В столовой замка воцарилась гробовая тишина, которую нарушало лишь гулкое эхо шагов Паскаля, проходившего по вестибюлю. Сначала Лили собиралась вскочить и броситься следом за ним, но передумала, сообразив, что мужу лучше побыть наедине с самим собой.

К тому же она сейчас могла воспользоваться случаем и расспросить мать об этих Ламартинах.

– Мама, а у Анны Ламартин были дети, когда ты с ней познакомилась? – спросила она.

– Нет, – ответила герцогиня. Она, как и ее дочь, пребывала в недоумении. – Но, полагаю, она могла быть беременной, когда уезжала.

– Возможно, – согласилась Лили. – Но почему же родители Паскаля рассказали ему совсем другую историю? Хотя… Когда случилась та эпидемия? Я знаю, что тридцать лет назад, – но в каком именно месяце?

– Весной 1809 года, – ответила мать.

– И Паскаль родился девятого июня того же года. Я знаю, потому что ему этим летом исполнилось тридцать. Так что Анна была беременна, когда уезжала. Не могла не быть… И если это не был ребенок Анри… То тогда на ум приходит только одна возможность.

Герцогиня молча покачала головой. А Жан-Жак, сидевший в противоположного конце стола, нахмурился и проворчал:

– О чем, черт вас дери, вы говорите? С чего вы взяли, что ребенок был не от Ламартина?

Лили с презрением взглянула на брата. Да, она явно переоценивала его умственные способности. А вот Паскаль сразу все понял.

– Ты описала Анри Ламартина, мама, но Паскаль совсем на него не похож, верно?

– Да, совсем не похож, – шепотом ответила герцогиня.

– А как насчет шестого герцога, мама? Серж, да? На него Паскаль похож?

– Я… Мне трудно судить. Серж был высоким, как и твой муж. И у него… были темные волосы… – С герцогиней происходило что-то странное; она побледнела и, казалось, вот-вот упадет в обморок.

– О боже, Лили!.. – пробормотал Жан-Жак. – Ты всерьез полагаешь, что эти слухи – правда?

– Не знаю. Но ради Паскаля я узнаю правду.

– Лили, – взмолилась герцогиня, – может, не стоит?! Может, лучше оставить все как есть? К чему ворошить прошлое?

– Не очень-то приятно узнать, что все, во что ты верил, сплошная ложь. И я знаю, о чем говорю, мама. Я сама через это прошла.

– Мне очень жаль, что я так тебя расстроила, – сквозь зубы процедила герцогиня. – Но в случае с твоим мужем у нас нет никаких доказательств того, что он – не сын Анри Ламартина. Если, конечно, не считать доказательством тот факт, что Ламартины зачем-то ввели его в заблуждение рассказом о прежнем местопребывании. Но откуда нам знать, какие у них на это были резоны?

– И все же я докопаюсь до истины. А сейчас… Уж извините, но я пойду искать Паскаля.

Лили вышла из замка и осмотрелась. Но искать мужа ей долго не пришлось – она увидела его у западной стены. Он стоял, упершись ладонями в парапет, и тяжело дышал.

– Паскаль… – тихо окликнула его Лили.

Муж обернулся, и Лили увидела, что он весь дрожал. Когда же он утер губы, она поняла, что его стошнило.

– Они лгали мне, – сказал он обнимавшей его жене. – Они мне лгали.

– Должно быть, они хотели… защитить тебя от правды, – прошептала Лили.

– О боже… Этой лжи есть только одно разумное объяснение.

– Да, верно. Значит, люди не ошибались, когда говорили, что ты – сын Сержа.

– Побочный сын, – с горечью уточнил Паскаль.

– Ну и что с того? Мне все равно, законный ты сын или побочный. Ты – мой Паскаль. Кто бы ни был твоим отцом, я все равно тебя люблю и буду любить, – заявила Лили.

Паскаль поднял на нее глаза и пробормотал:

– Не в моих силах что-либо изменить. Мы с тобой – одна семья, и бремя позора нести нам обоим.

