На следующее утро Паскаль встал на рассвете и отправился на лужайку на вершине холма, высившегося позади их с Лили скромной хижины. Отсюда, с вершины, открывался прекрасный вид на разноцветные лоскуты полей и виноградников, среди которых серебристой змейкой пробегала река Дордонь. Один лоскут – алый от маков, другой, ярко-желтый, был засаженный горчицей. И повсюду среди разноцветных полей были разбросаны деревни и городки, ближайшим из которых являлся мирный и сонный Сен-Симон.

К западу, на вершине другого холма, стоял замок, чьи башни упирались в окрашенное малиновым цветом небо. Солнце же, освещавшее белый известняк построек, придавало им охристый оттенок. Это было так красиво, что дух захватывало…

В столь ранний час людей в округе почти не было видно – разве что какой-нибудь фермер или его жена выходит подоить коров. Паскаль очень любил это время суток – время гармонии и душевного покоя, время утренней молитвы.

Сев на траву, Паскаль поджал под себя скрещенные ноги и, положив ладони на колени, сделал глубокий вдох, затем выдох. Он тщательно, минуту за минутой, стал вспоминать вчерашний разговор со священником. Было совершенно ясно: отец Шабо – хороший и добрый человек, пастырь по призванию. Мало кто из знакомых Паскалю священнослужителей обладал такой интуицией, сочетавшейся со здравым смыслом, добродушием и чувством юмора.

Отец Шабо являлся полной противоположностью падре Меллиту. И если бы отец Шабо занимал столько же места в жизни Лили, сколько отец Меллит, ей бы жилось куда лучше, а результаты воспитания были бы, несомненно, совсем иными.

«Покажи ей Его лик», – посоветовал Шабо. Но как это сделать? Ведь Лили совершенно равнодушна к красоте окружающего мира. И уж если ее не впечатляли творения Создателя, то как же сам Создатель мог произвести на нее впечатление? И возможно даже и такое, что она, представ перед лицом Того, в чье существование не верила, отчитает Его за то, что не подкрепил Свое существование научными доказательствами.

Паскаль улыбнулся при этой мысли и, закрыв глаза, погрузился в медитацию.

Но тут вдруг что-то холодное и мокрое уткнулось ему в колени. Он открыл глаза и увидел Фасолинку, радостно вилявшую хвостом. А чуть позади брела ее хозяйка. В одной руке у нее была корзинка, а в другой – книга о лекарственных растениях; Паскаль тотчас же узнал ее. И Лили шла, уткнувшись носом в эту книгу. Очевидно, она всерьез взялась за учебу, если не поленилась встать с рассветом, чтобы успеть собрать растения, пока солнце не высушило содержащиеся в них масла (к несчастью, она проглядела тот параграф, в котором говорилось о том, что вначале должна высохнуть роса).

Поглаживая собаку, Паскаль с восхищением наблюдал за женой; она то и дело посматривала на травы, росшие у нее под ногами, а затем тщательно сверялась с картинками в книге. И, конечно же, она была предельно сосредоточена, а ее губы, сейчас плотно сжатые, очень напоминали спелую клубнику, которую так и хочется съесть.

Хотя Паскаль ни разу не был с женщиной, с инстинктами у него все было в полном порядке, и он не мог оторвать взгляда от Лили. Платье ее сильно полиняло от постоянных стирок; к тому же здесь, в деревне, Лили перестала утруждать себя ношением нижних юбок, и теперь очертания ее ног просматривались на просвет. Корсет также был забыт за ненадобностью, и соски виднелись также отчетливо.

Паскаля бросило в холодный пот, а сила его возбуждения могла бы впечатлить даже братца Чарли. Он уже принял решение незаметно улизнуть, но не успел осуществить задуманное – Лили, повернув голову, внезапно увидела его. Схватив собаку, Паскаль усадил ее себе на колени, надеясь спрятать свидетельство своего возбуждения.

– Паскаль, что вы тут делаете? – спросила Лили. – Должно быть, вы промокли насквозь. – С этими словами она решительно направилась к нему.

– Я медитировал, – сказал Паскаль, надеясь, что жене его голос не покажется подозрительно хриплым.

