Оба друга обменялись взглядами, в которых читалась покорность судьбе. В звенящей тишине раздался зычный голос Джаспера:
— Чепуха! Что я, черт возьми, не знаю Эшвелла? Он в костюме… гм… как его, бишь… Ну, драматург такой был, автор «Гамлета» и другого вздора!
В зале тотчас поднялся невообразимый гвалт — все закричали, требуя объяснений. Почему граф отдал приз Бакленду и почему он назвал костюм лорда Эшвелла не слишком удачным? И вообще, разве можно назвать поэта лучшим участником маскарада, если в костюме Шекспира его сразу узнали?
Схватив Кэт за руку, Мэри взглянула на подругу с таким состраданием, что у той снова сжалось сердце от предчувствия надвигающейся беды. Ничего не понимая, Кэт посмотрела по очереди на обоих молодых людей, потом на Мэри… Все это напоминало кошмарный сон, вязкий, затягивающий, в котором исчезает ощущение времени, а привычные предметы принимают искаженные, пугающие формы.
Между тем общее напряжение нарастало, и Кэт почувствовала, что задыхается в своем тяжелом платье и тугом корсете. Граф подал корзинку не Джеймсу, а Бакленду. В зале опять поднялся шум. Бакленд взял корзинку, и у Кэт екнуло сердце. Зачем он это сделал? И почему граф так злорадно поглядывает на нее?
— Я вручаю приз, — хозяин Личвуда сделал эффектную паузу, — настоящему лорду Эшвеллу, который целых шесть недель скрывался под именем мистера Бакленда! Согласитесь, подобный маскарад еще не удавался в наших местах никому. Никто даже не догадался о фарсе, разыгранном нашим знаменитым поэтом! Я тоже наверняка попался бы на удочку ловкого притворщика, если бы не имел чести познакомиться с лордом Эшвеллом когда-то в Лондоне. — Он поклонился Бакленду и с язвительной улыбкой добавил: — Правда, это было давным-давно, десять лет назад.
До сознания Кэт доходили только обрывки фраз: лорд Эшвелл… маскарад… ловкий притворщик… Бакленд поймал ее взгляд и сокрушенно улыбнулся, потом беззвучно произнес одними губами:
— Простите…
Кэт помотала головой, силясь стряхнуть с себя кошмарный сон. Нет, этого не может быть! Джордж — все тот же светский повеса, владелец разоренной суконной фабрики, негодник, который целовал ее у ручья, а потом проткнул ей руку в странном поединке в конюшне… Он пообещал, что она никогда не выйдет за Эшвелла… Кэт как будто ударила молния: выходит, он сам и есть Эшвелл?!
Вокруг хлопали и смеялись. Подумать только, знаменитый поэт лорд Эшвелл явился в Котсуолдские холмы инкогнито под видом скромного мистера Бакленда! Какая великолепная шутка! Но кто же в таком случае Джеймс? Просто Джеймс Монроз, друг знаменитости и сам молодой начинающий поэт? Потрясающе!
Все бросились к молодым людям с поздравлениями и изъявлениями восторга, оттесняя Кэт от новоявленного лорда Эшвелла, и она с облегчением отошла в сторону. Ей было слышно, как он звал ее, и в его голосе, обычно таком самоуверенном, звучали испуганные нотки, но она даже не посмотрела в его сторону. Подлец! Она не желала ни видеть его, ни слышать его жалких объяснений!
Толпа, образовавшаяся вокруг Бакленда и Джеймса, гудела от возбуждения, многие начали уверять, будто уж они-то догадывались, что дело нечисто. У Кэт закружилась голова. К ней подошла Мэри и взяла ее за руку.
— Прости меня, Кэт, я должна была тебя предупредить! — пробормотала она, пряча глаза.
Кэт посмотрела на нее, ощущая внутри звенящую пустоту. Боже, какой удар, как зло посмеялась над ней судьба! Этой душевной раны не залечить вовек!
— Я всегда считала, что мистер Бакленд слишком красив для заурядного владельца мануфактуры! — услышала Кэт голос миссис Криклейд. — Человек с такой внешностью может быть только поэтом, настоящим поэтом! Посмотрите, сколько чувства в его ярких голубых глазах… Нет-нет, я решительно всегда подозревала, что он лорд Эшвелл, поэт и богач с двадцатью тысячами фунтов годового дохода! Ему надо поскорее избавиться от своей фабрики, потому что человеку его положения не пристало заниматься таким прозаическим делом, как коммерция!
Кэт попросила слугу вызвать ее экипаж и, ни на кого не глядя, пошла в соседнюю комнату, где играли в карты. Джаспер, изрядно нагрузившийся портвейном, при ее появлении расхохотался.
— Выходит, ты зря старалась, Кэт! — воскликнул он.
Сэру Уильяму, который поспешил следом за Кэт, захотелось как следует отчитать сквайра. Как можно быть таким нечутким?! Ведь он видит, что на бедной девушке просто лица нет! Сейчас, как никогда, ей нужна поддержка родного человека, отеческий совет…
— Придется тебе поискать другого жениха, — продолжал пьяным голосом сквайр. — Настоящий Эшвелл ни за что на тебе не женится!