– Ни о каком позоре и речи нет, – возразила Лили. – К тому же… Ведь мы пока еще ничего точно не знаем. Вполне вероятно, что это – случайное совпадение.

– Вся моя жизнь до сих пор представлялась мне невероятным совпадением, – с горькой усмешкой сказал Паскаль. – А теперь я узнал, что все это – огромный мыльный пузырь лжи. Видит Бог, если я что и ненавижу, так это ложь и тех, кто лжет. Но оказалось, что мои собственные родители… Почему они утаили от меня правду? Зачем лгали мне? – Слезы блеснули в его глазах, и он, поморщившись, смахнул их ладонью.

– Я убеждена: у них были для этого серьезные причины, – сказала Лили.

– Черт возьми, ты так спокойно говоришь… Говоришь так, словно для тебя в порядке вещей ложь родителей. А ведь каждый имеет право знать, кто произвел его на свет!

– Паскаль, чего ты хочешь от меня? Чтобы я кричала и топала ногами? И потом, как я уже говорила, правды мы пока не знаем…

– Неужели? А тебя не настораживает такое количество противоречий? Ведь моего отца звали Поль, а не Анри. И он был не из тех, кому можно безнаказанно наставлять рога. – Паскаль сжал кулаки. – Скажу больше: моя мать совсем не походила на женщину, изменяющую своему мужу. Хотя… Очевидно, я был о ней слишком высокого мнения.

Гнев, растерянность, душевная боль – все это сейчас отражалось на лице Паскаля. Опустившись на траву, он уронил голову на руки. Лили же встала перед ним на колени, пытаясь заглянуть ему в глаза, пытаясь хоть как-то его утешить.

– Возможно, она изменила твоему отцу всего один раз, а потом всю жизнь сожалела об этой ошибке.

– Ничего не складывается! Если даже я действительно побочный сын Сержа, – то с чего бы моим родителям хранить в тайне свое прошлое? И в Париже все знали меня лишь как сына Поля Ламартина. Даже намека никто не делал на то, что это не так.

– Я тоже этого не понимаю, – сказала Лили. – Возможно, они не рассказали тебе о Сен-Симоне, потому что не хотели, чтобы ты вернулся туда и узнал правду?

– Как бы то ни было, я здесь, – сверкая глазами, заявил Паскаль. – И по мне – так это самая невероятная из возможных случайность.

Лили прикусила губу. Это она была во всем виновата. Если бы она не отправилась искать того, кто сможет заставить плодоносить виноградники, Паскаль никогда не оказался бы в Сен-Симоне. Но она решила, что сейчас – не самый подходящий момент для того, чтобы говорить об этом.

– Пойдем домой, – сказала Лили. – Ведь дома и стены лечат…

– Я бастард, и это – навсегда, – со вздохом проговорил Паскаль.

– Так и есть. – Лили взяла мужа за руку и прижала его ладонь к своей щеке. – Но помнишь, что ты сказал отцу Шабо в тот вечер, когда впервые услышал, что говорят о тебе в Сен-Симоне?

Паскаль молча покачал головой.

– Ты сказал, что тебе все равно, кем считают тебя люди, но при условии, что ты для них – свой. Так вот, ты тут свой, Паскаль. И при этом тебя считают бастардом герцога. Выходит, что ни для кого этот факт ничего не меняет.

Паскаль провел ладонью по волосам.

– Наверное, ты права.

– Ты также сказал, что долго пытался понять, кто ты и каково твое место в жизни, а нашел себя здесь, в Сен-Симоне. Ты привязался к этой земле еще до того, как ступил на нее. Возможно, ты действительно плоть от плоти этих мест, и этому есть вполне понятное объяснение.

Паскаль вымучил улыбку.

– Спасибо, любимая, за то, что пытаешься поднять мне настроение. Я больше не могу об этом говорить. По крайней мере сегодня. – Паскаль погладил жену по щеке. – Я постоянно благодарю Господа за то, что послал мне тебя. Ведь если бы не ты… Ох, не знаю, что бы со мной стало.

