– Али, сиди смирно. Если не перестанешь вертеться, у тебя на голове получится полный беспорядок. – Андре положил ей руку на затылок и нажал, пригвоздив к месту. Потом снова принялся за стрижку. – Тот, кто стриг тебя в последний раз, настрадался от твоей непоседливости. Именно поэтому у тебя была не голова, а сплошное безобразие, когда ты только появился у нас. И кто же умудрился тебя подстричь?

Али не стала говорить, что она себя сама постригла. Для нее это было мучительное испытание – взять в руки ножницы и обрезать свои роскошные волосы, единственную свою драгоценность. Но в тот момент у нее не было выхода… А потом она обнаружила, что у мальчишек с их короткими волосами имелось огромное преимущество, в особенности – в летнюю жару. К тому же ей иногда нравилось вести себя как мальчишка.

– Поторопитесь, Хандрей. У меня еще очень много дел, – пробормотала Али, заерзав на табурете. – Да и вам нужно заняться делом.

– И это говорит мне человек, который постоянно ворчит из-за того, что я работаю слишком много? – Андре начал стричь ее затылок.

– Так и есть, – отозвалась Али. – Но тут столько развалин… Я сомневаюсь, что вы успеете описать все до ноября. Уже август, а вы еще до половины не дошли. Хотя говорили, что должны вовремя закончить свою книгу.

– Почему этот довод всплывает каждый раз, когда тебе нужно куда-то улизнуть? – поинтересовался Андре.

Али развернулась и, вскинув голову, улыбнулась ему.

– Потому что это всегда срабатывает.

Андре пощелкал ножницами и проворчал:

– Ладно, ты прав. Иди. Теперь ты выглядишь намного солиднее, как мне кажется…

Тотчас вскочив с табурета, Али отряхнула рубашку.

– Увидимся за ужином, – сказала она, проводя ладонью по своей коротко остриженной голове. – Я приготовлю вальдшнепов, которых принес с охоты Жожан.

– А сейчас куда ты так торопишься? – спросил Андре, убирая в чехол ножницы и расческу. – Снова отправишься к Умару? Мне нравится, что вы стали друзьями. Для него это тоже не вредно. Хотя… Ведь почти вся деревня ушла в горы, на пастбища. Может, лучше оставить его на время в покое, чтобы он занялся неотложными делами?

– Мы видимся только тогда, когда с нашими дневными делами покончено, – заявила Али. – Да Умара сейчас и нет в деревне. Он на неделю ушел в горы, чтобы увидеться с матерью. – Она грустно вздохнула. – Я буду скучать по собакам Умара не меньше, чем по нему.

Андре внимательно посмотрел на нее.

– Только не пытайся притащить в лагерь собаку. Уж лучше пожелай луну с небес. Никаких домашних любимцев. И кончим на этом разговор, ясно?

– Мне кажется, это глупо… – пробормотала Али.

– Мы снимемся с места в ноябре, не забыл?

– Но собака может поехать с нами. Почему нет, Хандрей? Щенки такие очаровательные! А ночью я могу спать с ним… Как Умар спит со своим Шерифейем.

– Я все сказал. И довольно об этом, – строго сказал Андре.

Али опустила глаза.

– Хорошо, как пожелаете. Я пойду к реке, буду делать уроки. Там прохладнее.

– Ты у нас усердный ученик, да? Что собираешься делать, когда станешь образованным? Может, откроешь ковровую лавку в Константинополе и будешь обманывать французов и вытягивать из них деньги?

– Однажды я стану великим пашой, – с улыбкой заявила Али. – Да-да, вот увидите. Но для этого мне нужно научиться всему, чему я только смогу. – Она подхватила свой узелок и, снова улыбнувшись, спросила: – Как думаете, это возможно?

– Думаю, что возможно, – ответил Андре. – У тебя способности к языкам. Твой французский становится все лучше. То же самое можно сказать и о чтении. Мои усилия непременно будут вознаграждены.

Ужасно довольный похвалой, Али поторопился уйти. Андре с улыбкой смотрел ему вслед. Ему нравились их занятия. Мальчишка оказался необычайно любознательным. И даже сказочные истории, которые Андре рассказывал ему на ночь, давали Али пищу для размышлений. На прошлой неделе он рассказал мальчику миф о Леде и лебеде и о яйце, из которого родилась Елена Прекрасная. А потом пришлось рассказать и о Троянской войне.

С некоторым удивлением Андре подумал о том, что Али стал не только толковым слугой, но и приятным собеседником. Снова улыбнувшись, он подхватил свой рюкзак и отправился к развалинам.

– А ведь жизнь с появлением Али стала гораздо лучше, – пробормотал он себе под нос.

Над рекой гулял прохладный ветерок, но день был знойный, и жара даже в тени мешала сосредоточиться. Али перечитала очередную фразу несколько раз, потом со вздохом опустила книгу. Кое-что ей и сегодня удалось узнать, но из-за жары уже начинала болеть голова.

