– Бинкли, спасибо тебе за вчерашнее гостеприимство, – сказал Паскаль, пожимая руку старому дворецкому.

Все домочадцы Рейвенсуолка собрались перед домом, чтобы проводить Паскаля и его жену в долгий путь. Паскалю прощание давалось нелегко, но он старался скрыть свои чувства.

– И запомни мои слова, – понизив голос, сказал Бинкли. – Я думаю, что ты поступаешь правильно. Молодец. Очень разумный шаг. – Старик еще раз с любопытством взглянул на Лили.

– Мне бы твою уверенность, – усмехнувшись, ответил Паскаль. – Но Господь, похоже, не стал медлить, отвечая на мою мольбу послать мне испытание. И я должен признаться, что не смог не поднять брошенную Им перчатку.

Старик кивнул, затем, уже повысив голос, проговорил:

– Желаю вам удачи в семейной жизни.

– Спасибо, Бинкли, – с подобающей случаю торжественностью ответил Паскаль. После этого он пожал руки всем слугам, обнял детей и, смахнув слезинку со щеки Жислен, с улыбкой сказал: – Обещаю надолго не пропадать. А ты, Чарли, – Паскаль хлопнул его по спине, – веди себя прилично. И приезжай навестить нас во Франции, если будешь в тех краях. Я отправлю тебе письмо с указанием, как до нас добраться.

Чарли кивнул и, отыскав взглядом Лили, улыбнулся ей.

– Непременно приеду. Приятно будет повидать вас обоих.

– Где же месье? – Паскаль взглянул на графиню. – Только что он был тут…

– Думаю, он пошел за подарком для тебя и Элизабет, – ответила Джорджия. – Сувенир на память.

– Мадам, вы и так мне слишком много всего подарили. Я не могу выразить словами мою благодарность за все то, что вы для нас сделали, собирая нас в дорогу.

– Пустяки. Ты же не мог забрать с собой монастырские запасы, когда покидал аббатство. Они и так потеряли очень много, лишившись тебя.

– И все же я не могу принять еще что-либо…

– Типично для Паскаля! – заявил Николас, появившийся с маленьким живым комочком, покрытым жесткой белой шерсткой, с коричневым пятном вокруг одного глаза и точно таким же – у основания беспокойного хвоста. Уши у щенка задрожали от восторга, когда он увидел Паскаля.

– Это один из щенков Роли! – обрадовался Паскаль.

– Это его пра-пра-правнучка, – поправил Николас. – И с каждым новым поколением щенки становятся все крепче. Мне удалось вывести прекрасную породу терьеров-охотников, и все они – потомки Роли.

– Тогда у этой девочки исключительные задатки. Ведь Роли был лучшим из кобелей.

– Да, верно. И ты увидишь, Паскаль, что этой суке не будет равных. Сомневаюсь, что ты позволишь ей охотиться, – с грустной улыбкой добавил граф, – но лучшего друга – вернее подруги – тебе не найти. Это мой свадебный подарок вам обоим.

– Спасибо, – прошептала Лили, – вы очень добры.

– Надеюсь, собачка вас порадует, Элизабет. Так что, Паскаль, не упрямься и прими подарок. В противном случае я буду очень на тебя обижен.

– Спасибо, месье, – сказал Паскаль, взяв щенка на руки. Малышка принялась облизывать его ухо. – Я думаю, что назову ее… – Он приподнял малышку и пристально посмотрел на нее. – Надо назвать ее Фасолинкой.

– Фасолинкой?! – со смехом переспросил Николас. – Но почему?

– Потому что она похожа на фасоль, на маленькую пятнистую фасолинку. Спасибо, месье. Мы будем ее беречь.

– К тому времени, как доберетесь до Сен-Симона, она, возможно, успеет вам надоесть. Ей всего двенадцать недель, и она не успела получить надлежащее воспитание.

Паскаль погладил собачку по голове.

– Я с ней серьезно поговорю. Думаю, мы придем к согласию. Спасибо вам обоим за понимание. Я знаю, что очень мало погостил после такого длительного отсутствия.

– Как бы то ни было, хорошо, что вы поселитесь там, где нравится Элизабет, и будете жить с людьми, которых она любит и которые любят ее, – сказала Джорджия, с трудом удерживая слезы. – Надеюсь, что вы оба будете счастливы в Сен-Симоне. Присматривай за Паскалем, Элизабет. Он нам очень дорог.

