Джоанна блуждала по странному миру, где все было перевернуто с ног на голову. Перед ее мысленным взором всплывали фрагменты знакомых и вместе с тем незнакомых картин и образов. Как будто она разбила зеркало, в котором отразилась вся жизнь, и теперь пытается склеить осколки, но они складываются совершенно произвольным образом.

В прекрасном саду, окружающем ее виллу, бушевала пурга. Космо, склонившийся над горшками с вьющимися растениями, поднял голову и улыбнулся ей. «Джоанна, милая моя. Пожалуйста, Джоанна, вернись ко мне». Это было странно и немного обидно. Ведь это не она покинула его, а наоборот. Космо умер, оставив ее вновь совершенно одну.

Уэнди шла в совершенно мокром свадебном платье, сшитом из фланели. Почему ее платье так вымокло? Должно быть, из-за снега. А еще потому, что очень жарко. Придя к такому выводу, Джоанна облегченно вздохнула. Конечно же, тем летом, когда была их с Космо свадьба, стояла такая жара, что днем они даже не могли выйти на улицу. Надо бы вылить на себя стакан воды, чтобы стало попрохладней.

Вода. Как бы было здорово! Возле губ, как по волшебству, появился стакан. Но глотать оказалось необычайно трудно, и живительная влага стекла по подбородку. Хоть бы зубы не так стучали!

Наверное, она опять попала в снегопад. Спать. Да, надо спать.

Какой приятный свет там, впереди, такой зовущий. Все, что нужно сделать, – просто пойти на этот свет и позволить себе раствориться в нем.

«Джоанна. Борись, Джоанна! Ты должна бороться!»

Джоанна ощутила раздражение. Надоедливый голос не смолкал и эхом отзывался в голове, а тело всякий раз вздрагивало. Разве можно уснуть при таком шуме?

Джоанна застонала и повернулась на бок. Дрожь усилилась. Почему она не может прекратить эту противную дрожь? Еще подумают, что у нее нервный приступ. Не это ли имела в виду Банч, постоянно говоря, что Джоанна ведет себя так, будто ее блохи кусают?

«Быстрее, Маргарет, пусть Амброз позовет доктора, скажет ему, чтобы шел сразу, не теряя ни минуты. Я не потерплю ни малейшей задержки!»

Зачем Маргарет понадобился доктор? И почему кричит Гай? О, неужели доктора зовут для Мило?!

– Мило! Мило! – громко позвала она.

Маленькая холодная ладошка скользнула по ее руке.

– Я здесь, Джоджо.

Джоанна облегченно вздохнула. С ее маленьким Мило все нормально, а это самое главное.

– Я люблю тебя, Джоджо. Мы все тебя любим. Возвращайся домой, пожалуйста. Ты была где-то не здесь очень долго, целых семь дней. Я считал.

Джоанна улыбнулась. Домой? Какая хорошая мысль. Если бы не эта страшная усталость, она бы попыталась вырваться отсюда и вернуться домой.

– Ради бога, Линдшо, сделайте же что-нибудь! Разве вы не видите, что она опять теряет сознание?! – закричал Гай, обуреваемый желанием так тряхануть доктора, чтобы у того заклацали зубы. – Какой от вас толк, если вы не можете ее вылечить?

– Прошу прощения, лорд Гривз, – сказал доктор, взяв пальто из его рук, – но как я объяснил вам в самом начале, лихорадка должна пройти все положенные стадии. Я не верю в кровопускания, не верю в силу какого-то еще подобного вмешательства. Контесса нуждается только в отдыхе, что я и стараюсь обеспечить с помощью растворенной в воде настойки опия.

Гай опустился на стул.

– Простите, доктор. Эта вспышка не связана с вашими действиями. Я просто очень сильно расстроен.

– И очень сильно устали. Поверьте, милорд, если вы как следует не отдохнете, вы вполне можете оказаться в таком же состоянии, как контесса. Такого напряжения не выдержит даже самый выносливый организм.

