Женщина и власть в Месоамерике. Донья Марина

Кинжалов Ростислав Васильевич

В книгу известного ученого, доктора исторических наук, заслуженного деятеля науки РФ Ростислава Васильевича Кинжалова вошли исторический роман «Боги ждут жертв», рассказ «Орлы Тиночтитлана» и статьи из научного сборника «Астрата».

 

***

Месоамерикой в исторической литературе принято называть регион, расположенный в южной части Североамериканского континента. Северная граница пролегает по извилистой линии, идущей по территории Мексики от р. Синалоа на Тихоокеанском побережье до р. Пануко, впадающей в Мексиканский залив. Южная граница Месоамерики проходит так, что включает в данный регион Гватемалу, Белиз, части Гондураса и Сальвадора; она начинается с устья р. Мотагуа и заканчивается полуостровом Никойя в Коста-Рике. Особенность этого региона состоит в том, что здесь находится колыбель и место развития наиболее высокоорганизованных культур; некоторые из них достигли уровня цивилизаций Древнего Востока. Ряд некоторых черт культуры Месоамерики, однако, является индивидуальным и присущим только ей.

Эта обширная область была занята в древности и до испанского завоевания в XVI в. различными по языку и антропологическим данным этническими группами. Каждая из них в какой-то момент достигает большей культурной целостности, придавая культуре той зоны, в которой она располагалась, отличительный, ведущий характер (в определенную эпоху). Поэтому в Месоамерике можно различить по крайней мере шесть культурно-исторических зон: Центральное Мексиканское плоскогорье, Оахака, побережье Мексиканского залива (или так называемый район Гольфо), зона майя, Запад и Север. В них существовали одновременно или сменяя друг друга различные социальные общности, неодинаковые и по своей природе.

Совсем еще недавно в научной литературе господствовало мнение, что в Месоамерике женщины не играли никакой политической роли в обществе. Это, казалось бы, подтверждалось и фактами истории обществ Древнего Востока: женщины-правительницы были там единичны.

Известный английский писатель Олдос Хаксли, основываясь на анализе изобразительного искусства майя, утверждал, что древние майя были вообще асексуальны – у них нет ни одного женского изображения. Он просто ошибался. Новые данные позволили изменить эти прежние представления. Не говоря уже о мифологических сказаниях, где богини занимают должное место, проявились женские персонажи и в памятниках изобразительного искусства. После расшифровки иероглифической письменности майя выяснилось, что женские фигуры наличествуют в сценах, изображенных на рельефах, но они просто трудно отличимы от мужских. Из подписей мы узнаем о царицах древнемайяских государств; благодаря им заключаются династические браки, они являются регентшами при малолетних сыновьях. Есть и следы борьбы между двумя полами: археологи нашли в Лагартеро ритуально-разломанные и захороненные статуэтки знатных женщин.

Чтобы лучше представить себе трудности истолкования памятников монументальной скульптуры майя, остановимся только на одном из них. В Паленке, на стене одной из комнат Большого дворца, имеется рельеф с изображением какой-то торжественной церемонии (так называемый Барельеф рабов). В центре композиции на сиденье в виде двух скорченных связанных фигур восседает правитель – немолодой мужчина. На нем ручные и ножные браслеты, набедренная повязка и щитки-наколенники. В волосах его – кецалевые перья и банты из лент, на лбу – диадема из крупных бусин. С шеи на грудь ниспадает сложное нефритовое украшение обычного для правящих лиц майя типа. Левая рука его уперта в колено, правая согнута в локте и помещена на груди; пальцы ее загнуты вниз. Голова правителя повернута влево: он внимательно смотрит на другого участника церемонии.

Этот персонаж – молодой человек – расположился на сиденье в виде скорченного человека с маской чудовища на лице. Волосы юноши, перевязанные лентой, украшает помещенный надо лбом цветок водяной лилии. В руках его, протянутых к центральной фигуре, этот персонаж держит высокий головной убор в виде митры, сплошь покрытой рядами крупных нефритовых пластин; на передней части его – объемное изображение одного из божеств майя, условно называемого исследователями «бог-джестер». Этот головной убор (аналог европейской короны) венчает пучок из длинных перьев кецаля.

Справа, также на сиденье в виде скорченного фантастического существа (получеловек-полуолень), сидит полная пожилая женщина в длинном платье, украшенном по краям вышивкой. Волосы ее ниспадают на плечи; в них также вплетен цветок водяной лилии, помещенный на лбу. В вытянутых перед собой руках она держит большой знак щита, обтянутого человеческой кожей. На этом знаке находится персонифицированная фигура жертвенного кремня.

Выражение лиц у всех трех персонажей спокойное и торжественное. Над их головами расположена большая надпись из 39 иероглифических блоков. Содержание, к сожалению, толкуется различными исследователями по-разному. Общий смысл, однако, ясен: речь идет о передаче власти от одного мужчины к другому, а женщина обеспечивает обрядовую сакральную часть – кровавое жертвоприношение венчаемого на царство. По наиболее вероятному толкованию, фигура слева изображает покойного отца, а центральная фигура – нового правителя, сына предыдущего и женщины-матери.

Этот сюжет передачи власти встречается еще в нескольких рельефах Паленке, и на них обязательно присутствует женщина-мать или жена. Следовательно, роль женщины в политической жизни майяского общества (во всяком случае в верхних, знатных слоях) была, безусловно, очень значительной, если не определяющей.

Такое явление характерно не только для Паленке. Династическая история Тикаля пестрит политическими браками с представительницами царских домов Йашчилана, Пьедрас Неграс, Дос Пилас, Наранхо и Пусильха. Женщины (жены и дочери правителей) были непременными участницами в различных ритуалах, об этом свидетельствуют рельефы из Йашчилана.

Роспись на сосуде, найденном в Алтар де Сакрифисьос, показывает, какими сложными обрядами сопровождались похороны знатной майяской дамы.

Мы не имеем аналогичных фактов в послекласси-ческом периоде истории древних майя. Это обстоятельство может объясняться переходом к более милитаризированному состоянию данного общества, но, с другой стороны, и простым невниманием исследователей к этому вопросу. Драматическая история брака царевны Иш Цив Нен, кажется, намекает на последнее.

В Южной Мексике браки правителей издавна отмечались сперва памятными стелами, а позднее специальными разделами в исторических рукописях миште-ков, причем знатное происхождение супруги подчеркивалось обязательным образом. На то же, кажется, намекает и известный рельеф на стеле в Тресс Сапотес (не столь важно, какая там сцена: культовая или историческая).

В центральной части Мексики мы не находим таких явственных доказательств важной роли женщин в обществе, как в памятниках южной Месоамерики. Может быть, стоит только упомянуть о полноправном участии женщин на религиозном празднике, изображенном на фреске «Храма земледелия» в Теотиуакане.

В тольтекском, а затем и ацтекском обществе, где мужское, воинское начало получило главенствующую роль, казалось бы, женщина должна была занимать весьма подчиненное положение. Но при внимательном изучении материалов картина несколько изменяется. Не говоря уже о полулегендарных толь-текских царицах Иланкуэитль, Шиукенцин (Ишт-лилшочитль, II, р. 29) и других, можно с уверенностью утверждать, что у ацтеков при выборах верховного правителя учитывалась наследственность не только по мужской, но и по женской линии, а также происхождение супруги претендента. В «Анналах из Куау-титлана» (§ 138) прямо говорится, что «жены и матери мексиканских королей брались из Кулуакана», т.е. учитывалось происхождение жен от древних родов тольтекских правителей. Но и это было не все. Можно заметить, как требования эти постепенно возрастают. Если до Ицкоатля (происхождение которого вызывает в этом плане определенные сомнения) такие условия были только желательны, то затем они становятся обязательными. Более того, требования все время усложняются.

