После долгих лет отсутствия Эмиас возвращался на родину. Грустные мысли овладели им, когда он увидел перед собой широкую сверкающую реку, длинный мост и белые домики, лепящиеся по склону холма. Его мать не жила больше в Бэруффе. Уступая настояниям своего старшего сына, она переселилась к нему в Лондон. И – увы! – Норшэм и Байдфорд также опустели для Эмиаса, так как, подъехав к дому Ричарда Гренвайля, он узнал, что тот в Ирландии, а леди Гренвайль – в Стоу. Тогда он поехал обратно вдоль главной улицы к той самой корабельной таверне с низкими окнами, где принесло свою клятву братство Рози, и уселся в той же комнате, где они ужинали.

– А! Капитан Лэй, – засуетился хозяин. – Байдфорд совсем опустел, и в нем нет ничего интересного, сэр. Закажите пинту хересу, сэр, для аппетита. Помните вы мой старый херес? Джен! Хересу и сахару, живо, пока я стащу сапоги с капитана.

Эмиас сидел усталый и грустный, а хозяин гостиницы продолжал болтать.

– Ах, сэр. Странные дела творятся со времени вашего отъезда. Вы должны знать испанского капитана, пленника?

– Того, что я прислал сюда из Смервика?

– Вы прислали? Тогда вы, быть может, уж слышали?

– Как мог я слышать? Что?

– Он удрал.

– Не уплатив выкупа?

– Этого я не могу сказать, но с ним ушла и девушка, дочь Солтерна.

– Рози Солтерн, дочь мэра – Роза Торриджа?

– Да, она, но что с вами?

Эмиас откинулся на спинку кресла с таким расстроенным лицом, что хозяин, взглянув на него, сказал себе:

«А, бедный молодой человек, он – один из тяжело пострадавших».

– Как старик? – спросил Эмиас, помолчав немного.

– Переносит это довольно хорошо, сэр, но он очень изменился. Ни с кем не разговаривает. Некоторые говорят, что у него голова не совсем в порядке; он стал скупым, ничего не ест, кроме хлеба, и не пьет, кроме воды, и целые ночи напролет проводит в ее комнате, перебирая ее платья. Говорят, что он был слишком строг с ней, и это довело ее до такого поступка. Я знаю одно, что он ни разу не зашел сюда выпить хоть каплю вина (а он приходил каждый вечер аккуратно, словно городские часы), с тех пор как она ушла. Он пришел только один раз, дней десять тому назад; он тогда встретил у дверей молодого Карри, и я слышал, как он спросил мистера Карри, когда вы вернетесь.

– Надень мне опять сапоги. Я пойду повидать его.

– Но не уйдете же вы так поздно с пустым желудком?

– Наполни желудки моих людей и не беспокойся о моем. Сегодня базарный день, не правда ли? Пошли узнать, в городе ли еще Карри.

И Эмиас быстро вышел и пошел вдоль набережной к Мостовой улице. Он постучал в дверь Солтерна. Солтерн сам открыл ему со своей обычной суровой вежливостью.

– Я видел, как вы шли по улице, сэр. Входите же, входите. Я разучился быть вежливым. – Он ввел Эмиаса в гостиную и сейчас же послал учеников в одну сторону, а повара – в другую.

– Вы не должны беспокоить себя, чтобы раздобыть мне ужин.

– Я должен, сэр, и ужин и лучшее вино; у старого Солтерна была не одна бочка аликантского в старое время, в старое время, сэр.

И старик вышел отдать распоряжения. Эмиас сел, ожидая, что будет дальше, смущенный внезапной веселостью старика и его гостеприимством, так не похожим на то, что он ждал на основании слов хозяина гостиницы. Спустя минуту один из учеников вошел, чтоб накрыть стол, и Эмиас спросил его, как живет его хозяин.

– Спасибо, что вы пришли, сэр, – сказал мальчуган.

– Но почему?

– Потому что будет повод для нас, бедных, получить немного жареного мяса. Мы наполовину умерли с голоду за эти три месяца – хлеб и сало, хлеб и сало – ох, горе! А теперь он послал в гостиницу за цыплятами, за дичью и салатом и за всем, что только можно купить за деньги, а вниз в погреб вытащить лучшее вино. – И мальчик громко чмокнул губами в предвкушении вкусного ужина.

– Он лишился рассудка?

– Я не могу сказать. Но он говорит: ему нужно собрать много денег, потому что он собирается начать большое дело, а какое, он никому не говорит. Его теперь по всему городу все называют «хлеб и сало», – по секрету сообщил Эмиасу ученик.

– Они называют, называют, бездельник! Вот увидишь, завтра начнут называть меня «хлеб без сала». – И старый Солтерн, подойдя сзади, хотел было дать бедному малому по уху, но, к счастью, вспомнил, что держит по паре бутылок в каждой руке.

– Дорогой сэр, – сказал Эмиас, – не думаете же вы, что мы вдвоем выпьем это вино?

– Почему нет, сэр? – ответил Солтерн отвратительным полуиздевательским тоном, поглаживая свой подбородок и четырехугольную седеющую бороду. – Почему нет? Почему мне не веселиться, когда я имею честь принимать у себя в доме благородного капитана, капитана, который плавал по морям и резал горло испанцам и может еще перерезать, сэр?

«Какая цель у этого старика? – подумал Эмиас. – Льстит он мне или издевается надо мной?»

– Гм! А! Не имеет смысла торопиться. Я не торопился. Нет, я ждал вас; и вот вы явились, и вам рады, сэр! А вот и ужин – неважный, как видите. Каплун и пара куропаток. Я не имел времени приготовить вам угощение, какого вы заслуживаете.