Поднявшись с травы, Паскаль взял жену за руку и тихо сказал:

– Пойдем домой, герцогиня.

В ту ночь Паскаль совсем не спал. Но и ворочаться в постели не мог – был напряжен до предела, лихорадочно пытаясь выстроить события своей жизни в логическую цепочку. Увы, ничего не выходило. Слишком много было странностей и несоответствий.

Итак, к тридцати годам он стал человеком без прошлого, без корней. Он даже не знал наверняка, кто был его отцом. В груди его закипала обида. Что он расскажет своим детям об их бабушке и дедушке? Что их звали Поль и Анна Ламартин, что они были добропорядочными католиками и любили друг друга? Или он скажет им, что родился на свет в результате супружеской измены?

Лили мирно спала рядом. Она уснула, утомленная его любовью. Он вонзался в нее с яростью отчаяния, словно мог таким образом избавиться от своей боли. Она же подавалась ему навстречу с отчаянной страстью, и стоны их сливались в один стон, а сердца бились как одно.

Красивая Лили, щедрая Лили, благородная Лили… Она пыталась убедить его в том, что для нее не имело значения, кто он и откуда родом. Для нее – может, и не имело. Но для него, Паскаля, без прошлого не было и будущего. А ведь еще вчера картина его жизни казалась ему предельно ясной и промысел Божий был вполне понятен. И вот он вновь перед извечным вопросом о том, кто он и зачем пришел в этот мир.

Паскаль встретил рассвет, так и не сомкнув глаз. Ох, если бы Господь мог осветить его жизнь с той же легкостью, с которой каждое утро освещает мир… И, если уж на то пошло, он бы очень хотел, чтобы Господь перестал протягивать ему руку с дарами лишь для того, чтобы отнять то, что дал. Паскаля не оставляло ощущение, что жизнь постоянно испытывала его на прочность. Но что же Господь потребует от него в следующий раз? Принести Ему в жертву первенца?

Он знал, кто может дать ему ответ на самый главный вопрос. И знал, что каждое утро по средам Мишель Шабо чистил церковную утварь и потому приходил в церковь очень рано.

Паскаль зашел в ризницу как раз в тот момент, когда священник варил себе кофе.

– Доброе утро, Мишель.

Отец Шабо с удивлением поднял голову.

– Паскаль, что вы делаете в моих пенатах в столь ранний час? – Мишель улыбнулся. – Теперь, когда урожай собран, других дел себе не найдете? – Освободив место на столе, священник предложил гостю кофе.

– Нет, спасибо, – отказался Паскаль. – Я пришел, чтобы попросить вас подтвердить тот слух, о котором вы мне рассказали. Но вы можете и опровергнуть его. Думаю, это в ваших силах.

Отец Шабо поперхнулся, едва не расплескав кофе.

– Простите, я не хотел вас смутить, – сказал Паскаль. – Я лишь хотел сообщить… Видите ли, имеется весьма веское доказательство в пользу версии о моем незаконном происхождении.

– Вы думаете, я могу вам помочь? – пробормотал отец Шабо, поглаживая лысину ладонью.

– Да, я так думаю, – кивнул Паскаль. – Я узнал, что мои родители, Анри и Анна Ламартин, жили здесь до эпидемии. При нашей первой встрече вы упомянули имя моего отца, назвав его Анри, хотя позже он жил под именем Поль.

– Да, понимаю… – отозвался отец Шабо с совершенно невозмутимым видом.

– Понимаете?! – воскликнул Паскаль. – А вот я, черт побери, ничего не понимаю! Мои родители говорили мне, что они познакомились в Париже в 1805 году и поженились в Монтре в 1808-м, где и прожили до 1810 года. И при этом мне теперь достоверно известно, что весной 1809 года они находились в Сен-Симоне.

