Когда утлая лодчонка, выплыв из громадной расщелины-гавани, оказалась в полосе прибоя, сама Микаэла едва не пожалела о своем опрометчивом поступке. Схватившись обеими руками за борт и согнувшись в три погибели, она боролась с ужасным приступом тошноты.

– Э, да вы совсем зеленая! – заволновался сидевший на веслах Мунго. – Я же вас предупреждал! Мой лэрд мне голову оторвет, если узнает, на что вы меня подбили!

– Вы ни в чем не виноваты, – пробормотала Микаэла. – Я сама решила ехать и выдержу эту поездку!

– Надеюсь, что так, миледи, но выглядите вы неважно.

Микаэла постаралась выровнять дыхание и стала смотреть на горизонт, чтобы не видеть разбивающихся о корпус лодки волн.

– И все из-за какого-то детеныша тюленя! – глядя на ее муки, неодобрительно покачал головой горец. – Да молодые тюлени каждый день десятками калечатся и гибнут, и сородичи спокойно оставляют раненых умирать. Слишком уж вы сердобольная, миледи. Видели бы вы, как рыбаки с дубинками охотятся на них ради шкуры, которую можно выгодно продать на рынке! Право слово, давайте повернем обратно, милосерднее оставить малыша в покое, пусть себе мирно околеет – уж больно жизнь у тюленей трудная!

– Мы должны его спасти, – повторила Микаэла, высматривая большой камень, который видела из окна своей спальни. – Уже совсем рядом, Мунго. Смотрите, вон он, на уступе!

Нос лодки с глухим стуком ударился о камень. Мунго ловко накинул веревочную петлю на один из выступов, закрепил лодку, потом помог выйти Микаэле и сам следом за ней ступил на скалу. Они осторожно подошли к тюленю и, присев на корточки, стали его рассматривать.

Пухлый, с пятнистой черно-серой шкуркой, большими черными глазами и забавной круглой мордочкой, он был совсем маленький, не больше нескольких недель от роду. Тюлененок лежал, безжизненно распластавшись на камне, но, увидев людей, начал барахтаться и бить хвостом, тщетно пытаясь доползти до воды.

– Бедняжка, – пробормотала Микаэла, наклоняясь над животным. – Посмотрите, у него кровь на ласте, он ранен! Вот почему он не может сползти вниз.

Она протянула к нему руку, и тюлень издал испуганный крик.

– Осторожно! – воскликнул Мунго. – Не дай бог, на его вопли приплывет мать. Тогда нам придется туго, потому что тюлени могут быть очень злыми – они совсем не похожи на селки из сказок.

Микаэла посмотрела на камни у берега, где резвились и спали на солнышке другие тюлени. Услышав вопль детеныша, одна самка, лежавшая поодаль от остальных, тревожно подняла голову и закричала, словно звала кого-то.

– Вот его мать! Думаю, она не против того, чтобы мы помогли ее детенышу, – решила молодая женщина и принялась осторожно ощупывать поврежденную ласту. – Я совершенно незнакома с анатомией этих животных, но, похоже, их ласты – нечто вроде нашей кисти… Кажется, у него сломана кость.

Словно подтверждая ее слова, тюлененок горестно захныкал и толкнул ее руку.

– Как спокойно он дал вам себя осмотреть, – удивленно заметил Мунго. – У вас действительно настоящий дар к целительству!

Молодая женщина улыбнулась – в детстве она всегда лечила больных птиц и животных, которые не давались в руки никому другому.

– Бедненький, – ласково погладила она маленького тюленя, – мы отвезем тебя к маме, только сначала немножко полечим… Мунго, я хочу зашить рану на его ласте – иначе он потеряет много крови. Для этого мне понадобятся иголка и шелковая нить.

– Вы хотите зашить рану тюленю? – изумленно воззрился на нее горец. – Никогда о таком не слышал! Ну что ж, вы побудете здесь, а я съезжу в замок за всем необходимым. Но сначала пообещайте, что отпустите тюленя, как только зашьете ему рану. А то, боюсь, он покажется вам таким несчастным и беспомощным, что вы решите отвезти его в замок.

– Конечно, отпущу, – согласилась молодая женщина. – Бедняжке нужна забота и любовь матери. А вы найдите в моей комнате кожаную сумку с инструментами и возьмите из нее иглы, нитки, бинт и целебную мазь.