– Я прекрасно здесь отдыхаю от всяких дел, – упрямо сказал Гай.

– Отдыхать от чего-то и отдыхать по-настоящему – не совсем одно и то же. Вы безвылазно находитесь здесь уже целую неделю и, как я узнал от слуг, едите ровно столько, сколько требуется, чтобы не умереть с голоду.

– Рисовый пудинг, – сказал Гай с грустной улыбкой. – Мой сын регулярно кормит меня рисовым пудингом. Кажется, это блюдо начинает мне нравиться.

– Но как бы там ни было…

– Как бы там ни было, – перебил Гай, глядя в глаза доктору, – Джоанна остается в очень тяжелом состоянии.

– Тогда молитесь, милорд. Боюсь, что в данном случае это единственное, что можно вам посоветовать. Сегодня ночью либо начнется процесс выздоровления, либо она умрет.

Доктор взял свой чемоданчик и быстро вышел. Гай, который не молился годами и давно утратил веру, сердито посмотрел на закрывшуюся дверь. Но что он потеряет, если помолится? Это его долг – сделать все возможное и невозможное, чтобы Джоанна не покинула мир, к которому пока принадлежит.

Гривз опустился на колени возле кровати, глубоко вздохнул и постарался сосредоточиться.

– Дорогой Господь, – тихо произнес он наконец и сразу ощутил неуклюжесть фразы. Обращение получилось формальным, как будто к кому-то очень далекому и незнакомому, и поэтому, очевидно, было неправильным. Но остановиться было бы еще неправильней. – Я нуждаюсь в Твоей помощи. Твоя… ээ… Твоя слуга Джоанна очень больна, и я был бы очень и очень благодарен, если бы Ты пожалел ее и оставил с нами. Она нужна нам здесь. В Вейкфилде, я имею в виду. Нужна не только мне, но и моему сыну и… ну, и множеству других людей здесь и наверняка в Италии, хотя точно не знаю об этом. Но все сильно огорчатся, если Ты заберешь ее от нас.

Гай неожиданно почувствовал, что кто-то стоит рядом с ним, и поднял голову. Открыв глаза, он увидел молча наблюдавшего за ним сына.

– О, Майлз, я… Я пытался помолиться за Джоанну, – пробормотал Гай, ощущая себя в совершенно глупом положении. – Но, боюсь, у меня это плохо получается.

– Надо вот так, папа. – Майлз опустился рядом с ним на колени и положил сложенные вместе ладони на кровать. – Джоджо так мне показывала. – Он склонил голову и закрыл глаза. – Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

Джоанна открыла глаза. Вокруг было темно. Только две свечи тускло мерцали на каминной полке. Она лежала в кровати в… в Вейкфилде? Да, это так. Призрачный свет луны проникал через щель между занавесок, которые, как она помнила, никогда не удавалось соединить полностью.

Глаза начали привыкать к темноте, и Джоанна попробовала сориентироваться в обстановке. В памяти всплыло, что она совершила путешествие домой – долго плыла морем, но волнение было таким сильным, что она не могла выйти из каюты. Джоанна не знала точно, приснилось ей это или было на самом деле.

Она попыталась шевельнуть рукой и удивилась своей слабости – даже для того, чтобы приподнять палец, требовалось серьезное усилие.

С не меньшим трудом удавалось вспомнить, что с ней происходило. Она сидела в ванне с горячей водой, рядом суетилась Маргарет, затем ее уложили в постель и приложили теплый кирпич к ногам. Да, это было. А еще… Снежная буря. Джоанна потерялась, и ей было ужасно холодно. Гай отнес ее в конюшню и согревал своим телом, затем перенес в дом. Тогда и появилась Маргарет. Правильно, так и было. Потом Гай ушел. Выглядел он встревоженным и в то же время сердитым.

Должно быть, она проспала много-много часов.