— Что за глупости, папа, как такое могло прийти тебе в голову! — попыталась урезонить его Кэт, сконфуженно взглянув на сэра Уильяма. — Я пришла сказать, что у меня разболелась голова, и я уезжаю домой, а за тобой потом вернется Питер.
— Не переживай так, Кэт! — воскликнул Джаспер, кривя губы. — Все будет хорошо. Скоро сюда занесет какого-нибудь композиторишку, и ты сможешь начать охоту за ним! — И он расхохотался своей грубой шутке.
Если бы сердце Кэт не разрывалось от горя, она бы сгорела со стыда перед сэром Уильямом, но на нее нашло какое-то странное оцепенение, словно все ее чувства умерли. Она машинально наклонилась, коснулась губами щеки отца и вышла из комнаты. Сэр Уильям с ненавистью посмотрел на мужа своей обожаемой Марианны, едва удержавшись, чтобы не заехать кулаком в его пьяную красную физиономию.
— Зачем вы так, Джаспер? — негромко произнес он. — Разве вы не видите, что она любит Эшвелла?
Лицо сквайра исказилось от ярости.
— Проклятый ублюдок! — рявкнул он. — Какое право ты имеешь вмешиваться?!
Баронет кипел от гнева, но все же нашел в себе силы сдержаться.
— Джаспер, — сказал он, — прошло столько лет, неужели вы все еще не можете простить меня и вымещаете свою обиду на ни в чем не повинной девочке? Это я виноват перед вами, и я прошу у вас прощения. Если бы вы знали, как мучает меня сознание своей вины! Единственное мое оправдание — милая Кэт.
Он резко развернулся и вышел, оставив Джаспера с открытым от изумления ртом. До этого они никогда не говорили о жгучей тайне, которая много лет стояла между ними.
Эшвелл видел, как изменилось выражение лица Кэт, как ее щеки покрылись мертвенной бледностью. Господи, она, должно быть, оскорблена до глубины души! Надо сейчас же поговорить с ней, объяснить, что он любит ее до безумия и больше всего на свете желает ей счастья, что он превратит ее жизнь в сплошной праздник, покажет ей Италию, Грецию, Ливан, весь мир!
Отвечая на вопросы, которые сыпались со всех сторон, смеясь и отшучиваясь, он не сводил с нее глаз — вот она вошла в соседнюю комнату, где весь вечер играли в карты, вышла оттуда и направилась в небольшую анфиладу комнат, отделявшую бальный зал от вестибюля. Больше тянуть нельзя, она уходит!
Бесцеремонно оборвав на полуслове миссис Криклейд, которая старательно внушала ему, что человек его положения обязан оставить предпринимательскую деятельность и посвятить себя светской жизни, он бросился вдогонку за Кэт.
Первая маленькая комнатка была пуста, а в следующей за ней гостиной сидели только Лидия и Джереми Криклейд. Лидия лениво перебирала клавиши фортепьяно, с нежной улыбкой посматривая на робкого юношу. Выскочив в последнюю перед вестибюлем комнату, украшенную четырьмя мраморными статуями, Эшвелл наконец увидел Кэт. Он громко позвал ее, но она даже не повернула головы и взялась за ручку двери, которая вела в вестибюль. Тогда он схватил ее за плечи, развернул и прижал спиной к стене.
— Вы должны меня выслушать! — горячо воскликнул он. — Я виноват перед вами, но я не предполагал, что дело зайдет так далеко… Поверьте, я не хотел вас обидеть!
Кэт уставилась на него невидящими глазами. Ей вспомнилось, что он говорил ей на свидании в конюшне, когда она призналась, что хочет выйти за Эшвелла. Как, должно быть, он потешался над ней все это время, наблюдая за ее унизительным флиртом с Джеймсом! И после этого он еще имеет наглость с ней объясняться?!
— Оставьте меня! — вне себя от ярости крикнула она, испепеляя его взглядом. — Вы — самый гнусный подонок из всех, когда-либо осквернявших своими подлостями эту землю! Я вас ненавижу!
Пораженный ее злостью, Бакленд отшатнулся, как от удара.
— Кэт, милая, я не верю своим ушам! Куда делись ваши хорошие манеры?
Ее глаза метали молнии.
— И вы еще смеете говорить мне о хороших манерах?! Вы, человек без совести и чести, наглый обманщик, понятия не имеющий о морали, прожигающий жизнь в погоне за дешевыми удовольствиями! Что ж, радуйтесь, вы славно повеселились этим летом!
— Но я хочу на вас жениться! — выпалил он, уверенный, что теперь она поймет, как он любит ее и как раскаивается в своем проступке.
— Думаете, я брошусь вам на шею, заливаясь слезами благодарности? — Кэт издевательски захохотала и скрестила руки на груди. — Вы — глупец! Я считала Джеймса лордом Эшвеллом, но это не помешало мне ему отказать! Ваши деньги и титул для меня пустой звук!
— Но я предлагаю вам не титул и не деньги, а свою руку и сердце! — с горячностью воскликнул поэт, мысленно похвалив себя за отличный слог.
