Что-то случилось с моим мозгом. С того дня, когда я сбежал из здания гимназии с курой-гриль перед глазами, он через каждые несколько часов посылает мне видения очередных кулинарных изысков. Панированный сыром шницель из куриного филе, запеченная курица тандури с теплым салатом из моцареллы, фаршированный праздничный бройлер, курица барбекю с терияки по-азиатски, запеченный омлет с курицей, голубым сыром горгонзола и луковым вареньем, кусочки курицы в соусе из ананаса и карри, бройлер в кисло-сладком соусе, запеченный бройлер с лисичками и паприкой, бургундская курица, салат цезарь, курица в пряном соусе тика масала, хрустящие куриные крылышки текс-мекс, фаршированный курицей, бобами и мексиканским рисом буррито, куриный шашлык-гриль в йогуртово-огуречном соусе, сваренное за четыре минуты куриное яйцо. Ох-хо-хоо… Не имею ни малейшего представления о том, откуда берутся все эти картины, но такое аппетитное слайд-шоу безостановочно крутится перед глазами, и я не знаю, чем это однажды может закончиться. К сожалению, все куры в округе от меня удрали. Кто зарылся в отбросы мусорного контейнера, кто в чемодане убыл в аэропорт. Последнюю вакуумную упаковку куриных ножек с длительным сроком хранения я вскрыл на прошлой неделе. Но, честно говоря, ножки уже были не те.

Мое меню беднеет с каждым днем. Очевидно, скоро организм начнет подавать сигналы о недостатке витаминов и чего-нибудь еще. Я становлюсь рабом собственного тела, и чтобы выжить, раб вынужден все больше и больше заботиться о физических потребностях этого тела. Жалкий солитер, несчастный пленник, замурованный в вонючие катакомбы ненасытного и капризного хозяйского организма. Куриный суп с клецками.

Сегодня получил от мозга жесткий приказ. Похоже, с наступлением пасмурных дней моим непосредственным начальником стал он. Я еще пожалею о солнце.

Оделся согласно указаниям: адидасовский спортивный костюм, бейсболка, рыбацкие сапоги, дождевик на всякий пожарный (разумеется, от Adidas – шутить со стилем себе дороже), пара рабочих перчаток. Закинул в кузов лопату, несколько ведер, рулон больших пластикатовых пакетов, топор. Куда именно следовать указаний не поступило. Решил выехать из города по Петербургскому шоссе.

Длинное, скучное, прямое – с кое-где завалившимися набок грузовиками. Переехал речку Пирита, за железнодорожным виадуком Нехату свернул на дорогу, ведущую в поселок Лоо, и остановился. Я не верил своим глазам. Прямо передо мной, среди заросшей кольцевой развязки из земли торчал высокий бетонный столб, а на нем… гигантское яйцо. Чертовщина какая-то. Невольно сглотнул слюну (не я, конечно, это сделало мое тело) и, выпучив глаза, долго не отрывал их от этого зрелища. Указатель в начале дороги свидетельствовал, что до птицефабрики Talleg один, запятая, пять км. И что бы все это могло значить? До сих пор как-то привычнее было видеть на подобных постаментах бравых правителей на вздыбившихся испуганных конях или же хитроватого лысого чудака-коммуниста, последний забальзамированный экземпляр которого в полном оцепенении лежит на Красной площади в ожидании любителей истории. Но памятник яйцу! В этом было нечто большее, чем обычная политика, нечто высшее, устремленное в философскую вечность. Этот простой, состоящий из одной геометрической фигуры, символ дал конкретный и ясный ответ на тысячелетиями мучивший человечество вопрос. Что первично – курица или яйцо? Верный ответ лежал прямо передо мной, на этом самом столбе.

Но чем дольше я смотрел на каменное яйцо, тем больше возникало вопросов по поводу самих кур и их роли в мировой истории. Такое двухметровое в поперечнике яйцо ни одна курица снести не способна. Если только здесь нет гротеска. Однако я убежден, что инженерно-технический идеал, не без помощи которого возвели этот просвещающий народ памятник, этот интеллектуальный маяк, не мог иметь ничего общего с банальным юмором или иронией. Инженеры – люди серьезные. Безбашенные юмористы встречаются в рекламных агентствах, а не в проектных бюро.