– Да, так и было, – кивнул священник. – И они не регистрировали брак в Монтре. Они обвенчались в Сен-Симоне в этой самой церкви. Я сам проводил церемонию. Это было… Дайте припомнить… Да, это было осенью 1805 года.

Паскаль смотрел на священника во все глаза.

– О боже… – прошептал он. – С каждой минутой все больше странностей.

– Да, – согласился отец Шабо. – Интересная картина, верно? Могу представить, как ошеломило вас это открытие.

Паскаль криво усмехнулся.

– Да уж… Но зачем им понадобилось скрывать от меня правду? К чему такое нагромождение лжи?

Отец Шабо взял в руки потир и принялся полировать его ритмичными круговыми движениями.

– Этого я не могу вам сказать, – ответил он.

Паскаль хлопнул ладонью по столу.

– Не можете сказать? Или не хотите?! Моя мать была доброй католичкой, Мишель. Она не могла перед вами не исповедаться. Уж вам ли не знать, кто был моим отцом?!

Спокойно встретив взгляд собеседника, священник ответил:

– А вам ли не знать о тайне исповеди? Я не могу нарушить ее даже ради вас.

Паскаль покраснел.

– Простите, отец Шабо. Я не хотел вас об этом просить, однако же… Мне приходит на ум только объяснение всех странностей… Вероятно, моя мать забеременела от Сержа Сен-Симона, после чего она и мой… и Ламартин уехали, чтобы спасти ее репутацию. Или для того, чтобы уберечь меня от всевозможных слухов.

– Я думаю, что ничего не нарушу, если скажу, что они оба очень старались вас уберечь, – ответил отец Шабо, опуская на стол потир. – Они оба были хорошими людьми. Я имею в виду Анри и Анну… И все отпущенное им Богом время они были вам хорошими родителями. Печально, что они оба слишком рано покинули этот мир, оставив вас одного.

Паскаль провел ладонью по волосам.

– Ладно, я понимаю, что больше ни слова от вас не добьюсь. Но я думаю, вы сказали мне все, что мне необходимо знать. Мишель, если вы их венчали, могу я, по крайней мере, взглянуть на церковные записи?

– Разумеется. – Отец Шабо вытащил из кармана ключ и подошел к шкафу, в котором хранил книги. Отыскав книгу записей за 1805 год, он открыл ее на октябре месяце и в раскрытом виде положил на стол, указав на нужную строчку.

Паскаль откашлялся и прочитал:

– Анна Элизабет, в девичестве Сторм, выдана замуж за Анри Поля Ламартина пятого октября 1805 года. – Подписи обоих супругов были на месте – как и подпись Мишеля Шабо и двух свидетелей.

– Спасибо, – сказал Паскаль, возвращая книгу священнику. – По крайней мере одна загадка разгадана. Второе имя Анри Ламартина – Поль.

– Насколько мне помнится, Анна так его и называла, – согласился отец Шабо, убирая книгу обратно в шкаф. – Она как-то сказала, что Поль – приятнее ее слуху. Звучит… почти по-английски.

Паскаль почесал в затылке.

– Что ж, пожалуй, мне пора, – пробормотал он. – Спасибо, что рассказали мне то, что могли.

– Мне жаль, что я не могу рассказать больше, – сказал отец Шабо.

– Нельзя же допустить, чтобы вам пришлось держать ответ перед Богом за то, что вы нарушили клятву из-за такой мелочи, как установление отцовства, – сквозь зубы процедил Паскаль.

– Я никогда так не говорил, – укоризненно заметил отец Шабо.

– Верно, не говорили, – пожав плечами, согласился Паскаль. – Все и так ясно, без слов.

Паскаль вышел из церкви полный решимости во что бы то ни стало докопаться до истины.

Все это утро отца Шабо одолевали тревожные раздумья. Разумеется, он всегда знал, что Анна и Анри Ламартин не сказали Паскалю правду о его рождении. Отец Шабо очень хотел бы усадить Паскаля рядом с собой и спокойно все ему объяснить, но, увы, это было совершенно исключено. И проблема, казалось, не имела решения. Сколько бы отец Шабо ни просил Бога его вразумить, озарение не приходило.