– А по какому поводу медитируете? – спросила Лили, склонив голову к плечу. – И зачем вам это?…

– Я каждое утро медитирую, так что мне повод не нужен. А что касается вашего второго вопроса, то у меня на него нет ответа. Для меня медитация – это что-то вроде молитвы, только без слов. Но конечный результат будет такой же. – «Скорей бы уж успокоиться», – подумал он. Но, увы, Фасолинка ерзавшая у него на коленях, очень усложняла задачу.

– Как это скучно! – Лили закатила глаза. – Не понимаю, как можно этим заниматься по своей воле!

Тут Фасолинке надоело сидеть у хозяина на коленях, и она, спрыгнув, бросилась в сторону перелеска. Паскаль же с облегчением вздохнул; ему все же удалось овладеть собой; хотя вполне возможно, что этому отчасти способствовала Лили, вернее – гримаса, появившаяся у нее на лице.

– Мне будет нелегко вам это объяснить, – сообщил Паскаль. – Вам надо самой попробовать, и тогда сами решите, нравится вам это занятие или нет.

И тут его осенило! Взяв жену за руку, Паскаль усадил ее на траву напротив себя.

– Что вы себе позволяете, грубиян?! – воскликнула она.

– Тише, Лили. Вы напрасно…

– Лили?! Вы назвали меня Лили? – перебила жена. – И вчера – тоже! Но почему? – Она смотрела на него так, словно подозревала какой-то подвох.

– Потому что вас так зовут, – ответил Паскаль. – А теперь слушайте меня внимательно. И внимательно смотрите на меня.

– На что именно смотреть? – спросила она.

– Просто смотрите. Смотрите на долину. Смотрите на то, что вокруг вас. Смотрите на туман, что стелется по траве. Смотрите на яркую зелень, на черепичные крыши домов – смотрите куда угодно.

Лили хмыкнула и заявила:

– Я, знаете ли, не слепая. Я и так все это вижу.

– Но вы ведь вчера сказали, что хотите учиться, не так ли? Так вот, все это – часть обучения. Для овладения искусством врачевания важно научиться быть внимательным к деталям. А для того чтобы научиться вниманию, надо научиться смотреть. Смотреть и слушать. И не только меня, но и себя.

– Ладно, хорошо, – согласилась Лили, надув губу. – Если вы так настаиваете… Хотя я думаю, что все это ужасно глупо.

– Не так глупо, как вам кажется. – Паскаль выпустил запястье жены и теперь касался лишь кончиков пальцев. – Итак, закройте глаза, – продолжал он. – И слушайте, что происходит вокруг вас. Слушайте звуки, слушайте тишину… а, когда наслушаетесь, вберите все это в себя. И вам сразу же станет хорошо и спокойно. Главное – не надо препятствовать тому, что произойдет.

Лили была почти уверена, что ее муж сошел с ума. Но она все же подчинилась и закрыла глаза.

– Дышите глубже, – послышался голос Паскаля, и Лили сделала несколько глубоких вдохов.

Вскоре дыхание ее выровнялось, но вначале она не слышала ничего, кроме птичьего щебета. Однако через минуту-другую Лили стала распознавать и другие звуки. Вот подул ветерок, а вот, чуть погодя, зашелестели листья… А потом она услышала голоса – тихие, но вполне различимые, доносившиеся снизу, из деревни. И она слышала ровное дыхание Паскаля.

Прошло еще несколько минут – и вот ее уже обволакивает пелена спокойствия. Необыкновенно странное ощущение, ни с чем не сравнимое! Чудесное ощущение мира и душевного покоя… И казалось, что ощущение это исходило из пальцев Паскаля, все еще прикасавшихся к ее пальцам.

Кроме того, она чувствовала внутри… какое-то странное теплое сияние – словно в груди у нее вдруг вспыхнуло маленькое солнце. И это солнце дотягивалось своими лучами до самых кончиков пальцев у нее на руках и на ногах. Лили казалось, что она заново училась жить – как только что появившийся на свет младенец, трогательно беззащитный и открытый всем радостным жизненным ощущениям.