Исследователи довольно единодушны в оценке правил, регулировавших восшествие на престол ацтекского правителя после Ицкоатля. Избирался или брат или сын покойного. Ученые не обращали, однако, внимания на одно обстоятельство: кандидат или был уже женат на дочери правителя, или (что особенно показательно) женился после смерти своего предшественника на его вдове (бывшей, в свою очередь, дочерью какого-то предшествующего правителя). Что это не случайность, можно доказать по той неуклонности, с которой соблюдалось такое правило или обычай. Начнем рассмотрение с последнего ацтекского правителя Куаутемока. Он был женат на дочери Мотекусомы II – Текуичпо, но после своего избрания вступает в брак и с женой Куитлауака – своего предшественника и дяди. Трудно предположить, что в разгар борьбы с испанцами Куаутемока обуревали сугубо личные мотивы; очевидно, этот брак был необходим в силу каких-то иных причин. Вернее всего предположить, конечно, получение таким образом легитимного правления. Но вдова Куитлауака была, в свою очередь, одной из жен Мотекусомы II. Следовательно, можно предположить, что у ацтеков вырабатывалась система наследования престола, аналогичная древнеегипетской или инкской: право на власть дается супругу женщины, по линии которой это право и наследуется.

Косвенным доказательством сказанному является, по нашему мнению, и тот факт, что дети дочерей Мотекусомы II (уже после конкисты) носили фамилию и наследовали материальные богатства своего деда по материнской линии (Иштлилшочитль, т. 2, с. 306 – 307).

Следует иметь в виду еще одно немаловажное обстоятельство. Во многих ранних обществах существовал институт двух вождей, из которых один обычно был военным предводителем, другой ведал культовой жизнью общины. Теперь становится ясным, что это парное руководство восходит к мифологической паре прародителей-близнецов. В эпосе киче «Пополь-Вух» имена этих близнецов – Хун-Ахну и Шбаланке. Но второе имя переводится буквально как «Ягуариха-олениха», что намекает на первоначальную женскую сущность этого мифологического персонажа. В этой связи следует обратить внимание на странный, на первый взгляд, титул второго по значению лица в ацтекском государстве (первый – правитель – именовался тлатоани). Этот соправитель назывался си'уакоатль – «женщина-змея». Функции его сводились в основном к наблюдению за исполнением ритуалов. Но о возможностях этого поста свидетельствует деятельность наиболее знаменитого из них – Тлакаелеля. По мнению многих ученых, он был вдохновителем и основателем основной идеологической доктрины ацтекского общества.

Но Си'уакоатль – это одновременно имя одной из важнейших богинь ацтекского пантеона. Она богиня земли, покровительница женщин, умерших при родах, как Тонанцин – она мать человечества, как Коат-ликуэ – мать основного ацтекского божества Унцило-почтли, как Киластли – воспитательница Се Акатль Топильцина после смерти его матери Чимальмат. Иными словами, это полиморфный женский образ, противостоящий мужскому началу. Поэтому, думается, можно задать вопрос: не была ли в начале эта правящая пара двуполой, т.е. вместо мужчины – си'уакоатля – была женщина – жрица этой богини и, возможно, жена тлатоани?

К этому, может быть, следует добавить еще одно соображение. У Диэго Дурана (II, 30 – 32, 37) изложено предание о сестре Унцилопочтли Малинальшочитль. Эта темная история вполне могла являться идеологическим обоснованием для замещения должности си'уакоатля мужчиной вместо женщины.

Сложнее обстояли дела в царском доме Тескоко. Здесь наследование переходило по прямой – от отца к сыну. Но так как, кроме жен, владыки Тескоко имели большое число наложниц (у Несауалпилли их было две тысячи), то ситуация нередко осложнялась. Наложница могла подняться до положения супруги, особенно после рождения сына. Таким образом число соискателей престола могло увеличиваться, что вело (как и на древнем Востоке) к междоусобицам.

Женщины, в частности жены правителей Тескоко, пользовались большей свободой, чем у ацтеков. Об этом свидетельствует, например, история супруги того же Несауалпилли Чальчиуненцин, дочери правителя ацтеков Ашайакатля. Она имела множество любовников и даже украшала свою спальню их скульптурными изображениями. Когда ее измена открылась, был устроен суд, по приговору которого Чальчиуненцин и трое ее уцелевших любовников (обычно она их уничтожала) были казнены. Всего в этом процессе было осуждено около двух тысяч человек из двора царицы за пособничество в ее изменах правителю (в том числе и скульптор, делавший статуи).

Другая история, более романтическая, напоминает нам дворцовые ситуации при японском императорском дворе эпохи Хейан. Любимый сын Несауалпилли Уэшоцинкацин, талантливый поэт и философ, написал сатиру, адресованную любимой наложнице отца, некоей даме из Толлана. Она также была одаренным поэтом и ответила ему стихами. Эта невинная забава была расценена как попытка Уэшоцинкацина добиться благосклонности фаворитки. Состоялся суд, который признал царевича виновным в измене отцу и осудил его на смерть.

В ацтекском обществе женщина в браке сохраняла свое собственное имущество, могла заниматься деловыми операциями с путешествующими купцами и т. д. Благодаря браку со знатной женщиной рядовой ацтек мог изменить свою судьбу. Один общинник стал правителем провинции потому, что он женился на дочери Ицкоатля. С другой стороны, Тлателолько лишился своей независимости из-за пренебрежения его правителя своей законной супругой – сестрой правителя ацтеков Ашайакатля. Подобные примеры можно было бы умножить.

К.Д. Бальмонт в своих путевых очерках писал о Мексике: «Страна обманутая, преданная, проданная, побежденная предсказанием, гением, женщиной и конем…» Действительно, в завоевании испанцами Мексики индейская девушка Малиналли, известная под испанизированным именем Марины, сыграла особую и заметную роль. Она родилась в семье знатного вождя в области Табаско, была продана в рабство и после ряда событий попала к Кортесу. Очень одаренная лингвистическими способностями, умная и хитрая девушка скоро стала незаменимой переводчицей и подругой этого испанского конкистадора. Ее деятельность при сокрушении ацтекского государства трудно переоценить. Участник завоевания Берналь Диас дель Кастильо так характеризовал Марину: «…и была она нам верным товарищем во всех войнах и походах, настоящим божьим подарком в нашем тяжелом деле; многое удалось нам совершить только при ее помощи. Понятно, что она имела громадное влияние, самое громадное во всей Новой Испании, и с индейцами могла делать что хотела».

Следует, может быть, обратить внимание на то, что Мотекусома, а за ним и все другие ацтеки, называли Кортеса Малинче – «владыка Марины», т. е. опять-таки опосредованно через приближенную женщину.

Яркая личность Марины оставила в памяти мексиканского народа глубокий след. О ней слагались и, может быть, слагаются сейчас множество народных баллад, песен, легенд, в которых она рисуется героической женщиной. Примечательно, что в ритуальном танце о завоевании индейцев михе Южной Мексики Марина всегда сопровождает не Кортеса, а Мотекусому. Так индианка в народном сознании перешла на сторону индейского властителя. Но, с другой стороны, в политическом языке современной Мексики широко распространен термин «ма-линчизм», означающий «предательство национальных интересов».