С возвращением сознания появилось ощущение дискомфорта, будто кто-то облил ее водой. Не без усилия Джоанна засунула руку под одеяло и поняла, что ее рубашка насквозь мокрая. Странно, неужели Маргарет не догадалась вытереть ее насухо после ванны?

Вздохнув, она медленно повернула голову в сторону. Глаза сами собой широко раскрылись от удивления. С чего это вдруг Гай оказался в ее спальне? Он дремал на пододвинутом к кровати кресле, положив голову на его спинку. Даже при таком тусклом освещении было видно, что он очень измотан. По его виду можно было подумать, что он не спал несколько дней.

– Гай, – шепотом позвала Джоанна. Горло было сухим, будто она под полуденным солнцем шла через Восточную пустыню.

Он мгновенно открыл глаза и распрямился.

– Джоанна? О, слава Тебе, Господи, Джоанна! – Гривз схватил ее руки, поднес их к губам и принялся целовать так истово, как верующие целуют религиозные реликвии. – Джоанна, Джоанна, – шептали его губы в перерывах между прикосновениями к ее коже.

– Да, – сказала она со слабой улыбкой, – это мое имя. Но откуда столь экстравагантное поведение? И почему ты выглядишь таким измученным и помятым? Насколько я помню, я просила тебя пойти принять ванну.

– Это было на прошлой неделе, – ответил Гай, проводя рукой по небритому подбородку.

– На прошлой неделе? – произнесла Джоанна, не в силах поверить, что это может быть правдой. Не могла же незаметно пройти целая неделя? – Как это возможно? – спросила она, сама понимая, что вопрос звучит глупо.

– Ты была больна. Сильно больна. Я… – Он вытер рот тыльной стороной ладони. – Мы все очень переживали.

Джоанна провела языком по совершенно сухим губам. Теперь ясно, почему она так скверно себя чувствует.

– Не мог бы ты дать мне немного воды?

– Да, конечно. – Гай резким движением отодвинул кресло, подошел к прикроватной тумбочке и наполнил стакан. Затем присел на край кровати, и, полуобняв Джоанну за спину, помог ей приподняться. – Старайся глотать помедленнее, – сказал он, поднося стакан к ее губам и подставляя грудь ей под голову.

Джоанна с благодарностью сделала несколько жадных глотков. Прохладная вода показалась необычайно вкусной.

– Спасибо, – сказала она, заглядывая Гаю в лицо, пока он помогал ей вновь улечься. – Я так ослабла, чувствую себя, как беспомощное дитя.

Он убрал упавшую ей на глаза влажную прядку волос.

– И вспотела ты так, что вся мокрая. Все это время ты была в горячке, без сознания, только бредила. Но, похоже, этой ночью произошел перелом, и я благодарю Бога за это.

– О! – вырвалось у Джоанны, обеспокоенной словами о том, что она бредила. Учитывая похотливые мысли, переполнявшие ее в последнее время, в бреду она вполне могла вывалить Гривзу все, о чем думала. – Я не говорила чего-нибудь, чего не следовало?

– Если и говорила, я этого не понял и не мог понять. Ты постоянно бормотала какую-то малопонятную чепуху. А я должен был привлечь пехоту и организовать твое размещение в постели и множество других необходимых вещей. Например, ты постоянно потела, как сейчас, надо было и об этом позаботиться.

Джоанна недоуменно сморщила лоб.

– Ты сказал – пехоту? – спросила она, думая, что ослышалась.

– Да, имея в виду Маргарет, Уэнди и Шелли. Они спят в соседней комнате.

– Звучит так, будто они твои любимцы, – пробормотала она. – Аа, так вы наконец познакомились со своими слугами, милорд?

– У меня не было выбора. Они штурмовали бастионы детской, и шансов удержать их не было никаких. Что касается меня, то еще ни разу в жизни мной так не командовали, как сейчас. Меня никто не слушал, даже новенькие вроде жены Эмиля, которая чуть ли не переехала сюда, чтобы организовать питание в детской, поскольку Маргарет была занята по уши.

