Горячий ветер с благоухающим ароматом цветущих растений дул с побережья. Закрыв глаза, Олимпия представляла себе тенистые сады и фонтаны оазисов, расположенных посреди пустыни. Она стояла на палубе «Терьера» рядом с Френсисом и Шериданом, наблюдая закат солнца, отражавшийся в спокойных водах залива Адена, по которому скользили сотни лодок мелких торговцев.

Четыре месяца они добирались до Аравийского полуострова, обогнув мыс Доброй Надежды, причем три из них провели у восточного побережья Африки, пытаясь преодолеть сильные течения и встречные шквальные ветра. Френсис был раздосадован тем, что упустил возможность встретиться с другими военными судами, уже вышедшими к этому времени из порта Аден, где «Терьер» попал в мертвый штиль.

Стояла жуткая жара. Олимпия взглянула на мужчин. По виску и щеке Шеридана стекали струйки пота;

Френсис был красным как рак, пряди его полос прилипли к измокшему лбу, и по ним струилась влага, так что казалось, будто ему на голову вылили ведро воды.

Бедный, глупый Френсис, он никогда не позволил бы этого, но втайне наверняка был бы доволен, если бы его действительно окатили холодной водой. Олимпия с завистью взглянула на матросов, драивших палубу, выливая на нее ведра прохладной морской воды и не забывая время от времени принимать холодный душ, В такую жару все двести членов экипажа получили разрешение в любое время выходить на палубу, независимо от того, стояли они на вахте или нет. Олимпия тоже страдала от духоты и чувствовала, как намокло ее платье от пота, хотя солнце уже стояло низко над горизонтом. Шеридан прокричал что-то по-арабски торговцам фруктами, облепившим на своих лодках их судно. Олимпия, перегнувшись через поручни, с вожделением смотрела на корзины, полные свежих плодов, которых она не видела с тех пор, как «Терьер» покинул порт в Мозамбике.

— Надо быть осторожнее, Фицхью, — сказал тем временем Шеридан, обращаясь к молодому капитану. — Дайте предупредительный выстрел и скажите, чтобы эти парни держались от нас подальше, пока мы идем на буксире.

Олимпия взглянула через плечо на Френсиса и увидела, как застыло его лицо, хотя это был первый совет, который дал ему Шеридан с тех пор, как они поднялись на борт «Терьера". С того страшного дня, когда Олимпия пыталась отобрать у него оружие, Шеридан вел себя как вполне нормальный человек; он каждый раз выходил к столу, прогуливался с Олимпией по палубе, шутил, но вокруг него как будто выросла незримая стена. Олимпия заглядывала ему в глаза, но они были совершенно непроницаемы.

Френсис, по всей видимости, был уязвлен до глубины души. Он чувствовал ту неприязнь, которую Шеридан испытывал к нему, и тем более не мог допустить пренебрежительного к себе отношения будущего родственника, хотя тот был неизменно любезен с ним и не давал никаких поводов Френсису заподозрить его в высокомерии и снисходительности.

Равнодушие и уступчивость Шеридана пугали Олимпию. В его нынешнем поведении было что-то неестественное. Олимпия слишком хорошо знала его. Но за три месяца она начала привыкать к его сговорчивости и безотказности. Что бы она пи попросила, он сразу же шел ей навстречу — была ли это игра в карты, прогулка по палубе или чаепитие. В конце концов столь демонстративная, не свойственная ему любезность начала сводить ее с ума.

Поэтому его предостережение, выраженное в мягкой форме, не могло не привлечь внимания Олимпии. Она повернулась к Шеридану.

Он смотрел на торговое суденышко, делая вид, что не замечает, как насупился после его слов Френсис.

— Зачем, черт возьми, беспокоиться по этому поводу? — возразил наконец молодой человек, вытирая мокрый лоб влажным носовым платком. — Неужели вы испугались этих развалюшек? — И, помедлив, он сухо добавил в соответствии с этикетом: — Сэр.

Олимпия вопросительно взглянула на араба-лоцмана, который с бесстрастным видом стоял в нескольких шагах от нее, а затем с тревогой перевела взгляд на Шеридана. Ей показалось, что невидимая стена, окружавшая его, исчезла, а перед ней предстал прежний Шеридан, который, несомненно, чувствовал сейчас опасность, исходившую от этой пестрой торговой флотилии.