– Слава богу, что вам не понадобился ваш тяжеленный сундук с книгами, – проворчал горец.

Микаэла звонко рассмеялась:

– Спасибо за помощь, Мунго! Похоже, я снова у вас в долгу.

– Не вижу в этом ничего плохого. Я готов сделать все, о чем бы вы ни попросили, госпожа доктор!

– Из-за Ангуса?

– Конечно, я благодарен вам за спасение отца, но это не единственная причина, – улыбнулся горец. – Дело в том, что вас больше жизни любит Дайрмид. Он попросил меня заботиться о вас, пока он в отъезде, а его слово для меня – закон!

Он взялся за весла, лодка развернулась и поплыла к замку.

Слезы навернулись Микаэле на глаза.

– Мунго! – крикнула она. – Возвращайтесь скорее! И привезите мне что-нибудь поесть, я просто умираю с голоду!

Через мгновение лодка скрылась из виду, и Микаэла улыбнулась сквозь слезы: подумать только, он сказал, что Дайрмид любит ее больше жизни! От этих слов у нее все запело внутри. Дайрмид ее любит, любит! Будь выступ, на котором она стояла, пошире, она пустилась бы в пляс, но места было слишком мало. Тогда молодая женщина уселась на самый край, свесив ноги над водой, и приготовилась терпеливо ждать – дорога в замок и обратно наверняка займет у Мунго не меньше часа.

Она посмотрела на тюленя – малыш вел себя на удивление тихо. «Очевидно, совсем обессилел от боли и потери крови», – решила Микаэла. Кровь все еще продолжала сочиться, и она перетянула ласт повыше раны жгутом из батистового платка, а потом, положив к себе на колени круглую голову малыша, стала ласково гладить по теплой, шелковистой шерсти. Тюлень покосился на нее большими, выразительными, как у человека, глазами.

– Тебе, наверное, больно и страшно, бедненький? – прошептала молодая женщина. – Ничего, все пройдет, я тебе помогу. Ты снова станешь здоровым и веселым, будешь плавать и резвиться со своей мамой.

Тюлень жалобно, совсем по-детски запищал, и у Микаэлы защемило сердце. Она положила руку на рану, надеясь понять, насколько она серьезна, и закрыла глаза, отдавшись своим ощущениям. Ее мысленному взору предстали тонкие, как у ребенка, кости, на одной из которых она ясно заметила место перелома – с зазубренными концами, как это часто бывает у детей. Такие переломы со временем срастаются сами, не оставляя следов. Пораженная четкостью своего внутреннего видения, она сомкнула руки вокруг поврежденного ласта, продолжая приветливо разговаривать с тюленем.

Детеныш зашевелился и подсунул усатую мордочку под ее руку: он явно начал нервничать. Микаэла вспомнила, что, по рассказам бывалых рыбаков, тюлени любят музыку, и запела одну из баллад Сорчи о людях-тюленях. Малыш поднял голову и смотрел на певицу во все глаза, как будто понимая, о чем ее баллада.

Когда Микаэла умолкла, он снова подпихнул носом ее руку, требуя продолжения.

– Ах ты, мой хороший! – Она погладила его по голове. – Кто знает, может быть, Сорча права и ее умершие детки действительно стали такими же, как ты, тюленятами? Может быть, они сейчас резвятся где-нибудь на берегу с твоими сородичами, беспечные и счастливые…

Она привалилась спиной к стене и задумалась. Внезапно волна плеснула ей на башмаки, и Микаэла, испуганно отодвинувшись, поджала ноги. Похоже, вода начала подниматься. Это было плохо – прилив грозил затопить узкий выступ. Скорей бы вернулся Мунго! Он привезет все необходимое, она зашьет тюленю рану, и он поправится…

Молодая женщина погладила тюленя и закрыла глаза, прислушиваясь к приглушенному рокоту прибоя. Руку с раны она не убирала, и внезапно в ладони появилось давно забытое ощущение тепла. Это ощущение с каждой минутой становилось все сильнее, пока наконец Микаэле не стало казаться, что она сидит у камина, поднеся руку к самому пламени. И в это мгновение она почувствовала, что к ней вернулся ее дар!