Он ждал, что она наконец все поймет и упадет в его объятия, но этого не случилось. Ее взгляд по-прежнему был полон ненависти.
Кэт чувствовала, что в ее груди разгорается холодным пламенем ярость — так, наверное, запылал бы лед, если бы мог гореть.
— А это просто верх нелепости! — гневно воскликнула она. — Ваши рука и сердце имеют для меня еще меньшую ценность, чем состояние и титул!
На пороге появился дворецкий и, услышав последние слова, хотел ретироваться, но Кэт остановила его.
— Подождите! — крикнула она. — Мой экипаж готов?
Не обращая внимания на Эшвелла, который умолял остаться и выслушать его, Кэт поспешила к выходу вслед за слугой, влезла в экипаж и велела кучеру Питеру сейчас же трогать. Питер влез на козлы, экипаж качнулся и двинулся в путь.
Откинувшись на подушки, Кэт в который раз пожалела о своей сиротской доле. Если бы мама не ушла так рано из жизни, было бы с кем поговорить, обсудить, что делать дальше! Мама дала бы совет, утешила, сказала бы, что все забудется и через несколько месяцев Бакленд, то есть виконт Эшвелл, станет лишь неприятным воспоминанием. Ах, как бы они вдвоем посмеялись над этой историей…
Кэт оглянулась на украшенный колоннадой портал графского дворца и вздрогнула — тяжелые входные двери были распахнуты настежь, из вестибюля на крыльцо падал сноп света, похожий на луч маяка во мраке ночи, и в этом луче стоял и смотрел ей вслед сэр Уильям. Кэт не видела выражения его лица, остававшегося в тени.
Интересно, почему баронет вдруг решил ее проводить?
Дома Кэт первым делом отослала Мэгги спать, чтобы избежать глупых расспросов и побыть одной.
— Дура! — сказала она своему отражению в большом прямоугольном зеркале, и ей показалось, что вещи в спальне — вытертый сиреневый стул, старая кровать, гравюры на стенах и медвежья шкура — эхом ответили: «Дура, дура, дура!»
— Но ведь я его любила, — прошептала она, дотрагиваясь до зеркальной глади, и двойник в зеркале ответил прохладным прикосновением к ее пальцам. — Я… его… любила… — повторила она с паузами, вслушиваясь в свой голос, потом прижалась к холодной поверхности пылающим лбом и закрыла глаза.
Ее грудь содрогнулась от подавленного рыдания, в горле застрял комок. С трудом сглотнув, Кэт стиснула кулаки и начала постукивать ими по зеркалу, приговаривая:
— Не-на-ви-жу Эш-вел-л-ла, не-на-ви-жу Эш-вел-л-ла!
Теперь она видела все так ясно, словно у нее с глаз сняли шоры. Как он сказал тогда в старой конюшне? «Коварная судьба переплетает наших жизней нити…» Проклятый стихоплет! Ради забавы унизил ее, растоптал!
Резко отвернувшись от отражения своего искаженного болью лица, Кэт краем глаза заметила на кровати потрепанный томик любимых стихов, взяла его в руки и прижала к груди. Чарующие, пленительные строки, в течение стольких месяцев наполнявшие восторгом ее сердце, питавшие ее ум… Подумать только, их написал этот негодяй!
У нее опять болезненно перехватило горло. Значит, Бакленд — на самом деле лорд Эшвелл?! Это просто не укладывалось в голове. А ведь Саппертон как-то намекал, что Бакленд пишет стихи… Проклятый обманщик!
Размахнувшись, она изо всей силы швырнула томиком в свое отражение, и зеркало треснуло посредине. Кэт усмехнулась: две части одного целого — совсем как Эшвелл и Бакленд!
Ее отражение теперь тоже состояло из двух частей. Она смотрела на него и не узнавала себя в изящной незнакомке, разделенной извилистой линией. Да, эту молодую красавицу не сравнить с помешанной на охоте и верховой езде дочкой сквайра Дрейкотта, которая толком и поговорить не могла ни о чем, кроме пистолетов и лошадей. Новая Кэт изысканно держится, совсем как Джулия или Мэри, и способна вести светскую беседу на любую тему. Она прекрасно танцует и чувствует себя совершенно свободно в обществе. Но к чему привела эта перемена? К ужасному позору, за который некого винить, кроме самой себя. Она по собственной воле решила поймать в любовные сети Эшвелла, никто ее не неволил, поэтому и виновата в своей беде она одна!
Тесный маскарадный костюм мешал дышать, Кэт попробовала стянуть сначала один тяжелый рукав, потом другой, но они не поддавались. Петли на спине были слишком узкими, и все ее попытки расстегнуть пуговицы оказались тщетными. Застонав от бессилия, Кэт рванула бархат на плечах, и несколько верхних пуговиц одна за другой оторвались и упали на пол. Но этого было явно недостаточно, чтобы освободиться. Королевский наряд, на который ушло девять ярдов бархата, казался ей теперь настоящей западней. Надо поскорее сбросить его с себя, чтобы утихла терзающая душу боль!
