Лили проснулась, когда за окном еще не рассеялся молочный предрассветный туман. А разбудил ее шум, который подняли многочисленные пернатые, устроившие потасовку прямо у нее под окном.

Перевернувшись на другой бок, Лили попыталась уснуть, но сон не шел – ни птицы, ни сознание собственного несчастья не оставляли ее в покое. Более того, у нее не было ни одного спокойного утра с тех пор, как судьба свела ее с негодяем.

Поднявшись с постели, Лили принялась одеваться, но пальцы не слушались – она не привыкла одеваться самостоятельно, хотя во время заключения в часовне у нее было достаточно времени, чтобы практиковаться. Она даже спрашивать не стала, почему в доме не было слуг. И так догадывалась, что услышит в ответ. Негодяй наверняка сказал бы ей, что она слишком избалована и капризна. О, как же она его ненавидела!

Осторожно, стараясь не шуметь, Лили спустилась в холл. В доме царила абсолютная тишина. А вот в Сазерби-Парк всегда было какое-то движение, будь то поломойка или горничная, зажигающая в комнатах камины. Странно, но ощущение того, что она в доме одна, понравилось Лили. Ах да, здесь еще был негодяй, но он не в счет, он спал наверху.

Лили медленно обошла комнаты первого этажа. Вначале она заглянула в гостиную и библиотеку, затем осмотрела кухню и столовую. Но по-настоящему ее заинтересовал сад за окнами. Густой серебристый туман окутывал роскошные цветущие кусты и более скромные цветы – одиночки. Бледная луна все еще висела в небе – потускневший серебристый диск на сероватом фоне.

Лили распахнула дверь и вышла в сад, окруженный каменной стеной, влажной от росы. Причем стену оплетал какой-то особенный плющ – такого она никогда прежде не видела. Плющ был удивительного желтого цвета. Лили спустилась на несколько ступенек, задев плечом лиловые цветы клематиса, что свисали с арочного каркаса. Ноги у нее тут же намокли от росы, но ее это не расстроило. И она вдруг поняла, что этот сад ее очаровал. Он был какой-то особенный, как будто сказочный…

Узкая продолговатая клумба с розами, которые только начали распускаться, раскрывая бледные бутоны, тянулась вдоль тропинки, усыпанной красной кирпичной крошкой, а справа, на грядке, огороженной низким каменным бордюром, росли ароматные травы, которые, вероятно, использовали как лечебные – во всяком случае, Лили узнала розмарин, шалфей, лаванду и наперстянку.

Осмотревшись, Лили медленно побрела по тропинке, с наслаждением вдыхая запах жимолости и любуясь примулами, маргаритками, незабудками, а также лиловыми головками декоративного лука. И, куда бы она ни взглянула, везде видела что-то необычное и прекрасное. Здесь повсюду царил порядок, и в то же время его как будто и не было. Как странно… Ее отец считал, что ландшафт могут украсить только четкие формы и прямые линии, но здесь было царство свободы и ничто не сдерживало полет фантазии.

Вдоль одной из стен росли ирисы и тюльпаны; там же нашлось место для ульев. А посреди сада, на постаменте, возвышалась мраморная статуя купидона, вокруг которой расстилался серебристый ковер из декоративной крапивы. Лили наклонилась и провела ладонью по влажным пружинистым листьям, затем осторожно прикоснулась к крохотным, притулившимся между листьями лиловым цветкам.

Тут было великое множество всевозможных деревьев и кустарников; многие из них были в цвету, а у других листья оказались настолько красивыми и яркими, что и цветы не требовались. Лили заметила куст ежевики, весь покрытый белыми цветами, так что даже веток не было видно. Все это казалось чудом, самым настоящим чудом. Лили никогда садоводством не интересовалась, но сейчас она вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, отыскавшей в саду волшебное местечко, где никто не сможет ее найти и никто не сможет обидеть.

Лили еще немного прошла по тропинке, затем остановилась. Не в силах устоять перед искушением, она толкнула тяжелую дубовую дверь в стене – просто хотела проверить, откроется ли она. И еще ей хотелось посмотреть, а что же там, снаружи… Дверь натужно скрипнула, но открылась легко. Лили вскрикнула и зажала рот ладонью. Она не верила своим глазам. Прямо перед ней солнце переваливало через горизонт, огромный кроваво-красный шар пробивался сквозь туман, окутавший долину. А клочья тумана льнули к земле – словно не желали уходить под натиском светила. Лили смотрела на эту картину во все глаза и все никак не могла налюбоваться. Но ведь солнце не могло быть таким невероятно большим и таким непостижимо прекрасным!..

– О… Как чудесно, – прошептала она.

– Впечатляет, да? Не думал, что вам нравится любоваться красотами природы.

Лили взвизгнула – и развернулась на сто восемьдесят градусов. Негодяй стоял прямо перед ней. Рукава его белой сорочки были подвернуты до локтей, а пуговицы у ворота – расстегнуты. Ни сюртука, ни куртки на нем не было.

– И правильно, что не думали. Подумаешь, солнце встает… – пробурчала Лили. – Самое обычное явление.

– Неужели?

– Да, конечно. Мне, знаете ли, не спалось… А больше нечем было заняться.

– Да, понимаю. То есть вы, чтобы развеять скуку, решили выйти из дома и посмотреть на восход солнца, хотя это зрелище вам совсем не нравится, не так ли?

– Вы меня напугали, – заметила Лили.

– О, прошу прощения… Просто я был озадачен. Когда я в последний раз видел вас в столь ранний час, вы были очень недовольны.

– Нет ничего преступного в том, чтобы подольше поспать, – заявила Лили. – И знаете, я не понимаю, почему вы все время спорите!

Муж посмотрел на нее с усмешкой.

– Звучит очень забавно в ваших устах.

Не зная, что на это ответить, Лили спросила:

– И как давно вы тут стоите?

– Достаточно долго, чтобы понять: вы только что бессовестно солгали. Право, Элизабет, что постыдного в том, что вы любовались одним из чудес Господа?

– Слишком долго объяснять. Но знаете: я в Бога не верю.

Лили не сомневалась в том, что муж сейчас начнет на нее орать, но – странное дело! – этого не произошло.

– Неужели? – спросил он. – Знаете, я не удивлен. А как вы думаете, Господь в вас верит?

– Что за дурацкий вопрос? Разумеется, верит. То есть верил бы, если бы существовал. Но Бога нет.

– Когда я был совсем маленьким мальчиком, – проговорил Паскаль, глядя на громадный солнечный диск, – я думал, что мы все просто снимся Богу, а когда Он проснется, мы все исчезнем – будто нас и не было вовсе.

– Вы очень странный человек… – пробормотала Лили.

– Да, наверное. Но вернемся к этой конкретной теологической проблеме. Если очень упростить, то я и сейчас думаю, что все мы – часть Божьего сна. Но я больше не переживаю из-за того, что могу внезапно исчезнуть. А вот с вами как раз и случилась эта неприятная история: вы пробудились ото сна, самого прекрасного сна, который только можно представить, и тем самым вы заставили Бога исчезнуть. Хитрый трюк, не находите?

