К четырем часам пополудни все гости были уже на месте, за исключением двоих: Дункана Лэнгдейла и Вардена Соуэрби. О судьбе последнего ей с ликованием сообщил Брант Девок. Оказалось, что Соуэрби потерял колесо прямо на въезде в Эмблсайд.

— Бедняга! — радостно воскликнул Брант. — Его двуколка была здорово пропорота с одного бока. Он просил передать, что будет здесь не раньше пятницы.

Стоя на нижней ступеньке парадного крыльца, Эммелайн протянула руку Бранту и не смогла удержаться от замечания:

— Я вижу, несчастье, постигшее мистера Соуэрби, сразило и вас!

Брант поцеловал воздух над ее пальцами, наотмашь снял свою касторовую шляпу и низко поклонился прекрасной хозяйке.

— В самом деле так, — подтвердил он с ангельски-невинным видом.

Она рассмеялась и приказала двум лакеям доставить мистера Девока вместе с его багажом в отведенную ему комнату. Высокий, атлетически сложенный, но при этом самый большой сумасброд из всех, кого она когда-либо знала, Брант решительным шагом направился к входным дверям, на ходу прокричав невнятное приветствие оскорбленному до глубины души Блайндерзу. Какое немыслимое сочетание противоречивых качеств, подумала Эммелайн: пустейший городской франт и при этом отличный спортсмен-любитель, золотистые кудри, взбитые облачком a la Cherubim , завязанный у горла синий в белый горошек шейный платок, жилет в желтую и темно-бордовую полоску, издали сражающий наповал любого наблюдателя, желтые рейтузы, обтягивающие крепкие мускулистые бедра, и сверх всего этого безукоризненный черный сюртук, специально сшитый, чтобы подчеркнуть ширину плеч. Этот сюртук мог бы значительно смягчить общее впечатление, производимое пестрым костюмом, если бы Брант не нацепил поверх него короткий широкий плащ, подбитый лиловым шелком. Лиловым шелком?

Лорд Конистан, которого Эмелайн за этот день видела только дважды и каждый раз всего лишь мельком, пересек подъездную аллею и подошел к ней, закончив долгую прогулку вокруг озера.

— Это был Девок? — недоверчиво спросил он.

Эммелайн кивнула.

— Меня поражает, что он так и не решил, кем ему быть: щеголем с Бонд-Стрит, или респектабельным господином в мелтонском сюртуке. Никогда в жизни не встречала второго такого вертопраха, — заметила она.

— Мне кажется, его костюм продуман во всех деталях, а цели его ясны. Он надеется сбить с толку соперников своим фанфаронством. Честное слово, начинаю думать, что Брант Девок — умнейший и опаснейший из противников!

Эммелайн рассмеялась шутке, так как Брант Девок был вовсе не из тех, кого Гарви Торнуэйт называл «продувными бестиями». Хитрость не входила в набор его спортивных навыков, любые умственные усилия и вовсе были чужды его природе, в состязаниях он безраздельно полагался лишь на свое мастерство и недюжинную физическую силу.

Бросив взгляд на Конистана, Эммелайн спросила:

— Как вам спалось? Лошади не беспокоили? Он покачал головой.

— Лошади вели себя прекрасно. Меня беспокоили овцы.

— Овцы? — переспросила она, пораженная таким ответом. — Мы не держим овец в конюшне, уверяю вас, хотя вообще-то в округе их пасется немало. Они принадлежат фермеру, который живет в самом северном конце долины.

— И все-таки это были овцы, и не одна, а несколько, как я убедился, изучив сегодня утром следы около сарая.

Эммелайн вновь не удержалась от смеха, представив себе, как несчастный Конистан просыпается ночью, разбуженный овечьим блеяньем.

— Возможно, они просто пели у вас под окном! Что-то вроде мохнатой серенады.

— Гарпия! — ответил он колкостью на колкость. — Кстати, они вовсе и не думали петь. Перед самым рассветом меня разбудил какой-то странный звук: не то шорох, не то шуршание, что-то в этом роде. Когда я вышел, чтобы разузнать, что это было… по правде говоря, я-то надеялся, что это вы пришли ко мне с ночным визитом, потому что шум был такой, будто кто-то пробирался сквозь кусты…

— Сэр! — вскричала оскорбленная Эммелайн. — Какая неслыханная дерзость? Да как вы посмели? К тому же, припомните-ка хорошенько, рядом с вашей… э-э-э… спальней нет никаких кустов!

Этот довод показался Конистану весомым.

