Нукар был холостым охотником на тюленей. Он перестал мыться. Кожа его каяка заплесневела, и с нее свисали водоросли. Прежде он ходил на медведя, но теперь больше не охотился. И не ловил рыбу. Он перестал говорить. Во всяком случае, он говорил, только когда был уверен, что один. И даже тогда он разговаривал сам с собой, стараясь не употреблять язык, который был в ходу у других членов группы.

Как-то вечером кто-то из мужчин заговорил о женщине необычайной красоты. Эту женщину он заметил в иглу, построенном из снега на высоком берегу озера. Отряд охотников собрался там, чтобы ловить идущего на нерест лосося.

Среди ночи Нукар потихоньку встал, оделся в свою медвежью шкуру, прихватил шапку из тюленьей кожи, взял короткое весло и перескочил через тела спящих.

Он долго растирал лицо снегом. Выскоблил каяк костяным ножом. Почистил и пригладил бороду, усы, брови и волосы. С первым лучом солнца он сел в лодку, сделанную из шкур.

Два дня, налегая на весло, он поднимался по реке.

В сумерках третьего дня он достиг озера. Оказавшись на некотором расстоянии от понтона, который люди устроили на берегу озера, он остановил лодку. Столпившиеся на берегу люди молча смотрели на него.

Лаяли их ездовые собаки. Нукар проорал:

— Я не призрак!

Он ухватил себя пальцами за нос и потянул.

Тогда один из стоящих на берегу прокричал:

— Подойди!

Каяк коснулся деревянного настила.

Охотник сказал ему:

— Высаживайся!

Нукар привязал лодку к понтону. Спрыгнув на берег, он подошел к стоящим в снегу. Но они отступили. Снова потянув себя за нос, он громко повторил:

— Я живой человек. Мое имя Нукарпятекак.

Тогда мужчины указали ему на снежное иглу и сказали:

— Входи!

Он переступил порог иглу. Подождал, пока глаза не привыкнут к темноте. В глубине, возле северной стены, там, где стояли светильники, он увидел женщину. Охотник на медведя, рассказавший о ней, был прав. Никогда Нукару не приходилось видеть женщину такой огромной красоты. Все его тело наполнилось великим жаром. Этот жар был таким удушливым, что у него закружилась голова и он упал. Вскоре Нукар поднялся. Он снял свою медвежью доху и повесил ее. Он снял свою тюленью шапку. Но когда он повернулся, когда он посмотрел на женщину у северной стены иглу и она улыбнулась ему, колени его снова подкосились и он упал без чувств.

Когда Нукар пришел в себя и повернулся к ней, он увидел, что она зажгла каменный светильник на подставке и добавила туда потрескивающего тюленьего жира. Но, увидев, что она улыбается, знаком приглашая его к себе на ложе, он испытал такой порыв желания, что снова лишился чувств.

Его голова с шумом упала на ложе.

Очнувшись, он обнаружил, что уже поздно и все легли. Женщина устроила лежанку для них обоих, накидав груду шкур. Он взобрался на высокое ложе. Она была так прекрасна, что, глядя на нее, он думал, что умирает. Ее лицо склонилось над ним. Она пососала его нос. Но овладевшее им желание только еще усилилось. Он раздавил фитиль, трещавший в каменном светильнике. Он распластался на женщине, раздвинув ее ноги. Его напряженный член нашел дыру женщины. Он протолкнул свой член в нее и все его тело проникло в нее, как вдруг он издал громкий крик.

Услышав, что кто-то кричит, все спящие разом проснулись. Они спрашивали:

— Что происходит?

Но им никто не ответил.

Когда встало солнце, женщина вышла из иглу. Она шла, напевая, но Нукара возле нее не было. Не было его и внутри, на ложе из шкур. Впрочем, его пустой каяк все еще был здесь, на берегу, привязанный к деревянному настилу понтона.

Но женщина не пошла к озеру. Она, напевая, обогнула иглу. Она удалялась над озером и равниной. Она скрылась за снежным пригорком, присела там и стала мочиться.