы шерстяных тканей, вытканных морейскими женщинами, кинжалы, серебряные пряжки и броши, выкованные морейскими кузнецами. Он подарил нашим хозяевам серебряную брошь и несколько шкур выдры, и мы тронулись дальше.

Затем мы добрались до Кавдора, и нас принял кавдорский тан, устроивший настоящий пир. Кавдор принадлежал мормаеру, но его территория была настолько велика, что за ней присматривал тан, приходившийся Макбету родней. Тем вечером, сидя в зале, я многое узнала о семье Макбета, ибо Мурдах был вассалом Финлеха, а его жена хорошо знала госпожу.

— Ее звали Донада. Она умерла, когда Макбету было пять лет, — доверительно сообщила мне жена тана, когда мы сидели за ужином. — Она очень любила своего сына, была доброй, благочестивой, щедрой госпожой и всегда улыбалась. Макбет унаследовал от нее золотистый, как солнце, цвет волос, — добавила она.

— Финлех был крепким и непоколебимым как дуб, — сказал Мурдах, обращаясь к Макбету, когда слуги разлили нам в деревянные чаши крепкий говяжий бульон. — Я сражался с ним бок о бок на Тарбатском мысу, когда он заставил Толстого Снгурда и его ладьи вернуться в Оркни. — Он поднял чашу и отпил бульон, затем достал кинжал и подцепил им несколько печеных овощей, которые лежали на деревянном подносе. — В тот день Сигурд сражался под своим волшебным знаменем, но ему не удалось одолеть Морея. Схватка закончилась вничью, так что, возможно, ворон спас ему жизнь.

— Черный ворон на желтом полотнище? — уточнила я. — Торфин Сигурдссон и по сей день пользуется этим флагом. Так, значит, это волшебный флаг?

— Ага, — подтвердил Мурдах. — Торфин постоянно держит его при себе, хотя с магическими вещами не следует так обращаться. Он считает, что все должны трепетать при виде викингов и этого ворона. Но на нас это не распространяется, — небрежно добавил он. — Если они заявятся сюда, мы без колебаний вступим с ними в схватку.

— В последнее время викинги не тревожат нашу береговую линию, — заметил Макбет, откидываясь назад, так как слуги начали раскладывать на подносах дымящиеся куски сочного мяса.

— Да, теперь они уже не грабят так, как это было во времена моего деда, — ответил кавдорский тан, — и все же они появляются здесь гораздо чаще, чем хотелось бы. Никто на побережье Морея им не доверяет.

Макбет кивнул, и я, встретившись с ним глазами, вспомнила о золоте, выплаченном им викингам, чтобы они не грабили берега Морея. Я не знала, насколько хватит этого золота, и мне были неизвестны другие условия договора, заключенного между Макбетом и Торфином.

Затем разговор перешел на сражения, в которых участвовали Финлех и люди Морея. «Неужто воспоминания о славном прошлом побудят их последовать и за Макбетом? — думала я. — Поддержат ли они его, если он заявит свои претензии на трон, или предпочтут остаться в Морее и не соваться в это опасное предприятие?»

Вскоре жена тана увела меня прочь, и мы отправились нянчиться с Лулахом. Я заметила, что ее мучает кашель, и мне даже пришлось постучать ее по спине, когда приступ оказался особенно сильным.

— Бывает еще хуже, — отдышавшись, промолвила она. — У нас есть знахарка, которая живет тут неподалеку. Она поит меня медом и горькими травами, а также дает крапиву и вишню. Она говорит, это оттого, что я сижу слишком близко от огня, и велит держаться подальше от дыма, пить разбавленное вино и есть печеные яблоки. Ее лекарства помогают.

— Это хорошие лекарства, — подтвердила Биток.

— Ее зовут Катриона из Кинлосси, — кивнула жена тана. — Макбет хорошо ее знает. Она иногда навещает его, когда он бывает здесь.

— А-а, — я продолжала улыбаться. Биток и Элла обменялись взглядами.

Жена тана прижала к себе Лулаха и позвала свою дочь, которая привела с собой сыновей — пятерых очаровательных мальчиков.

— Когда-нибудь они станут верными слугами сыну Финлеха и его госпоже, — гордо заявила их бабка.

Я поздоровалась с малышами, а про себя вознесла молитву, чтобы они остались живы, ибо я не сомневалась, что любой человек, связанный с Макбетом, рано или поздно окажется на поле битвы, которая будет происходить не на землях Морея. Дочь тана увела малышей, и я взяла своего сына на руки.

Чем дальше мы продвигались, тем большую симпатию и поддержку встречал Макбет. Из Кавдора мы двинулись на северо-запад, чтобы совершить круг и вернуться в Элгин. Где бы мы ни останавливались, таны и воины, фермеры и йомены, взрослые мужчины и юноши выражали Макбету свое восхищение и клялись ему в верности. И хотя я знала, что в Морее многие готовы отдать жизнь за Макбета, я была потрясена тем, насколько много у него сторонников.

Кроме того, я заметила, хотя это пытались скрыть от моих глаз, что в каждом поселении к Макбету подходил человек, сообщавший, какое количество людей он может предоставить в случае необходимости. Тысячи воинов готовы были служить ему. Любой военачальник нуждается в воинах для охраны границ, но вождь, способный собрать такое войско, может ставить перед собой куда как более высокие цели, ибо он становится равным королю.

Гиллекомган никогда не вызывал таких чувств у своих подданных. Теперь я понимала, какую неприязнь они питали к моему первому мужу. Все уважали отца Макбета, и никто не забыл, что тот был предательски убит четырнадцать лет назад. И его убийцы так никогда и не смогли найти себе оправдания в глазах морейцев.

— Ты всегда знал, что жители Морея только и ждут твоего возвращения, — заметила я Макбету, когда мы ехали на север. — Все эти годы они ждали тебя.

— Меня поддерживали добрые люди, — кивнул он, оглядывая далекие горы и синее небо над ними. — Они любили моего отца и хотели, чтобы я отомстил за него.

— Ты жестоко обошелся с Мореем, и не только из-за убийства своего отца.

— Морей принадлежал мне, и я забрал его обратно. Но эта земля — лишь часть Шотландии.

— Когда ты начнешь думать не только о Морее и мщении?

— Я едва мог держать деревянный меч, когда отец сказал мне, что я стану королем, что во мне есть задатки для этого. Моя мать была шотландской королевной, дед — королем Шотландии, а отец — одним из самых могущественных мормаеров. А потом он погиб, и я был брошен на произвол судьбы. Я считаю, что Финлех из Морея еще не отомщен.

— Если мы получим корону и скипетр, — тихо произнесла я так, чтобы лишь Макбет мог меня слышать, — мы сможем отомстить и за твоего, и за моего отца и восстановить наше кровное право.

— Именно так, — и он бросил на меня красноречивый взгляд.

Я почувствовала, как по моему телу пробежала дрожь:

— Ты с самого начала хотел, чтобы я участвовала в твоем плане.

— Отчасти да, — согласился он, — потому что я знал, чего стоит твоя родословная, и видел твои достоинства. Но я никогда бы не сделал лучше, чем сделала сама судьба. Она соединила наши цели. Наши отцы убиты и заслуживают отмщения. Род Габранов и ветвь Лоарны достойны этого.

— К тому же в этом нуждается древняя кельтская кровь всей Шотландии.

— Да, — он улыбнулся, и мы умолкли. У меня кружилась голова от всех этих мыслей, а Макбет, как всегда, выглядел спокойным и уверенным.

Вскоре мы добрались до селения близ Ивернесса, где Макбет должен был провести судебное разбирательство для местных жителей. Из деревянной крепости, расположенной на плоской вершине холма, навстречу нам вышли тан и его супруга с обитым серебром рогом, полным вина.

Пир, устроенный ими для усталых путников, стал одним из многих, на которых мы присутствовали в течение последних недель. За это время я встретила такое количество танов и их жен, что их имена начали путаться, и я изо всех сил старалась улыбаться, кивать и учтиво себя вести. Повсюду, где мы оказывались, нам подносили вино в лучших чашах, сделанных из драгоценного стекла или полированного дуба. По вечерам мы рассаживались за длинными столами близ жаровен или очагов, и нас угощали говядиной, бараниной и рыбой (курятины было так много, что подавать ее никто не осмеливался). Потом мы сидели при свете свечей и факелов и слушали, как барды воспевают достоинства Макбета. Беседы, как правило, касались многих тем, зачастую речь заходила о наследнике короля и о том недовольстве, которое он вызывал по всей Шотландии. Говорили о неприязни короля к Дуфу, так как он приходился родней Боде, но поскольку я была дочерью последнего, обычно после упоминания имени моего отца все умолкали.

На севере Морей граничит с провинцией Росс, мормаер которой поддерживал дружеские отношения как со скоттами, так и с норвегами. Он знал Макбета, когда тот был еще мальчиком, и с радостью предложил нам свое гостеприимство в крепости Дингвалл. Макбет понимал, что ему нужна поддержка не только внутри Морея, но и за его пределами.

— Одни считают, что я должен хранить верность норвегам, — промолвил Эрик из Росса после хорошего ужина, — а другие — Морею и скоттам. — Он ухмыльнулся, это был сильный и жизнерадостный человек. — Но я предпочитаю балансировать между ними, вот так, — и он поднял вверх два наполненных до краев рога, — и так при должной осторожности мне удается получать пользу и от тех, и от других. — Он закинул голову, раскрыл рот и начал вливать туда эль из двух рогов одновременно. Мужчины захохотали и принялись топать ногами, женщины улыбнулись.

Макбет неодобрительно покачал головой и протянул свой рог девушке, чтобы та наполнила его. Когда тот был полон, он опрокинул сверкающее вино себе в рот, быстро осушив рог до дна.

— Смотрите-ка, каков Морей! — хрюкая от смеха, воскликнул Эрик.

Когда мы остались наедине в своей спальне, Макбет сказал, что именно здесь он появился на свет, возможно, в этой самой кровати, ибо это произошло, когда его родители посещали Росс. Он родился преждевременно — в августе вместо октября — и, тем не менее, выжил, поэтому его назвали Мак Бетадом, Сыном жизни. Вместе с матерью он прожил здесь довольно длительное время, пока достаточно не окреп. В первые месяцы он был слаб, а потом начал быстро набирать вес, возможно, именно этот навык — бороться за жизнь и жадно цепляться за нее — и определил характер моего мужа. Я надеялась, что определит и его амбиции.

Мы задержались в Дингвалле, потому что у Лулаха начался насморк, а крепость была большой и просторной, и все могли в ней отдохнуть. После вечерней трапезы бард Росса поднимал вверх серебряную ветвь, свидетельствовавшую о его положении и таланте, и усаживался у очага. Это был побег с многочисленными ответвлениями, выкрашенными в серебристый цвет и усеянными хрусталем и маленькими серебряными колокольчиками, так что они позвякивали, когда он шевелил им. Все умолкали при этом традиционном появлении шонахеда. Он доставал из кожаного мешка свою арфу с медными струнами, ставил ее на колени и начинал наигрывать мелодию, предварявшую начало сказания. Однажды он рассказал нам одну из древнейших ирландских историй, а когда закончил, все начали требовать продолжения, ибо ему было присуще благородство, свойственное королям.

