Остальная часть пути обошлась без приключений. Кингстон ни на шаг не отходил от Эммы. Он, как и прежде, рассказывал ей, что за виды предстают ее взору, а также постоянно заботился об ее удобстве, а когда заняться было нечем, играл с ней в вист. Поскольку в вист положено играть вчетвером, каждый играл за двоих. Иногда они просто читали вместе, сидя рядом на палубе. Хорошо, что Эмма захватила с собой книги, хотя Кингстон требовал, чтобы она взяла с собой только самое необходимое. Книги тоже оказались нужны, и Эмма была рада открытию, что он придерживается такого же мнения и не сердится, что она нагрузила лодку целой дюжиной книг.

Спустя неделю они достигли каменных причалов Варанаси, выходивших прямо на узкие людные улицы города, кишевшего паломниками и истовыми приверженцами индуистской веры. Пока Сакарам пополнял запасы перед последним броском к Аллахабаду, Эмма знакомилась с городом.

Варанаси оказался, подобно Риму, вечным городом, пережившим века благодаря заступничеству Шивы, главного божества в городском пантеоне. Здесь верили, что люди, умирающие в этом городе, попадают сразу в рай, что и объясняло огромное количество престарелых верующих, превращавших Варанаси в город стариков.

Древний Варанаси вел свою историю с середины первого тысячелетия до нашей эры. В городе высились бесчисленные храмы, среди которых наиболее выделялась историческая мечеть Аурангзеб, построенная в восемнадцатом веке. Однако на Эмму произвел большее впечатление городской базар с пестрыми шелками, шалями, парчой и вышивками, а также медными фигурками индуистских богов и детскими игрушками.

Несмотря на протесты Кингстона, Эмма купила две игрушки для своих будущих воспитанников: медный волчок для Майкла и крохотную куколку в сари для Виктории. Кингстон отказался торговаться с продавцом, чтобы сбить для нее цену, и ей пришлось заплатить безумные деньги.

– Вы ведь еще незнакомы с моими детьми! – недоумевал он. – Зачем же покупать им такие дорогие подарки?

– Именно потому, что я не знаю их, а они меня. Эти подарки нас познакомят. Они поймут, что я думала о них еще до того, как увидела. Только не слишком ли ваш Майкл взрослый для волчка? Может быть, надо было купить ему что-то другое?

– У Майкла с десяток медных волчков.

– Почему вы меня не предупредили?

– Разве вы меня послушали бы? Она не удержалась от улыбки:

– Вероятно, нет. Но ребенок не может насытиться волчками: новые пополнят его коллекцию. Я скажу ему, что этот куплен в Варанаси, поэтому он особенный.

– Это вы особенная, мисс Уайтфилд.

Помогая ей сесть в носилки после прогулки по базару, Кингстон задержал в руке ее пальцы. Эмма заглянула в его невыносимо синие глаза и замерла. Вокруг них шумела многолюдная толпа, но ей казалось, что они одни во всем городе.

– Что ж, благодарю вас, мистер Кингстон. Таких, как вы, тоже не часто встретишь! – Последние слова Эмма произнесла совсем тихо, но он услышал их и улыбнулся ослепительной улыбкой.

Они вернулись на барку. Следующая остановка, последняя перед Аллахабадом, была сделана в Мирзапуре, славящемся плюшевыми шерстяными коврами. Эмме хотелось походить по базару и насладиться пестрыми рисунками ковров, но этому воспрепятствовал Кингстон. Сначала он куда-то исчез, сильно ее тем удивив, а потом, не дав ей на прогулку по базару и часа, заставил вернуться на барку.

Она пребывала в недоумении, пока он не презентовал ей маленький, но изумительный шерстяной коврик с замысловатым геометрическим рисунком яркой расцветки.

– Зачем вы это сделали? – изумилась она. – Чем я заслужила такой восхитительный подарок? Вы ставите меня в неловкое положение.

Он довольно усмехнулся:

– Раз мальчишка не может насытиться волчками, то женщине подавай все новые ковры. А у вас к тому же нет ни одного. Этот ковер – роскошная вещь, которая скоро вам очень пригодится. Когда мы станем продираться сквозь джунгли, он будет напоминать вам, что Индия может быть и цивилизованной, а не только дикой. Берегите его от сырости и насекомых. Когда не пользуетесь им, лучше отдавайте Сакараму: он сохранит его до самого прибытия в Парадайз-Вью.

– Нет-нет, я заверну его в старый плащ и буду беречь. Спасибо, мистер Кингстон!

