В тишине апрельской ночи бледный свет газовых ламп слабо освещал длинный ряд ожидающих карет, стоявших вдоль подъездной дорожки Морроу-Хауса. Элиот сделал знак выступившему вперед лакею и, спустившись с крыльца, зашагал к воротам; Гриф молча последовал за ним. При этом Элиот тихо насвистывал песенку, мелодию которой Гриф не раз слышал на пристанях.

В воздухе чувствовался запах распускающейся листвы, смешанный с запахом лошадей, сзади до них доносились то усиливающиеся, то затихающие звуки музыки. Если бы Гриф гулял сейчас с кем-то другим, то, очевидно, наслаждался бы прелестью весенней ночи. Теперь же он изо всех сил старался избавиться от жутких воспоминаний, которые назойливо лезли ему в голову.

– Полагаю, вы недавно прибыли в город? – небрежно поинтересовался Элиот.

– Несколько недель назад. – Гриф немного поколебался, затем добавил: – Прежде я никогда не был в Лондоне. – Он рассчитывал, что его наивность и заурядность будут сейчас очень кстати, и решил придерживаться роли простоватого человека, стараясь только не показаться слишком глупым, чтобы не надоесть Элиоту.

– В самом деле? Где же вы были, черт возьми? Неужели всю жизнь провели в этом вонючем Тринидаде, несчастный парень?

– Я жил в Индии.

– Ваш отец служил в армии?

– Нет, на дипломатической службе. – Гриф в очередной раз уклонился от истины, надеясь, что Элиот имеет мало знакомых среди британских подданных в Индии.

– Ваша семья все еще там?

– Нет. – Гриф искал ответ, который мог бы потрясти его спутника, и наконец нашел его: – Они находились в Канпуре.

Это действительно произвело нужный эффект. Элиот остановился и повернулся к Грифу.

– Черт возьми, не во время ли мятежа?

Гриф ответил молчанием. Его ложь обрисовывала ситуацию достаточно близко к реальности. Массовая резня мужчин, женщин и детей в Канпуре семь лет назад не очень отличалась от резни на корабле, во время которой погибла его семья. «Пусть Элиот поверит в это, – свирепо подумал Гриф. – Пусть представит, на что похож «несчастный случай», который дал ему то, что он имеет сейчас».

– Простите... – Элиот коснулся руки Грифа. – Разумеется, это ужасно.

Некоторое время они шли молча. Элиот слегка прижимался к плечу Грифа, что заставило последнего подумать, не слишком ли много выпил его кузен. Однако Элиот, казалось, без труда опознал карету с гербом Ашленда в виде скрещенных шпаг – зеленой и серебристой. Он заметил ее быстрее Грифа и решительно направился к ней.

Увидев их приближение, кучер соскочил на землю и открыл дверцу кареты, но Элиот отрицательно покачал головой.

– Достань мой кошелек, Баррон, и поймай для нас кеб, а сам можешь отправляться домой.

Когда кеб был подан, Гриф забрался в него вслед за своим спутником и удобно устроился на обитом кожей сиденье. Элиот сказал кучеру, куда ехать, и опустил штору, затем вытянул руку вдоль спинки сиденья позади Грифа.

– Опустите и свою штору, мой друг. Мы будем путешествовать инкогнито.

Гриф опустил штору, но пространство над дверцей впереди них оставалось открытым, пропуская свет. И тут Элиот бросил на колени Грифа мешочек.

– Вот. Это для вас.

Открыв мешочек, Гриф вытащил нечто шелковое черного цвета. Он поднял вещицу повыше и удивленно посмотрел на Элиота.

– Это маска?

Тот холодно улыбнулся:

– Я же сказал, мы будем проводить время инкогнито, дорогой. Считайте меня Пигмалионом, а вы будете представлять собой статую, которую следует оживить. Пусть в моих руках будет живая глина. Я покажу вам все, что следует увидеть в Лондоне.

Гриф недоуменно посмотрел на кузена, затем пожал плечами:

– Что ж, этот вечер ваш.

– Тогда позвольте мне завязать вашу маску. – Не дожидаясь разрешения, Элиот взял черный шелк и, обмотав им голову Грифа, долго возился, завязывая концы. Когда наконец с этим делом было покончено, Элиот протянул руку к мешочку, который все еще лежал на коленях Грифа.

– Хорошо, что вас здесь никто не знает. Любой увидевший эти густые золотистые локоны более одного раза моментально понял бы, кому они принадлежат, будь вы в маске или нет. Вы не завяжете мою?

