Вейкфилд-эбби.

Крещенский сочельник

6 января 1819 года

Джоанна проснулась от того, что кто-то тянул ее за руку.

У кровати стоял Майлз и тихонько дергал рукав ее фланелевой ночной рубашки.

Остатки сна мгновенно испарились, уступив место тревоге.

– Мило, дорогой, что такое? – спросила она, сев в постели и положив свою ладонь на его крошечную руку. – Тебе приснилось что-то нехорошее?

Он отрицательно замотал головой и еще сильнее, чем прежде, потянул за рукав, явно призывая куда-то с ним пойти.

Не колеблясь более ни секунды, Джоанна сбросила одеяло, дотянулась до шерстяной шали и накинула ее на плечи.

– Что ж, покажи мне, чего хотел, – сказала она и пошла за мальчиком.

Он повел ее через темную детскую прямо к окну.

«О боже, пожалуйста, только не это окно, – пронеслось в голове. – Похоже, что он, глядя в него, ждет свою маму».

Майлз забрался на стул, однако не стал, как обычно, смотреть в окно, а показал в него пальцем.

Джоанна посмотрела в указанном направлении, но ничего не увидела.

– Прости, малыш, но что-то не пойму, – сказала она, чувствуя, как от волнения сильнее забилось сердце. – На что же такое я должна посмотреть?

Мальчик упрямо показывал рукой в темноту за окном.

Внезапно на дворе кто-то печально завыл, потом последовала небольшая пауза и вой повторился. Судя по всему, на него и пытался обратить ее внимание мальчик.

Джоанна уперлась руками о подоконник и наклонилась к самому стеклу.

Она различила в темноте какое-то движение, и из тени старого дуба вышел Боско с опущенным к самой земле носом и безжизненно болтающимся между лап хвостом. Сделав несколько шагов, пес задрал голову, посмотрел на окно детской и снова завыл.

Майлз сжал руку Джоанны. Она склонилась к нему и нежно приподняла лицо за маленький угловатый подбородок. Мальчик смотрел на нее снизу вверх, наверное, таким же взглядом, которым смотрел сейчас на их окно Боско, и в этом взгляде было столько же мольбы, сколько во взгляде пса. О чем они оба просили, было понятно без слов.

– Ох… Ох, Мило, как же могло получиться, что Боско убежал из конюшни? – задала она вопрос скорее себе, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. – Тумсби соорудил ему там отличную постель, а твой папа сказал, что Боско не должен ходить в дом…

Рассуждения как-то сами собой оборвались под молящим взглядом, который, казалось, проникал в самую душу. Разве Джоанна не просила Господа о том, чтобы Мило начал как-то реагировать на происходящее вокруг него? И вот реакция налицо. Причем совершенно естественная и правильная. А раз так, то к черту запреты его отца! В конце концов, лорда дома нет, а если бы и был, может, в такой ситуации отдал другое распоряжение.

– Стой здесь, – сказала Джоанна мальчику, почти бегом направляясь в его спальню. – Мы спустимся во двор и заберем его сюда, малыш, – продолжила она через пару секунд, вернувшись с детскими ботинками и пальто. – Боско не должен бегать на улице в такой холод, и ему нужно знать, что ты его хозяин всегда, а не только днем.

Пока Джоанна помогала Майлзу одеваться, ее душу заполняло чувство радости. То, чего она так долго ждала, свершилось! Ребенок начал контактировать с окружающим миром. После первой встречи с Боско Майлз ежедневно гулял с ним рядом. Но именно рядом, не более того. Он уделял ему не больше внимания, чем паре прекрасных лебедей, которых Тумсби как-то показал им в небе. Джоанна порою даже сомневалась, замечает ли вообще Майлз собаку во время этих довольно продолжительных прогулок.

Она решила, что на своих ножках Майлз будет непозволительно долго идти до выхода, поэтому взяла его на руки и прижала к груди. Еще секунда потребовалась на то, чтобы схватить с каминной полки свечу. Прибежав на кухню, Джоанна поставила мальчика на пол и открыла дверь.