Какое-то время Лили словно плыла по течению – плыла, не зная ни волнений, ни тревог. Но затем она начала осознавать: что-то манило ее, влекло так сильно, что просто она не могла противостоять этому влечению, как не могла не дышать.

Сделав глубокий вдох, Лили открыла глаза и увидела перед собой Паскаля, с улыбкой смотревшего на нее, цепко удерживавшего ее взгляд своим взглядом. И она как будто провалилась в этот взгляд, после чего вокруг нее распространялось золотистое сияние, в центре которого находилась бездонная чернота мужниных глаз; и эта бездна неумолимо затягивала ее. Она медленно погружалась в эту бездну, и при этом все отчетливее ощущалось какое-то внутреннее жжение, временами переходившее в боль. Пламя же разгоралось все ярче, и казалось, что по жилам ее струился огонь, а место чуть пониже сердца все раскалялось и раскалялось… И вот уже боль стала совершенно невыносимой, и ей захотелось закричать.

Однако же эта была совсем не та боль, которую она впервые почувствовала при отъезде матери. И вовсе не та, которую она ощутила, когда уехал Жан-Жак. Нет, эта боль была порождена избытком радости – радость наполняла ее волна за волной, и Лили казалось, что она вот-вот не выдержит и лопнет. Но тут волны вдруг начали отступать, и вскоре совсем исчезли – осталось лишь желание разрыдаться.

А в следующее мгновение Лили поняла, что по щекам ее катятся горячие слезы.

– Милая, милая Лили… – бормотал Паскаль, а мерцающий ореол вокруг него дрожал, переливался и постепенно исчезал. И вскоре таинственный свет померк совсем – остался только свет солнечный.

– Паскаль, – с дрожью в голосе прошептала Лили, – что это было?

– Некоторые люди называют это Богом, – тихо ответил муж. – Другие же зовут это соприкосновением душ.

– Значит, вы знаете, что я имею в виду?

– Да, знаю. – Он осторожно смахнул с ее лица слезинки.

– Но откуда это берется? Как вам это удалось?

– Это вам удалось, а не мне, – сказал муж, ласково ей улыбаясь. – Я думаю, вы очень хорошо меня слушали.

– Так вы… Вы тоже там были? Вы тоже это чувствовали?

Паскаль улыбнулся еще шире.

– Да, я тоже там был. И я тоже это чувствовал.

Лили на мгновение задумалась, потом спросила:

– А вы можете сделать так, чтобы это повторилось?

Паскаль вдруг расхохотался.

– О, Лили!.. А вы и впрямь удивительная женщина!

– Так можете или нет? – с надеждой и страхом пробормотала Лили.

– Это зависит не от меня, а от вас – целиком и полностью, – ответил муж с ухмылкой. И теперь он выглядел как обычно, то есть как тот самый негодяй, к которому Лили привыкла.

Она невольно вздохнула и с сомнением в голосе спросила:

– А вы уверены, что это имеет непосредственное отношение к моему обучению?

Паскаль вытянулся на траве и подпер ладонью щеку.

– Если вы верите в то, что тело и душа связаны между собой, то да, имеет. – Соорудив два кольца из стебельков травы, он продел одно в другое. – Вы можете приказывать телу излечиться, пока не посинеете, вы можете лечить больного самыми изощренными способами, – но у вас ничего не выйдет, пока душа больного вас не слушает.

Лили нахмурилась и проговорила:

– А вчера?… Алан вчера слушал?

– Да, конечно, – подтвердил Паскаль. – Если бы Алан не хотел оставаться на этом свете, он бы с легкостью его покинул. Но он действительно хотел остаться, поэтому слушал очень и очень внимательно.

– И вы это знали?

– Да, конечно.

– Но каким образом вы об этом узнали? – допытывалась Лили.

Паскаль невольно улыбнулся – его жена охотно открывалась навстречу новому опыту, и это не могло не радовать. Увы, он не мог рассказать ей все, так как боялся ее отпугнуть. Но с другой стороны… Ведь отказавшись отвечать на вопрос Лили, он снова восстановит ее против себя. Кроме того, ему впервые задавали подобные вопросы напрямую, и это Паскалю нравилось.