– Не стоит благодарности, мисс Уайтфилд. Это всего лишь маленькое свидетельство моей признательности вам за прыжок в реку ради моего спасения.

Она предпочла бы, чтобы он не объяснял свой поступок признательностью, но, как бы то ни было, она впервые в жизни получила подарок от мужчины и была на седьмом небе от счастья. Ковер был вещью полезной и к тому же долговечной. Он мог облагородить любую комнату, любой шатер.

Чем ближе они подплывали к Аллахабаду, тем беспощаднее становилось солнце. Даже Кингстон вспомнил про шлем, Эмма же не снимала топи ни на минуту. Тем не менее солнечного света, отражаемого речной водой, оказалось достаточно, чтобы она покрылась загаром. Когда барка уткнулась наконец в каменный причал Аллахабада, что означало конец их плавания, она испытала одновременно радость и печаль. Выслав Сакарама вперед с поручением оповестить об их прибытии, Кингстон предложил Эмме дойти до дома своего друга пешком. Путь был недалекий и обещал скорое избавление от пекла.

Нога Эммы окончательно зажила, бок тоже почти не беспокоил, поэтому она с радостью согласилась. К вечеру они вышли в притихший, полусонный город. На замечание Эммы по поводу непривычной тишины Кингстон ответил, что это – одно из священнейших мест в стране, где жизнь протекает в замедленном ритме.

– Оживление происходит раз в двенадцать лет, во время Кумбха Мела. Тогда в Аллахабад стекаются приверженцы различных индуистских сект и аскетических течений, а также сотни тысяч паломников.

Эмма старалась подстроиться под его длинный шаг.

– Как бы мне хотелось при этом присутствовать! Правда, я не люблю толпу, но ради Кумбха Мела готова на все.

– Боюсь, вам не позволили бы присутствовать на религиозной церемонии. – Он взял ее за руку, чтобы побыстрее обойти ватагу мальчишек, игравших посреди улицы во что-то вроде крикета. – Вы женщина, да еще британка. Это не приветствуется.

– А я надела бы накидку с прорезями для глаз.

– Ничего бы у вас из этого не вышло, мисс Уайтфилд. Вас выдал бы рост… Вот, кстати, и жилище моего друга. Я же говорил, что это близко. Только бы он оказался дома!

Эмма недоверчиво уставилась на выросший перед ними дворец. Кингстон описывал ей Форт-Акбар, оставшийся от Великих Моголов, с роскошным садом Кхушробах, где похоронен могольский принц Кхушро вместе с семьей. Неужели это здесь? Роскошные сооружения величественно возвышались над окружающими постройками.

– Вы не предупредили меня, что ваш друг – принц и живет во дворце.

– Это – дворец? – Кингстон усмехнулся; в его усмешке Эмма почувствовала горечь. – Я бы не назвал это дворцом, хотя этот дом действительно построен в эпоху Великих Моголов. Мой друг – принц, но не правитель. Когда здесь воцарились британцы, они низложили его семью и привели к власти другую, более лояльную правителям, поселив ее в родовом имении моего друга. Дом, где ему полагалось бы жить, гораздо больше и красивее этого.

– Боже! – Эмма не могла взять в толк, как британцам хватило дерзости решать, кому править в этом краю, а кому нет. Позиция Кингстона была ей также странна: она была определенно антибританской, словно он, как и она, осуждал метрополию. Раз так, он был единственным саибом во всей Индии, осуждавшим политику священной и неприкосновенной Ост-Индской компании.

– Мисс Уайтфилд! – Кингстон остановился и обернулся. – Я должен вам кое-что сказать!

Эмма набрала в легкие побольше воздуху.

– Я вас слушаю, мистер Кингстон.

– У вас такой вид, будто я собираюсь скормить вас крокодилам! Я хочу вас предупредить, что во время нашего пребывания в этом доме вам придется ночевать в зенане, то есть на женской половине. У вас не будет недостатка в прекрасной еде, но пищу принимать вы будете в одиночестве. Не прикасайтесь и не пользуйтесь тем, что не предоставлено вам в исключительное пользование. Учить вас разговаривать с женщинами в зенане я не буду, потому что они все равно не понимают по-английски.

Эмма догадалась, что он опасается, как бы она, не зная местных обычаев, не поставила его в неудобное положение.

– Постараюсь не оскорбить ваших друзей. Все эти предосторожности вызваны тем, что я неприкасаемая?

Кингстон кивнул:

– Да. Кстати, если вы полагаете, что британцы слишком соблюдают этикет, то скоро увидите, что среди индийских аристократов встречаются куда большие педанты. Культуры, возможно, разные, но снобизм тот же. Многие индийцы считают британцев почти нецивилизованным народом.