– Давай, Мило! – подбодрила она его, легонько подталкивая в спину и выходя следом на улицу. – Подзови его к себе.

Она понимала, что, вытащив мальчика посреди ночи на улицу, действует довольно рискованно. Но это был шанс. Если Майлз полюбил Боско, он непременно поддастся на ее уловку и позовет собаку, прервав тем самым свое добровольное молчание.

Она ждала. Мальчик стоял с засунутым в рот пальчиком, переминаясь с ноги на ногу. Порывы холодного ветра пронизывали, казалось, до самых костей. Мелькнула мысль, что если это продлится еще какое-то время, они превратятся в ледышки.

– Пойми, Мило, Боско сейчас не в теплой конюшне, – сказала Джоанна, потирая руки от холода и слегка отодвигаясь от Майлза, чтобы тот мог представить себя в положении одинокого замерзающего Боско. – Если тебе так холодно в теплом пальто, то каково ему, защищенному только шерстью? И вот о чем подумай – Боско не приучен находиться на улице по ночам, но почему-то убежал. Наверное, ему очень захотелось быть рядом с тобой, и он оставил свою уютную постель, чтобы показать, как ему одиноко без своего маленького хозяина.

Майлз пристально посмотрел на нее снизу вверх со странным, не поддающимся точному определению выражением лица, чем-то поразительно напоминая сейчас своего отца. Затем отвернулся и сделал пару шажков вперед.

– Боско! Боско, ко мне! – раздался его чистый высокий голос, прозвучавший в морозном воздухе на удивление громко.

Джоанна сделала глубокий вдох, но выдохнуть сразу не смогла. Мешали противоречивые желания – больше всего ей сейчас хотелось броситься к Майлзу, обнять его и вместе с ним радоваться победе, но голос разума удерживал от такого проявления чувств.

Майлз сделал еще один шажок, затем еще один более широкий.

– Боско! Ко мне, парень, сюда!

Теплые слезы покатились по ее щекам, когда она увидела, как Боско выскочил из-за угла западного крыла дома и что было сил понесся к раскрывшему объятия мальчику. То, что при их трогательной встрече Боско сбил весом мальчика с ног, значения уже не имело. Все были счастливы. Майлз обхватил шею собаки руками и сжал изо всех своих маленьких сил. Боско как-то ухитрился вывернуться и принялся облизывать мальчика с такой энергией, будто целью всей его жизни было отмыть хозяина от чего-то ненужного и только ему ведомого.

Майлз, отбиваясь от этого стремительного натиска, весело хихикал. Джоанна вздрагивала, плача и смеясь одновременно.

– Идем, малыш, – сказала она, наконец взяв себя в руки. – Придется брать наверх вас обоих. За мной, Боско! Ты ведь тоже хороший мальчик, правда?

Боско немедленно подбежал к ней и встал рядом. Джоанна не смогла сдержать улыбку.

Когда они вернулись в детскую, она уложила Майлза в постель, затем поставила у кровати ящик и положила в него одеяло. Мило, не отрываясь, следил за каждым ее движением.

– Это будет постель для Боско, малыш, – объяснила она. – Теперь, если ты проснешься ночью, то будешь знать, что он рядом и готов защитить тебя от всего на свете, даже от страшных снов. Я тоже буду рядом, в соседней комнате, как всегда. Если потребуется, можешь обращаться и ко мне, как ты, будучи умным мальчиком, сделал этой ночью. Но теперь у тебя есть главный охранник, как часовой в армии.

Мило кивнул и, повернувшись на бок, опустил руку к деловито устраивающемуся на своем новом месте Боско. Пес лизнул его пальцы и, вздохнув, положил голову на лапы. При этом он посмотрел из-под лохматых бровей на Джоанну, как бы говоря: «Понимаешь теперь? Я знаю, где мое место. А тебе потребовалась куча времени, чтобы уяснить это, глупая ты женщина».

Джоанна усмехнулась, подумав, что примерно то же самое она услышала бы и от Банч.