Снова вздохнув, Али осмотрелась. Вокруг по-прежнему никого не было. Вдали дремало стадо верблюдов, коровы от жары спрятались в роще, и даже птицы умолкли. А Хандрей и Жожан где-то занимались раскопками – то были единственные люди, работавшие на солнцепеке в середине дня. Как обычно…

Али с тоской посмотрела на воду. Рискованно, конечно, однако же… Она страдала целое лето – сказала, что не умеет плавать. Но сейчас Умар был далеко, а поблизости – никого…

Быстро скинув с себя одежду, Али спустилась к реке и побрела по мелководью. Она едва не задохнулась от восторга, когда холодная вода коснулась ее лодыжек. Осмотревшись, она поискала спокойную заводь. Заводь оказалась тут же, совсем рядом. Причем она была достаточно глубокая и тенистая – прямо над ней высилось дерево. Али побрела в сторону ствола, ощущая под ногами скользкую холодную глину. Потом на мгновение окунулась с головой, после чего, откинувшись на спину, сделала несколько гребков. «Какое настоящее наслаждение, – подумала она. – Как жаль, что нельзя плавать, когда захочешь. Ведь если обман вдруг откроется… О, это будет катастрофа!»

Али нахмурилась. Интересно, как долго ей удастся сохранять свою тайну? Вообще-то это было чрезвычайно трудно… Ведь приходилось ежедневно мыться и одеваться. Не говоря уж о неудобствах, которые доставляли регулы – следовало управляться со всем этим тайком, когда никто ее не видел.

К счастью, Хандрей с Жожаном пришли к выводу, что их слуга очень стыдлив, и не подвергали сомнению ее право на уединение. Но так не могло продолжаться вечно. Было ясно: в один прекрасный день все откроется.

И как тогда поступит Хандрей?

Она собиралась рассказать ему правду. Да-да, собиралась – но боялась, что хозяин прогонит ее, поэтому держала рот на замке. Ведь она уже так привыкла к Хандрею… И она была счастлива ему служить. Ох, что же произойдет с ее жизнью, если он удалит ее от себя? Жизнь просто-напросто кончится. Больше не будет его захватывающих рассказов. И она больше не зайдет к нему в палатку, чтобы посмотреть, как он спит. И, конечно же, она больше не услышит его смех и не увидит его улыбки… А он все чаще стал улыбаться в последние дни…

И если Хандрей ее прогонит – тогда можно прямиком отправляться к туркоманам, чтобы отдаться им в руки. А еще лучше – взобраться на ближайший утес и броситься вниз. Какая жалость, что Хандрей так добр… Будь он жестоким человеком – тут же отсек бы ей голову, узнав об обмане. Но, увы, на это можно не рассчитывать, потому что все будет гораздо хуже. Хандрей бросит на нее ледяной взгляд, от которого у нее кровь застынет в жилах, а затем скажет, чтобы она немедленно убиралась из лагеря и больше не попадалась ему на глаза.

– О, Аллах!.. – воскликнула Али, обращаясь к небесам. – Пожалуйста, прошу тебя, сделай так, чтобы мой секрет не раскрылся. А если Хандрей прогонит меня, я этого не выдержу!

Али украдкой посмотрела на Хандрея. Она никак не могла отделаться от тягостных мыслей о той печальной участи, которая, вполне возможно, ожидает ее, если хозяин вдруг узнает, что его слуга на самом деле женщина.

После ужина хозяин занялся чисткой кожаного седла – склонился над ним своей черноволосой головой, не обращая на Али ни малейшего внимания. Она перевела взгляд на Жожана. Его светловолосая голова также склонилась, но он занимался более важным делом – писал письмо матери; Жожан сам ей об этом сказал.

А вот Хандрей никогда не писал писем, только делал записи в своей книжке. Али поинтересовалась, почему он не писал родным – как Жожан.

– Слуга не должен задавать таких вопросов, ясно? – последовал резкий ответ.

Али молча кивнула и снова посмотрела на Жожана. Она знала об этом человеке почти все. У него были мать, отец и еще – три сестры, по которым он очень скучал. Вся его семья жила в небольшой деревушке во Франции. Он также рассказал, что его отец – фермер. Они были не такие важные господа, как Хандрей, но жили в достатке. И было совершенно ясно, что их семья – очень счастливая. Семейное счастье, радость и благополучие – казалось, все это отражалось на лице Жожана и читалось в его глазах.

А вот Хандрей – совсем другое дело. Возможно, у него, как и у нее, не было семьи. Ведь он ни словом не обмолвился о своих родственниках…

Тут Али вдруг сообразила, что он ни разу не спросил о ее семье. Вряд ли она сказала бы правду, но все же было обидно, что он этим не поинтересовался. Впрочем, она, кажется, сказала, что они умерли от чумы, и ему этого было достаточно… Хандрей, судя по всему, не интересовался ничем, кроме своих развалин.

– Али, что с тобой такое? – Он вдруг поднял голову и пристально посмотрел на нее – возможно, почувствовал на себе ее взгляд. – Живот разболелся? Или просто настроение плохое?

Али еще больше помрачнела.

– Вы почему-то очень злой, – пробормотала она. – Я приготовил замечательный ужин, а вы со мной совсем не разговариваете…

Андре взглянул на нее с любопытством, потом проговорил:

– Готовить замечательные ужины – твоя работа, Али. Но скажи, с каких это пор свирепые взгляды стали частью твоего репертуара? Я чем-нибудь тебя обидел? Может, сказал что-нибудь не то?

– Нет-нет, – ответила Али, потупившись.