Кэт закружилась по комнате, стараясь сорвать с себя платье или хотя бы дотянуться до оставшихся пуговиц. Но платье не желало ни расстегиваться, ни рваться: Мэгги подошла к обязанностям швеи слишком добросовестно. Не замечая ничего вокруг, Кэт натолкнулась на туалетный столик вишневого дерева, потом споткнулась о скамеечку для ног и свалилась на пол, сильно ударившись плечом и коленом. Несмотря на боль, она рассмеялась своей неловкости и хохотала все громче, чувствуя, что уже не в силах остановиться. Достигнув апогея, неистовый хохот превратился в рыдания, которые остаток вечера и всю дорогу домой клокотали у нее в груди и наконец нашли выход. Из глаз потоком хлынули слезы, которым, казалось, не будет конца. Кэт подползла к медвежьей шкуре, зарылась лицом в жесткий мех и начала бить кулаком по полу, не обращая внимания на боль. Она ненавидела Эшвелла за обман и за то, что любила его!
На следующее утро Кэт разбудило явственное ощущение, что произошло непоправимое несчастье. Открыв глаза, она не сразу сообразила, где находится, и, только увидев до половины оторванный зеленый бархатный рукав, все вспомнила. С трудом сев, она огляделась и застонала от досады — оказалось, что она каким-то образом ухитрилась заснуть прямо на полу, причем даже не на медвежьей шкуре, а на дубовом паркете! Боже, как болит голова, какое тоскливое мычание доносится в открытое окно со скотного двора…
Через несколько минут, собравшись с силами, Кэт сделала новую попытку снять платье. К ее удивлению, оставшиеся пуговицы тут же оторвались и покатились по полу, а платье легко соскользнуло вниз. Кэт слабо улыбнулась. И как ей это удалось после стольких безуспешных усилий?..
Поднявшись на ноги, она сбросила платье и расшнуровала корсет. В дверь тихонько постучали, и прежде, чем Кэт успела раскрыть рот, в спальню вошла Мэгги с подносом в руках. Комнату тотчас наполнил аромат свежесваренного кофе и только что испеченного хлеба.
Увидев хозяйку в одном белье на медвежьей шкуре, Мэгги и бровью не повела.
— Что-то вы неважно выглядите, мисс, — заметила она, улыбаясь одними глазами. — Как будто вас пропустили через одну из тех машин, что день и ночь стучат на фабрике!
— Спасибо на добром слове, милая, — шутливо ответила Кэт.
Поставив поднос, Мэгги подняла маскарадный костюм, аккуратно расправила его и повесила в шкаф, а корсет сложила в ящик туалетного столика. Затем она усадила хозяйку перед зеркалом, вытащила шпильки из ее растрепанных волос и начала их расчесывать медленными, плавными движениями Кэт смежила веки, чувствуя, как на нее нисходит долгожданный душевный покой. Из открытого окна опять послышалось жалостное мычание.
— Почему мычит корова? — нахмурилась Кэт. — Разве ее не подоили? Где Питер?
— Он заболел и остался дома.
— Тогда пусть о бедной скотине позаботится Томас или еще кто-нибудь из слуг! — С этими словами Кэт взяла с подноса чашку дымящегося черного кофе и сделала несколько глотков.
Стараясь не встречаться взглядом с хозяйкой, Мэгги ответила беспечным тоном:
— Кухарка слишком крепко приложилась к бутылке по случаю вашего со сквайром отъезда в Личвуд, и сейчас ей нездоровится, а у Томаса выходной, и он ушел навестить родных. Поденщики все в поле, жнут. В доме остались только мы с Вайолет.
— Тогда ступай в деревню и приведи кого-нибудь оттуда!
— Я пыталась, мисс, — сконфуженно ответила Мэгги. — Но большая часть деревенских ушли жать, а те, которых я нашла в «Лебеде и гусе», так меня отбрили, что я бегом бежала до дому. Ох, не к добру они стали такими дерзкими, видно, что-то нехорошее затевают!
— Ты хочешь сказать, что у нас некому подоить корову? — нахмурилась Кэт и сделала еще глоток.
— Некому, мисс!
Аккуратно заколов хозяйке на макушке расчесанные локоны, Мэгги опустилась на колени и начала собирать зеленые бархатные пуговки, рассыпавшиеся по полу, а Кэт взяла с тарелки ломтик хлеба с маслом.
— Тогда корову придется подоить тебе или Вайолет! — распорядилась она, жуя.
— Нет, я не могу, мисс! — воскликнула Мэгги. — Я до смерти боюсь этих рогатых тварей! Когда-то я даже хотела наняться дояркой на ферму, но не выдержала там ни одного дня. А Вайолет сказала, что лучше возьмет расчет, чем будет доить корову.
Кэт тяжело вздохнула и отложила недоеденный бутерброд.
— Принеси мне старое муслиновое платье, — скомандовала она горничной. — Что за недотепы у меня служанки! И не думай, что я не поняла, куда ты клонишь. Ты ведь прекрасно знаешь, что я с детства умею доить коров. Эх, не повезло мне с детством — в эту прекрасную пору меня обучали совсем не тому, что должна знать благовоспитанная барышня!