— Дейрдре влюбилась в старшего сына Уснаха, самого красивого из его сыновей, которого звали Нейзи, — продолжил он, произнеся имя последнего как «Ней-ши». Он рассказал, как Дейрдре была спрятана от мира своим отцом, который боялся пророчества; как она жила, не видя ни единого мужчины, пока перед ней не появился прекрасный и сильный сын Уснаха, и как она в него влюбилась. Будучи дикой и неуправляемой по природе, однажды она схватила его за ухо, когда он играл в мяч со своими друзьями, и дерзко осведомилась, ударив его по голове: «Почему ты до сих пор не взял меня, если я тебя хочу?»

Все рассмеялись, а некоторые из присутствующих обменялись взглядами. Я посмотрела на своего мужа.

Дейрдре и три брата бежали из Ирландии, спасаясь от гнева короля, и обосновались в далеких горах Шотландии, где она и Нейзи собирались жить вечно в мире и покое. Далее бард произнес слова Дейрдре, которые я знала наизусть:

«Долина синеглазых ястребов, богатых урожаев и горных хребтов, долина, изобилующая черникой и яблоками, гибкими выдрами и рыбой, а также белоснежными королевскими лебедями…»

Я ощущала свою неразрывную связь с этой историей, так как ее героиню иногда называли Дейрдре Печалей, а меня — Королевой печали, и в каком-то смысле мы были похожи друг на друга.

Как всегда я с трудом сдержала слезы в конце истории, когда ее возлюбленный был убит, а сама она бросилась с колесницы, чтобы не покидать его и после смерти. Это была трагическая история, но преисполненная любви и радости, сказание о жизни, выпитой до дна, жизни, которая бурлила и плескалась в те дни, когда легенды и магия переплетались друг с другом, а страсти были неуправляемы, как речные потоки.

— Теперь мы, кельты и гэлы, лишились этой свободы, — сказала я Макбету позже, когда мы лежали в постели под пологом. Мне нравилось размышлять над услышанными историями и отыскивать в них скрытый смысл. — Никто сегодня не может жить, как жили Дейрдре и ее Нейзи.

— Благодарение Господу, — откликнулся Макбет. — Это было жестокое время.

— Современные шотландцы не менее жестоки, — заметила я.

— Мы лишь выполняем свой долг, когда в этом возникает необходимость, — возразил Макбет. — И все же скотты и гэлы довольно далеко ушли от тех диких времен и приобрели более цивилизованные навыки. Когда кельты попали под крыло церкви, они отказались от многих языческих обычаев, стали умнее и познакомились с другими народами.

— Все это хорошо до тех пор, пока мы остаемся кельтами, — пробормотала я, — а не превращаемся в римлян, англичан или викингов. Я боюсь, что кельты окончательно утратят свою самобытность, в которой было много доброго и красивого.

— Мне бы тоже не хотелось, чтобы она исчезла.

— Если мы когда-нибудь взойдем на престол, — прошептала я, — мы вдвоем спасем ее.

Он помолчал:

— Возможно. И все же радуйся, Ру, что ты не живешь в те суровые времена. Не забывай, какое горе постигло Дейрдре Печалей, — он повернулся на бок и закрыл глаза.

Из Росса в Ивернесс мы тронулись по морю в длинной изящной лодке, которую предоставил нам Эрик. Багаж, лошадей и прислугу погрузили на широкое торговое судно, которое последовало за нами. Стояло чистое прохладное утро, и я вышла на нос лодки, наслаждаясь соленым ветром, обдувавшим мое лицо, ибо мне редко доводилось плавать. Достигнув Ивернесса, мы вошли в устье длинного озера и пересекли его в юго-западном направлении. Затем мы причалили к берегу, вывели лошадей и продолжили свое путешествие верхом, сильно сэкономив время и сократив дорогу.

Вечером я остановилась на вершине холма, чтобы полюбоваться заходящим солнцем, которое золотисто-красным пламенем полыхало между холмами, уходящими в бесконечность, и весь этот вид отражался в длинном темном озере.

— О Боже, как прекрасно! — выдохнула я, когда ко мне подошел Макбет.

— Несравненная красота, — кивнул он. — Это озеро называется Несс, и мы поедем вдоль него на запад. Вот, это тебе, — добавил он, доставая из набедренной сумки длинные кожаные ножны.

Я с удивлением вынула из них тонкий кинжал, называемый по-гэльски биодагом или сгианом. Он был выкован из блестящей стали и заканчивался тонким, как игла, острием; костяная рукоять выкрашена в черный цвет — незамысловатое и опасное оружие. Я повертела его в руках, оценивая вес и сбалансированность, как меня учил Фергюс, и посмотрела на Макбета.

— Эти земли действительно прекрасны, но они таят угрозу, — ответил он. — Держи это при себе.

Я сунула кинжал за пояс. А Макбет поскакал вперед, оставив мне и моим женщинам часть своей свиты. Мы ехали под небом лавандового цвета, ибо летом в горах редко сгущается тьма.

— Говорят, в этом озере обитает морское чудовище, — сообщил нам Гирик, и мы, выгнув шеи, попытались заглянуть в темные колеблющиеся воды. — Говорят, сам святой Колумба встретил эту тварь, когда пересекал озеро на лодке. Она поднялась из воды, чтобы сожрать его вместе со спутником, молодым монахом. — Гирик перекрестился, а Элла вскрикнула и прижала руку к губам.

Втайне я мечтала увидеть этого морского дракона, но по поверхности воды скользили лишь утки. На ночь мы остановились в скромном жилище тана и поужинали рыбок с овсяными лепешками, ибо это была пятница, и, согласно нашему вероучению, мяса в этот день есть нельзя. На следующий день мы двинулись вдоль вереницы рек и озер в сторону Аргила, где жила родня моей матери. И хотя мы не пересекали границы Морея, слухи о нашем караване быстро распространились, и навстречу нам выехали мои родственники, включая мормаера Аргилла.

Я с детства не видела родственников своей матери, и все же их лица были знакомыми, похожими на лицо матери и мое собственное. К тому же у всех у нас волосы одинакового цвета — медь с бронзой. Я почувствовала, как у меня снова сжалось сердце от тоски по Эльсе и Боде. Моя родня отправилась совещаться с Макбетом, и их беседа настолько затянулась, что я вместе с Лулахом и женщинами отправилась спать. Все мы, измученные длительным путешествием, улеглись в одну кровать и заснули.

Моя аргильская родня пообещала Макбету три тысячи человек в случае необходимости, и мы простились с ними. Прохладным утром мы собрались на мессу в скромную церковку с крытой соломой крышей, где могло уместиться не более дюжины прихожан. Все остальные наши спутники и местные жители столпились у дверей, чтобы прослушать литургию, которую священник произнес сначала по-гэльски, а затем на латыни. Как и в большинстве северных приходов, паства придерживалась здесь кельтского вероучения. Была суббота, гэльский шабат, и после службы многие вернулись к своим ежедневным занятиям — сюда не дотягивался указующий перст Римской церкви, и люди могли жить, как им нравится.

Макбет оставил приходу серебряную чашу и несколько монет, и священник пообещал целый год молиться за спасение его души. Но мой муж пожелал, чтобы тот молился за Морей и всю Шотландию.

Наконец, мы повернули на восток и двинулись домой в Элгин.

 

Глава 21

Через несколько дней, когда мы ехали через холмы к дому, со стороны нашего авангарда донеслись крики. Глинистая дорога была настолько узкой, что мы разделились на две группы с большим количеством охраны для каждой. При первых звуках тревоги Макбет на своем кауром коне ринулся вперед, распорядившись, чтобы его воины последовали за ним. Когда мимо меня пронеслась вся эта кавалькада, я принялась в ужасе оглядываться по сторонам. Мой маленький сын, спавший в корзинке, ехал вместе с Эллой в двухколесной повозке в окружении пеших и конных слуг. И я, развернув свою белую Солюс, поскакала к ним.

— Назад! Назад! — закричал Гирик, пытаясь преградить мне путь. Он уже вытащил из ножен меч, ибо из-за деревьев высыпали люди, пытающиеся окружить наш обоз.

Вид их был ужасен. Они походили на грабителей или разбойников. Они были вооружены пиками, топорами, мечами и круглыми щитами и облачены в рубахи и клетчатые плащи вроде тех, что носят урожденные гэлы в отдаленных областях. С криками и воплями они неслись по склону навстречу нам, когда воины Макбета вступили с ними в схватку. Зазвенела сталь, лошади начали оседать на задние ноги, всадники соскакивали на землю. До меня донесся плач Лулаха, и сердце у меня сжалось. Мне не терпелось добраться до его повозки, я вновь развернула Солюс, и в этот момент на меня набросились двое. Гирик с разворота ранил одного из нападавших в плечо, а другой схватил меня за юбки и, стащив с лошади, поволок к лесу. Солюс отошла в сторону, а я принялась брыкаться и изгибаться, но высвободиться мне не удавалось. Мы уже почти достигли полосы деревьев, расположенной вдоль дороги, когда я выхватила кинжал и нанесла ему удар в бедро. Он взвыл, изогнулся и бросился на меня, но я успела выставить кинжал острием вверх.

Кровь хлынула фонтаном, а потом его хватка ослабла, и я высвободилась. Он свалился на землю, рот у него раскрылся, а карие глаза померкли. «О Боже!» — Только в этот момент я поняла, что убила человека. На четвереньках я поползла обратно сквозь месиво схватки к повозке, где находился мой сын. А когда какой-то всадник схватил меня за руку, я закричала и начала отбиваться.

— Это я, — прорычал Гирик, — вставай! — Он подхватил меня, усадил сзади на свою лошадь и поскакал к повозке. Я вложила кинжал в ножны и запрыгнула в маленькую повозку рядом с Эллой, которая своим телом прикрывала корзинку с Лулахом. Стража Макбета окружила нас со всех сторон, так как вокруг по-прежнему кипел бой. Только тут я поняла, что разбойники пытаются прорваться к нашей повозке, которую охраняли телохранители. Мой сын жалобно плакал, и я взяла его на руки и обняла Эллу.

Наконец, крики и звон оружия начали затихать, и я подняла голову. Первый, кого я увидела, был Макбет — он медленно приближался к нам, ведя коня на поводу, в руке он все еще сжимал кинжал. Я всхлипнула от счастья, что он жив. Я передала сына Элле, вылезла из повозки и бросилась ему навстречу. Один из наших людей держал за уздечку Солюс — она тоже была невредима. Я подобрала юбки и побежала к мужу.

— Ру, — промолвил Макбет, когда я приблизилась. Он передал поводья человеку, державшему Солюс, и схватил меня за руку. — Хвала небесам. А ребенок?

— В безопасности. Кто-нибудь пострадал? Ангус и Биток ехали впереди…

— Все в порядке. Она сейчас занимается ранеными. А как ты?

— Твои люди ожесточенно сражались вокруг нас. Меня чуть не утащили, но у меня был подаренный тобой сгиан, и я освободилась. — Тем временем воины уносили трупы в лес и связывали руки раненым налетчикам.

— Мы захватили пятерых, — сказал Макбет. — Остальные скрылись в холмах.

— Кто это?

Он оглянулся — наши воины сноровисто наводили порядок в обозе, и я мысленно благословила их.

— Мы узнаем это, когда допросим их. Учитывая, что мы находимся на границе с Атоллом, вполне возможно, что разбойники пришли оттуда.

— Их послал Крайнен? Но зачем?

— Род Боде все еще не истреблен, — мрачно объяснил Макбет, глядя на меня сверху вниз.

У меня перехватило дыхание:

— Может, их послал Малькольм?

— Какая разница — король, Крайнен или Дункан? Все они хотят прервать род Боде. Но с тобой все в порядке, и я не дам вас с Лулахом в обиду, — добавил он.