– Спасибо вам обоим за то, что так тепло приняли меня в свою семью, – в смущении пробормотала Лили. – Не могу передать словами, насколько для меня это важно.

Паскаль посмотрел на жену с удивлением. Менее всего он ожидал от нее такой благодарственной речи. И еще он заметил, что она могла быть даже хорошенькой, когда не дулась.

– До свидания, – сказал Николас, взяв Лили за руку. – Будьте здоровы и счастливы. И, пожалуйста, напишите нам и дайте знать, как вы поживаете.

– Обязательно напишу, – ответила Лили. – Я постараюсь, но не знаю, насколько хорошо это у меня получится. Я никогда не умела писать письма.

Паскаль уже во второй раз за столь короткое время увидел жену с совершенно неожиданной стороны. Что же до писем… Возможно, ей просто некому было писать. Впрочем, об этом он подумает позже. А сейчас пришла пора прощания. Наверное, самого болезненного прощания в его жизни…

– Месье, мадам… – Паскаль по очереди обнял приемных родителей. – Спасибо вам огромное. Вы всегда будете в моих мыслях и моих молитвах.

– А вы оба в наших, – ответил Николас. Его жена тихонько всхлипнула, а он, погладив щенка по голове, с улыбкой сказал: – Присматривай за ними, Фасолинка. И доброго вам всем пути.

Через несколько минут экипаж молодых супругов тронулся с места. И Паскалю долго пришлось бороться с собой – ужасно хотелось оглянуться, чтобы еще раз посмотреть на усадьбу.

– Мистер Ламартин! – Лили дергала мужа за куртку, чтобы привлечь его внимание, так как голос ее заглушал шум ветра.

– В чем дело? – спросил Паскаль, обернувшись. Он старался быть любезным. – Вам нехорошо? Вы как-то… позеленели.

– Нет, я прекрасно себя чувствую. Это собачке плохо, и я не знаю, как мне быть. Она повсюду нагадила!

Паскаль нахмурился.

– Что значит повсюду? Я думал, вы держите ее в своей каюте.

– Она убежала! Первый помощник капитана… или как там его называют… Ну, тот, что в форме… Так вот, он решил ее поймать, и ее стошнило на него, и тогда он ее уронил. А потом я за ней погналась, но один из пассажиров ее поймал, и ее стошнило на него. А теперь она в каюте, и ее стошнило на кровать. – Лили беспомощно всплеснула руками. – Я принесла извинения обоим мужчинам, но я не знаю, что еще могу сделать, а продолжаться так дальше не может, ей-богу!

Паскаль проскользнул мимо Лили и спустился в каюту, которую забронировал для удобства супруги. Щенок лежал на полу, положив голову на лапы. Вид у Фасолинки был несчастный и жалкий. Паскаль взял собачку на руки и стал нашептывать ей на ухо ласковые слова. Фасолинка открыла глаза и жалобно взглянула на хозяина, после чего снова их закрыла и зябко поежилась. Паскаль тихо рассмеялся.

– Вот, держите. Отнесите несчастное животное на палубу, – приказал он жене, тоже спустившейся в каюту.

– Но я не могу! – воскликнула Лили. – Она снова от меня убежит!

– Фасолинка сейчас слишком слаба, чтобы убегать, – сказал Паскаль, передавая ей собачку. Осмотревшись, добавил: – И кто-то должен убрать в каюте. Хотя не думаю, что вы сможете это сделать. В любом случае… свежий воздух пойдет щенку на пользу. – Он снова посмотрел на Лили. – И знаете… Вы могли бы попытаться с ней поговорить, чтобы она почувствовала ваше внимание. Кроме того… Когда вы держите ее на вытянутых руках, она не чувствует себя в безопасности. Неужели вы не знаете, что нужно щенку?

Лили покачала головой, пытаясь устроить малышку поудобнее у себя на руках.

– У меня никогда не было домашних животных, – призналась она. – Не потому, что я не просила, а потому, что мой отец терпеть не может животных в доме. У него есть псарня и штук двадцать борзых, но это – охотничьи собаки, и в дом их не пускают. – Лили посмотрела на жалкий комочек, что держала в руках. – Поверьте, я всегда мечтала иметь собаку. Но я не знаю, что ей требуется. И мне кажется, она знает, что я этого не знаю. Прошу вас, мистер Ламартин, скажите мне, что делать!

Паскаль провел ладонью по волосам.

– Хорошо, начнем с самого начала. Вы должны понять, что она – всего лишь младенец, и поэтому нужно то, что обычно нужно младенцу. Прижмите ее к себе и покачайте. Ей надо знать, что ее не дадут в обиду и что о ней заботятся.