– Имей в виду, Мило, теперь тебе придется вставать пораньше, одеваться и выводить Боско на улицу. В отличие от нас, он лишен такой роскоши, как ночной горшок.

Мило вновь кивнул и уткнулся в подушку, однако Джоанна могла поклясться, что видела, как перед этим у него на лице появилась что-то очень похожее на счастливую улыбку.

– Спокойной ночи! Хорошего сна вам обоим, – сказала она, склоняясь над мальчиком и целуя его в висок.

Затем взяла подсвечник и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Но прежде чем пойти спать, она опустилась на колени и мысленно обратилась к Богу и его ангелам, горячо благодаря за ниспосланное чудо.

Палата лордов, Лондон.

15 февраля 1819 года

– Гай? Гай! Проснись же ты, наконец, парень, – шептал Рэндольф, граф Тревельян, толкая друга локтем в бок. – Ты выступаешь следующим.

Гай тряхнул головой, возвращаясь к реальности. Нет, он не спал. Он вряд ли смог бы уснуть, даже если бы очень захотел. Все его мысли в последние время были обращены к Вейкфилду. О том, как там живут контесса ди Каппони и его сын, он думал постоянно.

Гривз заставил себя сосредоточиться, поднялся, прочистил горло и начал говорить, все яснее осознавая, что его речь звучит сбивчиво и нелогично.

Рэндольф сообщил, что именно так оно и было, шесть часов спустя, когда они обедали в Уайтхолле.

– Послушай, Гай, – сказал он, откидываясь на спинку стула и вытирая губы салфеткой, – думаю, что будет лучше, если ты откровенно расскажешь мне, чем занята твоя голова. С момента приезда в Лондон я постоянно замечаю, как тебя что-то серьезно беспокоит, и уверен, что это не выкуп этих чертовых изумрудов.

Гай лениво подцепил вилкой кусочек палтуса и отправил его в рот. Есть ему не хотелось. Откровенно говоря, аппетита не было на протяжении всех двух месяцев, которые он находился в Лондоне.

– Я пустил петуха сегодня, только и всего. Бывает.

– Ты не просто пустил петуха. Было такое ощущение, что выступаешь не ты, а кто-то другой. В твой речи не было и следа блестящей логики, которая всегда тебя отличала. Меня это тем более удивляет, потому что я видел, как тщательно ты готовился к выступлению. Не хочу давить на тебя, но, поверь, я действительно беспокоюсь.

– Полагаю, это все из-за того, что моя голова занята не этим. Майлз не очень хорошо себя чувствует.

– О боже! Что же ты раньше не сказал? Ты же знаешь, как я люблю своего крестника. Что с ним? Не легкие, надеюсь?

– С легкими, слава богу, все нормально. Хотелось бы только, чтобы он лучше ими пользовался, – ответил Гай, откладывая нож и вилку. – Он совсем не разговаривает, Ран. Не разговаривает, не играет, не делает вообще ничего, только смотрит в окно день и ночь. И ни я, ни кто другой не знает, что с ним делать.

В устремленном на него взгляде Рэндольфа мелькнул ужас.

– Ты имеешь в виду… что он…

– Нет, он не умалишенный, если ты об этом подумал. Он просто… как бы отстранился от мира. Молчит. Не контактирует ни с кем. Думаю, Майлз очень скучает по матери, ее смерь настолько шокировала его, что он никак не может оправиться.

– О, наверное. Но бедный ребенок был жертвой ее постоянных истерик, и я не думаю, что ему сильно их не хватает.

– Ммм. – Гай в задумчивости покрутил бокал. – Мне тоже всегда казалось, что сыну было не по себе, когда Лидия буквально душила его в объятиях. Но теперь не исключаю, что это не так. Они действительно могли быть так сильно привязаны друг к другу, как она утверждала.

– Прошу прощения, но твоя жена столько всего утверждала, что все быть правдой просто не может.

