Гай медленно поднял голову и еще медленнее повернулся к ней.

– Вы хотите сказать, что не знаете? Разве такое может быть?

Напряженное хмурое лицо лорда сделалось совсем бледным, и Джоанна вдруг увидела Гривза совершенно в ином свете. Какие бы причины у него на то ни были, он, вне всяких сомнений, глубоко страдал из-за смерти Лидии.

– Но я действительно не знаю, – сказала она, инстинктивно приближаясь к нему. – Я только в октябре получила короткое письмо от ее родителей, в котором был медальон, который Лидия завещала передать мне. – Она поднесла руку к вырезу ночной рубашки, извлекла медальон и как бы в доказательство своих слов показала его Гаю. – Они считали, что я к тому времени знала о смерти Лидии, и ни о каких деталях, естественно, не написали. Я… Мне так нужно знать. Пожалуйста, милорд, расскажите мне. – Она убрала медальон назад. – Лидия болела? Я знаю, что она была не столь здорова, как хотелось бы, и часто простужалась.

Гай тяжело вздохнул и, явно волнуясь, пригладил волосы на затылке.

– Думаю, что вам лучше сесть, – произнес он, показывая рукой на диван.

Сердце Джоанны тревожно кольнуло.

– Что… Что с ней произошло? Это был несчастный случай?

– Да, – мрачно подтвердил Гай. – Несчастный случай. Ужасное несчастье. – Он опустил голову и посмотрел на свои безвольно опущенные руки.

– Что за несчастный случай? – спросила срывающимся голосом Джоанна, опускаясь на диван. – Пожалуйста, не оставляйте меня в неведении!

– Я… Я не знаю, как должен сообщить вам это, поэтому скажу прямо… Лидия умерла в огне. На пожаре. Простите.

Он провел ладонью по лицу.

– В огне…

Это было единственное слово, которое сумела произнести Джоанна. Все остальные застряли в горле, и она не была уверена, что когда-нибудь сможет их произнести. Казалось, что весь имевшийся в легких воздух мгновенно вышел наружу, а вслед за этим стал исчезать окружающий мир. Нет! О нет! Конечно же, он ошибся. Этого не могло быть. Только не с Лидией, любимой, милой Лидией! Да и никаких следов пожара не видно. Джоанна, будто сомнамбула, размеренно качала головой: вверх – вниз, вверх – вниз. Невозможно! Нет!

– Несчастье произошло не здесь, если вас это интересует, – тихо, с легкой хрипотцой сказал Гай, будто прочитав ее мысли. – Она поехала в Корнуолл навестить друзей, а по дороге решила переночевать в гостинице. Это здание и загорелось вскоре после полуночи.

– Из-за чего?! – почти закричала Джоанна.

– Говорят, что из-за засора в трубе загорелась крыша, а затем пламя перекинулось и в комнаты для гостей. Лидия спала на втором этаже, а все случилось так быстро, что она не успела выскочить наружу.

Джоанна прижала ладони к лицу, будто хотела отгородиться от слов лорда. Но перед мысленным взором уже ожила ужасная картина: разбуженная пожаром Лидия пытается прорваться сквозь пламя в тщетном желании спастись. Она кричит от боли. Зовет на помощь. Но рядом никого нет.

– Нет! – закричала Джоанна. – О боже, нет! Пожалуйста! Только не Лидия!

Из ее груди вырвались сдавленные рыдания. Она согнулась и вновь выпрямилась, обхватив себя руками, будто пыталась защититься от боли, острым ножом наносящей удар за ударом в самое сердце. Затем тело перестало повиноваться и стало трудно дышать. Но это было не важно. Вообще все было не важно, за исключением Лидии, погибающей в страшной агонии. Последним усилием Джоанна протянула руки к Лидии, чтобы поднять ее и куда-нибудь унести…

Следующее, что она ощутила в реальном мире, был неожиданно ударивший в лицо ледяной воздух. Он был настолько холодным, что Джоанна непроизвольно раскрыла рот и сделала вздох, потом еще один…

– Вот и хорошо, – услышала она шепот прямо возле своего уха. – Давай еще раз. Продолжай, Джоанна, восстанавливай дыхание. Сосредоточься только на этом. Вот так… Раз, два, еще разок. Молодец. Отлично!