Лили в изумлении уставилась на мужа. Он и впрямь был очень странным человеком.

– Не понимаю, о чем вы толкуете, – сказала она. – Но я думаю, что вы несете ужасную чушь.

Паскаль пожал плечами. Затем вдруг поднял руку и взмахнул ею. Проследив за его взглядом, Лили поняла, что он приветствовал Чарли, бодро шагавшего по тропинке. Чарли нес две удочки в одной руке и седельную сумку – в другой.

– Доброе утро, – сказал он с улыбкой, когда приблизился к ним. – Вы идете с нами, Элизабет? Очень мило с вашей стороны.

Лили принялась ковырять траву носком туфельки.

– Нет, – ответила она. – Меня не пригласили. К тому же я не умею ловить рыбу.

– Неужели?! – Чарли уставился на нее в изумлении. – Как можно не уметь ловить рыбу? Это же великий грех! То есть я хотел сказать… недоразумение. И, конечно же, вы приглашены. Разве не так, Паскаль? – спросил Чарли, ухмыляясь. – Но как же так? У тебя – лучшего рыбака на свете – жена не умеет ловить рыбу? Послушайте, Элизабет, вы можете взять мою удочку, и мы с вашим мужем уж как-нибудь поможем вам поймать несколько рыбешек. Пойдемте же. Нам надо успеть, пока солнце не поднялось слишком высоко.

– Нет-нет! – заявил Паскаль. – Лучше иди с Элизабет, а мы с тобой порыбачим как-нибудь в другой раз. Мне надо кое-что сделать сегодня. Можно взять на время твоего коня?

– Да, конечно, – кивнул Чарли. – Но должен признаться, ты очень меня разочаровал. Я собирался тебе кое-что показать. Нам надо с этим успеть, а то придется ждать еще несколько лет.

– Я уверен, тебе есть что мне показать и рассказать. Но ты уж меня прости – мое дело действительно важное. А Элизабет с удовольствием посмотрит то, что ты собирался показать мне. Увидимся позже, идет?

– Ладно, хорошо. И осторожнее с моим конем, он у меня с норовом. – Чарли улыбнулся Элизабет. – Готовы?

Лили хотела было отказаться, но разве откажешь такому обаятельному парню? К тому же ей было бы приятно провести время с тем, кто дружелюбно к ней относится. И похоже, рыбалка – приятное занятие. Особенно тогда, когда рядом нет того, кто пытается испортить тебе настроение.

– Да, пойдемте, – ответила Лили, и, подхватив юбки, зашагала по влажной траве следом за Чарли.

Оседлав коня, Паскаль поехал в лес и уже через десять минут был у цели. Маленький нарядный домик, окруженный ухоженным цветущим садом, находился совсем рядом с Рейвенсуолком.

Привязав коня к столбу, Паскаль распахнул калитку и направился к дому. Остановившись, постучал в дверь. Он точно знал, что в это время Бинкли, верный своим привычкам, должен был находиться дома. Через минуту послышались шаги, затем – скрежет засова. Дверь чуть приоткрылась, и в щели появилась лысая голова Бинкли. Заспанный хозяин с удивлением смотрел на раннего гостя. Потом вдруг широко распахнул дверь и радостно воскликнул:

– Мистер Паскаль! Наконец-то вы дома!

Паскаль засмеялся. Он был очень рад встрече со старым другом.

– Да, я вернулся.

– Забавно… – ухмыльнулся Бинкли. – Я-то думал, вы про нас совсем забыли, но вот вы здесь. Слава богу!..

– Я тоже рад встрече. Вы позволите войти?

– Конечно! Проходи, мальчик мой. Какая радость! Когда же ты вернулся?

– Вчера вечером.

– Виделся с его светлостью? – спросил Бинкли.

– Да. Как только приехал, сразу пошел к нему. Не волнуйся, Бинкли, Николаса и Джорджию мое внезапное появление не слишком расстроило.

– Вот и хорошо. А у этого внезапного возвращения… есть причина?

– Может, у вас чай найдется? Я бы не отказался от чашечки.

– Само собой. Садись же. А я сию минуту принесу чаю.

– Не надо меня обслуживать. Я с радостью сам себя обслужу.

– Может, я и старый человек, – проворчал Бинкли, – но и силы, и мозги у меня пока есть. Делай то, что тебе говорят. Садись.

– Ты ведь, кажется, уже на пенсии, да?

– Дворецкий всегда останется дворецким. Это звание – на всю жизнь, и я им горжусь. Так что не лишай меня удовольствия, молодой человек. У меня и так в жизни осталось мало радостей. – Старый дворецкий побрел на кухню, и Паскаль проводил его взглядом. Не было на свете более верного друга и более верного слуги, чем Бинкли, и Паскаль ценил его за твердость духа и принципиальность, которые с годами только крепчали.

Вернувшись, Бинкли принес не только чай, но и целое блюдо свежеиспеченных булочек, сливочное масло и баночку своего знаменитого джема из черной смородины. Все это старик выложил на стол в уютной столовой, окна которой выходили в сад.

– А теперь, – сказал Бинкли после того, как оба плотно позавтракали, – расскажи, что же привело тебя ко мне? Может, глаза у меня уже не такие зоркие, как прежде, но я вижу, что ты опечален.

Паскаль замялся, но Бинкли проговорил:

– Давай, облегчи душу. Не тяни. Я не собираюсь жить вечно, и теперь мне каждая минута дорога.

– Прошу прощения, – с усмешкой сказал Паскаль. – Я и забыл, что ты вот уже десять лет стоишь одной ногой в могиле.

– Не обязательно мне дерзить, мальчик. Мне хватает дерзостей Чарлза и прочих детей. Ни капли уважения к старшим. Совсем отбились от рук. И родители им во всем потакают. Куда подевались хорошие манеры? Одни только дерзости, но это у них называется «прогрессивными взглядами», вот так-то!

– Да ты ли это, Бинкли?! – с улыбкой воскликнул Паскаль. – Неужели ты хочешь сказать, что дети графа далеки от совершенства?

– Какое уж там совершенство? – проворчал старик. – Представить не могу, что бы сказала наша добрая королева, упокой Господь ее душу, если бы увидела, как обстоят дела в Рейвенсуолке. Дети отбились от рук, орут целыми днями, без конца шалят, а проделки у них… На прошлой неделе Уильям и Катрин оставили у меня на пороге целую корзину лягушек. Они почему-то решили, что это очень смешно. Но мне, признаться, пришлось ой как нелегко, когда я гонялся за ними по всему саду.

– За детьми?

– Конечно, нет. За детьми я гоняться не стану, но лягушек среди моих барвинок я точно не потерплю. Мне, старику с больной спиной, и полоть-то тяжело, что уж говорить о том, чтобы ползать на четвереньках за прыгающими лягушками. О достоинстве я вообще молчу… – Старик нахмурился, помолчал немного и изрек: – Значит, ты решил вернуться в мир. Почему?