В приемной семье про его дар узнали почти сразу и никаких вопросов не задавали. В монастыре его дар тоже воспринимался как данность. Отец Шабо отнесся к его дару так же, как и монахи. Медики либо игнорировали его, либо называли шарлатаном. Люди же, которых Паскаль вылечил, были ему благодарны, но вели себя так, словно он не был таким же смертным, как и они.

А вот Лили, в отличие от всех прочих, относилась к нему как к самому обычному человеку, причем – с немалой толикой здорового скепсиса.

– Так как же? – не унималась она.

– Я не могу объяснить все словами, – сказал Паскаль. – Все делается… на уровне ощущений. С помощью особого чутья я как бы прощупываю человека. Примерно так же, как с помощью зонда исследуют рану. Я понятно говорю?

Лили уставилась на него во все глаза.

– И вы еще спрашиваете?! Негодяй! Ведь вы только что проделали со мной этот самый фокус! Вы прощупывали меня. Да вам надо уши оторвать за такую непозволительную вольность! – Лили вырвала пучок травы и бросила в мужа.

– Но я не позволил себе ни единой вольности! – воскликнул Паскаль, закрываясь ладонью. – Только немного пообщался с вашей душой, вот и все.

– Значит, признаете?… Я так и знала, – проворчала Лили.

– Мне ведь надо было кое-что доказать наглядно, – сказал Паскаль. – Я не думал, что вы будете против.

– Лично я считаю, что вы чересчур много себе позволяете. Подумать только! Без спроса залезать людям в душу и хозяйничать там! Вы, верно, возомнили себя мессией.

– Вы очень непоследовательны в своих суждениях о моей персоне, – с насмешливой улыбкой сказал Паскаль. Он был очень рад, что жена на него не злилась. – Помнится, совсем недавно вы считали меня простым садовником, не так ли?

– Ну, в этом все осталось по-прежнему, – заявила Лили. – Я продолжаю считать вас… безродным и злонамеренным негодяем! К тому же садовником, склонным ковыряться во внутренностях окружающих. И даже не надейтесь, что я думаю, будто это ваше… прощупывание не имеет научного объяснения.

Паскаль искренне рассмеялся.

– И какова же ваша научная теория? – спросил он.

– Откуда мне знать? Ученый-то вы, а не я.

– Наконец-то вспомнили, – сказал Паскаль. – Должен признаться, я удивлен.

Лили промолчала. А Паскаль с любопытством наблюдал за сменой эмоций, отражавшихся на ее лице. Он увидел и гордость, и нерешительность, и полную растерянность. А потом, наконец, решимость; казалось, она одержала победу в какой-то битве с самой собой.

– Знаете, Паскаль… – пробормотала она. И щеки ее при этом пылали.

– Слушаю, Лили. – По выражению ее лица Паскаль понял, что она вполне готова к серьезному разговору. – Ну, говорите же… В чем дело, герцогиня? – Паскаль взял жену за руку.

– Я прошу прощения, – тихо прошептала Лили.

– Прощения? Но за что?

– Я не понимала… – произнесла Лили, опустив голову, и теперь Паскаль не видел ее глаза.

– Мы с вами не можем понять очень многого. Но неужели именно это вас так опечалило, герцогиня?

– Нет, не это. А то, что я не понимала вас. – Лили подняла голову и, смахнув волосы с лица, посмотрела на мужа с мрачной серьезностью. – Я действительно думала, что вы – простой садовник. И я ошибалась.

«Ну вот… – подумал Паскаль. – Кажется, началось. Но пусть уж лучше все решится здесь и сейчас».

– Ошибались? – переспросил он. – Так кто же я такой?

– Вы ученый. Ботаник, – с уверенностью ответила Лили.

Паскаль уставился на жену в изумлении. Он никак не ожидал услышать от нее такой ответ. И этот ответ являлся полной противоположностью того, которого он так страшился…

– Да, верно, – ответил он наконец. – Да, я действительно ученый-ботаник.

– Тогда что же вы делали в монастыре? Может, грехи искупали?

– Искупал грехи? С чего вы взяли?