Гай кивнул:

– И все-таки первопричиной отстраненности Майлза была его тоска по матери. Другое дело, что я сам еще более ухудшил ситуацию. После смерти Лидии я нанял для него няню. И, как недавно понял, это был самый худший выбор, который я когда-либо делал. Эта ужасная женщина применяла совершенно варварские методы воспитания. Во время ее работы у нас Майлз и перестал разговаривать. Хотелось бы знать, это самый худший результат ее воспитания или было еще что-то пострашнее.

– А кто сейчас приглядывает за Майлзом? – спросил Рэндольф, жестом приказывая официанту подлить вина.

Гай провел рукой по лицу, размышляя о том, как рассказать другу эту часть истории, чтобы тот правильно понял.

– Эй, дружище! – насмешливо окликнул его Ран. – Почему ты вдруг так помрачнел?

– Я должен тебе кое-что рассказать, но не знаю, как это сделать, чтобы ты поверил. – Гай, неожиданно ощутив сухость во рту, провел языком по нижней губе. – Может быть, помнишь историю кузины моей жены – некой Джоанны Кару, которая с позором покинула Англию из-за скандального поведения, а затем осела в Италии и вышла замуж за виконта ди Каппони?

– О да… Припоминаю кое-какие разговоры. Не о ней ли говорили, как о Борджиа наших дней, которую подозревают в отравлении мужа или в чем-то в этом роде?

– О ней, – ответил Гай, остро ощущая неловкость, поскольку теперь не верил ни одному из обвинений в адрес Джоанны.

– Напомни, пожалуйста, в чем там дело, – попросил Рэн с явным любопытством.

Поднимать эту тему Гаю сейчас хотелось меньше всего, но было очевидно, что разговор зашел слишком далеко, чтобы просто так его прекратить. Поэтому он принял небрежную позу, стараясь выглядеть как можно более спокойным и равнодушным.

– Об этом говорили по всей Англии где-то года три назад, – начал Гай, сразу вспомнив, какие взрывы гнева и истерики вызывали эти разговоры у Лидии. – По слухам, Джоанна вышла замуж за Космо ди Каппони по банальной причине и по той же причине решила избавиться от него несколько месяцев спустя. Однако подозрения так и остались подозрениями, никаких доказательств найдено не было. Лидию, естественно, страшно раздражало то, что в этих сплетнях затрагивалось и ее имя.

– Естественно, – сухо сказал Рэн, отрезая кусочек сыра. – И ты хочешь сказать, что эта кузина имеет какое-то отношение к Майлзу, не так ли?

– Да. Она его новая няня или гувернантка, если тебе так больше нравится.

Гай не удивился бы, если бы друг, услышав такую новость, закричал на него или даже выругался. Но как объяснить ему, какова Джоанна на самом деле, он не знал. Собственно, он и сам себе не мог бы это объяснить.

У Рэндольфа отвисла челюсть, и он несколько мгновений сидел, не шевелясь, с открытым ртом.

– Ты это не серьезно, – произнес он наконец. – Прошу тебя, Гай, не шути такими вещами.

– Но я сказал абсолютную правду, – сказал Гай.

Он сделал изрядный глоток вина и начал быстро, но достаточно подробно и все более увлекаясь рассказывать о том, что произошло, начиная с того момента, когда Джоанна объявилась в библиотеке, и заканчивая разговором у конюшни и его отъездом.

– Теперь ты понимаешь, почему я рассеян и слегка не в себе, – закончил Гай свою печальную историю.

Забывший о еде Рэндольф молчал, опустив свою златокудрую голову и сложив пальцы домиком. В отличие от Малколма, Рэндольф имел привычку обдумывать полученную информацию обстоятельно и не торопясь, но зато и сделанные им выводы почти всегда были правильными.

Наконец Рэндольф поднял голову и внимательно посмотрел на друга.

– Вот что я тебе скажу, Гай. Я считаю тебя рассудительным человеком. И ты всегда был таким, а знаю я тебя с тех пор, когда мы оба были еще мальчишками. В твоем здравомыслии я засомневался только единственный раз – когда ты решил жениться на Лидии. Но это особый случай, имеющий под собой известные смягчающие обстоятельства.