– Тогда изволь держать при себе свое дурное настроение. С тобой обращаются прекрасно, и тебе, моему слуге, не на что жаловаться.

Хандрей был прав. Она – всего лишь слуга, ей следовало быть терпеливой. Более того, следовало порадоваться, что хозяин не ударил ее.

– Простите, я не хотел вас обидеть, – пролепетала Али.

Андре тихо вздохнул и так же тихо ответил:

– Извинение принято, Али. Думаю, тебе могло показаться, что я пренебрегаю тобою. Уже целую неделю я не рассказывал тебе никаких историй. Твое настроение улучшится, если расскажу тебе сейчас что-нибудь?

Али утвердительно кивнула, хотя думала совсем о другом.

– Что же именно тебе рассказать? – Андре закинул седло на предназначенную для него подставку.

Али тотчас подала ему мыло и принесла лохань с водой. Немного подумав, ответила:

– Наверное – историю про Ксанфос. – С таким настроением, какое у нее сейчас, ей нужно было послушать что-нибудь трагическое.

– Как, опять? – спросил Андре, вытирая руки полотенцем.

Джозеф-Жан поднял голову и проговорил:

– Похоже, наш Али испытывает тягу к кровавым драмам. Сколько уже раз ты ее слышал? Пять? Десять?

– Истории становятся только интереснее, когда их повторяют много раз, – довольно резко заявила Али, но тут же пожалела о своей несдержанности – Джозеф-Жан уставился на нее в изумлении. – В них появляется все больше подробностей, – поспешно добавила она, как бы извиняясь.

– Ну, наверное… – кивнул Джозеф-Жан, по-прежнему глядя на Али с удивлением.

Андре же отодвинулся от стола и с усмешкой сказал:

– Что ж, Ксанфос, так Ксанфос.

Али тотчас устроилась у его ног; она знала, что ему нравилось рассказывать истории о гордом народе, жившем когда-то в этих местах. И он замечательно их рассказывал своим низким, густым и выразительным голосом. Чтобы должным образом настроиться на рассказ, Али ненадолго закрыла глаза, переносясь на несколько тысячелетий назад.

– Ксанфос был главным городом страны Ликия, – начал Андре. – Но чтобы понять историю Ксанфоса, надо понять характер ликийцев – сильных и стремившихся к независимости людей, которые, как полагают, прибыли сюда с острова Крит.

– Вероятно, в Минойскую эпоху, где-то в 1400-х годах до Рождества Христова, – поспешно добавила Али; ей хотелось, чтобы Хандрей пропустил все скучные подробности, но она понимала, что без них все равно не обойтись (он всегда начинал свой рассказ с этих подробностей).

– Благодарю, – с улыбкой кивнул Андре. – Они были решительно настроены жить отдельно ото всех соседей и столь же решительно боролись за свою независимость. Однако воевали вместе с троянцами во время их войны…

– Про нее говорится в «Илиаде» Гомера, – вставила Али, стараясь поторопить рассказчика.

– Интересно, как же я смогу рассказывать, если ты все время меня перебиваешь?! – возмутился Андре.

– Я просто помогаю вам перейти к главной части, – успокоила его Али.

Андре снова улыбнулся.

– Да-да, конечно… Ты хочешь перейти прямо к катастрофе. Так и быть, сделаю тебе одолжение. Так вот, когда Крез – царь Лидии – больше был не в силах противостоять Персии, его царство пало, а Ликия стояла следующей в списке персов. Свободолюбивые ликийцы, разумеется, беспокоились…

– Еще бы? Как же иначе? – пробормотала Али; рассказ начал увлекать ее. – Ведь это отвратительно, что персы хотели забрать себе все эти территории.

– Да, ты прав, – кивнул Андре. Он прикурил сигару от уголька, который вытащил из почти угасшего костра, и продолжил рассказ. – Но в конце концов ликийцы сообразили, что не смогут защитить себя. И тогда они решили, что все равно не сдадутся в плен.

Али тяжело вздохнула и прошептала:

– И вот эти мужественные люди собрали своих храбрых жен и детей в городе. Женщины держали детей на руках, чтобы те не плакали, а в это время их мучительно страдавшие мужья подожгли акрополь – туда они перед этим снесли все свои ценности и привели верных им рабов. А потом они вышли из города, чтобы биться с персами, и погибли все до одного.

– Ты предпочитаешь сам себе рассказывать эту историю? – Андре приподнял одну бровь, чем страшно рассмешил Али; ее всегда смешило, когда он так делал.

– Нет-нет, рассказывайте! Просто иногда вы забываете упомянуть про величие женщин, которые были вынуждены смотреть, как мучаются их бедные дети. Мужчины, по крайней мере, героически умирали на поле боя.

Джозеф-Жан хмыкнул и, запечатав письмо, отложил его в сторону. Затем откинулся на спинку стула и с серьезнейшим видом заметил:

– Поведение женщин – это исключительно важный момент, Андре.

– Конечно, важный, – закивала Али. – Ведь не только мужчины хотят умереть героически… А дальше, Хандрей?

– Мне кажется, лучше перескочить через годы персидского правления и завоевания Александра Великого, после которых опять последовали годы персидского правления. Ведь история как наука тебя не волнует, верно, Али?