Я молча осматривала ущерб, нанесенный нашему каравану. Мужчины чинили опрокинутую повозку и складывали в нее разбросанные пожитки, в другой сидела Элла с Лулахом, который уже успокоился и теперь тоже оглядывался по сторонам.

— Он еще мал, чтобы видеть это, — сказала я.

— Ты не сможешь спрятать своего сына от мира, в котором он будет жить.

Я кивнула:

— Я убила человека.

— Да? — Он вздохнул. — Я тоже. Двоих. Нет, троих.

— Это ужасно, — сказала я, вспоминая удар, скрежет лезвия по кости и последовавший за этим фонтан крови.

— Да, — устало согласился он.

— Мне необходимо исповедаться, чтобы на меня наложили епитимью. Нам надо найти священника, чтобы он очистил наши души после того, что мы сегодня совершили. — Я внезапно осознала, что было мною совершено, и губы у меня задрожали. Я отчаянно нуждалась в отпущении греха и не потому, что он пугал меня, а из-за того, что меня мучило раскаяние.

— Тебе не нужны ни священник, ни епитимья. Прости себя сама и забудь. Во время битвы, когда тебя хотят убить, нет места для покаяния. Убийство во время сражения совершается ради самозащиты, и это признает даже церковь. Иначе среди воинов и военачальников вообще не было бы верующих.

— Но как ты справляешься с этим… убивая из раза в раз?

— Забудь об этом. — Он взял меня за руку. — Принимай все как есть. Я рад, что ты такая сильная. — И, окликнув своих людей, поскакал прочь.

Я вернулась к сыну, который сразу же протянул ко мне руки, и мы снова двинулись в путь. За нами люди Макбета вели захваченных пленников. В следующей же долине мы передали их местному тану, но позднее узнали, что от них ничего не удалось добиться. Двое умерли от полученных ран, а остальные отказались отвечать на вопросы, не раскаялись и были повешены.

Вскоре после схватки мы подъехали к небольшой часовне, и я исповедалась у местного священника. Когда я прошептала, что убила человека, защищая себя и своего сына, он, махнув рукой, отпустил мне грех и произнес всего несколько молитв. Похоже, моя исповедь не произвела на него никакого впечатления, и я осталась в недоумении, как вера и насилие могут сосуществовать в одном человеке.

С первыми осенними холодами мы вернулись в Элгин. Листва на деревьях уже пожелтела, вереск на склонах гор стал розовым, а в чистом небе парили дикие ястребы. Со времени жизни в Абернете я не испытывала такого облегчения и такой радости от возвращения домой.

Я поклялась больше никогда не путешествовать. И Макбет рассмеялся:

— Жене мормаера будет нелегко сдержать такую клятву, а нарушать клятвы — большой грех. Хотя маленькие грешки вполне допустимы время от времени, — добавил он.

Через несколько недель, когда Макбет переходил вброд речку, его лошадь поскользнулась, и он упал. Найелл прискакал в крепость с этим известием, и я настояла на том, чтобы вместе с ним вернуться к Макбету, который лежал в доме своего вассала в нескольких милях от нас. Биток отправилась вместе со мной, и мы в сопровождении небольшой охраны двинулись в путь, ибо для гэла даже десять лиг не является большим расстоянием.

Войдя в крытую соломой хижину, я поприветствовала хозяйку и начала вглядываться в дымное пространство, тускло освещаемое очагом. Макбет сидел у стола, положив руку на подушку. Рядом стояла Катриона.

У меня перехватило дыхание. Биток за моей спиной словно окаменела. Макбет поднял руку и молча поприветствовал нас. Голова у него была перевязана, глаз затек. Я сделала шаг вперед.

— Все в порядке, — промолвил он, прежде чем я успела открыть рот. Несмотря на усталость и боль, он по-прежнему говорил властным голосом. Катриона не шевельнулась. Я не смотрела на нее, хотя прекрасно помнила тот день, когда выпустила стрелу в дверь ее дома.

— Как это произошло? — спросила я. Макбет ответил, что лошадь поскользнулась на заледеневшем камне. Он больше тревожился о лошади, чем о себе, но с той все было в порядке.

— Госпожа Грюада, с твоим мужем все будет хорошо, — учтиво промолвила Катриона.

Я кивнула, понимая, что необходимо соблюдать приличия, хотя больше всего мне хотелось выгнать Катриону из дома.

— Я привела с собой Биток и не ожидала увидеть здесь… кого-то еще.

— Гирик привез Катриону, — пояснил Макбет. — Она была поблизости.

— Я помогала женщине, недавно родившей ребенка, — сложив на груди руки и высоко подняв голову, добавила Катриона. Я не могла догадаться, о чем она думает, ибо ей были присущи врожденное благородство и невозмутимость. Конечно, Макбет мог быть у нее в гостях, ибо она жила неподалеку. Я не знала, продолжали ли они встречаться, хотя Макбет обещал мне, что это больше не повторится.

— Что с тобой? — спросила я его.

— Сломанное ребро и несколько ссадин, — он махнул рукой. — Все заживет.

— Ну так оставь этих добрых людей и поехали в Элгин, — сказала я. — Ты можешь ехать верхом?

— Да, — ответил он. — Можешь поехать на моей лошади, если считаешь, что я нуждаюсь в няньке.

— Я пришла сюда пешком и вернусь пешком обратно. Я пока не могу ездить верхом, — кровь стучала у меня в ушах, и я, не раздумывая, выпалила: — Я жду ребенка.

Я совершенно не собиралась сообщать об этом, но мне надо было заявить о своих правах. Макбет онемел. Уже догадывающаяся обо всем Биток тоже молчала.

— Поздравляю тебя, госпожа, — улыбнулась Катриона.

Макбет схватил меня за руку, сжал пальцы и встал, отказавшись от посторонней помощи. Мы поблагодарили фермера и его жену и вышли на улицу — вначале я с Биток, а затем Катриона, которую Ангус обещал проводить до дому.

— Госпожа Грюада, — промолвила она, приближаясь ко мне, — твое известие очень меня обрадовало. И если тебе понадобится моя помощь…

— Благодарю тебя. Биток будет моей повитухой, — ответила я.

— Она слишком юна, — промолвила Катриона с таким видом, словно не видела стоявшую рядом Биток. — Сможет ли она принять сложные роды, такие как были у тебя в прошлый раз?

— Меня хорошо учили, — ответила Биток.

— Если тебе потребуются травы, настойки или совет, тут же посылай за мной, — повернулась к ней Катриона. — И я сразу приеду в любой час дня и ночи.

— Зачем тебе это надо? — подозрительно спросила я.

— Я знаю, твой муж хочет, чтобы ты родила ему сына, — ответила она.

— А-а, — откликнулась я и отвернулась, закусив губу, чтобы сдержать колкость. Через несколько мгновений появился Ангус, и она уехала. И похоже, раскол между нами стал еще сильнее, чем прежде.

В течение нескольких дней Макбет оставался дома, а я следила за тем, чтобы ему накладывали тугие повязки, хотя он жаловался на то, что не может из-за них дышать и ездить верхом.

— Я буду ухаживать за тобой, как за стариком, и веди себя, как старик, — говорила я.

Он улыбался. Я знала, что моя новость его несказанно обрадовала, но не могла избавиться от ощущения, что нас ждет беда. И это предчувствие постепенно начало передаваться всем окружающим.

Мне снилось, что я плыву на лодке и гребу веслами. Вдали показалась длинная военная ладья с раздутыми парусами. На носу ее стоял Макбет. А рядом с ним — два прекрасных юноши. Они плыли на запад в лучах заходящего солнца, и ветер отдувал назад их золотистые волосы. У всех у них были одинаковые сильные, отчетливые профили. И во сне я знала — это наши сыновья. Как ни странно, Лулаха среди них не было.

Я закричала и начала грести быстрее, но догнать их мне не удавалось. Макбет бросил мне длинную веревку, и я схватила ее, чтобы привязать к своей лодке, но узел развязался, и пенька заскользила по воде. Когда я подняла голову, ладья уже исчезала в красном свете заходящего солнца. Я открыла глаза и поняла, что меня окружает тьма.

Наступил канун Дня Всех Святых, или Самхайн, как его называют гэлы. В это время прозрачная преграда, отделяющая этот мир от следующего, истончается, как водная оболочка плода. Духи проникают из одного мира в другой и подшучивают над людьми. Самхайн особенно благоприятен для гаданий, ибо царящая в это время атмосфера усиливает значение пророчеств и снов. Может, именно поэтому мой сон о Макбете и наших сыновьях, уплывающих на ладье, показался мне таким ярким и пугающим.

Когда стемнело, Биток, Элла и еще несколько человек из Элгина собрались посмотреть на веселье — в эту ночь жгут костры, и молодые люди перебегают от дома к дому, из деревни в деревню, разыгрывая соседей, исполняя песни и заговоры, чтобы отпугнуть злых духов. Я решила пойти вместе с ними, так как Макбет опять отправился объезжать территории, а мне надо было развеяться, к тому же я хотела насладиться свободой, так как, куда бы я ни отправлялась, повсюду меня сопровождали телохранители.

Мы пешком спустились в долину. Мимо нас прошествовала компания мальчишек, которые вели мула и распевали песни под перезвон маленьких бронзовых колокольчиков. Они были облачены в черные плащи, а лица у всех раскрашены. При виде нас они сообщили, что самые вкусные сладости раздают в дальнем конце долины в доме кузнеца. Мы рассмеялись, так как знали, что испекла их Лилиас, молодая жена Фионна. А раз слухи о ее восхитительных сластях так широко распространились, скорей всего ей придется работать всю ночь, чтобы ублажать бродячих духов.

Биток и Элла потащили меня дальше, ибо им не терпелось добраться до дома ткача, где в эту ночь должны были предсказывать будущее. Элла прихватила из Элгина корзину с орехами и яблоками, так как считалось, что именно эти фрукты предпочитают духи. Дом ткача был виден издалека — так его освещали масляные лампы и яркий огонь, горевший в очаге. Мы вошли внутрь, а телохранители остались во дворе.

Узнав меня, жена ткача поднесла нам чаши с элем, а мы отдали ей нашу корзину. Дом был полон гостей. В основном это были девушки и женщины, которые также поприветствовали меня. Кое-кого из них я тоже знала по именам. Нас провели ближе к очагу, и ткачиха усадила нас за сосновый стол, на котором стояли подносы с лепешками и фруктами, а также кувшины с элем. У очага стояла высокая сгорбленная старуха в темном платке.

— Кейлих спустилась сегодня с гор, чтобы предсказать нам будущее, — промолвила жена ткача. Подобные розыгрыши были неотъемлемой частью веселья, ибо Кейлих была королевой ведьм, которая жила высоко в горах и каждую зиму пленяла прекрасную Бригиду. Старуха подняла голову и устремила на меня пристальный взгляд.

— Это жена угольщика, — прошептала Биток.

Я поприветствовала пожилую женщину, которую звали Уна, и стала смотреть, как она гадает трем девушкам. Перед ней стояли миска с яйцами и три чаши с водой. Каждая из девушек взяла по яйцу и, разбив его, вылила в воду белок. Все склонились, чтобы посмотреть, какую форму он принял, ибо в соответствии с ней можно было предсказать особенности будущего мужа. Жена угольщика подняла руку.

— Через год у тебя будет муж, — сообщила она первой девушке. — Он придет с севера. А ты выйдешь замуж через несколько месяцев, — сказала она второй. — И я советую тебе поспешить, ибо скоро твой свадебный наряд не сможет скрыть ребенка, находящегося под ним.

