Лорд Кингзбридж сидел в небольшой комнате, расположенной в задней части его дома. Уже несколько лет она была его любимым убежищем, где он наслаждался возможностью отдохнуть от всех и вся. Он сидел в глубоком кресле, опершись подбородком на руку, и то и дело испускал тяжелые вздохи, между которыми проходило не больше двух с половиной минут. Время он отслеживал по часам, громко тикавшим на каминной доске перед ним. Обстановка комнаты была скромной и состояла только из кресла, скамеечки для ног и стола из красного дерева, на котором стояла большая коробка нюхательного табака. Коробка была открыта и крышка лежала рядом на полированной поверхности стола. Вдоль стен тянулись ряды книжных полок с толстыми томами в кожаных переплетах – коллекция, собранная его дедом больше полувека назад. Завершали убранство комнаты две старинные французские фарфоровые вазы и лежащий на полу узорчатый красно-зеленый ковер. Зеленые бархатные шторы свисали с золотистого карниза по бокам узкого окна, выходившего на конюшенный двор.

В теплые месяцы поздней весны и лета, когда в камине не зажигали огонь, он ставил перед очагом большую расшитую ширму. И сейчас она была здесь, перед ним, напоминая о лучших днях его жизни.

Ему подарила ее Гвендолин на годовщину их свадьбы, за год до того, как она… Во всяком случае, за какое-то время до этого. Он смотрел на сложную вышивку – прелестные желтые и розовые розы в обрамлении листьев на темно-зеленом фоне. Он всегда любил эту ширму, и хотя мало разбирался в искусстве вышивания, но понимал, что для ее создания потребовалось немало усилий и мастерства. Только одно удивляло его все эти годы в подарке его жены – он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь видел ее с иголкой в руках. Никогда пяльцы не портили своим видом его гостиные, и, насколько он помнил, Гвендолин была живым, неугомонным созданием, таким же, как Джулия. Поэтому было непонятно, когда же она находила время для такой сложной работы! Это была тайна, которую его бедная жена унесла с собой в могилу много лет назад.

Он снова вздохнул, разглядывая ширму. В левой руке он держал бокал бренди. Виконт был уже немного пьян и рад этому. В последнее время его тяготила повисшая в доме напряженность, которая, казалось, пропитывала воздух, которым он дышал, и все эти дни у него болезненно ныло сердце.

Он надеялся, что, после того как Джулия приняла предложение Эверарда, Диана покорится судьбе и смирится с тем, что она потеряла капитана навсегда. Вместо этого, черт побери, она, кажется, затеяла какую-то кампанию, обрезала свои волосы – хотя, ничего не скажешь, ей это очень шло! Однако ее намерения были совершенно очевидны, как у конного полка, который поднимает свой штандарт и выступает в открытом поле навстречу противнику. Но самое интересное, что Эверард упорно не хотел ничего понимать. Все это было очень странно!

Он снова вздохнул, сделал большой глоток из бокала, словно это была кружка с пивом, вдохнул от души взятую щепоть табака и снова положил подбородок на руку и глубоко задумался. Его немигающий взгляд застыл на лепестках нежных роз, украшающих ширму. Он чувствовал, что должен вмешаться, но, черт возьми, он ненавидел встревать в такого рода дела, особенно между дочерьми.

Как раз когда он собрался снова поднести бокал к губам, он услышал легкий стук в дверь. Он повернул голову на этот звук и, хмуро глядя на обшитую дубовыми панелями дверь, хриплым голосом разрешил войти. Дверь открылась, сначала из-за нее показалась голова Феб, а затем и вся ее прелестная фигура. Он попытался встать с кресла ей навстречу.

– Феб! Что? Вы еще здесь? Пришли снова терзать мое сердце? – вырвалось у него. Но тут он перевернул бокал с бренди на свои черные панталоны, споткнувшись о скамеечку, стоящую перед креслом, и с грохотом растянулся перед камином. Бокал со звоном разбился.