Не спуская глаз с яйца, я несколько раз медленно объехал его, и тут до меня дошла страшная правда. Вовсе это и не куриное яйцо. И никогда таковым не задумывалось. Это было вычиcленное технарями предупреждение, пророческое предсказание, адресованное будущим поколениям, пусть они и сведутся к одной-единственной особи. Все дороги с этого круга, по которому я мотался на своем фургончике, вели в одно место. И это был не Рим. И не птицефабрика. Это был Парк Юрского периода! Они вернутся. Рано или поздно. И вновь захватят власть своими когтистыми лапами.

Я въехал в поселок и остановился перед рядом частных домиков. Брошенный поселок в свете нового видения гигантского яйца немного пугал. Но в первом же саду я собрал полное ведро красивых краснощеких яблок. Во втором на грядках среди сорняков удалось найти морковь. В третьем саду обнаружил пять бороздок крупных желтых картофелин. Глянул и на тыкву, но решил пока ее не трогать. До Хэллоуина еще полтора месяца. Оценивающе оглядел содержимое фургона. Похоже, некоторое время мы с телом будет жить в ладу. Сев в салон, закурил и тихонько двинулся обратно. Но когда снова наткнулся на указатель птицефабрики, задумался. Куры ведь птицы, подсказал мой гениальный мозг, а птицы выжили, значит, и куры должны были остаться. И я повернул в сторону фабрики.

Парковка оказалась забитой всевозможными автомобилями, будто я приехал сюда в самый разгар рабочего дня. Вынужден был оставить Форд довольно далеко от дверей. Это шло несколько вразрез с моим новым миропониманием. Зачем-то запер машину. Вошел в конторское здание через главный вход и пробежался по помещениям. Обошлось без сюрпризов. Погасшие мониторы, молчащие телефоны, всюду бумаги с какими-то отчетами и таблицами. Неподвижный спертый воздух. Задняя дверь вела на территорию фабрики. Там я увидел какие-то высокие жестяные башни цилиндрической формы, очевидно, кормохранилища, за ними длинные приземистые постройки. Зашел в ту, что была ближе. В проходном помещении в нос ударил малоприятный запах. Прошел до конца темного коридора и открыл дверь. Ни фига себе, холера! Меня буквально ослепило, но не видом перед глазами, а невыносимым, жутко кислым зловонием. Ничего не соображая, я кинулся назад в коридор, за спасительную дверь. Кашлял и раздумывал, что предпринять. Отступить не давало любопытство. В одном из туалетов нашел махровое полотенце и многослойной повязкой из него обмотал нос и рот. Вошел снова.

Зрелище открылось незабываемое. Пол длинного помещения фермы был целиком и ровнехонько устлан околевшими цыплятами. Не представляю, сколько их могло быть. Явно десятки тысяч. Все такие щупленькие, в свалявшемся перьевом покрове еще угадывалась младенческая желтизна. Ферма примерно стометровой длины напоминала по своему строению легкоатлетическую спринтерскую дорожку, где разделительные полосы были обозначены красными водопроводными трубами питьевой системы. На миг возник соблазн, внимание – приготовиться – марш, и припустить как Усэйн Болт, но, оценив свои резиновые сапоги и покрытие самой, по-видимому, медленной в мире трассы, от этой мысли отказался. На результат ниже десяти секунд тут рассчитывать не приходилось. А вот в середине беговой дорожки метрах примерно в пятидесяти, и в это трудно было поверить, стоял штатив с камерой, а возле – несколько ящиков и мотки кабеля. Раздвигая падаль, я подошел ближе. Все говорило о том, что роковое утро второго июля застало птицеферму в процессе киносъемки. Чуть в сторонке от камеры валялась хлопушка. Скинул с нее парочку застывших тушек и обстучал об алюминиевый ящик – стучал, пока не отвалился почти весь куриный помет. «Веселый рождественский бройлер» – значилось на хлопушке, сцена 3, кадр 4, дубль 1, режиссер: Маймик, оператор: Даниэль, дата: 2 июля 20… – две последние цифры остались заляпанными говном. Я огляделся. Обнаружил лохматый микрофон, прикрепленный к длинной трубке, и четыре полностью заряженных iPhone’ов. Веселенький бройлер к Рождеству. Вот, значит, чего я лишился. Сама видеокамера была небольшой, единственное слово на корпусе, которое я нашел, было RED. Потрогал аппарат и, скорее, в шутку, нажал на кнопку ON. И это ж надо, о, чудо! Зажегся красный огонек, с глухим жужжанием открылся затвор! Я, на фиг, настолько охренел, что чуть не задохнулся под своим махровым полотенцем. Но немного придя в себя, допер, что электричество исчезает в мире лишь с последним опустевшим аккумулятором, а эта чудесная литиевая батарейка в камере, есть не что иное, как современный двойник персонажа из старой детской книжки – маленького и сильного Атомика.