Девушки захихикали, а несчастная просительница залилась краской.

— У тебя уже был муж, но он погиб в бою, — сказала она третьей, рассматривая след растекшегося белка. — А второго может и не быть. — Молодая женщина побледнела и попятилась. — Приходи ко мне в Белтан через некоторое время, и мы посмотрим — может, что-нибудь изменится, — не без участия добавила старуха.

Жена ткача подтолкнула вперед Биток и Эллу, и старуха дала им по яйцу.

— Тебя ждет прекрасный муле, высокий и сильный, как дуб, — сообщила она Элле, — а вот для тебя, моя темноволосая подруга, я пока не вижу никого.

Элла поблагодарила старуху, а Биток словно окаменела. Потом она протянула руку, взяла еще одно яйцо и невозмутимо разбила его. Жена угольщика пожала плечами и бросила взгляд на мутную субстанцию.

— В течение многих лет ты будешь прислуживать своей госпоже, — она указала на меня, — и, когда она обретет спокойствие, возможно, ты найдешь себе мужа.

Когда я обрету спокойствие? Я хотела спросить, что она имеет в виду, но промолчала. Уна протянула руку ко мне — пальцы у нее были серые от въевшейся угольной пыли:

— Подходи, госпожа Морея. Мы с тобой поговорим. Только ты и я. Ты ведь пришла сюда, чтобы рассказать о том, что тяготит твою душу.

Холодок пробежал по моей спине, и женщины затихли. В эту ночь, предназначенную для веселья, Уна не всех радовала своими предсказаниями, повергая некоторых в тоску и уныние. Жена ткача нахмурилась, и я покачала головой:

— У меня уже есть муж, и я всем довольна. Так что я не собираюсь его бросать в ближайшее время, — легкомысленно ответила я, и кое-кто рассмеялся. — Продолжай дальше. Я не хочу мешать тебе.

И старуха пригласила следующую девушку, ожидавшую предсказания.

Жена ткача отвела меня в сторону, налила своего лучшего эля и показала ткани своего мужа. Я попросила ее прислать несколько отрезов в крепость и пообещала щедро заплатить за них.

Когда мы уже начали прощаться, ко мне снова подошла жена угольщика, которая крепко взяла меня за руку и попросила выйти на улицу, чтобы поговорить наедине. Мы отошли от дома на некоторое расстояние и остановились в отблесках горевшего неподалеку костра. Множество таких же костров, мерцавших, как желтые звезды в ночи, усеивало склоны ближайших холмов.

Мои служанки и телохранители остались во дворе, откуда то и дело доносились взрывы хохота, так как девушки принялись кидать через хижину свои башмаки, чтобы потом посмотреть, где они приземлятся. Стой стороны, куда указывал носок, должен прибыть будущий муж или возлюбленный. Башмаки, вставшие на попá, носком вверх, предсказывали безбрачие, — так гласила традиция. Биток отказалась участвовать в этой забаве, а Элла зашвырнула свой башмак так высоко, что Ангус и остальные телохранители расхохотались и начали поддерживать ее своими криками.

— Ты хотела поговорить со мной, — заявила жена угольщика.

Я покачала головой, но она не уступала, и я решилась, разглядев в ее глазах тонкую прозорливость.

— Умеешь ли ты толковать сны? — спросила я.

— Это зависит от сна и от того, кому он приснился. Расскажи мне свой.

И я поведала ей о том жутком видении, в котором мой муж и сыновья уплывали на запад, а я не могла их догнать.

— В том направлении лежат земли Тир На Нг, где мертвые попадают в рай, — она посмотрела на огненные всполохи. — Там твоя мать и… отец и многие другие из твоей родни. Там твой брат, — добавила она, — и маленькая сестра.

У меня перехватило дух. Если о моих родителях она могла слышать, то как она могла узнать о сестре, умершей несколько дней от роду?

— Продолжай, — сказала я.

— Если мы сами или наши близкие плывут во сне на запад, значит, нас подзывает смерть.

— Когда-нибудь мы все умрем. Я не боюсь этого. Меня больше волнует, когда это произойдет и… кем были эти юноши. Ты можешь рассказать мне что-нибудь о них? — затаив дыхание, спросила я.

— Они уйдут в рай, на запад, — ответила она, — но не все сразу.

Я приложила руку к животу, который еще не округлился, но уже был заметен.

— Значит, я рол<у сыновей, которые станут воинами, — именно это я хотела знать больше всего на свете.

— Твой муж оставит о себе память как о величайшем короле Шотландии, — сказала она. — И один из твоих сыновей станет воином.

— Один из… — с довольным видом повторила я. — А другие? Монахами, может, аббатами? Или бардами?

— Воинами они не будут, — медленно проговорила она, и глаза ее потемнели.

Холодок пробежал по моей спине:

— Кем же они станут? — Внезапно мне стало страшно, и я подумала, а не ведьма ли она, ибо колдовскими способностями она явно владела. Может, она могла говорить лишь о погибших? Может, она лишь делала вид, что умеет предсказывать будущее, а на самом деле была обычной шарлатанкой, способной лишь на то, чтобы гадать по яичным белкам? Или она хотела получить покровительство жены мормаера и потому решила помучить меня своими загадками? Но я не собиралась поддаваться на такие уловки.

Не спуская с меня глаз, она наклонилась ближе, так что я ощутила запах угольной пыли и чеснока. Она взяла мои руки в свои и, прижав свою ладонь к моей, закрыла глаза.

— Три мужа, — кивнула она. — Шесть раз ты будешь зачинать семя великого воина в своем чреве. И столько же раз, если не больше, будешь пожинать жестокое разочарование. — Она открыла глаза, которые вспыхнули как дна угля. — Ты вскормишь силу, и она родится на свет. Это — нелегкий путь.

— Я не понимаю… — промолвила я, хотя, казалось, уже начинала догадываться.

— Передай это предостережение своему мужу. Я уже говорила ему, и все же передай еще раз. Да будет осторожен сын воина, чья пролитая кровь сделает его королем.

Я не могла отвести от нее взгляда. Она развернулась, и ее плащ взвился вверх, как черная воронка, так что я невольно попятилась, испугавшись, что меня затянет этот выход в иной мир.

Я ничего не стала передавать Макбету и рассказала обо всем лишь Биток.

— Ерунда! — заявила она. — Старая Уна преследует недобрые цели. Макбет и его люди убили ее сыновей. Не обращайся к ней больше. Мне она тоже солгала. Остаться незамужней! Конечно, я выйду замуж. Неужто тихоня Элла меня опередит? — Она закатила глаза.

Так что вне зависимости от того, правду или ложь говорила Уна, ни я, ни Биток не желали прислушиваться к ней. Разъяренная тем, что надумала обращаться к безумной, обиженной моим мужем, и раздраженная тем, что позволила ей себя запугать, я твердо вознамерилась выкинуть из головы ее пророчества и даже вынула из одеяла хрусталь, подаренный ею в день крестин Лулаха. На следующее утро, в День Всех Святых мы с Биток на рассвете вышли из Элгина и отправились на дальнее поле. Ангус с изумлением взирал на то, как мы выкопали с ней яму и положили в нее хрусталь.

— Завали его камнем, — сказала Биток, — чтобы он никому не мог принести зла. Что если старая ведьма его заколдовала или наложила на него злые чары? С тех пор как он оказался в твоем доме, тебя преследуют несчастья. Хотя с твоим сыном все было в порядке, — добавила она. — И все же, кто знает. Эта ведьма хочет, чтобы ты боялась будущего.

Я завалила хрусталь огромным камнем и вознесла молитву всем святым, особенно святой Бригиде и святому Колумбе, чтобы они хранили моего сына, мою родню, меня саму и тех, кому еще предстоит появиться на свет. Перед тем как уйти, я нарисовала в воздухе тройную спираль, а Биток плюнула на землю.

— Вот так, — промолвила она. — Больше никто из нас не станет обращаться к недоброжелательным пророкам.

Мы с Макбетом и еще несколькими гостями ужинали морозным вечером в конце ноября, когда в зал вбежал молодой слуга, так что дверной полог взлетел за его спиной.

— Всадники! — еле переводя дыхание, объявил он, указывая на окно. — Стража говорит, что они едут под львиным стягом короля.

Побросав лепешки и остывающий суп, мы ринулись к воротам, оставляя маленькие облачка пара при каждом выдохе. Я не могла себе представить, зачем королю Малькольму потребовалось ехать так далеко на север без предупреждения, но не сомневалась в том, что его визит не сулит нам добра.

Гонец въехал в крепость в сопровождении полудюжины воинов. Он вручил Макбету свернутый пергамент и спешился:

— Дункан Мак Крайнен шлет тебе это, господин.

Макбет развернул послание и принялся его читать.

Кроваво-красное солнце скрылось за вершинами гор, и холодная тьма опустилась на землю. Макбет поднял голову:

— Король Малькольм убит. Во время схватки при Гламисе.

— Да упокоит Господь его душу, — непроизвольно пробормотала я. — А Дункан?

— Теперь он король, — и Макбет передал мне пергамент.

Я начала разбирать текст, написанный на латыни, а Макбет подошел к гонцу. Воины уже спешились и с мрачным видом стояли во дворе.

— Добро пожаловать, — промолвила я и, когда Биток повела их в зал, чтобы накормить супом и напоить элем, вновь повернулась к Макбету: — Что еще ты узнал?

— Малькольма зарезали неподалеку от его крепости в Гламисе. — Это место располагалось между Файфом и Мореем на территории Ангуса.

— Кто это сделал? — с тревогой спросила я, когда мы уже двинулись в сторону крепости.

— У него было много врагов, Ру, — ответил Макбет. — Так что, точно так же, как в случае с Боде, вряд ли мы узнаем, кто именно. Похороны и коронация Дункана в Сконе состоятся в конце недели. Дункан рассчитывает, что я буду сопровождать тело деда на остров Ионы, где находится усыпальница королей скоттов. Ты можешь не ездить, — добавил он. — Ты не обязана присутствовать, к тому же у тебя есть справедливая обида на Малькольма.

Я ощутила прилив жалости. Ведь убили не короля и врага, а обычного старика. И будучи госпожой Морея, я не могла опускаться до низменных обид:

— Я поеду в Скон вместе с тобой.

Он кивнул:

— Очень хорошо. Можно сесть на ладью и подняться по Тею до Скона. Так мы сэкономим время и тебе не придется утруждать себя верховой ездой.

Мы упаковали все необходимое и на следующий день отбыли в сопровождении эскорта из пятидесяти человек. Биток отправилась со мной. А Элла и Мэв остались приглядывать за Лулахом. У причала мы взошли на борт ладьи, ибо там всегда стояло несколько судов на случай, если мормаеру понадобится куда-нибудь ехать.

Там же нам сообщили, что у берега было замечено несколько военных судов викингов.

— Это Торфин, — сказал Макбет, когда мы остановились у мачты, глядя на безграничное пространство серого моря. В тот момент мы не могли различить эти судна, но капитан уверял, что еще утром они дрейфовали неподалеку от берега. — Торфин поутих на время, — продолжил Макбет, — но теперь, когда древний, покрытый боевыми шрамами лев Альбы исчез, викинги захотят узнать, что здесь делается. Разрушитель Малькольм в течение многих десятилетий жег огнем и мечом как саксов, так и норвегов. Иногда лишь слухов о его свирепости было достаточно, чтобы никто из них не пытался вторгнуться в пределы Шотландиии.

— А теперь? — Я посмотрела на мужа.