– Ну… разве не этим занимаются обычные люди в монастыре?

– Крайне редко. Некоторые приходят туда ненадолго, чтобы спрятаться от мира. Другие же не уверены в том, что призваны Господом служить Ему, и хотят проверить себя. А третьи спасаются от врагов. Поверьте, из всех причин, побуждающих человека уйти в монастырь, искупление грехов – едва ли не самая редкая.

– А что привело туда вас?

– Меня пригласили, – ответил Паскаль. – Монастырские сады сильно пострадали, и им был нужен хороший специалист. Дом Бенетард знал, что монастырская жизнь для меня привычна, поскольку я учился в монастыре в Тибете. Так что отлучение от внешнего мира для меня совсем не наказание. Но какое это имеет отношение к… Почему вы меня об этом спрашиваете сейчас?

– Потому что мне стыдно за то, что я сомневалась в ваших знаниях. Но я не понимаю, почему вы мне раньше все не объяснили. Действительно, почему вы раньше не открыли мне глаза?

Паскаль улыбнулся.

– Я не думаю, что вы стали бы меня слушать. Вы ведь многое не желали слышать, не так ли?

– А сейчас – слушаю. Вы велели мне слушать, вот я и стараюсь.

Эти слова жены глубоко тронули Паскаля, и он вдруг подумал: «Все-таки странно… Ведь раньше почти все ее слова, поступки и жесты вызывали у меня раздражение, а теперь – ничего подобного». Впрочем, этому, наверное, не следовало удивляться. Прежде он забирался в душу человека только для того, чтобы вылечить его, но сейчас цель была совсем иной, и Паскаль понимал, что все будет по-другому; он понял это в ту же секунду, как принял решение. И все же… одно дело понимать, что делаешь, и совсем другое – справляться с последствиями содеянного.

Он хотел, чтобы Лили заглянула в свою душу, и он намеревался помочь ей в этом, а если потребуется, то и стать ее проводником в этом нелегком «путешествии»… Но он никак не ожидал, что сам затеряется в лабиринтах ее души, растворится в ней. Он пробирался через мрачные туннели страха и боли, он видел шрамы на ее душе и на себе испытал все то, что пришлось пережить ей.

Сердце его стонало от боли, но Паскаль продолжал этот их тяжкий совместный путь. И в конце концов он почувствовал, как смягчается ее сердце – и почувствовал, как сливаются воедино их души. Такого с ним прежде никогда не случалось, и вот сейчас… О боже, они с Лили действительно стали одним целым – одной душой, общим биением сердца, общим дыханием…

И свет был необычайно ярким и чистым, наполненным любовью… А вместе со светом пришло и понимание, ошеломившее его: оказалось, что он любил Лили – причем полюбил ее навечно, навсегда.

Но как долго он утаивал от себя эту неоспоримую истину? И почему? Не потому ли, что боялся любви – боялся, что не выдержит этой тяжкой ноши? Он никогда не думал, что ему суждено полюбить, и, разумеется, никогда не просил у Бога любви, полагая, что это – не для него.

И все же это случилось… Несмотря ни на что – случилось. Впрочем, ему следовало бы это понять еще во время разговора с отцом Шабо…

– Почему вы так на меня смотрите? – послышался вдруг голос Лили; она нервно покусывала нижнюю губу.

Паскаль промолчал. Да и что бы он мог ответить?

– Паскаль, вы меня слышите? – окликнула его Лили.

– Да-да, конечно. А смотрю я на вас так, потому что не смею сделать ничего другого. Так что остается только смотреть, – прохрипел он и судорожно сглотнул. – Если же я пойду на поводу у своих инстинктов… Ох, не знаю, что тогда произойдет.

– Каких инстинктов? – спросила Лили, и голос ее был таким же хриплым.

– Вот этого, например, – сказал Паскаль; он обнял жену за шею и привлек к себе.

И, как ни странно, Лили не оказала ему ни малейшего сопротивления – была покорной и податливой. И даже позволила ему себя поцеловать.

Губы же Лили оказались нежными и сочными… И Паскаль чувствовал… О боже, он не знал, что делать с собой – он безумно желал Лили, однако же…

В следующее мгновение Паскаль вскрикнул – и едва не задохнулся от боли – кулак у Лили оказался весьма крепким.