Виконт несколько раз удивленно моргнул, и где-то в уголке его мозга смутно промелькнула мысль, что, может быть, – но только может быть! – он выпил бренди больше, чем следовало. Сообразив, что будет не слишком вежливо беседовать с Феб в таком положении, он попробовал встать, но безуспешно. Все так запуталось! Почему Феб еще здесь? Было уже далеко за полночь. Конечно, его дочери уже легли спать! А она пришла смущать его покой, хотя какой уж может быть теперь покой в этом доме! И выглядит она с этой новой прической так же очаровательно, как тогда, когда он впервые увидел ее. Ее фигура все еще под стать Венере, и только что он имел возможность заметить, что ее лодыжки исключительно изящны, поскольку именно их, а также отделанный бахромой край ее фиолетового платья он мог сейчас видеть, учитывая его близость к полу.

– Роберт Хартланд! – услышал он ее голос. – Как вы можете быть пьяны, когда я хочу сообщить вам нечто важное? О дорогой, осторожнее, повсюду стекло!

– Я разбил бокал, и надо убрать осколки. Не то миссис Шипстор задушит меня в моей же постели!

Он увидел, как Феб опустилась на колени и начала поднимать осколки с ковра.

– Моя дорогая девочка! – воскликнул он. – Что, черт возьми, вы делаете? Ковер почистит одна из горничных. Вы не должны…

Она показала ему осколок разбитого бокала. Встряхнув головой, виконт непонимающе посмотрел на него и наконец сказал:

– Я разбил его, когда упал. – Он снова попытался принять сидячее положение и привалился к камину.

– Да, – ответила Феб, продолжая поднимать стекла и осторожно держа их в руке. – Я видела. Вы не ушиблись?

Лорд Кингзбридж положил руку на лоб и закрыл глаза. Он честно изо всех сил пытался понять, о чем Феб только что спросила его, но усилия были напрасными. Продолжая закрывать лицо рукой, он быстро взглянул сквозь пальцы и спросил:

– Что вы такое, черт побери, только что сказали?

– Вы ушиблись, Роберт? Вы упали. Вы у-шиб-лись?

Она закончила собирать осколки, подобрав все, что смогла найти, и теперь внимательно смотрела на него, наклонившись совсем близко к его лицу.

Он оскорбился, то есть не то чтобы по-настоящему оскорбился, но должна же у него быть гордость, в конце-то концов!

– Не надо говорить со мной, как с ребенком. Нет, я не ушибся! По крайней мере – о, дьявол его возьми! – какое мне дело до того, ушибся ли я!

Феб ласково улыбнулась ему, потом встала на ноги и пошла через комнату, чтобы положить осколки на одну из книжных полок. Кингзбридж наблюдал за ее движениями и никак не мог понять, то ли это он качается так, то ли она так покачивает бедрами при ходьбе. Он почувствовал, как в нем поднимается желание, и был так удивлен, что икнул.

– О дорогой, – услышал он ее голос, когда она подошла и наклонилась, чтобы взять его за руку. Затем она потянула его к себе, пытаясь помочь ему встать на ноги. – Ну что мне с вами делать? Мне так нужно было поговорить сегодня вечером с вами, Роберт. По крайней мере, попробуйте встать.

Ему нравился исходящий от ее волос легкий аромат роз.

– Вы моете волосы розовой водой? – внезапно спросил он, нежно притягивая ее – по крайней мере, ему казалось, что делает это нежно, – к себе, чтобы зарыться лицом в ее темных локонах.

– Роберт! – воскликнула она. – Осторожнее! Я могу не удержаться…

И с этими словами она, к большому его удовольствию, упала в его объятия.

Ему самому показалось странным, что он не мог толком понять ее слова, не мог даже заставить себя встать со стула и вежливо поприветствовать Феб, однако стоило ей оказаться в его объятиях, как он прекрасно понял, что он должен делать, и его мозг и тело отлично слушались его.