— А теперь вороны начнут собираться, чтобы посмотреть, из какого теста сделан Дункан.

— Старого боевого коня подкосили неподалеку от его собственных королевских владений, — сообщил нам Константин. Мы поднялись от причала в Сконе к церкви, стоявшей на холме, где нас встретил архиепископ. — Нападение было внезапным и неожиданным. В ноябре рано темнеет, и это благоприятствует совершению убийств и грабежей. До сих пор не известно, кто на него напал.

— Возможно, мы никогда этого и не узнаем, — ответил Макбет. — У него легион врагов и родичей.

Константин передернул плечами:

— Я уже слышал имена, которые здесь упоминались, и хочу предупредить тебя, что среди них было твое. Говорят, что твоя жена заставила тебя отомстить за свою родню из Файфа, и ты согласился.

Я открыла было рот, но Макбет бросил на меня хмурый взгляд:

— Те, кто нас знают, понимают, что это не так. А что думают остальные — неважно.

Константин кивнул:

— И те, кто говорит о госпоже Грюаде, одновременно заявляют, что женщина, особенно такая молодая и воспитанная, как дочь Боде, не способна на это.

— Я склонна к мести, — согласилась я. — И убийство Малькольма настолько похоже на убийство Боде, что кое-кто будет считать, что его организовали мы. Но мы этого не делали. К тому же в последние несколько недель Макбет оправлялся после травмы.

— Мы не станем оправдываться, — заявил мой муж. — Пусть говорят, что хотят.

— Это нападение при Гламисе похоже на разбойничий налет, — продолжил Константин. — Но люди, убившие короля, не были ночными грабителями. Они приняли жестокое решение и осуществили его. Рано или поздно это должно было случиться, — тихо добавил он.

— Человек, живущий за счет меча, и погибает от меча, — сказал Макбет.

Я вздрогнула, вдруг остро ощутив, что желала смерти этому человеку.

— Теперь я рада тому, что ты упал с лошади, — сказала я мужу. — Никто не сможет сказать, что ты был причастен к этому. Если ты, конечно… — Я замолчала, ибо сама ни в чем не была уверена. У него всегда были тайны от меня.

— Если честь не позволяла мне отомстить в течение года, с чего бы я стал действовать теперь, да еще таким образом? — рявкнул он.

— Думаю, у Дункана и Крайнена было больше поводов ускорить смерть старого короля, да и чести у них гораздо меньше, — заметил Константин.

— Король убит, и какая теперь разница, кто это сделал, — сказал Макбет. — Малькольма окружали враги и интриганы. И мы были среди них.

— Сейчас надо думать о другом, — продолжил Константин. — Многие полагают, что из Дункана выйдет плохой король, и уже сейчас гадают, сколько ему удастся продержаться. Мы даже не представляем себе тот ущерб, который он может принести стране.

— Почему? — спросила я.

— Потому что в нем соединились амбиции трех человек — его деда, отца и его самого, — ответил Макбет. — Однако у него нет ни ума, ни таланта предшественников.

— Я слышал, что Дункан собирается назначить тебя, Макбет, своим военачальником, — сказал Константин, — чтобы ты служил ему так же, как служил деду. Он хочет заключить с тобой мир. Как королю ему понадобятся все силы Морея.

— Очень хорошо, — пробормотал Макбет, — а Морею понадобится корона.

И хотя кельты — большие любители каламбуров, никто из нас не улыбнулся.

 

Глава 22

Тело старого Малькольма покоилось на обитых тканью носилках в церковном нефе, где в мерцании свечей проходили всенощные бдения. Мы с Макбетом вместе с остальными отдали ему последние почести и помолились, и, если кто-нибудь и считал меня убийцей или заговорщицей, никто не осмелился заявить об этом в моем присутствии. Я вела себя с благородным достоинством и старалась не произносить ничего лишнего. Глядя на резные черты Малькольма, я молча попросила у него прощения, хотя сама простить его не могла.

Похороны должны были состояться на Ионе на следующей неделе, и Макбет собирался сопровождать туда тело деда. Через два дня после убийства мы приняли участие в процедуре коронации Дункана, который стал королем скоттов, так как шотландские короли правят людьми, а не землей. Обряд соблюдался с незапамятных времен и в прежние века проводился каждые несколько лет, когда на престол вступал очередной король-воин.

Лишь Малькольму удалось продержаться у власти более трех десятилетий.

В тот день Макбет вместе с Дунканом стоял на вершине земляного холма в Сконе. Прочие мормаеры отсутствовали. Однако какими бы ни были личные взгляды Макбета, он знал, что ему проще всего достичь своей цели, проявляя преданность. Я тоже стояла рядом с ними на холме в качестве спутницы леди Сатен. Мы были единственными женщинами среди телохранителей, военачальников, бардов и священников.

Подножие холма окружала огромная толпа воинов. Много лет назад я стояла в такой же толпе, глядя на златоглавого мальчика, придавленного своим горем. Теперь он возвышался надо всеми присутствующими и был похож на короля гораздо больше, чем низенький и простоватый Дункан.

Дункан расплылся в улыбке, когда на плечи ему набросили красную королевскую мантию; не переставая улыбаться, он выслушал благословения и длинный перечень предшествующих королей, произнесенный бардом. Декабрьский день выдался холодным и ветреным, и я набросила капюшон поверх накидки. Улыбаться мне не хотелось.

Все почитают камень, хранящийся в Сконе, ибо он является символом древнего королевского права. Лиа Файл, Камень судьбы, представляет собой округлый булыжник светлого цвета, который якобы использовал библейский Иаков вместо подушки. Вначале он каким-то образом оказался в Ирландии. Древний король Кеннет Мак Алпин забрал его у пиктов и перевез в новую столицу Сгиан, или Скон, после чего все законные короли скоттов должны были короноваться на нем. Камень украшен символами пиктов и покоится на прямоугольном возвышении из песчаника, так что взобраться на него не просто. Само основание, также покрытое резьбой, снабжено к тому же металлическими кольцами, для того чтобы его можно было переносить. В Камне судьбы заключена королевская власть Шотландии, поэтому монахи Скона присягают, если над ним когда-нибудь нависнет опасность, спрятать его и подменить другим, более крупным и менее красивым.

Наш ритуал коронации не предполагает умащения маслами, молитв и увенчания короной, получаемой из святых рук церковнослужителя; обряд заключается в том, что воина объявляют вождем. Затем могут быть произнесены церковные благословения, но главным признаком верховной власти является камень.

Аббат Дункельда Крайнен набросил на плечи сына красную мантию, вручил ему хрусталь и скипетр и возложил корону па его голову — древний золотой венец, переплетенный золотыми побегами. То, что доверителем был выбран Крайнен, показалось некоторым подозрительным.

Весь тот день, начиная с коронации и продолжая последовавшим за ней пиром с музыкой и славословиями, я не могла избавиться от гнетущего ощущения приближающейся бури.

Похоронная процессия двинулась на север в Аргилл — сначала посуху, а затем на лодке по веренице рек и озер, прорезавших самое сердце Шотландии. Учитывая, что Макбет должен был отсутствовать в течение нескольких недель, я осталась в Дунсинане.

Я присутствовала при провозглашении леди Сатен королевой скоттов, когда Крайнен водрузил на ее белокурую головку небольшую корону. В соответствии с кельтской традицией, она не могла стать полновластной королевой, так как в ее жилах текла саксонская кровь. Теперь все должны были называть ее госпожой, так как королева является госпожой Шотландии.

Естественно, мне пришло в голову, а не получу ли я сама когда-нибудь этот титул, хоть я и понимала, что желать этого и строить козни грешно. Я отогнала эти мысли и улыбнулась, потому что мне нравилась госпожа Сатен. Она тоже была беременна и ждала третьего ребенка, да и сыновья у нас были приблизительно одного возраста, так что нам было о чем поговорить.

Ее коронация также была отмечена в Дунсинане пиром. Король Дункан был не в меру весел, что многим казалось не слишком подобающим, так как тело его убитого деда все еще находилось на пути к Ионе. Излишняя веселость предвещает смерть, говорят кельты.

На следующее утро, когда я готовилась к отъезду из Дунсинана, меня позвала к себе госпожа Сатен. В знак дружбы и мира я подарила ей вышивку с цветочным орнаментом, над которой работала несколько месяцев и которую можно было пришить к подолу юбки или рубахи. А она в свою очередь подарила мне изящное плетеное кольцо с речным жемчугом со своей руки. Мы обнялись, и я различила слезы в ее карих глазах. До родов ей оставалось совсем немного, и она была подвержена сентиментальности; когда я ждала Лулаха, у меня тоже часто менялось настроение.

— Госпожа Ру, — промолвила она, — пообещай мне, что, если я умру в родах, ты позаботишься о моих детях.

От изумления я заморгала глазами:

— Госпожа, ты уже дала жизнь двоим здоровым сыновьям. И у них есть прекрасный отец, окруженный легионом друзей и родственников. Они не захотят отдавать детей на воспитание в далекий Морей. — Не могла же я сказать, что мой муж собирается поспорить с ее супругом за престол.

Она покачала головой:

— Дело не в воспитании. Если что-нибудь случится со мной или с Дунканом, пожар войны разразится в Шотландии. И моим детям будет грозить опасность. Я хочу, чтобы ты их защитила.

Она не понимала, о чем просит. Но я поцеловала ее в щеку и молча кивнула.

По дороге домой, когда мы плыли на север, Макбет рассказал мне о торжественном спокойствии острова Иона, на котором расположено древнее кладбище королей Шотландии. Надгробные камни, овеваемые морскими ветрами, ровными рядами расположены под бескрайним синим небом. С горящими глазами он рассказывал об этом священном острове, и я поняла, что он надеется тоже оказаться там, как законный король Шотландии.

Я была немногословна, стараясь думать о жизни, а не о смерти.

В Элгине нам снова сообщили о ладьях викингов, которые уже видели в больших количествах у берегов Морея. Макбет снова начал объезжать территории, иногда отсутствуя по несколько дней, и я гадала, не встречается ли он снова с Торфином, который наверняка командовал этими судами. Однако мой муж не упоминал своего двоюродного брата с Оркнейских островов, а если он виделся с Катрионой, то я не хотела об этом знать.

После Нового года пришло сообщение о том, что госпожа Сатен разродилась маленькой, но здоровой девочкой, и я с облегчением вздохнула. Биток приготовила лавандовый бальзам для матери и настой для купания ребенка, а я послала с гонцом отрез мягкой шерстяной ткани.

Я была спокойна и хорошо себя чувствовала, а накануне Великого поста у меня произошел выкидыш. Мэв сказала, что это был мальчик, и мои женщины уложили меня в постель. На этот раз я, не стесняясь, дала волю слезам и, рыдая в подушку, не вставала с постели. Биток поила меня горячими настоями и прикладывала холодные примочки, включая сделанные из лаванды, запах которой начал олицетворять для меня горе и отчаяние.

Через несколько дней, открыв глаза, я увидела мужа, стоящего в дверях. Волосы у него были спутаны, плащ вымок, щеки покрыты недельной щетиной, под глазами виднелись черные круги. Он словно боялся войти, не зная, что делать.

— С тобой все в порядке? — хмуро спросил он.

Я молча кивнула, стыдясь того, что не уберегла зачатую нами младенческую душу.

— Это главное, — сказал он.

Несколько недель спустя из крепости на запад выехал небольшой отряд с Фионном и Руари во главе. О цели их поездки мне никто не сказал. В тот же день Макбет вместе с Гириком и чуть меньшим отрядом отправился на юг, оставив Найелла распоряжаться в Элгине.