Нестерпимо яркий и жгучий, как солнце, огонь потек по ее жилам, наполняя каждую частичку тела. Зажмурившись, Микаэла увидела сверкающую россыпь огней, переливавшихся всеми цветами радуги. Ей показалось, что она парит среди них, словно золотая чаша, до краев полная света, тепла и любви…

Не открывая глаз, она увидела, что постепенно кровотечение остановилось, а сломанная косточка срослась.

Почувствовав, что детеныш под ее рукой снова зашевелился, молодая женщина открыла глаза и сразу наткнулась на его темный влажный взгляд, показавшийся ей пугающе мудрым и проницательным. «Похоже, легенды о людях-тюленях имеют под собой какое-то основание», – подумала Микаэла.

– Вот видишь, малыш, ты уже почти здоров, – сказала она, погладив его по голове. – Теперь все будет в порядке!

Она чувствовала ужасную слабость, но на душе было ясно и радостно: ее дар, о котором она так горевала, вернулся!

Ей вспомнилось, как очень давно, маленькой девочкой, она подобрала во дворе замка Кинглэсси раненую голубку – бедная птица сидела в ее руке тихо-тихо, не делая никаких попыток вырваться. Тогда Микаэла впервые ощутила этот поток неизбывной любви и жалости к страдающему, обреченному на гибель существу, который наполнил голубку жизненной силой, залечил ее рану. Девочка раскрыла руки, и птица, целая и невредимая, вылетела на волю.

Микаэла в тот же вечер рассказала о случившемся брату Гэвину, и оказалось, что он тоже умеет исцелять раны и недуги наложением рук. Эта таинственная способность переходила в их семье из поколения в поколение, как золотая жила проходит по пластам земли. Говорили, что бабка Гэвина и Микаэлы, которую девочка никогда не знала, обладала таким сильным даром, что ее почитали святой. Микаэла была незаконной дочерью лорда Фолкенера – грубого английского вояки. Его жена и сын после смерти матери Микаэлы приняли сироту в свою семью. Жена лорда Фолкенера, Христиана, удочерила ее, дала надлежащее воспитание, и Микаэла всю жизнь называла ее мамой. Гэвин и Христиана с радостью позволяли Микаэле помогать другим, пользуясь своим даром, и люди с благодарностью принимали ее помощь.

В Италии все было совершенно по-другому: к ее необыкновенной способности с самого начала отнеслись с подозрением, а потом и с открытым неприятием. Микаэлу обвинили в ереси, был суд, о котором она даже сейчас, спустя столько лет, вспоминала с содроганием. К счастью, рядом был мудрый и влиятельный Ибрагим, который спас ее и от сурового приговора, и от людских кривотолков. Чтобы защитить юную ученицу на будущее, он попросил ее забыть о даре, и она согласилась – отчасти из уважения к мужу, отчасти из страха перед новым судом, – хотя в душе всегда горько оплакивала свою потерю. Но в один прекрасный день в ее тесный мирок вторгся Дайрмид Кемпбелл, потребовавший от нее чуда, и жизнь Микаэлы Фолкенер устремилась по новому руслу…

Поглаживая теплый бок тюленя, молодая женщина вспомнила свою первую встречу с Дайрмидом, оставившую глубокий след в ее душе. Одиннадцать лет назад она, еще совсем девочка, встретила на поле битвы молодого хирурга, который поразил ее своей самоотверженностью и состраданием к раненым. Микаэла вдруг подумала, что ее любовь к Дайрмиду началась именно тогда, тем туманным утром, среди крови и грязи только что закончившегося боя. Так, значит, само Провидение привело ее в Перт, где им с Дайрмидом было предназначено встретиться вновь! Все вернулось на круги своя, судьба хочет, чтобы они были вместе!

Эта мысль заставила ее сердце радостно забиться. Микаэла засмеялась, откинув голову назад, и вдруг почувствовала, что тюлень заснул, согревая ее своим теплом.

Но где же Мунго? Микаэла посмотрела вниз – вода поднялась почти вровень с уступом, хлюпая у самых ее ног, и продолжала прибывать. Несомненно, вскоре она зальет и уступ… Молодая женщина огляделась в поисках нового убежища и заметила над головой несколько глубоких ниш в неровной стене, где она вполне могла поместиться вместе с тюлененком, если бы удалось до них добраться. Но до этого, конечно, не дойдет, Мунго обязательно вернется за ними. Волны лизнули край ее плаща. Она так глубоко ушла в свои мысли и переживания, что не придала никакого значения начавшемуся приливу, и теперь, когда наконец обратила на него внимание, вода плескалась уже у самых ее ног! Радость Микаэлы померкла, уступив место тревоге, а потом в душу молодой женщины закрался страх. Где же Мунго? Ведь вода вскоре зальет уступ!