— Френсис, — сказала Олимпия, — может быть, тебе стоит прислушаться…

— Прости, дорогая, — перебил ее Френсис, — но тебе нет никакой необходимости вмешиваться в мои дела и давать мне советы.

Олимпия замолчала. Первое торговое суденышко стукнулось о борт «Терьера». Двое торговцев, одетых в яркие халаты, начали наперебой пронзительными голосами расхваливать свой товар, изъясняясь на ломаном английском языке. Они выглядели довольно безобидно. Тем более что «Терьер» был военным кораблем с восемьюдесятью пушками.

За первой лодкой к борту судна пристали другие суденышки, расположившись у амбразур. Команда «Терьера» высыпала на палубу и сгрудилась у поручней борта, переговариваясь с торговцами и обмениваясь впечатлениями друг с другом. Среди матросов находился и Мустафа. Он потянул за рукав одного из стоявших рядом с ним моряков и указал тому вниз на лодку. Матросы тем временем спустили веревки и подняли на борт корзину с финиками на пробу.

Внезапно Шеридан крепко схватил Олимпию за локоть и увлек ее прочь от борта. Сердце Олимпии бешено заколотилось. Она поняла, что сейчас должно что-то произойти. Френсис посмотрел им вслед, и Олимпия бросила ему на ходу:

— Здесь очень жарко. Думаю, что внизу будет прохладнее.

— Я присоединюсь к вам, когда мы отвяжемся от этих незваных гостей, — ответил жених, вытирая пот со лба.

Дойдя до трапа, Олимпия увидела, что одномачтовые арабские суденышки облепили и противоположный борт «Терьера». Они, казалось, преследовали самые мирные цели, но поведение Шеридана свидетельствовало об обратном. Количество разноцветных торговых лодок все увеличивалось, они окружили корабль плотным кольцом, и в этом ощущалось нечто зловещее. Воздух дрожал от несмолкаемых пронзительных криков.

В этот момент на палубе появился первый торговец в пестрых ярких одеждах. Он перемахнул через борт так резво, что Олимпия, вздрогнув, остановилась от неожиданности у самого трапа. Но араб тоже не двигался дальше, он только кричал во все горло, размахивая руками перед носом у казначея судна и показывая рукой на деревянный бочонок, который притащил с лодки, возводил глаза к небесам, как бы призывая их на помощь в споре с этим чужеземцем.

Шеридан потянул Олимпию за руку, и она спустилась с ним по трапу, чувствуя, как от волнения у нее стучит кровь в висках. Оказавшись на душной нижней палубе, Шеридан подошел к пушкам, около которых на полках было сложено оружие. Вынув шпагу из ножен, он вновь вложил ее, а затем выбрал два пистолета. Шум на верхней палубе с каждой минутой становился все громче. Ловкими умелыми движениями Шеридан зарядил оба пистолета с дула, быстро работая шомполом, а затем протянул один из них Олимпии.

— Не отходи от меня, — распорядился он.

Она взглянула на него и узнала прежнего Шеридана — человека, который уже не один раз спасал ей жизнь. Она кивнула, не задавая лишних вопросов.

Они прошли к тралу, ведущему наверх, и стали под лестницей в тесном глухом закутке, расположенном под самым люком. Положив руку на эфес шпаги, Шеридан запрокинул голову и стал напряженно ждать, поглядывая вверх, откуда доносились крики, обрывки разговоров и взрывы смеха. Олимпия в изнеможении прислонилась спиной к перегородке, пот ручьями стекал ей за ворот. Тяжелый пистолет оттягивал руку, и ей невольно припомнилась сцена в каюте Шеридана. Олимпия взглянула на его напряженную спину, гадая, что он такое задумал.

И вообще, какую опасность увидел Шеридан? Возможно, он сам не отдавал себе в этом отчета. Олимпия по опыту знала, что Шеридан чует опасность, как дикие звери, каким-то обостренным шестым чувством. Минуты бежали одна за другой, и Олимпия начала уже думать, что хорошо развитый инстинкт самосохранения на этот раз подвел Шеридана. Сверху доносился гул голосов, не предвещавший никакой опасности. Люди на палубе громко переговаривались друг с другом на смеси разных языков, стараясь прийти к взаимопониманию. Олимпия убрала со лба влажные прядки волос и вытерла руку о платье, чтобы оружие не скользило в ней.