Гриф взял вторую маску и закрепил ее на голове Элиота без особых церемоний. В нем нарастало беспокойство от слишком быстрого сближения с кузеном. Что, если Элиот догадывается, кем является Гриф на самом деле?

Когда маска была завязана, Элиот улыбнулся и, покровительственно погладив Грифа по волосам, намотал один из локонов на палец.

– Какая прелесть! – восхищенно произнес он. – Удивительно, как вам удалось добиться такого цвета.

– Я родился таким, – ответил Гриф, с трудом скрывая раздражение.

Элиот засмеялся отрывистым холодным смехом.

– Ну конечно! Уверен, что вы никогда не прибегали к отбеливанию волос. Ни один отбеливатель не может дать такого золотистого цвета.

– Итак, куда мы едем? – спросил Гриф, чтобы сменить тему.

– Навестить настоятельницу монастыря, мой невинный провинциальный друг.

Гриф, которого едва ли можно было назвать невинным, как и любого мальчишку из тех, что взрослели на пристанях от Шанхая до Сан-Франциско, надеялся только, что «настоятельница» содержит девиц, не зараженных сифилисом.

Улицы, по которым с грохотом следовал кеб, становились все более узкими, и запах распускающейся листвы в весеннем воздухе сменился вонью сточных вод.

Впереди сквозь открытое пространство кеба Гриф мог видеть женщин, стоящих под фонарями; они призывно окликали проносящийся мимо экипаж. Но Элиот, казалось, не обращал внимания на непристойные приглашения; он откинулся на спинку сиденья, и его белеющие скулы резко контрастировали с черной маской. Казалось, он внимательно наблюдает за своим спутником, и Гриф невольно отвернулся, а затем приподнял штору окошка, что вызвало новые призывы уличных нимф.

Картина опять стала меняться, когда кеб продолжил движение по более приличному кварталу, и наконец экипаж остановился около подъезда простого чистенького дома. Тревоги Грифа относительно вкусов Элиота немного улеглись.

Двое мужчин, молодых, крепкого телосложения, выступили вперед, и один из них молча заглянул внутрь кеба.

– Мы приехали навестить мадам Берчини, – объявил Элиот. – Надеюсь, она дома?

Эти слова, казалось, удовлетворили привратников, они отступили назад, и один из них кивнул:

– Дома. Добро пожаловать, господа.

Гриф вылез из кеба, чувствуя себя немного глуповато в черной маске. Однако он достаточно много выпил на балу, готовясь предстать перед леди Коллир, и это притупило его застенчивость. К тому же оба встречающих никак не отреагировали на его внешность; они просто провели гостей в дом.

Внутри их встретила женщина в пурпурном шелковом одеянии, совсем не похожая на настоятельницу; она сразу провела приехавших в хорошо обставленную гостиную и оставила их одних.

Гриф полагал, что сейчас появятся девицы, и ему очень хотелось снять маску, которая по-прежнему мешала. Но Элиот оставался в маске, и Гриф последовал его примеру, потягивая херес из бокала, которого он почти не видел.

– Вы часто бываете здесь? – спросил он, нарушая тягостную тишину.

– Иногда. – Элиот допил херес и налил себе еще.

«Если кузен продолжит пить такими темпами, – подумал Гриф, – то через час можно будет узнать всю историю его жизни».

Элиот любезно пополнил бокал собеседника.

– Пейте, приятель, – подбодрил он. – Вы слишком трезвы для ночного приключения.

Гриф сделал глоток и почувствовал, как спиртное согрело внутренности; он повернул голову и посмотрел на дверь.

– Мы ждем кого-то?

– Естественно, – откликнулся Элиот. – Но думаю, сначала нам надо немного расслабиться и поближе познакомиться друг с другом. Вы бывали в подобных домах прежде?

Гриф подумал, что не стоит заходить слишком далеко, изображая из себя наивного провинциала.

– Иногда, – коротко ответил он.

Элиот усмехнулся:

– Какой вы колючий парень. – Он встал и пересел на кушетку, поближе к Грифу. – Я надеялся, что мы станем друзьями, но, похоже, у вас нет такого желания.

Гриф повернулся и удивленно посмотрел на кузена. Ему казалось, что он вел себя достаточно дружелюбно.

– Я полагаю, мы уже друзья, – сказал он, старательно подбирая слова. – Может быть, вы ошибочно принимаете мои грубоватые провинциальные манеры за колючесть...

Элиот рассмеялся, потом потянулся за графином и наполнил оба бокала вином. При этом он не пытался избегать соприкосновений с Грифом и, напротив, задержал руку на его бедре. Хотя Гриф не привык к такому постоянному, но как бы случайному контакту, он решил, что должен научиться подобным изысканным манерам, если хочет вращаться в кругу джентльменов.