Уткнувшись лбом в теплый коровий бок, Кэт по очереди ритмично тянула за мягкие сосцы. С каждым ее движением из них вырывались тугие белые струйки и били в стенки деревянной бадьи, быстро наполняя ее парным молоком. Девушка рассмеялась — подумать только, вчерашняя королева Елизавета сидит на скамеечке в хлеву и доит корову! Впрочем, разве можно было поступить иначе? Бедная скотина мычала так жалостно! К тому же в эту пору сюда вряд ли забредет кто-то из знакомых и увидит ее в таком неподобающем виде.
Корова начала удовлетворенно вздыхать, и Кэт ласково погладила ее по рыжему с белыми пятнами боку. День выдался теплым и безветренным. Закрыв опухшие от слез глаза, Кэт прислушалась — в денниках, переминаясь с ноги на ногу, хрупали сено лошади, тихо ржала Диана, блеяли овцы, которых пастух гнал на пастбище, а на сеновале, под самым потолком, щебетали в своих гнездах воробьи и ласточки… Музыка обыденной, но такой чудесной жизни! Кэт захотелось раствориться в ней, забыв обо всех бедах и обидах. Пожалуй, при ее навыке доить коров без куска хлеба она не останется. Она представила себе, как станет простой поденщицей, будет ходить за скотом, убирать конюшни, доить коров, чистить лошадей, а потом скакать на них по полям и холмам, подставив холодному ветру разгоряченное лицо… Кэт приложила руку к щеке — лицо у нее действительно горело. И неудивительно, ведь она проплакала почти всю ночь…
Внезапно почувствовав рядом какое-то движение, Кэт обернулась — ее взгляд наткнулся на чьи-то тщательно начищенные сапоги. Они почти не запылились и так ярко блестели, что Кэт даже подумала, не добавляет ли их владелец в ваксу шампанского по примеру Руперта Уэстборна. Мысли в ее голове текли медленно и бессвязно — она никак не могла стряхнуть с себя странное оцепенение, охватившее ее после страшной ночи.
— Разве у вас нет слуг, чтобы подоить корову? — произнес голос Эшвелла.
Кэт вздохнула.
— Кучер Питер заболел, — начала она объяснять, удивляясь про себя, как устало и бесстрастно звучит ее голос, — кухарка напилась, Мэгги скорее умрет, чем прикоснется к корове, у Томаса выходной день, Вайолет считает такую работу ниже своего достоинства, а деревенские прийти не захотели… — Она наконец подняла на Эшвелла глаза и заметила, что он нахмурился. — Мэгги говорит, что там затевается что-то нехорошее, бунт, наверное!
Чувствуя себя совершенно разбитой, Кэт снова уткнулась лбом в теплый бок коровы и, превозмогая усталость, продолжала доить.
— Да и как беднякам не бунтовать? — добавила она тихо. — Хлеб в этом году не уродился, а Саппертон в довершение ко всем бедам закрыл свою мельницу возле Стинчфилда. Боюсь, что зимой очень многим грозит голод!
Хотя Мэгги и сказала ему, чем занимается Кэт, Эшвелл все-таки был поражен и до глубины души растроган тем, что увидел в коровнике. Самая очаровательная на свете доярка сидела на скамеечке под коровьим брюхом, с улыбкой устремив в пространство мечтательный взгляд. На полу тут и там валялись клочки сена, сухие травинки пристали к подолу поношенного синего платья, луч света из оконца под потолком играл на рыжих волосах…
Сердце Эшвелла затрепетало от любви и нежности. Кто еще мог бы решиться на такое, кроме Кэт Дрейкотт? Амелия предпочла бы умереть с голоду, но и пальцем не прикоснулась бы к корове, Кэт же просто выполняла то, что считала своим долгом, не пытаясь переложить ответственность на других.
Милая, родная Кэт! Только сейчас, глядя на ее согбенную фигуру, Эшвелл понял, как ненавидит пустой, беспечный Лондон с его бессмысленной суетой, сплетнями и погоней за удовольствиями. Кэт — вот кто живет настоящей, полнокровной жизнью, в одиночку борясь со своими бедами, ни у кого не прося помощи! Единственное ее прегрешение — попытка завести роман с нелюбимым человеком, но за это она уже жестоко наказана.
Он посмотрел на ее склоненную голову, на трогательный пучок на макушке, в котором тоже застряло несколько соломинок, и улыбнулся: она все-таки не смогла переступить через себя и выйти замуж без любви!
Когда Джеймс подробнейшим образом рассказал ему про розыгрыш с помолвкой, Джордж поначалу был изрядно уязвлен недостойной выходкой друга. Но по здравом размышлении он покаянно признал, что иного отношения и не заслужил. Разве он сам не стремился побольнее ранить Кэт, наказать ее за обиду, причиненную совсем другой женщиной — Амелией? Он был так озлоблен на весь мир, что был готов даже разбить бедняжке сердце, но — ирония судьбы! — вместо этого отдал ей свое…
У Эшвелла перехватило горло. Он вдруг понял, что ему никуда не уйти от любви к Кэт, как не уйти от самого себя. Ему захотелось броситься к ней, обнять, увезти из поместья и вообще из Англии — в Париж, Италию, Грецию, куда она только пожелает! Он хотел дать ей возможность насладиться всеми красотами мира, насытить впечатлениями ее тонкую поэтическую душу, страстную, неуемную, жадную до жизни, которую он понимал и любил как свою собственную.