— Я схожу с ума, — неожиданно пробормотал Шеридан. Олимпия застыла, напряженно наблюдая за ним.

— Я просто схожу с ума. — В его голосе слышалась тревога. — Ведь ровным счетом ничего не произошло. Так с чего я взял, что нам грозит опасность?

Олимпия тронула его за плечо. Он вздрогнул от неожиданности и схватился за шпагу, резко повернувшись, как будто забыл, что она находится рядом.

— Ты считаешь, что нам ничто не грозит? — спросила она.

— О Господи! — Шеридан закрыл глаза и прислонился к перегородке, расслабив напряженные мышцы тела. Теперь он выглядел подавленным и растерянным. — Что со мной происходит?

Олимпия положила ладонь на его руку.

— Скажи мне, почему ты спустился сюда? Он понурил голову и удрученно покачал ею:

— Прости, но иногда мне кажется… то есть я совершенно уверен… — Он взглянул на нее по-детски прямо и беззащитно. — Я мгновенно оценил наше положение, ты понимаешь, о чем я говорю? Мы были безоружны, не имели никаких путей к отступлению, у нас не было доступа к пушкам. В таких обстоятельствах нас ждало только поражение. Все это сильно смахивает на засаду, на ловушку. — Шеридан повысил голос. — Ты понимаешь, что я хочу сказать? Я должен быть всегда начеку, всегда наготове. Я несу ответственность, понимаешь?

— Шеридан… — тихо сказала Олимпия и облизала пересохшие губы.

— Я знаю, — мрачно отозвался он. — Я знаю, что не являюсь капитаном этого судна. О Боже… мне трудно все это объяснить… но порой мне кажется, что именно я командую здесь. — Он откинул голову и прислонился затылком к стене. — Может быть, я… схожу с ума…

Олимпия вложила свои пальцы в его руку и, ничего не говоря, крепко сжала их. Наверху своим чередом шла торговля, слышались оживленные голоса, спорящие о цене дынь и фиников. А Шеридан стоял в полумраке у трапа с лицом, покрытым испариной, и закрытыми глазами.

С верхней палубы донесся громкий взрыв смеха. Шеридан мгновенно открыл глаза и насторожился, замерев. Сквозь гул голосов вновь послышался чей-то громкий крик, но уже не похожий на смех.

Раздались топот десятков ног и взволнованные крики. Олимпия услышала выстрел и снова чей-то вопль, а затем гул голосов перешел в оглушительный рев.

Шеридан резко повернулся лицом к люку как раз в тот момент, когда на верхней ступеньке трапа показались босые ноги одного из матросов. Он сделал три шага вниз и упал как подкошенный с громким стуком на нижнюю палубу, Спина Шеридана загораживала Олимпии обзор, и та могла видеть только вытянутую ногу упавшего. Он не кричал, не пытался подняться, не шевелился.

Шеридан, казалось, не обратил внимания на упавшего матроса, он не сводил глаз с люка. Олимпия затаила дыхание, увидев яркие полы халата одного из торговцев, ступившего на верхнюю ступеньку трапа, но тут Шеридан оттеснил ее в дальний угол закутка, обнажив шпагу. Торговец начал осторожно спускаться вниз, он был обут в сандалии, одет в полосатый халат и вооружен кинжалом.

Шеридан молниеносно сделал выпад шпагой, и Олимпии на секунду показалось, что тонкий клинок совершенно исчез в складках пышного одеяния в зеленую и красную полоску. Но вот он вновь появился, окрашенный алой кровью. Торговец захрипел и с глухим стуком упал на палубу к их ногам.

Олимпия разглядела лицо араба. Из уголка его рта струилась кровь. С верхней палубы теперь явственно доносились звуки завязавшегося там сражения.

По трапу стремительно скатились два матроса, схватили кинжалы и снова бросились наверх, в самую гущу схватки. На другом трапе, ведущем на нижнюю палубу, тоже послышался шум торопливых шагов — моряки вооружались, чтобы сдержать натиск арабов. А тем временем Шеридан заколол еще одного пирата, пытавшегося спуститься вниз. Тот громко вскрикнул, зашатался и упал на бок. Шеридан взглянул вверх и вышел из-под лестницы. Подойдя к корчившемуся на палубе арабу, он пронзил клинком его сердце, а затем поднял кинжал убитого и снова отступил в темный закуток.