– Мне просто не оставили выбора, – со вздохом ответил Паскаль.

Старик снова помолчал, потом спросил:

– Но что же все-таки случилось? Должно быть, что-то серьезное. Люди просто так не скачут из страны в страну, тем более – из мира в монастырь и обратно.

Паскалю уже надоело рассказывать одну и ту же историю, но он все же повторил ее еще раз для Бинкли. Старик молча слушал, ни разу не перебив Паскаля. Дослушав до конца, кивнул – и ни слова не сказал.

– Ну, что скажешь? – спросил Паскаль, которому было немного не по себе под пристальным взглядом старого дворецкого.

– А чего ты ждешь? Сочувствия? Нет, парень, сочувствовать я тебе не стану. Так ради чего же ты пришел ко мне на самом деле? – Бинкли принялся постукивать пальцем по столу, то и дело двигая кустистыми бровями.

Паскаль едва не рассмеялся – так забавно выглядел сейчас старик – брови его напоминали двух рогатых жуков, уставившихся друг на друга.

– Говори же, – буркнул Бинкли. – Я не могу ждать до вечера. У меня дел полно.

– Я не рассчитывал на твое сочувствие, – ответил Паскаль. – Я пришел за советом.

– Хорошо, ты его получишь. Так вот, теперь ты, хочешь того или нет, – теперь ты женатый человек и должен заботиться о своей жене. Вот этим и займись. И хватит себя жалеть.

– Но брак никогда не входил в мои намере…

– Чепуха, – перебил Бинкли. – Ведь ясно же как день: Господь не хотел, чтобы ты стал монахом и запер себя в монастыре. Господь хочет, чтобы ты применил свои таланты здесь, в миру. Поэтому он и направил тебя на угодный Ему путь. И именно поэтому ты теперь здесь, с нами. И ты ничего не сможешь изменить.

– Как странно… – пробормотал Паскаль. – Ведь ты сейчас сказал то же самое, что и Дом Бенетард, настоятель аббатства Святого Кристофа.

– Не знаю я никаких Бенетардов, но я точно знаю, что в монастыре тебе не место. И будь у меня такая возможность, я бы так и сказал твоему настоятелю.

– Меня никто не удерживал в монастыре против воли. Я просто работал там, и тебе это прекрасно известно. Деревья и кусты сожгли во время революции, и я поставил перед собой задачу вернуть садам прежний цветущий вид. На это ушел год. И еще год на то, чтобы убедиться в том, что все растения прижились и задуманное воплотилось в жизнь. Если честно, то я задумывался над тем, не принять ли постриг, но в конце концов пришел к выводу, что не чувствую к этому особого призвания.

– Неудивительно, – кивнул старик. – Если бы Господь хотел призвать тебя к себе, не стал бы Он выбрасывать тебя из моря прямо на наш порог. Значит, ты нужен Ему здесь, в миру. – Бинкли вновь принялся барабанить пальцами по столу. – Кто-то должен вправить тебе мозги, а лорд Рейвен слишком деликатен, чтобы помешать тебе «себя искать», как вы, нынешняя молодежь, это называете.

– Вот как?… – пробормотал Паскаль.

– Да, именно так. Знаешь, иногда мне кажется, что Господь, наделяя тебя дарами, забыл снабдить тебя здравым смыслом. Лорд Рейвен, добрая душа, официально тебя усыновил, а ты из глупого упрямства отказываешься взять его фамилию и хоть фартинг его денег. Мог хотя бы принять в дар Роуэнз-клоуз, который тебе столько раз предлагали. Да-да, я все об этом знаю, так что не удивляйся.

Паскаль раскрыл рот, но так ничего и не сказал. А старик тем временем продолжал:

– Я могу понять, почему ты так себя ведешь, и лорд Рейвен тоже все понимает. Но понимать – не значит оправдывать. А теперь ты говоришь, что не возьмешь ни фартинга из приданого жены – твоей жены, а не чужой!

– Это так, Бинкли, – сквозь зубы процедил Паскаль. – Так какой же вывод?

– А вывод такой, что ведешь ты себя как баран. Как баран, раздувшийся от гордости. Разве что слепой этого не увидит. И перестань катать по столу крошку, – в раздражении добавил старый дворецкий. – Ты вотрешь ее в стол, а мне потом неделю ее оттуда выскребать.

Паскаль вздохнул и положил хлебную крошку на тарелку.

– Ты спрашиваешь, что тебе следует делать со строптивой дочкой герцога, а сам понятия не имеешь, куда тебе податься и чем зарабатывать на жизнь. И при этом у тебя – ни гроша за душой! К тому же ты еще заявляешь, что не можешь тут остаться! Только дурак может так говорить.

– Да, я знаю, – кивнул Паскаль. – И в этом – корень всех моих проблем. Я и впрямь дурак, но, возможно, не настолько, как тебе кажется. Потому что за моим решением стоят кое-какие соображения. Ведь если у Элизабет – да и у меня тоже – еще не все потеряно, то мы ради собственного же спасения должны бежать как можно дальше от светских салонов и ото всей английской аристократии.

– И куда же ты надумал ее увезти? В Тибет? Или, может быть, в Сибирь?

– Да нет… Туда я ее, пожалуй, не довезу. Мне надо найти место, где мы могли бы жить просто, но не бесцельно, где деньги и титул не так уж много стоят.

– Нелегкая у тебя задача… – в задумчивости пробормотал Бинкли. – Но, пожалуй… Кажется, я начинаю тебя понимать.

– Думаю, я рассудил правильно, – подавшись вперед, продолжал Паскаль. – Видишь ли, Бинкли, если я воспользуюсь деньгами Элизабет, то она лишь утвердится в мысли, что я женился на ней из-за денег. Поэтому я должен работать. А Элизабет должна убедиться, что я и без ее денег в состоянии содержать семью. – Паскаль немного подумал и добавил: – Пожалуй, я еще хочу, чтобы Элизабет прочувствовала, что такое настоящая жизнь. Понимаешь, о чем я?…

– А ты сам понимаешь, о чем говоришь? Ты только что вернулся из монастыря, мальчик мой. Ты же не можешь назвать тамошнюю жизнь настоящей, верно?

Паскаль улыбнулся.

– Умеешь ты все разложить по полочкам, Бинкли. Хотя едва ли ты настолько хорошо знаком с монастырской жизнью, чтобы судить о том, настоящая она или нет.

Невнятное ворчание старика Паскаль воспринял как признание дворецким своей некомпетентности в вопросе монастырского быта.

– Я хотел сказать, – продолжил Паскаль, – что Элизабет еще многое предстоит узнать о людях. Об обычных людях, которые не живут в замках и роскошных особняках. Она не узнает истинную цену вещам и пребывает в полной уверенности, что нет на свете ничего важнее ее самой – дочки герцога. Ты можешь считать Чарли и прочих детей проказниками, но никто из них никогда не станет пользоваться своим аристократическим происхождением, чтобы унизить тех, кто не принадлежит привилегированному сословию. И в этом Элизабет на них совсем не похожа. Ох, не знаю, как смогу я прожить жизнь бок о бок с этой женщиной, если она такой и останется. – Паскаль со вздохом поднялся из-за стола и принялся убирать посуду на поднос.