– Но вы можете рассказать про Лигу двадцати трех городов и обо всех тех богатых людях, – заметила Али, ей очень нравился рассказ о том историческом периоде.

– Я не мог бы забыть об этом даже под страхом смерти. – Андре ухмыльнулся и затянулся сигарой. – Итак, Ликия успешно развивалась и постепенно сформировала собственную демократию, несмотря на все те трудности, которые постоянно возникали. Люди богатели и… В общем, я уверен, у них имелись и дорогие украшения, и слуги, и драгоценные масла. Кроме того, мы совершенно точно знаем, что они были очень щедры в отношениях со своими сородичами.

– Да, разумеется, – подала голос Али. – Эти люди были добрыми, храбрыми и героическими во всех отношениях. – Она придвинулась поближе к Андре. – Вы, конечно, можете изучать и описывать их, но забываете, что это были вполне реальные люди, которые жили прямо вот здесь, на этой земле. И, знаете ли, тогда тут не было этих руин.

Андре молча уставился на Али, потом посмотрел на Джозеф-Жана, после чего оба расхохотались.

– Я же прав, верно? – в растерянности пробормотала Али, не понимая, что так развеселило хозяев.

– Да, верно, – сказал Андре, отсмеявшись. – Этих руин тогда тут не было, в том-то и дело, малыш, в том-то и дело… Как ты думаешь, почему мы сейчас занимаемся этой работой? Мы пытаемся оживить весь тот исторический период.

Тут Али вдруг скрестила на груди руки и, нахмурившись, заявила:

– А я вот что думаю… Копируя старые надписи, делая зарисовки и составляя карты, вы никого не оживите. Вы рассказываете о Ксанфосе – словно читаете лекцию по истории.

– А ты что предлагаешь? – Андре с любопытством посмотрел на своего слугу. – Я ведь не могу изменить исторические факты…

– На вашем месте я рассказал бы интересную историю о людях, об их семьях, о трагедии, которая случилась с ними, – то есть о том, что сможет понять любой человек, не только историки. – Али глянула в сторону развалин. Их уже окутали сумерки, и силуэты старинных зданий и гробниц чернели на фоне темно-синего неба.

Она попыталась представить, как все тут было две тысячи лет назад. Вот девочка, наблюдающая за приходом ночи… А вокруг нее живет город со всеми своими звуками. И девочка очень хочет понять, что же ей делать. Она ведь знает, что вот-вот в ее город придет война… И что она, эта девочка, должна была чувствовать? Вероятно, это была самая печальная часть истории.

– Али… – тихо позвал Джозеф-Жан. – Чего ты вдруг притих?

Она вздохнула и пробормотала:

– Если кому-то придет в голову мысль перенестись во времени на две тысячи лет назад, этот человек должен увидеть живых людей, а не только те развалины, которые мы видим сейчас. – Али кивнула в сторону развалин. – Но я имею в виду не знаменитых и известных, о которых говорите вы с Хандреем. Я о людях вроде меня, вроде Умара или Музаффера с его женой. – Посмотрев на Джозеф-Жана, она добавила: – Мне хочется, чтобы все узнали их имена и подробности из их жизни – тогда всем стало бы понятно, какими они были.

– Но мы ничего о них не знаем, – возразил Джозеф-Жан. – Такое можно только вообразить…

– Вот именно! – воскликнула Али. – И уж если представить, как все в Ксанфосе было много веков назад, то я бы сначала придумал семью.

– Семью?.. – переспросил Андре. – И какую же семью ты бы придумал, Али?

Она задумалась, подперев кулаком щеку.

– Ну… я начал бы с самой простой семьи.

– Чтобы никаких богатств, да? – с улыбкой спросил Андре.

– Богатство – это не важно для таких людей, как я, – ответила Али с серьезнейшим видом. – Богатство имеет значение для людей значительных и великих – таких, как вы. Оно им требуется для того, чтобы поддерживать свое положение в обществе. А для остальных богатство означает просто жадность и скупость. Простым людям оно приносит больше зла, чем добра. – Тут Али вспомнила про Хаджи и добавила: – Стремление к богатству не приведет ни к чему хорошему. Оно заставляет людей вести себя бесчестно.

– Али, я еще не видел тебя таким серьезным, – заметил Джозеф-Жан. – Тебя что-то беспокоит?

– Нет-нет, – поспешно ответила Али, тотчас сообразив, что сказала слишком много. Ведь если бы Хандрей хоть что-то заподозрил… О, тогда бы он учинил ей допрос и в конце концов вытащил бы из нее всю правду.

– Али!.. – Андре пристально посмотрел на нее. – Али, что случилось?

– Я просто вспомнила про того кошмарного Брута, который страстно мечтал стать богатым и поэтому решил разграбить Ксанфос, а его жителей сделать своими рабами. И посмотрите, что произошло! Они все погибли! Погибли из-за его жадности!

– Но они сами выбрали свой путь, – заметил Андре. – К тому же… Не думаю, что у Брута могла возникнуть мысль, что они устроят коллективное самоубийство. Обычно люди, на которых идут войной, так не поступают. И говорят, что Брут плакал, когда слышал крики горожан. Так что он не был совсем уж бесчувственным.

– Ну, не знаю… – со вздохом пробормотала Али. – Все равно ужасно жалко тех бедных детей, их матерей с отцами, а также теток и дядьев…

– Не забудь о дедах и бабках, – ухмыльнулся Джозеф-Жан.