Олимпия не могла разглядеть выражения лица Шеридана, но она хорошо видела пульсирующую жилку на его руке, которая сжимала эфес шпаги.

В противоположном конце коридора запестрели халаты, там арабы настигли двух спустившихся по второму трапу матросов, которые ожесточенно отбивались от наседавших врагов. Но силы были слишком не равны. Олимпия видела, как напряглись мышцы спины Шеридана; он поднял пистолет и прицелился, просунув ствол между перекладинами трапа. Олимпия могла уже отчетливо разглядеть смуглые, искаженные злобой лица арабов, приближающихся к ним; за долю секунды она отметила про себя, что эфесы их кривых сабель были украшены драгоценными камнями, пояса вытканы из золотых нитей, а у одного из них, яростно ощерившегося, зубы покрывал коричневый налет. Шеридан выстрелил.

У Олимпии заложило уши от грохота, прокатившегося эхом по коридору, Два пирата рухнули как подкошенные. Шеридан выскочил навстречу остальным головорезам и начал одного за другим поражать их своим молниеносным клинком, действуя легко, словно танцуя.

Внезапно свет, падавший из люка, померк, и Олимпия, бросив взгляд наверх, увидела, что по их трапу спускается еще один араб. Он спрыгнул с середины лестницы на палубу и устремился сзади на Шеридана, подняв кривую саблю.

Не успев еще ничего сообразить, Олимпия вскинула свой пистолет и нажала на курок. Не проронив ни звука, араб рухнул на палубу, и на его светлом халате качало быстро растекаться алое пятно.

Олимпия закрыла рот рукой, дрожа всем телом. Шеридан тем временем вступил в поединок с последним противником. Он нанес ему удар в плечо, а затем, сделав обманный выпад, поразил его в самое сердце. Олимпия видела, как клинок вошел в тело араба почти до половины и пират вцепился в него руками, уже падая, как будто пытался остановить смерть.

Шеридан быстро склонился над человеком, в которого выстрелила Олимпия, и по брошенному на нее взгляду она поняла, что араб мертв. Но больше всего ее пугало лицо Шеридана. Оно застыло в неестественном спокойствии, а глаза светились холодным огнем. На губах его играла дьявольская улыбка. Он отвернулся, как будто не желая больше замечать ее присутствия здесь, и переступил через распростертое тело.

Подойдя к скорчившемуся, стонущему арабу, лежавшему на палубе, Шеридан склонился над ним, откинул его голову и перерезал горло.

Олимпия с ужасом наблюдала за его действиями. Он стремительно проносился над распростертыми телами, словно ангел мести, следящий за тем, чтобы возмездие было полным и неотвратимым. До сознания Олимпии вдруг дошло, что звуки схватки на верхней палубе уже стихли. Оттуда теперь время от времени доносились громкие голоса, переговаривающиеся по-арабски. Олимпия задрожала как осиновый лист. Шеридан остановился у трапа и взглянул вверх. Его грудь тяжело вздымалась, но лицо было совершенно спокойно, а глаза горели неистовым огнем. Он ждал. Его сюртук был разорван на плече, и оттуда выглядывали клочья окровавленной рубашки.

Но несмотря на рану, он не выпускал шпагу из руки, которая как будто слилась с эфесом.

У Олимпии закружилась голова, словно это она была ранена, а не он. В ушах у нее шумело. Она видела, как Шеридан поднял шпагу и что-то прокричал. Но она не могла разобрать слов. Олимпия собрала всю свою волю в кулак, стараясь не упасть в обморок.

Шеридан взял пистолет из ее рук, разжав судорожно сжатые пальцы девушки. Его руки была забрызганы кровью. Олимпия чувствовала этот приторный запах. Она отшатнулась, с ужасом взглянув на Шеридана.

Их взгляды встретились. Выражение жуткого спокойствия исчезло с лица Шеридана, сменившись охватившим его смущением.

— В чем дело? — спросил он.

— Не прикасайся ко мне! — воскликнула Олимпия. — Я не хочу, чтобы ты до меня дотрагивался.