– Оставь, пожалуйста, эту работу мне, – проворчал Бинкли. – Ты сейчас так зол, что непременно что-нибудь разобьешь. Что именно ты имел в виду? Твоя жена попрекает тебя тем, что она более знатная, чем ты?

– О господи, Бинкли! Она меня обзывает такими словами, каких ты, может, и не слышал никогда. Она думает, что я… Нет, не буду повторять.

– И ты чувствуешь себя в каком-то смысле ниже своей жены?

– Конечно, нет! Я ни на кого не смотрю снизу вверх. Кроме Господа, разумеется. Но я не думаю, что Его интересуют титулы, что бы там некоторые господа ни думали по этому поводу, – язвительно добавил Паскаль. – Нет, это Элизабет считает себя выше меня. Может, я и упрям, но гордецом себя никогда не считал. И все же должен признаться, что она задевает меня за живое…

– В самом деле? – спросил Бинкли. – Как же так?…

– Я с трудом держу себя в руках, – со вздохом продолжал Паскаль. – Меня хватает минуты на две, не больше. И чем дольше я с ней общаюсь, тем мне тяжелее сдерживать себя. Я презираю себя за гневливость, но ничего не могу с собой поделать. Хотя это меня, конечно же, не оправдывает, – добавил Паскаль, потупившись, но тотчас же вновь поднял глаза на старого дворецкого.

А Бинкли вдруг радостно улыбнулся. Помолчав, заявил:

– Верно, не оправдывает. Но, с другой стороны, никто из смертных в таких случаях не нуждается в оправдании, ибо ничто человеческое им не чуждо.

– Я не понимаю, почему вы поймали две рыбины, а я ни одной, – сказала Лили. Она сидела на суку, куда забралась, чтобы лучше было видно, как Чарли управлялся с удочкой. – Но, наверное, вы все делаете правильно, а я – нет. – Лили всматривалась в темные глубины реки, стараясь понять, как Чарли угадывает, куда именно надо забрасывать удочку.

– Вы никогда ничего не поймаете, если будете все время размахивать удочкой, Элизабет.

– Зовите меня Лили, ладно? Мне было бы приятно думать, что мы с вами на дружеской ноге. Увы, кроме вас, у меня тут друзей нет.

– А Паскаль не в счет? – улыбнулся Чарли.

– О нем и речи быть не может, – пробурчала Лили.

Чарли взглянул на нее с удивлением.

– Что вы хотите этим сказать?

– Он называет меня Элизабет, и произносит мое имя так, словно от него его тошнит, словно само мое имя пропитано ядом. Но я считаю, что на него и яд тратить жалко…

– Мы точно говорим об одном и том же человеке? – спросил Чарли, с живейшим интересом глядя на собеседницу.

Лили безмятежно мотала босыми ногами.

– А много ли Паскалей Ламартинов вы знаете?

– Только одного. И этот Паскаль Ламартин – прекраснейший человек, уверяю вас.

– Выходит, вы его совсем не знаете, – со вздохом сообщила Лили.

– Не знаю?… Что-то не похоже, что ваш брак вершился на небесах, – с озабоченным видом произнес Чарли.

– Уж точно не на небесах. Скорее, в аду, – судорожно сглотнув, ответила Лили.

Чарли подошел к дереву и протянул ей руку.

– Давайте мне свою удочку и спускайтесь. Осторожнее, вот здесь… Похоже, вам действительно очень нужен друг.

И эти простые слова участия пробили словно плотину – слезы потоками хлынули из глаз Лили. У нее ведь никогда не было друзей, если не считать Жан-Жака и Коффи. Отец не позволял ей заводить друзей. Герцог любил повторять, что дружеские отношения – миф, что дружба может быть основана лишь на взаимной выгоде, а она, его дочь, не нуждается в чьих-либо услугах, зато титул и богатство делали ее лакомым кусочком для всякого рода проходимцев. Именно так говорил отец Лили, и поэтому ей приходилось обходиться совсем без подруг – Коффи не в счет. И вот сейчас, – когда она чувствовала себя особенно одинокой, потому что даже Коффи с ней не было, – ей предложил дружбу тот, кто совершенно в ней не нуждался. И это растрогало Лили до слез.

Тихонько всхлипывая, она осторожно спустилась с сука, на котором сидела. Чарли же, улыбнувшись ей, поднял с земли рыболовные снасти и ведерко с двумя пойманными им рыбинами, после чего сказал:

– Нам пора возвращаться. Я бы сейчас не отказался от плотного завтрака. Не могу говорить о серьезных вещах на голодный желудок.

– Но я не знаю, есть ли в доме хоть что-нибудь из еды, – сказала Лили. Мокрые туфли и чулки она прихватила с собой. – И прислуги у нас нет. Так что кто будет готовить, – понятия не имею…

Чарли приподнял повыше ведерко с рыбой.

– Вот вам и еда. И если моя догадка верна, то сейчас уже многие в округе знают, что Паскаль вернулся. Уверен, у вашей кухонной двери уже лежат подношения.

– О боже!.. – воскликнула Лили, потому что не знала, как еще реагировать на слова Чарли. Все в округе знали, что ее муж нищенствовал, и потому приносили ему еду, чтобы он не умер от голода? Но как же так?… Ведь если Паскаль – и впрямь приемный сын графа Рейвена, то у него должны иметься средства, разве не так? Но тогда почему ему пришлось работать садовником? У Лили голова раскалывалась от всех этих вопросов. Следуя за Чарли – он явно направлялся в Роуэнз-клоуз, – она ужасно переживала из-за того, что ей придется готовить пойманную рыбу. Ах, она ведь не имела ни малейшего представления о том, как это делается!

– Ну вот… – сказал Чарли, выложив свой улов на кухонный стол. – Вы пока начинайте чистить рыбу, а я разведу огонь в плите.

– Что вы имели в виду, предлагая мне ее почистить? – спросила Лили, брезгливо глядя на двух форелей. – Они жили в воде, и потому они не могут быть грязными.

Чарли расхохотался.

– Вы и впрямь словно с Луны. Вам следует взять нож, разрезать каждой рыбе брюхо и вынуть внутренности. – Чарли ухмылялся, наблюдая, как Лили бледнела от ужаса.

– Я… Боюсь, я не смогу, – пробормотала она.

– А огонь развести вы сможете?

– Я… Боюсь, я не умею разводить огонь. Я видела, как это делала горничная, но я не следила за ее действиями и ничего не запомнила.

– Тогда садитесь и смотрите внимательно. И попытайтесь все хорошенько запомнить. Раз уж вы умудрились выйти за моего брата, вам придется кое-чему научиться. Паскаль любит забираться в какую-нибудь глушь, так что вам лучше подготовиться ко всему заранее.

Чарли развел огонь, затем подошел к двери, ведущей из кухни в сад, и, распахнув ее, радостно воскликнул:

– Я же говорил!..