До сих пор он почти ничего не узнал об Элиоте, за исключением того, что тот питает слабость к хересу. Графин практически опустел, однако заметных изменений в поведении Элиота не произошло. Гриф старался пить медленнее, но Элиот, рассмеявшись, сделал ему замечание по этому поводу, так что капитану пришлось вернуться к прежнему темпу и надеяться только на крепость собственного организма.

– А где же девицы? – спросил он через некоторое время и, услышав хрипоту в своем голосе, покачал головой и откашлялся.

Элиот продолжал улыбаться.

– Терпение, мой друг. Пейте и ни о чем не спрашивайте.

С трудом вспомнив о цели своего общения с кузеном, Гриф попытался придумать вопрос, который мог бы обнаружить слабости Элиота, но от обилия поглощенного хереса голова работала плохо и мысли путались. Наморщив лоб, он попытался выразить словами единственный вопрос, пришедший ему в голову:

– Вы уже пьяны?

Элиот засмеялся каким-то легкомысленным смехом и сжал плечо Грифа.

– Уверен, что пьян, да и вы тоже, мой провинциальный друг. Давайте выпьем еще. Не дайте себе засохнуть.

Гриф с тревогой наблюдал, как Элиот наполняет бокал. Он не заметил, кто и когда заменил пустой графин на полный, но и этот уже наполовину опустел. Когда они осушили его во второй, а может быть, и в третий раз, Гриф краем глаза уловил смутное движение и, повернувшись, увидел, как встречавшая их женщина наполняет графин. За тем она бесшумно исчезла.

По мере убывания хереса в графине Гриф становился все молчаливее и отвечал на вопросы Элиота с особой осторожностью. Он понял, что забывает, о чем следует или не следует говорить, и потому решил молчать. Глядя на свои колени, Гриф вспоминал гладкие матовые плечи леди Коллир, выступающие над изумрудным платьем, и его все больше охватывал странный жар. В его мечтах она подошла к нему, склонилась и что-то прошептала...

В следующее мгновение перед ним внезапно возникла предполагаемая хозяйка заведения: она стояла подбоченившись и широко улыбалась. Образ леди Коллир растаял как дым. Гриф некоторое время смотрел на женщину, потом, вспомнив об Элиоте, повернулся, но тот куда-то исчез.

По-прежнему улыбаясь, дама произнесла:

– Идемте, он хочет видеть вас.

– Кто? – Гриф удивленно поднял глаза, но женщина не ответила и, взяв его за руку, помогла подняться. С трудом удерживая равновесие, Гриф огляделся, ища Элиота, затем потер глаза сквозь маску, которая все больше мешала ему, и в конце концов раздраженно сорвал ее.

– О, – женщина слегка поморщилась, – я вижу, вы милый мальчик, но держу пари, ваш друг хочет видеть вас в маске. – Взяв маску, она быстро водрузила ее на место. Гриф не протестовал, сосредоточившись на том, чтобы устоять на ногах. Потом он смутно осознал, что они двигаются по тускло освещенному коридору со множеством дверей; одна из дверей была открыта, позволяя заглянуть в помещение, где царил такой же полумрак.

Женщина легонько подтолкнула Грифа, и он, войдя внутрь, стал усиленно крутить головой, пытаясь осмотреть комнату. Сначала его взгляд остановился на девушке, одетой в китель волонтера; в руке она держала розгу, а когда сделала движение, китель упал, обнажив белоснежные груди и живот. В комнате находились еще одна женщина, полностью обнаженная, если не считать ботинок и чулок, а также светловолосый мальчик лет пяти-шести, в белой фланелевой рубашке.

Гриф закрыл глаза, потом снова открыл их и сделал шаг назад, но его провожатая быстро преградила ему дорогу к отступлению. В ее руке появилась розга, которой она указала на что-то, на что он, видимо, должен был обратить особое внимание.

– Это ваш непослушный мальчик, – сообщила она, подталкивая его и вкладывая что-то ему в руку.

Пальцы Грифа машинально сжались вокруг розги, затем он бросил ее и его глаза сосредоточились на молчаливом силуэте стоящего в тени у изножья большой кровати человека. Человек держал более толстый прут, лицо его было полностью спрятано под страшной белой маской, и только глаза блестели в жутких черных прорезях.

С ужасающей ясностью, преодолевающей туман в голове, Гриф понял, кто выступал в роли этого привидения. Он издал бессвязный протестующий звук – единственное, на что был способен его онемевший язык.