Феб почувствовала, как он страстно ищет ее губы. Так много лет она мечтала об этом, что сначала даже не поверила, что Роберт действительно целует ее. Она слышала его тяжелое прерывистое дыхание, и счастье захлестнуло ее всю, когда она ощутила прикосновение губ мужчины, которого любила.

– Феб! Феб! – бормотал он, покрывая поцелуями ее волосы, щеки, нос. Внезапно ее осенила ужасная догадка, что он забыл, где находятся ее губы, и она чуть не рассмеялась.

Услышав ее смешок, Кингзбридж оторвался от нее и посмотрел с удивлением. Потом он взял ее за подбородок и поднял его, чтобы лучше видеть ее лицо. – Феб, – произнес он с раскаянием в голосе, качая головой. – Что я делаю? Почему вы позволили мне целовать вас?

– Не хотела бы окончательно смущать вас, Роберт, – ответила Феб, – но вы не оставили мне выбора. Вы были очень настойчивы, и, если обратите внимание, вы все еще держите меня в своих объятиях.

Опасаясь, что он поймет ее неправильно, поскольку его состояние едва ли позволяло ему адекватно реагировать на ее шутки, она любовно обвила руками его шею и склонила голову ему на плечо.

К большому ее удовольствию, он прижал ее к себе и обнял крепче.

– Простите меня, Феби, – сказал он, называя ее именем, которое придумала ей много лет назад Джулия. – Голова у меня как чугунная. Я теперь не могу выпить и глотка бренди, чтобы не потерять рассудок. Черт возьми, моя дорогая, но мне так нравится целовать и обнимать вас, хотя я знаю, что не должен этого делать. Не должен! Черт, ведь вы же сестра Гвендолин! Это нехорошо.

– Не думаю, что Гвинни тоже так подумала бы, – ответила она тихо, прижимаясь щекой к его галстуку.

Он только вздохнул и икнул в ответ, и его молчание обнадежило Феб. Потом она закрыла глаза и наслаждалась нежными словами, которые он говорил ей, хотя знала, что на следующее утро он едва ли вспомнит их.

Моя дорогая, моя дорогая.

Она ждала больше двадцати лет, чтобы услышать от него эти драгоценные слова, сказанные с такой нежностью. Быстрые горячие слезы обожгли ее глаза. Она глубоко вздохнула, наслаждаясь его объятиями. «Роберт, Роберт!» – хотелось закричать ей. Она страстно желала сказать ему о своей любви, но знала, что время для этого еще не пришло.

Наконец она опустила руки, обвивающие его шею и, несмотря на протесты, выскользнула из его объятий. Потянув его за руку со всем напряжением своих слабых женских сил, она наконец заставила его подняться и усадила в кресло.

Потом села на скамеечку перед ним и взяла его за руки.

– Вы должны выслушать меня очень внимательно, Роберт. Я бы очень хотела остаться здесь с вами, но не могу этого сделать.

– Нет, нет! Конечно, нет! Уже поздно! Вам пора ехать!

– Да. Но перед тем как уйти, я должна кое-что сказать вам. Диана попросила меня поговорить с вами об одном деле, в сущности, ничего особенного, но она боится, что вы откажете ей.

– Моя голова не очень ясно соображает, моя дорогая, – сказал он медленно и с видимым усилием. – Лучше переходите прямо к сути.

– Что ж, дело вот в чем – нам нужно, чтобы вы взяли секретаря, который помог бы в организации свадебной поездки Джулии.

– Уфф, – выдохнул лорд Кингзбридж, небрежно махнув рукой. – Наймите хоть дюжину, если это доставит вам удовольствие. Делайте, что считаете нужным.

– В данной ситуации нам нужен только один.