Пришла очередь Эммы рассмеяться.

– Знали ли бы вы, что я услышала, едва очутившись в вашей стране! Старая англичанка, источавшая запах ячменного отвара, заклинала меня не обмениваться с индусами рукопожатием, «потому что, душечка, откуда вам знать, где побывала его рука?». Как вам такой снобизм?

В глазах Кингстона сверкнуло не то веселье, не то гнев, а может, и то и другое вместе.

– Недурно. А она вам не сказала, что индус по той же самой причине может не захотеть пожать руку вам? Наверняка ей было невдомек, что индусы пекутся о чистоте своей правой руки, которой они едят, тогда как левую используют для черной работы по дому.

– Я тоже этого не знала. – Эмму удручало собственное невежество, которое было под стать невежеству Рози и людей ее круга, смотревших на индийцев свысока.

– Кхансама моего друга отведет вас в зенану. Там вы будете предоставлена сама себе.

– Кто такой «кхансама»? Главный слуга вроде Сакарама?

– Да. Вы удивитесь, насколько они похожи одеждой и манерами. Это особая порода.

Они подошли к дворцу, окруженному высокой каменной стеной, и остановились перед изящной решеткой ворот.

– Скажите, мистер Кингстон, что за женщины обитают в зенане? Мне что-нибудь следует о них знать?

– Одно-единственное: не надо нервничать. Они проявят любопытство – на их месте вы сделали бы то же самое. Некоторые из них – жены и наложницы моего друга, другие – только служанки. Чтобы разобраться, кто есть кто, потребовался бы целый месяц.

Эмма слышала о многоженстве у индусов, но не знала, что жены и наложницы живут вместе.

– Разве удобно, когда жены и возлюбленные одного и того же мужчины живут под одной крышей? Что мне им говорить?

– Я. уже сказал: вам не придется много разговаривать, потому что у вас разные языки. Успокойтесь, мисс Уайтфилд, вам будет очень удобно. Если сами жены не видят в этом проблемы, почему ее должны видеть вы? В зенане заправляет всем мать моего друга; будьте с ней почтительны. Скорее всего она заглянет к вам и будет молча сидеть, пока вы кушаете. Ее обязанность – заботиться о вашем удобстве. Обещаю, мы не задержимся здесь надолго. Через несколько дней мы продолжим путешествие.

– Смотрите, Кингстон, если вы не сдержите своего обещания… Эмме стало страшно, но одновременно она была заинтригована. Никто из ее знакомых никогда не переступал порога зенаны.

– Мне потребуется несколько дней, чтобы подготовиться к сухопутному путешествию. К тому же законы дружбы требуют, чтобы я пробыл у друга какое-то время. Я давно с ним не виделся, и он опечалится, если я буду слишком торопиться.

– Как вы с ним познакомились? Когда стали друзьями? – Эмма не смогла удержаться от вопросов.

Она полагала, что Кингстона свели с принцем дела – именно так обычно знакомились англичане и индийцы. Однако при этом не было принято наносить друг другу визиты; Эмма знала об этом из разговоров Рози.

– Не забывайте, мисс Уайтфилд, что я здесь родился. Тот, с кем вам предстоит познакомиться, – Сайяджи Сингх. Он не только мой друг, но и дальний родственник, один из немногих, с кем у меня сохранились дружеские отношения.

Эмма споткнулась на ровном месте. Выходит, в жилах Кингстона действительно течет индийская кровь! Все, что рассказывали в Калькутте о его происхождении, мгновенно нашло подтверждение. Он был не чистокровным британцем, а именно тем человеком, против связи с которым ее предостерегали: презренным кутча-бутча!

Красивое лицо Кингстона осталось бесстрастным.

– Осторожно, мисс Уайтфилд. Дорога вам незнакома, но это еще не повод для падения. Глядите в оба – и у вас не будет проблем.

Лучше бы он посоветовал ей шевелить мозгами!

– Я… Да, благодарю вас.

Пока Эмма приходила в себя после ошеломившей ее новости, их окружили слуги. Кингстон, видимо, многих из них знал и тут же перешел на их язык. Эмма почувствовала себя чужестранкой. Сам он наслаждался приемом, какой мог быть оказан разве что потерявшемуся, а теперь снова объявившемуся родственнику.

