Глава 2. Горбачев. Стратегия перестройки
Официально считается, что Горбачев родился 2 марта 1931 года в селе Привольное, насчитывающем 3000 жителей и находящемся в сельскохозяйственном районе Ставропольского края в 15 км от города. Эта часть Северного Кавказа известна своим высокоразвитым сельским хозяйством, главным образом, производством пшеницы и подсолнуха, а также источниками минеральных вод и соответствующими курортами.
В своей биографии Горбачев отмечает, что в 30-е годы его дед принимал активное участие в коллективизации сельского хозяйства в Ставропольском крае. Во время войны, когда немецкие войска захватили и разрушили большую часть Ставрополя, малолетний тогда Горбачев вместе с семьей находились на временно оккупированной врагом территории.
Считается, что во время войны погибло семь его родственников. В 1949 году в группе передовиков сельского хозяйства Ставропольского края он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Наверняка благодаря этому в 1950 году он поступил студентом на юридический факультет Московского университета имени Ломоносова, самого престижного учебного заведения в стране. Здесь биографы Горбачева всегда подчеркивают, что он был первым генеральным секретарем после Ленина, который окончил полный курс высшего образования. Также обычно считается, что за время обучения в МГУ он сумел познакомиться с интеллектуальной традицией Запада и с практикуемой там манерой публичных выступлений.
В 1952 году Горбачева переводят из кандидатов в члены партии. Позже в Москве он вступает в брак с Раисой Титоренко, студенткой философского факультета. В то время, как пишут Евгений Новиков и Пэтрик Баскио в их книге «Горбачев и разрушение КПСС» (изданной в Нью-Йорке в 1994 г.), он «просто обожествлял Ленина».
По окончанию университета Горбачев возвращается в Ставрополь, где и проводит 23 года своей последующей жизни. Там он не занимался, однако, юридической практикой, а пошел работать по партийной линии — сначала в горкоме комсомола, а затем— в горкоме и крайкоме партии. Стечением времени о нем сложилось мнение как о человеке, способном работать долго и с полной отдачей сил. Заочно окончил агрономический факультет. Несколько позже чех Зденек Млинарж, деятель «пражской весны», который в свое время учился в МГУ вместе с Горбачевым, а потом поддерживал связи с ним, расскажет в своих мемуарах, что будущий генеральный секретарь КПСС относился с пониманием и симпатией к руководителю чехословацких реформ в 1968 году Александру Дубчеку.
Такой факт его биографии, очевидно, остался неизвестным, посколько его партийная карьера продолжилась без особых задержек и потрясений и после августа 1968 года. В 1970 году он занимает пост первого секретаря Ставрополского краевого комитета партии. Кроме колоссальной реальной власти на территории, равняющейся территориям Бельгии, Швейцарии и трех Люксембургов вместе взятых, положение первого секретаря крайкома открывало уже дорогу и к ответственным постам в самой Москве. Первый секретарь краевого комитета партии — номенклатура Политбюро. Он автоматически избирается в Центральный Комитет партии, становится депутатом Верховного Совета РСФСР и СССР.
Столь быстрое продвижение Горбачева наверх стало возможным, ко всему прочему, и в силу сложившегося к тому времени мнения о нем в партийных кругах как об «авторитетном специалисте» в области сельского хозяйства. Этому поспособствовал и Федор Кулаков, избранный в 1970 году секретарем ЦК по сельскому хозяйству, а несколько позже — членом Политбюро КПСС. Говорят, что руку к карьере Горбачева приложил и Юрий Андропов, также являющийся уроженцем Ставропольского края.
После довольно неожиданной смерти Кулакова, самого молодого тогда члена Политбюро, умершего летом 1978 года, Горбачев уже руководит сельским хозяйством всей страны.
В декабре 1979 года его избирают кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а в конце октября следующего года он уже избирается членом Политбюро.
На посту руководителя сельским хозяйством страны он никаких особых успехов не добился. После смерти Суслова и Брежнева в 1982 году его «ставят на идеологию» — одну из самых ответственных сфер управления советской системой. А в июне 1984 года он уже становится Председателем комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР. Как будто какая-то неведомая и незримая сила неудержимо толкала Горбачева наверх.
Одной из причин этого вполне могла быть его молодость. Избравшись в члены Политбюро в возрасте 49 лет, он и вправду выглядел чуть ли не «сверхъестественно» энергичным и работоспособным на фоне остальных членов высшего органа власти партии и страны. Большинство из них давно уже были в весьма преклонном возрасте, болели, а потому иной раз чисто физически не могли справляться со своими рабочими обязанностями. Вдобавок к тому у Горбачева было и другое довольно значительное преимущество, о котором уже было сказано. В отличие от большинства своих высокопоставленных «сослуживцев», у него было целых два диплома высшего образования. Кроме того, он довольно искусно умел обращаться с публикой, оказывать воздействие на собеседников и убеждать в своей правоте оппонентов. Довольно необычным элементом в его общественной работе, также отличавшимся от традиционной практики советских руководителей, было частое присутствие рядом с ним его супруги Раисы. Причем Раиса Горбачева не только стояла рядом с супругом, но и сама высказывала мнения по разным проблемам, отвечала на вопросы и т. д. Появления жены, особенно на Западе, оценивались вполне благосклонно.
Следует также иметь в виду, что еще при Андропове Горбачев сумел сложить о себе мнение как о последовательном стороннике коренных перемен в партии и стране. На состоявшемся в декабре 1984 года пленуме ЦК по вопросам идеологии он занял в этом направлении позицию, пользующуюся в те времена исключительной популярностью как в партии, так и в обществе в целом. Во-первых, он настаивал на большей «гласности» в работе средств массовой информации. Во-вторых, объявлял поддержку неотложной реорганизации и обновлению структуры экономики.
В русском языке весь объем данных идей стало принятым выражать одним словом — перестройка! Вскоре ему суждено было и впрямь стать «крылатым словом» в общественно-политической жизни как страны, так и всего света.
Этот период становления «курса Горбачева», равно как и его последующая «радикализация», являются объектами подробного анализа монографии Т. Г. Ригби «Советская изменяющаяся система: от однородно организованного социализма к его перестройке Горбачевым».
Вместе с тем, Горбачеву все время удавалось поддерживать впечатление, будто бы он лично нисколько не предрасположен к авантюрам и риску, а старается прежде всего работать в коллективе, в качестве его лояльного и надежного члена. Так, он довольно успешно проявил себя, когда во время болезни Черненко ему было поручено временно руководить заседаниями Политбюро. В своей книге Ригби указывает на то, что, по мнению такого бывалого и опытного политика, как Громыко, Горбачев справлялся с этой задачей «блестяще».
С течением времени, однако, все отчетливее выявлялись и другие стороны его личности и профессионального роста. Во-первых, широко известной «общественной тайной» было то, что продвижение по службе до таких постов было практически невозможным без особого покровительства высокопоставленных фигур. Горбачев, конечно, не мог быть каким-либо исключением из этого правила. Несмотря на все свои качества, образование и подготовку, он вряд ли бы добился таких успехов, если бы не пользовался повышенным вниманием со стороны влиятельного покровителя. В принципе, таковы «неписанные законы» практики любой из известных ныне больших организационных систем. В случае с Горбачевым считается, что такую роль мог сыграть как Федор Кулаков, бывший на посту первого секретаря Ставропольского крайкома несколько лет в 60-е годы, так и Андропов, который был уроженцем Ставрополя.
Наряду с тем, Горбачев, по всей видимости, довольно удачно сумел воспользоваться всеми возможностями, какие предоставляли уникальные природные данные руководимого им края. На его территории расположены знаменитые минеральные источники и курорты Кисловодска, Железноводска и др., куда регулярно приезжали лечиться многие из советских лидеров всех уровней, как из столицы, так и из отдельных союзных республик и других районов страны. Самых высокопоставленных из них неизменно встречал лично первый секретарь крайкома. Вне сомнения, это тоже сыграло свою роль в развитии и последующем взлете его политической карьеры.
И все же, несмотря на все свои, без сомнения, широкие связи, образование и стаж регионального партийного работника, Горбачев на деле был довольно плохо знаком с отдельными сферами жизни страны. Исключением были, может быть, сельское хозяйство и внутренние проблемы партии. До того, как он был избран генеральным секретарем, Горбачев больше ездил в страны Западной Европы и Канады, чем в отдельные союзные республики СССР. Кроме того, в отличие от всех прежних советских руководителей, у него не было личного или профессионального опыта жизни в нерусских районах Советского Союза (очень подробная информация на сей счет содержится в книге Хеллен Карер дх Анкосс «Конец советской империи», изданной в Нью Йорке в 1994 году).
По мнению историка Антони д'Агостино, у избранного в 1985 году генерального секретаря КПСС не было «знаний и опыта в области обороны и военного дела, внешней политики, промышленности, науки, техники, технологии, трудовых отношений и профсоюзов».
Еще в меньшей степени был знаком он и с самой историей создания и развития СССР — со всеми сопутствующими ей проблемами, остротой внутренней и внешней напряженности, давлением на власть со стороны различных сил, непрерывной борьбой, трудностями и победами. По всей видимости, он старался возместить отсутствие подлинных знаний в этих областях частыми обращениями к тем или иным цитатам из трудов классиков марксизма-ленинизма, внешне подходившим его целям и намерениям в данный момент.
В своем исследовании д'Агостино заходит даже дальше в этом направлении. По его заключению, Горбачев в действительности был ничем иным как «адвокатом, никогда в жизни не занимавшимся правом», зато сделавшим впечатляющую карьеру в области сельского хозяйства. Чуть ли не единственной его «заслугой» при этом была его должность первого секретаря района известных курортов, что давало ему возможность привлечь к себе внимание высокопоставленных руководителей. Так что в действительности его подлинный профессиональный «ценз» не очень-то отличался, скажем, от ценза принца Монако или даже мэра Лас-Вегаса».
Горбачев также был не лишен комплекса образованного провинциала. Большую часть своей жизни он прожил с самочувствием «большой рыбы», вынужденной обстоятельствами довольствоваться «маловодием» жизни отдаленного от центра района страны. Это во многом объясняет его, подчас просто бросающуюся в глаза суетность, иной раз подчеркнуто снисходительное, но иногда прямо беспощадное отношение к подчиненным по работе, наряду с откровенным подхалимством и готовностью всячески угодить высшестоящим и сильным мира сего. Скорее всего, по тем же причинам у него сложилась привычка демонстрировать предпочтения ряду сторон «сладкой жизни верхов» — типа выдержанных вин, изысканных деликатесов и пр.
Весьма впечатляющую информацию о случаях, доходящих подчас до подлинной наглости, бесстыдства и нахальства с его стороны, содержит книга Владимира Егорова «Заметки о перестройке Горбачева — путь от смертного исхода в безвестность» (изданная в 1993 году одновременно в Чикаго, Берлине, Лондоне, Токио и Москве). Так, например, Горбачев не присутствовал на похоронах Андрея Громыко в 1989 году, хотя именно Громыко, в свою бытность «старшиной» тогдашнего Политбюро, выдвинул его кандидатуру на пост генсека после смерти Черненко.
Добравшись до столь высокого поста, Горбачев стал относиться с подчеркнутым снисхождением к остальным членам Политбюро, несмотря на то, что у них всех стаж партийной и государственной работы был намного выше, чем у него, да и возрастом они были старше его. Весьма показательна также история его взаимоотношений с Борисом Ельциным. Иной раз они просто играли «в одну и ту же игру». Это не мешало им, однако, при других обстоятельствах обмениваться, подчас даже с неприкрытым удовольствием, ударами «ниже пояса».
В этой связи Джон Б. Денлоп напоминает в своей книге «Восход России и конец Советской империи» (1993) о некоторых обстоятельствах по смещению Ельцина с поста первого секретаря Московского горкома в 1987 году. Тогда меж двумя лидерами «перестройки» появились уже довольно ощутимые противоречия, прежде всего, в связи с реальным контролем над механизмами «высшей власти». Между тем Ельцин поступил в больницу из-за обострения заболевания сердца. Однако Горбачев прямо приказал ему присутствовать на заседании горкома КПСС. Причем Ельцину пришлось ожидать несколько часов, пока подошла очередь вопроса, посвященного разбирательству его деятельности. Деятельность была подвергнута уничтожающей критике, после чего его сместили с поста.