Воды Микаэла всегда панически боялась, это было для нее настоящим проклятьем. Какая злая ирония судьбы: радоваться жизни, думать о Дайрмиде и вдруг понять, что вокруг только грозящая гибелью водная стихия и нет никого, кто бы мог прийти на помощь! Содрогнувшись от ужаса, молодая женщина стала следить за неумолимо поднимавшимися волнами.

– Я так рада вновь увидеть вас в нашей скромной обители после столь долгого перерыва, – расплылась в любезной улыбке настоятельница, поднимаясь навстречу Дайрмиду.

Кругленькая, с пухлыми румяными щечками, она была такого маленького роста, что рядом с ним казалась настоящей карлицей. Дайрмид всегда чувствовал неловкость оттого, что ему приходилось смотреть на почтенную женщину в прямом смысле свысока.

– Я знала, сын мой, что вы приедете к нам, когда ваш дух вновь обретет смирение и покой, – продолжала она с приличествующей монахине кротостью.

– О каком смирении вы говорите, матушка? – не понял Дайрмид. – Я приехал навестить свою жену!

– Конечно, конечно, сын мой! – кивнула настоятельница. – Следуйте за мной.

Пройдя через маленькую заднюю дверь, они миновали огород, где обитательницы монастыря выращивали целебные травы, и вышли во фруктовый сад с облетевшими яблонями и грушами, которые довольно сиротливо смотрелись на фоне пасмурного неба.

Погода не предвещала ничего хорошего – промозглый ветер сгонял на запад тяжелые грозовые облака, свинцовое море покрылось белыми барашками. Дайрмид велел своим гребцам ждать на берегу, поскольку не собирался задерживаться надолго: он хотел только еще раз попросить у Анабел свободы, а больше им говорить было не о чем. Его чувства к Анабел, пройдя за пять лет все стадии от любви до ненависти, неожиданно для него самого приобрели нейтральный оттенок, как будто речь шла о какой-то случайной знакомой, а не о женщине, которую он любил и которая так бессовестно его предала. Он еще не простил ее до конца, но его ярость и боль уже улеглись.

Открыв калитку в заборе, настоятельница провела даншенского лэрда на маленькое кладбище. Дармид озадаченно огляделся – что может делать Анабел среди могильных камней на зеленом склоне пологого холма, возвышавшегося над белым прибрежным песком? Зачем они пришли сюда?

Почтенная женщина остановилась возле гладкого серого камня с вырезанным кельтским крестом и тихо сказала:

– Ваша жена покоится здесь. Это надгробие установил ее двоюродный брат Ранальд Максуин в прошлом году, сразу после кончины Анабел.

– Она умерла в прошлом году?! – переспросил Дайрмид, не веря своим ушам.

Настоятельница с удивлением смотрела на него – судя по всему, она была уверена, что он уже давно знает о смерти жены. Дайрмид уставился на серое надгробие. Помимо креста, на нем была вырезана надпись на латыни: «Возлюбленная Анабел почила в 1321 году двадцати шести лет от роду. Покойся с миром». Дайрмид прочел надпись и вдруг почувствовал, что у него задрожали руки. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох, потом еще один. Анабел мертва… В замешательстве он потер глаза и взглянул на настоятельницу:

– Как она умерла?

– Разве Ранальд Максуин вам не сообщил? Сестра Анабел простудилась: пошла гулять на берег и попала под дождь. К несчастью, болезнь затронула легкие, бедняжка сгорела в несколько дней. Умирая, она звала вас, просила у вас прощения, и я заверила ее, что вы как человек благородный давно уже простили ей все обиды. Она отошла ко господу в мире.

Дайрмид стиснул зубы, прогоняя непрошеную жалость и чувство вины.

– А когда о ее смерти стало известно Ранальду Максуину? – спросил он.