Чьи-то сильные руки обхватили Джоанну за плечи, не позволяя упасть. По мере того как восстанавливалось дыхание, она начинала понимать, что это руки Гая де Саллисса. Да, рядом был он. Джоанна стояла у открытого окна, в детской Вейкфилда, и упиралась спиной в человека, которого презирала больше всех на свете.

Но действительно ли он ей так противен?

Почему-то в этих сильных руках ей было так хорошо, так уютно, а его широкая грудь придавала ощущение уверенности и безопасности.

И исходящий от него аромат был таким приятным – свежий и немного пряный, он, как ни странно, напомнил ей о какой-то специи. Почему Джоанна прежде не замечала, что лорд так хорошо пахнет?

Этого рассуждения оказалось достаточно, чтобы окончательно прийти в себя. Оно подействовало даже сильнее, чем холодный воздух. Боже, о чем она думает?!

Джоанна порывисто выпрямилась, опустилась на стул и рукавом ночной рубашки вытерла лоб и нос. В руке чудесным образом мгновенно оказался белоснежный носовой платок.

– Спас… Спасибо, – пробормотала она. – Извините. Я… У меня был шок.

– Я, к счастью, сумел это сразу заметить, – сказал Гай. – Сейчас чувствуете себя лучше?

Джоанна кивнула, еще и промокнула платком глаза.

– Вы сказали чистую правду, – словно продолжая прерванный разговор, заметил Гай. – Вы абсолютно безразличны к правилам светского этикета. Любая другая известная мне женщина, услышавшая такое ужасное известие, стала бы вытирать появившиеся на глазах слезы и, заботясь о цвете лица, постукивать по щекам, затем испустила бы возглас отчаяния и, возможно, попыталась упасть в обморок. Вы повели себя совершенно по-другому. Вы закричали, как раненый дикий зверь, не знающий никаких правил и условностей.

Джоанна вскочила на ноги и, резко повернувшись, метнула в него гневный взгляд.

– Как вы можете такое говорить, бесчувственный вы человек?!

– На самом деле я сделал вам комплимент, поверьте, – сказал Гай. – Меня восхищают люди, которые способны столь искренне выражать свои чувства. Меня чуть ли не с младенчества учили подавлять эмоции. Не делать, так сказать, ничего, что могло бы показать мои чувства.

Джоанна посмотрела на лорда с издевкой.

– Значит, на самом деле вы допускаете необходимость проявления чувств? – спросила она.

– Не стоит пытаться истолковать мои слова неправильно. – Гай взял у нее носовой платок и вытер ей подбородок. – Я ведь еще и мужчина, а настоящим мужчинам подобные вещи не свойственны. Я имел в виду, что, весьма необычно проявив свои чувства, вы неожиданно доказали, что мое прежнее представление о вас было абсолютно неправильным, за исключением, пожалуй, вашего взрывного характера.

Джоанна с запозданием поняла: чтобы вывести ее из шока, Гривз как раз и использовал то, что знал о ней наверняка, – ее, как он выразился, взрывной характер.

– Вы тоже оказались не таким, каким я вас представляла, – с неохотой призналась Джоанна.

«По крайней мере, в последние тридцать минут», – добавила она про себя и тут же отметила, что действительно многого не замечала в нем ранее. Например, как смягчается выражение его темных глаз, когда он решает быть добрым, а к ней он был добр, даже очень. А еще она прежде не замечала, что он опускает глаза, когда старается скрыть душевную боль.

Реакция Гривза на ее боль была незамедлительной. Он, не думая ни о каких правилах хорошего тона, просто схватил ее и подтащил к окну так, что голова практически оказалась на улице. Когда Джоанна представила эту картину и осознала, насколько она не соответствует ее представлению о Гае де Саллиссе как о чопорном бездушном человеке, ее начал одолевать смех.

– Над чем это вы ухмыляетесь? – поинтересовался заметивший это Гай.

– Над тем, что я ошибалась. Вы, оказывается, можете быть весьма гуманным, – ответила она, уже не сдерживая смех.