– Да, конечно. Их тоже жалко. Все они погибли мучительной смертью, потому что кому-то хотелось заработать денег на этой войне.

– Верно, Али. Но не забывай: Брут ужасно переживал и даже заплатил своим солдатам за каждого жителя Ксанфоса, найденного живым. И таких набралось сто пятьдесят человек, так что не все они погибли. – Андре протянул ей носовой платок, но Али, нахмурившись, резко отстранила его руку. Как Хандрей мог быть таким черствым? Неужели он совершенно бесчувственный?!

– Мне не нужен платок. Хандрей, как вы можете защищать такого негодяя? – Вскочив на ноги, Али в ярости посмотрела на хозяина. – Брут, конечно, был очень важным человеком, но это вовсе не означает, что он всегда поступал правильно.

– Али, я совсем не то хотел сказать, – пробормотал Андре.

– Фу! – воскликнула она с отвращением. – Вас беспокоит лишь ваша глупая наука!

– Что ж, Али, ты прав. Для меня действительно нет ничего важнее науки, – согласился Андре. – Так что если ты своими словами хотел меня обидеть, тебе это не удалось.

– Вас совершенно не интересует реальная жизнь, – с жаром продолжала Али. – Жизнь для вас – просто игра, головоломка, которую вы решаете. Вас не интересуют живые люди и то, что они чувствуют. И это делает вас настоящим глупцом – с вашей-то умной головой!

– Малыш, ради бога, что ты…

– О, Хандрей, не беспокойтесь! – Али поняла: еще мгновение – и из глаз ее хлынут слезы. А ей ужасно не хотелось плакать перед хозяином. – Вы не поймете этого, Хандрей, ни за что не поймете, потому что у вас нет сердца. – С этими словами Али выскочила из палатки.

Андре с изумлением посмотрел на приятеля.

– Что это было?.. – пробормотал он.

– Понятия не имею, – ответил Джозеф-Жан. – На Али что-то нашло. Ты рассказывал ему эту историю бесчисленное множество раз, но никогда не было такой реакции…

– Да, знаю. Но, как бы там ни было… Думаю, это у него пройдет. А я отправляюсь спать. Завтра собираюсь работать в некрополе, а при такой жаре следует начинать как можно раньше.

Забрав свернутую в скатку постель, Андре вышел из палатки; из-за духоты спать внутри было невозможно. Устроившись на ночь, он в раздражении пробурчал:

– Куда же отправился Али?

Прошел час, и Андре еще больше разозлился.

«Неблагодарный мальчишка… – думал он. – Что ж, если Али больше не хочет слушать истории на ночь – его дело».

Три дня Али почти не разговаривала с хозяином. И продолжала злиться на него. Когда же выхода не было, она говорила с ним короткими отрывистыми фразами, но Андре, казалось, этого не замечал. Более того, занимаясь своими обычными делами, он вел себя так, словно ее вообще не существовало. И это еще больше распаляло Али.

«Хандрей – бесчувственный монстр… Как и его друг Брут», – говорила она себе, помешивая потрясающе вкусный рыбный суп, который готовила на ужин.

Андре держался с ней необычайно холодно. Он был словно… Али на мгновение вскинула голову, замерла. И тотчас же уловила какое-то движение вдали. Поднимая облака пыли, в направлении их лагеря мчались два всадника, а верблюды и коровы, мирно щипавшие траву неподалеку, в тревоге бросились в разные стороны. Но кто же это позволил себе ехать напрямую через пастбища, нарушая тем самым неотъемлемые права юруков на свои территории?

Вскоре одетый по-европейски мужчина резко остановил своего коня и тут же спешился.

– Где лорд Бейнзбери? – спросил он и добавил фразу, которую Али вообще не поняла.

Она почтительно поклонилась и ответила:

– Я не говорю на вашем языке, эфенди. Прошу простить меня.

Второй мужчина, одетый по-арабски, с силой ткнул ее в плечо рукоятью кнута и сказал:

– Ему нужен твой хозяин, дурачина. – Он говорил по-турецки с чудовищным акцентом. – Где твой хозяин?

– В развалинах. – Али проглотила внезапно подступившие слезы. Ее так давно не били, что уже она забыла, как это может быть больно. – Если желаете, я схожу за ним. Выпьете прохладительного?

Араб кивнул.

– Но сначала предложи лорду. Он великий человек в Англии. Сейчас прибыл с Родоса со срочным поручением королевы.

Али взглянула на англичанина. Он не показался ей великим, в отличие от ее хозяина. Тем не менее она вежливо поклонилась и сказала:

– Эфенди, назовите ваше имя. – Али налила ему айрана и, взглянув на араба, добавила: – Я ведь должна сообщить его имя хозяину, верно?

– Передай, что сюда пожаловал лорд Уэзли, – ответил араб. – А как меня зовут – не твое дело.

Али снова поклонилась и быстро зашагала к развалинам. Потом, перейдя на бег, промчалась мимо акрополя, мимо базилики и направилась к некрополю, где, как ей было известно, сегодня должен был работать Андре.

– Хандрей!.. – Остановившись между могилами и саркофагами, она никак не могла восстановить дыхание после быстрого бега.