В статье «Донья Марина» попытаемся в несколько беллетризованной форме проследить некоторые этапы жизни этой незаурядной индейской женщины.

 

Донья Марина

 

1

Солнце уже заметно клонилось к западу. Его горячие лучи пронизывали зелень молодого сада, ложились яркими пятнами на темную одежду кипарисов, окружавших плотной стеной восточную границу имения. Деловито гудели и жужжали различные насекомые. Вдалеке пела какая-то птица – чачалака?

Как быстро пролетает жизнь!

Пожилая, но еще красивая индианка сидела на удобном испанском кресле подле окна, выходившего в сад. О ее возрасте свидетельствовала лишь морщинистая кожа на руках, украшенных золотыми перстнями, да узкая серебряная прядка в иссиня-черных косах. Женщина вздохнула и печально покачала головой. Да, ее жизнь прошла! Сын, когда-то такой дорогой ее сердцу, отдалился от матери, стал чужим. О мужьях ей не хотелось даже вспоминать!

 

2

Кажется, совсем недавно она была девочкой, а сейчас уже старуха! Да, старуха! Все кончено, осталось лишь покорно ждать смерти… А как весело, беззаботно и радостно начиналась, чудилось – только что, ее жизнь!

Перед доньей Мариной возникла пестрая ткань воспоминаний, то приятных и сладостных, то невыносимо горьких…

…Вот она маленькой девочкой бегает по внутреннему дворику отцовского дома, увертываясь от ласковых отцовских рук. Он, смеясь, делает вид, что хочет, но никак не может поймать дочку. Ярко сияет в небе утреннее солнце, радостно щебечут птицы. Внутри дома мать хлопочет вместе с рабынями над утренней едой, время от времени с улыбкой поглядывая на отца с дочкой.

Мать! Марина давно ее простила, но ссадинка, а может быть, и шрам, остались в душе навсегда, и они сойдут с нею в могилу.

Затуманенным взором старая женщина смотрит в окно. Теперешнее ее владение – асьенда, как это величают новые владыки испанцы, – находится совсем неподалеку от тех мест, где она родилась, но все уже выглядит иначе… Да, все неузнаваемо переменилось, кажется, даже солнце… А ведь родной город Пайнала буквально в двух шагах отсюда…

Пайнала! Горячо любимый и страстно ею же проклинаемый город. Город, где она потеряла отца, а мать, родная мать, продала ее в рабство… «Будь ты проклят, Пайнала, да исчезни ты с лица земли!» – часто повторяла в свое время Марина.

Девочка получила свое имя – Се Малиналли – по дню, в который она родилась. Этот двенадцатый день ацтекского календаря был посвящен богине Тласоль-теотль, повелительнице плодородной земли и любви, очистительнице людей от грехов. Хотя верховным владыкой дней малиналли был Патекатль, бог опьяняющего напитка октли, влияние богини Тласольтеотль обещало новорожденной удачу в любви, богатство и забвение прегрешений. Так, вероятно, размышлял отец, нарекая ее, после разговора с жрецом…

Увы! Отец внезапно умер, едва девочке исполнилось два года, мать вскоре вышла замуж, и через год в доме появился крепкий горластый крепыш. Малиналли с удовольствием понянчила бы маленького братца, но отчим и мать не позволяли ей этого. Более того, узнав, что Малиналли является законной наследницей и дома, и всего имущества, оставшегося после ее отца, мать возненавидела девочку. Она хотела, чтобы все досталось ее любимому сыночку. Ей помог случай. У одной из рабынь умерла двухлетняя дочь, ровесница Малиналли. Приказав рабыне молчать, мать оплакала маленький трупик и устроила пышные похороны девочки. «Умерла моя ненаглядная, – голосила громко мать, незаметно вглядываясь в лица соседей через спущенные пряди волос. – Так неожиданно она нас покинула!» Ей вторил испуганный малыш. Отчим, то ли не знавший истинного положения дел, то ли притворявшийся, что не знает, молча курил сигару за сигарой, сидя на корточках в углу двора.

А Малиналли, запертая в амбаре для кукурузных початков в дальнем конце огорода, ничего не понимала и только по временам горько и тихо всхлипывала. Ей было страшно: вдруг в амбаре появятся крысы и начнут грызть ее вместо початка…

Потом ночью мать продала Малиналли торговцам из Шикаланко. Ее устраивало, что их торговый караван ранним утром покидал Пайналу. Девочку закутали в грубую ткань, как сверток обычного груза, и небрежно бросили в лодку. Опоенная настоем сонной травы, Малиналли была в каком-то отупении и не издала ни крика, ни стона. Может быть, это и спасло ее. Отчаявшаяся мать, вероятно, задушила бы девочку.

Через месяц торговцы продали девочку правителю области в Табаско – и продали выгодно. Малиналли, к ее удивлению, легко прижилась в большом шумном доме, наполненном рабынями, женами и детьми. К ней относились хорошо: вдоволь кормили и никогда не били. За несколько лет маленькая девочка расцвела и превратилась в рослую красивую девушку. Ее берегли, может быть, сохраняли для правителя или для подарка. Она овладела языком здешних жителей – одним из наречий майя, – но не забывала и родной, бесконечно милый ей науатль.

Однажды весной распространился слух, что на море плавают какие-то большие лодки с привязанными сверху белыми облаками. Все это было удивительно, и Малиналли захотелось посмотреть на них. Но уйти из поселения она не смела. А слухи становились все чудеснее. Говорились, что с этих лодок высаживались на берег рослые белокожие люди, волосы, которым у обычных людей место на головах, у них росли на подбородках. И шлемы у них были не деревянные, а из блестящего и очень прочного камня. Кроме странных копьеметалок у пришедших с моря были еще толстые длинные трубы, изрыгавшие огонь, и тяжелые, больно ранившие воинов камешки. Малиналли уже давно ждала, что в Табаско появятся отряды могучего повелителя из Озерного края, что на севере, но это были не ацтеки, а совсем другие существа, может быть, даже боги? Потом эти странные люди уплыли назад, в свою страну. Жрецы спорили: одни считали их спутниками великого бога Кукумиаца-Кукулькана, вновь явившегося в свою страну, другие – посланцами грозного Тескатлипоки.

 

3

Ждать пришлось недолго. Чужеземцы появились снова. Опять приплыли большие лодки, называвшиеся, как потом узнала девушка, кораблями, каравеллами. Снова была битва индейцев с пришельцами, закончившаяся их победой. И здесь круто переломилась в очередной раз судьба девушки Малиналли.

В числе других двадцати рабынь ее отвели во вражеский лагерь как подарок победителям. Со смехом и грубыми шутками чужеземцы хватали девушек за плечи, за руки, прижимали к себе. Малиналли с ужасом глядела на их разгоряченные бородатые лица. Но неожиданно шум утих, все расступились. Перед Малиналли оказался невысокий, стройный, чернобородый человек в шляпе с пером и золотой цепью на груди. Он показал рукой на девушку и что-то кратко произнес. Только через долгое время она поняла значение этой испанской фразы: «Ко мне в палатку». Тогда она решила, что предводитель (а она сразу почувствовала – это вождь, владыка!) собирается принести ее в жертву своим странным богам. Это был Эрнандо Кортес.