– Неплохо. – Довольная ответом, Джоанна прикрыла глаза. – А как Мило? – спросила она.

– Он переживал так же, как и все остальные, – сказал Гай, поглаживая ее пальцы. – Беспрестанно говорил, что я должен делать и как. А для тебя, между прочим, приготовлена целая гора картин, созерцанием которых ты теперь можешь насладиться. Мило полностью поглощен великим искусством. Он сказал мне, что, когда вырастет, станет солдатом, который рисует лошадей.

Джоанна пощекотала кончики его пальцев.

– Отличное намерение.

– Безусловно. По крайней мере, это более реально, чем стать лошадью, рисующей солдат. – Он отпустил ее руку и встал. – Я бы с удовольствием остался, но думаю, сейчас важнее сменить тебе белье. Увидимся утром. Добро пожаловать домой, Джоанна, – сказал Гай после короткой паузы и, прежде чем она успела ответить, вышел из комнаты, без шума закрыв за собой дверь.

Вейкфилд-эбби.

20 марта 1819 года

Никогда в жизни Джоанне еще не было до такой степени скучно. Она была заключена в четырех стенах без какого-либо дела уже почти месяц – четыре недели, полный лунный цикл.

Сидя в кресле, она грустно наблюдала, как зарождается и становится все ярче чудесный весенний день, любовалась маргаритками, разукрасившими лужок под окном, и на чем свет ругала про себя смешного доктора, который не разрешал ей покинуть «тюрьму» и подышать свежим воздухом.

– Вы должны отдыхать, контесса, дайте своему организму возможность оправиться от шока, который он пережил, – говорил доктор притворно-ласковым тоном, будто имел дело со старушкой лет девяноста от роду, находившейся на последнем издыхании. – Я прописываю постельный режим. Постель и усиленное питание. Вы должны кушать столько, сколько сможете проглотить. И никаких компаний. Я считаю, что вас должны посещать только члены семьи. Ничего не должно нарушать ваше спокойствие. Вашему сердцу и так уже пришлось чрезмерно потрудиться.

Чтобы скрыть появившуюся на губах улыбку, Джоанна прикрыла рот рукой. Если бы милый доктор знал о ее посетителях!.. Гай проводил в детской добрую половину дня, беседуя с ней на разные темы или читая вслух. Иногда он играл здесь с Майлзом, а она с интересом наблюдала за ними с кровати. Вот и вся ее компания. Майлз превратился в абсолютно нормального энергичного пятилетнего мальчугана, а Гай… При встрече с ним ее пульс учащался, а о том, как билось сердце, лучше было вообще не говорить.

Джоанна с удивлявшем ее саму нетерпением ждала каждого посещения Гая и с каждым днем узнавала о нем все больше и больше. Им было хорошо вместе. Как хорошим друзьям, уточняла эту мысль Джоанна, однако вынуждена была признать и наличие чисто физической реакции – при появлении Гривза в ней будто что-то вспыхивало, как при ударе кремня о кресало.

В первые две недели в этом плане было легче. Она была ужасна слаба и практически ничего не могла делать без посторонней помощи. Все чувства тогда затмевала благодарность к окружающим за их заботу и внимание. Но по мере того, как возвращались силы, а с ними и все остальное, Джоанна поняла, что в ней ничего не изменилось. И вместе с тем изменилось все.

Ее, как и раньше, нестерпимо тянуло к лорду. Это похожее на боль томление стало таким постоянным, что она начала привыкать к нему. Так привыкают к изводящему больному зубу. Вот только зуб, если боль станет невыносимой, можно удалить, а как быть с сердцем, которым завладел Гай де Саллисс?

Как она могла позволить лорду стать неотъемлемой частью ее существования? Когда он сумел прокрасться сквозь все защитные укрепления и захватить в плен ее сердце? Ведь Джоанна всегда была настороже. Интересно, в какой момент она не смогла распознать опасности? Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Каким-то образом ее жизнь переплелась с жизнью Гривза, жизнью его ребенка и с жизнями слуг, причем настолько сильно, что уже казалось, будто по-другому и быть не могло. Но у нее есть вилла, куда она может вернуться в любой момент. Не исключено, что настала пора подумать об этом более серьезно.

