Владелица замка Вержи требует табу на речь, Клелия Конти в «Пармской обители» предписывает табу на видимое, а Азиза из «Тысячи и одной ночи» накладывает табу на сон. Начну с третьего табу. Начну с тайны, потому что уверен, что принесение в жертву речи есть самое существенное требование, организующее ритуал человеческой любви и практически полностью совпадающее с тем, чему научила меня Неми. Я говорю, что человеческая любовь — ритуал, потому что она отличается от естественного желания необходимостью жертв. Эти жертвы выражаются в строгих требованиях, осложняющих случаи соития между влюбленными. Например, владелица Вержи к требованиям объятий в уединенном месте и наготы втайне от всех добавляет еще кое-что.
Что же она добавляет?
Хозяйка замка Вержи подвергает запрету голос общества, звучащий внутри человека, то есть совесть. Она исключает всякую сделку, всякий товарообмен, всякий торг. Наконец она исключает всякое вторжение третьего лица: между влюбленными не может появиться никто, кроме собаки. Даже речь, даже Божественное исключены как посредники.
*
Чтобы достичь самозабвения, одновременно чувственного и психологического, необходимо уничтожить любую возможность речи; способность вести разговор должна раствориться в тишине. И никакого признания («Никогда не признавайтесь!»), только чудовищное молчание высовывает из тишины морду, как зверь, как божество собирательства и охоты, противопоставленное Богу городов и церквей (Verbum). Молчание перебегает от одного любовника к другому, словно собака.
И они умирают.
Любовник, любовница и собака умирают.
*
Любовь как отказ от третьего, как третий лишний («Никого, кроме нас двоих!») исключает речь и под страхом смерти обрекает влюбленных на полное, исключительное молчание.
*
Заметки Ямамото Цунэтомо «Сокрытое в листве» в 1716 году были записаны в его келье Таширо Цурамото в связи со смертью правителя Набешимы Митсушиге. «Хагакурэ» впервые в письменном виде определяет бушидо (путь воина) — этику самурая. «Хагакурэ» предписывает: «Высшая форма любви есть тайная любовь. Терзаться любовью всю свою жизнь, умереть от любви, так и не произнеся дорогого имени, — такова подлинная любовь».
Самурай должен унести непроизносимое имя (это поистине собственное имя, то есть неизреченное, ни в коем случае не разделенное с другими людьми) в могилу.
Самая сильная любовь — это молчаливая фантазия об адюльтере или инцесте, в которой не признаются даже тому, с кем связана эта фантазия.
Мечта, которую может питать влюбленный, — чтобы его предмет испытывал то же самое. Почти так и было к концу очень воинственной и очень политизированной жизни герцога де Ларошфуко и графини де Лафайет. Это дважды обнаруженное двойное притяжение.
Наконец фантазия о фантазии: тайная мечта, которую в древней Японии могут породить на пике любви непроизносимые мечты обоих безмолвных любовников, заключается в двойном самоубийстве. Это то, что внезапно, без единого слова, без объятия, без поцелуя, без сомкнутых рук, без взгляда, выливается в самоубийство обоих влюбленных, которые никогда не обнажались друг перед другом и никогда не разговаривали.
*
Хозяйка замка Вержи стремится к тому, чтобы любовники отвергли всех посторонних. Они должны встречаться вдали от двора. Она требует молчать об их любви даже перед герцогом: это касается только их. Они одни должны владеть тайной своего эротического союза. Никакая суетность, никакое тщеславие не должно его запятнать. Малейшая нескромность непростительна. Никакого сообщника. Никакого наперсника.
За исключением собаки.
Собака называется в китайской сказке Пань Гу: это и есть возлюбленный заточенной принцессы. Это пес-феллятор.
Из четверых персонажей трое умирают только потому, что один из них заговорил. Весь старинный французский роман повествует об этом: чем больше женщина и мужчина жертвуют речью, чтобы сблизиться между собой, тем больше возрастает взаимное доверие благодаря тайне, тем более волнующим становится дар их наготы, тем больше они в своем самозабвении забывают общество, и сокровенная связь переходит всякие границы.