Все случилось иначе. Худой, в мешковатом одеянии, с изможденным лихорадкой лицом с круглой лысинкой на голове человек покропил ее водой, долго что-то бормотал, а под конец протянул ей большой блестящий крест и знаками показал: приложись к нему. Стоявший рядом похожий на индейца испанец объяснил ей на ломаном языке майя, что к этому кресту надо приложиться губами, это их главный бог. А когда девушка послушалась, этот же человек сказал, что теперь и навсегда ее имя будет Марина, а ее крестный отец – он, Херонимо Агилар, проживший несколько лет в плену у ее соотечественников… Ее хозяином будет их предводитель дон Эрнандо Кортес, это его палатка. Ему надо во всем повиноваться.

По-братски облобызав новую сестру во Христе, Агилар и белый жрец ушли, Марина, оглядевшись, села в углу. Ее живой и острый ум сразу же схватил основное: раз над ней произвели обряд крещения (совсем как у них, индейцев, над младенцами), значит, включили в свой круг. Это хорошо, не принесут в жертву и не съедят! Очень хорошо, что она попала в служанки к самому предводителю, надо ему понравиться, очевидно, ее судьба быть наложницей если не у правителя майя, то у этого чернобородого… Неприятна только их привычка крепко прижимать свои слюнявые губы и колючие бороды к ее рту. Зачем они это делают?

 

4

Прошло несколько недель. Марина полностью освоилась с жизнью бродячего войска чужеземцев. Она стала необходима Кортесу не только как служанка и любовница, но и как прекрасный переводчик. Агилар с грехом пополам переводил на испанский с майя, но, когда прибыли первые послы Мотекусомы, говорившие на науатль, он оказался совершенно беспомощен. Вот здесь-то и проявился один из талантов Малиналли-Марины – умение быстро овладевать любым языком. Она уже прилично понимала испанский, но говорить на нем еще не решалась. Переговоры же с посланцами владыки Теночтитлана происходили так. За креслом, в котором сидел Кортес, стояли Агилар и Марина. Выслушав длинные и цветастые речи ацтекских послов, Малиналли быстро и кратко передавала их на майя Агилару. Испанский солдат, в свою очередь, переводил фразу Кортесу. Марина видела, что ее повелителю не нравится такая долгая процедура, но пока она ничего не могла сделать. Иногда ей удавалось вставить в свою майяскую речь испанское слово; это радовало Агилара и забавляло Кортеса, он с улыбкой всякий раз поглядывал на нее.

А по ночам Марина служила военачальнику иначе: своим юным гибким смуглым телом. Оба были охвачены молодой страстью. Теперь поцелуи Кортеса волновали и зажигали ее, она чувствовала тонкость этих новых чужеземных ласк. А когда он касался губами сосков ее начинавшей расцветать груди, Марина задыхалась от непонятных ей чувств: то ли от стыда, то ли от блаженства будущего материнства.

Заглядывавшийся первоначально на нее красивый рыцарь – Алонсо Эрнандес Пуэртокарреро, поняв произошедшее, перестал докучать девушке. Может быть, не желая ссориться с предводителем из-за какой-то пленницы, когда они, испанцы, со всех сторон окружены врагами.

Теперь Марина все время ходила в белоснежных одеждах; две индианки стирали белье ее и Кортеса. Каким-то образом эти девушки узнали, что у Кортеса есть жена, оставшаяся на Кубе. Новость эта ее ничуть не взволновала; она объявила им, улыбаясь, что у такого великого военачальника, как ее возлюбленный, и должно быть много жен и наложниц. Но внутренне она верила, что Кортесу теперь не нужна никакая женщина, кроме нее.

И Марину и других индейцев поражала страсть белых чужеземцев к золоту. Второе посольство от Мотекусомы к Кортесу доставило в дар пришельцам изображение солнечного диска из золота величиной с колесо повозки. Второй диск, серебряный, еще больших размеров, изображал луну с длинными лучами. Кроме того, было еще множество золотых фигурок и ожерелий. Восторг чужеземцев был неописуем, они ликовали и бесновались. Видя открытое недоумение на лицах послов, Кортес вынужден был объяснить происходящее. Он сказал, что испанцы страдают болезнью сердца, излечить которую может только чистое золото.

Испанский предводитель заявил, что должен увидеть великого Мотекусому, он, Кортес, послан своим повелителем, императором, сюда именно с такой целью. Послы старались вежливо отклонить его от этого намерения, но Кортес был непреклонен. Оставив корабли и основав на побережье город Веракрус, испанский отряд двинулся в глубь страны.

 

5

– Что будет ужинать госпояса?

Тоненькая девушка – служанка, оторвавшая ее от воспоминаний, смотрела на Марину с почтением и страхом. О ее госпоже среди народа ходили странные слухи: ее считали колдуньей.

В отсутствие приезжих европейцев Марина оставалась верна своим индейским вкусам. Она приказала подать ей пару свежих кукурузных лепешек и ножку индюка с острым перечным соусом. Вино в ее доме держалось только для заезжих испанских гостей. Сама она не любила ни привозных виноградных вин, ни исконного индейского напитка октли из перебродившего сока агавы.

Быстро поев, Марина прошла в спальню и улеглась в постель, устроенную по испанскому образцу: две ступеньки сбоку, балдахин с перьями по углам, мягкая перина. Марина терпеть ее не могла, но приходилось хотя бы в этом уступать. Разве могла индейская принцесса, как называл ее родной народ, спать на циновке, как простая общинница? Нет, невозможно! Слуги сразу же разнесли бы по округе такую странную новость.

Остро запахли за открытым окном освеженные ночной прохладой цветы.

Сон не шел, и она снова начала перебирать пестрые нити воспоминаний.

…Семпоала, столица народа тотонаков, недавно попавших под иго ацтеков, – вот куда пришел сначала испанский отряд. Ацтеков, завоевателей Теночтитлана, здесь ненавидели, и поэтому не удивительно, что тото-наки приняли испанцев дружелюбно, в тайной надежде на избавление. Кортес быстро понял, что он может извлечь из этой вражды, и приказал не обижать обитателей Семпоалы. Солдаты ворчали, но повиновались, а благодарные жители нанесли чужеземцам столько съестных припасов, что кое-кто из солдат заболел от обжорства. У себя, в Кастилии, они часто жили впроголодь.

Через несколько дней в тотонакскую столицу прибыло шесть новых посланцев Мотекусомы. Они надменно прошли мимо испанцев, словно не видя их. Толстый касик, правитель Семопоалы, трясся от страха, когда вымолил аудиенцию у испанского военачальника. «Они очень разгневаны, – бормотал он, – и угрожают жестокими казнями. А мы ведь исправно платим владыке Теночтитлана дань. Послы обвиняют нас в желании отделиться, вернуть самостоятельность…»

– А почему бы вам и не сделать этого? – спросил невинно Кортес. – Если вам ацтекское бремя ненавистно?

– Кто защитит нас от беспощадных воинов Мотекусомы? – отвечал касик. – Они непобедимы! И сейчас послы укоряют нас, что мы впустили в Семпоалу чужеземцев, то есть вас. Они требуют от нас двадцать крепких юношей и столько же непорочных красивых девушек, чтобы принести их в жертву на алтарях Теночтитлана!

– Этого нельзя допустить! – возмутился Кортес. – Человеческие жертвоприношения – мерзость пред лицом истинного Господа. Не посылай их в Теночтитлан, не губи невинных!

– Как ты решаешься говорить такое? – простонал правитель Семпоалы. – Разве ты можешь защитить нас от гнева Мотекусомы, ты и твои бородатые?

– Да, я сделаю это, клянусь святыми ранами Христовыми! – воскликнул Кортес. – Сумей и ты показать свою храбрость. Схвати этих наглых посланцев и накажи их как следует! Только так можно избавиться от гнусного рабства, которое наложили на вас ацтеки.

