Затем Моум показал Мари очень темный эстамп с изображением тени гигантской скалы.

Когда мы уже подплывали к берегу, в окрестностях Перре, старый Абрахам отвел меня в сторонку, подальше от капитана шхуны, и шепнул:

– Я хотел бы пробраться один в Дюнкерк, там у меня дела. Потом я вернусь».

Мы глядели на прибрежную скалу, такую высокую и белую, что верхушка ее таяла в белом небе. Мы находились прямо под нею. Скала накрыла нас необъятной черной пеленою своей тени. Наверху, там, куда возносился ее острый гребень, уже слабо мерцала луна, хотя солнце еще не зашло. Есть на земле места, существующие с начала света. Они подобны краткому мигу, в коем запечатлелось все наше Прошлое. Они дышат грозной яростью первых дней Творения. Это лик Бога. Это след Его созидательной мощи, превосходящей и человека, и природу, более неукротимой, чем сама жизнь, и столь же грандиозной, как небесное устройство, которое много старше и человека, и природы, и жизни. Так мы причалили в крошечном порту Канда с его руинами.

Солнце клонилось к горизонту, играя золотыми переливами на меловой громаде.

Шхуна бросила якорь близ моста.

Вынырнув из тени скал, мы любовались солнечными бликами на гребнях волн, отражениями домов и кораблей, пляшущими в воде, сколько хватало глаза. Абрахам Ван Бергхем положил руку на плечо гравера. Он сказал:

– Чем ближе старость, тем труднее нам отделить себя от окружающей природы. Нашу кожу дубит ветер, растягивают годы, изнашивают усталость и наслаждения, и ее частички, вместе с волосами, слезами, ногтями и слюною, падают наземь, точно сухие листья или сломанные былинки, открывая душе все больше выходов наружу из дряхлеющего тела. И ее последний взлет не что иное, как оконнательное распыление. С годами я начал ощущать себя распыленным по всему свету. Я уже почти не обитаю в собственном теле. Мне страшно от мысли, что я вот-вот умру совсем. Я чувствую, как моя изветшавшая кожа готова расползтись и обратиться в прах. Иногда я говорю себе: «Придет день, когда ты бесследно растворишься в природе».

– Я любил вас! – вскричал гравер.

И Моум, обняв старика, расцеловал его в обе щеки. Ухватясь за деревянную опору моста, он спрыгнул в волны прибоя и двинулся по колено в воде к берегу.

С трудом одолел он грязный илистый откос. Он не оборачивался. Он был взволнован до глубины души. Губы у него дрожали. Наконец из глаз его брызнули слезы. «Придет день, когда я бесследно растворюсь в природе» – так сказал Абрахам Ван Бергхем Моуму Граверу перед тем, как расстаться с ним, перед тем, как умереть. Канд – красивое название.

Гравюра «черной манерой» – это изображение «наоборот», белым штрихом по черному полю.

При этом рисунок гравируется на пластине с самого начала и полностью. Для того чтобы получить белый цвет, нужно сгладить шероховатости с помощью планира. Пейзаж наносят прежде человеческих фигур. «Черную манеру» изобрел Людвиг фон Зиген в 1642 году. В 1653 году, будучи в Брюсселе, Зиген раскрыл свой секрет Рупрехту из Палатината, который в 1656 году завез этот способ в Англию. Известны только двадцать четыре гравюры Моума «черной манерой», и все они созданы после встречи с Абрахамом.

Для того чтобы придать медной доске шероховатость, используют инструмент, называемый качалкою.

На такой гравюре изображение кажется выходящим из мрака, словно младенец – из чрева матери.