— Вы правы. За дверями моей спальни и растет только крошечное сосновое деревце, и я полагаю, оно не могло бы произвести тот звук, который меня разбудил. Но вы совершенно уверены, что не заглядывали ко мне в сарай?

— Прекратите, Конистан! Вы прекрасно знаете, что нет!

Он улыбнулся.

— Полагаю, вы правы. Это была всего лишь фантазия неисправимого повесы.

— Несомненно.

Хотя его отнюдь не обрадовало то, с какой готовностью Эммелайн согласилась с такой его характеристикой, Конистан не подал виду. Он лишь поднял бровь и, откашлявшись, продолжал:

— Как бы то ни было, мне пришлось потуже завязать пояс халата и выйти на тропинку прямо в сафьяновых домашних туфлях. И что я вижу? Овцу с черной мордочкой, не замечающую моего приближения и в счастливом неведении почесывающую бок о стену моего сарая!

Эммелайн расхохоталась.

— Я совсем забыла, что они любят это делать. Что до вас, то мне вас искренне жаль. Удалось ли вам вновь забыться в объятьях Морфея, обнаружив, что к вашей постели не крадутся воры, убийцы или невинные девушки? Только не говорите мне, что от разочарования вы больше не сомкнули глаз с самого рассвета!

Он склонился к ней поближе и прошептал:

— Я уже совсем было заснул, когда вдруг вспомнил о вас. Остатки сна покинули меня в тот же миг, мою душу посетило прекрасное виденье: мне почудились ваши золотые локоны, волнами разбросанные по подушке. Уверяю вас, после этого я не смог бы заснуть, даже если бы захотел!

Эммелайн строго взглянула на виконта. Не могло быть ни тени сомнения в том, что он, по каким-то ему одному известным причинам, пытается с нею заигрывать. Неужели он намеревается завоевать ее сердце при помощи подобного вздора?

Вскинув ресницы, она ответила:

— Не понимаю, что вы имеете в виду, милорд. Во-первых, ложась спать, я прячу волосы под чепец, иначе их утром не расчесать, а во-вторых, осмелюсь высказать одно предположение: скорее всего, вернувшись в свою теплую постель, вы захрапели, как только ваша голова коснулась подушки. Мне ни разу в жизни не доводилось встречать джентльмена, который лишился бы сна из-за дамы. Это мы, женщины, будучи более впечатлительными, могли бы потерять сон, но мужчина — никогда? Особенно такой человек, как вы?

Она с радостью отметила, как гримаса досады искривила его губы. Конистан покачнулся на месте, ухватившись рукой за живот, и простонал:

— О, вы проткнули меня насквозь своим палашом!

Эммелайн захихикала,

— В следующий раз постарайтесь придумать что-нибудь поумнее. Я с удовольствием готова пофлиртовать с вами, милорд, но в своих ухаживаниях вы должны в меру сил избегать банальностей, таких, к примеру, как мои золотые волосы, разбросанные по подушке, и других подобных глупостей!

Услыхав вдалеке звук приближающегося экипажа, Эммелайн поняла, что это должен быть Дункан. Предупредив Конистана, чтобы он больше не морочил ей голову своим флиртом, пока не придумает чего-нибудь более остроумного, она поспешила отослать его прочь, сославшись на то, что в гостиной подан чай, а леди Пенрит со вчерашнего дня наверняка уже успела соскучиться без его милого общества.

После того, как Конистан скрылся в доме, Эммелайн выждала минуту, а затем приказала двум лакеям и груму сопровождать себя к воротам. Дункан вскоре появился в аккуратном тильбюри, в который была запряжена цугом прекрасная пара вороных коней. Когда грум вскочил на подножку его экипажа, Дункан торопливо объяснил, что передняя лошадь, как ему кажется, вот-вот потеряет подкову, и попросил старшего конюха осмотреть копыто.

— Вы очень добры, — любезно сказал он на прощанье, передавая поводья груму и легко спрыгивая на гравий аллеи. Прежде, чем подойти к Эммелайн, младший брат Конистана проследил, как грум подхватил вожжи, а потом принялся с озабоченным видом разглядывать вожака своей пары вороных. Наконец, сокрушенно покачав головой, он подошел, чтобы приветствовать хозяйку дома.

Эммелайн тепло улыбнулась ему и заверила, что мистеру Скотби, прослужившему на конюшне сэра Джайлза много лет, смело можно доверить любых лошадей.