Она тут же пожалела о том, что эти слова вырвались у нее. Они были так злы и несправедливы. Олимпия видела, что они ранили Шеридана в самое сердце. Он побледнел и опустил руку.

— Ты весь в крови, — попыталась объяснить она свою вспышку. — Я просто испугалась…

Лицо Шеридана застыло и стало непроницаемым.

— Ты меня испугалась?! Меня?! — вскричал он. — Я же защищал тебя! Убивал их из-за тебя! Или ты думаешь, это доставляет мне большое удовольствие? Взгляни на меня! Ты даже не хочешь взглянуть на меня!

Его голос гремел по всей нижней палубе, подхваченный эхом.

Олимпия чувствовала себя в его руках, вцепившихся в ее плечи мертвой хваткой, как в ловушке. А между тем вокруг них начали собираться молчаливые зрители — арабы. В голосе Шеридана теперь слышалась мольба. Похоже, он даже не замечал пиратов, стоя к ним спиной и тряся Олимпию за плечи.

— Чего ты хочешь? — кричал он. — Я должен был убивать. Ты понимаешь, что это я делал не по собственной воле? Понимаешь?

Хотя Олимпия и находилась в страхе и оцепенении, она заметила, что на груди Шеридана висит его тескери хилаал.

— Я делал это не по своей воле, — снова простонал Шеридан и упал на колени. Из его груди вырвался страшный хриплый звук, похожий на рыдание, и он начал неистово вытирать свои окровавленные руки об одежду. Один из арабов вышел вперед и, дотронувшись до руки Шеридана, негромко заговорил с ним.

Шеридан молниеносно вскочил на ноги и схватил пистолет, но он был не заряжен. Тогда Шеридан замахнулся, намереваясь раскроить пирату голову тяжелым оружием. Но араб легко увернулся, а его соплеменники плотным кольцом окружили Шеридана, который оказывал им отчаянное сопротивление, будучи совершенно безоружным. Олимпия закричала, в ужасе ожидая, что Шеридан сейчас упадет окровавленный, зарубленный кривыми саблями. Но арабы не обнажили свои клинки, оставив их в усыпанных драгоценными камнями ножнах. Используя свое превосходство в численности и силе, они в конце концов скрутили руки Шеридану. Он закрыл глаза и откинул голову, тяжело дыша.

— Ты — принцесса, — неожиданно сказал араб, который первым вышел для переговоров с Шериданом.

Олимпия вздрогнула от изумления и повернулась к нему. Она никак не ожидала, что этот человек заговорит по-английски. Облизав от волнения губы, девушка промолчала, решив не отвечать пирату.

— Это мой корабль, — продолжал араб и широко ухмыльнулся, так что блеснули золотые коронки на его зубах. Взгляд его карих глаз, обрамленных густыми черными ресницами, был нежно-бархатистым, как у женщины, но опаленное солнцем лицо выглядело старым и морщинистым. Араб кивнул в сторону Шеридана: — Он заявил, что везет тебя в подарок султану Махмуду. Это правда?

Олимпия не знала, что ответить. Она боялась взглянуть на Шеридана. Главарь пиратов терпеливо ждал.

— Английский корабль. И сам этот человек — англичанин, — наконец снова заговорил араб. — Сначала я не поверил ему. Но на нем тескери, и он говорит на языке Аллаха, как один из наших собратьев. Он сражается словно вихрь и в то же время поворачивается спиной к своим врагам, чтобы вести спор с женщиной. Все это слишком загадочно, а я не люблю загадок. — Араб тронул длинным указательным пальцем подбородок Олимпии и поднял ее лицо. — Я хочу услышать твой ответ.

Олимпия отвернулась. Шеридан снова что-то произнес по-арабски, Его слова, похоже, заинтересовали главаря. Они обменялись несколькими фразами, и Шеридан оттолкнул от себя пиратов, державших его за плечи. Главарь рассмеялся.

— Давай продолжим беседу на твоем языке, мой друг. Наша возлюбленная сестра должна слышать, что ты хочешь продать ее в наложницы султану. Я по опыту знаю, что английские леди не считают это для себя большой честью.

— Кого интересуют мнения женщины? — отрезал Шеридан. — Отвези нас к султану, и ты получишь от него вознаграждение.