Правда, существует версия, что тогдашний приступ заболевания Ельцина и его поступление в больницу были всего лишь маневрами для отвода удара. Однако информация об отношении к нему на пленуме горкома Москвы довольно сильно взбудоражила общественное мнение в стране того времени и вызвала весьма сильную реакцию общества в его поддержку.
* * *
Начиная свои реформы, Горбачев неизменно подчеркивал верность социалистическому пути развития страны. В начальный период своего пребывания на посту генерального секретаря КПСС Горбачев во всех своих публичных выступлениях специально отмечал, что ни в коем случае не пойдет на введение рыночных механизмов в целях разрешения экономических проблем Советского Союза. Так, в мае 1985 года, к примеру, он заявил следующее:
«Многие из вас склонны связывать преодоление наших проблем с переходом к экономической системе рынка, которая должна заменить ныне существующую практику единого хозяйственного планирования. Немало тех, кто склоняется воспринимать рынок некой «спасательной лодкой» для нашей экономики. Для нас, однако, не настолько важны всякие там «спасательные средства», насколько судьба самого корабля — корабля социализма».
За первый период правления Горбачева было предпринято два вида мер в области экономики. Одна из них предусматривала введение экспериментальных систем контроля продукции на 19 предприятиях промышленности. Их следовало создать на базе существующих систем контроля продукции в оборонной промышленности, где они применялись успешно уже много лет подряд.
Другой мерой такого характера было учреждение так называемой «госприемки» — специального органа по надзору за качеством продукции, работающего в системе Совета министров СССР. Этому органу контроля были предоставлены очень широкие полномочия по решению всех проблем, имеющих отношение к качеству продукции в важнейших отраслях и на предприятиях страны, в том числе — занятых производством товаров широкого потребления.
В то же время был предпринят ряд мер, направленных на исправление оказавшейся полностью неэффективной практики так называемой «уравниловки». По данным Асслунда, разница в оплате квалифицированного специалиста промышленного производства и рядового рабочего упала с 146 % в 1965 году до 110 % в 1986 году. Изменения в системе, введенные в этом году, обеспечили специалистам высокой квалификации, занятым серьезными научными исследованиями, а также в образовании и медицине гораздо более высокие темпы роста оплаты их труда по сравнению с остальными категориями трудящихся.
Почти сразу после его избрания на пост генерального секретаря Горбачев усердно занялся проблемой улучшения двусторонних отношений с США. Их состояние, в частности, после 1979 года, чрезвычайно ухудшилось. Как известно, к концу того года советское правительство приняло решение удовлетворить просьбу законного правительства Афганистана направить туда ограниченный контингент советских войск в ответ на всестороннюю поддержку со стороны США силам контрреволюции в этой стране. В свою очередь, администрация Картера прервала двусторонние переговоры с СССР в области сокращения гонки вооружения и наложила эмбарго на экспорт товаров сельского хозяйства. На протяжении шести лет после того не произошло ни одной встречи руководителей обеих стран на высшем уровне.
Внешнеполитический курс Горбачева в начале его правления отличался следующими основными характеристиками. С одной стороны, он подтверждал все обязательства Советского Союза в деле упрочения мира и мирного сосуществования на основе сохранения стратегического паритета с Западом. Было объявлено также, что СССР и впредь будет придерживаться дружеских взаимоотношений с остальными странами социализма и с народами, борющимися за свободу и независимость. В тезисах к предстоящему тогда XXVII съезду КПСС Горбачев высказал также поддержку революционному правительству Никарагуа.
Джерри Хью в своей книге «Демократизация и революция в СССР» (1997 г.) приводит по данному поводу слова последнего руководителя КГБ Владимира Крючкова из его мемуаров о том, что тогда было также принято решение об усилении военной помощи и присутствия советских войск в Афганистане. Возросла поддержка СССР борьбе Африканского национального конгресса Южной Африки против режима аппартеида. Была организована система военной подготовки для активистов и деятелей этой партии.
С другой стороны, Горбачев предпринял ряд шагов и инициатив, задуманных и осуществленных им лично. В 1985 году они были направлены преимущественно на уменьшение напряженности в отношениях СССР, США и стран Западной Европы на базе односторонних уступок со стороны Советского Союза. Так, в мае 1985 года он принял приглашение Рейгана о встрече с ним на высшем уровне, а в июле того же года объявил об одностороннем моратории со стороны Советского Союза на испытания ядерного оружия. Позже, в сентябре того же года, он выдвинул предложение о сокращении на 50 % ядерных боеголовок стратегического назначения.
Далее, во время своего посещения Франции в октябре 1985 года он опять в одностороннем порядке объявил о сокращении числа советских ракет средней дальности действия, нацеленных на страны Западной Европы.
В ноябре 1985 года в Женеве состоялась встреча на высшем уровне глав США и СССР. Долгожданные переговоры не привели, однако, к каким-либо ощутимым результатам. Тем не менее, был учтен сам факт состоявшегося положительного обмена мнениями и откровенный, дружелюбный характер встречи. Считается, что именно тогда была достигнута договоренность об очередном одностороннем безоговорочном отступлении Советского Союза, на сей раз — из Афганистана.
Вся эта деятельность Горбачева на международной арене была встречена, разумеется, волной одобрений и аплодисментов на Западе.
Вне сомнения, что его популярность за границей как тогда, так и позже была вызвана, или, вернее, «куплена» сделанными им исключительно в угоду Западу и в ущерб СССР односторонними безоговорочными уступками чрезвычайно важного политического и военно-стратегического характера.
Вместе с тем, из его внимания в тот начальный период правления не ушли и проблемы внутренней политики. По всей видимости, они тоже должны были служить осуществлению подлинных намерений и целей Горбачева и группы его сторонников. Первые его шаги в данном направлении, казалось, были направлены на преодоление застоя в партии и в стране, ограничение коррупции, укрепление идейных устоев и повышение общественно-политической активности партии.
На практике вышло, однако, что в основе кадровых перемен, проделанных под столь привлекательными лозунгами и якобы во имя столь возвышенных целей, было, прежде всего, стремление выдвинуть на узловые посты в партии и в государстве политических деятелей и специалистов, пользующихся доверием недавно избранного нового высшего руководителя.
Так, например, Эдуард Шеварнадзе занял место Громыко на посту Министерства иностранных дел. Вместо Н. Тихонова председателем Совета Министров СССР стал Н. Рыжков. На пост первого секретаря горкома КПСС в Москву перевели Бориса Ельцина.
После обвинений в системном попустительстве и поощрении практики «сервильности, личной преданности и покровительства» был заменен ряд ответственных партийных и государственных руководителей Латвии, Литвы и Белоруссии. Были предприняты меры и против особо известных своей склонностью к коррупции местных лидеров и представителей высшей администрации Узбекистана, Азербайджана и Киргизии.
Стечением времени это, очевидно, исключительно точно продуманное «землетрясение кадров» в верхах приобретало все большую силу. Только в течение года Горбачев заменил больше половины всех членов и кандидатов в члены Политбюро. Заменены были также 14 из 23 заведующих отделами ЦК КПСС, пять из четырнадцати высших руководителей союзных республик и пятьдесят из пятидесяти семи первых секретарей районных, краевых и областных комитетов партии.
Заменено было и 40 % послов Советского Союза за границей.
Объектом кадровых потрясений стала также и большая часть министерств. По общим подсчетам, там было освобождено от занимаемых должностей не менее 50 000 управленцев самых разных уровней (к примеру, только в незадолго до того созданном Министерстве компьютерного оборудования и электроники Горбачев лично заменил больше 1000 человек).
По докладам, публичным выступлениям и объявленному Горбачевым политическому курсу, в общем, предугадывались решения основных проблем состояния и развития общества, экономики и социалистической системы в целом. На этом тогда одинаково сходились мнения как ученых и специалистов, так и партийных работников и миллионов советских граждан. В стране воспринимали действия Горбачева по снижению международной напряженности прежде всего как способ направить значительную часть средств, идущих до тех пор на оборону, в отрасли, как казалось в ту пору, имеющие большее значение для общества. (Несколько позже, как известно, развитие событий наглядно доказало всю недальновидность и политическую близорукость подобных суждений).
Примерно столь же катастрофически сказалась впоследствии и предпринятая Горбачевым массовая замена руководящих кадров. Вначале, однако, эти меры, как и публичные разоблачения случаев коррупции и все его энергичные призывы к большей критичности и открытости вызывали лишь одобрение и поддержку со стороны общества. Людям тогда, по всей видимости, не хотелось думать о том, что такая новая политика может оказаться лишь постановкой «политического театра». Всем очень хотелось верить, что пришел конец длительному застою в общественной жизни, экономике, духовной сфере и т. д., что наступает новое время обнадеживающих перемен.
Однако вскоре Горбачев пошел по пути, который в корне отличался от первоначально провозглашенного. Это оказался курс на все возрастающее введение в систему народного хозяйства страны экономики частной собственности и рыночных механизмов, а также — на всемерное ослабление руководящей роли Коммунистической партии.
* * *
До того как приступить к рассмотрению начальных признаков политического поворота в сторону капитализма, представим вниманию читателей хотя бы три из существующих гипотез, пытающихся дать объяснения причин и обстоятельств, приведших к подобному развитию событий.
Первая из них указывает на то, что Горбачев в принципе всегда был «социал-демократом», т. е. представлял собой нечто вроде «коммуниста, с симпатией относящегося к капитализму».
Его ранняя риторика «в стиле Андропова» на деле была ничем иным как «обходным» политическим маневром, при помощи которого ему во многом удалось сбить с толку и привести в некое замешательство вероятных противников, пока он не соберется с силами, дабы приступить уже к своей подлинной политике.
Вторая гипотеза состоит в том, будто Горбачев встал на путь рыночной ориентации, только убедившись, что попытки провести преобразования «в духе Андропова» не увенчались успехом. Тогда, может, самостоятельно, но не исключено, что и с чьей-нибудь «помощью», был сделан «следующий шаг», правда, уже в совершенно иную сторону. Таким образом, можно предположить, что на каком-нибудь из последующих этапов своего правления он мог прийти к выводу о якобы практической невозможности добиться реального улучшения состояния столь разнородной и объемной экономики как советская в рамках существующей системы социализма. Входе такого размышления уже «вполне естественно» можно было прийти и к выводам о необходимости нарочитого ослабления руководящей роли Коммунистической партии, поскольку легко предположить, что в первую очередь с ее стороны можно ожидать реакции сопротивления «реформам» такого рода.
По третьей из бытующих в исследовательских кругах и литературе гипотезе, у Горбачева просто не хватило (или они вовсе отсутствовали) соответствующих качеств его личности, сил, чувства ориентации и перспективы, для того чтобы успешно противостоять и справиться с нарастающими аппетитами, интересами и амбициями антисоциалистических сил, быстро приобретающими угрожающие размеры и активность по мере развертывания «реформ». Нам кажется уместным обратить здесь больше внимания именно последней из указанных гипотез.
Впрочем, какими бы ни были первоначальные намерения и планы Горбачева, объявленные им реформы 1985 года на деле способствовали сплочению и активизации всех существующих до того антисоциалистических и прокапиталистических сил в стране.
Многочисленные пространные выступления и речи Горбачева о необходимости проведения реформ были восприняты со стороны этих сил как некий недвусмысленный сигнал и даже чуть ли не приглашение занять более активную позицию и место в политической жизни страны. Нисколько не удивительно, что ключевым моментом осуществления стремлений подобного рода стали знакомые по другим случаям в истории характерные лозунги и требования буржуазии о «свободе и законности». В данной конкретной ситуации речь шла, конечно, в первую очередь об узаконивании находящихся до тех пор вне закона антиобщественных и, по сути дела, антисоциальных видов деятельности.
Именно на этом и начал сдавать свои позиции, а под конец и полностью капитулировал Горбачев, у которого, кроме избытка амбиций и эмоций, кажется, так и не оказалось в наличии как нужных сил и уверенности характера, так и опыта и соответствующего уровня теоретической подготовки. В своем почти болезненном стремлении к достижению молниеносного, ослепительного и к тому же безболезненного успеха он, очевидно, решился поставить «на карту» усиливающегося блока чисто партийной и государственной бюрократии, уже связанного с отраслями и секторами «второй», частнособственнической экономики, и весьма значительной прослойки «советской» интеллигенции, выражающей и отстаивающей их интересы.