Мишель Шабо протирал напрестольный крест, когда услышал, что кто-то зашел в церковь. Повернувшись к двери, он едва крест не выронил.

Отец Шабо познакомился с Фрэнсис Дампьер, будущей герцогиней Сен-Симон, много лет назад, когда она была глубоко несчастной женой жестокого и безжалостного человека. Он стал тогда ее наперсником. И отец Шабо видел, с каким облегчением приняла Фрэнсис весть о гибели мужа, ставшего жертвой несчастного случая во время охоты. Да и сам отец Шабо мог бы признаться, что никогда еще не служил похоронную мессу с такой радостью. И он никогда в этом не раскаивался.

Фрэнсис уехала на следующий день после похорон, и с тех пор Мишель Шабо ее не видел. Красота этой женщины не померкла с годами. Напротив, с возрастом она даже стала благороднее, аристократичнее. И походка осталась королевской. Но отец Шабо заметил страдальческие складки в уголках губ этой все еще очень красивой женщины. Фрэнсис не выглядела счастливой. Очевидно, жизнь ее после отъезда из Сен-Симона не очень-то сложилась.

– Фрэнсис, – сказал отец Шабо, осторожно опустив на престол священную реликвию, – это действительно вы? Я думал, что вы удалились в монастырь.

– Рада вас видеть, Мишель. И я очень рада тому обстоятельству, что вы по-прежнему служите в Сен-Симоне, – тихо добавила женщина. – Вы не очень изменились.

– О, стал старше, толще и, надеюсь, немного мудрее. И я рад вас видеть, Фрэнсис. Какой приятный сюрприз.

– Не уверена, что после нашего разговора вы по-прежнему будете считать этот сюрприз приятным, Мишель. Признаюсь, я провела весьма беспокойную ночь.

– Вы пришли, чтобы исповедаться? – с приличествующим такому вопросу выражением лица спросил священник.

– Мне нужно поговорить с вами предельно откровенно, но я не стала бы называть этот разговор исповедью.

Мишель видел, что герцогиня встревожена, и причин тому могло быть немало. Но отцу Шабо хотелось верить, что Фрэнсис здесь потому, что Господь услышал его молитвы.

– Проходите и помолимся вместе. А затем и поговорим, хорошо?

После молитвы отец Шабо присел на скамью рядом со своей бывшей прихожанкой.

– Вы приехали, чтобы навестить своих детей? – спросил священник, чтобы помочь гостье начать разговор.

– Да, – ответила герцогиня. Ее руки, лежавшие на коленях, были крепко сжаты. – Я не видела их долгое время…

Герцогиня вкратце обрисовала ситуацию, и Мишелю стало понятно происхождение этих скорбных складок у ее губ.

– Я не знал, что вас постигла такая беда, – с сочувствием сказал отец Шабо. – Но сейчас вы наконец-то воссоединились с детьми. Наверное, их сердца переполнены радостью.

– Увы, это не так. – Герцогиня вздохнула. – Мы, конечно же, учимся понимать друг друга, но с Лили мне очень трудно. У нее столько обиды на меня и на ее отца… Однако я пришла к вам не для того, чтобы жаловаться на своих детей. Мишель, я стою перед ужасным выбором. Если я помогу одному ребенку, то погублю другого.

Отец Шабо взял герцогиню за руку.

– Что же случилось? Расскажите… – тихо попросил он.

Фрэнсис снова вздохнула. В глазах ее стояли слезы.

– Вчера вечером я познакомилась с мужем Лили, с Паскалем Ламартином.

Отец Шабо боялся вздохнуть. «Вот оно и случилось!» – мысленно воскликнул он.

– Вообще-то я познакомилась с ним еще накануне, но видела его, можно сказать, мельком. К тому же было темно… Однако же… Мишель, я ожидала увидеть совсем другого человека. – Герцогиня говорила сбивчиво – сказывалось волнение. – Вчера вечером я начала размышлять, и тогда… Тогда я все поняла.