— Мне всегда казалось, что он добрее к лошадям, чем к нашим конюхам, — усмехнулась она. — Ну а как у вас вообще обстоят дела, Дункан? Соуэрби потерял колесо возле Эмблсайда. Надеюсь, ваше путешествие проходило более благополучно?

Она заметила, что он еще больше нахмурился, меж бровей пролегла морщинка. Голубоглазый, со светло-каштановыми волосами, Дункан был одного роста с Конистаном и столь же хорош собой, хотя его красоту можно было бы назвать менее броской и более поэтичной.

— Вплоть до последнего отрезка дороги, — ответил он, — я благодарил Бога за столь приятную поездку. Но потом, как только миновали деревню, одна из лошадей захромала.

— Скотби обо всем позаботится. А теперь прошу пожаловать в дом. Блайндерз проводит вас в вашу комнату. Вы, должно быть, устали и захотите подкрепиться. Если желаете, я пошлю вам наверх немного шерри.

Она попыталась направить его к двери, но он легким жестом остановил ее, снял шляпу и, и озабоченно потирая лоб, сказал:

— Прошу вас, Эммелайн. Я хотел с вами переговорить, и сейчас, мне кажется, как раз подходящий момент. Полагаю, что вскоре вам придется заниматься по крайней мере сотней дел одновременно, и у вас вряд ли найдется свободная минутка для разговора со мной. Но мне непременно нужно с вами поговорить! Для меня это крайне важно!

Эммелайн догадалась, что он хочет поговорить о Грэйс, и решила от этого уклониться. Пусть сперва увидит ее подругу преображенной ловкими руками ее горничной и стараниями миссис Уэзерол! Она живо возразила, что очень занята уже сейчас, но бедный Дункан смотрел на нее таким умоляющим взглядом, прося выслушать его, что ей пришлось признать: нельзя оставить его просьбу без внимания, не нарушая законов гостеприимства, да и простое сочувствие обязывало ее к этому.

— Ну разумеется! — улыбнулась Эммелайн. — Прошу вас, скажите, что вас тревожит.

— Я думаю, вы и сами догадываетесь об этом, — принялся объяснить Дункан. — Боюсь, вы пробудили в сердце мисс Баттермир надежды, осуществить которые я не в силах. Мне дали понять, что вы хотели бы нас поженить еще до окончания этого месяца! Как вам могла прийти в голову такая мысль? Мы с нею почти не знакомы, и единственное, что я знаю о ней, так это то, что она — прелестное дитя с добрым нравом и чудесным цветом лица!

— Какой несусветный вздор! — с наигранной беспечностью воскликнула Эммелайн, стараясь обратить все в шутку. Она взяла его под руку и повела вверх по ступенькам. — Неужели вы думаете, что я обладаю сверхъестественными способностями? Готова признать, что вы кажетесь мне отличной парой для такой милой и доброй девушки, как Грэйс, но помимо этого, — клянусь! — единственное, что я намеревалась сделать, так это дать вам возможность получше узнать ее. Больше я ни на что не претендую. Дункан, вы сам — хозяин собственной судьбы, вы, а не я и даже не Конистан, хотя он ваш опекун. От всей души прошу меня простить, если я вас обидела или причинила вам неудобство. — Ободряюще сжав его руку, она добавила:

— А теперь позвольте одному из моих лакеев проводить вас в ваши апартаменты. Я вас разместила в одной спальне с Чарльзом Силлотом, если вы не против. Вы ведь с ним друзья.

К концу ее речи выражение лица у Дункана смягчилось. Нельзя было сказать, что он вполне доволен жизнью, но, по крайней мере, он немного успокоился и даже улыбнулся, узнав, кто будет его товарищем по комнате.

— Я почему-то думал, что мне придется де лить комнату с Конистаном, — заметил он.

Эммелайн бросила на Дункана пытливый взгляд, уловив нотку облегчения в его голосе.

— Вовсе нет! — торопливо возразила она, едва сдерживаясь от смеха. — У лорда Конистана отдельные апартаменты.

— Чему вы смеетесь? — спросил юноша, сам невольно улыбаясь. Напряжение и тревога окончательно ушли из его голоса.

— Вот об этом вам придется спросить лично у своего дорогого братца. А еще лучше попросите его показать вам спальню, в которой он провел прошлую ночь. Она… несколько необычна, но он сам виноват — приехал на день раньше, чем его ждали.

— Конистан приехал уже вчера?

Эммелайн кивнула.

— Чтобы мне досадить, конечно. Уж если вы недовольны моими действиями, когда речь заходит о мисс Баттермир, представьте себе хоть на минуту, в какой неистовой ярости должен пребывать Конистан!