По всей вероятности, Горбачев пришел к такому решению по соображениям своей личной политической карьеры, а также, возможно, и собственной безопасности. Без сомнения, определенную роль в этом сыграли его склонность и податливость к низкопоклонству, подхалимажу и раболепию, безосновательному возвеличиванию неких его «особых» талантов и одаренности, равно как и не очень выясненных «заслуг» и «выдающегося» личного вклада.
Гипотезу об изначальной приверженности Горбачева к идеям и принципам социал-демократии поддерживает немало людей. Среди них есть как его сторонники и последователи, одобряющие его курс на разрушение социализма, так и его противники, ненавидящие его по тем же самым причинам. Обычно приводится ряд доказательств того, что он относился с симпатией к социал-демократии западного типа еще задолго до того, как избрался на пост генерального секретаря КПСС. Напоминают и о том, что еще до 1985 года он поддерживал тесные связи с деятелями типа Александра Яковлева и Эдуарда Шеварнадзе, являющимися наиболее отъявленными сторонниками социал-демократии в его ближайшем окружении.
* * *
Имеется также и ряд свидетельств, что чуть ли не с самого момента вступления во власть в действиях Горбачева уже обнаруживались некие лишь ему одному известные цели, не имеющие ничего общего с официально выдвигаемыми. По словам Яковлева, например, когда еще осенью 1985 года в доверительном разговоре с Горбачевым он подбросил ему идею разрушить КПСС, разделив ее хотя бы на две отдельные партии, тот просто сказал, что время для этого пока еще не наступило.
Авторам данной книги, признаться, трудно с точностью определить, с каких пор и в какой степени могло сложиться лицемерное, двуличное отношение Горбачева к социализму. По нашему мнению, побудительные силы, мысли и действия человека настолько сложны, что их трудно полностью выяснить даже при наличии значительного фактического материала о них. Но есть немало людей, которые просто отказываются предположить возможность того, что в рядах Коммунистической партии так долго мог работать и подниматься по карьерной лестнице деятель, являющийся скрытым сторонником антикоммунистических взглядов, и что именно ему в определенный момент удалось пробиться к высшему командному посту в ней. Однако для Горбачева, разумеется, было вполне естественным воздерживаться от всяких открытых выступлений и даже намеков насчет имеющего у него плана разрушения Коммунистической партии и восстановления общественно-экономической и политической системы капитализма. Даже если такой план у него действительно был, то, очевидно, он скрывал свои замыслы до того успешно, что о них не могли заподозрить даже такие опытные политики, как Егор Лигачев, долгое время работающие вместе с ним.
Среди исследователей довольно широко распространен взгляд о том, что у Горбачева уже с 1984 года сложилось довольно четкое представление о рыночной природе и ориентации будущей экономической реформы. Такого взгляда придерживается и Андерс Асслунд в своем исследовании «Борьба Горбачева за экономическую реформу». Хотя он тоже не упоминает о существовании какого-то заранее подготовленного плана, а говорит, скорее, о наличии некой разнородной смеси различных реформаторских идей.
С другой стороны, Горбачев публично высказывал некоторые свои идеи о преобразовании системы формирования цен и способов ведения учета стоимости. Подчеркивал он также и «необходимость повышения конкуренции, как существенного элемента рыночных механизмов экономики».
Это вполне можно было воспринять неким предвестником его последующей, уже определенно рыночной и прокапиталистической ориентации. В плане официальном, однако, его выступления, как правило, выглядели не более чем продолжение линии Андропова, направленной на ускорение процесса применения достижений научно-технического прогресса в практике народного хозяйства. В тот же период Горбачев также часто говорил и об улучшении дисциплины труда, об уменьшении или даже полном устранении возможностей получения нетрудовых доходов. Все это, опять-таки, напоминало об Андропове и направляло мысли и оценки людей в эту сторону.
М. Эльман и В. Канторович в своей книге «Разрушение советской экономической системы» (изданной в 1998 г.) идут дальше Асслунда в своем понимании идеи о существовании некоего заранее подготовленного плана уничтожения социализма, которому Горбачев следовал с самого прихода к власти. Исследуя экономические аспекты деятельности Горбачева за период 1982–1984 годов, непосредственно до его избрания на пост генерального секретаря КПСС, авторы указанной книги обращают особое внимание на поражающее, по их мнению, отсутствие какой бы то ни было последовательности и согласованности в них.
Так, они указывают на неоднократное проявление им фактического одобрения существования «второй экономики», при том, что все это, как правило, сопровождалось частыми выступлениями против «нетрудовых доходов», во многом напоминающими хотя бы внешне стиль Андропова. Тем не менее уже тогда можно было заметить его довольно выраженную склонность к восприятию откровенно прокапиталистических идей, которая со всей силой проявилась в политике более поздних этапов его правления.
* * *
Кроме того, по мнению авторов данной книги, на развитие взглядов Горбачева определенно повлияли следующие обстоятельства.
Во-первых, родина Горбачева — Ставрополь и прилежащие к нему районы — в силу географических, климатических и прочих особенностей, издавна являлся центром сосредоточения довольно большой части «лишних денег» всей огромной Советской страны. В этой связи с течением времени там сложились и приобрели довольно широкое распространение очень сильные тенденции всевозможной экономической активности частнособственнического характера, что, в свою очередь, приводило к появлению довольно сильных мелкобуржуазных настроений, мелкобуржуазного способа мышления и действий.
Во-вторых, поскольку Горбачев гораздо чаще других советских руководителей ездил по странам Запада, он, по всей видимости, получил возможность непосредственно познакомиться там с взглядами итальянского «еврокоммунизма» и с некоторыми другими идеями ревизионистского и прокапиталистического толка. В своей книге «Горбачев и уничтожение КПСС» (1994) авторы Евгений Новиков и Патрик Баскио анализируют воздействие этих идей на взгляды и политическую позицию Горбачева, которые можно понять из текстов его докладов, официальных речей и выступлений.
Также немаловажным фактором воздействия на способ мышления тогдашнего генерального секретаря КПСС стало то, что с самого начала его пребывания на посту руководителя партии и государства вокруг него собралось довольно узкое окружение специалистов и советников, исповедующих, по меньшей мере, взгляды социал-демократии.
Среди них были, например, известные своей ориентацией на общественно-экономическую систему капитализма академики Татьяна Заславская и Абел Аганбегян. Близок им по духу был и философ Александр Ципко, открыто провозгласивший себя противником марксизма, которого в 1987 году тоже привлекли в качестве советника генерального секретаря. Позже, по данным Эльмана и Канторовича, Ципко неоднократно, по всякому поводу и без повода, будет распространяться о своем личном вкладе в дело провозглашения Горбачевым главенства так называемых «общечеловеческих ценностей» над социально-классовыми.
Таким образом, как подчеркивает и Асслунд, путь Горбачева все более напоминал тот, который уже был проделан в Грузии одним из его ближайщих сподвижников Эдуардом Шеварнадзе. При его руководстве эта советская республика обернулась «самым утвердившимся царством второй экономики» в пределах СССР, где вся основная, официально существующая система хозяйства оказалась «переключенной» на «вторую», теневую экономику. В дальнейшем, как показал весь последующий ход событий, сей «передовой опыт» предстояло распространить и на всю обширную территорию Советского Союза. Это, очевидно, и стало миссией Горбачева…
Говоря о гипотезе существования тайного плана полного разгрома советского социализма и обращения страны в сторону капитализма, надо признать, что пока не обнаружено никаких серьезных доказательств в ее пользу. Поэтому авторы данной книги склонны придерживаться мнения, что, скорее, можно говорить о наличии в биографии Горбачева ряда факторов и обстоятельств, подтолкнувших его в определенный момент в сторону взглядов и позиций, столь явно проявившихся в более поздний период его правления.
Таким поворотным моментом, на наш взгляд, было время после окончания первого этапа реформ, предпринятых непосредственно после его избрания на пост генерального секретаря КПСС весной 1985 года. Их начальные результаты, а также перспектива дальнейших прогрессивных изменений общества в стиле Андропова, очевидно, привели в замешательство имеющиеся в стране силы антисоциалистической направленности. Это вызвало их сильную отрицательную реакцию, и Горбачев, по всей видимости, не смог устоять под их натиском. Очевидно, этому способствовало довольно пагубное сочетание слабостей и недостатков его характера вместе с нехваткой необходимой подготовки в области теории и отсутствием в нужной степени политического опыта. Вдобавок ко всему, у тогдашнего генерального секретаря определенно не хватало общего представления о ходе и характере объявленных реформ. В результате, в области внутренней политики наметился отход Горбачева от курса реформ в стиле Андропова, а на международной арене был заложен курс многочисленных односторонних уступок в пользу США.
Наверно, в начале данного процесса его действия можно было понять или, по крайней мере, хотя бы объяснить наличием каких-то соображений тактического характера, — с тем, чтобы выиграть время, собраться с силами, накопить нужные ресурсы для последующих действий и расширить, таким образом, круг своих сторонников и единомышленников. Но в конце концов все, что сделал Горбачев, вылилось в крутой поворот «направо» и, по сути дела, в его переход на сторону сил, в принципе недовольных социализмом и социалистической общественно-экономической системой. Ведущую роль при этом во все возрастающей степени играли непрерывно наращивающий свою мощь класс «новых капиталистов» и связанная с ним коррумпированная часть партийного и государственного аппарата.
Наконец, еще одна гипотеза, объясняющая происшедшие в СССР в конце 80-х годов события, заключается в том, что имеющиеся проблемы советской экономики вызваны самой «сутью» общественного строя социализма. Из этого следует, что решения таких проблем вовсе не следует искать и никак нельзя найти в условиях социалистической системы, общенародной социалистической собственности и единого хозяйственного планирования.
Такой способ мышления, по всей видимости, был больше всего по душе сторонникам Горбачева. Именно они прежде всего и особо агрессивно отстаивают его, воспринимая Горбачева некой почти трагической фигурой, чуть ли не силой «задвинутой» противниками перемен в экономике, партии и государстве в сторону последующих драматических событий, обернувшихся в конечном итоге прямым разрушением страны и способа цивилизованной жизни миллионов живущих в ней людей.
* * *
Вполне резонно в этой связи поставить вопрос: в какой степени у Горбачева появилась бы склонность к действиям подобного характера, если бы результаты предпринятых им весной и летом 1985 года начальных реформ увенчались более обнадеживающими успехами? В какой мере попытки этих реформ натолкнулись на «неизлечимые пороки системы», вызванные отсутствием нужной степени интеллекта или прямым сопротивлением со стороны определенных кругов в партии?
Подлинный ход истории, однако, далеко не всегда следует дорогой так называемого «здравого смысла». Нередко понимание исторической истины прямо вступает в противоречие с тем, на что, казалось бы, указывают человеческий разум и интуиция. Вот почему в ходе нашей работы мы придерживаемся взгляда, что лишь неуклонное следование по пути реально сложившегося процесса исторических событий может предоставить надежную базу для углубленного научного объяснения его подлинного содержания, а также всевозможных вопросов и загадок, имеющихся в нем.
По нашему мнению, возможность ответа на главный вопрос: «Когда и почему на самом деле сложилось решение Горбачева свернуть на путь капитализма?» — связана с предварительным ответом на следующие вопросы.
1. Каковы на самом деле были результаты первых попыток проведения экономических перемен в рамках существующей системы социализма, объявленных Горбачевым в начальный период его правления?
На самом ли деле, как утверждают некоторые, они кончились провалом, и это послужило «веским доказательством» «невозможности» осуществления каких бы то ни было положительных изменений советского типа экономики?
2. Каково в действительности было отношение партии к объявленным реформам экономики? Считала ли в принципе она проведение таких реформ чем-то необходимым и обязательным? Имеется ли хоть кусочек правды в утверждениях, что партия или определенные части ее, по сути дела, саботировали замыслы и предложения Горбачева?
3. В какой степени оправданы мнения о том, что экономика являлась первой областью проявления поворота направо всего политического курса Горбачева?
Гипотезу, что система социализма в принципе не подлежит никакому улучшению, можно считать оправданной лишь при условии что:
— объявленные реформы в «стиле Андропова» на самом деле кончились провалом;
— партия подавляющим большинством своих членов действительно противостояла реформам;
— Горбачев и вправду сделал в области экономики свои первые шаги на политической арене в сторону капитализма.