– Что именно вы поняли? – осторожно спросил отец Шабо.

– Насчет Анри и Анны Ламартин. Жан-Жак рассказал о здешних слухах… Якобы муж Лили – незаконнорожденный сын Сержа. Я, само собой, с ходу отмела подобную возможность. Должно быть, вы помните, как Серж и Кристина любили друг друга?

– Конечно, помню, – кивнул отец Шабо.

– Мы все знаем, что Анна Ламартин была бесплодна, и потому она никак не могла родить ребенка, – продолжала герцогиня. – А Паскаль за ужином сказал мне, что они жили совсем в другом месте. Тогда я решила, что сходство мне просто мерещится. Но Мишель, они с Сержем похожи! Поразительно похожи. Когда же он сказал, что его мать звали Анной, а мое описание Анны Ламартин идеально совпало с его воспоминаниями о ней… О, тогда я наконец все поняла!

– Что же вы поняли?

– Ох, теперь мне кажется, что я все поняла уже тогда, когда увидела его на празднике. Он стоял на скамье, обращаясь к тем, кто собрался на площади. И он был удивительно похож!.. Та же благородная стать и та же уверенная сила в движениях…

Герцогиня умолкла. Ее била дрожь, и отец Шабо взял гостью за руку. Немного успокоившись, герцогиня вновь заговорила:

– Он унаследовал не только рост и цвет волос отца, не только характерную форму его носа, но еще и ее рот. Конечно, рот у Паскаля более мужественный – но эта его нижняя губа, эта улыбка… И еще – взгляд. Он смотрит на собеседников прямо и очень серьезно, а потом его лицо вдруг словно освещается… и веселье так и брызжет из глаз. Вы ведь все это видели, Мишель?

– Да, видел.

– Я ведь ничего не придумала, верно?

– Нет, Фрэнсис, вам ничего не почудилось. Я заметил все это в первый же момент нашей с ним встречи. Но полагаю, у меня было перед вами преимущество: я знал, что этот день настанет рано или поздно.

– Выходит, я права. – Герцогиня высвободила руки из рук священника.

– Да, вы правы, – согласился отец Шабо.

– И Анна была бесплодна, не так ли? – сказала Фрэнсис, отвернувшись.

– Да, – подтвердил священник, – Анна была бесплодна. Но она растила ребенка, который не выжил бы, оказавшись на попечении вашего мужа.

Герцогиня молчала, опустив голову. Когда она снова взглянула на собеседника, по щекам ее катились слезы. Тихо всхлипнув, она проговорила:

– Я думаю, что Кристина все правильно сделала. – Вытащив платок, герцогиня вытерла глаза. – Кристина знала, на что способен Хьюберт, знала, как он одержим властью. Он бы не позволил младенцу лишить его титула.

– Да, верно. Пока был жив Серж, их сын находился в безопасности. Когда же Сержа не стало, Кристина поняла, что младенец в смертельной опасности – и не только из-за тифа. Поэтому она сделала то, что должна была сделать. Сама-то она тоже умирала…

– Сымитировать смерть собственного ребенка – на такое не каждая мать решилась бы. – Фрэнсис теребила в руках носовой платок.

– Возможно, этот поступок кому-то покажется кощунственным, – заметил отец Шабо, – но она ведь знала: если Анна и Анри просто вывезут Александра из города, мальчика это не спасет. Вы разве не считаете, что Хьюберт сделал бы все, что в его силах, чтобы их выследить?

Фрэнсис вновь вытерла глаза.

– Да, полагаю, он так и поступил бы.

– Так что, как видите, она все сделала правильно. Я никогда никому и словом об этом не обмолвился, поскольку дал обещание хранить их тайну. Но поскольку вы сами обо всем догадались… Что же, в таком случае я не нарушил свое обещание. Но скажите, что же вы намерены делать теперь, когда обо всем знаете?