– Итак, маленький негодник, ты снова решил заговорить со мной? – Андре посмотрел на нее, оторвавшись от какой-то надписи, которую копировал. – Может, теперь ты соизволишь сказать, что так разозлило тебя?

– Это не важно, – пробормотала Али, все еще тяжело дыша. – У вас визитеры – важный англичанин. Его зовут лорд Уэзли. Это срочно, что-то насчет вашей королевы.

Андре нахмурился и проворчал:

– О господи, ведь Томас Уэзли – самый несносный из людей. И он, наверное, притащил с собой своего ненормального сирийца, верно?

– Да, его сопровождает какой-то араб.

Услышав, как Андре выругался вполголоса, Али вздохнула. Она начинала думать, что никогда не заставит его избавиться от своих привычек.

– Ладно, ничего не поделаешь, – сказал он. – Вот черт!

– Он вам не нравится, Хандрей? Знаете, это хорошо. Потому что мне он тоже не понравился.

– Он мне отвратителен! – заявил Андре. – Уэзли относится к тем англичанам, которых я абсолютно не переношу. Но он тоже историк и работает с теми же самыми людьми, с которыми работаю я. Поэтому приходится его терпеть.

– Он важный лорд? Его слуга говорит, что очень важный, но я сомневаюсь, – добавила Али.

– Известно, что он барон. – Андре принялся паковать свой рюкзак. – Но барон – не такой уж высокий титул. И вообще, ценность человека – не в его титуле, а в делах. Так вот, если мерить Уэзли по делам, то он окажется в самом низу шкалы. Это самый аморальный и бесчестный субъект из всех тех негодяев, с которыми я когда-либо имел несчастье познакомиться.

Али энергично закивала, полностью соглашаясь с хозяином. Потом вдруг спросила:

– А кто такой этот сириец?

Андре закинул рюкзак на плечо и пробурчал:

– Его зовут Абрахам, и он стоит своего господина. Поверь мне, Али, нет человеческих существ ниже, чем сирийцы. – Андре криво усмехнулся и добавил: – Он продаст собственную мать, если решит, что заработает на этом, и воткнет тебе кинжал в спину, если ты сглупишь и повернешься к нему спиной.

Помассировав все еще горевшее плечо, Али подумала, что Хандрей совершенно прав в отношении сирийцев.

– Побыстрее найди Жо-Жана, – приказал Андре. – Расскажи ему, что тут у нас происходит. Он тоже не обрадуется, узнав про наших гостей.

– Они у нас задержатся?.. – спросила Али со вздохом.

– Не сомневаюсь. Но думаю, что ненадолго, если я правильно поведу себя. К сожалению, мне придется проявить вежливость. Ради моей работы, понимаешь? Этот Уэзли обижается по малейшему поводу и поэтому может создать множество проблем. – Андре уже зашагал к лагерю, потом вдруг остановился и, обернувшись к Али, сказал: – Пожалуйста, держись от них подальше. По возможности не попадайся им на глаза.

Направляясь к лагерю, Андре ругал себя за беспечность и легкомыслие. Ведь он должен был предвидеть, что Уэзли выследит его. Возможно, даже воспользуется своими старыми уловками… Этот человек жульнически окончил Оксфорд, а теперь жульничал и в науке, воруя понемногу у разных историков. Сюда же он, вне всяких сомнений, приехал вынюхивать… Наверняка решил выведать, что они тут с кузеном сумели сделать и описать. И, конечно же, хочет тиснуть все это в печати до того, как он, Андре, опубликует свою книгу о ликийцах.

И еще этот проклятый сириец!.. Андре ненавидел его от всей души. Как-то раз он увидел, как сириец отсек голову собаке только за то, что бедное животное имело несчастье задрать лапу и обмочить его бурнус. От одного вида этого человека Андре начинало мутить. Но, увы, выхода не было. «Так что придется делать хорошую мину при плохой игре», – со вздохом подумал Андре.

– Приветствую, Уэзли, – поздоровался он, отметив, что визитер уже по-хозяйски чувствовал себя за его рабочим столом. – Странно видеть тебя здесь. У тебя ко мне какое-то срочное дело?

– Какая приятная встреча, старина! – воскликнул барон. – Я привез послание от Британского музея. – Он сунул руку в карман. – Вот, поручено передать тебе…

Андре взял письмо. Интересно, Уэзли уже прочел его? Да, скорее всего. В письме же не было ничего срочного – просто лорд Амберсвилл сообщал последние новости. Все это вполне могло бы прийти со следующей почтой, в ноябре. Уэзли явно из кожи вон лез, уговаривая Амберсвилла передать письмо через него.

– Благодарю, – сухо сказал он.

– Ну, естественно!.. Беспредельная теплота и благодарность – как всегда! – Уэзли откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки. – Итак, Бейнзбери, кто этот твой новый слуга? Слишком юн, тебе не кажется?

Андре проигнорировал вопрос.

– Вы, наверное, останетесь ненадолго?

– Да, на несколько дней. Я также воспользуюсь удобным случаем, чтобы дать отдых лошадям. Если ты не против, конечно. – Барон улыбнулся. – Мне так не хочется нарушать твое уединение. Кстати, где твой неизменный компаньон?