Лили молча кивнула.

– И еще она должна знать, что ее не накажут за то, что ее тошнило. Давайте, Элизабет, покачайте ее так, словно у вас на руках не собака, а новорожденный ребенок. Беды в том не будет ни вам, ни ей. И не бойтесь. В животе у нее уже пусто, так что ее на вас не вырвет.

– Да я из-за этого не очень-то переживаю. Меня больше беспокоит то, что она, как мне кажется, меня не любит.

Паскаль замер с мокрой тряпкой в руке.

– Она вас не любит? С чего вдруг вы так решили?

Лили подняла на мужа удивленные глаза.

– Как это с чего решила? А почему она должна меня любить? Людям я, как правило, не нравлюсь, так почему с собаками должно быть по-другому? – Лили грустно вздохнула. – С самого начала Фасолинке больше нравилось в вашей компании. Когда же вы уходите, она начинает выть и отчаянно царапать дверь. А теперь у нее проблемы с пищеварением. Я думаю, что это из-за того, что ей не хотелось оставаться со мной. И стоило мне открыть дверь – как она пулей выскочила из каюты.

Паскаль бросил тряпку на пол и прислонился бедром к столу, на котором стоял таз с водой. Скрестив руки на груди, он окинул жену долгим взглядом.

«Что теперь не так?» – со вздохом подумала Лили. Она очень старалась все делать правильно, но ничего хорошего эти старания ей не принесли.

– Расскажите, как вы жили в Сазерби-Парк, – попросил муж. – Вы говорили, что брат был там, с вами, ведь так, Элизабет?

Она не понимала, какое отношение это имело к их разговору, но все же кивнула послушно. Щенок тем временем нашел для себя удобное положение, уткнувшись головой в теплую выемку между ее плечом и шеей. Лили держала Фасолинку очень бережно, втайне трепеща от восторга – ей все же удалось завоевать доверие собаки. И ей понравилось прикосновение мягкого и влажного собачьего носика.

– …И Жан-Жак приехал в Сазерби-Парк с моей матерью, когда она вышла замуж за моего отца, – рассказывала Лили, поглаживая собачку. – Брату было тогда всего семь лет. Не думаю, что он нравился моему отцу. Сколько себя помню, отец все время к нему придирался. Бедному Жан-Жаку приходилось несладко. Неудивительно, что он уехал, как только ему исполнился двадцать один год.

– Он отправился прямо в Сен-Симон?

– Нет, он поехал в Париж и жил там, пока у него не закончились деньги. А как только столичное житье ему стало не по карману, Жан-Жак запер свой парижский дом и отправился в поместье Сен-Симон. Но брат не создан для жизни в деревне, он любит Париж, любит общество, и всего этого в Сен-Симоне ему ужасно не хватает. Жан-Жак очень несчастен. – Лили подняла на мужа страдальческий взгляд, но он, судя по всему, в искренность ее страданий не поверил.

– Понятно, – кивнул он. – Значит, какое-то время вы жили в Сазерби-Парк без брата?

– Да, жила без брата и ужасно по нему скучала. Но потом мой отец наконец смилостивился и позволил мне навестить Жан-Жака, хотя ему совсем не хотелось меня отпускать. Я ведь уже говорила, что отец терпеть Жан-Жака не может. Думаю, он позволил мне к нему поехать, потому что надеялся, что брат познакомит меня с кем-то из своих холостых друзей. Отец исчерпал весь запас британских женихов и готов был выдать меня хоть за лягушатника…

Паскаль улыбнулся и проговорил:

– Не думаю, что вашему отцу пришло бы в голову искать вам мужа за стенами монастыря, но в конечном итоге ему удалось выдать вас за француза, который, впрочем, отнюдь не собирался вступать в брак.

Лили густо покраснела, но вдруг поняла, что в голосе мужа не было ни желчи, ни насмешки. Немало удивившись этому обстоятельству, она пробормотала:

– Думаю, пора вынести Фасолинку на свежий воздух. – С этими словами Лили вышла из каюты. И уже в коридоре она услышала доносившиеся из каюты странные звуки, подозрительно похожие на сдавленный смех.

«А я ведь так перед ним унижалась…» – с горечью подумала Лили и покрепче прижала к себе Фасолинку.