– Я… Я не знаю… – Фрэнсис снова заплакала. – Возможно, будет лучше, если я вообще ничего не буду делать.

– Но вы ведь понимаете, что Жан-Жак – незаконный наследник?

– Да, конечно. Но уже столько лет прошло… Жизнь течет своим чередом, так стоит ли нарушать ее течение? В конце концов, Кристина сама выслала своего сына из этих мест. И все давно уже считают, что он умер от тифа.

Отец Шабо скосил взгляд на алтарь и тихо сказал:

– Кристина хотела, чтобы Анна и Анри рассказали мальчику правду, когда он достигнет совершеннолетия.

– Откуда вам знать?

– Я знаю, потому что она говорила об этом в моем присутствии. Я изложил ее волю на бумаге, и она подписала документ и передала его Анне вместе с перстнем-печаткой. Увы, и письмо, и перстень, должно быть, потерялись после смерти Анны и Анри. Кристина хотела, чтобы ее сын узнал, чей он ребенок, но судьба распорядилась так, что Ламартинам не удалось ему об этом рассказать. Зато судьба предоставила такой шанс вам, Фрэнсис.

– Но он вполне доволен тем, что имеет. А Лили все равно станет герцогиней. Ее отцу удалось добиться для нее разрешения унаследовать титул и передать его по наследству своему сыну, когда он у нее родится. Почему я должна лишать Жан-Жака того единственного, что у него есть? Неужели вы не понимаете меня, Мишель?

– Вы считаете, что муж вашей дочери не должен знать правду о своем происхождении? Фрэнсис, вам не кажется, что он имеет на это полное право?

Герцогиня со вздохом покачала головой.

– Ох, не знаю… Я просто не знаю, как поступить. Ему ведь нравится жить так, как живут крестьяне. Красивые вещи и утонченные развлечения его не прельщают. Зачем такому, как он, герцогство? А Лили с ним счастлива. И у нее все устоялось. К тому же… Ведь неизвестно, как ко всему этому отнесется Паскаль. Возможно, ему очень не понравится то, что он узнает.

Отец Шабо медленно поднялся со скамьи. Немного помолчав, проговорил:

– Мне думается, вам надо пообщаться со своей совестью, Фрэнсис. Я понимаю ваши тревоги. Но вы – единственный человек, который может исправить положение. Вы же знаете, что я ничего не могу сделать, так как обещал молчать.

– Спасибо, что выслушали. – Герцогиня тоже встала. – Я дам вам знать, когда приму окончательное решение, – сказала она.

– Только не откладывайте, а то, возможно, опоздаете, – предупредил ее отец Шабо. – Трудно жить с таким грузом на душе, а умирать – тем более.

– Последствия в любом случае будут тяжелыми. И я лишь должна решить, в каком случае придется платить меньшую цену.

Вернувшись от Шабо, Паскаль нашел на столе записку Лили, в которой его жена сообщала, что пошла в замок, чтобы поговорить с матерью.

– Могла бы не затруднять себя, любимая. Герцогиня не сможет сказать тебе больше, чем уже знаю я, – пробормотал Паскаль, прочитав записку.

Смяв листок, он швырнул его в камин, решив, что пойдет в замок за женой. Сейчас он как никогда нуждался в ее обществе; Лили была его единственной надеждой в этом мире, рушившемся прямо на глазах.

Паскаль выпустил Фасолинку погулять и, присев на крыльцо, стал ждать, когда собака сделает свои дела. Взгляд его случайно упал на удочку, стоявшую у стены; очевидно, его хозяйственная жена собралась на рыбалку после возвращения из замка. Паскаль улыбнулся. За лето Лили превратилась в отменного рыболова, и она, в отличие от него, рыбу не выпускала обратно в реку. Из ее улова они не раз готовили отменные блюда.