– А вот и еще один хороший джентльмен, – прошептало «привидение». – Что ж, входите...

Женщина снова подтолкнула Грифа, но он уперся ногами в пол.

– Нет.

– Входите, – снова послышался шепот. – Здесь есть еще один непослушный мальчик. – Рука в перчатке указала на ребенка, и Грифа подтолкнули вперед.

У мальчика вырвался звук, выражающий то ли возбуждение, то ли страдание. Гриф бросил опасливый взгляд на прут, которым помахивала голая девица; она явно грозила ему, и он быстро забрался на постель.

Женщина, сопровождавшая Грифа, выступила вперед и длинным шнуром начала привязывать руки мальчика к стойке кровати.

Внезапно Гриф почувствовал подступающую к горлу тошноту. Он закрыл глаза, не в силах смотреть на эту сцену, затем кое-как сполз с постели и, шатаясь, направился к двери. Оказавшись в коридоре, он сорвал маску и двинулся в холл, путаясь в лабиринте лестниц и дверей, которые не решался открыть, опасаясь увидеть там сцену, похожую на ту, участником которой чуть только что не оказался.

Когда он наконец добрался до гостиной, где Элиот оставил его, ему пришлось столкнуться лицом к лицу с двумя крепкими мужчинами – теми самыми, которые встретили их у дверей и проводили в дом.

Они с угрожающим видом заступили ему дорогу. Гриф посмотрел на них, взвесил соотношение сил и, со стоном опустившись на кушетку, обхватил лицо руками, едва сдерживая тошноту.

Прошло довольно много времени, прежде чем неприятные позывы в животе постепенно стихли; осталось только ощущение сухости во рту. Голова Грифа постепенно начала проясняться. Когда у двери послышались шаги и Элиот окликнул его, он уже был способен встать и не колеблясь посмотрел в холодные глаза кузена.

– Не будьте ослом, Эверетт.

Теперь Гриф смотрел мимо него. Охранники ушли. Элиот стоял один у двери, тщательно поправляя свою манжету.

– Кажется, вы ужасно шокированы, мой провинциальный друг?

Гриф не ответил и лишь крепче стиснул челюсти. Элиот вздохнул:

– Простите меня за мою ошибку, дорогой. Я надеялся, что вам понравятся более... изысканные удовольствия. – Он вскинул голову и посмотрел на Грифа каким-то странным, хищным взглядом, а затем сузил глаза. – Видимо, мои пристрастия ввели меня в заблуждение. Я питаю слабость к золотистым волосам. – Он скривил губы. – Мой незабвенный кузен Александр имел волосы такого же цвета, как ваши. В детстве я обожал его – бог знает почему, – но он оказался глупцом и оставил меня. – Элиот усмехнулся. —

Надо же было погибнуть так бездарно.

Руки Грифа сжались в кулаки.

– Полагаю, мне нет необходимости напоминать, что вы не должны распространяться относительно сегодняшнего небольшого приключения? – Элиот освободил проход и указал на дверь. – Вам лучше отправиться домой и хорошенько проспаться.

Гриф ответил на скрытую насмешку холодным молчанием и, пройдя мимо кузена, решительно направился к выходу.

Снаружи тронного зала Букингемского дворца выстроилась длинная очередь из утомленных молодых леди, придерживающих одной рукой шлейфы своих изысканных нарядов и о чем-то возбужденно переговаривающихся. Тесс тоже была рада поболтать; два месяца спустя после своего первого бала она по-прежнему чувствовала себя неловко в лондонском обществе, но новые подруги уверяли ее, что здесь каждая девушка испытывает смущение. Возможно, юные леди не были бы так взволнованы, если бы по рядам не прокатился слух, что на презентации будет присутствовать сама королева Виктория. В течение двух лет после смерти супруга Альберта королева оставалась в уединении и не посещала официальные приемы при дворе, которые устраивались ежегодно для девушек из высшего общества и где их представляли принцу Эдварду, который стоял сейчас рядом со своей красивой невестой Александрой.

Никто не мог объяснить, почему королева решила появиться здесь именно сегодня, и это вызывало еще большее любопытство присутствующих. Сердце Тесс забилось сильнее, когда она, продвигаясь вместе с очередью, вошла в тронный зал – огромное помещение, делавшее пигмеем каждого присутствующего в нем. Даже в разгар июня стены замка создавали прохладу.

Взгляд Тесс устремился вверх, на высокий сводчатый потолок, увешанный стягами, и только по прошествии нескольких мгновений она сосредоточилась на тех, к кому тянулась очередь.