Лили увидела под дверью корзинку с яйцами, кувшин молока и буханку хлеба. Кроме того, там оказалось завернутое в холщовую тряпицу охлажденное сливочное масло.

– Да, все именно так, как я предсказывал, – продолжал Чарли. – Сегодня у нас будет настоящий пир. Хлеб-то вы в состоянии нарезать, а? – Он положил перед Лили буханку хлеба и нож, найденный в выдвижном ящике стола.

– Вы и в самом деле умеете готовить? – спросила Лили, наблюдая, как Чарли кладет в сковородку масло.

– Само собой, – ответил молодой человек. – Моя мама отлично готовит. Она научилась этому у своей матери, француженки. Вот, смотрите… Масло сначала должно растаять, а потом надо класть рыбу.

Лили с любопытством смотрела на Чарли, ловко потрошившего рыбу. Затем обе выпотрошенные рыбины отправились на сковороду и затрещали в горячем масле. Чарли тотчас посолил и поперчил рыбу, после чего взял еще одну сковороду и занялся яйцами.

– Вы аккуратно раскалываете скорлупу посередине и выливаете содержимое на горячую сковороду с кипящим маслом, – комментировал свои действия молодой человек. – А теперь вам остается лишь смотреть, как белок из жидкого и прозрачного превращается в твердый и белый. Желток остается мягким. Вот и все. Хлеб нарезали? – Чарли обернулся. – Что, скажите на милость… Этот хлеб выглядит так, словно его рубили саблей на поле боя. Впрочем, не важно. Просто подержите его немного над огнем, положив на эту решетку. Чтобы он подрумянился, понимаете?

– Ой! – Лили тут же умудрилась обжечься.

Чарли со смехом забрал у нее решетку и заявил:

– Ничего страшного. В следующий раз у вас все получится. Найдите тарелки в том буфете, что слева. Стаканы на верхней полке за стеклом, а вилки и ножи в выдвижном ящике. Молоко разлить сможете?

Лили исполнила все указания, и вскоре стол был накрыт. Чарли ловко разложил еду по тарелкам, и они приступили к трапезе. Лили казалось, что она никогда ничего вкуснее не ела. И она даже испытывала гордость из-за того, что приняла посильное участие в приготовлении этого пира, хотя почти всю работу выполнил Чарли.

– Меня очень удивили ваши таланты, – заметила Лили, утирая губы салфеткой.

– Приятно слышать, – отозвался Чарли. – Скоро вы без труда сможете все это повторить. – Он отодвинул в сторону опустевшую тарелку. – А теперь можно вернуться к вам и Паскалю. Насколько я понимаю, вы заключили брак не по большой любви?

– О любви и речи нет! – воскликнула Лили. – Я не знаю, почему все считают его чуть ли не ангелом во плоти. Ведь он – настоящий дьявол! Простите, что так отзываюсь о вашем брате, но я говорю правду.

– Значит, у вас сложилось о нем такое мнение? Очень любопытно…

– Я знаю, о чем говорю. Я прожила с ним бок о бок три дня и две ночи, и за все это время я не услышала от него ни одного доброго слова. – Лили смахнула набежавшую слезу. – Не думаю, что он знает, что такое доброта.

Явно смутившись, Чарли почесал в затылке.

– Может, вам стоит поговорить об этом с моей матерью? – предложил он.

– О, нет-нет, – поспешно ответила Лили. – Графиня обожает Паскаля, и она мне не поверит.

– Что верно, то верно. И в этом – суть проблемы. Я не знаю ни одного человека, который не любил бы Паскаля. Возможно, у вас это нервное. Я слышал, что так бывает с юными леди сразу после вступления в брак.

– Вы это о чем? – спросила Лили.

– Ну… как бы это объяснить поделикатнее?… Впрочем, ладно, буду говорить прямо. Я хотел сказать, что корень ваших проблем – в ненадлежащем исполнении супружеских обязанностей.

Лили нахмурилась и проворчала:

– Неужели всех молодых жен мужья заставляют готовить и убирать? Ведь у большинства для этой цели имеются слуги…

Чарли ухмыльнулся.

– Вообще-то я не это имел в виду. Я говорил об иных супружеских обязанностях. О тех, что исполняют после того, как гасят свет.

Лили вдруг поняла, о чем речь, и тоже ухмыльнулась.

– Почему об этом все предпочитают говорить иносказаниями? Вы говорите… почти как наш падре Меллит. Хотя вы совершенно не похожи на католического священника.

– Слава богу, что не похож. Нет-нет, я не имею в виду ничего дурного… Просто мне никогда не хотелось стать священником. Но скажите, кто такой этот падре Меллит, чтобы говорить с вами на столь деликатные темы? Насколько я могу судить, у священников совсем иная специализация.

– Ему пришлось, – со вздохом ответила Лили. – Мой папа его заставил. Впрочем, я не думаю, что падре знал, о чем говорил. Знаете, я с трудом его понимала. Весь процесс он представлял в виде осады замка, окруженного неприступными стенами. И эта осада заканчивалась атакой с применением стенобитных таранов.

Чарли громко расхохотался.

– Не может быть, чтобы он говорил такое! Господи, какой ужас! Неудивительно, что у вас с этим возникли проблемы. Стенобитные тараны, говорите? – Чарли снова захохотал.

Лили не очень-то понимала, что так развеселило Чарли, но она была рада, что ей удалось его рассмешить. Утвердительно кивнув, она все же заметила:

– Но с этим-то никаких проблем нет. Потому что этого между нами не было и никогда не будет.

Чарли сразу перестал смеяться. И улыбка сползла с его лица.

– Не было? И не будет? Но разве не ради этого люди обычно женятся?

– Не в нашем случае. Ваш брат меня домогался, и в результате я была вынуждена выйти за него замуж.

Чарли в изумлении уставился на собеседницу.

– Да-да, именно так, – закивала Лили.

– Мой брат вас домогался? – пробормотал молодой человек. – Паскаль?…

– Да, ваш брат Паскаль. И я не понимаю, почему вам так трудно в это поверить. Мой отец настоял на том, чтобы ваш брат женился на девушке, которую скомпрометировал. Хотя я была против.

– А может, вам интересно будет узнать, что Паскаль ни разу в жизни мухи не обидел? Он даже пойманную им рыбу отпускает обратно в реку, что всегда ужасно огорчало моего отца, так как Паскаль всегда ловил больше рыбы, чем все мы вместе взятые. – Чарли улыбнулся и добавил: – Мой отец говорит, что Паскаль их подзывает, а они, глупые, приплывают. И Паскаль, чувствуя себя виноватым, потом отпускает их.

– Не болтайте глупости, – в раздражении проговорила Лили. – И не пытайтесь сменить тему. Поверьте, именно так все и произошло.

– Нет-нет, – покачал головой Чарли, с трудом сдерживая смех. – Такого просто быть не могло.

– А я говорю, что было, – в запальчивости заявила Лили. – Я упала со стены аббатства Святого Кристофа совершенно случайно. А ваш брат сразу сорвал с меня одежду и прыгнул на меня сверху.