— Судебные разбирательства и еще кое-какие дела, — сухо пояснил мне муж.

— Какие дела? Ты собираешься выступать? — спросила я.

— Возможно, позднее, — туманно ответил он.

Стоял апрель, и со дня на день должны были расцвести болотные фиалки. Биток набрала их целую корзину, ибо из них готовился любовный напиток, пользовавшийся большой популярностью среди местных жительниц. И лишь мне он был ни к чему. Я бездействовала, чувствуя, как во мне нарастает раздражение. Что-то происходило, но мой муж не желал мне это сообщать.

И хотя я имела право присутствовать на его военных советах, в последнее время он не допускал меня на них, утверждая, что я нуждаюсь в отдыхе. Но я совершенно не хотела отдыхать. Мне надо было чем-то заняться — хозяйственные дела решались сами собой, а мой сын все меньше нуждался в материнской опеке.

В отсутствие других малышей, которых я должна была иметь к тому времени, мне нечему было себя посвятить.

— Я хочу заняться благотворительностью, — откладывая шитье и вскидывая глаза на своих женщин, как-то заметила я. — Сейчас весна — самое время объехать окрестности. Мы всегда посылаем корзины с провизией зимой, и Биток часто ухаживает за больными и ранеными, — продолжила я. — Но я хочу получше узнать местных жителей.

— У тебя полно других забот, а твой муж предпочитает, чтобы ты находилась в безопасности, — возразила Элла.

— Я хочу быть полезной Морею, и сейчас больше, чем когда бы то ни было. — Руки у меня были развязаны, а мой муж как никогда нуждался в преданности своего народа, и я могла помочь ему в этом.

Я стала регулярно вызывать Ангуса, Кона и еще нескольких телохранителей и выходить за пределы крепости вместе с Эллой и Биток. С корзинками и разными товарами мы обходили дом за домом, расспрашивая обитателей об их жизни. Если кто-то нуждался в провизии или лекарствах, услугах плотника, кузнеца или ткача, мы тут же сообщали об этом; если кто-то болел или лежал при смерти, я присылала священника, а потом делала пожертвования. Конечно, обитатели Морея не были беспомощными людьми. Жители гор — крепкие и изобретательные люди, но нас всегда встречали доброжелательно, и наши подарки приходились ко двору. Нам оказывали щедрое гостеприимство даже в самой жалкой лачуге.

Так я начала ближе знакомиться с людьми и историями их жизни. У пастуха Томаса и его жены Изы было пятеро малышей и четыре гончих — это была большая и шумная семья; Гектор, у которого недавно умерла жена, в течение пятидесяти лет резал торф и теперь согнулся от прожитых лет и тяжелого труда; вдова Мейрид с тремя прекрасными дочерьми — одна из них была слепой — пряла лен и ткала из него ткани; у ткача Эвана и его жены Эннот двое сыновей служили под началом Макбета, а третий погиб с моим первым мужем. Посетили мы и жену угольщика Уну и ее мужа, старого Колума, который щурился и постоянно кашлял от многолетнего курения, и увеличили заказ угля для Элгина, так как его постоянно нам не хватало. Я ничего не стала говорить Уне о своих снах, не рассказала я и о том, как в порыве гнева закопала подаренный ею камень.

Я чувствовала, что не зря трачу время, оберегая Морей в отсутствие Макбета, и это занятие не было мне в тягость. Лишь позднее я поняла, что неосознанно готовила себя к своей будущей роли. Невозможно научить женщину быть королевой, и все же, совершенствуясь во владении мечом и занимаясь благотворительностью, я воспитывала в себе необходимые навыки. Мало-помалу я действительно становилась маленькой королевой Морея.

И вскоре моя щедрость начала окупаться — люди с дарами потекли в Элгин: в период окота они несли ягнят и корзины с шерстью, отрезы полотна и шерстяных тканей; бочки с настоявшимся за зиму ореховым маслом и свежим элем; а выражаемая ими преданность не могла бы вместиться даже в чашу моря.

Весна сменилась летом, и я начала тревожиться о Макбете и наших людях, ибо они все еще не возвращались, и сведений о них было мало. Наконец, мальчик привез краткое сообщение, что оба отряда вернутся к середине лета.

Первыми вернулись Фионн и Руари, которые привели с собой две тысячи человек.

— Макбет приказал изготовить новые мечи, кинжалы, шлемы и доспехи, — сказал Фионн, когда позднее мы сидели в большом зале и пили эль. — К моменту его приезда уже многое должно быть сделано. Я нанял четырех сильных молодцов в кузню, и нам предстоит сделать новые горны и наковальни. Это будет трудоемкое предприятие, которое займет к тому же не один месяц, но большую часть оружия мы выкуем сами из морейской руды, которую скоро начнут сюда доставлять.

— Вы готовитесь к войне, — нахмурилась я. — Люди, которых вы привезли и которые теперь живут за стенами Элгина, это не просто свита для мормаера Морея, это целое войско! Как мы прокормим всех этих людей? И скольких еще приведет Макбет?

— Меньше, чем мы, — ответил Руари, откидываясь на спинку кресла. У него был усталый вид, и в то же время в нем явно бурлило плохо сдерживаемое возбуждение. — Мы получили гарантии от других танов и сможем собрать еще шесть или семь тысяч в случае необходимости.

— Зачем? — спросила я. — Мой муж опасался викингов после коронации Дункана, тем паче что в течение нескольких месяцев их ладьи видели у наших берегов. Но насколько мне известно, никаких вылазок они не совершали.

Фионн и Руари обменялись взглядами. Заметив это, я наклонилась вперед:

— Скажите мне правду. Вы уехали на запад, а Макбет на юг. Вы собрали войска, нашли кузнецов и закупили руду. Все это для того, чтобы поддержать короля Дункана, или для Макбета?

— Макбет — военачальник Дункана, — уклончиво ответил Руари. — Король попросил Морей о войске, и мы его собрали.

— Макбет хочет пойти против короля? — без обиняков спросила я.

— Он намеревается выждать, — ответил Руари. — А затем нанести удар.

— Он выполняет приказ короля и одновременно укрепляет собственные силы, — добавил Фионн. — Вот и все. Поведение нового короля непредсказуемо.

— Как и поведение Макбета, — добавила я. — Судя по всему, он планирует нечто большее.

Шестнадцать сотен человек приехало с Макбетом. И он вместе со своими слугами тут же начал заниматься их размещением: надо было соорудить новые бараки и составить именные списки с перечнем имеющегося оружия и указанием срока службы. Потом он предоставил вновь прибывшим право выбора — вернуться домой или остаться в Элгине, при условии, что те, кто уедет, смогут быстро откликнуться и прибыть в случае необходимости. В результате половина из приехавших с ним предпочла остаться, чувствуя, что вскоре они могут понадобиться мормаеру.

— Хорошо, когда под рукой есть свое войско, — заметила я, — но людей надо кормить и обеспечить крышей над головой.

— Я планирую укрупнить охотничьи и боевые отряды и чаще высылать их в объезды; кроме того, мне придется послать людей для сбора продовольствия, зерна и скота, леса и камня, руды и одежды. А также для вербовки священников, — ответил Макбет. — Нам нужно больше священников. Придется послать гонца к епископу монастыря Святого Андрея с просьбой о предоставлении духовной поддержки королевской рати.

— Королевской рати, — скептически повторила я. Он склонил голову и быстро вышел.

В эти дни он был настолько занят, что нам едва удавалось перекинуться парой слов. И вот в один прекрасный день он подошел ко мне во дворе, когда я наблюдала за тем, как в долине расставляют палатки:

— Дункану скоро могут потребоваться люди. Говорят, у него возникли разногласия с саксами по поводу границы.

— Но Малькольм и Кнут договорились о границе и заключили мир.

— У Дункана свои планы расширения Шотландии. — Он поднял голову и посмотрел на полуденное солнце: — А у меня — свои.

— Я знаю. Когда ты вернешь меня в свой совет?

— Потерпи. — Его кто-то окликнул, и он двинулся прочь.

— Я хочу быть полезной, — пылко воскликнула я. — Когда-то я поклялась на мече защищать своего сына и свой род. Я хочу помочь тебе, если ты готовишься к тому, что может произойти.

— Что произойдет, — поправил он меня. — Не спеши, и ты все увидишь.

— Как я смогу заявить о праве своего рода, если все будет сделано руками моего мужа? Это настолько же мой долг, как и твой. Я не могу ждать.

Глаза его сузились:

— И для тебя придет свое время.

Летняя жара спала, и наступили зимние холода, и вновь пришла весна, а Макбет продолжал разъезжать, так что мы едва его видели: то он патрулировал территории, то председательствовал на судебных разбирательствах, то ездил в Скон и Дунсинан для участия в советах короля. Я наблюдала за тем, как мой сын превращается в задиристого мальчугана, и вместе со своей свитой посещала местных обитателей. К тому же мы с таким рвением занимались шитьем, что к Рождеству в Элгине не осталось ни одного человека, у которого не было бы обновки. Я даже пристрастилась к совершенно не свойственным мне занятиям — кулинарии и выращиванию овощей.

Я по-прежнему мечтала о ребенке. Я хотела что-нибудь совершить. Поэтому в отчаянии обратилась к отцу Осгару.

— Мой муж хочет сына, — сказала я, — а я боюсь, что вновь потеряю ребенка. Но и сдаваться не хочу. — Мне никогда не была присуща неуверенность, но, когда речь зашла об утраченных детях, сердце мое словно раскололось надвое.

— Мы живем по воле небес и лепим свою жизнь из того, что нам дано, — ответил он. — Ступай к своему мужу, и пусть все решит Господь. Попроси своих женщин, чтобы они помогли тебе целебными травами.

Осгар уважительно относился к таким вещам. Биток уже сделала все от нее зависящее, оставалась Катриона, но я не могла переступить через свою гордость. Я все чаще молилась и исполняла возложенные на меня епитимьи.

Я и Макбету поведала о своих сомнениях:

— Что если Господь наказывает меня за обиды и амбиции, за то, что я во что бы то ни стало хочу видеть тебя королем?

— Будь терпелива, — ответил он как всегда. — Что мы можем дать нашим детям, не имея королевства, которое принадлежит нам и им по праву крови? Все придет со временем, включая детей.

Мэв, мечтавшая о том, чтобы я произвела на свет еще одного ребенка, и она могла понянчиться с ним, пока окончательно не состарится, сказала, что знает, в чем дело.

— Твое чрево отравляет старая беда — дерзость и своенравие. Ты одновременно хочешь быть воительницей и матерью. А женщина должна заниматься семьей и домом. Сражаться и вести политику — это удел мужчины.

Королева доллсна справляться и с тем, и с другим — чуть не сорвалось у меня с языка, но я промолчала. Мэв все равно бы меня не поняла.

— Этим должны заниматься слуги, — заметил Макбет, входя в зал, где я разливала свежий эль по флягам, сделанным из бычьих пузырей. В руках у него был пергамент со сломанной красной печатью. — Гонец от короля. Нам надо поговорить.

Я отставила кувшин:

— Надеюсь, это не сообщение о начале войны.

Макбет развернул пергамент и быстро пробежал текст глазами:

— Дункан предлагает тебе компенсацию за убийство твоих близких.

— Какую? Стадо коров? — с надменным видом осведомилась я.

— Послушай. Он признает, что с родом Боде поступили несправедливо, — протягивая мне пергамент, продолжил он. — Надо отдать ему должное. Я и не предполагал, что ему хватит на это ума.