— Возможно, это и так. — Араб сплюнул, отвернувшись в сторону. — Только чем может султан вознаградить меня? Великий Махмуд не имеет здесь, на нашей земле, почти никакого влияния. Этот корабль нужен нам для джихада, священной войны с неверными. Мы должны очистить нашу землю и наши воды от скверны, а не искать милости какого-то турка.

— Убей этих англичан, и тут же явятся другие, чтобы сровнять с землей твой город и перестрелять вас всех до единого из орудий своих военных кораблей, — сказал Шеридан.

Пират надменно вскинул голову.

— Англичане — ничтожные песчинки в пустыне!

— Но зато у них больше пушек, — мрачно заявил Шеридан. — У них нет чести. Их корабли бросят якорь вдали от берега, чтобы твои одномачтовые суденышки не смогли добраться до них, и обрушат огненный шквал на город. За одного убитого тобой английского моряка они уничтожат десять ваших женщин и детей. А затем они высадятся на берег и убьют остальных. Город Аден исчезнет с лица земли. Он превратится в пепел. Я это знаю, — на скулах Шеридана заходили желваки, — потому что сам участвовал в подобных карательных акциях.

Пират долго и пристально смотрел на Шеридана. Затем его взгляд скользнул по телам, распростертым по палубе. Шеридан заколол семерых арабов, и еще одного застрелила Олимпия. Главарь неожиданно улыбнулся.

— Хочешь вступить в наши ряды? — спросил он вкрадчиво. — Ты хороший воин. Мы будем поставлять тебе противников, чтобы ты мог упиваться их кровью.

— Я не хочу крови, — твердо сказал Шеридан и сжал зубы. Араб громко засмеялся.

— Длань Аллаха коснулась тебя, о беспощадный истребитель женщин и детей. Я буду называть тебя Иль-Магнуун, то есть Бесноватый, который сражается, словно десять дьяволов, а затем вдруг поворачивается спиной к своим врагам для того, чтобы молить о чем-то одну-единственную женщину так, будто перед ним целый гарем. — И главарь пренебрежительно махнул в сторону Олимпии унизанной перстнями рукой, а затем искоса взглянул на Шеридана. — Почему ты так поступил?

Шеридан ответил ему холодным взглядом, не проронив ни слова.

— Почему ты повернулся к нам спиной? — настойчиво повторил пират. — Неужели мы для тебя, о воин, слишком ничтожные и слабые противники? И ты можешь с нами покончить одним ударом своей шпаги?

— Нет.

— В таком случае ты думал, что мы любим тебя и потому не тронем? Ты не испытывал ни малейшего страха перед нами. Или, может быть, ты считаешь нас женщинами, не способными отомстить за смерть своих соплеменников?

— Нет.

— Ответь же, почему ты так поступил? — Пират задумчиво разглядывал Шеридана. — Я хочу знать, что делает человека столь отчаянно храбрым.

— Это называется не храбростью, — произнес Шеридан так, будто говорил не о себе, а о ком-то другом. — Это называется глупостью. Я, честно говоря, не знаю, почему так поступил.

Главарь перевел взгляд на Олимпию.

— Он что, сумасшедший?

Вопрос был задан самым серьезным тоном. Олимпия чувствовала, что за ним что-то кроется. Главарь не сводил с нее глаз, и она, выдержав его пристальный взгляд, решила сказать правду.

— По ночам его мучают кошмары, и порой он выражается очень странно, — ответила она, — как будто воображает себя другим человеком.

Шеридан сердито взглянул на нее. Главарь кивнул. Похоже, слова Олимпии подтвердили его предположение. Оглянувшись на своих воинов, он сказал им что-то по-арабски, и те заспорили, перебивая друг друга. Шеридан молча слушал их спор. Олимпия видела, как напряглись мышцы его тела. Внезапно он рванулся к пирату в синем халате.

— Нет! — крикнул Шеридан и прежде, чем его успели остановить, выхватил у кого-то кинжал и, прижав своего противника к стене, приставил острие клинка к тому месту, где проходит сонная артерия. — Я тебе глотку перережу, я скормлю твой труп шакалам и точно так же поступлю с твоими приятелями, если вы ее хоть пальцем тронете. — Голова пирата задергалась, по шее заструилась кровь. — Ты слышишь меня, сукин сын?