Сидя под дубом, Паскаль наблюдал, как его жена выгуливала Фасолинку. Прошло уже три дня с тех пор, как они сошли на берег, а Лили так и не смогла заставить малышку ходить рядом с ней на поводке, который Паскаль смастерил из багажного ремня. Игривая собачка бросалась то в одну сторону, то в другую, заставляя Лили бегать за ней до изнеможения.

Паскалю пришло в голову, что Николас проявил удивительную прозорливость и такт, подарив им собаку. Фасолинка создала пусть хрупкую, но все же связь между ним и Лили. Вполне возможно, граф понимал природу их отношений куда лучше, чем казалось. Впрочем, этому не следовало удивляться. Как не стоило удивляться и тому, что Николас столь деликатным образом попытался наладить их отношения…

Паскаля вывел из раздумий отчаянный визг, но оказалось, что визжала вовсе не Фасолинка, а ее хозяйка, примотанная к дереву поводком.

– Помогите! – закричала Лили. И ситуация усугублялась с каждой секундой, поскольку Фасолинка продолжала бегать вокруг дерева, а поводок был довольно длинный.

Посмеиваясь про себя, Паскаль поднялся на ноги и отправился спасать жену. Первым делом он поймал Фасолинку и отстегнул от ошейника поводок, затем принялся освобождать от пут свою супругу.

– Мадам, ваши ноги вновь в вашем распоряжении. – Перебравшись во Францию, они оба перешли на французский, даже не заметив этого. Паскаль был благодарен Лили за прекрасное владение его родным языком, хотя, пожалуй, иных поводов испытывать к ней благодарность она ему не давала.

– Спасибо… – Лили с облегчением выдохнула, откинув с лица волосы. – Я… Я еще не вполне усвоила эту процедуру.

– Ничего, все придет в норму, когда вы с Фасолинкой лучше узнаете друг друга. Вам надо быть с ней потверже, Лили, потому что она вас постоянно испытывает, проверяет. Такова особенность этой породы. Николас давно и успешно занимается их разведением, и следует признать, что его терьеры необычайно умны. Умны и любопытны. Сочетание этих качеств таково, что от них обязательно жди неприятностей, если только вы вовремя не дадите им понять, кто их хозяин.

– Но я не хочу ее обижать, – пробормотала Лили. – Она всегда так жалобно скулит, когда я ее ругаю… Так что у меня сердце кровью обливается.

Паскаль сокрушенно покачал головой и заявил:

– Вы ее не обидите, поверьте. Она просто играет с вами, проверяет, чего вы стоите. Но она очень умная. Вот, смотрите…

Паскаль пристегнул к ошейнику поводок и опустил собачку на землю.

– Сидеть, – сказал он ей, и Фасолинка тотчас уселась, вывалив язык и отчаянно виляя хвостом. – А теперь, Фасолинка, давай прогуляемся. Вперед! – приказал Паскаль, намотав на руку большую часть поводка. Малышка рванулась за белкой, но Паскаль тут же натянул поводок, и Фасолинка поняла, что этого делать не следовало, и послушно затрусила на шаг впереди хозяина. – Умница девочка, – сказал Паскаль, еще больше укоротив поводок. – А теперь сидеть. – И малышка сразу села, необычайно довольная собой.

– Не понимаю, как вы это делаете… – простонала Лили. – На вас посмотреть – так это легче легкого, но я же знаю, что на самом деле все совсем не так.

– Элизабет, я давно уже заметил, что вы обладаете сильной волей. И если вы используете это свое качество во благо, то вскоре получите благовоспитанное животное, которое будет вам всецело предано. Будьте добры с ней, но не давайте послаблений. Понятно? Ну, пробуйте же… – Паскаль протянул ей поводок, и Фасолинка тотчас бросилась вперед, увлекая за собой хозяйку.

– Натяните поводок! – крикнул Паскаль.

Обеими руками вцепившись в поводок, Лили уперлась пятками в землю, и Фасолинка, взмыв в воздух, удивленно взвизгнула. А Лили, захваченная врасплох отсутствием сопротивления, упала на спину. Фасолинку это ужасно развеселило, и она начала прыгать вокруг хозяйки, а затем, упершись лапками ей в грудь, принялась радостно вылизывать ее лицо. Паскаль же, глядя, как Фасолинка лижет лицо надменной дочки герцога, лежавшей на земле, не выдержал и расхохотался. Он долго не мог остановиться, наконец отсмеявшись, закричал:

– Фасолинка, прекрати немедленно!