Я принялась разглядывать пергамент, испещренный убористым почерком:

— Право коронации. Что это такое?

— Дункан дарует тебе и всем потомкам Боде право короновать королей скоттов. Таким образом, он признает твой род вторым по значимости после королевского. Ты должна подписать это. Гонец ждет.

Я нахмурилась:

— Я не понимаю, это почесть или оскорбление? Мое согласие будет означать, что я готова смириться со своим второстепенным положением, хотя мы заслуживаем большего. Мы заслуживаем королевского титула. — Я умолкла и снова принялась изучать послание. — Что мы выиграем, если я подпишу это?

— Ты и твои дети в будущем будут короновать королей. Однако, подписав это, ты откажешься от своих претензий на трон. А если ты откажешься ставить свою подпись, ты станешь мятежницей. — Он снова взял пергамент и прочитал текст вслух. — Доверитель получает право и привилегию возлагать корону на голову законного короля скоттов во время его коронации на холме Скона. Далее сообщается о том, что это право, являющееся высокой честью, передается потомкам рода Боде.

— Это очень хитрый ход. Наверняка за ним стоит Крайнен.

— Несомненно. Они будут спокойны, если Файф будет защищать трон Дункана. Однако, идя на это, они признают силу твоей королевской крови. И ты или Пулах смогут короновать следующего короля.

— Если мне удастся прожить настолько долго. Твой дед чуть не пережил Иова. Не удивлюсь, если и с Дунканом будет то же самое.

— Так ты принимаешь его предложение? — тихо спросил Макбет. — Ты должна дать ответ безотлагательно.

Я сложила на груди руки и задумалась, осознавая скрытое оскорбление, таившееся в этом документе.

— Хорошо. Я подпишу. — Я выхватила у Макбета пергамент. — Но здесь написано «Груох» — латинское образование, выдуманное какими-то священниками. Я напишу свое имя по-гэльски — Грюада, дочь Боде Мак Кеннета Мак Дуф, чтобы Дункан понимал, кому он вручает корону.

Макбет разлил эль и протянул мне чашу.

— Сланджах! — произнес он старинную кельтскую здравицу. — За здоровье и спасение!

 

Глава 23

— Боже милостивый! — выдохнула я при виде того, как во двор входят воины под предводительством Константина Мак Артера. Они прибыли как раз в тот момент, когда все домочадцы преклонили колени для утренней молитвы. Выглядел Банхори мрачным, а весь его отряд был в военном снаряжении — к седлам приторочены щиты, в седельные сумки вставлены пики. — Что это?

— Военные ладьи, — ответил Константин. — Одиннадцать судов отплыло от побережья Морея на северо-восток в открытое море.

Я туже закуталась в клетчатую шаль и взглянула на Макбета.

— Чьи это ладьи? — спросил он.

— Шотландские, — ответил Константин. — Они шли под львиным стягом.

— Господи Иисусе, — промолвил Макбет. — Значит, там Дункан. Ты видел это собственными глазами?

— Я получил сообщение от тана Банфа, — ответил Константин. Я вспомнила, что Банф — это морской порт на юго-восточном побережье Морея. — Он сообщил мне о военных ладьях, зная, что я быстрее всех смогу до тебя добраться. Еще несколько месяцев назад Дункан говорил о том, что строит в Бервике торговые суда. Но, судя по всему, он строил там суда военные.

— Значит, Дункан собирается напасть на Оркнейские острова, — выдохнул Макбет.

Я прижала руку к горлу:

— Зачем ему враждовать с Торфином?

Макбет покачал головой:

— Он потребовал у Торфина выплаты дани за Кейтнесс, который был подарен ему старым королем. Торфин отказался ее выплачивать. Старый Малькольм предоставил ему эти земли сразу после смерти его отца, когда Торфин был еще мальчиком. В каком-то смысле это была взятка, с помощью которой он хотел успокоить викингов и купить мир.

Мы двинулись в крепость.

— Но теперь, став королем, Дункан хочет обложить все провинции налогами, — сказал Константин. — Он заявил, что старое соглашение утратило свою силу. И либо Торфин заплатит, либо начнется война.

Слуги в зале шевелили угли и зажигали свечи в железных подсвечниках. Финелла принесла эль и чаши, и я молча принялась разливать его, чтобы поднять заздравный тост. Затем я отправила девушку к кухарке, чтобы та разогрела суп, хотя время было еще раннее, и накормила людей Константина.

— Дункан не имеет власти над всей страной, если ее части добровольно не подчинились короне, — промолвил Макбет.

— Подозреваю, Дункан с самого начала намеревался напасть на Оркнейские острова и специально потребовал у Торфина огромную дань, чтобы получить повод. — Константин протянул чашу, и я вновь наполнила ее элем.

— Он хочет расширить владения Шотландии, и Кейтнесс составляет лишь часть его намерений, — сказал Макбет, — но он даже представить себе не может, какую готовит всем напасть, провоцируя наших старых врагов викингов. В течение многих лет Торфин сдерживал свое желание напасть на Шотландию и забрать себе ее земли.

— Северные районы слишком удалены, чтобы король скоттов мог держать их под своим контролем, — заметил Константин. — Поэтому я бы отдал их норвегам, если они хотят этого.

— Если Дункан не может управлять этими землями, чего же он хочет? — спросила я.

— Показать свою силу, — ответил Макбет. — Любой король, получивший корону, хочет доказать свою дееспособность. Старый Малькольм в свое время собрал войско и отправился на Кархам.

— В том походе было больше смысла, чем в этом, — заметил Константин. — Действия Дункана приведут к катастрофе.

— Да, не стоило будить северного дракона, — мрачно откликнулся Макбет.

Я наклонилась вперед:

— А Дункана нельзя остановить?

— Одиннадцать уже отплывших ладей? — Макбет покачал головой. — Дункан играет с дьяволом. Когда он подойдет на одиннадцати ладьях, Торфин выставит против него вдвое больше. Только безумец может решиться на то, чтобы сражаться с викингами на воде.

— Ну что ж, скоро Дункан почувствует это на собственной шкуре, — Константин кинул взгляд на Макбета. — Если он лишится своих сторонников или распрощается с жизнью, нам это будет только на руку.

— Да будет так, — откликнулся Макбет, откидываясь на спинку кресла. — А пока нам остается только ждать.

Несколько дней спустя, собираясь на прогулку верхом, я открыла свою медную шкатулку в поисках заколки для плаща. И внезапно мои пальцы наткнулись на бронзовую брошь, которую много лет назад я сорвала с плаща своего похитителя. Я отложила ее в сторону и выбрала незамысловатую серебряную заколку. Что бы там ни было, я знала, что, если военные действия достигнут наших берегов, я буду сражаться вместе со всеми, защищая то, что мне дороже всего.

Вскоре от прибрежных жителей до нас дошли слухи о морском сражении, происшедшем в Северном море неподалеку от Оркнейских островов. По словам гонца, пять судов Дункана затонули, а остальные поспешно отступили. Сам король Дункан спрыгнул в море с горящего судна и вплавь добрался до отступающей ладьи под проклятия викингов.

Макбет и Константин собрали свои войска и ринулись к берегу. Перед отъездом муж распорядился, чтобы слуги собрали все необходимое и были готовы к быстрому переезду в другое место.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас пострадал, — сказал он.

Ждать было непросто, и поэтому, преследуя собственные цели, я принялась действовать.

От Элгина до Питгевени, где располагалась кузня Фионна, было не более двух лиг. Я отправилась туда вместе с Эллой и охраной, которая не отставала теперь от меня ни на шаг. Мы прихватили с собой корзинку с сыром и сладостями, предоставив ее нести телохранителям. По дороге Элла сообщила мне о том, что Гирик сделал ей предложение. Я обрадовалась, но меня это не удивило, ибо я знала, что они неоднократно встречались тайком и отправлялись на прогулки. Она, залившись краской, принялась рассказывать мне о своих планах:

— Макбет пообещал дать Гирику участок земли рядом с Элгином в тот день, когда у нас появится первый ребенок. — Моя прелестная и хрупкая подруга лучилась от счастья. — И устроить свадьбу. А пока мы будем жить в Элгине или в другом месте, если ты с мормаером решишь куда-нибудь переехать.

— Я так рада за тебя! — обнимая ее, воскликнула я. Впереди уже виднелись дым, вившийся над крышей, и отблески кузнечного горна. За кузней располагался уютный домик, во дворе которого паслись две козы и несколько овец.

— Может, жена Фионна согласится играть на нашей свадьбе, — промолвила Элла.

— Спроси ее. А я сейчас подойду — мне надо поговорить с Фионном.

Элла поспешила в дом, и мои телохранители внесли за ней корзину. Жена Фионна Лилиас открыла дверь и помахала мне рукой. Живот у нее уже округлился, и я почувствовала, как у меня сжалось сердце. Телохранители остались ждать во дворе, а я направилась к кузне. Удары молота затихли, и из кузни вышел Фионн, вытирая руки о кожаный передник.

Я вошла в тускло освещенную, раскаленную кузню.

— Мы сделали все возможное, чтобы расширить ее и выполнить все то, что нам заказал твой муж, — заявил Фионн.

Три подмастерья возились около горна, и даже у дверей чувствовался нестерпимый жар, несмотря на открытые окна. Все было пропитано запахом угля и раскаленного металла, из угла доносилось ритмичное хлюпанье кузнечных мехов.

Фионн показал мне несколько клинков, над которыми он работал вместе с подмастерьями:

— Я перенял у викингов кое-какие способы ковки, — пояснил он. — Никогда в жизни не видел ничего лучше стали викингов. Они льют расплавленный металл таким образом, что каждый клинок не похож на другие. — Он повернул ко мне лезвие меча, и я увидела, как на нем остаются разводы.

— Красиво, — пробормотала я. — Но я пришла к тебе по другому делу. Мне надо, чтобы ты выковал мне шлем и сделал кольчугу по моему размеру.

Он вскинул на меня удивленный взгляд:

— Боде много лет тому назад подарил тебе шлем и кожаный нагрудник.

— Это все парадные вещи. Мне нужны настоящие доспехи. Боевые. — Он нахмурился и начал возражать, но я отвела его в сторону, чтобы нас не слышали подмастерья. — Если война между Дунканом и Торфином продолжится, земля Морея может оказаться залитой кровью. Макбет собирает войска, заказывает оружие и готовится к военным действиям. Я тоже должна быть готова. Я не могу сидеть сложа руки, — с лихорадочной горячностью выпалила я. — Если война захватит Морей, никто не сможет остаться в стороне.

— Так ты собираешься сражаться? Ты обладаешь кое-какими навыками, но твой муж никогда этого не допустит.

— Я объясню ему. Конечно, я не смогу заменить настоящего воина, но у нас существует древняя традиция женщин-воительниц, и я не собираюсь от нее отказываться. Это сейчас я — маленькая королева Морея, но со временем, возможно, я займу более высокое положение. Все должны видеть, что я помогаю Макбету, но, кроме этого, люди должны понимать, что я обладаю собственной силой. Это необходимо и для Макбета, и для Морея, и для Лулаха… И для всей Шотландии.

Фионн провел рукой по щеке:

— Участвовать в битве небезопасно для женщины, как бы хорошо она ни владела мечом. Тебе хватает забот — семья, дети, дом, муж.

— Разве я это делаю не ради Боде и наших праотцов? Не ради своего мужа и сына? Прошу тебя, помоги мне.

Он отвернулся к небольшому столику и начал перебирать на нем разные предметы — скрученные в спираль железки, ножницы и еще что-то. Потом он кивнул, словно беседуя сам с собой, взял бечевку и кусок угля:

— Макбет оторвет мне голову за это.