Потрясенный гневом бледнолицего военачальника и надеясь на его помощь, касик воодушевился и приказал привязать ацтекских вельмож, к столбам пыток, а охрану не поставил. Кортес ночью послал Марину с двумя солдатами освободить незадачливых посланцев. Их привели к Кортесу, и он рассыпался в извинениях: испанцы ничего не знали о такой дерзости тотонаков, как только ему стало известно об этом, он постарался избавить их от унижения. Обласкав посланцев Мотекусомы и заверив их в своей дружбе, Кортес выпроводил их тайком из лагеря.

 

6

Марине не спалось. Она ворочалась с боку на бок, откидывала богато расшитое одеяло, снова укутывалась в него, но все было напрасно – сон никак не шел. И вновь текла извилистая цепь воспоминаний.

Кортес и его офицеры хорошо понимали, что успех похода зависит от веры всех солдат в конечную победу. А для этого надо изгнать у них даже мысль о возвращении на Кубу, т.е. уничтожить корабли. Это и было сделано, благодаря преданности лоцманов. Суда были посажены на мели, а все ценное – снято. Ветры и волны быстро справились с оставленными на мели кораблями.

Марина к этому времени уже полностью освоилась с обстановкой. С офицерами она особо не сближалась – не получалось. Ближе всего, кроме Агилара, она сошлась с одним веселым молодым солдатом. Имя у него было сложное и длинное: Берналь Диас дель Кастильо. И солдат и Марина часто хохотали, когда он в очередной раз пытался объяснить девушке значение своей фамилии. Но попутно Марина все больше овладевала тонкостями кастильского наречия – коварного своей кажущейся легкостью в начале изучения.

В августе 1519 г. небольшая армия Кортеса, хорошо отдохнувшая и снабженная веем необходимым, выступила из Семпоалы. Впереди был нелегкий путь к Теночтитлану. Правда, тотонаки предоставили в распоряжение испанского военачальника тысячу триста воинов и тысячу носильщиков, чтобы тащить пушки и груз, но все равно дорога оказалась трудной. Она все время шла в гору. Первоначально испанцам было даже жарко, но скоро тропики остались позади, начались крутые горные перевалы, где холодный ветер чуть не сбивал с ног. На смену богатой красками растительности пришла скудная зелень высокогорья.

Если испанцы мерзли, то тотонаки – дети щедрого солнцем юга – просто гибли десятками. Страдала от холода и Марина, хотя Кортес приказал прислужницам укутывать молодую женщину в теплые накидки.

В это время начальник уделял Марине мало внимания, зато около нее стал снова появляться, как бы невзначай, Алонсо Пуэртокарреро. Этому рыцарю и досталась по первоначальному жребию Малиналли. Так, по крайней мере, об этом рассказал ей друг Берналь.

Перевалив через высшую точку горной цепи, войско оказалось в обширной плодородной долине. Здесь было теплее, всюду виднелись обработанные поля, окруженные живыми изгородями агавы. Испанцы вступили на земли Тлашкалы. Это было небольшое независимое от ацтеков государство, годами воевавшее с ними. Кортес надеялся пройти здесь без сражений и послал заранее правителям Тлашкалы четырех тото-наков с предложением мира.

И сразу начались неожиданности.

Послы не возвращались. Потеряв терпение, испанцы двинулись вперед. Скоро их передовой отряд наткнулся на огромную каменную стену высотой почти в три метра. В ней был всего один проход, который легко простреливался. Тянулась эта стена на многие сотни метров и упиралась по краям в крутые неприступные горные отроги.

Но укрепление это оказалось неохраняемым. Испанцы спокойно прошли через него и только спустя некоторое время наткнулись на небольшой индейский отряд, человек в тридцать. После короткой, но жаркой стычки тлашкаланцы отступили, а испанцы устроились на отдых у берега чистого ручья. Здесь Марина впервые увидела странный обычай своих новых владык. Они мазали раны жиром, вытопленным из трупа убитого индейца. Этим же средством они пользовали и раненых лошадей. Лишь через несколько дней один пожилой солдат, по имени Хуан, охотно беседовавший с Мариной, объяснил ей, что испанцы делали это по необходимости, за отсутствием оливкового масла.

А на следующее утро завоеватели попали в ловушку. Разгоряченные боем, они незаметно для себя втянулись в узкое ущелье, где конница не могла развернуться, да и артиллерию применить было трудно. А там, за поворотом, их ожидала целая армия индейцев – тридцать тысяч. Во главе ее стоял Шикотенкатль – сын одного из главных правителей Тлашкалы.

Марина находилась в обозе, позади атакующих. Она не выдержала, отбежала в сторону, вскарабкалась, как дикая кошка-оселот, на ближайший утес и обмерла: так беззащитна показалась ей стайка ее новых хозяев против индейских полчищ. Впервые в жизни у нее защемило сердце.

В лучах утреннего солнца переливались разноцветные перья, украшавшие индейских воинов, их оружие, бесчисленные копья и дротики с остриями из обсидиана, боевые штандарты с изображениями золотого орла или белой цапли, стоящей на скале. Лица участвующих в сражении были расписаны белыми и желтыми полосами, боевой раскраской.

По приказанию Кортеса испанцы начали пробиваться из теснин на равнину. С огромным напряжением сил это им удалось. И сразу положение изменилось. Скученность тлашкаланцев оказала им плохую услугу, плотные ряды их воинов представляли хорошую цель для артиллерии. Каждый залп вырывал из строя десятки жертв. А когда дело доходило до рукопашной схватки, дрались лишь передние ряды, остальная масса, беспорядочно наседая, только мешала своим.

После ожесточенного часового сражения индейцы отошли в полном порядке. Кортес ждал предложения о мире, но его не было. Тогда он сам послал второе посольство, где требовал, чтобы испанцев пропустили через Тлашкалу. Ответ Шикотенкатля был краток, но выразителен:

– Чужеземцы могут идти, когда вздумают… Но мир с ними мы заключим после того, как их мясо будет отделено от костей, а кровь их сердец насытит наших богов!

Когда Марина переводила эти слова Кортесу, она ожидала взрыва гнева. Но предводитель войска умел сдерживать себя когда нужно. Он лишь усмехнулся и отпустил послов. А нескольких пленных приказал одарить цветным бисером и отпустить, предварительно растолковав им, что испанцы им не враги, а братья.

Время шло. Были еще две безрезультатные стычки, становилось труднее с продовольствием. Все окрестные индюки и щенята были съедены, а вылазки за едой обходились дорого. У испанцев погибло пятьдесят пять человек от ран и болезней, остальные едва стояли на ногах. Сам Кортес заболел опасной лихорадкой. Он настолько ослаб, что с трудом держался в седле. Попытки Марины полечить его травами успеха не приносили. Болел лихорадкой и патер Ольмедо. Ему лекарства его новой духовной дочери помогли.

Неожиданно в испанский лагерь явилась группа индейцев с подарками. Их встретили радушно. И только одна Марина, только она смогла понять и растолковать Кортесу, что это разведчики Шикотенкатля, подосланные разузнать силы врагов. Когда их как следует допросили, так и оказалось: назавтра тлашкаланцы собирались штурмовать испанский лагерь.

По приказанию Кортеса всем этим разведчикам отрубили руки и отослали назад.