Она умолкла на мгновение, раздумывая про себя, насколько откровенной можно быть в разговоре с Дунканом. Заметив, как вновь нахмурилось его лицо, и имея все основания предполагать, что столь суровое выражение вызвано не ее интригами, а деспотичным вмешательством брата в его дела, Эммелайн решила говорить всю правду до конца.

— Вы, Дункан, по крайней мере, честны. Осуждая меня за мои замыслы в отношении вас, вы действуете от чистого сердца, потому что вы не влюблены в мисс Баттермир. Но вот ваш брат в своем неприятии этого брака исходит, увы, из резонов, не делающих ему чести: он презирает ее за низкое происхождение, за скромное положение в обществе. А этого я не могу ему простить. Кстати, в этом и состоит причина нашей с ним взаимной неприязни. Мы с ним вечно на ножах!

При этих словах на Эммелайн внезапно нахлынули непрошеные воспоминания о вчерашних поцелуях виконта. Стоило ей вспомнить прикосновение его губ к своим, как ее тотчас же охватил лихорадочный озноб. Она подавила его судорожным усилием воли и мысленно велела себе успокоиться. Хотя нежные объятия Конистана доставили ей невыразимое, даже какое-то болезненное наслаждение, она все-таки не могла переменить своего отношения к нему.

— У него есть свои причины для такого неподобающего поведения в отношении мисс Баттермир, — тихонько проговорил Дункан, обращаясь скорее к самому себе, чем к Эммелайн. Она не могла даже вообразить, что он имеет в виду. У нее просто в голове не укладывалось, какими такими вескими причинами Конистан мог бы оправдать свою неучтивость по отношению к Грэйс.

Ей хотелось тотчас же потребовать у Дункана разъяснений, но тут он в смятении провел и рукой по волосам и воскликнул:

— Вот чего я не могу оправдать, так это его деспотизма! Почему он не видит, что я должен сам выбирать свой путь? Я прекрасно понимаю, что его обращение с Грэйс… то есть, я хочу сказать, с мисс Баттермир, является подчас совершенно непростительным! Вечно он смотрит на нее сверху вниз этаким злобным, сердитым взглядом. Впрочем, это не важно! По крайней мере мы с вами пришли к единому мнению, и я прошу вас лишь об одном: поговорите с вашей подругой и объясните ей мои чувства.

Они уже переступили порог дома, и к ним уже на всех парусах поспешал Блайндерз, поэтому у Эммелайн осталось лишь несколько секунд для ответа.

— Дункан, — прошептала она, — увы, это невозможно! Я говорила с вами откровенно, потому что я вас глубоко уважаю. Но предупреждаю: я не расстанусь с надеждой в один прекрасный день увидеть вас у ног Грэйс.

Он взглянул на нее в сильнейшем замешательстве.

— Но я думал…

— Со мной спорить бесполезно, — простодушно объяснила Эммелайн, слегка пожав плечами.

И тут подошел дворецкий. Поклонившись Дункану, он предложил свои услуги, чтобы проводить мистера Лэнгдейла наверх в его опочивальню.

На прощанье мистер Лэнгдейл бросил на хозяйку растерянный взгляд. Ну что ж, отметила про себя Эммелайн, теперь ему будет о чем подумать. Она вовсе не собиралась открывать ему свои планы, и сейчас при одной мысли о том, что они стали ему известны, ее охватывала дрожь. Но раз уж так случилось, раз он все знает заранее, — что ж! — единственное, что ей остается, это быть с ним как можно более откровенной.

По крайней мере в одном она не ошиблась: Дункан был полным хозяином своему сердцу, как бы ей и Конистану ни хотелось, чтобы дело обстояло иначе. Теперь ей оставалось уповать лишь на то, что он сам увидит, какое сокровище прячется за стыдливым румянцем и скверным гардеробом бедняжки Грэйс. Впрочем, последний недостаток Эммелайн уже исправила, и отныне самой Грэйс придется преодолевать свою застенчивость перед Дунканом и страх перед Конистаном. Эммелайн понимала, что пока ее подруга этому не научится, у нее нет надежды завоевать расположение Дункана.

Скрывшись в своей собственной спальне, чтобы подготовиться к первому зрелищу, задуманному в рамках турнира, Эммелайн рассмеялась про себя. Если все остальные средства не подействуют, ей придется прибегнуть к насилию и сделать то, что она однажды обещала Грэйс в Лондоне: переломать Дункану обе ноги!