Собачка тотчас повиновалась, но уже через мгновение, оценив настроение хозяина и решив, что за неповиновение ей ничего не будет, вновь принялась осыпать свою хозяйку влажными собачьими поцелуями. Паскаль хохотал до колик в животе, даже на колени упал, так как не мог устоять на ногах.

Наконец Лили сумела отстраниться от чрезмерно ласковой Фасолинки и с осуждением в голосе проговорила:

– Зачем вы смеетесь надо мной?

– Ох, простите… – сквозь смех пробормотал Паскаль. – Просто это… – Он снова зашелся от смеха.

– Неужели так смешно?! – возмутилась Лили.

– Да… Смешно… простите. – Паскаль утер глаза. – Пожалуйста, простите, но я не над вами смеялся, а над… над ситуацией.

– Никогда прежде не видела, чтобы вы так смеялись. – Лили попыталась встать, но мешали юбки, в которых она запуталась. К тому же свободной у нее была только одна рука, – другой Лили держала поводок с Фасолинкой. – Ой! – вскрикнула она, снова откинувшись на спину. И вдруг засмеялась, потом смутившись, прикусила губу.

Паскаль подошел к ней и протянул ей руку, помог подняться.

– Наверное, это потому, что у меня последнее время было мало поводов для смеха, – сказал он. – Впрочем, и у вас тоже. Знаете, улыбка и смех вам к лицу, – добавил Паскаль, вытаскивая из ее волос какую-то веточку.

– Мне идет улыбка?… – Лили густо покраснела. – Прежде никто так не говорил.

– Неужели? А может, вы прятали от всех свою улыбку, – тихо сказал Паскаль. Он внимательно смотрел на жену – и удивлялся. Сейчас она казалась необычайно искренней, ранимой… и очень даже привлекательной. К тому же румянец был ей к лицу. Тут их взгляды встретились, и Паскаль отметил, что глаза у нее – зеленовато-дымчатые и очень красивые. И у него вдруг возникло необъяснимое желание: захотелось осторожно стереть грязь с ее щек и поцеловать нежные розовые губы, чтобы она снова улыбнулась. Но он быстро отбросил эту идею, посчитав ее абсурдной и дикой. В этот момент она заговорила, и вновь его ждал сюрприз.

– Возможно, вы правы, – сказала Лили, глядя в землю. – Меня, наверное, трудно рассмешить. Да и мне никогда никого не удавалось развеселить, если не считать Жан-Жака и… Как я могла забыть?! Еще Чарли! Но его-то может рассмешить все что угодно.

– У Чарли очень развито чувство юмора, это верно. Вы ведь с ним поладили? Фасолинка, сидеть!

– Я никогда еще не встречала таких приятных молодых людей, как Чарли. Мне кажется, он ко всем относится без предубеждения и никаких… подвигов ни от кого не ждет. Он принимает людей такими, какие они есть. – Лили вновь посмотрела мужу в глаза. – Думаю, именно таким и должен быть настоящий друг.

– Да, пожалуй, – пробормотал Паскаль, гадая, что же могло вызвать столь внезапную перемену в настроении Элизабет – она вдруг сделалась печальной. Каким одиноким, наверное, было ее детство! Сердце его вдруг переполнилось сочувствием к ней. Судя по тому немногому, что она рассказала о себе, и по тому, что он сам видел в ее доме, детство Лили было на редкость безрадостным. И Паскаль вдруг увидел свою жену маленькой девочкой, несчастной жертвой своего отца и падре Меллита. Девочкой, выросшей без матери. Девочкой, за которую некому было заступиться. Девочкой, у которой единственным близким человеком был только брат – такой же беспомощный, как и она. А если бы она выросла в Рейвенсуолке, где не стихает смех, где любовь плещет через край, то могла бы стать совсем другой…

И очень может быть, что за этим колючим фасадом, под маской высокомерной эгоистки, пекущейся только о собственных интересах, скрывалась нежная и добрая душа. Разумеется, Паскаль прекрасно понимал, что за игру вела с ним Элизабет, и понимал, зачем она это делала. Она оказалась на редкость плохой актрисой. Но он знал, что сейчас жена говорила с ним искренне, хотя, наверное, сама не сознавала, что забыла о той роли, которую решила играть. Лили напоминала ему зверька, с которым дурно обращались. Зверька, который отчаянно жаждал любви, но боялся принять ее, опасаясь новых побоев.