Марина улыбнулась в темноте, вспомнив, что тогда и Кортес и все его солдаты считали положение безнадежным. Только она ободряла своего владыку и возлюбленного. И действительно – произошло чудо. На утро перед форпостами испанцев появились не разъяренные воины, а толпы носильщиков со свежими съестными припасами. А за ними явился и сам Шкотекатль с предложением мира и дружбы. Это был высокий широкоплечий воин лет тридцати пяти с гордой осанкой и лицом, покрытым боевыми рубцами. Он откровенно объявил, что правители Тлашкалы и он сам считают себя побежденными, а дальнейшее сопротивление – бессмысленным. Война была начата потому, что они приняли Кортеса за друга Мотекусо-мы. Если же верно, что он, Кортес, помогает народам, порабощенным ацтеками, то в лице тлашкаланцев он найдет стойких помощников и верных друзей.

Велика была радость Кортеса. Он не только одержал неожиданную победу, но и приобрел новых сильных союзников! Внешне, однако, он был суров и строг, как и подобает победителю. По его указанию испанцы тоже не высказали охватившей их бурной радости. Они приняли как должное изъявление покорности и щедрые подношения съестных припасов, в которых так нуждались.

Вспоминая эти радостные часы, Марина наконец незаметно уснула.

 

7

Утром донью Марину ожидала радость – приехала ее внучка. Хотя девочка была нинья бастарда – незаконная дочь дона Мартина, прижитая им от индейской служанки, Марина ее очень любила. Девочка в белом кисейном платьице напоминала ей о детстве.

Первая половина дня прошла в возне с внучкой, разговорах со скромной Хосефиной, матерью Хуаниты. После обеда и краткого отдыха все перешли в гостиную. Девочка в сотый раз принялась рассматривать диковинные вещи, собранные в этой чудесной комнате. Трогать их Хуанита не трогала; заложив за спину тоненькие смуглые ручки, она долго и пристально изучала, какую-нибудь фарфоровую вазу, стоявшую на поставце около окна. Это занятие никогда не надоедало. Марина же в это время расспрашивала Хосефину о хозяйственных делах асьенды, где жили ее гости.

Сегодня Хуанита вдруг обратила внимание на большой поясной портрет Эрнандо Кортеса, висевший в простенке.

– Донья Марина, а это кто? Ваш родственник? – спросила она своим звонким голоском.

Лицо Марины слегка затуманилось. Как ей хотелось ответить: «Дорогая моя, это не мой родственник, а твой. Это твой родной дедушка!» Но сказать так было нельзя. И старая женщина, переглянувшись с Хосефиной, ответила подобающим образом:

– Нет, малышка, это не мой родственник, это маркиз дель Валье, дон Эрнандо Кортес, победитель великого Мотекусомы!

Девочка некоторое время изучала лицо на портрете, а потом повернулась к взрослым и сказала задумчиво:

– Маркиз похож на Христа в нашей церкви, только лицо у него более важное и суровое…

Марина не могла сдержать улыбки, а мать прикрикнула на Хуаниту, чтобы она больше не болтала глупостей.

Но гости вскоре уехали, и старая женщина снова осталась наедине со своими воспоминаниями. Она оставила бы Хуаниту у себя насовсем, но понимала: нельзя, девочка может затосковать, заболеть. А держать еще и Хосефину около себя ей не позволяла гордость.

Прошел вечер. Донья Марина уселась в кресло у окна – спать не хотелось – и снова начала перебирать четки воспоминаний. Странно устроена человеческая память! Она выхватывает из прошлого отдельные картины, иногда ослепительно яркие, до боли. А другие события словно проваливаются в небытие, о них ничего не помнишь! Что было после отдыха в Тлашкале?

Чолула! Да, западня в Чолуле!

Чолула была древним священным городом всего мексиканского нагорья и одновременно важным опорным пунктом ацтеков при их долговременных войнах с Тлашкалой. В городе Кецалькоатля, как именовали иногда Чолулу, стоял сильный ацтекский гарнизон. Туда часто приходили паломники, чтобы получить благодать доброго божества.

После отдыха в Тлашкале, где Кортес наконец избавился от лихорадки, мучившей его, испанцы выступили в поход. Их сопровождало теперь шесть тысяч отборных тлашкаланских воинов. Они горели нетерпением сразиться со своими заклятыми врагами – ацтеками.

Когда колонна завоевателей тронулась в путь, их внимание привлек величественный вулкан слева. Сперва он только дымил, но потом началось извержение: из жерла поднималось сверкающее пламя и извергались потоки лавы.

Кортес спросил через Марину у тлашкаланского проводника, что это за гора и как ее называют местные жители.

– Попокатепетль – «Дымящаяся гора», – отвечал спрошенный. – Он супруг вон той горы – Истаксиу-атль – «Белой женщины». Она сейчас спит. – И он показал на горный массив справа.

Действительно, силуэт кряжа напоминал фигуру лежащей женщины под белоснежным покрывалом.

К предводителю приблизился один из рыцарей, Диего де Ордас, и попросил у Кортеса разрешения взойти на вулкан, чтобы поближе рассмотреть это чудо природы. Получив разрешение, Ордас взял двух солдат и предложил нескольким знатным индейцам из близлежащего города сопровождать его. Марина очень хотела пойти с ними, она ведь была уроженкой равнинных краев, горы ее притягивали, но ей не позволили.

Индейцы, сопровождавшие Ордаса, остановились на полпути, у храма богов этой горы – они боялись их гнева, – а трое испанцев продолжали карабкаться вверх. Началось новое извержение, земля затряслась, полетели из жерла камни, и им пришлось подождать. Когда же стало потише, Ордас и его спутники добрались до самой вершины; в ней была очень крутая, громадная пропасть, над которой курились удушливые испарения. Зато вид с вершины вознаградил восходивших за все трудности: перед ними как на ладони лежали долины и взгорья, а далеко впереди виднелись пирамиды среди озера – это была столица ацтеков Теночтитлан! С этих пирамид высоко в воздух поднимались струйки жертвенного дыма.

 

8

Чолула поразила пришельцев многим. Во-первых, это был величественный храм благодетельного бога Кецалькоатля, воздвигнутый, как думали испанцы, на огромном холме. Каково же было удивление Кортеса, когда он узнал от тлашкаланцев, что в действительности это не природный холм, а гигантская пирамида, выстроенная многими поколениями. Во-вторых, поражали своей образцовой чистотой широкие улицы. Такого испанцы не видывали и на своей родине. По самым скромным подсчетам, в Чолуле было не менее двадцати тысяч домов.

Толстый тотонакский вождь, подходя к Чолуле, кряхтел, ежился и хватался за амулеты, висевшие на груди.

– Впереди нас ждет смерть! – говорил он вполголоса Марине. – Я это чувствую!

– Нет, Бог христиан с нами, он нас спасет! – возразила ему Марина.

– Ты веришь в чужеземных богов? – изумился то-тонак и покачал головой.

– Да, верую!

Теперь, вспоминая этот давний разговор, старая женщина задумалась: действительно ли она тогда верила во всемогущество Иисуса Христа? Пожалуй, все-таки нет; она интуитивно верила в силу Кортеса, его невиданного оружия и в свирепую преданность тлашкаланцев. Полное осознание христианской религии пришло к ней позднее, уже после падения Теночтитла-на и разгрома ацтеков.

Поначалу все было хорошо. Кортес по просьбе касиков Чолулы оставил воинов из Тлашкалы на бивуаке вне города, чтобы не усиливать старой вражды. Были доставлены съестные припасы. Пришедшие отдыхали. Но через несколько дней положение дел изменилось к худшему.