Чарли не выдержал и вновь расхохотался. Расхохотался до слез.

– Значит, Паскаль, он… Что он сделал?… – утирая глаза, бормотал Чарли. – Господи, невероятно! Лили, вы… Вы все не так поняли! Ой, да ведь это… Ох, простите, не смог удержаться… – Чарли снова хохотнул.

– Я не могу понять, почему вы считаете случившееся поводом для смеха, – нахмурившись, сказала Лили. – Уверяю вас, мне было совсем не весело.

Сделав над собой неимоверное усилие, Чарли изобразил «серьезное лицо» и проговорил:

– Я верю, что вам было не слишком весело. Но Паскалю тоже было не до смеха. Может, ему пришлось даже тяжелее, чем вам. Теперь я понимаю, почему он вчера вечером был так напряжен. Я подумал, что это у него от недосыпания, но, насколько я понимаю, спать ему ничего не мешает. О боже!.. – Молодой человек вновь зашелся от смеха.

– Чарли, какой же вы после этого друг?! Я думала, что вы мне хотя бы посочувствуете. Отец заставил меня выйти за бесчувственного негодяя, а вам смешно!

– Простите, Лили, – стараясь казаться участливым, сказал Чарли. – Вы ведь понятия не имеете ни о чем, верно?

– О чем я не имею понятия?

– Например, о том, за кого вы вышли замуж. Как вы думаете, почему у вас под дверью словно по волшебству появилась еда?

– Я думала, еду принесли туда потому, что Паскаль не в состоянии сам ее купить.

Чарли покачал головой.

– Нет. Ее положили туда в качестве дара. И так будет каждый день, пока он тут находится.

– Что вы имеете в виду под словом «дар»? – брезгливо поморщившись, спросила Лили. – Дар – это на самом деле милостыня, не так ли?

Глаза Чарли внезапно вспыхнули гневом.

– Мой брат не нуждается в благотворительной помощи. Точно так же, как и в жене, которая над ним насмехается.

Лили потупилась и прошептала:

– Я прошу прощения. Я понимаю, что вы очень привязаны к своему брату, и мне не следовало задевать ваши чувства. Я чувствовала бы то же, что и вы, если бы кто-то дурно отозвался о моем брате.

– Ваше извинение принято. Я не знал, что у вас есть брат. Вас только двое у родителей?

– Видите ли, мы… – Лили хотела промолчать, но не смогла. Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь о своем любимом Жан-Жаке, которого она уже не надеялась увидеть при таком-то тиране муже. – Мой брат живет во Франции, – сообщила она. – И я ужасно скучаю по нему. Я наконец уломала своего отца, и он разрешил мне поехать к брату в феврале, хотя мой отец Жан-Жака терпеть не может.

– Очень жаль, – сухо заметил Чарли.

– Да уж… Жан-Жаку сейчас приходится очень нелегко. Он пытается наладить дела в своем поместье, но оно не приносит дохода, и урожаи падают с каждым годом. И если он в ближайшее время не улучшит ситуацию… Ох, даже не знаю, что с ним будет. Сен-Симон – это все, что у него есть.

– Да, ему не позавидуешь, – отозвался Чарли.

– Ему сейчас очень нелегко, очень! Как раз перед тем, как со мной случилась эта беда, я пыталась найти того, кто мог бы разобраться в проблемах и как-то помочь ему.

– А почему бы вам не попросить об этом Паскаля? – спросил Чарли и принялся убирать со стола.

– Моего мужа?… – удивилась Лили. – Ведь у него нет ни фартинга собственных денег, если не считать моего приданого, к которому он не желает прикасаться. Он мне так и заявил. И вы еще удивляетесь, что я так к нему отношусь!..

– Вы рассказали ему о неприятностях своего брата? – поинтересовался Чарли, унося посуду в раковину.

– Нет. Да и к чему? Он все равно не станет слушать. Он никогда меня не слушал, что бы я ни говорила. Мое положение абсолютно безнадежно. У меня нет никакой возможности помочь Жан-Жаку сейчас, и я не знаю, увижу ли я вообще когда-нибудь своего брата. – Лили уперлась локтями в стол и обхватила руками голову. – О боже, я замужем за мужчиной, которому на меня наплевать. Какой же смысл поднимать эту тему? Ваш брат наверняка найдет повод к чему-то придраться и наказать меня за то, что я люблю своего брата. Так всегда поступал мой отец.

– Во всем, что касается Паскаля, вы глубоко заблуждаетесь, – заявил Чарли. – Скажите, вы хоть что-то о нем знаете? – Он повернулся к Лили лицом и, прислонившись к буфету, пристально на нее посмотрел.

– Нет, ничего я о нем не знаю, – призналась Лили. – Только то, что его усыновили ваши родители. И еще то, что он был садовником в аббатстве Святого Кристофа.

– Садовником?… Что ж, можно и так сказать.

– А кем же еще его назвать? Ваш брат уж точно не монах, – с усмешкой добавила Лили.

– Нет, слава богу, до этого не дошло. Хотя я бы нисколько не удивился, если бы он стал монахом.

– С чего бы это? И вообще, что он делал в монастыре целых два года? Каялся в грехах? Пытался заработать прощение за грехи?

– Искупал грехи? Нет, конечно! – Чарли снова засмеялся. – Поймите, Лили, Паскаль – особенный человек. Он вырос в нашей семье, и, наверное, поэтому для нас для всех этот факт очевиден.

– Да, я понимаю, что вы любите своего брата, пусть даже вы с ним и не кровные родственники, – сказала Лили, явно давая понять, что не хочет обидеть своего нового друга.

– Конечно, люблю. Но в данном случае я совсем не это имел в виду. Позвольте рассказать вам одну историю, и тогда вы, возможно, поймете, о чем я говорю. – Чарли выдвинул стул из-за стола и сел. – Так вот, однажды, когда мне было всего лишь года четыре, мы с Паскалем поехали кататься верхом. Я всецело ему доверял и следовал за ним повсюду словно тень. И он ни разу не прикрикнул на меня, ни разу не дал понять, что я ему докучаю своей назойливостью.

– Я вовсе не нахожу вас назойливым, – заметила Лили.

– О, спасибо за комплимент, но уверяю вас, это не так. Я-то себя знаю. Как бы там ни было, мы ехали верхом через лес. Паскаль впереди, я за ним. Я сидел на пони, на самой спокойной лошадке на свете. Но вдруг из кустов позади меня выбежал вепрь. – Чарли умолк и невольно поежился при этом воспоминании.

– И что же случилось?! – оживилась Лили.

– А вы как думаете? Пони поднялась на дыбы и попятилась. Я упал. Вепрь же бежал прямо на меня. Клянусь вам, Лили, никогда в жизни мне не было так страшно. Голова зверя была опущена, и я видел его маленькие налитые кровью глаза и громадные белые клыки. Я думал, что сейчас умру. – Чарли улыбнулся. – И я тогда обмочил штанишки.