Джоанна опустила голову, прижав ладони к лицу, как привыкла делать в последние дни, когда ей было ужасно плохо. Однако сейчас голова была ясной, и эта поза просто помогала сосредоточиться.

Что ж, Майлз выздоровел, и его состояние более не может быть предлогом для того, чтобы оставаться здесь. О да, Гай, конечно, не будет торопить события. Он испытывает сильное чувство вины, считая, что она заболела из-за него. Отсюда и такая чрезмерная внимательность по отношению к ней. Кстати, эти его абсурдные незаслуженные самообвинения мешают и ей. Глядя, как он старается, просто невозможно отправить его заниматься более важными делами.

Очевидно, однако, что это чувство вины ослабнет, а затем и вовсе исчезнет, как уже происходит с его чувством вины за то, что произошло с Майлзом. Это естественно. То, что было, слава богу, больше никогда не повторится. Они очень привязались друг к другу за последнее время. Так, собственно, и должно быть у отца с сыном. Наблюдая за ними, когда они вместе, Джоанна испытывала настоящую радость. Майлз обрел любовь к отцу, а Гай наконец обрел сына. Но это означает и то, что она им больше не нужна, а значит, Гай рано или поздно исчезнет из ее жизни.

Зная его теперь достаточно хорошо, Джоанна не сомневалась, что это произойдет не резко, постепенно. Гривз начнет незаметно отстраняться от нее, станет, как и раньше, больше времени проводить с друзьями, охотиться, заниматься своими делами, то есть, в принципе, вернется к обычной для него жизни. А она продолжит присматривать за Майлзом, который, как бы сильно она его ни любила, был и останется не ее ребенком. Будет одновременно исполнять роли гувернантки, помощницы домоправительницы и зажившейся гостьи, довольствуясь крохами внимания, которые время от времени ей соизволит бросить Гай.

Джоанна с силой потерла глаза, не позволяя себе заплакать. Так жить она не сможет. Просто не сможет, и все. Гордость и чувство собственного достоинства не позволят. Значит, ничего иного не остается, как начать новую жизнь, вернувшись в Италию, которая, собственно, и является для нее самым родным местом. В конце концов, она уже почти шесть месяцев не рисовала по-настоящему.

Да, она должна поступить именно так. Решение было принято, хотя сердце при этом болезненно сжалось. Как только море после зимы станет достаточно спокойным для безопасного путешествия, она немедленно забронирует место на каком-нибудь судне, отправляющемся в Италию. А до отъезда постарается сама отдалиться от Гая. Только это позволит им обоим сохранить достоинство при расставании. Ни малейшего раздражения, никаких слез, ни одного упрека.

– Это бунт?

Она резко вскинула голову, оборачиваясь на голос. На пороге стоял Гай, оперевшись рукой о дверь и весело сверкая темными глазами.

– Гай… Я не ожидала, что ты придешь, – пролепетала Джоанна, чувствуя, как сердце медленно падает куда-то вниз. «Не сейчас, прошу тебя, Боже, не сейчас, когда я только что приняла окончательное решение».

– Надеюсь на это, – сказал он, проходя в комнату. – Ведь, судя по твоему виду, ты готовишься выбросить посетителя за борт и бросать вслед камни, чтобы он наверняка утонул.

Джоанна, не особо стараясь, изобразила улыбку.

– Извини. У меня сейчас не самое лучшее настроение.

– О, полагаю, я могу справиться с этой проблемой. Как насчет того, чтобы проковылять со мной вниз? Спрашиваю так только потому, что твоя гордость, как мне известно, не позволит, чтобы я нес тебя далее чем до дивана. Конечно, в том случае, когда у тебя есть выбор.