Гривз покачал головой и улыбнулся.

– Достаточно откровенно. Подозреваю, что я сам виноват в вашей первоначальной оценке. Впрочем, вам виднее, Джоанна. Вы не возражаете, если я буду называть вас по имени?

– Вы и раньше это делали, и, признаюсь, для меня такое обращение было предпочтительнее, чем ваше кислое «контесса», – сказала она. – Я всегда чувствую себя не в своей тарелке, когда меня так называют.

– Неужели? – удивился Гай, пристально глядя ей в глаза. – Что ж, хорошо. Я продолжу называть вас Джоанна, но при одном условии – вы перестанете обращаться ко мне «милорд» и оставите тот сердитый и осуждающий тон, которым вы обычно произносите это слово.

Джоанна потерла нос тыльной стороной ладони. У нее было сильное подозрение, что он пытается околдовать ее своими чарами, как сделал в свое время с Лидией. Однако сопротивляться этому не было ни сил, ни, что еще удивительнее, желания.

– Хорошо, если вы так хотите, – спокойно ответила она.

– Вот и отлично. Мне очень приятно, что вы можете быть такой благоразумной.

Джоанне захотелось достойно ответить на эту провокацию, коль скоро уж она, по его мнению, только может быть, но не всегда бывает благоразумной. Однако пока она подбирала достойный ответ, Гай подошел к огню и, поглядывая на нее, стал задумчиво отбивать пальцами дробь на полке камина.

– Скажите мне, – произнес он наконец, – как там Майлз? Я хочу знать, как на самом деле обстоят дела.

Этот вопрос заставил ее впервые подумать о том, что Гай на самом деле очень беспокоится о сыне. А в том, что это именно так, окончательно убеждал голос лорда, в котором звучала совершенно непривычная для Джоанны мягкость и чувствовались растерянность и уязвимость.

– К сожалению, должна сказать, что изменений практически нет. Он абсолютно покорен и ко всему безразличен. Но я не хочу, чтобы Майлз был таким. Пусть бы он лучше плакал и огрызался, делал бы хоть что-то, говорящее о том, что он испытывает реальные чувства и живет в реальном мире.

– Я надеялся, вы расскажете о каких-нибудь улучшениях.

Гай поднял на нее печальные глаза и до хруста сжал пальцы в кулаки.

– Некоторые признаки улучшения все-таки есть. Иногда мне удается пробиться через оболочку, которую он создал вокруг себя. Но изменения настолько малы, что их, видимо, не сможет заметить никто, кроме меня. Так, время от времени мне кажется, что когда я прошу его что-то сделать и отворачиваюсь, он украдкой следит за мной, и выражение его глаз свидетельствует о сопротивлении. Но так ли это на самом деле, я точно сказать не могу, поскольку поймать взгляд Майлза мне еще ни разу не удалось. Как только я поворачиваюсь, он сразу опускает голову.

– Понимаю, – кивнул Гай. – Но и это пусть маленький, но все-таки знак надежды. Если, конечно, вы правы. И я буду молить Бога, чтобы все было именно так.

– Милорд… Гай, я хотела сказать, – поправилась Джоанна, испытывая неловкость из-за непривычно фамильярного обращения, – могу я поинтересоваться, почему вы до сегодняшнего дня не спрашивали, есть ли у вашего сына какой-то прогресс? Я вижу, что вы волнуетесь о нем, но практически всегда надеваете маску безразличия. Почему вы каждый день подходите к двери детской, но никогда не заходите и не пытаетесь поговорить с ним?

Гай, тяжело вздохнув, сел на диван.

– Я не разговариваю с Майлзом, потому что не хочу еще сильнее расстраивать его. Я чувствую, что сам в значительной степени виноват в проблемах сына, и не хочу принуждать его к общению со мной. В последний раз, когда я пытался поговорить с ним, он дал ясно понять, что не хочет иметь со мной никаких дел. И в этом виноват не он, а я.

– Но почему вы так думаете? – спросила она с искренним недоумением.

Гривз опустил глаза и снова глубоко вздохнул.