И она увидела в Чарли друга… Выходит, Чарли сделал для нее больше, чем он, ее муж. Выходит, он, Паскаль, упивался собственным гневом вместо того, чтобы поискать способ избавиться от негативных эмоций. Жалея себя, он забыл о том, что страдал не он один. А ведь гнев и холодность – это совсем не то, в чем сейчас нуждалась его жена. И того, и другого ей с лихвой хватало в родном доме. Ей нужны улыбки и смех. И еще – осознание того, что о ней заботятся. Собственно, ей требовалось все то, что требовалось любому другому живому существу. И прежде всего ей нужен друг. Но сейчас не время углубляться в подобные размышления, потому что время уходит, а им, если они хотят успеть в Бержерак до темноты, надо поторапливаться. У него будет время подумать в пути.

Подняв щенка на руки, Паскаль сказал:

– Пойдем, Элизабет. У нас не так уж много времени.

Лили молча кивнула и, повернувшись к нему спиной, быстро зашагала к экипажу.

Паскаль посмотрел ей вслед, потом взглянул на Фасолинку. Встретив взгляд хозяина, собачка принялась поскуливать и вертеться у него на руках.

– Видишь, – тихо сказал он щенку, – у твоей хозяйки броня не такая уж прочная, и, возможно… Нет, это всего лишь допущение, но, быть может, ей просто нужно прийти в себя… Что ты скажешь на это?

Щенок радостно лизнул его шею. Паскаль улыбнулся и пошел следом за женой, оценивая открывшиеся перспективы.

Лили в очередной раз взглянула на мужа. Сегодня вечером он был… каким-то другим, и это весьма ее озадачивало. Взгляд ее скользнул по его темным волосам, а потом – по длинным пальцам; в этот момент он был занят разрезанием мяса. Но все-таки что же в нем изменилось? Вроде бы он стал не таким строгим, хотя и не сказал ничего такого, что могло бы заставить ее по-другому к нему относиться.

В памяти вдруг всплыли картины их сегодняшнего отдыха в лесу. Лили вспыхнула, вспомнив, как Паскаль, держась за живот, громко хохотал, стоя на коленях. И этот смех совершенно его преобразил. В те мгновения она заметила лучистые морщинки в уголках его глаз и глубокие бороздки в уголках губ. Наверное, надо много смеяться, чтобы они появились… А потом он помог ей подняться и посмотрел на нее… почти нежно. И вытащил какую-то щепку из ее волос. Причем прикосновение его было таким же ласковым, как и голос. И от всего этого она почувствовала себя… очень странно. Так странно, что на глаза вдруг навернулись слезы. Никто никогда не прикасался к ней так. Ощущение было очень необычное, и менее всего она ожидала такого от негодяя мужа.

Лили отвернулась от него. Чувства ее были в смятении. Как же так?… Она ведь его ненавидела, презирала!

Внезапно он поднял на нее глаза, взгляды их встретились. А затем… Лили вдруг испытала то же самое ощущение, что и тогда, на стене монастыря. Ей почудилось, что внутри нее все перевернулось… Она старалась не думать о том, что с ней тогда случилось, старалась вычеркнуть это воспоминание из памяти, – и вот опять…

– Элизабет, почему вы не едите? Что, не вкусно?

– Я… Спасибо, было очень вкусно. Просто я уже наелась. Но, может быть, вы… Может, вы хотите еще немного баранины, мистер Ламартин? – Лили кивнула на тарелку. – Там еще осталось несколько очень аппетитных кусочков.

– Спасибо, но я тоже наелся. И, пожалуйста, называйте меня по имени. Я бы тогда чувствовал себя гораздо комфортнее. Ведь в конце концов, мы с вами муж и жена. К чему такая официальность?

– Как пожелаете, – скромно потупившись, ответила Лили, вспомнив, что решила быть послушной.

– Спасибо. Приятно, что вы готовы уступить без борьбы.

– У меня нет желания с вами бороться. Зачем мне это?

Паскаль приподнял бровь.

– Вы действительно хотите, чтобы я ответил на ваш вопрос?

– Я… Нет, не надо. – Лили заставила себя посмотреть мужу в глаза – и тотчас пожалела об этом. Снова тот же взгляд! – Я хочу сказать… спасибо, не надо. В этом нет необходимости.

– Стоит ли вас понимать так, что вы готовы зарыть боевой топор?

– Боевой топор? О чем это вы?… – в растерянности пробормотала Лили, покусывая нижнюю губу.

Паскаль внимательно за ней наблюдал.

– Да, боевой топор. Тот самый, который вы впервые занесли над моей шеей в аббатстве Святого Кристофа. Тот самый, что вы, вероятно, собирались вонзить мне в спину, дождавшись, когда я усну. Но должен признаться: когда мы покинули Рейвенсуолк, я понял, что, скорее всего, останусь в живых.