Однако ход реальных событий говорит о чем-то, в корне расходящемся с утверждениями пропаганды на этот счет.
Во-первых, и по сей день никто и нигде не приводит каких-либо доказательств, подтверждающих якобы сложившийся неблагоприятный исход начатых в 1985 году реформ. Конечно, за столь короткий период их проведения ожидать каких-либо крупных изменений в такой большой и разнородной по своей структуре экономике, как советская, не приходится. Тем не менее, бесспорно был обнаружен ряд положительных сдвигов как на предприятиях и в отраслях, непосредственно охваченных реформой, так и в системе народного хозяйства в целом.
Так, например, по данным исследования Дэвида Котца и Фреда Виэра (изданным в 1997 году под заголовком «Революция сверху и разрушение советской системы»), за период 1985–1986 годов в СССР возрос общий объем производства и потребления.
За время начального (и столь короткого) этапа реформ в стиле Андропова наметился темп роста экономики на 1–2 %. Производительность труда возросла на 4,5 % по сравнению с 2,5 % за предшествующий период. Объем капиталовложений за 1986 год лишь в отраслях промышленности машиностроения возрос на 30 % по сравнению со всем объемом капиталовложений за всю предыдущую пятилетку. За тот же 1986 год объем продукции сельского хозяйства повысился на 5 %.
Такие данные приводятся в книге «Экономический вызов перестройки» академика Абела Аганбегяна, главного экономического советника Горбачева.
По свидетельствам того же источника, за период 1985— 86 годов на 10 % возрос и объем услуг и товаров потребления, что было в полтора раза больше по сравнению с предшествующим периодом.
Тогда же впервые за последние 20 лет было отмечено значительное улучшение в сфере здравоохранения, а также в ряде других областей жизни. Заметно понизилась смертность среди детей.
Вместе с тем примечательно, что в тот же период Горбачева как политика постиг и ряд значительных неудач. Одна из них была связана с предпринятой им антиалкогольной кампанией. Он, казалось, на самом деле полагал, что резкое уменьшение производства и продажи спиртных напитков приведет также и к снижению уровня их потребления. Вместо того в стране буквально расцвела контрабанда спиртного. К тому же нелегальное производство водки стало поглощать практически все имеющиеся в государственных магазинах запасы сахара. Кроме того, государство теряло миллиарды рублей из-за того, что большая часть продажи спиртных напитков просто направилась в сторону «второй экономики» и ее системы нелегальной торговли алкоголем. Все это привело к тому, что всего лишь через год с лишним после объявления антиалкогольной кампании Горбачеву пришлось отказаться от нее.
По нашему мнению, она могла привести к лучшим результатам, если бы заранее был учтен имеющийся опыт других стран в этом направлении. Так, например введение «сухого закона» в США в начале XX столетия вызвало невиданный рост нелегального производства и торговли спиртным. Опыт показал, что положительные результаты в данном направлении можно ожидать от применения следующих мер: 1) повышения цен; 2) системы налогов и сборов на производство и торговлю спиртными напитками; 3) индивидуальной работы с людьми, систематически злоупотребляющими алкоголем.
* * *
Другой, довольно чувствительный провал политики Горбачева наметился в объявленном им курсе на повышение и ускорение темпов производства ряда отраслей экономики.
Усиленное общественное внимание и финансовая поддержка этой кампании привели, однако, к довольно неожиданному следствию — чрезвычайному росту ассортимента и количества всевозможных эрзацев и подделок. Горбачев попытался противодействовать подобным неблагоприятным явлениям при помощи мер по повышению роли системы госинспекции. Вскоре выяснилось, что удельный вес продукции низкого качества, не отвечающей государственным стандартам, чрезвычайно высок. Это вызвало, однако, резкое недовольство рабочих, поскольку уровень их зарплаты должен был упасть из-за регистрации столь больших количеств бракованных изделий и товаров. В конце концов от системы «госприемки» тоже пришлось отказаться.
Тем не менее, эти два примера политических неудач не сказались на общем ходе экономических реформ, начатых в 1985–1986 годы. Они, в общем, давали положительные результаты. Вышеупомянутые провалы, скорее всего, стали следствием не очень хорошо продуманных и подготовленных решений, очевидно, вызванных стремлением к достижению быстрых и легких успехов. Несмотря на неблагоприятный общественный резонанс, на неудачу и преждевременное прекращение указанных двух кампаний, их никак нельзя было воспринять неким «общим провалом» как системы в целом, так и экономических реформ, начатых Горбачевым непосредственно после его прихода к власти.
Не выдерживает проверки фактами и предположение о том, что политический поворот Горбачева «направо» якобы был вызван сопротивлением выдвинутому им курсу реформ со стороны ряда руководителей партии. И по сей день не обнаружено абсолютно никаких данных, подтверждающих наличие неких настроений неодобрения или отрицательного отношения высокопоставленных деятелей партии и государства к идее о необходимости существенных преобразований в экономической системе.
На это указывают также М. Эльман и В. Канторович в своем исследовании «Разрушение советской экономической системы» (1996 г.), в значительной степени основанном на данных и выводах, содержащихся в проведенных ими интервью с ответственными советскими руководителями тех времен. «Никаких доказательств наличия какой-либо оппозиции против курса реформ обнаружено не было», — подводят они итоги опроса.
В своей книге «Борьба Горбачева за экономические реформы» ярый сторонник рыночной экономики Андерс Асслунд, проживший довольно долгое время в Москве в период 80-х годов, также подчеркивает, что «все выбившиеся в то время на ответственные позиции новые советские руководители неизменно выступали в пользу перемен». Более того, в той же книге он признает, что как «брежневисты», так и члены тогдашнего Политбюро — Гайдар Алиев, Виктор Гришин, Динмухамед Кунаев, Владимир Щербицкий и Николай Тихонов, которых считали «прямолинейными марксистами», — поддерживали необходимость перемен в советской экономике, которые бы вывели ее на качественно иной уровень развития, сходный, скажем, с моделью экономического устройства ГДР.
Асслунд обращает внимание также на существование трех других реформаторски настроенных групп среди тогдашних ответственных советских деятелей, отличающихся как от уже упомянутых течений, так и от «круга Горбачева», определенно вставшего в конечном итоге на сторону идей «свободного рынка» и перевода советской экономики на рельсы системы частной собственности.
Такая группа сформировалась, например, вокруг тогдашнего председателя Совета Министров СССР Николая Рыжкова. По его мнению, решений экономических проблем страны следовало добиваться на пути повышения производительности труда и интенсификации производства. Группа Рыжкова настаивала на принятии мер по ускоренному применению достижений научно-технического прогресса в производственную практику. Она выступала также в поддержку повышения капиталовложений в сферу машиностроения. Сторонники Рыжкова поддерживали проводившиеся в то время эксперименты по установлению системы самостоятельного финансирования на предприятиях.
Другое направление реформаторов, отличающихся от «круга Горбачева», возглавлял Лев Зайков. В июле 1985 года его избрали секретарем ЦК КПСС по вопросам военно-промышленного комплекса (ВПК). Его взгляды на политику перемен тоже были связаны с реформами системы капиталовложений и поощрительным развитием научно-технического прогресса и машиностроения. Реформаторские программы Зайкова предусматривали принятие мер по улучшению качества продукции и введению обоснованной системы дифференцированной оплаты труда, а также по улучшению порядка на производстве и повышению требовательности к сменной работе.
В отличие от группы Рыжкова, Зайков и его люди были против идеи о самостоятельном финансировании предприятий, ибо она, по их мнению, способствовала бы развитию элементов конкуренции и появлению других механизмов рыночной системы.
Свои взгляды на ход необходимых перемен в советском обществе и экономики были и у Егора Лигачева, тогда второго человека в партии после Горбачева. Он тоже выступал:
— за введение серьезно обоснованной дифференциации оплаты труда на предприятиях;
— совершенствование системы бухгалтерского учета их деятельности;
— введение коллективных трудовых договоров;
— проведение эксперимента по установлению системы самостоятельного финансирования на предприятиях.
Наряду с этим Лигачев безоговорочно отвергал систему частной собственности и экономику «свободного рынка». Залог успеха положительных перемен для него состоял:
— в совершенствовании и укреплении существующей системы единого экономического планирования;
— в повышении рентабельности и ответственности отдельных предприятий;
— в улучшении дисциплины во всех ее измерениях.
С точки зрения таких позиций, Лигачев поддерживал и кампанию против алкоголизма. Вместе с тем он считал, что следует предпринять более серьезные меры против превращения практики и мировоззрения потребительства чуть ли не в основную норму жизни и устройства всего советского общества и его экономики. По его мнению, следовало безотлагательно и бескомпромиссно действовать против коррупции и всяких форм незаконной «теневой экономики».
Лигачев полагал, что изменения в экономике следует проводить на основе рекомендаций и решений, намеченных на состоявшейся в июне 1985 года Всесоюзной научно-технической конференции по этим вопросам. Он самым категорическим образом подчеркивал, что все реформы и перемены должны происходить в рамках принципов и системы научного социализма, что не следует допускать никаких компромиссов и кампаний в сторону «рыночной экономики» и возвращения к частной собственности на средства производства.
* * *
Первые сигналы о «новом курсе» Горбачева, предназначенном повернуть политику перемен в СССР в каком-то другом, неизвестном до тех пор направлении, наметились во время работы XXVII съезда КПСС в феврале 1986 года. По правде говоря, тогда Горбачев, скорее всего, сделал заявку не столько на какую-то новую политику, сколько на внедрение в нее некой иной, принципиально отличающейся идеологии о характере, целях и содержании реформы. Он уже не только больше не говорил о преемственности с принципами и идеалами прошлого, но и всячески старался навести на мысль о якобы уже созревшей необходимости порвать с этим прошлым.
В плане тактическом он обычно связывал подобные идеи с рядом недостатков, допущенных во время «застойного периода» правления Брежнева, сложившегося после начала его серьезной болезни. Очевидно, заигрывая с уже довольно широко распространенными общественными настроениями, он призывал к «подлинно революционным переменам» и к необходимости «решительного поворота» как во внутренней, так и в международной политике.
Общие речи такого рода вводили людей в заблуждение, позволяя им воображать вещи, в корне отличающиеся от того, что в действительности происходило впоследствии.
Горбачев также подменил конкретную формулировку Андропова об «ускорении научно-технического прогресса» более неопределенной и туманной фразой об «ускорении экономического и социального развития». К тому же, если, как ему казалось, кто-то не уделял нужного внимания таким изменениям в терминологии, он всегда подчеркивал, что речь идет не просто о словах, а о совершенно ином понимании совершающихся перемен. По его мнению, их не следовало бы ограничивать сферой лишь экономических реформ. Наоборот, в соответствии с «новыми взглядами» Горбачева, изменения должны были охватывать все методы работы, всю систему существующих политических и идеологических институтов.
Таким образом, после своего политического доклада XXVII съезду КПСС Горбачев стал систематически подменять узловой до тех пор термин идейно-политической практики «ускорение» терминами «гласность» и «перестройка». Мало того, он уже вкладывал в них какой-то иной, ранее неизвестный смысл и значение. Так, в апреле 1986 года он заявил, что «перестройку» следует понимать как «коренное, полное изменение», в июне того же года — что она означает «перемену всего общества», а в июле — уже прямо объявил ее «революцией».
Без сомнения, практика столь расширенных толкований в значительной мере способствовала росту популярности и привлекательности идеи о так называемой «перестройке». Курс ее, однако, оказался чреватым множеством рисков и опасностей, касающихся благосостояния и даже самой жизни и существования миллионов людей и страны в целом. «Расширительные» толкования отняли у политики реформ то четкое содержание и ясные цели, которые были заданы ей во время Андропова. Таким образом, «перестройка» все более оборачивалась неким преимущественно пустословным, лишенным конкретного смысла и значения занятием. Речи о «модернизации структуры» и преобразованиях все чаще стали восприниматься чем-то самоценным, что следовало бы осуществлять просто ради «самой идеи». Разговоры о реформах стали вращаться как будто в каком-то «заколдованным круге», перемены делались ради самих перемен. Такими впечатлениями делится о том периоде Н. Робинсон, автор изданной в 1995 году книги «Идеология и конец советской системы».