– Он застал Анабел на смертном одре, когда приехал в очередной раз ее проведать. Я спросила его о вас, но он сказал, что вы ушли в поход с королем, и пообещал сообщить вам о кончине жены. Увы, вы не приехали на ее могилу и не прислали письма, но я вас понимаю – видимо, слишком велико было ваше горе. Кстати, от имени всех насельниц нашего монастыря хочу поблагодарить вас за щедрые дары, которые вы продолжаете слать нам даже после смерти жены.

Дайрмид кивнул – за прошедший год, не зная о смерти Анабел, он два раза посылал монастырю деньги и продукты на ее содержание.

– Я буду и впредь делать пожертвования, мать-настоятельница, – пообещал он.

– О, благодарю вас, вы очень великодушный человек! – обрадовалась добрая женщина и добавила: – Я знаю, у вас с Анабел были трудности… Надеюсь, что теперь вы простили ей все грехи. Очевидно, вы хотите побыть здесь один, не буду вам мешать.

Она повернулась и пошла к монастырю, оставив Дайрмида стоять у могилы.

Он уставился на надгробный камень невидящими глазами. Анабел больше нет, он уже целый год свободен от опостылевших брачных уз! Эта новость потрясла его до глубины души, и чтобы осознать ее умом и сердцем, ему требовалось время.

Со смертью Анабел исчезло последнее препятствие на его пути к свободе и счастью. Но Дайрмид почему-то не испытывал радости оттого, что его обидчицы больше не было на свете. Она изменилась к лучшему перед смертью, раз попросила у него прощения. Слава богу, добрая настоятельница догадалась сказать Анабел, что он ее простил, и она отошла в иной мир без тяжести на душе. Он действительно простил Анабел – в конце концов, когда-то она была его женой, хотя, как он теперь понимал, их связывало только низменное плотское влечение, а не любовь…

Настоящую любовь он познал только с Микаэлой. До нее он не мог себе даже представить, сколько преданности и понимания вмещает в себя сердце любящего человека. Почему он никогда не задумывался об этом раньше? Как жаль, что пелена с его глаз упала так поздно…

По пасмурному небу неслись темные грозовые облака, но Дайрмид, погруженный в размышления, не замечал признаков близкой бури, глядя вниз, на могильный камень. С той, чье имя было вырезано на надгробии, навсегда ушла в прошлое боль, терзавшая его сердце эти четыре года. Он наконец свободен!

Дайрмид нахмурился: что-то мешало ему насладиться долгожданной свободой. Почему Ранальд утаил смерть Анабел? Он перечитал латинскую надпись: «Возлюбленная Анабел… Покойся с миром». Странная надпись для кузена – такую мог бы заказать муж или любовник… Внезапно ужасная догадка заставила его содрогнуться. Ранальд был ее любовником! Именно он выскочил из постели Анабел той ночью в Даншене, когда Дайрмид неожиданно вернулся домой. И недаром именно к нему, в Глас-Эйлин, Анабел отправилась, когда муж попросил ее оставить его замок и обратился в церковный суд с просьбой о разводе.

Отношения Ранальда и Анабел и прежде казались Дайрмиду странными, но он никогда даже мысли не допускал, что они любовники, – это было бы слишком мерзко. Теперь их отвратительная тайна выплыла наружу, и у него опять защемило сердце от обиды – не только за себя, но и за преданную Ранальдом Сорчу.

Почему же все-таки этот негодяй скрыл смерть Анабел? Дайрмид отлично знал, что в любых делах Ранальд руководствовался прежде всего соображениями выгоды. Какую же выгоду он видел в том, чтобы скрывать от Дайрмида смерть Анабел? Почему он всячески поддерживал в шурине уверенность, что тот все еще женат?

Задумчиво откинув назад растрепанные ветром волосы, даншенский лэрд поднял голову и обвел взглядом беспокойное море. Тяжелые облака ползли на запад, как раз туда, где находился Глас-Эйлин, и внезапно в голове Дайрмида молнией сверкнул ответ на мучивший его вопрос.

Лэрд опустился на колени возле могилы, прошептал молитву, приложил пальцы к губам и коснулся им центра креста на надгробии.

– Спи спокойно, Анабел, – пробормотал он, – я больше не держу на тебя зла.

Попрощавшись с прошлым, Дайрмид вернулся на берег, где его ждала галера, и позвал гребцов. Нужно было как можно скорее попасть в Глас-Эйлин, потому что, если его догадка была верна, Сорче и Микаэле угрожала страшная опасность.