– Спасибо, конечно, что ты извиняешь меня за этот поступок. Но я совершил его вполне сознательно и несу за него полную ответственность, – сказал Гай. – Это касается и того, что происходит сейчас.

Рэн на мгновение задумался, затем с одобрением посмотрел на друга своими голубыми глазами.

– Это несомненно. Ты ни за что не оставил бы Майлза с кем-то, в ком не был бы уверен. Тем более учитывая неважное эмоциональное состояние мальчика, о котором ты только что рассказал.

– Безусловно, не оставил бы. Конечно же, в том, что касается Майлза, я ей полностью доверяю. Но я не это пытаюсь тебе объяснить, – с легким раздражением сказал Гай.

– Что же тогда? – спокойно спросил Рэн.

Гай взъерошил пальцами волосы, пытаясь отогнать воспоминания о Джоанне – о том, как она, заливаясь слезами, совершенно потерянная сидела с опущенной головой в детской, о том, как страшно закричала, узнав, каким образом погибла Лидия.

О боже! Эти образы преследовали его постоянно. Он вновь и вновь ощущал тепло ее мягкого тела, почти так же ясно как тогда, когда поддерживал ее у окна, ощущал аромат роз, который источала упавшая на его щеку прядь шелковистых волос. Он видел, как она, будто ребенок, забыв обо всем, плачет – всхлипывая, судорожно глотая воздух, хлюпая носом и растирая кулачками опухшие от слез глаза. Джоанна представала в его памяти трогательной, ранимой… и необыкновенно милой. Такой он видел ее позже, стоящей рядом с Майлзом и собакой, которую она тому подарила. Тогда Джоанна улыбалась так, будто десять раз отметила Рождество и получила лучшие подарки. Тогда он попросил у нее прощения, держа ее за руку и жалея о том, что надо уезжать. Интересно, что чувствовала в его присутствии она? Безусловно, Джоанна достаточно умна, чтобы понять смысл подаренного им стихотворения Донна. Но сможет ли она простить его хамское поведение? Хочется надеяться, что сможет. Но это только надежда.

Гай глубоко вздохнул.

– Я пытаюсь объяснить, что не доверяю себе самому, – ответил он наконец. – Я… я никогда не думал, что могу настолько запутаться в собственных чувствах.

– О! Кажется, я понял, – сказал Рэн. – Раз дела обстоят так, я полагаю, что тебе немедленно следует ехать в Вейкфилд. Здесь в таком состоянии ты ничего путного не сделаешь. И вообще, сейчас тебе гораздо важнее побыть с сыном, кстати, это нужно вам обоим, и разобраться, какие чувства ты на самом деле испытываешь к Джоанне ди Каппони. – Он одним глотком опустошил бокал. – Что тебе ни в коем случае не следует делать, так это оставаться в городе и изводить себя мыслями или пытаться спрятаться от проблем.

Какое-то время, уперев взгляд в стол, Гай размышлял над словами друга. Конечно, Рэн прав. В Лондоне он попусту тратит время. Сейчас его место в Вейкфилде рядом с Майлзом. С Майлзом и Джоанной. О боже, пора признать, что он ужасно скучает по ним обоим. Именно мысли о них мешают ему сосредоточиться на чем-то ином.

Решение было принято. Гай встал.

– Ты совершенно прав, – сказал он, бросая на стол салфетку. – Утром я еду в Вейкфилд.

Мыслями он уже был там и думал только о том, чтобы это поскорее стало реальностью.

– Вот, теперь я вижу настоящего Гая де Саллисса, которого знал всегда, – сказал Рэн, хлопнув друга по плечу, – твердого и решительного. Я позабочусь, чтобы здесь твой отъезд был воспринят нормально.

– Спасибо, друг. Я постоянно буду на связи.

– Рассчитываю на это, – сказал Рэн, направляясь к выходу.

Гай последовал за ним, думая о возвращении домой.