– Я вас не понимаю… – пробормотала Лили.

– «Закопать топор» – это метафора, – пояснил Паскаль. – У североамериканских индейцев есть обычай закапывать в землю топор в знак заключения мира. У меня ощущение, что вы пытаетесь заключить мир, и я все время спрашиваю себя, чем обязан такой перемене.

Лили замерла. Неужели он догадался о ее планах?!

– Вы считаете, что я изменила к вам отношение? – еще больше растерявшись, спросила она.

– Да, – кивнул Паскаль. Положив вилку и нож на тарелку, он утер губы салфеткой, затем бросил ее на стол и, осторожно отодвинув стул, встал из-за стола.

Они остановились на ночлег в довольно скромной гостинице; здесь было довольно чисто и опрятно, но обстановка оказалась вполне спартанской. Паскаль продал карету и лошадей, которыми снабдил их отец Элизабет, а вырученные деньги потратил на дорогу – чтобы оплатить морское путешествие и приобрести небольшую крытую повозку с одной лошадью.

– А может, эта перемена имеет какое-то отношение к тому, что я везу вас к брату? – спросил Паскаль, грея руки над жаровней.

Лили потупилась и сложила руки на коленях. С минуту помолчав, проговорила:

– Вы были чрезвычайно добры, согласившись помочь моему брату. Именно поэтому я просто обязана быть с вами любезной. Кроме того… Вы же сами сказали, что не хотели бы, чтобы мой брат увидел, что мы с вами на ножах. Да мне и самой не хочется расстраивать Жан-Жака. У него и без того хватает проблем.

Паскаль кивнул, внимательно разглядывая носок своего сапога.

– Очень разумный подход, – заметил он.

– Конечно, разумный. Я все хорошо обдумала и поняла, что у меня есть причина… – Слова застряли у Лили в горле. – Быть вам благодарной, – пробормотала она.

– Да, понимаю. – Паскаль снова кивнул. Он стоял, прислонившись плечом к каминной полке, и смотрел на жену сверху вниз. – Но мне не хотелось бы вызывать у вас слишком сильное чувство благодарности, а то вы вот-вот им подавитесь.

Лили хмуро взглянула на мужа… и вдруг увидела у него на губах веселую улыбку, а в глазах – озорной блеск.

– Вы надо мной смеетесь! – возмутилась она.

– Да. И не стоит по этому поводу кипятиться. Вы должны научиться смеяться, в том числе – и над собой. В мире и так хватает несчастий, так не лучше ли обратить взгляд к светлым сторонам жизни? А дуться и хмуриться – значит, тратить драгоценное время впустую.

Лили мгновенно забыла о своем решении быть милой и благонравной.

– Кто бы говорил! Это вы все время ходите надутый!..

– Неужели? – с улыбкой спросил Паскаль. – Уверяю вас, я обычно веду себя совсем по-другому. Вы ведь не думаете, что у меня от природы хмурая и унылая физиономия? Но если это так… Тогда я – несчастнейший из смертных! Скажите, у вас не найдется зеркала?

Лили молча смотрела на него и никак не могла взять в толк, к чему он клонил.

– Что-то не так, Элизабет? Вы боитесь, что я, увидев свою хмурую физиономию, так расстроюсь, что разобью зеркало? Я так уродлив?

– Я… Я не думаю, что у вас проблемы с внешними данными, – пробормотала Лили. – И вы прекрасно об этом осведомлены.

Паскаль усмехнулся.

– Теперь вы обвиняете меня в том, что я слишком хорош собой? Я нахожу вас необычайно противоречивой натурой, Элизабет. Никак не могу разобраться, то ли я вам ужасно не нравлюсь, то ли, напротив, вам ужасно нравлюсь. До сих пор мне казалось, что я вам ужасно не нравлюсь.

– Вы мне абсолютно безразличны, – сообщила Лили. – И я считаю вас крайне самодовольным. Но разве Дом Бенетард не говорил вам, что тщеславие – великий грех?

– Не помню, чтобы мы беседовали на эту тему. Мне кажется, его больше интересовали другие черты моего характера.

– Какие же? – осведомилась Лили.

– Хм… дайте подумать. Ведь я – всего лишь скромный садовник, и память у меня никуда не годится. Ах да, вспомнил!.. Кажется, он говорил, что я слишком забывчив.

Лили невольно улыбнулась.