Навязанные Горбачевым изменения в области идеологии и стратегии реформ все больше подтачивали единство партии, способствуя ее дальнейшей дезорганизации, лишая ее уверенности и четко определенных целей. В результате она становилась все более неспособной выполнять роль руководящего центра общества. Вместо конкретных реальных действий, как в партии, так и вне ее, велись бесконечные дискуссии насчет направления и конечных целей реформ.
Для определенной части участников этих дискуссий конечной целью продолжало быть дальнейшее укрепление и совершенствование социализма. Для других как дискуссия, так и сама реформа все определеннее становились возможностью отмежеваться от Союза для дальнейшего обособления на национальной основе. Все это происходило на фоне широкого распространения взглядов о некоем «новом», отличающемся от социализма, социал-демократическом пути развития. Говорилось также и о какой-то иной, во многом неясной и неопределенной модели устройства общества. Так и не выяснилось, будет ли она социалистической или капиталистической по своему характеру. Обязательной в ней была только определяющая роль механизмов и принципов «свободного рынка».
Были среди спорящих о реформах и такие, конечной целью которых являлось личное обогащение.
* * *
Горбачев чрезвычайно ловко «расширил» и, по сути дела, подменил и само содержание так называемой «гласности». В результате оказалось подорванным не только само созидательное начало исконных партийных принципов критики и самокритики, но и был нанесен очередной удар по сохраняющейся до тех пор роли партии в обществе и ее руководящим функциям.
В первый год после его избрания на пост генерального секретаря Горбачев придерживался взглядов Андропова о гласности. Гласность осуществлялась партией, правительством, государством, существующими общественными организациями и должна была обеспечить большую степень открытости и публичности в отношении ряда аспектов внутриорганизационной жизни, а также имеющихся случаев некомпетентности, злоупотреблений и коррупции. Горбачев в апреле 1985 года тоже призывал к предоставлению общественности больше информации такого плана.
Однако вскоре он превратил гласность из политики большей открытости народу, партии и другим структурным организациям общественной системы, в средство и даже оружие практически ничем не ограниченной критики самой партии, всей ее истории и всего того, что она сделала (или не сделала!) за все время ее существования.
Начало такой открытой атаке было дано после встречи Горбачева и Раисы Максимовны с рядом руководителей и известных представителей средств массовой информации. В своей книге «Гласность Горбачева» (1999 г.) Джозеф Гиббс отмечает, что на этой встрече тогда еще недавно избранный генеральный секретарь призвал к «открытой, конкретной и конструктивной критике допускаемых недостатков и упущений». Вскоре после этого на страницах газеты «Советская Россия» появилась откровенно уничижительная статья в адрес первого секретаря Московского горкома КПСС Виктора Гришина. (Гришина, как и его ленинградского коллегу Романова, после смерти Черненко считали наиболее вероятными кандидатами на пост генерального секретаря. Однако, судя по некоторым данным, оба они, в силу «неких случайностей и недоразумений технического характера», не смогли лично присутствовать на заседаниях высших органов партии, на которых предстояло избрать следующего генерального секретаря КПСС). Вскоре после публикации упомянутой статьи Гришина освободили с поста руководителя Московского горкома КПСС. На его место выдвинули Бориса Ельцина, которого тогда считали союзником Горбачева.
Активность Горбачева и его окружения в действиях по приданию нового смысла политике гласности еще интенсивнее продолжалась осенью 1985 года. Очевидно, чувствуя поддержку от присутствия рядом с собой почти неотступно следовавшей за ним его супруги, недавно избранный генеральный секретарь с удивительной энергией все чаще и настоятельнее продолжал взывать к кругам интеллигенции и средствам массовой информации… усилить критику против партии и всей ее истории. Вместе с тем, им также был предпринят ряд мер по ослаблению влияния партии на деятельность средств массовой информации. Причем произошло это не просто вследствие прекращения действия соответствующих «решений и директив» (как любят изображать некоторые), а путем передачи непосредственного руководства данной сферой в руки лиц, относящихся открыто враждебно к КПСС и социализму.
* * *
Разумеется, в деятельности средств массовой информации следовало произвести ряд перемен, связанных прежде всего с облегчением чересчур громоздкой бюрократической системы контроля и цензуры в отношении культуры, книгоиздательства, радио- и телепередач, печати и т. д.
Однако ввиду исключительной важности данных сфер, изменения в них следовало бы производить чрезвычайно умеренно, деликатно и тактично. Увы, подход Горбачева к этим делам был, как казалось на первый взгляд, поспешным и не до конца продуманным. В результате «новая политика гласности», объявленная, непосредственно организованная и всячески поощряемая при его личном участии, в действительности обернулась деятельностью, чреватой самыми пагубными последствиями как для авторитета, самочувствия и способности к руководству самой Коммунистической партии, так и для возможности дальнейшей спокойной, уравновешенной и полнокровной жизни общества в целом. Дестабилизирующие последствия такой политики весьма ощутимо стали давать о себе знать уже в 1987 году.
Несколько позже в своих «Мемуарах» (изданных в Нью-Йорке в 1995 г.) Горбачев попытается свалить с себя всякую ответственность за последующее катастрофическое развитие событий в стране. Так, он пишет, что «гласность вышла за все представляемые нами рамки и приняла измерения не поддающегося контролю процесса».
Все это, по меньшей мере, неточно. В действительности Горбачев не только на словах, но и вполне конкретными делами всячески поощрял и толкал свою «новую гласность» как раз к тем крайностям и рецидивам, о которых он напишет позже в своих мемуарах как о «не поддающихся контролю».
Тут следует отметить, что между ним и определенными кругами в средствах массовой информации существовали чрезвычайно близкие, чуть ли не «любовные» отношения, — в смысле переносном, конечно. Горбачев то и дело обращался к ним с призывами о помощи, содействии и одобрении его действий и инициатив. Во время своих частых встреч с представителями данных кругов и групп он, как правило, старался подчеркнуть, как высоко он их чтит, как рассчитывает на поддержку с их стороны. Он открыто подталкивал их к все более разнузданным нападкам на партию и ее историю, одновременно с этим вполне целенаправленно отнимая у партии возможности осуществления любого руководства и контроля деятельностью СМИ. Лишь окончательно убедившись в необратимости совершенного им в этой сфере, он и сам отказался от каких бы то ни было попыток ее контроля.
Такой своей активностью Горбачев, очевидно, пытался заложить, вне партии, ее норм и механизмов, некую собственную базу политической поддержки, выходящую, кроме всего прочего, за рамки официально объявленных целей политической жизни. Более сообразительные исследователи и наблюдатели могли бы заметить подобную тенденцию еще в политическом докладе XXVII съезду КПСС. Уже тогда он, в прямом смысле слова, открыл все двери для любой критики всего и вся в партии и государстве, в их деятельности, и в работе политических институтов общества. «Литературно-художественной критике пора стряхнуть с себя благодушие и чинопочитание, разъедающие здоровую мораль, памятуя, что критика — дело общественное, а не сфера обслуживания авторских самолюбий и амбиций», — говорил в то время с трибуны съезда генеральный секретарь.
А всего через месяц, на встрече с представителями средств массовой информации (на которой присутствовал и Лигачев) Горбачев совершенно недвусмысленно заявил, что «главным нашим врагом является бюрократия, и печать должна самым беспощадным образом атаковать ее, не давая ей какой бы то ни было возможности ответной реакции».
Таким образом, складывалась весьма странная ситуация, когда генеральный секретарь, наделенный самыми высокими полномочиями для того, чтобы предпринять все необходимые шаги в сфере руководства партии и государства, обращается к посторонним силам и структурам с призывом совершить необходимые действия вместо него. Выходило, что СМИ и интеллигенции следовало нападать на партию и правительство страны, в то время как сам генеральный секретарь довольствуется лишь ролью стороннего наблюдателя.
Казалось, как будто кому-то удалось вдолбить в голову тогдашнего генерального секретаря и его «советников» какие-то предельно идеализированные, не соответствующие реальной жизни, представления о роли средств массовой информации в условиях так называемой «либеральной демократии». Возможно, такое могло произойти в результате знакомств и обмена мнениями с представителями политической системы Великобритании. А в дальнейшем, видимо, Горбачеву могло показаться, что подобного рода представления могли бы оказаться полезными и в ходе реформ… общества социалистического типа.
Так или иначе, в июле 1986 года Горбачев уже объявил следующее:
«Раз у нас нет оппозиции и оппозиционной партии, то каким образом тогда мы можем осуществлять контроль за своими действиями? Да, мы можем делать это средствами критики и самокритики, но больше всего — путем гласности».
* * *
Еще красноречивее слов Горбачева были его действия. Наряду с призывами институционально сформировать внутреннюю оппозицию в стране, он предпринимал и целый ряд конкретных шагов в целях:
— реального ослабления роли и функций руководства и контроля Коммунистической партии за деятельностью средств массовой информации;
— передачи последних в руки отъявленных противников социалистических идей и социализма.
Ключевую роль во всех этих процессах выполнял А. Н. Яковлев, которого Горбачев еще в 1985 году назначил заведующим отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС. (Как писал Михаил Геллер в книге «Седьмой секретарь», изданной в Лондоне в 1991 г., Яковлева считали «генератором идей», единственным среди соратников Горбачева, который заслуживает этого названия.) Этому отделу, созданному в 1920 году, на практике принадлежали высшие властные полномочия по всем вопросам деятельности средств массовой информации. Так называемый «Главлит», функционирующий с 1923 года, был соответствующим органом государства, осуществляющим непосредственные просмотры цензуры, одобряющим и разрешающим выпуск всех видов публикаций, радио- и телевизионных передач. Являясь руководителем этого отдела ЦК и одним из самых приближенных советников генерального секретаря, Яковлев располагал исключительными возможностями оказывать самое непосредственное и ощутимое воздействие на весь ход развития и осуществления «реформ». Анализ дальнейшего хода событий показал, насколько вредным и разрушительным было это воздействие.
Родился Яковлев в 1923 году. Судя по его книге «Судьбы марксизма», изданной в 1993 г. Йельским университетом в США, вступил в партию во время службы на флоте в годы Второй мировой войны. (Йельский университет, кстати, пользуется репутацией одного из лучших учебных заведений, регулярно поставляющего высокообразованные штатские кадры для последующей карьеры в ЦРУ или других особо важных институтах администрации США.)
После войны Яковлев окончил педагогический институт в Ярославле и семь лет работал в местном обкоме партии. В период 1956–1960 годов был аспирантом Академии общественных наук ЦК КПСС. В академическом 1958/59 году был «дипломником» на «самостоятельной программе» в Колумбийском университете США. (В этом университете функционирует один из самых активных центров исследования СССР и Восточной Европы. В нем долгое время работал, а потом и возглавлял его известный политик, отличающийся глубоким антисоветизмом Збигнев Бжезинский.)
По окончании образования Яковлев начал работу в Отделе агитации и пропаганды ЦК, где к середине 60-х годов заведовал сектором «Радио и телевидение». В 1965 году он стал уже первым заместителем заведущего всего отдела. На этом посту оставался до 1973 года, когда был освобожден от должности в связи с весьма показательным инцидентом в его работе. Подробно об этом рассказывает книга Дж. Гарриса «Общественная деятельность Александра Яковлева», изданная в 1998 г. Центром исследования России и Восточной Европы университета в Питсбурге (США).
По Гаррису, увольнение Яковлева с работы в ЦК было связано с проходившей тогда дискуссией в руководстве КПСС по некоторым аспектам национального вопроса. Начатая во времена Хрущева «оттепель» в сфере идеологии и интеллектуальной деятельности пробудила взгляды и настроения, особенно среди писательских кругов, которые можно обобщенно назвать (хотя и в этих кругах бытовали разные точки зрения) «активизацией русского национализма». При Брежневе в партии по данному поводу начались обсуждения и дискуссии, в которых Яковлев играл довольно важную роль. В 1973 году он резко осудил один из советских журналов (Речь идет о журнале «Молодая гвардия». — Ред.) за недостаточно критический подход к некоторым тенденциям и явлениям, определенным им как проявления «русского национализма». Тогда он заявлял, что эта его позиция вызвана необходимостью дать «отпор национализму» с точки зрения марксизма.
Однако в действительности чрезвычайно резкое осуждение с его стороны права на существование каких-либо чувств, мыслей или настроений, связанных с национальной принадлежностью и национальным самосознанием людей, гораздо больше напоминает о ранних взглядах Бухарина, чем о Марксе.