Принца Эдварда нетрудно было узнать по плотной фигуре и редким волосам; его красное одеяние украшала золотистая лента поперек груди. Принцесса, стоя рядом с ним; казалась парящей птицей над огромной бледно-кремовой юбкой с кринолином, украшенной сверкающими драгоценными камнями и изящными кружевами. Она улыбалась каждой дебютантке застенчивой дружелюбной улыбкой, чем сразу покорила сердце Тесс.

Зато королева Виктория выделялась строгостью своего наряда. Подойдя поближе, Тесс отмстила, что на черном шелковом платье ее величества не было никаких украшений, а голову обрамляла траурная вдовья повязка. Королева была невысокой пухлой женщиной с круглым лицом и выступающей нижней губой; ее вряд ли можно было назвать привлекательной, особенно в сравнении с рядом стоящей прелестной невестой.

Тесс улыбнулась, вспомнив, что назвала маленького черного детеныша пантеры Викторией. Теперь ей казалось, что эта кличка едва ли была подходящей, хотя, судя по пухлым губам ее величества, настоящая королева обладала упрямым характером, что было свойственно и пантере. Внезапно Тесс подумала, что не хотела бы вступить в противоборство ни с королевой, ни с пантерой.

Очередь медленно продвигалась вперед; каждая леди делала реверанс перед Викторией и ее детьми, а потом отступала назад, стараясь не споткнуться о собственный шлейф и не повернуться ненароком спиной к королеве. Эта процедура пугала Тесс; она была уверена, что не сможет двигаться подобающим образом, хотя тетя Кэтрин провела немало часов, тренируя племянницу.

Решающий момент неумолимо приближался. Тесс выступила вперед и, когда ее представили, сделала такой глубокий реверанс, что у нее задрожали колени. Затем она поцеловала руку королевы, надеясь, что легкий подскок, который потребовался ей, чтобы выпрямиться после реверанса, остался незамеченным. Подняв ресницы, Тесс улыбнулась королеве и с удивлением обнаружила, что Виктория тоже улыбается ей в ответ.

Явное проявление симпатии на лице королевы оказалось неожиданным для Тесс. Ее предупреждали, что нельзя вступать в разговор с се величеством, достаточно ограничиться лишь поклоном, но королева, слегка задержав руку Тесс, не дала ей уйти.

– Так вот вы какая, дочь Роберта!.. – От улыбки тусклое выражение лица Виктории стало по-матерински ласковым. – Я надеялась увидеть вас сегодня и рада познакомиться с вами, детка. Наш дорогой Альберт был высокого мнения о вашем отце, Господи упокой их души.

Тесс едва слышала слабое гудение толпы, выражавшей удивление и любопытство. Добрые слова королевы и печальная улыбка вызвали трепет в ее душе, и глаза затуманились от навернувшихся слез. За все время пребывания в Англии никто не говорил о ее отце с такой искренней любовью.

– Ваше величество! – Голос Тесс звучал тихо, но твердо. – Благодарю вас. Я очень сожалею по поводу вашей потери, так же как и о моем отце.

Пухлая губа королевы дрогнула, от выражения легкой брезгливости не осталось и следа.

– Ты понимаешь меня, не так ли? Порой мне кажется, что никто не способен меня понять...

Печальный взгляд королевы вызвал у Тесс желание протянуть к ней руки и утешить эту милую женщину, которая хотя и была королевой, но все-таки оставалась человеческим существом, женой, любившей и потерявшей мужа. Только теперь Тесс поняла, как тяжело было Виктории вернуться к публичной жизни без своего любимого Альберта.

– Ваше величество, – сказала она искренне, – все здесь разделяют ваши чувства. А если кто-то не понимает вас, я постараюсь сделать так, что вас поймут.

Виктория снова улыбнулась:

– Вы еще очень молоды, леди Коллир. Людей не так просто убедить в чем бы то ни было, но мы благодарим вас за сочувствие. Вы можете свободно приходить к нам в случае необходимости. – Выпустив руку Тесс, королева дала понять, что разрешает ей удалиться. Тесс с помощью реверансов выразила свое почтение поочередно принцу Эдварду и принцессе Александре, после чего начала отступать назад. Она все же споткнулась, но королева ободряюще кивнула ей, и это смягчило чувство стыда, от которого щеки Тесс покрылись румянцем.

Достигнув наконец выхода, Тесс повернулась и со вздохом облегчения присоединилась к тете Кэтрин и Ларисе, которые тут же учинили ей форменный допрос, пытаясь выяснить, не сказала ли их подопечная что-нибудь, способное опорочить их почтенное семейство.