Обоих пригласили во внутренний дворик, где журчали фонтаны и благоухали цветы. Худой смуглый мужчина в расшитых золотом белых одеждах, с крупным рубином и пером цапли на тюрбане, прогуливавшийся среди колонн, бросился навстречу Кингстону и заключил его в объятия. Слуги принесли гирлянды цветов. Никто не сказал Эмме ни единого слова, пока мужчина не обратил на нее внимания и не поприветствовал ее низким поклоном.

– Добро пожаловать в Аллахабад, мэм-саиб, – произнес он на безупречном английском. – Сикандер сказал мне, что вы – новая гувернантка и учитель его детей. Мой кхансама отведет вас к моей матери, бегуме, а та позаботится, чтобы у вас было все необходимое. Мы польщены вашим посещением.

Сикандер! Значит, по-индийски Кингстона звали Сикандером; это походило на имя «Александр», произнесенное на индийский манер. Эмма припомнила, что уже слышала, как его назвал этим же именем Сакарам после крушения поезда. Сейчас Сакарам стоял в стороне, не мешая суете одетых во все белое и не прекращающих улыбаться слуг; различие между ним и ими исчерпывалось цветом поясов: его пояс был белым, их – желтыми.

Внимание Эммы привлекло также слово «бегума». Кингстон говорил ей, что после восстания Уайлдвуд был передан бегуме Бхопала. Если мать хозяина – бегума, то хозяин – важная персона, набоб или набобзада.

– Благодарю, мистер Сингх. – Эмма едва не назвала его «ваше высочество», настолько Сайяджи Сингх походил на махараджу. Слуг у него тоже хватало, чтобы исполнить эту роль. В следующую секунду он увел Кингстона, оставив ее, как простую служанку, на попечение мажордома, человека с такими же властными замашками, как у Сакарама.

Кхансама что-то сказал Эмме и поклонился. Сакарам перевел:

– Он желает, чтобы вы, мэм-саиб, прошли с ним в зенану.

Говоря это, Сакарам презрительно кривил губы: видимо, ему доставляло наслаждение доводить до ее сведения это повеление.

– Благодарю, мне известно его желание. С радостью последую за ним. – Подобрав юбки, Эмма пошла за мажордомом через анфиладу арок, окружавшую бело-розовый дворец. Не успев и глазом моргнуть, она из представительницы правящей верхушки превратилась в пленницу, однако не собиралась демонстрировать свое недовольство. Ей, конечно, казалось верхом несправедливости, что ее запирают в женской половине, тогда как Кингстон по-прежнему распоряжается собой как хочет. Значит, такова доля индийской женщины – запреты, забвение, неучастие в жизни мужского мира?

Она напомнила себе, что очутилась в другом обществе и должна следовать его законам, делая, как ей скажут. Ей было трудно смириться с тем, что Кингстон удалился со своим другом и родичем, даже не удостоив ее прощальным взглядом. Знай она язык, еще куда ни шло, но он даже не позаботился уведомить ее, на каком языке разговаривают вокруг. На урду, близком к хинди, или на одном из сотен диалектов, которые ей никогда не понять, как ни старайся?

Эмма продолжала досадовать до той минуты, когда очутилась перед резными деревянными дверями. Кхансама сделал шаг назад и жестом предложил ей войти. Эмма послушалась – и двери неслышно закрылись у нее за спиной. Она очутилась в загадочном, полном экзотики и очарования мире, о существовании которого даже не догадывалась.

Она стояла посреди просторного прохладного помещения с толстыми стенами из песчаника, украшенными драпировками с бисером и вышивкой; кое-где вместо стен были легкие решетки, сквозь которые открывался вид на соседние помещения, внутренние сады, даже улицу. Эмма поняла, что попала в целый лабиринт помещений, устланных разноцветными коврами, заваленных огромными подушками с кистями, уставленных растениями в узорчатых кадках, украшенных гобеленами с геометрическими рисунками, изображениями зверей, листьев, цветов.

Воздух был пропитан ароматом экзотических благовоний и специй. Откуда-то доносилось мелодичное позвякивание. Оно становилось все громче; потом к нему прибавился смех. Еще немного – и из-под арок, из-за решеток, из дверей выскользнули фигуры в покрывалах. Источником позвякивания были усыпанные драгоценными камнями золотые и серебряные браслеты, обручи, серьги и ожерелья; при каждом шаге босой ступни по пушистому ковру раздавалась чарующая музыка.

Эмма стояла как громом пораженная, позволяя дюжине женщин шептаться, хихикать, застенчиво поглядывать на нее из-за краев сари, поднесенных к лицу. Она видела только огромные сверкающие глаза и тонкие руки, унизанные кольцами; у нее шла кругом голова от пестроты красок и одуряющих ароматов.