Лицо араба исказила гримаса ужаса. Он вряд ли понял слова Шеридана, произнесенные по-английски, но намерения англичанина были слишком недвусмысленными. Никто из присутствующих не сомневался, что Шеридан был способен вот так, на глазах у всех, заколоть человека.

Главарь, забавлявшийся, по-видимому, этой сценой, задал какой-то вопрос на родном языке, и припертый к стене пират быстро ответил сдавленным голосом. Шеридан оттолкнул свою жертву в сторону и с кинжалом в руке повернулся к остальным арабам.

— Ну, кто следующий? — рявкнул он.

— Успокойся, — сказал главарь. — Прекрати издавать воинственные крики и дай твоим врагам спокойно вздохнуть, о зачинатель смертоубийственных боен!

Пальцы Шеридана судорожно сжались на рукоятке кинжала. Он опустил руку, но не двинулся с места, все так же упрямо закрывая своей спиной Олимпию, как будто мог в одиночку защитить ее от целой толпы вооруженных людей. Главарь тем временем снова оглядел своих воинов и стал с ними о чем-то советоваться. Те одобрительно загудели. Он глянул на Олимпию.

— Мы решили не убивать этих английских моряков и не сжигать их судно. И не потому, что мы испугались возмездия, нет. Просто мы чтим Аллаха, который вещает устами этого безумного англичанина. Мы не станем также продавать тебя, разлучая с ним, поскольку убедились, что Аллах не хочет этого.

«Спасибо, — мысленно возблагодарила Олимпия Аллаха, — спасибо, спасибо, Господь, как бы тебя ни называли».

Но Шеридан не двигался с места, все так же крепко сжимая кинжал. По-видимому, слова главаря нисколько не успокоили его. Олимпия собралась с силами и твердо сказала:

— Думаю, что ты поступаешь мудро.

Пират улыбнулся ей, блеснув золотыми зубами.

— О голубка, знаешь ли ты, кого встретила на своем пути? — Он ткнул указательным пальцем себя в грудь. — Я — Салаидин по прозвищу Морской Скорпион. Не слышу твоих рыданий!

— Я просто решила, что это не поможет, — откровенно призналась Олимпия.

Он залился отрывистым лающим смехом, хотя Олимпия и не думала шутить, она говорила вполне серьезно. Когда главарь снова обратился к своим людям, Олимпия поняла, что речь идет о ней. Пираты разглядывали ее и кивали головами, некоторые из них осклабились, словно волки. Салаидин указал рукой на Шеридана:

— Ты далеко едешь с ним?

— Очень далеко.

— Он говорит, что является твоим охранником.

Олимпия закусила губу.

— Да.

— Но ведь ты боишься его.

Олимпия растерянно взглянула на пирата.

— Боюсь? Нет, уверяю тебя, что это не так.

— И все же я прав, — с уверенностью сказал Салаидин. — Ты — женщина, а он настоящий головорез. Но пути Аллаха неисповедимы, да будет благословенно его имя. — Главарь покачал головой и продолжал говорить с Олимпией так, как будто Шеридана не было рядом. — Итак, раз Аллах повелевает нам отказаться от нашей победы, мы повинуемся, но в его руках находятся судьбы людей, которых мы захватили. Поэтому я спрашиваю тебя, английская принцесса, — ты видела, что мы в точности выполняем веления нашего Бога, — как можно обезопасить этих английских моряков, чтобы они не напали на нас после того, как мы их отпустим?

Олимпия инстинктивно бросила вопросительный взгляд на Шеридана.

— Думаю, что он сможет лучше разъяснить вам это, чем я.

— Если он заговорит, мы его, конечно, выслушаем, потому что устами этого безумца говорят сами небеса, но ведь я не колдун, чтобы задавать вопросы самому небу. — Салаидин лукаво улыбнулся. — Ведь в таком случае я бы не мог оспорить ответы.

Олимпия снова устремила на Шеридана растерянный взгляд, надеясь, что он вступит в разговор и поможет ей, но он молчал. С каждой минутой вся эта сцена все больше начинала походить на кошмарный сон. Олимпии вдруг захотелось смеяться. Но Салаидин ждал ответа, положив руку на эфес кривой сабли, а его смуглые воины стояли вокруг, словно стая хищных волков, окруживших свою жертву.