Но как заставить Кэт выслушать его? Эшвелл потерянно вздохнул — любовь совершенно спутала его мысли, он не мог подобрать нужных слов. Надо же, знаменитый сердцеед и дамский угодник, он растерялся, словно влюбленный мальчик, не зная, как начать разговор.
Когда деревянная бадья до краев наполнилась молоком и довольная корова принялась жевать сено, Кэт поднялась на ноги и направилась к дверям, как будто в коровнике, кроме нее, никого не было.
— Постойте, Кэт! — воскликнул удивленный Эшвелл. — Мне надо с вами поговорить!
Она обернулась, прижимая к себе обеими руками бадью.
— О чем? Надеюсь, вы не будете отрывать меня по пустякам, милорд, — у меня, как видите, очень много дел!
— Вчера мы расстались не самым лучшим образом, — пробормотал он, так и не придумав, с чего начать. — Но утро вечера мудренее, и я надеялся…
Кэт казалось, что сердце у нее окаменело.
— Вы правы в одном, милорд, — бесстрастно ответила она, — мы действительно расстались, и расстались навсегда. Вы сполна насладились сельской идиллией у нас в Чипинг-Фосворте и теперь можете ехать в свой Лондон. — Кэт хотела закончить этой фразой, но не удержалась и сердито добавила: — Я только не понимаю, почему мои земляки так легко простили ваш гнусный маскарад! Впрочем, среди них немало отъявленных подхалимов, готовых душу прозакладывать за расположение такой знаменитости. Они простили вас, лорд Эшвелл, но не я! — Она припомнила, с какой горячностью он обличал ее желание заполучить богатство и титул Эшвелла. Страшно подумать, что все это время он нагло обманывал ее и притворялся! — Вы лживый, двуличный негодяй, милорд! Я вас презираю!
— Кэт, милая, не надо так со мной, пощадите! — Эшвелла охватила паника: а вдруг она не простит его никогда? — Я люблю вас больше всего на свете! Мой поступок отвратителен, я признаю, но что мне оставалось делать, когда вы откровенно рассказывали о своих видах на мое состояние?
— Я вела себя предосудительно по отношению к вашему другу Джеймсу, но с вами я была абсолютно честна! Вы спрашиваете, что могли бы сделать тогда? Сказать правду! Если бы вы признались, что вы лорд Эшвелл, то ничего бы не случилось, а сейчас уже ничего не поправишь! Кстати, — в голосе Кэт зазвучали истерические нотки, — может быть, вы открыли еще не все свои тайны? Вдруг вы принц-регент инкогнито или сам король Георг? В общем, я сыта по горло вашими обманами, лорд Эшвелл, и прошу оставить меня в покое!
Она резко отвернулась и, расплескивая молоко, пошла к дверям, но Джордж догнал ее и взял за руку.
— Не уходите так, Кэт! Не позволяйте своей гордости одержать над вами верх и разлучить нас! Я знаю, вы тоже меня любите… то есть я хочу на это надеяться…
Кэт подняла на него полные боли глаза. Если любовь и жила еще в ее сердце, то она ушла далеко-далеко, в самый потаенный уголок.
— Гордость — это все, что у меня осталось, не считая нового гардероба, совершенно, впрочем, бесполезного…
В полной растерянности он отпустил ее руку. Как пригодился бы ему сейчас дар знаменитого обольстителя, умеющего убеждать даже самых неподатливых женщин! Но увы, никогда еще Эшвелл не чувствовал себя таким беспомощным.
— А вы подумали о своем будущем? — выпалил он, стараясь ее удержать. — Вы должны выйти за меня, Кэт, у вас просто нет другого выхода!
Она круто развернулась к нему, кипя от гнева:
— Вот как вы заговорили?! Но разве вы не помните, что, несмотря на свое трудное положение, я отвергла предложение мнимого лорда Эшвелла? И после этого вы рассчитываете, что трудности вынудят меня упасть к вашим ногам? Если так, то вы самонадеянный глупец! Я отказала Джеймсу потому, что не питаю к нему сердечной привязанности, и отказываю вам, потому что не могу любить такого наглого, самовлюбленного негодяя!
Ее слова ранили его в самое сердце, и отчаяние толкнуло его на новую ошибку — он попытался обнять разгневанную девушку, забыв о том, что она держит в руках бадью с молоком. Кэт увернулась и опрокинула на него бадью, окатив молоком с головы до ног. Опешив, Эшвелл с ужасом посмотрел на нее, а Кэт, с удовлетворением оглядев дело своих рук, поставила пустую посудину на пол и величественно удалилась.
Эшвелл вытащил из кармана платок и начал вытирать лицо, волосы и сюртук, но неожиданно запрокинул голову и расхохотался. Ах, какой же он идиот! Ему показалось, что даже лошади в стойлах смеются над ним. Что он наделал?! Из-за своего проклятого притворства, жажды удовольствий, гордости и желания побольнее уязвить Кэт он может потерять ее навсегда!