Лили засмеялась.

– Надо думать!..

– Так вот, я зажмурился от страха. А когда открыл глаза, то увидел Паскаля. И не на коне, заметьте, – нет, он стоял между мной и вепрем. И обычным своим тихим голосом, от которого мурашки бегут по спине, Паскаль велел мне откатиться с дороги в кусты.

Взгляд Чарли потеплел, а глаза словно подернулись дымкой, и этот его взгляд окончательно убедил Лили в том, о чем она и так догадывалась: бедняга Чарли был глубоко привязан к негодяю, приходившемуся ей, Лили, мужем. И она очень пожалела о том, что зверь тогда не растерзал его.

– И что было дальше? – спросила Лили.

– А дальше он начал говорить с кабаном, глядя прямо в глаза клыкастому чудовищу. Я не помню, что именно он ему говорил, но кабан, должно быть, его понял. Потому что он вдруг развернулся и затрусил прочь – словно самая смирная из живущих на ферме свиней. Я никогда ничего подобного не видел.

– Я вам не верю, – без обиняков заявила Лили. – Такого не бывает. Вепрь, должно быть, только что поел, поэтому ни вы, ни ваш брат его не заинтересовали. Вам просто повезло.

– Повезло? Что ж, возможно. Но даже если вы предпочитаете считать случившееся везением, вы же не станете отрицать, что Паскаль в тот день ради меня рисковал жизнью? И я без всяких сомнений могу утверждать: если бы нечто подобное случилось завтра, он бы поступил точно так же. И вепрь точно так же затрусил бы прочь.

– И что это, по-вашему, доказывает? – спросила Лили. – Что ваш брат умеет говорить со свиньями? Или вы хотите этим сказать, что он очень храбрый?

– А вы циничны, верно? Так вот, этим своим рассказом я хотел сказать следующее: вы вышли замуж вовсе не за мошенника, а за честного и благородного человека.

– Благородного? – с усмешкой переспросила Лили.

– Что, Чарли, рассказываем веселые истории? – Паскаль вошел в кухню, и Чарли, взглянув на него, слегка покраснел.

– Я не рассказываю твоей жене школьные анекдоты, если ты это имеешь в виду. – Чарли явно испытывал неловкость, и Лили это обстоятельство очень удивило.

– Я вообще ничего не имел в виду. Приветствую, Элизабет. Рыбалка прошла успешно?

– Чарли поймал две рыбины и мы ими позавтракали.

– Вот как, Чарли? Значит, Элизабет воздала должное твоему улову и сумела вкусно его приготовить?

– Это ваш брат приготовил рыбу, – процедила Лили сквозь зубы.

– О, в таком случае я уверен, что было очень вкусно.

Лили уставилась на нож, лежавший на столе. Ей ужасно хотелось убить негодяя!

– Форель действительно была вкусной, – дипломатично заметил Чарли. – Яйца также были вкусные. И еще хлеб, масло и молоко. Надеюсь, ты не в обиде на меня за то, что я позволил себе угоститься. – Чарли откинулся на спинку стула и погладил себя по животу. – Мне и в самом деле следовало бы почаще завтракать у тебя, когда ты дома. Готов поклясться, ты получаешь только самое лучшее от обожающих тебя почитателей.

– Там лучше, где нас нет, Чарли. И я уверен, что ты, вернувшись домой, с удовольствием позавтракаешь во второй раз. Так что на мое сочувствие можешь не рассчитывать.

– Паскаль, твое сердце всегда было и будет переполнено сочувствием ко мне! Я ведь неисправим. Или ты забыл?

Чарли одарил брата обезоруживающей улыбкой, и Паскаль, взъерошив волосы, проворчал:

– Как тут забудешь? Ты родился отпетым. Кстати, об отпетых. Я только что побывал в гостях у Бинкли. – Паскаль опустился на стул. – Он сказал мне, что вы продолжаете проказничать, и упомянул об инциденте с лягушками. Да, спасибо за коня. Он очень добрый, очень послушный.

– Послушный?! – воскликнул Чарли. – Да я таких норовистых в жизни не видел!

– У каждого свой характер, от этого никуда не денешься, – с рассеянным видом проговорил Паскаль, внимательно разглядывавший остатки хлеба, порубленного Лили. Снова взглянув на Чарли, он сказал: – Позволь мне кое-что рассказать тебе о твоем коне. Так вот, он очень старается тебе угодить. Но я думаю, было бы лучше, если бы ты позволил ему остаться той мирной и спокойной скотинкой, которой его создал Бог. Он очень устает, когда фыркает, бьет копытом и закатывает глаза. Поверь, что ему совсем не нравится это делать.

– Ты иногда бываешь ужасным занудой, – с усмешкой пробормотал Чарли.

– Да, знаю, – сказал Паскаль, глядя на Лили. – Мне об этом в последнее время часто говорят.

Чарли ненадолго задумался. Потом откашлялся и – словно невзначай – спросил:

– А ты знаешь, что у Лили есть брат?

Паскаль кивнул:

– Да, знаю. И что же?

– Да так, ничего. Просто Лили мне о нем рассказывала. Она его очень любит и очень переживает за него.

– Да?… С чего бы вдруг?

– Потому что у него проблемы. И, судя по тому, что она мне рассказала, ты мог бы ему помочь.

– Каким образом? – насторожился Паскаль. – Оплатить его карточные долги?

– Нет-нет, ничего не надо, – вмешалась Лили. Меньше всего ей хотелось вовлекать в свои отношения с братом негодяя мужа. – У него все в порядке.

– Вот и хорошо. Тогда тема закрыта.

– У него есть поместье во Франции, – гнул свое Чарли. – И это поместье, судя по словам Лили, находится в печальном состоянии. Из-за постоянных неурожаев доходы падают, и он ничего не может с этим поделать. Возможно, у него с землей что-то не то…

Паскаль посмотрел на Лили, и впервые она увидела в его глазах живой интерес.

– И о каких культурах речь?

– Ни о каких. Все в порядке. – Лили не собиралась давать негодяю повод смотреть сверху вниз на ее брата. – Я преувеличивала.

Паскаль перевел взгляд на брата.

– Оставь нас, Чарли, – тихо сказал он. – Твой конь привязан к столбу перед домом.

Чарли тут же встал, и Лили послала ему отчаянный взгляд, моля остаться. Но он лишь улыбнулся в ответ, и Лили вдруг захотелось убить и его – заодно с негодяем!

– Так о каких культурах речь? – повторил свой вопрос Паскаль, как только Чарли вышел за дверь.

– Виноград, – буркнула Лили. – Он не может добиться хорошего урожая.

– А почему не может? – Паскаль, взяв со стола ложку, принялся крутить ее в пальцах, не спуская пристального взгляда с жены.

И тут Лили вдруг почувствовала себя так же, как во время разговора с Домом Бернардом – у аббата был такой же взгляд.