Намек был понятен. Ведь все то время, пока она была слишком слаба, чтобы ходить, Гай поднимал ее с кровати и относил на стоящий в детской диван, чтобы Уэнди и Шелли могли прибраться и проветрить ее комнату. О, если бы он знал истинную причину нынешних возражений против такой транспортировки. Пожалуй, он ее действительно отбросил бы как слишком горячий кусок пирога.

– Я пойду сама, спасибо, – ответила она. – Рада сообщить, что силы ко мне возвращаются. Я стараюсь постоянно маршировать в своей клетке, чтобы привести в нормальную форму мышцы.

– Звучит как рассказ льва из зоопарка, требующего предоставить ему свободу на том основании, что за время, прошедшее после пленения и связанных с ним издевательств, он стал чувствовать себя лучше и готов вернуться к прежней жизни.

– Я не буду кусаться, обещаю, – сказала Джоанна, умиротворенно улыбаясь. Какой бы усталой она ни была, Гаю всегда удается ее развеселить. – А раньше разве кусалась?

– Да, и довольно злобно, когда срабатывал твой инстинкт защитницы. Если развить тему зоопарка, Майлз для тебя – как львенок, а Лидия – львица-сестра. Отсюда агрессивная настороженность по отношению к льву-самцу, который решил вмешаться в ваши дела или, упаси боже, не исполняет своих обязанностей. Впрочем, надо признать, что некоторые укусы были вполне заслуженными. – Он набросил шаль ей на плечи и протянул руку. – Идем?

Джоанна ухватилась за нее, но постаралась встать самостоятельно.

– И куда мы пойдем? – спросила она. Неожиданное освобождение вызывало приятное волнение.

– А-а… – загадочно произнес Гривз. – Потерпи немного и узнаешь. Думаю, что легче всего из детского крыла нам будет спуститься по задней лестнице. Это избавит тебя от теплых шумных встреч и приветствий, и что еще важнее, это самый короткий путь, правда, не самый приятный в плане эстетики. Не возражаешь?

Джоанна покачала головой.

– Я же сказала, что чувствую себя совершенно нормально. Этого ужасного доктора надо бы самого заставить месяц пролежать в постели и посмотреть, как ему это понравится.

– Уверяю тебя, что он сразу стал бы царапаться и брыкаться. Доктора не знают, каково выполнять их рекомендации. Лично я окончательно решил, что тоже не буду их слушать. Ты достаточно насиделась в заточении.

Они прошли к задней винтовой лестнице, которой Джоанна никогда не пользовалась по причине крутизны. Трудно было поверить, что нашелся архитектор, придумавший для детей столь вероломное сооружение, свалиться с которого и сломать себе шею маленькому человечку ничего не стоило. Джоанна могла бы поспорить, что именно эту лестницу использовала миссис Лоппит, выводя Майлза на принудительные прогулки.

– Извини, – сказал Гай, неожиданно наклоняясь и беря ее на руки. – Опасная территория. Я на всю жизнь запомнил, как самым ужасным образом полетел отсюда вниз, когда мне было семь лет. Еще повезло, что я отделался только сломанной рукой.

– Ты прямо читаешь мои мысли, – ответила Джоанна, обхватывая руками его шею и крепко прижимаясь. – Я как раз думала о том, как страшно и трудно передвигаться по такой лестнице ребенку.

– Ты права. Однако должен напомнить тебе, что эта часть дома строилась вовсе не для детей. То, что осталось здесь от оригинальной конструкции, было некогда цистерцианским аббатством. В елизаветинские времена родоначальник нашего семейства купил его и почти полностью перестроил.

Джоанна кивнула. Она старалась быть внимательной, но ей было вовсе не до глубоких размышлений об архитектуре. Она вдыхала будоражащий аромат Гая, наслаждалась ощущением силы его рук и сладостью, которую дарили их объятия.

– А часовня? – спросила Джоанна, только чтобы показать интерес к теме.