Все женщины были очень красивы – черноглазые, черноволосые, с бронзовой кожей и неподражаемой женственной грацией. Их возраст было трудно определить, но некоторые явно были еще детьми. Эмма разрывалась между восхищением и ужасом. Неужели все эти великолепные создания принадлежат Сайяджи Сингху?

Эмма разглядывала их, а они разглядывали ее – волосы, одежду, топи, туфли… Она чувствовала себя слишком высокой, некрасивой, плохо одетой в сравнении с этими красочными, легко порхающими бабочками; как хорошо, что она не понимает, о чем они переговариваются между собой! Некоторые сделали попытку дотронуться до ее одежды и волос, заставив Эмму попятиться.

– Нельзя! Не уверена, что вам можно трогать меня, а мне – вас. Как же нужен кто-нибудь, кто знает по-английски!

Громкие хлопки заставили женщин разом смолкнуть. Стало так тихо, что Эмма услышала шорох шелка, сопровождавший появление нового персонажа. Эта женщина, казалось, плыла в воздухе на алых и золотых крыльях; своими украшениями она затмила всех остальных. Остановившись перед Эммой, незнакомка опустила один угол сари, обратив на нее взгляд, полный достоинства и уверенности.

Иссиня-черные волосы женщины были подернуты сединой, глаза излучали тепло и говорили о самообладании. Она улыбнулась Эмме и кивнула. Та ответила ей тем же, присев в реверансе, словно перед особой королевской фамилии. Эмма сама не знала, почему это сделала, разве что из желания произвести хорошее впечатление. Ведь будучи дочерью вице-короля и англичанки, главная здесь была она.

– Здравствуйте, мэм, – произнесла Эмма. – Видимо, вы бегума, о которой я слышала. Я достопочтенная мисс Эмма Уайтфилд.

Ее слова были встречены взрывом смеха. Бегума хмуро посмотрела на не в меру смешливых обитательниц зенаны, после чего жестом пригласила Эмму следовать за ней. Та охотно подчинилась, желая продолжить осмотр фантастической зенаны. Бегума провела ее через несколько небольших комнат, от убранства которых кружилась голова. Путешествие завершилось в помещении с высоким потолком, в центре которого красовался длинный диван под шелковым балдахином. В углу почтительно толпились какие-то женщины.

Рядом с диваном стояли четыре огромных медных сосуда, из которых шел ароматный пар, и три серебряные лохани с какой-то маслянистой жидкостью. На золотом столике были разложены бархотки, губки, стояли вазочки, коробочки, кувшинчики. Уж не купальня ли это?

Не успела Эмма об этом подумать, как бегума сделала знак женщинам в углу; те, лишенные украшений и одетые в простые хлопковые сари, ринулись на зов, окружили Эмму и принялись деловито снимать с нее одежду.

– Перестаньте! Подождите! Что вы делаете? – Эмма попятилась к дивану, держась за корсаж.

Тонкие черные брови бегумы удивленно приподнялись. Она указала на медные чаны с кипящей водой, на сосуды с маслом, на свернутые полотенца и объяснила жестами, что Эмме надлежит принять ванну.

– Я бы с радостью воспользовалась вашим гостеприимством, но я могу и сама! И без зрителей! – Эмма беспомощно уставилась на красавиц зрительниц. Их набралось так много! Неужели ни одна не понимает по-английски?

Все терпеливо ждали начала купания. Бегума взяла кувшинчик с густой зеленой пастой, отвратительной на вид, и подала его одной из помощниц. Та окунула туда пальцы, извлекла ком пасты и положила его Эмме на голову. Холодная скользкая масса сползла ей на лоб и шлепнулась на пол.

Эмма поняла, что, сколько бы она ни протестовала, ее все равно никто не поймет; чем больше она будет сопротивляться, тем в более дурацкое положение себя поставит.

– Что ж, у вас численное превосходство, и я уступаю. – Она со вздохом опустилась на диван. – Делайте свое черное дело! Я хотя бы попробую получить от всего этого удовольствие. Но как только я увижу мистера Кингстона, я сверну ему шею за то, что он мне устроил!

Бегума кивнула и расплылась в улыбке, полная благих намерений и искренней заботы. Служанки взялись за Эмму. В считанные секунды ее раздели донага и уложили на диван, как агнца на жертвенный алтарь. Одна отвечала за ее лицо, остальные сосредоточились на руках, туловище и ногах. Эмма, сгорая от смущения, зажмурилась. Лишь бы купание закончилось побыстрее!