– Правда? А что еще он вам говорил? Если, конечно, вам удастся вспомнить…

Паскаль склонил голову к плечу и сделал вид, что задумался.

– Кажется, он говорил… что у меня лучше получается выращивать овощи, чем их готовить. Видите ли, когда я дежурю на кухне, лазарет всегда полон. Думаю, все дело в капусте. Но надеюсь, вы не сочтете это недостатком характера. Если же говорить о недостатках… О боже! Не могу припомнить ни одного.

– Тщеславие, – с ухмылкой заявила Лили. – И надменность.

– В сущности, это одно и то же, – заметил Паскаль. – А больше ничего не можете подсказать?

– Может, корыстолюбие? – предложила Лили.

– Право же, Элизабет, вы ко мне несправедливы, – обиделся Паскаль. То есть сделал вид, что обиделся.

– Что ж, возможно. Но не ошибусь, если скажу, что вы изображаете из себя бессребреника. Падре Меллит называет это грехом ложного смирения.

– Хм… Возможно, так и есть. В этом вопросе нетрудно запутаться. Но я подумаю над вашими словами. Видите ли, я никогда не могу точно определить, то ли я и впрямь строю из себя скромника, то ли просто глуповат.

Лили подавилась смешком. Падре Меллита хватил бы удар, если бы он услышал подобное.

– А как со сквернословием? – с ухмылкой спросила Лили.

– О, такое вполне возможно. Дом Бенетард действительно время от времени поднимал вопрос о моем словарном запасе, но что я мог поделать? Я обучился некоторым выражениям, когда был Николасу по колено, ну, может, по грудь. Как бы там ни было, Николас оказал на меня существенное влияние. Боюсь, что кое-кто из монашеской братии мог бы обвинить меня и в святотатстве, но Дом Бенетард проявил куда больше понимания. Лишь иногда меня отправляли в мою келью на целый день в качестве наказания.

– А как вы встретились? – спросила Лили.

– С Домом Бенетардом? В отличие от вас, я вошел в монастырь через парадный вход, – с улыбкой ответил Паскаль.

– Нет, я имела в виду графа. То есть Николаса.

Улыбка Паскаля мгновенно исчезла, и он со вздохом проговорил:

– Это долгая история, и она не для этого вечера. Достаточно сказать, что я обязан ему жизнью.

Лили почувствовала себя так, словно ее строго отчитали. Щеки ее вспыхнули, и она тихо сказала:

– Прошу прощения… Я не хотела ни о чем допытываться и…

– Вы ничего дурного не сделали, – перебил Паскаль. – Просто есть темы, на которые трудно говорить. Возможно, когда-нибудь, когда мы лучше друг друга узнаем и между нами установится доверие, я смогу поговорить с вами об этом. Но пока такое время не пришло.

Сердце Лили как-то странно екнуло. Ей сделалось неловко из-за того, что она невольно затронула больную для мужа тему. И к этой неловкости примешался стыд; ведь Паскаль не стал притворяться, он был с ней предельно честен.

– Простите, – прошептала Лили, и на сей раз она нисколько не притворялась. – Я больше не буду об этом спрашивать.

– Знаете что, Элизабет?… – Паскаль быстро подошел к ней и, взяв ее лицо в ладони, заглянул ей в глаза. – Никогда не бойтесь о чем-либо у меня спрашивать. Я лишь прошу вас запомнить: иногда я не смогу дать вам ответ или же мой ответ окажется не очень-то для вас приятным. Но меня куда больше устроила бы абсолютная честность между нами, чем глупые игры, которые никуда не ведут. – Отступив на шаг, Паскаль добавил: – Я собираюсь прогуляться с Фасолинкой перед сном. Нам завтра надо выехать рано утром, если мы хотим доехать до Сен-Симона до заката. Доброй ночи и сладких снов.

Покинув гостиную, Паскаль осторожно прикрыл за собой дверь. Лили же почувствовала себя так, словно в ее душе вновь произошел какой-то перелом, но как это произошло и почему, она не понимала. Однако сомнений быть не могло: впервые с тех самых пор, как ее передали Паскалю Ламартину, она не чувствовала ни гнева, ни обиды, ни страха. Более того, впервые в жизни в душе ее пробудилась надежда. Надежда на то, что все у нее сложится. Прикоснувшись к лицу, Лили вдруг обнаружила, что по щекам ее текут слезы. И это тоже было непонятно. В этот момент она не могла сообразить, что впервые в жизни к ней отнеслись с участием.