Прибыло новое посольство от Мотекусомы, но уже без даров. Послы объявили, что правитель ацтеков не желает прихода испанцев в столицу, потому что в Теночтитлане сейчас мало съестных припасов. Ацтеки на этот раз держались гордо и независимо; куда исчезла их былая вежливость и любезность?

И ведь это она, Марина, вновь почувствовала что-то недоброе! Она шепнула Кортесу, что надо было бы послать двух-трех тотонаков посмотреть, что делается в городе. Вернувшиеся соглядатаи сообщили, что на многих улицах Чолулы устроены завалы и скрытые рвы-ловушки с воткнутыми на дне острыми кольями. Снаружи эти рвы замаскированы землей и досками. На крышах зданий заготовлены кучи метательных камней. Более того, было замечено, что женщины и дети спешно покидают город. Кортесу и его офицерам стало ясно, что на испанцев готовится нападение. Но когда и как?

И здесь опять помогла Марина. Или судьба помогла ей и испанцам? Пожилая индианка, плененная красотой, молодостью и богатством девушки-пленницы, решила женить на ней своего младшего сына, а муж ее был важной персоной – начальником одного из городских кварталов. Она по секрету сообщила Марине, что скоро все испанцы и их союзники будут истреблены по приказу Мотекусомы. «Перебирайся ко мне, и ты останешься в живых», – говорила старуха. Марина сделала вид, что она очень рада такому предложению, и даже стала собирать свои пожитки. Сейчас она, к сожалению, не может пока уйти. Пусть старуха остается до ночи в лагере, тогда они окончательно соберут все и ускользнут. Индианка согласилась, а девушка, делая вид, что укладывается, постепенно выпытала все, что та знала.

Оказалось, что уже три дня идет подготовка к нападению и истреблению чужеземцев, что под городом стоит наготове большое ацтекское войско… Напасть на испанцев предполагалось во время их ухода из Чолулы.

Марина под каким-то предлогом отлучилась от собеседницы и побежала к Кортесу. Тот велел привести старуху и узнал от нее еще немало ценных сведений. Так прошла эта томительная ночь, потому что всех солдат подняли по тревоге, а Кортес совещался со своими офицерами. Ждали нападения ночью, но оно не произошло.

Утром в испанский лагерь пришло огромное число индейцев, часть под видом носильщиков, часть как вспомогательные войска для дальнейшего похода. Военачальники Чолулы полагали, что чужеземцы крепко сидят в западне и что чем больше будет воинов, тем лучше. Но стоявшие на страже у ворот испанские солдаты отнимали у входивших оружие. Ошеломленные чолульцы толпились беспорядочно у ворот. Сам Кортес с охраной находился в глубине двора, верхом на коне. Рядом с ним была и Марина.

Когда во двор вошли жрецы и правители Чолулы, Кортес кратко сказал им, что он все знает о заговоре, наказание за это злоумышление – смерть. Они попытались оправдаться, но это не помогло. Кортес подал знак, и грянул залп, за ним второй, третий… Пушки били в упор, индейцы падали сотнями. Те, кого пощадили пули, пали от испанских стальных мечей. Подоспевшие со своей стоянки тлашкаланцы тоже не миловали старинных недругов. В этой бойне погибло около трех тысяч жителей Чолулы.

Марина смотрела на кровопролитие спокойным взором – войны между индейскими племенами она видела с детства. А здесь она чувствовала впервые, что в этой победе испанцев есть и ее доля. Так, между прочим, считали и сами чужеземцы, они хвалили ее и одаривали всякими мелочами.

После разгрома чолульцев через неделю испанское войско снова тронулось в путь к близкому уже Теночтитлану.

 

9

Марина хорошо помнила первую встречу Кортеса и Мотекусомы, это была и ее первая встреча с ацтекским властелином.

Теночтитлан был неприступен. Огромный город расположился среди обширного озера Тескоко на нескольких островах. С сушей он соединялся тремя длинными дамбами, тянувшимися с севера на юг и с запада на восток на несколько верст. В случае опасности связь с сушей могла быть сразу прекращена: эти дамбы прерывались подъемными мостами. Убрать их не составляло особого труда, и столица становилась неприступной.

Испанцы немного почистились перед встречей, Кортес особенно настаивал, чтобы блестели железные шлемы и панцири. Выстроившись, как на параде, конкистадоры молча ждали у входа в город появления великого Мотекусомы. Их окружали плотные толпы жителей Теночтитлана, жаждавшие участвовать в таком замечательном событии.

Показалось шествие. Впереди шли три важных сановника с золотыми жезлами в руках. За ними двигался паланкин, отделанный полированными золотыми пластинками, сверкавшими на солнце. Его несли, осторожно ступая, ацтекские вельможи. Над паланкином высился сделанный из разноцветных перьев балдахин, богато украшенный золотом и драгоценными камнями. Завидев испанцев, Мотекусома сделал знак остановиться. Он сошел на землю, при этом окружавшие его сановники поддерживали властелина под руки. Никто не мог глядеть ему прямо в лицо; у всей свиты головы были склонены, глаза потуплены.

Марина жадно смотрела на медленно приближавшегося Мотекусому.

Наконец-то исполнилась ее мечта – быть вблизи правителя Мексики. С ее рабской юности это желание жгло ее непрестанно. Зачем и что дальше – об этом не думалось.

Когда Мотекусома покинул паланкин, Кортес соскочил с лошади и в сопровождении Марины двинулся ему навстречу.

Мотекусома был высокий сорокапятилетний мужчина худощавого телосложения с длинными черными волосами и реденькой бородкой. Двигался и говорил он медленно, как бы спросонья. Глядя на него, трудно было предположить, что это отважный воин и удачливый полководец.

Беседа была короткой. После учтивых приветствий, переведенных Мариной, Кортес извлек из надушенного мускусом платка ожерелье из граненого венецианского стекла и возложил его на Мотекусому. Затем испанский военачальник хотел было обнять одариваемого, но ацтекский вельможа учтиво, но твердо воспрепятствовал этому. Никто не смел касаться священной для всех ацтеков особы правителя.

На этом, после еще нескольких любезных слов, первое свидание закончилось. Мотекусома отправился в свою резиденцию, а испанцы – в отведенный им для постоя громадный дворец покойного отца Мотекусомы Ашайакатля. Это был целый комплекс каменных одноэтажных строений; лишь в центре стояло двухэтажное здание. У входа во дворец гостей уже поджидал сам владыка Теночтитлана. Он повесил на шею Кортеса великолепное золотое ожерелье – каждое звено его изображало рака – и сказал:

– Этот дворец принадлежит вам, Малинцин, и вашим братьям. Чувствуйте себя здесь как дома. Желаю вам хорошо отдохнуть, а затем я снова посещу вас!

Марина зарделась, сердце ее тяжело забилось. Ацтекский правитель назвал Кортеса «Малинцин», что означало «Повелитель Марины». И, значит, сам Мотекусома замечает ее, признает ее как неотъемлемую часть испанского военачальника. Вот чего она добивалась! Или не она: ее вела судьба и великая богиня Шочикецаль, она же Пресвятая Дева Мария!