Все было таким обыденным, таким привычным – словно в той жизни, что они с Лили создали для себя, совершенно ничего не поменялось. Но, увы, хотя декорации остались прежними, спектакль был уже совсем другой… И он, Паскаль, тоже стал каким-то другим человеком – чужим самому себе. Выходит, его родители были совсем не такими, какими он их знал и помнил, а сам он… Кто же он такой?…

Увы, он пришел в этот мир в результате супружеской измены, и первые десять лет его жизни строились исключительно на лжи. А последующие двадцать он продолжал в этой лжи утверждаться. Но он не мог изменить прошлое, и ему оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь он научится с этим прошлым жить. И еще он надеялся, что Лили не станет его презирать из-за того, что она оказалась права – ведь он действительно был жалким презренным бастардом.

Поднимаясь на второй этаж, Паскаль отчетливо слышал звонкий голос Лили; голос же ее матери звучал тише. Он уже собирался постучать в приоткрытую дверь гостиной, когда услышал от Лили нечто такое… Паскаль замер, ошеломленный.

– Нет, мама, ты не понимаешь. Я намеренно отправилась в монастырь Святого Кристофа, чтобы найти его, потому что я подумала, что он сможет вернуть землю к жизни, ведь Жан-Жак находился в бедственном положении…

Выходит, Лили поехала в монастырь специально для того, чтобы найти его, Паскаля? Выходит, она знала о том, что, согласно легенде, только прямой потомок герцога может вернуть к жизни умирающую землю? Но неужели она уже тогда все о нем знала? Нет, не может быть! Но ее слова свидетельствовали о том, что…

– Вот почему я чувствую себя виноватой, – продолжала Лили. – Я никогда не говорила Паскалю правду, и я не знаю, как признаться ему сейчас. Представь, каким это будет для него жутким потрясением. Я хочу сказать, что… Ведь я, упав с той стены, предъявила ему ложные обвинения… Но то, что он был вынужден на мне жениться, и то, что я привезла его сюда, где он узнал о себе все, – это уже слишком даже для него. Как ты думаешь, что он сейчас должен чувствовать?

– И все-таки я не понимаю… – послышался голос герцогини. – Как ты вообще о нем узнала?

– От отца Шабо. Он сказал мне, где его найти, и я немедленно туда отправилась, – ответила Лили.

Паскаль тяжко вздохнул. Больше оставаться тут не имело смысла. Он услышал все, что следовало, и даже больше. Неудивительно, что она называла его ублюдком, когда они направлялись в Англию, к ее отцу. И неудивительно, что она обвинила его в домогательствах. Как еще смогла бы она затащить его в Сен-Симон? Он бы ни за что не покинул аббатство Святого Кристофа по собственной воле.

Лили с самого начала все знала и все спланировала, и ей удалось доставить побочного сына герцога не землю его предков.

Паскаль прислонился к стене, обхватив плечи руками. Он чувствовал себя так, словно его окатили ушатом ледяной воды. Ледяные струи вливались ему в душу, добираясь до самых потаенных уголков. На мгновение ему даже представилось, что он тонет в ледяной воде. Это было нетрудно: однажды он уже такое пережил.

А сейчас он опускался на дно отчаяния, он тонул, хотя телу его ничто не угрожало. Зато в смертельной опасности был его дух. И на сей раз его ждало не райское блаженство, а лишь эхо произнесенных Лили слов – свидетельство ее предательства. Он должен был как можно скорее уйти отсюда. Уйти до того, как услышит еще что-нибудь – что-то такое, после чего ему уже никогда не оправиться…

Одно дело, когда тебе лгали родители, которых уже двадцать лет нет в живых, совсем другое – когда тебе лжет священник, которого ты считаешь другом. Но то, что он услышал сейчас… Ведь он любил Лили больше жизни, а она… Этого он уже вынести не мог.

Паскаль не помнил, как вышел из замка. И не помнил, как спустился с холма и написал записку Лили, сообщая ей о своих намерениях. Побросав в мешок свои вещи – только самое необходимое, – он оседлал коня и покинул Сен-Симон, ни разу не оглянувшись. Потому что Сен-Симон стал для него воплощением ада на земле.