Кроме того, по оценке, содержащейся в весьма красноречиво названном исследовании Ицхака Брудного «Новое открытие России. Русский национализм и советское государство в период 1953–1991 гг.» (изданном в 1998 г.), уже тогда в позициях Яковлева обнаруживалась явная симпатия к Западу.
Не исключено, что критика Яковлевым «русских националистов» во многом как раз симпатией к Западу и была вызвана. Во всяком случае, похоже, он считал, что России просто нельзя развиваться отдельно от Запада, а оживление русских «националистических настроений» может вызвать враждебное отношение к нему. Такие его взгляды отличали и даже противопоставляли его остальной части руководства партии во время Брежнева, в силу чего в конечном итоге было принято решение послать его на работу за границу. Просьба Яковлева, чтобы это была какая-нибудь англоязычная страна, была удовлетворена. Его назначили послом в Канаду, где он и провел следующие десять лет. Это обстоятельство, по выводам исследования Р. Кейзера «Как Горбачев вообще мог «произойти» (1991 г.), предоставляло ему исключительную возможность приобрести в гораздо большей степени, чем остальным советским руководителям, самые непосредственные «впечатления и опыт жизни на Западе».
* * *
Горбачев лично знакомится с Яковлевым в мае 1983 года, когда посещает Канаду в качестве секретаря ЦК и члена Политбюро.
За неделю визита у них, очевидно, было немало возможностей для разговоров наедине, в результате чего, как говорится, «они нашли друг друга». В июне Яковлева вызывают в Москву и назначают на внешне не слишком важный пост директора Института мировой экономики и международных отношений. Однако осведомленным людям известно, что эта организация традиционно играет весьма значительную роль в деле формирования стратегии и политики СССР в ряде важных областей (вовсе неслучайно, например, что академик Евгений Примаков, который сменил Яковлева на том же посту, после этого стал руководителем советской разведки, а несколько позже — и премьер-министром России).
А как отмечает тоже довольно осведомленный в подобных делах Михаил Геллер в своем «Седьмом секретаре», лишь будущие историки когда-нибудь, может быть, выяснят «послал ли Андропов Горбачева к Яковлеву или Горбачев убедил Андропова в ценных качествах посла в Канаде».
Дальнейшая карьера Яковлева сложилась блистательно в самом прямом смысле слова. В 1984 году он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. В 1985 году Горбачев назначает его руководителем Отдела агитации и пропаганды ЦК, а в следующем году его уже избирают секретарем ЦК КПСС по вопросам идеологии. Причем, как единогласно свидетельствуют исследователи политический биографии Яковлева, его слово было слышно не только в отношении областей, которые он непосредственно курировал, но и во всех вопросах, касающихся внешней политики.
В свою бытность самого высокопоставленного партийного руководителя в области идеологии, агитации и пропаганды, Яковлев развернул исключительную активность как по кадровой замене действующих ключевых фигур в этой сфере, так и в вопросах коренного изменения основного содержания и методов работы в ней. Руководящие посты в союзах творческих работников были заняты активными сторонниками Горбачева. Следуя примеру своего «патрона» и покровителя в политической иерархии, Яковлев также призывал к «либерализации» в области культуры. Что это означало на практике, стало ясным, например, когда на Всероссийской республиканской встрече писателей в декабре 1985 года «всегда готовый» служить любому режиму поэт Евгений Евтушенко (по прямому внушению Яковлева) бросил призыв убрать все ограничения в отношении публикации ранее запрещенных произведений.
Аналогичным способом на съезде Союза деятелей кино в апреле 1986 года Яковлев, на сей раз лично, предложил лично знакомого, к тому же своего идейного союзника Элена Климова на пост председателя Союза. Он был избран. Примерно так же Яковлев успел назначить Кирилла Лаврова председателем Союза работников театра.
Кажется, единственное, что ему не удалось тогда — «протолкнуть» назначение «своего человека» на пост руководителя Союза писателей России. Там все-таки избрали другого.
Столь же активной и в том же самом направлении была и деятельность Яковлева в отношении Главлита — другого важного звена осуществления контроля за деятельностью в области культуры и средств массовой информации на государственном уровне. Однако где-то к концу 1985-го и началу 1986 года этот орган вдруг без каких-либо дискуссий и объяснений просто отказался от выполнения своих функций «надзора» за печатными изданиями и перевел свои полномочия на ответственных редакторов соответствующих издательств. Нет никаких данных об обсуждениях данного вопроса в Политбюро.
Совершенное таким образом чрезвычайно важное изменение на самом деле давало исключительно большие права непосредственным руководителям отдельных издательств и органов печати. Вряд ли было случайным совпадением и то, что сразу после того Яковлев организовал настоящую массовую кампанию назначения преданных ему людей на руководящие посты в области культуры, посты директоров издательств, ответственных редакторов важных газет и журналов и т. д. Как правило, они являлись убежденными противниками социализма, руководящей роли и даже самого существования Коммунистической партии и считали, что так же безотлагательно следует предпринять соответствующие «радикальные» меры и в этом направлении. Такими были, в частности, новоназначенные ответственные редакторы пользующегося исключительной популярностью ежемесячного литературного Журнала «Новый мир», еженедельного массового журнала «Огонек», газет «Московские новости», «Советская культура», «Вопросы литературы».
Наряду с этим, на пост заведующего отделом культуры ЦК КПСС был назначен Юрий Воронов, министром культуры — Василий Захаров. Юрия Афанасьева (позже перешедшего в «лагерь Ельцина) сделали заведующим Московским государственным историческим архивом. Все они сыграли чрезвычайно важную роль в разразившейся вскоре после того исключительно широкой и крайне яростной пропагандистской кампании. Ее целью стало не только «полное отмежевание» от всего, связанного с именем и деятельностью Сталина, но и проведение такого рода «реформ», которые оставили бы «за бортом» политической жизни Коммунистическую партию, ее идеологию и роль в обществе.
Горбачев и Яковлев лично определяли основное содержание и цели этой кампании и непосредственно руководили практическим осуществлением политики так называемой «гласности». Роль в этой политике новоназначенных ими руководителей в сфере культуры, средств массовой информации, а также разделяющих их взгляды кругов и групп интеллигенции сводилась к тому, чтобы, с одной стороны, подвергать унизительной и компрометирующей критике деятельность партии и правительства, а с другой — всячески препятствовать любой попытке ответа, возражения или сопротивления с их стороны. Обвинения в «сталинизме», как правило, были среди самых любимых и чаще всего применяемых пропагандистских приемов в этом направлении. В своей книге «В Союзе советских писателей» авторы Джон и Кэрол Шеппард делятся на сей счет впечатлениями о том, что еще во второй половине 1989 года Яковлев лично распорядился выпустить большим тиражом мемуары Анастаса Микояна, содержащие критику в адрес Сталина и его роли во Второй мировой войне.
* * *
Официальным моментом поворота к «новой политике гласности» считается речь Горбачева в Краснодаре в сентябре 1986 года. Она и послужила открытым сигналом «сверху» для активизации всех сил и видов деятельности антисоциалистической направленности. В этом, в общем-то, небольшом городке, находящемся сравнительно недалеко от его родного Ставрополя, Горбачев, по всей видимости, чувствовал себя «почти что дома» и поэтому довольно спокойно и безопасно. Речь транслировалась телевидением по всей стране, что, без сомнения, указывало на ее программный характер и значение.
«Основными противниками и препятствиями на пути реформ» в ней были объявлены «бюрократия в министерствах и консерваторы в партии».
В этой связи тогдашний генеральный секретарь ЦК КПСС весьма недвусмысленно подчеркнул, что «партия служит народу, людям, и ее руководящая роль не является некой раз и навсегда предоставленной ей привилегией. Я напоминаю это тем, которые это позабыли».
В той речи Горбачев впервые обращается к понятию «демократизация» и призывает к ее осуществлению на деле.
В своей совместной книге «Время перемен. Изменения в России взглядом человека изнутри» (1989 г.) Рой Медведев и Джульетто Кьеза отмечают, что краснодарская речь Горбачева была воспринята как подлинная сенсация. По их мнению, она широко открыла двери для всякого рода критики в адрес партии. Первостепенное внимание обращалось на отрицание Сталина и «сталинизма». В действительности, как это полностью стало ясным несколько позже, как на Западе, так и в СССР во время Горбачева, отрицательное отношение к Сталину первоначально было нужным в качестве необходимого прикрытия последующего отрицания и Ленина, а также и всего учения социализма и его общественной практики.
В этой связи в 1986 году началось издание всех ранее запрещенных произведений, содержащих критику в адрес Сталина и времен его правления. Созданный в 1984 году фильм режиссера Тенгиза Абуладзе «Покаяние», посвященный репрессиям 30-х годов, был показан в Москве сначала перед ограниченной зрительской аудиторией. По мнению Роя Медведева, сам факт показа этого понравившегося лично Горбачеву фильма являлся, скорее, явлением политическим, чем чисто культурным, неким своеобразным «поворотным пунктом».
В московском Театре им. Ленинского комсомола состоялась премьера пьесы драматурга Михаила Шатрова «Диктатура совести», также известная своей антисталинской направленностью. Несмотря на возражения Егора Лигачева, Горбачев также лично одобрил публикацию произведения Анатолия Рыбакова «Дети Арбата».
Не принимая во внимание отрицательное мнение председателя Союза писателей СССР, ежемесячник «Новый мир» объявил, что с 1987 года начнет печатать запрещенный в Советском Союзе роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Как весьма показательный знак было воспринято и личное решение Горбачева возвратить в Москву из ссылки известного диссидента Андрея Сахарова.
Все эти действия вызвали единогласные приветствия со стороны Запада. В то время лишь официально аккредитованный в Москве журналист, коммунист из США Майк Давыдов, был чуть ли не единственным человеком (в том числе и в рядах международного коммунистического движения), позволившим себе — на фоне всеобщих одобрений — заметить, что никогда еще до сих пор держащая бразды правления в стране партия не передавала сама в руки сил, стремящихся к ее уничтожению, такой ресурс власти как средства массовой информации. Это было сделано только лидерами КПСС и СССР во время Горбачева.
После XXVII съезда Горбачев окончательно отошел от линии Андропова и от его взглядов о необходимости перемен внутренней жизни, стиля и методов руководства партией. Как в случае с «гласностью», так и по этим вопросам он, по всей видимости, сумел весьма умело прикрыть процесс своего отказа от первоначально объявленного курса столь энергичной и многословной риторикой, что подлинные цели совершенного им поворота для многих начали выявляться лишь в 1987 году.
По материалам исследования «Конец однопартийной системы» (1994 г.) историка Г. Джилл, в то время и в самой партии и вне ее бытовало почти единодушное мнение, что в партийной жизни имелся ряд серьезных организационных проблем. Такими считались сервильность, угодничество и приспособленчество, политика подбора и выдвижения кадров, основанная на личной преданности вышестоящему руководителю, и растущая коррупция, особенно в некоторых национальных республиках.
Почти в стиле мышления Андропова, первоначально Горбачев заявлял, что только на пути повышения требовательности, дисциплины и прозрачности, общественного обсуждения всего происходящего в партии и государстве, можно добиться преодоления и устранения всех этих отрицательных явлений. По этой причине XXVII съезд партии принял новый устав, предоставляющий возможности для большей открытости, критики и самокритики, повышенной ответственности и коллективизма.
Однако вместо того, чтобы проводить в жизнь принятые съездом решения и воспользоваться более широкими возможностями действий, Горбачев в сентябре 1986 года вдруг резко повернул на совершенно иной путь, внезапно призвав саму партию «перестроиться». Это явилось полной неожиданностью для ее членов, поскольку в установках съезда содержались положения о перестройке общества и укреплении партии. К тому моменту на местах выявились уже первые признаки недовольства и несогласия с политикой власти у самых разных, в том числе рядовых членов партии.
* * *
Наряду с такими шагами в области внутренней политики и идеологии Горбачев предпринял и некоторые сомнительные инициативы на международной арене. Как в других направлениях, так и здесь первоначально не было заметно каких-то резких различий с известными принципами и целями советской внешней политики. Так, до 1987 года и даже некоторое время после важное место в ней продолжали занимать, например, принципы и практика поддержки народов, борющихся за национальное освобождение. И все же, несмотря на отсутствие каких-либо существенных отклонений или изменений, в этой области также происходили определенные сдвиги.