— Много людей погибло? — осторожно спросила Олимпия. Салаидин взмахнул рукой. Один из его воинов легко взбежал наверх по трапу, навел справки и быстро вернулся назад.

— Убито тридцать пять неверных, — сообщил он главарю. — И девять слуг Аллаха, из них восемь пади от руки Иль-Магнууна, — добавил он, бросив на Шеридана почтительный взгляд.

Олимпия глубоко вздохнула.

— А что стало с капитаном?

— Он жив. Ранен. Но не тяжело.

Олимпия закрыла глаза, стараясь успокоиться, а затем вновь взглянула на Салаидина. То, что она задумала, было довольно рискованно, но она не знала другого способа, как предотвратить дальнейшую расправу над людьми. Конечно, если пираты просто освободят корабль и отпустят всех оставшихся в живых членов экипажа, Френсис непременно захочет отомстить за все, и она не сможет помешать ему уничтожить дома невинных жителей города, как это и предсказывал Шеридан.

— Кто-нибудь еще знает, что ты говоришь по-английски? — спросила Олимпия.

Салаидин задумался.

— Нет, думаю, что никто.

— Мы намеревались застать здесь несколько других британских военных кораблей. Ты знаешь, они заходили сюда?

Лицо главаря омрачилось.

— Да. Но, к сожалению, я в то время отлучился из города по делам. Они требовали воды, но у жителей ее нет в достаточном количестве, и поэтому корабли, должно быть, отправились в Моха за водой. — Салаидин махнул рукой. — Здешний султан — настоящий простофиля. Он мог бы привезти воду из Моха и выгодно продать ее англичанам, но вместо этого он ведет себя, как пугливая лань, и при появлении англичан отдает им даром все, что мы имеем. Ха! Мне следовало бы самому быть султаном, но при мысли об этом меня охватывает смертная скука.

Олимпия закусила губу, ее душил истерический смех. Ей было смешно видеть перед собой этого пирата в экзотическом халате, с кривой саблей, украшенной драгоценными камнями, и слышать, что он не хочет быть султаном, поскольку это для него скука смертная.

— Когда мы сдерем с него шкуру и повесим его на воротах, нам не надо будет больше раболепствовать перед неверными, — добавил Салаидин. — У него, правда, есть колдун, который покровительствует ему, но я не боюсь мелких ничтожных демонов. Тем более что теперь я получил знак свыше — ко мне явился Иль-Магнуун. Это доказательство моей силы, мне стоит лишь шепнуть одно слово, и султан побежит от меня, словно пугливый ягненок. — Пират взглянул на Олимпию. — Но мы должны умиротворить этих англичан, иначе они разнесут весь город, и жители перестанут уважать меня.

Олимпия пристально смотрела на главаря, решая в уме непростую задачу. Она не стала оспаривать его слова, представлявшие собой жуткую смесь суеверий п мыслей Макиавелли, а только сказала:

— Тебе надо убедить капитана Фицхью в том, что произошла ошибка.

Салаидин кивнул.

— Скажи мне конкретно, что я должен сделать.

— Ну хорошо… Думаю, тебе следует притвориться испуганным и сказать, что вас предупредили о заходе в порт французского военного корабля под чужим флагом, который-де намеревался захватить город… а вы будто бы просто оборонялись…

— Кроме того, я вручу им богатые дары, — загорелся Салаидин, — мы пригласим их на берег и поведем офицеров во дворец. Мы будем унижаться перед ними и молить о прощении. Мы скажем, будто бы намеревались изгнать французов, а англичане, напротив, являются для нас всегда дорогими гостями, и да благословит Аллах час их прибытия к нашим берегам! — Араб покачал головой. — Жаль, что они не смогут в качестве дара от меня принять рабов. У меня есть великолепные белые невольники, датчане с брига, захваченного у берегов Занзибара, я бы ими, пожалуй, пожертвовал для такого случая!

— Ни в коем случае не предлагай им рабов, — строго предупредила его Олимпия.

— Не буду. Я же все прекрасно понимаю. Их совершенно не интересуют рабы. — Он хитро улыбнулся ей. — Вот султан Махмуд, воображающий, что правит всей землей, — совсем другое дело. Он будет доволен, получив тебя, моя белая голубка.