Владелица замка Вержи настаивает: любовь не может быть браком — и только. Брак превращает сговор между двумя людьми в публичный акт. Это еще один двор.
Любовь представляет собой обязательство гораздо более серьезное, чем брак. Узы, которые она завязывает, противоречат придворным узам, как и любым другим. Взаимного согласия недостаточно для любви: именно тайна превращает согласие в тайное сообщество.
Страсть нельзя обнародовать.
Она не подлежит обнародованию.
*
Саад Варавини в 1225 году написал в Тебризе: «Слово точно выдоенное молоко. Ничто не может вернуть его в вымя.
Нельзя вернуть слетевшее с губ слово. Стрела не возвращается на тетиву лука. Дитя не вернется в поросшие волосами тестикулы отца.
Так же с тайной и семенем. Хранить их мучительно. Извергнуть их — значит погубить».
*
Почему любовь таинственна (таинственная — значит мистическая, а мистическая — значит молчаливая), невыразима, несказанна, неизъяснима под страхом смерти?
Почему бессонная ночь создает мистическое логовище этой тишины?
*
Аргумент I. Общество существует посредством речи: общество и речь отождествляются. Но ни общество, ни речь не являются человеческим изобретением. Они появились раньше. Они слепы и глухи к исполнителям партии, которую им навязывают.
Следствие. Всякое общество отражает следующую формулу вычитания: Homo — logos = животное.
Общество отвергает любовь.
*
Как поверить, что можно приблизиться к любви, не пожертвовав речью, порядком, ролями, формами? Если двое разделяют великую тайну наготы, они обязаны ее хранить: та или тот, кто любит, получает на хранение наготу от того или той, кто любит. Та, которая нас любит, хранит тайну наших истинных возможностей, наших слабостей, наших маний, наших терзаний, нашей неудовлетворенности, а мы взамен обеспечиваем ей ту же тайну, потому что она ведь тоже в свою очередь доверила нам на хранение свою наготу.
Если появляется речь, тайный союз исчезает. Если появляется речь, появляется зритель, появляется общество, вновь появляется семья, появляется отчуждение после любовных объятий; словно волны, набегают порядок, мораль, власть, иерархия, глубоко усвоенный закон. Владелица Вержи говорит, что тайна — это предписание, а нагота — вещь, отданная на хранение. Это вовсе не предосторожности, не залоги любви. Это условия жизни или смерти любви.
*
Существует семь свидетельств любви: сжимающееся сердце, подкашивающиеся ноги, слабеющее тело, заплетающийся язык, худоба, слезы, тайна и испытываемый в одиночестве сексуальный жар. Таковы семь признаков любви-страсти.
*
Существует восемь последствий любви. Любовь ускоряет биение сердца, заглушает страдание, отводит смерть, разрушает все посторонние связи, удлиняет день, укорачивает ночь, придает душе отвагу, зажигает солнце. Таковы восемь следствий любви-страсти.
*
Говорение ослабляет чувственное восприятие. Обретение речи ограничивает, подавляет его, лишает цельности и отодвигает куда-то в другой мир, пред-мир, в дочеловеческую эпоху.
*
Госпожа де Вержи говорит:
— Не думайте, что женщины не могут ничего удержать в своем теле, поскольку их чресла разверсты.
Она умирает, чтобы это доказать. Она умирает лютой смертью: ее убивает разглашение тайны. Речь убивает рыцаря и владелицу замка подобно тому, как свет убивает Фабрицио дель Донго и Клелию Конти (Крешенци). Речь убивает обоих любовников подобно тому, как рассвет разрушает чары женщин-лис и вампиров. Но госпожа де Вержи умирает, не использовав самого полного и древнего аргумента, ради которого она отдала свою жизнь: чресла женщины — это то, что разверзается, чтобы родить. Когда чресла нашей возлюбленной отверзнутся, рожденное дитя всю жизнь будет нашей тайной, равной нашей любви. Это и говорит, и делает Клелия, оставаясь невидимой для возлюбленного. Беда любви заключается в том, что итог самых интимных и самых скрытых от людей и от Божественного ока отношений, ни в чем не касающихся общества, состоит как раз именно в общественно значимом событии — в появлении ребенка, который получает в нашем обществе не черты сходства со своими родителями, охваченными страстью, но имя супруга матери и законы отца матери.