И так продолжалось в течение всего ужина. Старик не позволил Эмиасу вставить ни слова, осыпая его грубой лестью и заставляя пить, а когда убрали со стола и собеседники остались вдвоем, он стал настолько невыносим, что Эмиас принужден был добродушно пожурить его.

– Я буду откровенен с вами. Вы слышали, вы слышали, что со мной случилось, с тех пор как вы видели меня последний раз?

Эмиас кивнул головой.

– Я так и думал. Весть о позоре быстро распространяется. Теперь слушайте меня, капитан Лэй. Что бы вы сделали на моем месте?

– Гм, – ответил Эмиас, – это сильно зависело бы от того, было ли бы «мое место» вызвано моей собственной виной или нет.

Неожиданно Солтерн поднялся и сказал:

– Пойдемте со мной наверх, сэр, раз вы не хотите больше пить. У меня слабость к вам. Я наблюдал за вами с той поры, как вы были мальчиком; я доверяю вам и покажу вам то, чего не показывал ни единому смертному, исключая одного человека.

И, взяв свечу, старик пошел вперед, указывая дорогу наверх, а Эмиас, полный удивления, следовал за ним. Старик остановился у одной двери и открыл замок.

– Здесь, входите. Эти ставни не открывались с тех пор, как она… – И старик замолчал.

Эмиас оглядел комнату. Это была низкая, обитая панелями комната безукоризненной чистоты. Белоснежные простыни на постели были подвернуты, как бы приготовленные для своей владелицы. На полке были расставлены книги, а на столе стояли свежие цветы. На туалетном столике красовался целый женский мир булавок, колец и брошек. Даже платье лежало на спинке стула. Ясно было, что все сохранилось в том самом виде, как было оставлено.

– Это была ее комната, сэр! – прошептал старик. Эмиас молча кивнул и подался немного назад.

– Вы не должны стесняться войти сюда теперь, – зашептал старик с насмешкой. – Здесь давно уже не было ни одной живой души.

Эмиас вздохнул.

– Я подметаю ее сам каждое утро и держу все в чистоте. Взгляните сюда!

И он открыл шкаф, где лежали в ряд куклы Рози и ее старые детские игрушки.

– Это самое приятное для меня место во всей комнате, так как они напоминают мне то время… А теперь, – шепнул старик, – еще одна вещь. Посмотрите сюда!

И, вытащив ключ, он открыл сундук.

– Смотрите сюда. За две тысячи фунтов нельзя купить этот сундук. Двадцать лет собирал я эти вещи. Здесь цвет того, что было куплено во время многочисленных поездок на Левант и в Вест- и Ост-Индию. – Старик пожирал глазами свои сокровища.

– А для кого, думаете вы, я все это хранил? Это предназначалось ко дню ее свадьбы – ее свадьбы. Вашей свадьбы, если вам угодно! Да, вашей, сэр! А теперь, – сказал он, указывая на открытый сундук, – вот то, чего я хотел, а вот, – указывая на пустую кровать, – то, что есть. Ничего не поделаешь. Пойдемте вниз кончать вино. Я вижу, все это мало вас трогает. И почему это должно вас трогать? Идем и будем веселы, пока вы молоды! И все же все это могло быть вашим. И – но я не думаю, что вы из тех, кого можно купить деньгами, – все это еще может быть вашим и двадцать тысяч фунтов в придачу.

– Мне не нужно денег, сэр, мне нужно только то, что я могу заработать своим мечом.

– Заработайте мои деньги в таком случае!

– Чего вы хотите от меня?

– Чтоб вы сдержали вашу клятву, – ответил старый Солтерн, хватая его за руку и смотря ему в лицо испытующим взглядом.

– Мою клятву! Откуда вы знаете о ней?

– А! Я полагаю, вы были смущены ею на следующий день! И в пьяной шалости – везде дочь какого-то купца! Но нет ничего тайного, что не стало бы явным, и всякое скрытое деяние находит своего глашатая.

– Смущен ею я никогда не был, но я имею право спросить вас, откуда вы о ней узнали?

– Что, если бедный, толстый, плаксивый малый, которого вы обманули, сделав из него мишень для насмешек, пришел ко мне в моем одиночестве и поклялся, что, если вы не сдержите своего слова, он, шут, сдержит?

– Джек Браймблекомб?

– И что если я привел его туда, куда привел вас, и показал ему все, что показал вам, и, вместо того чтобы стоять неподвижно, как сделали вы, он упал на колени у изголовья кровати и плакал, пока открылось мое суровое сердце в первый и последний раз, и я упал на колени и стал плакать вместе с ним?

– Я не создан для слез, мистер Солтерн, – заявил Эмиас, – мое дело действовать. Покажите мне, что я могу сделать; потом у вас будет достаточно времени упрекать меня в том, что я не выполню.

– Вы можете перерезать горло этому молодцу?

– Потребуется очень длинное оружие, чтобы достать его.

– Я полагаю, что добраться до Испанского моря не труднее, чем объехать вокруг света.

– Мой дорогой сэр, – сказал Эмиас, – в настоящее время я не имею других мирских благ, кроме моей одежды и моего меча, поэтому мне не совсем ясно, как могу я добраться до Испанского моря?

– А вы полагаете, что я намекнул бы вам на подобную поездку, если б считал, что вам придется тратиться на нее? Нет, если вам понадобятся две тысячи фунтов или пять тысяч, чтоб снарядить корабль, вы их получите! Вы их получите! Я копил деньги для своего ребенка, теперь я буду их тратить, чтобы отомстить за него.

Эмиас молчал несколько мгновений. Старик все еще держал его за руку.