Как и в других сферах общественно-политической жизни, первые признаки в этом направлении стали проявляться сначала в области соответствующей терминологии и риторики.
В первых речах программного значения в апреле 1985 года у Горбачева не было даже и намека о каких-либо компромиссах империализму. Тогда только что избранный генеральный секретарь резко осуждал его за опасное обострение международной напряженности и непрерывные подрывные действия против стран социализма. Но уже к осени того же года сами слова «империализм», «капиталистические страны» и «национальное освобождение» стали исчезать из словаря публичных выступлений и речей Горбачева, хотя они полностью сохраняли свой смысл, роль и значение в реальном мире. Это становится предельно ясным на примере анализа как подготовительных материалов, так и самих документов состоявшегося в 1986 году XXVII съезда КПСС. В политическом докладе генерального секретаря термин «империализм» упоминался всего лишь раз в связи с положением в Афганистане. А вскоре после того в программном материале «Перестройка — новый способ мышления о нашей стране и о всем мире» (1987 г.) Горбачев уже формулирует тезис о том, что «новое мышление» накладывает «необходимость деидеологизации» внешней политики. По его мнению, это предполагает замену понятий классовой борьбы, солидарности и эксплуатации трудящихся идеями об «определяющем значении» неких «вечных человеческих ценностей» мира и сотрудничества.
В свое время Ленин определял сущность правого оппортунизма как отступление и отказ от основных принципов, прежде всего — классовой борьбы, во имя достижения некоторых уступок временного характера. Это предполагает также допущение уступок и компромиссов в отношении классового врага в надежде найти более быстрые и более легкие способы и пути достижения прогресса в международных отношениях.
В этом плане Горбачев сначала предпринял некоторые изменения преимущественно риторического и терминологического характера, за которыми последовали и совершенно конкретные практические шаги в сфере внешней политики. Вначале был ряд инициатив «о поддержке мира и разоружения», как они тогда, по крайней мере, воспринимались. Некоторые из них поражали масштабами проявлений «смелости» и «новаторского» подхода к проблемам. Так, например, Горбачев в одностороннем порядке прекратил ядерные испытания с советской стороны и значительно сократил число ракет средней дальности, направленных на цели в странах Западной Европы. Они, кстати, считались практически недосягаемыми для средств противоракетной обороны.
На встрече на высшем уровне с Рейганом в Женеве Горбачев приложил большие усилия к «размораживанию» двусторонних отношений СССР и США. Он сделал также и «радикальное» предложение о 50-процентном сокращении всех стратегических вооружений, к выполнению которого опять же приступил в одностороннем порядке.
С одной стороны, все эти инициативы и впрямь приводили к уменьшению международной напряженности, в связи с чем возрастала и популярность Горбачева во многих странах мира. Вместе с тем немало людей, особенно за стенами Кремля, со временем стали испытывать чувство нарастающего беспокойства, вызываемого прежде всего тем обстоятельством, что уступки СССР перед США делались преимущественно в одностороннем порядке, при котором Советскому Союзу взамен, как правило, ничего не доставалось.
К началу 1986 года эти односторонние уступки стали принимать уже новые формы и измерения. К тому же они происходили в период, когда после 1981 года администрация Рейгана резко повысила военные расходы. Одновременно с этим ее пропаганда неустанно трубила на весь мир о так называемом «нулевом варианте», всячески превознося его и называя чуть ли не самым благотворным предложением по оздоровлению международной обстановки в мире. Однако суть его на деле сводилась к тому, что СССР предлагалось убрать с Европейского континента свои ракетные установки взамен на обещание со стороны США не размещать там свои новые ракетные вооружения в будущем. При этом из счета как бы совсем выпадали такие же вооружения армий НАТО западноевропейских союзников.
«Нулевой вариант» на деле был ничем иным как ходом чисто пропагандистского характера. При помощи его США старались, с одной стороны, подвигнуть СССР и дальше на путь односторонних уступок, дающих новые преимущества Западу в военно-стратегическом плане. С другой стороны, таким образом они пытались предстать перед мировой общественностью некими «поборниками здравого смысла», искренне стремящимися к прочному миру на земле. Наверняка правящие круги США и Запада в целом по-настоящему удивились, когда вскоре после прихода к власти Горбачев отошел от прежней отрицательной советской позиции по «нулевому варианту». В опубликованном программном заявлении генерального секретаря КПСС по вопросам советской внешней политики, сделанном на состоявшемся 16 января 1986 года Пленуме ЦК, было внесено предложение о полном устранении ядерных вооружений до 2000 года. Наряду с этим принимался и «нулевой вариант» Рейгана.
И все же, если бы Горбачев остановился только на этом, а впоследствии на основе своих предложений начал переговоры с США о соответствующих уступках с их стороны, то можно было бы полагать, что его инициативы могли все-таки привести к определенным положительным результатам. Однако в продолжение следующих девяти месяцев после одностороннего отхода советской дипломатии с ее прежней отрицательной позиции по «нулевому варианту», со стороны предполагаемых партнеров так и не наметилось каких-либо соответствующих положительных реакций или предложений. Ни словом на сей счет не обмолвился и сам Рейган во время следующей встречи с Горбачевым на высшем уровне в столице Исландии Рейкьявике.
В общем-то, дело так и не пошло далее множества хороших слов и обещаний, не имеющих, однако, какой бы то ни было практической ценности. По всему было видно, что также не может быть и речи о каком-либо изменении в намерениях США продолжать развертывание своей «Стратегической оборонительной инициативы» (или так называемых «звездных войн»).
* * *
К концу 1985 и началу 1986 года наметились также и первые признаки отхода Горбачева от прежних позиций СССР по Афганистану. Как известно, в 1979 году советское правительство приняло решение отозваться на многочисленные просьбы о помощи находящегося у власти законного правительства Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) по отражению все усиливающихся нападений со стороны организованных и руководимых ЦРУ вооруженных формирований местной и иностранной контрреволюционной оппозиции.
В своих усилиях найти пути решения проблем и модернизации одной из беднейших стран мира, НДПА осуществила земельную реформу, предоставив значительную часть имений крупных землевладельцев остальным слоям сельского населения. Женщинам также были предоставлены гражданские и другие права. Предпринята была и кампания по обучению грамоте неграмотных, составляющих более 90 % населения страны.
Однако такие меры правительства были встречены чрезвычайно яростным сопротивлением со стороны крупных феодальных землевладельцев и их вооруженных формирований. Опубликованные в 1981 году документы, доказательства и репортажи о подлинном положении в Афганистане и вышедшее в свет в 2001 году в Нью-Йорке исследование Филиппа Боносского «Тайная война Вашингтона в Афганистане» дают исключительно красноречивое и достоверное представление о ходе событий в стране. С извращенной демонстративной жестокостью убивали учителей и учительниц, обучающих девочек-школьниц. Имеются достаточно убедительные доказательства, что действия подобного рода проводились контрреволюционными бандами намеренно, по указке ЦРУ, на чью вооруженную и финансовую поддержку они полностью рассчитывали, — с тем, чтобы вызвать в ответ более широкомасштабное вмешательство с советской стороны.
По данному поводу несколько позже Збигнев Бжезинский, советник тогдашнего президента США Джимми Картера по вопросам национальной безопасности, неоднократно заявлял, что в то время «мы совершенно сознательно старались повысить вероятность вторжения Советов в Афганистан». Это цитата из опубликованного в ноябре 2001 года в Нью-Йорке исследования о событиях в Афганистане Панкаджа Мишена.
(В годы после разрушения Советского Союза и системы социализма в ряде своих книг, интервью и выступлений Бжезинский все так же продолжал восхвалять себя и своих руководителей тех времен за их «столь примечательный вклад» в дело организации «афганской проблемы».)
В изданной в 1998 году в Пристонском университете США книге Сары Мендельсон на ту же тему подлинная роль ЦРУ в событиях в Афганистане оценивается как «его крупнейшая секретная операция за весь период после окончания Второй мировой войны».
Ввиду всего этого, политика советского правительства как при Брежневе, так и при Андропове и Черненко, рассматривающая помощь народу Афганистана как закономерное проявление международной классовой солидарности против произвола империализма, является, очевидно, полностью оправданной и справедливой.
Интересно, что в первые месяцы, непосредственно после своего прихода к власти в апреле 1985 года, Горбачев предпринял дополнительные меры по усилению советского военного присутствия в Афганистане. Об этом можно узнать из книги Джерри Хью «Демократизация и революция в СССР, 1985–1991 гг». (изданной в 1997 г. Бруклинским институтом стратегических исследований в Вашингтоне). В ней он приводит информацию, содержащуюся в мемуарах последнего руководителя советской разведки Владимира Крючкова.
Однако еще осенью 1984 года Горбачев начал подавать сигналы насчет возможности вывода советских войск из Афганистана. Впервые это было сделано на встрече «на высшем уровне» с Рейганом в Женеве. Дальнейшее развитие эта тенденция приобрела в феврале 1986 года в ходе работы XXVII съезда КПСС. В политическом докладе и своих выступлениях на съезде Горбачев, с одной стороны, вновь объявил империализм основным виновником возникновения конфликтов в мире, в том числе и в Афганистане. Наряду с этим, однако, в его тоне были заметны и некоторые, ранее не присущие высшему советскому руководству, пораженческие нотки.
Так, например, у него, в отличие от его предшественников, Афганистан казался больше «кровоточащей раной», чем «жертвой империализма и империалистической агрессии».
* * *
Однако «настоящий, видимый поворот» в отношении к Афганистану наметился после встречи с Рейганом в Рейкьявике в октябре 1986 года. По всей видимости, тогда у Горбачева и его советников и сложилась позиция о якобы обязательном полном выходе из Афганистана в качестве необходимого условия для получения положительного ответа со стороны США по вопросам контроля над вооружениями. По предположениям Сары Мендельсон, работавшей позже с материалами советских архивов, не исключено, что подобный сдвиг являлся, скорее, следствием изменений общественного мнения в самой стране, чем результатом поражений на поле брани.
Но, вероятнее всего, ближе к правде другое ее заключение: главной причиной принятия столь неожиданного и резкого решения могло быть личное убеждение Горбачева, что для успеха его «перестройки» нужна обстановка «благоприятного международного сотрудничества». Ценой ее достижения и стал уход из Афганистана.
В результате, на заседании Политбюро от 13 ноября 1986 года генеральный секретарь заявил следующее: «Мы уже шесть лет ведем войну в Афганистане. Если не наметятся изменения в нашем подходе и политике, то мы можем оставаться там на протяжении еще и следующих двадцати или тридцати лет». Это положило начало уже вполне официальным обсуждениям данного вопроса в политических кругах как Советского Союза, так и других заинтересованных сторон.
В следующем месяце Горбачев информировал афганского руководителя Наджибуллу, что в 1988 году Советский Союз начнет вывод своих войск из страны. Однако даже и тогда все еще не было видно, что речь идет о столь односторонней и полной капитуляции, какую нам предстояло увидеть в 1987 году. Еще имелись ожидания, что подобные действия с советской стороны будут хоть как-то «возмещены» и соответствующим «уходом» со стороны США, выраженным в прекращении поддержки антиправительственным силам, гарантиях нейтралитета и территориальной целостности Афганистана и пр.
По мнению Яковлева (которое приводится в уже упомянутом исследовании С. Мендельсон), у Горбачева уже после первого международного оповещения его намерений по Афганистану сложилось твердое убеждение: ни в коем случае не допускать какой-либо оппозиции, возражений или хотя бы размышлений насчет целесообразности одностороннего ухода из Афганистана. Причем ставка и в этом случае делалась на уже показавшее себя оружие «гласности» — так, как понимал ее тогдашний генеральный секретарь.
Так что, как недвусмысленно подводит итоги и сама Мендельсон, причины данных перемен в курсе советской внешней политики не состояли в военном поражении на поле боя. Не являлись они и следствием какого-либо усиления давления со стороны общественного мнения внутри страны или соображений сугубо морального или гуманитарного характера. Просто Горбачевым и группой его сторонников было принято решение принести в «жертву» дело международной солидарности, чтобы это, как они надеялись, обернулось благом для задуманного им курса «перестройки».