— Это мои проблемы. Я заплачу. Я недавно получила дань со своих земель в Файфе…

Он поднял руку, останавливая меня:

— Это будет моим подарком, раз уж мне не удалось отговорить тебя от этой затеи.

— Никому бы не удалось, — покачала я головой.

— Ну ладно. Тогда выпрямись и подними голову. Вот так. — Он измерил мне голову, а затем расстояние от затылка до носа, делая пометки углем и одновременно обсуждая со мной необходимые детали. — Тебе будет нужна пластинка на нос. А наглазники увеличат твою защищенность.

— На датский манер? Только не это.

— Он будет тяжелым, но я сделаю подкладку более толстой. Надеюсь, что вес этого шлема заставит тебя от него отказаться. — Он взял меня за плечи. — Стой ровно и подними руки.

Он измерил мне объем груди и объем бедер, потом расстояние от затылка до основания позвоночника и длину рук. Его прикосновения были нежными, но не сластолюбивыми, он работал с проворством и усердием настоящего друга. Страсть, когда-то пылавшая в наших сердцах, давно уже переродилась в прочную дружбу. Он сделал несколько шагов назад:

— У меня есть стальная кольчуга, которая намного легче обычных. Я переделаю ее для тебя и сообщу, когда все будет готово.

Я поблагодарила его, вышла из кузни и направилась в дом к Элле и Лилиас.

Прошло уже несколько недель с момента отъезда Макбета и остальных, а угроза войны сохранялась. Все это время лил дождь, пока земля окончательно не превратилась в болото, а все предметы в крепости не стали влажными. Я приказала слугам подмешивать к камышам болотный мирт, чтобы воспрепятствовать распространению плесени. Все это время я убеждала себя, что Макбету мешает вернуться домой плохая погода, а не нависшая над ним опасность.

Фионн привез доспехи в тот момент, когда в Элгине все были заняты своими делами, поэтому никто не видел, как я их примеряла. Кольчуга была прочной и гибкой, а изящный шлем оказался не таким уж тяжелым. Я поблагодарила Фионна за работу и за то, что он согласился все сохранить в тайне.

— Я надеюсь лишь на то, что тебе никогда не придется надевать это, — с печалью в голосе промолвил он.

Лето достигло своего пика, и повсюду была масса работы — и в полях, и в саду, и по хозяйству. Для некоторых время летело незаметно, для меня же оно мучительно тянулось. Я не могла дождаться сообщений от Макбета. Мы получали сведения от различных танов и уже вернувшихся воинов, но все они говорили лишь то, что и без них было уже известно: о морских боях, об угрозе войны на суше и о том, что ни Дункан, ни Торфин не стремились к компромиссу. Единственным благословением в это время был Лулах — он носился повсюду, каждый день находя себе новые забавы, так что няньки выбивались из сил, — Мэв, жалующаяся на боли в суставах из-за царившей в крепости сырости, поручила свои обязанности более молодым женщинам. Мой сын постоянно играл с мечами и палками, что не могло меня не тревожить, и только и говорил о том, что, когда вырастет, станет воином. Но разве я могла разубеждать его в этом?

Наконец, на рассвете к воротам крепости подъехал высокий гонец. Светлобородый, в доспехах викингов.

Он был ранен и без оружия — рука болталась на перевязи, рана на щеке кое-как зашита. У ворот он сообщил, что прибыл с миром и хочет переговорить с госпожой Морея. Когда мне сообщил об этом Ангус, я поспешила спуститься и встретить его во дворе.

— Китил Брусиссон! — вскрикнула я, когда он снял свой шлем. Прошло много лет, но чувство доверия к этому человеку так и не исчезло у меня. — Добро пожаловать! Какие ты привез вести?

— Приветствую тебя, госпожа Грюада, — на хорошем гэльском языке произнес Китил. — Рад видеть тебя в здравии и благополучии. — Он кинул взгляд на Лулаха, сидевшего на коленях у Эллы. — И твоего сына. Я не смогу задержаться. Я привез для тебя послание. — Он отказался от угощения, и, тем не менее, я послала слугу, чтобы тот принес свежего эля.

— Говори, — промолвила я — нас уже окружило кольцо моих телохранителей.

— В День падших ангелов в мае Мак Бетад Мак Финлех из Морея отправился на юг, — сообщил Китил, — чтобы уговорить короля скоттов заключить мир или перемирие с эрлом Оркнейских островов. И все трое — Морей, Оркни и шотландец встретились на побережье для переговоров, оставив свои войска на приличном расстоянии. Сын Финлеха предлагал сложить оружие и ввести военные суда в гавани, пока клинки не окрасились кровью, а ладьи не пошли ко дну. Король Дункан отказался, а эрл Торфин никогда еще не сдавался. Он вернулся в Оркни собирать силы. А теперь говорят, что король скоттов двинулся на юг и распорядился о строительстве новых ладей.

— А где сейчас мой муж? — с колотящимся от волнения сердцем спросила я.

— Насколько нам известно, уехал с королем в Дунсинан.

— Тогда кто же прислал мне это известие?

— Торфин Сигурдссон с Оркнейских островов, госножа, — и он, не смущаясь, посмотрел мне в глаза.

У меня перехватило дыхание:

— Передай ему мою благодарность и скажи, что я тоже хочу сохранить мир между Мореем и Оркни во что бы то ни стало. — Это — единственное, что я могла сделать.

Китил жадно проглотил эль на глазах у подозрительно смотревших на него телохранителей, попрощался и двинулся к воротам. В отдалении мы заметили цепочку ожидавших его воинов, но, едва он добрался до них, они развернулись и исчезли из виду. Когда Ангус в сопровождении нескольких воинов отправился проверить их местонахождение, викингов уже не было.

— Как им удалось так далеко заехать в глубь страны и добраться до Элгина? — спросила его я, когда он вернулся.

— Хитрость, — ответил Ангус. — Я бы на твоем месте не доверял так Китилу. Стоит недооценить такого человека, и это будет грозить смертью.

Наконец вернувшийся домой Макбет стоял во дворе в лучах заходящего солнца, а вокруг него спешивались телохранители. Он вернулся неожиданно, без предупреждений. Я поспешила к нему навстречу, и он резко обернулся.

— Собирай домочадцев, госпожа, — приказал он. — В Элгине больше нельзя оставаться.

— От тебя так долго не было никаких известий, а теперь ты хочешь разрушить мой дом, даже не поприветствовав меня как следует? — Я улыбнулась, стараясь скрыть свою тревогу.

— Приветствую тебя. Я рад, что с тобой все в порядке, — он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, и я ощутила прикосновение его колючей щетины. — Что здесь нового?

— Все здоровы, хотя и заждались известий о заключении мира. У нас был гость, который привез интересное сообщение. — И я рассказала ему о визите Китила, которого прислал ко мне Торфин.

Макбет задержал дыхание:

— Значит, ты знаешь о битве в Оркнейских водах и о том, как я пытался заключить перемирие. — Он снял шлем, и я увидела, что глаза у него глубоко ввалились, а под ними лежат черные тени. — Дункан строит новые ладьи для похода на Оркнейские острова. Торфин грозит высадиться в Шотландии и просит меня о помощи.

— Помощь викингам, чтобы погубить Шотландию?! Ему нужны воины или молитвы?

— И то и другое. Он считает, что, объединив свои силы, мы сможем уничтожить Дункана. От этого выиграем мы оба.

— Ты рассказал о своих притязаниях Торфину? Нашему злейшему врагу?

— Лично мне он не враг. Он давно уже догадывается о моих планах. Более того, он уже предложил свою помощь.

— А-а, викинги надеются выиграть от того, что королем скоттов станет двоюродный брат Торфина!

— Сейчас нас не это должно заботить, а раздор между Торфином и Дунканом. Мы не знаем, где именно Торфин вторгнется в Шотландию, но можно не сомневаться в том, что он это сделает. Он может высадиться на побережье Морея или доплыть до Файфа, чтобы сразу направиться к землям Дункана. А может воспользоваться и своими землями в Кейтнессе — но это самый длинный и наименее вероятный путь.

— Что ты собираешься делать?

— Если Торфин высадится в Морее, я встречу его со своим войском и заставлю отступить. Пусть преследует Дункана сколько угодно, но прохода через свои земли я ему не дам, — несмотря на свой изможденный вид, решительно ответил Макбет. — Поэтому тебе лучше уехать из Элгина с большей частью домочадцев.

— Я хочу остаться и сражаться рядом с тобой.

— Ру, — вздохнул Макбет. — У тебя есть сын. Подумай о нем.

— Я думаю. Ему нужен дом и отчим.

— Уезжай, — устало повторил он. — Я хочу, чтобы ты уехала.

Этот приказ прозвучал как удар хлыстом. Я было начала возражать, но в этот момент у ворот раздались крики и топот копыт.

— Ру, давай договоримся. Я должен знать, что ты находишься в безопасности.

Я вздохнула и отправилась отдавать распоряжения слугам, которые уже зажигали длинные факелы, так как вокруг сгущались пурпурные сумерки.

В День воздержания следует воздерживаться от дурных и рискованных поступков, а также стараться не падать, ибо в этот день произошло падение ангелов. Именно в этот день я вместе со своими домочадцами прибыла в Кром Алт — очень древнюю крепость на каменном фундаменте, обнесенную деревянными стенами, от которых пахло плесенью. Немногочисленная ленивая прислуга довела крепость до полного запустения. Долина одобрила бы меня, если бы увидела, как я устроила всем выволочку. Мы с Мэв превратились в непоколебимых полководцев, и уже через неделю все стало выглядеть гораздо лучше.

Крепость стояла на берегу реки, куда вместе с Ангусом и несколькими телохранителями я стала выводить Лулаха, чтобы он научился ловить рыбу. Река была глубокой, а течение быстрым, но иногда мы садились в рыбачью лодку, обтянутую кожей, и наслаждались свежим ветром, дувшим нам в лица. Уловы у нас были богатыми, к тому же Ангус научил Лулаха заходить в воду и ловить мелкую рыбу руками на манер горцев. Никогда еще я не видела своего сына таким счастливым, как в тот день, когда ему удалось поймать свою первую форель.

Мы мирно и спокойно жили в Кром Алте, а Макбет охранял Элгин, пока не прислал нам сообщение о том, что снова направляется на юг, чтобы встретиться с Дунканом. По прошествии нескольких недель он заехал к нам и согрел мою постель, так что у меня вновь возникла надежда, что я смогу зачать даже в этих обстоятельствах.

Из Банхори приехал Константин, чтобы встретиться с Макбетом.

— Торфин снова заявил, что не заплатит ни единой монеты Дункану и не откажется от своих владений в Шотландии, — сообщил он нам. — Он скорее уничтожит Кейтнесс, чем вернет его обратно. Я не удивлюсь, если потом он двинется на Морей.

— Но ведь мы в Кром Алте в безопасности? — спросила я Макбета. — Или нам снова придется куда-нибудь переезжать?

— Вы здесь не в большей безопасности, чем в каком-либо другом месте, — ответил он, и я увидела, как его чело омрачила тревога.

В разгар августовской жары король Дункан снова отправил суда, чтобы упредить Торфина. И они снова были потоплены жителями Оркнейских островов. После этого Торфин собрал войска и, посадив их на военные ладьи, переплыл серые просторы океана и высадился на земли Кейтнесса. Он двинулся на юг, уничтожая все на своем пути.

Так начались долгие годы войны.