Надгробие на могиле Булгакова Михаила Афанасьевича (1891-1940) никакой художественной ценности не представляет. Гранитный валун как валун. На могилах Новодевичьего немало каменных глыб, которые, действительно, впечатляют и своими размерами, и красотой.

И, тем не менее, рассказ о захоронении писателя все и всегда начинают именно с невзрачного на вид камня. А потому, что у камня этого своя и, если хотите, таинственная история и мистическая судьба....

Умирает Гоголь, и, как гласит расхожая легенда, поэт К.С.Аксаков отправляется в Крым за камнем для его могилы.

Спрашивается: зачем надо было ехать за тридевять земель, чтобы на лошадях везти оттуда обычный валун? Но может, необычный? Ведь Аксаков, несомненно, понимал, что если не в самой Москве, то в ее окрестностях камень под крест найти можно.

А к этому естественному недоумению добавьте еще и такие факты. Ученые одного из геологических институтов Академии наук СССР, исследовав образцы аксаковского камня, установили, что валуны такой породы в Крыму «не водятся; среда их обитания» — Украина или Урал. Кстати, на Урале у Аксакова было имение.

Вот вам и загадочное начало «биографии» камня.

Однако оставим версию о происхождении камня открытой (таковой она остается и по сей день). Проследим его дальнейшую судьбу.

На привезенном камне выбили текст из Евангелия: «Ей, гряди, Господи Иисусе!» и стал он знаком голгофы на могиле писателя.

На Новодевичьем, куда в 1931 перенесли могилу Гоголя из Свято-Данилова монастыря, она оказалась обезглавленной — без креста.

В процессе последующей сталинской реконструкции надгробия (в 1951) и камень из-под креста постигла та же участь: выбросили на территорию гранильной мастерской (теперь тут захоронения последних лет).

Здесь и посчастливилось наткнуться на этот камень Елене Сергеевне, жене Булгакова, которая была тогда озадачена устройством его могилы.

Зная, кем был Гоголь для Булгакова, нетрудно понять, какую превеликую радость испытала Елена Сергеевна от представившейся ей возможности положить этот камень на могилу Булгакова.

В одном из писем своему другу-биографу П.С.Попову

Булгаков за восемь лет до смерти, вспоминая Гоголя, просил: «Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью».

По слову и сбылось!!

Иносказательная, фигуральная «чугунная шинель» обрела реальность — материализовалась в камне. Прах Булгакова укрыла голгофа Гоголя!

В том, что на могиле Булгакова действительно лежит тот самый, гоголевский, камень, сомнений быть не может: Е.С.Булгакова засвидетельствовала увиденную ею на камне строку из Евангелия.

Так завершилась эта прямо-таки мистическая история с «каменной эстафетой», участниками которой стали два великих писателя России.

Произведения Булгакова, по крайней мере его роман «Мастер и Маргарита», наверняка, знает любой читающий россиянин. Популярен этот роман и за рубежом. А у людей старшего поколения особой известностью пользовалась еще и булгаковская пьеса «Дни Турбиных», которая около тысячи раз игралась на сцене МХАТа. Шутка ли дело — сам Сталин почти два десятка раз смотрел этот спектакль.

И, несмотря на это, в творческой жизни Булгакова было немало трудных, а порой даже трагических периодов: пьесы запрещали, новые не ставили, вообще не печатали, никакой работы не было.

В тяжелые для писателя времена он продолжал творить и нередко сочинял устные новеллы, которые рассказывал своим близким, друзьям.

Писатель Константин Паустовский один из таких рассказов, как он ему запомнился, напечатал в 1963 году в журнале «Новый мир».

Этот шедевр, в котором проглядывает и нечто гоголевское, думаю, мало известен широкой читательской аудитории, а потому решаюсь привести его здесь полностью.

«Булгаков якобы пишет каждый день Сталину длинные и загадочные письма и подписывается: «Тарзан».

Сталин каждый раз удивляется и даже несколько пугается. Он любопытен, как и все люди, и требует, чтобы Берия немедленно нашел и доставил к нему автора этих писем. Сталин сердится: «Развели в органах тунеядцев, одного человека словить не можете!»

Наконец Булгаков пойман и доставлен в Кремль. Сталин пристально, даже с некоторым доброжелательством его рассматривает, раскуривает трубку и спрашивает не торопясь:

— Это вы мне эти письма пишете?

— Да, я, Иосиф Виссарионович.

Молчание.

— А что такое, Иосиф Виссарионович? — спрашивает обеспокоенный Булгаков.

— Да ничего. Интересно пишете.

Молчание.

— Так, значит, это вы — Булгаков?

— Да, эго я, Иосиф Виссарионович.

— Почему брюки заштопанные, туфли рваные? Ай, нехорошо! Совсем нехорошо!

— Да так... Заработки вроде скудные, Иосиф Виссарионович.

Сталин поворачивается к наркому снабжения:

— Чего ты сидишь, смотришь? Не можешь одеть человека? Воровать у тебя могут, а одеть одного писателя не могут? Ты чего побледнел? Испугался? Немедленно одеть. В габардин! А ты чего сидишь? Усы себе крутишь? Ишь, какие надел сапоги! Снимай сейчас же сапоги, отдай человеку. Все тебе сказать надо, сам ничего не соображаешь!

И вот Булгаков одет, обут, сыт, начинает ходить в Кремль, и у него завязывается со Сталиным неожиданная дружба. Сталин иногда грустит и в такие минуты жалуется Булгакову:

— Понимаешь, Миша, все кричат — гениальный, гениальный. А не с кем даже коньяку выпить!

Так постепенно, черта за чертой, крупица за крупицей идет у Булгакова лепка образа Сталина. И такова добрая сила булгаковского таланта, что образ этот человечен и даже в какой-то мере симпатичен. Невольно забываешь, что Булгаков рассказывает о том, кто принес ему столько горя.

Однажды Булгаков приходит к Сталину усталый, унылый.

— Садись, Миша. Чего ты грустный? В чем дело?

— Да вот пьесу написал.

— Так радоваться надо, когда целую пьесу написал. Зачем грустный?

— Театры не ставят, Иосиф Виссарионович.

— А где бы ты хотел поставить?

— Да конечно в МХАТе, Иосиф Виссарионович.

— Театры допускают безобразие! Не волнуйся, Миша. Садись.

Сталин берет телефонную трубку.

— Барышня! А барышня! Дайте мне МХАТ! МХАТ мне дайте! Это кто? Директор? Слушайте, это Сталин говорит. Алло! Слушайте!

Сталин начинает сердиться и сильно дуть в трубку.

— Дураки там сидят в Наркомате связи. Всегда у них телефон барахлит. Барышня, дайте мне еще раз МХАТ. Еще раз, русским языком вам говорю! Это кто! МХАТ? Слушайте, только не бросайте трубку! Это Сталин говорит. Не бросайте! Где директор? Как? Умер? Только что? Скажите, пожалуйста, какой нервный народ пошел! Пошутить нельзя!».

(2-21-24)