– Потому что… Потому что Жан-Жак не может позволить себе нанять управляющего, который знал бы, как решить проблему. И еще потому, что все обитатели деревни ополчились на Жан-Жака и отказываются работать как положено. К тому же… – Лили тяжело вздохнула и вымолвила: – Брат ничего не смыслит в том, чем занимается, в том-то и беда. – Она беспомощно развела руками. – Я ради него на все готова, но я не знаю, как ему помочь.

– А вы знаете, – спросил Паскаль, – что эти ваши слова – возможно, первые правдивые слова, сказанные в разговоре со мной? Приятная перемена…

Лили молчала, не зная, что сказать. И густо покраснела.

– Итак, – продолжал Паскаль, положив ложку на стол. – Итак, ваш брат в беде. Почему бы нам не поехать к нему, чтобы понять, сможем ли мы ему чем-либо помочь?

– Что?… – Лили в изумлении уставилась на мужа; ей казалось, она ослышалась. Или, возможно, в этом был какой-то подвох – но какой именно? – Вы это серьезно?

– Абсолютно. Ведь мне нужна работа, а вашему брату – помощь. И я, разумеется, говорю по-французски. Следовательно, смогу предложить свои услуги в качестве управляющего поместьем вашего брата. За разумное жалование.

– Управляющего? Но вы же садовник! Вы же ничего не знаете о виноградниках!

– Не стану утверждать, что знаю о виноградниках все, но я довольно долго жил в долине Луары, поэтому имею о них кое-какое представление.

– Кое-какое представление?… – переспросила Лили. Ей отчаянно хотелось воссоединиться с братом, однако совсем не хотелось навязывать Жан-Жаку управляющего, опыт которого ограничивался выращиванием петуний. Желание вернуться к брату все же возобладало. – Лучше уж кое-какое представление, чем совсем никакого, – пробормотала она. – Вы думаете, что сможете управлять поместьем?…

– С уверенностью могу сказать, что вашего брата удовлетворят и мой послужной список, и мои рекомендации, – ответил Паскаль. – Не сочтите за праздное любопытство… Видите ли, прежде чем принять окончательное решение, я должен знать, кто ваш брат и где именно расположено его поместье. Поймите меня правильно, но виноград очень трудно вырастить на вершине Пиренейских гор. Даже при самых благоприятных погодных условиях.

– Нет-нет, он не в горах живет. – Лили была во власти эмоций, и даже не заметила, что муж улыбался. – Его поместье находится в самом сердце Перигора, на юго-западе Франции. И климат там довольно мягкий. Жан-Жак – герцог Сен-Симон, а поместье Сен-Симон находится не очень далеко от Балье.

«О боже, только не это! – мысленно воскликнул Паскаль. – Еще один герцог?»

– Ваш брат вырос в Англии? – спросил он, стараясь не нахмуриться.

– Да, в Сазерби-Парк. Он живет в Сен-Симоне только три года. Когда-то это поместье славилось своими винами, но год от года виноградники хирели, и Жан-Жак так и не смог вернуть им здоровье. – Лили вздохнула и добавила: – Брат живет в прекраснейшем из замков, но и замок разрушается, поскольку почти тридцать лет он находился в запустении, а у Жан-Жака нет денег, чтобы вдохнуть в него новую жизнь. Я бы отдала ему свои деньги…

– Я против, – перебил Паскаль.

Лили посмотрела на него с мольбой, затем захлопала ресницами – этому она научилась у лондонских светских дам, за которыми имела возможность наблюдать, когда отец пытался «пристроить» ее в хорошие руки во время Сезонов.

– Прошу вас, не отказывайте мне! – воскликнула она. – Эти деньги могли бы сделать его счастливым. Почему вы запрещаете мне помочь брату? Ведь вам самому они не нужны, как вы говорите…

– Элизабет, этот вопрос даже не обсуждается. И перестаньте моргать, на меня это все равно не действует.

Лили обмякла на стуле. Она так и не смогла придумать подходящую отповедь.

– Итак, мы поедем туда, – заявил муж. – И отправимся немедленно. Уже середина мая, и нельзя терять ни дня. При иных обстоятельствах я бы написал вашему брату и дождался ответа, но сейчас на счету каждый день. Значит, завтра мы уезжаем.

– Уезжаем? Завтра?

– Да.

– О!.. – Лили не верила своему счастью. – Вы… Вы даже не представляете, как много это для меня значит, – пролепетала она. – Вы даже не представляете…

– Возможно, не представляю. Однако мне ясно: вы испытываете к своему брату большую привязанность, и я нахожу это вполне естественным и правильным. – Тут на лицо его набежала тень. – Но у меня есть одно условие. Когда мы приедем в Сен-Симон, не излагайте брату вашу версию нашего брака. Если мне предстоит помочь вашему брату, необходимо, чтобы он мне доверял. Вы меня понимаете?

Лили кивнула. Главное – она увидится с Жан-Жаком, а все остальное не имело значения.

– Ваше молчание я трактую как согласие. Надеюсь, вы меня поняли. Потому что если вы поступите мне наперекор, Элизабет… В общем, я этого не потерплю.

– Обещаю придумать… какое-нибудь приемлемое объяснение, – сказала Лили.

– Благодарю. А сейчас прошу меня извинить. Я должен найти Николаса и Джорджию и сообщить им о наших планах.

Лили осталась на кухне одна. Голова у нее шла кругом. Неужели она действительно вернется в Сен-Симон?! Какое счастье! Ей хотелось расцеловать милого Чарли, который каким-то образом предугадал реакцию негодяя. Возможно, Чарли знал, что иной возможности получить работу у Паскаля никогда не будет. Впрочем, это не имеет значения. Лили пожала плечами. О муже можно и забыть на время. Теперь следовало придумать, как завладеть деньгами, чтобы передать их Жан-Жаку. Муж, похоже, был настроен решительно и к деньгам ее допускать не собирался. Что ж, ничего удивительного… Ведь этот человек не способен понять даже самое очевидное.

Что же касается денег… В данном случае о гордости лучше забыть. Надо найти способ его уломать – вот и все, что от нее требовалось. Но как к нему подступиться? Ведь Паскаль Ламартин заявил, что женские уловки вроде хлопанья ресницами на него не действуют…

Она подперла голову кулаком и глубоко задумалась. Через некоторое время у нее начал складываться план, и на губах Лили заиграла улыбка. Возможно, ее никчемный муж не отличит виноград от смородины, но она точно знала, какие качества ему нравились в людях. Скромность и смирение!

Лили нахмурилась, припоминая все те ужасные вещи, что он успел ей сказать всего лишь за трое суток. Муж считал ее избалованным ребенком. И бездушной эгоисткой. Что ж, прекрасно! Она поразит его услужливостью и добротой. И еще – полным, абсолютным смирением. Лили бы могла ослепить его своей беспримерной религиозностью, но, увы, она уже успела сообщить мужу, что не верит в Бога. Хотя… Возможно, она сумеет внушить ему, что изменила свои взгляды. Надо лишь хорошенько постараться…

Лили тошнило при одной мысли, что придется притворяться паинькой перед мужчиной, которого она презирала. Но ради Жан-Жака она была готова на все.