– О, она и будка привратника у ворот сохранились в первозданном виде с четырнадцатого века, – сказал Гай, вступая на нижнюю ступеньку предательски изгибающейся лестницы и толкая одной рукой входную дверь. – После приобретения этой усадьбы представители семейства де Саллиссов лет двести им фактически не занимались, но затем принялись активно сдувать пыль веков, и в итоге неперестроенным в доме осталось только это крыло. Так что его можно добавить в список оригинальных построек к домику привратника и часовне. Кстати, в часовне ты можешь посмотреть, каким был знаменитый родоначальник семейства де Саллиссов. Над захороненными там его останками стоит памятник. Честно говоря, судя по статуе, он был весьма чопорным и самодовольным человеком.

Гай осторожно поставил Джоанну на ноги, и она призналась себе, что это ее огорчило. Продолжить прогулку прежним способом было бы куда приятнее.

– Идем, – сказал Гривз, взяв ее под руку, – уже совсем близко.

Джоанна глубоко вдохнула свежий воздух, необыкновенно вкусный.

– О, будь благословенна свобода! – радостно произнесла она.

– Я и не догадывался, что ты ощущала себя до такой степени связанной по рукам и ногам, – несколько удивленно произнес Гай. – Мы с Майлзом плохо развлекали тебя?

– Вы развлекали меня великолепно, лучше некуда, и я очень благодарна вам за то, что вы сделали для меня, – сказала Джоанна, любуясь клумбой с желтыми первоцветами. – Но это не то же самое, что иметь возможность выходить и приходить, когда захочется.

– Согласен, – ответил Гай, – это разные вещи. И то, что ты сумела перенести все это, характеризует тебя как очень мужественного человека.

Джоанна не успела ответить, поскольку в этот момент они свернули за угол и все ее внимание было приковано к тому, что она увидела. В центре сада стоял мольберт с закрепленным чистым холстом. Рядом находился столик, заваленный красками, кистями и прочими требующимися живописцу приспособлениями и инструментами.

Возле этого богатства, размахивая руками, скакал Майлз с сияющими от радостного возбуждения глазами.

– Нравится тебе наш сюрприз, Джоджо? – спросил он, бросаясь к ней.

Будучи не в силах что-либо сказать, она просто кивнула, затем посмотрела на Гая и поднесла предательски подрагивающую руку ко рту. Нельзя плакать. Она не расплачется сейчас!

– Нравится тебе наш сюрприз, Джоджо? – мягко повторил вопрос Гай, улыбаясь кончиками губ.

– Да, – сумела она сказать сдавленными голосом, – очень нравится. Я… Я даже не знаю, как благодарить тебя.

– Отблагодаришь меня, изобразив на этом холсте свое самое сокровенное желание, – ответил он, кладя руку на ее запястье.

Самое сокровенное желание… О, как после этого найти силы, чтобы уехать от него?

Усилием воли преодолев охватившее ее оцепенение, Джоанна опустилась на одно колено перед Майлзом.

– Спасибо тебе, малыш. Ты и твой папа очень-очень сердечные и заботливые люди.

Она поцеловала мальчика в щеку и погладила по согретым солнечным теплом волосам, таким же шелковистым, как у отца. Свою шапочку Майлз, как и обычно, потерял где-то по дороге.

Он обнял ее ручкой за шею и склонился к самому уху.

– Папа сказал, что ты, возможно, заплачешь, – прошептал он.

Джоанна рассмеялась, стараясь тайком смахнуть слезы до того, как их заметят Майлз и Гай.

– Почему же я должна плакать в такой счастливый для меня день? – спросила она, щекоча Майлза.

Он посмотрел на нее подозрительно.

– Уверена, что не будешь? – уточнил мальчик, поднося палец к уголку ее глаза.

– Абсолютно, – заверила Джоанна, встав и взяв Майлза за руку. Затем подняла глаза на Гая. – Может, погуляем немного?

Задавая этот вопрос, она подумала, что надо написать Банч и сообщить ей о своих планах, причем сделать это следует как можно скорее, пока она окончательно во всем не запуталась.