 

10

Воспоминания всегда прихотливы. Марина ярко, как будто вчерашний приезд внучки, помнила первый день пребывания в Теночтитлане, радостные лица испанских солдат, озабоченное и почему-то грустное лицо Мотекусомы. А вот дальнейшие события: долгие переговоры Кортеса с ацтекским правителем (все через нее!), пленение Мотекусомы, возмущение жителей Теночтитлана, кровавые бои на улицах, смерть ацтекского владыки, – все это не оставило особых следов в ее памяти. Самое же странное, она почти не помнила, как был взят в плен последний повелитель ацтеков Куаутемок, племянник Мотекусомы. А ведь это означало конец Теночтитлана и завоевание испанцами Мексики! И она присутствовала при этом, но что-то, очевидно, мешало ей в этот торжественный день. Может быть, гордое обращение с ней супруги Куаутемока, той, которая потом при новых властителях стала именоваться доньей Исабель Мотекусомой? Ах, эти напыщенные глупые жены, дочери и племянницы прежней индейской знати… Как легко они отказывались от веры своих предков, крестились и выходили замуж за «бородатых бледнолицых варваров»! И как трудно им, этим тупым дурам, давался испанский язык!

Марина улыбнулась при этом воспоминании. Да, она, безродная простая индианка, значит сейчас и значила тогда куда больше, чем все эти разряженные тупоголовые куклы! И ей не надо доказывать свое происхождение от какого-нибудь древнего Уицилиуитля – давно забытого всеми правителя какого-то городка. Испанская корона, т. е. сам король, его католическое величество, даровал ей, Марине, за ее заслуги это поместье, сад в Койоакане, принадлежавший раньше ацтекскому владыке, прекрасный дом в городе Мехико, столице вице-королевства Новой Испании… А уютное летнее здание для отдыха в тенистом парке на холме Чапультепека, излюбленном местопребывании покойного Мотекусомы, – все это принадлежит ей и только ей!

В отличие от многих других своих соплеменниц, Марина быстро освоилась с событиями, перевернувшими прежнюю жизнь Анагуака. Она привыкла ходить в церковь, верила в Мадонну и в безошибочную волю повелителя – короля Испании, живущего за океаном…

Но счастье никогда не бывает полным. Когда все битвы были закончены и на развалинах прежнего Теночтитлана началось строительство нового города Мехико, к Кортесу с Кубы приехала жена – испанка, донья Каталина Хуарес Пачеко. Ах, не напрасно предупреждали Марину ее подружки – индейские девушки – в начале похода! Кортес, правда, не обидел ее: он отдал Марину в жены храброму рыцарю, давно заглядывавшемуся на нее, Алонсо Эрнадесу Пуэрто-карреро.

Странны игры судьбы! Донья Каталина была, тоненькая хрупкая блондинка. Климат Мексики был ей не под силу; неудивительно, что она вскоре заболела и умерла. Злые языки говорили, что Каталина была отравлена своим супругом или заколдована до смерти ею, Мариной. Бог ведает, что это было вовсе не так! Иначе Иисус не благословил бы ее, Марину, сыном от Кортеса – крепким горластым младенцем, который теперь стал доном Мартином Кортесом, кавалером прославленного ордена Св. Яго. Эрнандо после смерти жены сразу вернул Марину себе, а Пуэртокарреро был отправлен со срочным поручением в Испанию.

Это были два самых счастливых года в жизни Марины. А затем Кортес отправился в Гондурас преследовать мятежного капитана Кристобаля Олиду. Его сопровождало много солдат и тучи индейских носильщиков. Опасаясь мятежа, он взял с собой пленного Куаутемока. Несчастный: ему суждено было быть повешенным в гондурасских дебрях.

Очевидно, внутренне уже решивший, Кортес ласково посоветовал Марине выйти замуж, обвенчаться в церкви (!) с кастильским дворянином Хуаном де Харамильо. Завоеватель, понимала теперь Марина, уже тогда подумывал о своем новом браке с какой-нибудь знатной испанкой. Что же, эту мечту он потом выполнил, женившись на донье Хуане де Суньига, графине Агилар, племяннице герцога де Бехар. Был ли Кортес с ней счастлив? Вряд ли! Ну что же, Харамильо был добрым мужем и помог ей, Марине, пережить и это! Жаль только, что такой хороший человек прожил на белом свете недолго.

 

11

Известия о судебном процессе над сыном Мартином Кортесом, о жестокой пытке, которой он был подвергнут, и смерть любимой внучки Хуаниты от горловой болезни подкосили Марину. Она слегла, и через пять дней ее не стало.

Похоронили донью Марину, как она и желала, очень скромно, по христианскому обряду. На надгробном кресте были высечены только три слова: «Марина, раба Мадонны!»

Ссылки

[1] Тем не менее востоковедам следовало бы подробнее заняться исследованием этой интересной проблемы. Не говоря уже об исторических личностях типа Хатшепсут в Египте, ассириянках Шаммурамат и Атоссы в Иране, значительный интерес в этом отношении представляют собой циклы легенд, сохраненных у Геродота и других греческих и римских историков о Семирамиде, Нитокри-де, Родопиде и других женщинах. Положение дел изменяется с наступлением эллинистической эпохи, правительницы-женщины становятся достаточно частым явлением: Олимпиада (правда, краткое время), Клеопатра VII, Динамия. В Риме к таким личностям можно отнести Ливию, Мессалину, Агриппину, в Пальмире – Зенобию.

[2] Решающими в этом плане оказались работы Татьяны Проскуряковой, прежде всего: ProskourakoffT. Portraits of Women in Maya Art. // Essays in Pre-Colombian Art and Archaeology by S.K. Lothorp and others. Harvard Univer. Press. Cambridge, 1961. P. 81-99.

[3] У этого персонажа нет характерных женских признаков, но прическа и детали одежды позволяют считать ее женщиной. Это предположение подтверждается анализом иероглифической надписи над этой фигурой. Относительно чтения имен собственных в этих надписях следует иметь в виду, что полностью данный вопрос еще не решен удовлетворительно. Одни исследователи предпочитают не входить в возможное фонетическое чтение знака и дают его в описательной форме: «Щит-Ягуар», «Штормовое небо» и т. п. Другие дают звуковой вариант имен (в разбираемом случае – Пакаль – отец, Кан-Шуль – сын и Ахпо-Хель – мать) или их перевод, но достоверность таких толкований не безусловна. Кажущаяся разница в возрасте между мужчинами (сын старше отца) не должна смущать: покойный правитель изображен в идеализированном юношеском облике.

[4] WeaverM.P. The Aztecs, Maya, and Their Predecessors // Archaeology of Mesoamerica. N. Y., 1981. P. 329.

[5] См.: Кинжалов Р.В. Стела из Вентильи (к вопросу о социальной семантике некоторых произведений изобразительного искусства Теотиуакана) // Американские аборигены и их культура. СПб., 1998. С. 158-176.

[6] «Анналы из Тлальтелолько» называют Ицкоатля сыном Чи-мальпопоки и женщины из Кулуакана (§ 85), но Дуран (I, с. 48), Торкемада (I, с. 132), «Кодисе Рамирес» (с. 45, 58) прямо говорят, что он был сыном Акамапатли и рабыни из Аскапоцалько. В жены Ицкоатль взял дочь правителя Тлальтелолько Уакальцинтли.

[7] Мы сознательно оставляем сейчас в стороне анализ мифологических и ритуальных данных, связанных с этими проблемами. Для рассмотрения их потребовалось бы специальное исследование.

[8] Бальмонт К. Змеиные цветы. М., 1910. С. 3.

[9] Егоров Д. Н. Записки солдата Берналя Диаза. Л., 1924. Т. 1. С. 57.

[10] CovarrubiagsM. Mexico South. The Isthmus of Tehuantepec. New York, 1947. P. 47.

[11] БылинкинаМ. // Иностранная литература, 1972, № 1. С. 67.

[12] Индейцы не знали поцелуев.