– Если говорить откровенно, я с самого рождения Майлза ощущал, что он прежде всего сын своей матери, а уж потом мой. Лидия оберегала его от меня, будто львица, защищающая своего детеныша от страшного хищника. – Он потряс головой. – Шансов стать ближе друг к другу у нас практически не было. Но в этом не Лидия виновата. Самая главная вина моя – я старался проводить в поместье как можно меньше времени, а когда Лидия умерла, практически совсем перестал бывать в Вейкфилде.

Джоанна сжала лежащие на коленях руки.

– А вы вообще-то знаете своего сына? – тихо спросила она.

Гай посмотрел на нее таким пронизывающим взглядом, что по спине побежали мурашки.

– Нет. По-настоящему, как должен знать отец, нет. Еще имеются ножи, которые вы намерены сегодня вонзить в меня?

Джоанна залилась краской.

– Простите меня. Я вовсе не хотела еще сильнее расстраивать вас. Просто я надеялась узнать от вас о каких-то чертах его характера, которые другие могли не замечать.

Очередной тяжелый вздох.

– Майлз всегда был очень подвижным ребенком, – сказал Гай. – Смышленым, веселым, полным жизни. Его мать, когда она была дома, порою обрушивала на него такую любовь и такую безграничную заботу, что даже не по себе становилось. Но это было не постоянно, а как-то спорадически. А с ее уходом, естественно, все прекратилось.

– Вы сказали Майлзу, что Лидия умерла, объяснили, что это значит?

– Я сказал, что мама ушла на небо, где будет жить с ангелами, а к нам она больше не придет. Мне показалось, что он уловил смысл.

Джоанна даже вскочила со стула, настолько ее взволновало бесчувственное непонимание Гая.

– Показалось, что он уловил смысл? Ему ведь тогда было всего четыре года! Что мог ребенок в таком возрасте понять, кроме того, что мама исчезла из его жизни неизвестно зачем и почему?

Устремленные на нее глаза Гая сверкнули.

– Не надо читать мне нотаций. Я сказал ему то, что, на мой взгляд, было самым правильным тогда сказать. Я пытался оградить его от лишних волнений и боли.

– А прозвучало это так, что мама бросила его ради чего-то более интересного, что ангелы оказались для нее более приятной компанией, чем сын! Ему следовало объяснить, что смерть мамы – это ужасное событие, которое она была не в силах предотвратить, а если бы могла, то никогда бы не оставила его. Неужели вы это не понимаете?

– Я не настолько глуп, контесса, как вы настойчиво пытаетесь мне доказать. Из того очевидного теперь факта, что у нас с вами разные точки зрения, это вовсе не следует. Но позволю себе напомнить, что я – отец мальчика, а посему значение имеет только моя точка зрения.

– Как же в таком случае вы могли доверить заботу о его благополучии мне? Или я имею право иметь собственное мнение только тогда, когда вас нет поблизости? Что ж, таким, признаюсь, не самым приятным для меня образом вы просто подтвердили то, что я и слышала о вас ранее.

Если бы взгляд мог убивать, то после того, как Гай поднял на нее глаза, Джоанна непременно погибла бы.

– А вы, мадам, со всей очевидностью доказали мне, что столь сильно похожи на кузину не только внешне. А сейчас я вынужден вас покинуть, чтобы не стать свидетелем еще одной вспышки вашего необузданного темперамента.

Гай шагнул к столу, на котором стояла уже наполовину сгоревшая свеча. Взял подсвечник, затем снял со спинки стула фрак и указал на коробку.

– Это подарок для Майлза, – сказал он и направился к выходу. – Да, и чтобы вы не говорили, что вас ни о чем не информируют, сегодня после обеда я уеду в город. Этого требуют дела. Здесь меня не будет не менее двенадцати недель. Возможно, значительно дольше.

– Как вам будет угодно, ваше королевское величество, – пробормотала Джоанна, глядя на закрывшуюся за лордом дверь.

Так блестяще начавшийся рождественский день благодаря Гаю де Саллиссу был испорчен. Неужели Джоанна настолько глупа, если в какой-то момент поверила, что этот блистательный праздник может быть счастливым и для нее?