– Я так и думала! – гневно воскликнула она. – Значит, все делалось ради этого самого, да? Вы от меня только этого хотели? Ах вы… Похотливое животное – вот кто вы такой!

– Лили, клянусь, все совсем не так. Вы должны знать, что я…

– Не так?! А как же еще?! Объяснитесь, скотина!

– Я… Я не могу, Лили. – Паскаль тяжко вздохнул. И вдруг рассмеялся – причем смеялся вполне искренне. – Ну и тяжелая же у вас рука, герцогиня! – воскликнул он в восхищении. – А я-то думал, что ваше главное оружие – язык.

– Негодяй!.. – снова закричала Лили.

Она хотела опять его ударить, но Паскаль вовремя перехватил ее запястья.

– Лили, чего вы так испугались? Я вас всего лишь поцеловал – какой же в том вред? К тому же… В конце концов, вы – моя жена.

– Я ею только считаюсь, не более того! И не думайте, что я вас испугалась, – добавила Лили, оправляя юбки. – Я вас нисколько не боюсь…

– Знаете, Лили… – Отпустив ее запястья, Паскаль немного отодвинулся. – У вас совсем неподходящее имя для такой злобной кошки. Когда-то я знал одну Лили. Она была горничной в Роуэнз-клоузе, и мы с ней были добрыми друзьями. Потом она вышла замуж по любви и нарожала с полдюжины детишек.

– Ах, вы сравниваете меня с горничной?! Что ж, я нисколько не удивлена.

– Прекратите, герцогиня, – тихо сказал Паскаль. – Успокойтесь, пожалуйста.

Лили выставила вперед свой остренький подбородок – то был верный признак ее боевого настроя. Но в следующее мгновение она вдруг потупилась и прошептала:

– Простите, Паскаль. Я бы хотела стать более сговорчивой, но не знаю, как измениться…

– Может, и так. – Протянув к ней руку, Паскаль погладил ее по волосам. – Возможно, вы просто не умеете вести себя по-другому. Но я здесь, с вами. И я не собираюсь вас покидать, даже если бы вы очень этого захотели. А вы этого хотите?

Лили подняла на мужа глаза, в которых блестели слезы.

– Я… я не знаю… Я теперь ничего не знаю, – пробормотала она.

– Мне нравится, что вы сейчас честны со мной. – Паскаль смахнул слезинку с ее щеки. – Но вы не были честны со мной вчера вечером, верно?

Лили вновь опустила голову.

– Я запуталась. Совсем запуталась… – прошептала она.

– Да, понятно, – с улыбкой ответил Паскаль. – Но скажите, о чем вы на самом деле думали вчера вечером?

Лили нервно теребила юбку.

– Я не могу этого сказать, – прошептала она.

– Ладно, не говорите. – Паскаль, взял жену за руку. – Тогда скажу вам, о чем думал я. Я думал о том, что хочу вас поцеловать, очень хочу.

Лили стрельнула в него глазами.

– Правда?

– Вы прекрасно знаете, что я говорю правду, потому что сами думали о том же, верно?

Лили раскрыла рот, но так ничего и не сказала; она не могла вымолвить ни слова. А муж поднес к губам ее ладонь и поцеловал жилку на запястье. Лили казалось, что она вот-вот лишится чувств – и в то же время каждая клеточка ее тела радостно пела.

– Так думали или нет? – спросил Паскаль.

Лили кивнула и, судорожно сглотнув, пробормотала:

– Да, думала. Хотя мне совсем не следовало об этом думать.

– Но почему же не следовало, любимая? – Паскаль коснулся губами ее руки у локтевого сгиба.

Лили вздрогнула и прокричала:

– Не называйте меня любимой! – Она высвободила свою руку.

Паскаль засмеялся, а Лили, потупившись, спросила:

– Почему вы меня поцеловали?

– Потому что мне захотелось. А почему вы меня ударили?

– Потому что захотелось! – с улыбкой воскликнула Лили.