Но что плохого было в ее намерении выйти замуж за Эшвелла? Она только хотела обеспечить свое будущее и спасти то, что ей дорого! В отличие от нее Амелия всю жизнь утопала в роскоши, тратила тысячи фунтов на наряды, украшения и всякую мишуру, ни в чем не зная отказа. В конечном счете, эта вседозволенность ее и погубила.
Эшвелл вспомнил, как однажды явился к Амелии, не предупредив, и застал ее и Саппертона в самой интимной обстановке. Что он пережил в этот момент — не описать словами! Вне себя от гнева, он хотел вызвать графа на поединок, но мерзавец только рассмеялся ему в лицо, а Амелия с жеманной улыбочкой посоветовала обманутому поклоннику не быть глупцом. Ее лицо и теперь стояло у Эшвелла перед глазами.
Как он ни убеждал ее, что, несмотря на многообещающие взгляды и поцелуи, Саппертон никогда на ней не женится, она не желала ничего слушать. К несчастью, он знал графа гораздо лучше бедной Амелии, и три недели спустя, когда мерзавец Саппертон бросил ее, уехав в Вест-Индию, она убила себя огромной дозой опийной настойки. Прекрасная, легкомысленная, неосторожная Амелия…
Вернувшись в дом, Кэт почувствовала себя гораздо лучше, чем утром, — работа на свежем воздухе взбодрила ее, да и на душе после разговора с Эшвеллом немного полегчало. Конечно, она дала волю чувствам, но разве он не заслужил такой отповеди?
С кухни послышался негромкий стон, и девушка заглянула туда — на высоком табурете сидела тучная немолодая кухарка и стонала, схватившись обеими руками за голову.
— Как ты себя чувствуешь? — сдерживая раздражение, спросила Кэт с напускной беспечностью. — Я, например, прекрасно! Правда, очень устала и проголодалась, ведь в Личвуде мне пришлось танцевать весь вечер напролет, а дома — доить корову.
— Доброе утро, мисс, — еле ворочая языком, пробормотала кухарка. — Прошу прощения, сегодня я не в лучшей форме…
— О, не беспокойся обо мне, милая, отдыхай! — язвительно ответила Кэт. — Спешить мне некуда, я вполне могу подождать. Когда почувствуешь себя лучше, не сочти за труд, приготовь мне немного ветчины, яичницу с беконом, бутерброд и чашку кофе.
Ответом ей был новый стон, и Кэт, посчитав свою задачу выполненной с лихвой, вышла из кухни.
В холле к ней бросилась Вайолет.
— Я не знала, что мне делать, мисс, — запричитала она, глядя на хозяйку широко открытыми испуганными глазами. — Я предупредила, что вы заняты, но он вошел и теперь ждет вас в библиотеке!
— Кто? — встревоженно спросила Кэт, машинально приглаживая растрепавшиеся волосы.
— Сам граф, лорд Саппертон! — с благоговейным страхом в голосе проговорила служанка. Кэт вздрогнула и ухватилась за перила лестницы.
— Передай его светлости, что я сейчас буду, — сказала она и поспешила наверх — надо было срочно переодеться, чтобы не дать этому негодяю нового повода для злорадства. Однако на первой площадке она неожиданно остановилась и обернулась к служанке: — Где отец? Тоже в библиотеке?
Вайолет кивнула. Кэт повернулась и уже медленно, на ватных ногах стала подниматься дальше. Она догадалась, что означает этот визит!
Остановившись на пороге, Кэт оглядела длинную узкую комнату с книжными шкафами вдоль стен, залитую полуденным солнцем. С застекленных створок на нее смотрели изломанные отражения отца и графа. Сквайр сгорбился в. низком кресле возле камина, бессильно свесив руки между колен, осунувшийся и поблекший. У Кэт сжалось сердце — такой потухший, отрешенный взгляд, как у него, обычно бывает лишь у глубоких старцев.
Лорд Саппертон был явно в приподнятом настроении, но его вид показался сегодня Кэт особенно зловещим. Она подумала, что души обоих изломаны так же, как их отражения, только душу Джаспера исковеркала безжалостная судьба, насылавшая на него несчастье за несчастьем, а душу Саппертона — его собственные алчность и эгоизм.
Поколебавшись, Кэт наконец отпустила ручку, и тяжелая дверь бесшумно закрылась у нее за спиной. Для встречи с графом она переоделась в простое утреннее платье сизо-серого цвета, попросив Мэгги стянуть ей волосы на затылке в скромный узел. Нравиться графу Саппертону ей хотелось меньше всего! Не замечая его протянутой для приветствия руки, она прошла через комнату и встала рядом с отцом.
— Вы хотели поговорить со мной, лорд Саппертон?
Нисколько не обескураженный холодным приемом, Саппертон подошел к небольшому столику возле бархатной кушетки напротив камина. На столике лежал пергаментный свиток, перевязанный темно-красной ленточкой.
— Да, я имею кое-что вам сообщить, и думается, мое сообщение вас весьма заинтересует, мисс Дрейкотт, — сказал он и с улыбкой протянул ей свиток.