– Работает. – Андре пытался быть вежливым, хотя не очень-то получалось. – Надеюсь, ты меня извинишь, если я вернусь к своим занятиям. Можете установить свою палатку по соседству.

– Весьма любезно с твоей стороны, приятель. – Уэзли подал знак Абрахаму, стоявшему рядом с самодовольной улыбкой.

Андре же поспешно удалился. Он нисколько не сомневался в том, что следующие несколько дней превратятся в сущий ад.

Сидя в тени кустарника, Али наблюдала за людьми, приехавшими в лагерь. Этот лорд Уэзли был не таким уж отвратительным на вид. У него были белокурые волосы и светлые глаза, но они не отражали свет, как глаза Хандрея, которые в зависимости от настроения и обстоятельств приобретали разные оттенки – иногда становились бледно-голубыми или дымчатыми, иногда – темно-серыми, а иногда – почти серебристыми.

У Уэзли глаза были просто серые. Сам же он был ни высокий, ни маленький, ни толстый, ни худой – то есть какой-то совершенно невыразительный. Как еда без приправ.

Но в нем было нечто такое, что вызывало у нее беспокойство и порождало ощущение, что с этим человеком что-то не так. Казалось, Уэзли тайно готовился что-то предпринять против ее хозяина, хотя вроде бы выказывал к нему уважение. Да-да, этот барон Уэзли был себе на уме. И он явно что-то задумал…

И еще ей очень не нравилось, как Уэзли смотрел на Жожана. Смотрел так, как будто знал какой-то его секрет, который держал при себе.

Если бы Али знала английский, то попыталась бы подслушать, о чем он говорил со своим слугой, когда Хандрей и Жожан уходили. Впрочем, она, как и обещала, держалась от «гостей» подальше и старалась не попадаться им на глаза. Увы, это не помогало. Абрахам при любом удобном случае норовил ударить ее рукояткой кнута. Причем всегда делал это в такой момент, когда никого не было поблизости.

Али почти сразу же возненавидела его покрытую тюрбаном голову, его белый бурнус и, конечно же, набалдашник на рукоятке кнута, который опускался на нее всякий раз, когда она не бросалась тут же выполнять его приказы. Уэзли она терпеть не могла, а Абрахама – ненавидела.

На пятый день эти двое наконец-то уехали. Али вздохнула с облегчением, когда ранним утром они умчались, распугивая по пути верблюдов и коров – как и во время приезда. Когда же всадники скрылись в клубах пыли, Андре заявил, что нужно отметить это событие.

– Приведи овцу, Али! – крикнул он с усмешкой. – Мы свободны наконец-то! Господи, что за кошмарная была неделя!

Джозеф-Жан кивнул и сказал:

– Ты продемонстрировал потрясающую выдержку, мой друг. Несколько раз мне казалось: еще немного – и ты устроишь ему головомойку. Но ты сдерживался.

– Так и было, – кивнул Андре. – Только какой в этом смысл?..

– Никакого, конечно же. И я не стал бы винить тебя, если бы ты не сдержался. У этого человека прямо-таки запредельная самоуверенность! Ведь он намекал на то, что Британский музей ценит его работу выше, чем твою!

Андре вздохнул и пригладил волосы.

– Ах, забудь о нем. Ведь он наконец-то уехал и забрал отсюда этого отвратительного сирийца. Ты чего стоишь столбом, Али? Беги быстрее за мясом!

С радостью отметив, что улыбка снова вернулась к хозяину, Али вскочила на осла и отправилась в деревню. Если хозяину хочется праздника, праздник обязательно будет!

– Умар, быстрее сюда! – крикнула она, въехав в деревню. – Чужестранцы уехали! Нам нужна овца! У нас будет праздник!

– Праздник? – Глаза Умара загорелись. – О, замечательно! У нас не было праздников с тех пор, как наши уехали в горы, на пастбище. – Мальчик вдруг нахмурился. – Но в деревне почти никого не осталось. Только отец, мой брат и…

– И еще – Музаффер с Хатидже и пятеро их детей! – радостно воскликнула Али. – Кроме того, мы с тобой и двое эфенди. Людей вполне достаточно, чтобы устроить праздник. И мы будем петь, и танцевать, и… просто веселиться!

– Веселиться? – переспросил Умар. – Что ж, тогда пора приниматься за дело. Надо торопиться. Чтобы приготовить баранину, потребуется несколько часов.

Когда день склонился к вечеру, все было готово. Али помогла намолоть пшеницы, а из полученной муки Хатидже замесила тесто для лепешек. С помощью Умара они наготовили салатов, сдобрив их ароматными специями, которые Али купила для Хатидже, когда последний раз ездила на базар.

Над деревней носились чудесные запахи жареной ягнятины, только что испеченных лепешек, разных приправ и тулума – острого сыра, который готовили в специальном бурдюке из козлиной шкуры.

Оставшиеся в деревне жители собрались в центре поляны, куда вынесли ковры и подушки для ожидавшихся гостей. Убедившись, что все устроено, как полагается, Али вскочила на своего ослика и помчалась обратно в лагерь.

– Бог ты мой! – воскликнул Андре, когда они добрались до деревни. – Ты, оказывается, устроил настоящий праздник, Али.

– Конечно! – весело откликнулась она. – Неужели вы подумали, что я могу ослушаться своего хозяина?