Отыскал кнопку воспроизведения записи и – сердце так и норовило выпрыгнуть из груди – нажал на PLAY.

На экране копошились курята, беспечные и глупые. Их снимали под разными углами, вблизи и издали, звука не было. Потом, или у команды что-то пошло не так, или это оператор просто забыл выключить камеру, на экране появились люди. Один мужчина, довольно упитанный и отдаленно напоминающий рассерженного Карлсона, топтался среди цыплят, высоко задирая ноги и озираясь по сторонам. Он энергично подзывал кого-то к себе. В поле зрения возникли еще два человека – заспанный бородач и стройная большеглазая женщина в резиновых сапогах и цветастом платке на голове. Эти трое словно что-то искали, недовольно рыская взглядом по всей ферме. Вскоре появилась еще одна девушка, встала перед остальными руки в боки, в одной руке она держала исчерканную кинохлопушку. Внезапно что-то произошло, я не понял что точно, но все четверо одновременно, как по команде начали доставать свои телефоны. А достав и едва успев взглянуть на экраны, все четверо молниеносно пропали. Просто улетучились и все. Черт… Прокрутил это место с десяток раз. Ничего особенного. Даже в замедленном темпе ничего не было, ни вспышки, ни чего-либо еще. Люди исчезли, а их айфоны упали на пол, распугав трусливых кур.

Я впал в ступор. Кино, разумеется, продолжалось. Почти тричетверти часа я стоял, уставившись в маленький LCD-экран, и смотрел документальные кадры с дурацкими птицами. Некоторые из них начали проявлять интерес к валяющимся мобильникам, тупо колотили по ним клювами, будто пытались отослать кому-то эсмээску. Спустя короткое время подошла одна курица, самая надменная, и конкретно обгадила один из айфонов. Я промотал запись вперед. Одно и то же – пернатые тупицы ускоренно снуют туда-сюда, смешные как герои-идиоты из некоторых фильмов Чаплина. Потом файл закончился и все. Мучительная смерть кур от обезвоживания и голода уже не представляла для камеры интереса. Просто сценарием «Веселых рождественских бройлеров» это не было предусмотрено.

Я вернулся в машину, закурил и двинулся домой. Проезжая гигантское яйцо, притормозил и внимательно осмотрел его, будто отвечал за контроль качества на птицефабрике. И тут начало всплывать видение – вот в скорлупе появляется первая трещинка, вот она постепенно удлиняется, расширяется, еще и еще, и вот я сталкиваюсь взглядом с красным глазом, вижу, как его обладатель отчаянно старается освободиться от сковывающей его скорлупы, я уже вижу его бугристую голову, его блестящее от слизи тело, конечности, не похожие на крылья, я вижу его морду, и это не невинный желтый клювик, это что-то совсем другое, это челюсти, мощные и голодные челюсти с целым рядом блестящих острых игл вместо зубов, и я понимаю, что это не остроумная рекламная кампания новых мотопил фирмы Husqvarna, за лучшее маркетинговое решение претендующая на приз конкурса «Золотое яйцо», нет, это вылупившееся из кокона вечности оголодавшее прошлое, и это прошлое мне, несчастному млекопитающему, увы, ничего розового не сулит, а наоборот, все это время, все миллионы лет оно наблюдало за мне подобными и вот его терпение лопнуло, а мозг ящера, для измерения IQ которого люди не смогли изобрести микроскопа с достаточным увеличением, вынес вердикт: опыт не удался, молокососы, мы возвращаемся.

Педаль газа в пол, нервный взгляд впился в зеркало заднего вида, яблоки, картошка и морковка испуганно подпрыгивают на дне кузова.