Душа любви хранится в талисмане. Талисман — это существование нашего ребенка, который ничего не будет знать о своем происхождении.
Личность отца — тайна женщин. Вот почему речь, указывающая на личность возлюбленного (в источнике китайского мифа это лай, выдавший собаку Пань Гу), — событие столь значительное и способное убить кастеляншу.
*
Лжец должен молчать. Тайну его лжи нельзя произнести вслух. Тайна — единственная связь между людьми, которая не является видимостью, ведь она не может быть явлена. Все, что обращено к внешнему миру, — это форма, которую можно заметить и узнать. Но только сокровенное может связать сердце с сердцем. Связать между собой сердца. Лишь тайна может всерьез связать два существа.
*
Загадки отгораживали сообщества древних посвященных от остальных людей. Загадка зиждется на сокрытии предшествующего ей шифра. Загадка — это вот что: замок постфактум производит ключ, который его отомкнет. Истина решения вся целиком кроется в тайной связи. Эта неприступная тайна содержится в истории владелицы замка Вержи. Героиня не случайно носит имя «фруктовый сад». Ее посланец — собака. В обществах палеолитических охотников старики дожидаются смертного часа, чтобы передать свои загадки тем, кто их переживет. Эти пароли всегда основаны на сексе и своей двусмысленностью словно утверждают, что в них содержится тайна мифической вселенной, соответствующая тайне ежегодного обновления светил, тайне жизни животных и людей, которые охотятся на животных, и собак, которые их загоняют.
*
Quod nemo novit, paene non fit. (То, чего никто не знает, можно считать несуществующим.)
*
Я всегда с большой радостью вспоминаю японское общество и принятые в нем нормы поведения. Требование вежливости в обществе — не обнаруживать своих чувств, поэтому жизнь там очаровательна.
В Японии поведение в обществе разнесено по двум полюсам, хоннэ и татэмае. С одной стороны — то, что глубоко прочувствовано, с другой — внешнее поведение, фасад.
Друзьям можно демонстрировать только то, что приемлемо в жизни общества.
В смысле пола два противоположных полюса — это мама и гейша. С одной стороны — домашняя, внутренняя женщина, производительница, а с другой — женщина просвещенная, танцовщица и музыкантша, для дружеских или коммерческих вечеров. Мамой называется окусан (хозяйка, госпожа), которая никогда не вступает в соперничество с ритуальной жрицей, хранительницей традиций и искусств; такова и сибирская шаманка, пьянящая и эротичная.
*
Требование тайны универсально, ибо характеризует все ритуалы инициации.
«Мистический» по-гречески самым непосредственным и настоятельным образом означает долг молчания, к которому принуждены «мисты» по отношению к «мистериям», испытание которыми только что прошли.
В Греции это Артемида-охотница: отсюда во французском романе собака кастелянши и ее фамилия де Вержи. Это доэллинская, доаграрная, охотничья, палеолитическая богиня животных, управляющая миром дикой природы, соединяющая дикость с молчанием. Это богиня, которая была до речи.
*
Великий запрет охоты — молчать. Не производить шума, не разговаривать. Любовь — это ночная охота. В «Хозяйке замка Вержи» все, что касается первоначальной привязанности, любви к охоте, было отнесено к любовной связи. Этот роман удивительным образом иллюстрирует сентенцию Гуго Сен-Викторского: «Неразговорчивость в трапезе необходима». Мадам де Вержи позволяет прикоснуться к своей наготе, но только молча, безмолвно. На кухне шепчутся, на охоте — молчат, в любви — немеют.
*
<…>
*
Первая французская версия романа «Хозяйка замка Вержи» анонимна. Она датируется XIII веком. Оказывается, это самый прекрасный текст-первоисточник на французском языке. В каком-то смысле неизбежно было то, что автор этого романа о тайне даже не помышлял открыть свое имя ни современникам, ни потомкам.