– Тогда я не вижу, в чем трудность. От одного лишнего человека издержек немного. Возьмите любого, кто вам подойдет. Я оставляю это на ваше усмотрение или на усмотрение Дианы. Но, откровенно говоря… Мысли вязнут у меня в голове, как тяжелые сапоги в грязи… Я не понимаю, зачем ей понадобились вы, чтобы просить меня об этом. Почему она решила, что я не соглашусь?

– По одной простой причине. Она хочет нанять Лоуренса Эш… то есть Бишэмпа.

– Лоуренса? Зачем, он же богат, как Крез? Или… о Господи! Он что, проигрался? Только не говорите мне, что он проиграл все свое состояние!

– Нет, нет! – заверила его Феб. – Но он как раз подходит на эту должность. И он готов отправиться в эту поездку и улаживать все трудности, которые, несомненно, будут возникать в пути.

Он покачал головой, недовольно хмурясь.

– Я знаю, я должен отказать. Что-то здесь не так – слишком уж невинное у вас выражение лица. Но, черт возьми, я слишком пьян и не могу вам отказать! Для вас – все, что угодно, Феб. Попросите меня о чем угодно, и, клянусь, для вас я сделаю все.

Феб сидела, глядя ему в лицо, ее руки лежали в его ладонях. С нежностью смотрела она в его голубые глаза – самые прекрасные глаза на свете, какими бы покрасневшими они ни были сейчас. Попросить его о чем угодно! Какое это было искушение, сильное искушение – ей так хотелось стать его женой. Слова уже готовы были сорваться с ее языка. Они стоили того, чтобы произнести их вслух, не столько в надежде на то, что он выполнит свою клятву, сколько для того, чтобы посмотреть, какое у него будет выражение лица. Однако честь быть его женой она ценила превыше всего и никогда не посмела бы отнестись к этому так легкомысленно. Поэтому она сказала только:

– Прошу вас, пусть Лоуренс станет вашим секретарем. Ради Дианы.

Он сжал ее руки и ответил просто:

– Сделано!

Лорд Кингзбридж кивнул несколько раз, пытаясь собрать воедино свои разбегающиеся мысли. Все сказанные слова с трудом запечатлелись в его мозгу. Поэтому все, что ему оставалось делать, – это молча смотреть на Феб.

Когда она наконец встала на ноги и пожелала ему спокойной ночи, он увидел, как она повернулась к камину и поставила на место ширму с розами. Он протянул руку, желая коснуться ее платья, хотя сам точно не знал, зачем. Она постояла, глядя на ширму, затем повернулась, чтобы идти к двери, но он поймал ее за руку и не дал уйти. Он улыбнулся и сказал, указывая на ширму:

– Гвендолин вышила ее для меня! Поэтому я держу ее здесь.

Даже в его состоянии он не мог не заметить выражение удивления, быстро промелькнувшее в ее широко раскрытых глазах.

– О нет, Роберт. Эту вышивку сделала я. Вы не помните? Я подарила ее вам и Гвендолин на Рождество перед… в общем, давным-давно. Вы забыли?

Известие о том, что ширма была вышита Феб, а не Гвендолин, сильно подействовало на виконта. Он потряс головой, пытаясь прояснить свой ум, но не смог. Ширма Феб? Все эти годы он так любовался ею и так любил работу Феб, а не Гвендолин? Он почувствовал, что краснеет и что ему становится нехорошо. Он хотел сказать больше, но единственными словами, которые он успел произнести, были:

– Я всегда любил эту ширму и часто ею любовался.

Комната поплыла перед его глазами, и, все еще цепляясь за ее руку, он добавил:

– Вы знаете, я, кажется, сильно перебрал бренди…

Феб увидела, как он повалился на пол, словно младенец, который в первый раз самостоятельно сел и вдруг, потеряв равновесие, опрокинулся на сторону.

– О мой дорогой Роберт, – тяжело вздохнула она, обращаясь к неподвижному телу, распростертому на красно-зеленом ковре. – Что мне с вами делать?