Пергамент был старый, пожелтевший от времени, и девушка сразу поняла, что это документ о праве собственности на имение. Она подняла на графа яростный взгляд, и Саппертон, прижав к груди руку, похожую на лапу хищной птицы, сказал извиняющимся тоном:
— Только не обвиняйте меня во всех смертных грехах, Кэтрин, я не сделал ничего дурного, чтобы это заполучить. Единственное, о чем я пекусь, — ваше благо, поверьте!
— И не подумаю! — кипя от возмущения, воскликнула Кэт. — Как у вас язык поворачивается говорить о моем благе, когда вы только и делаете, что занимаетесь грязными интригами?!
Саппертон неторопливо обогнул столик и уселся на вытертый бархат кушетки, скрестив длинные, похожие на палки ноги.
— Кто-то все равно купил бы ваше имение у его нового владельца, лорда Тервелла, — спокойно пояснил он. — А поскольку Тервелл сначала обратился ко мне и предложил очень выгодные условия, я, естественно, отказаться не мог. К тому же, по моим расчетам, при правильном использовании эти земли принесут мне огромную прибыль.
— Что вы имеете в виду?
— Я намерен превратить все поля вдоль реки Черинг в пастбища для овец.
— Но что же будет с бедными крестьянами? — в отчаянии вскричала Кэт. — Они останутся без работы, а значит, и без средств к существованию!
— Меня это не касается, — развел руками Саппертон. — Однако, учитывая вашу озабоченность на сей счет, я мог бы пойти на некоторые послабления, если вы пожелаете… — Он с многозначительным видом замолчал, ожидая реакции Кэт.
Она развернула свиток и просмотрела его — права владельца имения ограничивались только по части порядка наследования, но продавать его по желанию владельца не запрещалось. И Джаспер сделал именно это. Теперь у нее не было даже крыши над головой…
Кэт подошла к окну, из которого открывался величественный вид на холм Бердлип, увенчанный шапкой густого букового леса. Боже, неужели она теперь здесь чужая?! Да и была ли когда-нибудь своей? Ведь на самом деле ничто и никогда в Чипинг-Фосворте ей не принадлежало, хотя она и дочь сквайра! Только сейчас эта истина встала перед Кэт со всей ужасающей ясностью. Имение передавалось исключительно по мужской линии; предполагалось, что владелец сам позаботится о своих дочерях, отложив для них приданое.
Тяжело вздохнув, Кэт повернула голову и встретилась с мутным, отрешенным взглядом отца.
— Прости меня, Кэт, — пробормотал он и помотал головой, словно не вполне осознавал, что происходит и где он находится.
— Неужели ты даже не известил о потере имения своего единственного наследника? — спросила Кэт с горечью. — Мистер Клив имеет право знать, что произошло, ты должен ему сообщить!
Лицо Джаспера приобрело упрямое выражение:
— Я ничего ему не должен, запомни раз и навсегда!
Лорд Саппертон встал и подошел к Кэт.
— Кажется, где-то поблизости блеют овцы? — с наигранным воодушевлением заметил он. — Ах да, на ферме Брока есть небольшое стадо. Что ж, скоро их здесь будет намного больше! Я поведу хозяйство по-новому, образцово: никакой пшеницы, только пастбища и огромные отары овец. Это будет великолепно!
— Я слышала, вы закрыли мельницу в Стинчфилде? — тихо спросила Кэт.
— Удивительно, как быстро разносятся новости среди наших холмов и долин! — насмешливо фыркнул он. — Вы совершенно правы, я закрыл мельницу в Стинчфилде, и теперь работает только мельница в Тодбери. Ловко придумано, не правда ли? По моим расчетам, цены на муку удвоятся или даже утроятся!
Поймав презрительный взгляд девушки, он расхохотался:
— Не всем же быть такими щепетильными, как вы, Кэтрин! Вы бы видели, как сверкнули глаза мистера Криклейда когда я сообщил ему о закрытии мельницы! Хотя его жена всячески открещивается от прежней жизни, в душе они остались торговцами, для которых нет большего удовольствия, чем выжать из покупателя лишний грош. Как говорится, кто хоть однажды стоял за прилавком, останется купцом навсегда.
— Вы ужасный человек, — прошептала Кэт, сжав в руке свиток.
— Зато мы с вами прекрасно понимаем друг друга, — улыбнулся граф. — Так на какой день назначить венчание? Приготовления займут некоторое время, ведь в наших местах нет епископа, который дал бы разрешение на брак без оглашения. — Саппертон вплотную придвинулся к Кэт, и она чуть не задохнулась от резкого, с примесью горечи, запаха его одеколона. — Конечно, я мог бы съездить за специальным разрешением в Челтенхем, но не хочу оставлять вас ни на минуту!
Граф разжал ей пальцы и взял свиток.
— Одно ваше слово, и я исполню все ваши желания! — продолжал он низким страстным голосом. — Если захотите, я снова открою мельницу, и сквайр Криклейд останется с носом. Что же касается имения, — граф похлопал свитком по затянутой в перчатку ладони, — я могу вернуть его сквайру Дрейкотту, и здесь все останется, как было.