Андре посмотрел на нее с усмешкой.

– Мне кажется, ты делаешь только то, что сам хочешь, но при этом пытаешься убедить меня, что все это – мое желание.

Али радостно улыбнулась.

– Если ваши желания осуществились, то какая разница, как это получилось? – Она бросила повод и соскользнула с ослика. – Пойдемте быстрее. – Али потянула хозяина за рукав. – Для вас и Жожана оставлены самые почетные места.

Они ели, весело болтали и смеялись. А вокруг них расстилались просторные пастбища и вздымались горы. Вдали же виднелись развалины Ксанфа – уже едва различимые в это время дня.

То и дело улыбаясь, Андре посматривал по сторонам. Али подносил одно блюдо за другим, и всем вокруг него было очень весело. «У нашего Али – прямо-таки дар веселить людей», – подумал Андре, перехватив озорную улыбку своего слуги. Огромные глаза мальчишки сияли, живое личико выражало десятки разных эмоций, а сам он, стройный и грациозный, с воодушевлением носился по ковру.

Андре снова улыбнулся. Этот ребенок все больше ему нравился. И в самом деле, ему уже было трудно представить свою жизнь без жизнерадостного и веселого Али.

Он вдруг сообразил, что за три года их странствий они еще никогда не были так близки с местными жителями. Их с Жо-Жаном считали чудаками, с уважением смотрели на них снизу вверх, но никогда не относились к ним как к своим. И только благодаря Али эти люди приняли их в свой круг.

Андре невольно вздрогнул, пораженный совершенно неожиданным открытием. Ведь он наконец пришел в себя! Да-да, мысли о Женевьеве, о предательстве отца и о соучастии матери уже какое-то время перестали посещать его. И в самом деле, он не мог припомнить, когда последний раз провел бессонную ночь, ворочаясь с бока на бок…

Он помотал головой, словно отгоняя наваждение. Даже не верилось, что такое могло случиться. Прежде ему казалось, что придется всю жизнь прожить в непрерывных мучениях. Но как-то так получилось, что вот он сидит здесь… и наслаждается праздничным весельем.

Но что же это означало? Что он должен был чувствовать теперь, когда ужасные страдания, так долго державшие его в своих острых когтях, превратились в какую-то глухую боль, вернее – в тягостные воспоминания? И как же это произошло? Когда? И почему? Неужели Господь Бог…

Андре нахмурился, тотчас же отбросив эту мысль. Нет-нет, просто время лечит, вот и все. И действительно, ведь невозможно постоянно жить с кровоточащей раной в сердце, если оно, это сердце, бьется в обычном ритме…

Но все, довольно думать об этом! Вечер прекрасен, и в такой вечер очень приятно сидеть среди всех этих людей, никак не связанных с его прошлым. За исключением Жо-Жана, конечно, но он не в счет.

– Хандрей! – окликнул его Али. – Вы выглядите слишком серьезным. Пожалуйста, станцуйте для нас! А Умар подыграет вам на лютне.

– Танцевать… для вас? Али, ты в своем уме?

– Конечно, в своем! Я уверен, вы прекрасно танцуете. Хандрей, пожалуйста… – Блестящие глаза мальчишки смотрели на него с мольбой.

– Ладно, хорошо. Почему бы и нет? – услышал Андре свой собственный голос. И вдруг заметил, что Жо-Жан уставился на него с удивлением.

Он криво усмехнулся и поднялся на ноги. Все тотчас умолкли, и Умар заиграл на лютне какую-то мелодию. Андре же, раскинув руки, начал свой танец, знакомый ему с детства. Его движения были ритмичными и плавными, и он невольно улыбался, чувствуя, что все получается и что он не разучился двигаться в такт музыке. Господи, как же давно он не танцевал!.. Андре зажмурился, всецело отдавшись музыке. И это тоже было чудесное ощущение.

Он остановился, когда музыка стихла и ее сменили крики одобрения. А Жо-Жан громко хлопал в ладоши. Открыв, наконец, глаза, Андре увидел широкую улыбку Али – от уха до уха. Весело рассмеявшись, Андре поклонился зрителям и уселся на свое место. В центр лужайки тотчас выбежал брат Умара, который принялся что-то отплясывать; мелодия же была весьма примитивная, но заводная.

Минуту спустя к Андре кто-то подошел. Он поднял голову и увидел перед собой Али.

– Вы танцевали просто потрясающе. – Мальчик опустился на ковер рядом с ним. – Я не сомневался, что так и будет. Вы танцевали от всего сердца, про которое говорите, что его у вас нет.

Андре долго молчал. Наконец тихо проговорил:

– Да, возможно, я танцевал от всего сердца, про которое ты говорил, что его у меня нет.

Али просияла.

– Хандрей, значит, вы все-таки прислушиваетесь ко мне… О, это прекрасно!

– Прекрасно?.. Послушай, Али, а какая тебе разница, есть у меня сердце или нет? – Андре внимательно посмотрел на мальчика.

– Но ведь сердце человека – отражение его души, – ответила Али, немного помолчав. – А душа – это самое главное, верно? – Андре молчал, и Али, легонько коснувшись его груди, добавила: – Я не о том, что вы не понимаете, что у вас там, внутри. Вы просто не хотите этого знать. Но в один прекрасный день узнать все-таки придется.