Паскаль провел ладонью по ее волосам, пропуская пряди сквозь пальцы. Снова рассмеявшись, спросил:

– Так вы намерены бить меня всякий раз, как я дотронусь до вас? Если так, то мне придется запастись гипсом и арникой. Ведь переломы и синяки неизбежны…

– А вы собираетесь часто до меня дотрагиваться? – осведомилась Лили. – Вы же сказали, что не будете ко мне прикасаться. Помните? Вы сказали это сразу после того, как нас обвенчали…

– Я все прекрасно помню, и я был тогда глупцом, – пробормотал Паскаль. – Я тогда не кривил душой, но ведь в наших отношениях за последнее время многое изменилось, не так ли? Я хочу вас, Лили, – добавил Паскаль, взяв ее лицо в ладони.

Лили молча смотрела на него, и в ее глазах стояли слезы. Она чувствовала себя ужасно несчастной, так как точно знала, что хотела того же – хотела негодяя!

– Нет беды в том, что вы желаете своего мужа, – тихо сказал Паскаль, пристально глядя ей в глаза.

– Нет-нет, это дурно! – воскликнула Лили, глотая слезы. – Ведь вы – мой враг! Как же я могу вас желать?!

У Паскаля не было ни малейшего повода сомневаться в искренности ее слов, но ему было от этого не легче.

– Я давно понял: говорить что-либо тому, кто отказывается тебя слышать – напрасная трата сил, – сказал он, стараясь сохранять спокойствие. – И потому, Лили, я не стану много говорить. Скажу лишь одно: я вам не враг. Когда-нибудь вы услышите меня, но до тех пор я к вам не прикоснусь – как бы сильно того ни хотел. Бог мне свидетель – так и будет!

Лили всхлипнула и закрыла лицо ладонями. «Славная и милая Лили… – думал Паскаль. – Она ведь только что отведала самого лучшего и самого хмельного вина, поданного в бокале из чистейшего хрусталя…» Да-да, и этот напиток, и это таинство – оно могло быть ниспослано им только самим Господом! А все то, что Лили пробовала раньше, – все это было дешевой подделкой, незрелой кислятиной из оловянной кружки. И Лили тоже это знала. Но, увы, до тех пор, пока она еще раз не попробует поддельное вино, ей не распознать вина настоящего. Скорей бы уже это случилось!

– Лили, дорогая, не убивайтесь вы так, – проговорил Паскаль. – Всему свое время. Поверьте, все наладится. – Он одним движением поднялся на ноги. – А теперь я должен идти. Виноградники ждут.

Лили кивнула, не поднимая головы. И он ушел. Ушел, ни разу не оглянувшись.

Обхватив голову руками и горестно всхлипывая, Лили шептала:

– Я не должна, я не должна…

И все же она не могла запретить себе чувствовать то, что сейчас чувствовала. Ведь всего лишь полчаса назад их души слились воедино. А потом он лучезарно улыбнулся, и ей стало так тепло, словно само солнце ей улыбнулось. А сердце ее… оно словно вывернулось наизнанку.

И теперь она знала, что это было. Более того, она знала, что увидела на монастырской стене, когда он вдруг поднял голову и взглянул на нее. И она знала, почему так внезапно свалилась.

Интересно, многих ли женщин он заставил пережить то, что пережила она? И многим ли он вначале воспламенил душу, чтобы потом зажечь их тела?

Лили вздрогнула и прижала ладонь к губам. Ох, когда он ее поцеловал, она подумала, что вот-вот вспыхнет – как солома! Еще секунда-другая – и она бы легла с ним прямо на земле и позволила бы ему делать с ней все, что ему заблагорассудится. Но она не сдастся. Ни за что не сдастся! Самоуважение и верность брату – вот все, что у нее осталось, и она останется верной и себе, и Жан-Жаку.

Лили проглотила комок, застрявший в горле, Лили приказала себе собраться и позвала Фасолинку. Направившись домой, она лишь в самый последний момент вспомнила про книгу и корзинку с травами. Ох, сейчас у нее было такое настроение, что даже жить не хотелось. И в то же время она никогда еще не чувствовала себя такой живой. Необъяснимый парадокс…