Здесь следует напомнить, что рассматриваемые изменения в советской международной, внутренней и идеологической политике не наступили разом. Несмотря на то, что уже осенью 1985 года стали намечаться определенные признаки каких-то перемен, вряд ли кому-нибудь тогда могла придти в голову хотя бы мысль о подлинном масштабе отступлений, поражений и бедствий, которые вскоре предстояло испытать стране. Более того, все это выглядит почти невероятным даже теперь, если попробовать дать хоть сколько-нибудь внятное объяснение столь невообразимому ходу событий. А тогда, в 1985 году, было и вовсе неясным, куда в действительности ведет страну Горбачев.
Внешне доступные сигналы и впечатления на сей счет, как правило, были весьма расплывчатыми и противоречивыми. Ведь и сам Горбачев тогда все еще говорил о возрождении ленинизма и совершенствовании системы социализма. Он также заявлял, что он не намерен отказываться от идеологии социализма или идти по пути ее ревизии. Говорил лишь об усилиях «приспособить» ее к новой реальности в мире. Более того, после заявления о предстоящем уходе из Афганистана он даже усилил помощь и поддержку борьбе партии Африканского национального конгресса (АНК) в Южной Африке. Об этом сообщает Владимир Шубин в своей книге «Африканский национальный конгрес (АНК) — взгляд из Москвы» (изданной в 1999 г. в Южной Африке).
Весьма показательным было также и то, что первые повороты «направо» Горбачев предпринял в областях идеологии, а также внутренней и международной политики. Очевидно, в этих сферах он чувствовал себя свободнее, несмотря на то, что можно было и опасаться, конечно, какой-то реакции или вмешательства со стороны партийных, государственных и общественных структур. В экономике изменения такого рода начались лишь в 1986 году.
* * *
Бесспорно самой «скользкой» стороной в инициативах Горбачева в сфере экономики были намерения уменьшить значение системы централизованного планирования экономики, а в дальнейшем — и общественной и государственной собственности на средства производства.
На XXVII съезде партии он выступил за расширение границ самостоятельности объединений и предприятий с тем, чтобы они взяли на себя всю ответственность за управление своей деятельностью во имя «повышения эффективности и прибыли и достижения наивысших конечных результатов». По его мнению, центральные экономические органы следовало освободить от «текущих хозяйственных вопросов», чтобы «сосредоточиться на перспективных вопросах» долгосрочного планирования и внедрения достижений науки и техники. Предприятия получили возможность самостоятельно реализовать сверхплановую продукцию. Размер фонда заработной платы предприятий объявлялся уделом самих предприятий и непосредственно увязывался с доходами от реализации их продукции. Параллельно с «освобождением» центральных органов планирования (Госплана) от «текущих хозяйственных вопросов» предусматривалась передача их функций «новым органам руководства межотраслевыми комплексами». Основная часть задач оперативного управления делегировалась непосредственно предприятиям и объединениям, равно как и соответствующим органам планирования на республиканском, региональном, областном и городском уровне. Вместе с тем Горбачев заверил съезд партии, что какими бы радикальными ни казались все эти изменения, они ни в коем случае не затронут обеспечение безусловного приоритета общенародных интересов над интересами отраслей и районов. Он также подчеркивал, что речь идет исключительно об изменениях «методов работы» и ни в коем случае не об отступлении от принципов социализма, от планового начала управления экономикой.
Однако содержанием своей речи на съезде Горбачев открыл «двери» существованию разных форм негосударственной собственности, в том числе и полностью частных предприятий. Он указывал на то, что «кооперативная форма собственности далеко не исчерпала своих возможностей в социалистическом производстве», и призывал всемерно поддерживать формирование и развитие кооперативных предприятий и организаций.
Все это вполне могло быть полезным, если бы речь шла о кооперативах подлинных.
Однако, как оказалось на деле, Горбачев, похоже, имел в виду преимущественно частные предприятия, что вряд ли соответствовало убеждениям и взглядам большинства делегатов съезда. Все в том же духе генеральный секретарь выразил также и определенные симпатии к частным предприятиям «второй экономики», говоря о том, что «как показывает опыт, небольшие, технически хорошо оснащенные предприятия во многих случаях имеют свои преимущества».
«Пресекая нетрудовые доходы, нельзя допустить, чтобы тень падала на тех, кто честным трудом получает дополнительные заработки. Более того, государство будет способствовать развитию различных форм удовлетворения спроса населения и оказания услуг. Надо внимательно рассмотреть предложения об упорядочении индивидуально-трудовой деятельности. Разумеется, такие виды труда должны полностью совмещаться с принципами социалистического хозяйствования, базироваться либо на кооперативных началах, либо на договорной основе с социалистическими предприятиями. Общество, население от этого только выиграет», — обещал тогда Горбачев. Тут же, в присущем ему стиле он призвал обеспечить «надежный заслон любым попыткам излечения нетрудовых доходов из общественного достояния». Указывал на «недопустимость так называемой «выводиловки», «выплаты не заработанных денег… не связанных с трудовым вкладом работника» и заклеймил уже обозначившиеся, по его мнению, «группы людей с отчетливо выраженными собственническими устремлениями, с пренебрежительным отношением к общественным интересам». Генеральный секретарь также подчеркивал, что высшей целью и мерой оценки хода реформ является «создание целостной, эффективной и гибкой системы управления, позволяющей полнее реализовать возможности социализма».
* * *
Однако последующее развитие событий показало, что, очевидно, смысл подобных обещаний и призывов сводился к созданию некой «дымовой завесы», предназначением которой было прикрыть до поры до времени подлинное содержание указанных перемен, направленных, в конечном итоге, на усиление и дальнейшее укрепление общественной роли частной собственности. Вполне естественно было ожидать, что заложенные таким образом в формулировках решений съезда противоречия — насчет основного содержания и целей реформы экономики — с полной силой выявятся позже, в ходе попыток осуществления ее на практике.
Так, с одной стороны, Горбачев поддержал принятие Закона об усилении борьбы с нетрудовыми доходами и решение об учреждении нового государственного органа контроля за качеством продукции («Госприемки»). С другой стороны, генеральный секретарь «дал ход» также ряду важнейших мер по «либерализации» экономики, способствующих в конечном итоге дальнейшему развитию частной хозяйственной активности.
Так, в августе 1986 года он предоставил государственным предприятиям право на непосредственную внешнеэкономическую деятельность, что означало на деле право на вывоз капиталов за границу.
Опять же по распоряжению Горбачева в октябре того же года был узаконен определенный тип «производственного кооператива», по сути дела, являющийся всего лишь прикрытой формой существования частных предприятий. В ноябре он снова объявил о дополнительном расширении масштабов частной хозяйственной активности.
Грегори Гроссман, автор исследования «Разрушительная самостоятельность. Тоннель в конце света» (опубликованного в 1998 г. в сборнике под редакцией Стивена Ф. Коэна «Историческая роль подпольной экономики в Советском союзе»), утверждает, что полный смысл данных решений стал понятным лишь к концу 1987 года и позже. Хотя уже к времени их принятия выявились, по крайней мере, три существенных последствия от них.
Во-первых, оказалось, что разрешения на право экономической деятельности за рубежом оборачиваются неким «рогом изобилия» для «избранных», ибо таким образом за границу выводится трудно поддающееся подсчету число миллиардов долларов свежеприватизированного капитала.
Во-вторых, так называемые «кооперативы» своей преобладающей частью оказались узаконенными средствами ограбления государственных предприятий, как на «входе», так и на «выходе» их деятельности.
В-третьих, Закон о упорядочении индивидуальной, так называемой частнохозяйственной деятельности, на деле, скорее, способствовал прикрытию и фактическому поощрению незаконной «теневой» экономики, чем поддержке существующих на полностью законных основаниях мелких предприятий.
В плане социологическом все это приводило к разрастанию и укреплению позиций порожденного «второй экономикой» общественного слоя мелкой буржуазии. Вскоре после того самым активным (а может, просто самым наглым) представителям данного слоя уже удастся приобщить к «идее» частнособственнического интереса также и весьма значительную часть как официально существующей, легальной экономики, так и аппарата правящей политической партии и государства.
Таким образом, может, неосознанно, а возможно — и вполне преднамеренно, действия Горбачева в значительной мере способствовали расширению социального базиса политического курса, которому впоследствии удастся добиться полной переориентации страны на путь восстановления капитализма.
* * *
Такая, внешне как будто бы противоречивая, а по сути дела, весьма умело построенная в плане тактическом политика Горбачева, в сочетании с почти единодушным желанием перемен как со стороны руководства, так и рядовых членов Коммунистический партии, может во многом объяснить отсутствие какой-либо, даже словесной оппозиции в его адрес за первые два года его правления. Эволюция отношения к нему Егора Лигачева, второго человека в партии после генерального секретаря, является в многих отношениях показательной, насколько медленным, внутренне противоречивым и даже нерешительным оказался процесс формирования критики слева всего того, что сначала почти робко, а затем все увереннее и заметнее проводилось в качестве общепартийной политики.
Родился Лигачев в Сибири в 1920 году. Вырос в большом промышленном и научном центре Новосибирске, где отец его работал на заводе. Окончил Московский авиационный институт. Во время войны работал на авиационном заводе, выпускающем истребители. Вступил в партию в 1944 году. Свою партийную карьеру начал в Новосибирской области секретарем райкома комсомола. В 1959 году он уже первый секретарь обкома КПСС в Новосибирске. С 1961 по 1965 годы работает в ЦК КПСС в Москве, после чего, по собственному желанию, назначен на пост первого секретаря обкома партии в сибирском городе Томске, который и занимал в течение следующих 17 лет.
Показательным для личности и взглядов Лигачева было то, что он никогда не соглашался с очевидно сильно преувеличенными определениями всего периода правления Брежнева как времени «застоя». Он всегда с чувством гордости вспоминал и говорил о том, что было сделано и построено в Томске и области в те годы. «Я просто строил социализм», — считает он, — и таких, как я, были миллионы!» Вот что пишет о Лигачеве историк Стивен Ф. Коэн, которого считают одним из лучших знатоков Советского Союза и политической жизни в нем: «Всегда уравновешенный, уверенный в себе, трудолюбивый, воздерживающийся от употребления табака и алкоголя, семьянин, о котором никогда не ходило каких-нибудь скандальных слухов, Лигачев делал исключительно много для модернизации промышленности и сельского хозяйства в области, которой он руководил. Он не только создал там ряд новых предприятий, но и заботился о сохранении ценных для истории старинных деревянных построек. Поддерживал и помогал развитию искусства, но одновременно с этим вопросы единства интересов и руководящей роли Коммунистической партии в обществе всегда сохраняли у него самое первостепенное значение. Он был готов всегда отстаивать и, если понадобится — защищать все это до конца». (Эта характеристика Лигачева содержится во вступлении Стивена Ф. Коэна к книге Лигачева Inside Gorbachev's Kremlin (в русском издании — «Загадка Горбачева»), изданной в 1999 году в Нью-Йорке).
В апреле 1983 года Юрий Андропов вызывает Лигачева в Москву и назначает его заведующим организационным отделом ЦК, т. е. кадровиком партии. В конце года он становится секретарем ЦК по тем же вопросам. На этом посту судьба сводит его с Горбачевым. Вместе с ним через два года они становятся членами Политбюро, которых все считали самыми ревностными сторонниками перемен».
Во время первого этапа реформ Лигачев проявляет себя самым хорошо подготовленным и убежденным ленинцем среди всех тогдашних высших руководителей КПСС. Поскольку он искренне считал, что как партия, так и страна в целом нуждались в переменах, первоначально он следовал общему курсу реформ Горбачева. По всей видимости, он, как и многие другие члены партии и сторонники коммунистической идеи по всему Союзу и за рубежом, просто считали, что речь идет о возврате к основным идеям реально начатого во время Андропова политического курса, верным последователем которого он себя считал.
Такой его энтузиазм в отношении реформ, очевидно, помешал ему вовремя разобраться в тенденциях правого уклона в политике Горбачева, которые, хоть и в завуалированном виде, но присутствовали в ней чуть ли не с самого начала его прихода к власти. Более того, сам Лигачев иногда тоже принимал участие в начинаниях Горбачева, о чем, конечно, потом ему оставалось только горько сожалеть. Так, например, он помог избранию В. Коротича на пост ответственного редактора журнала «Огонек», оказавшегося впоследствии одним из самых активных пропагандистов и проводников антипартийной линии в стране.
Лишь позже Лигачев сознался, что он долгое время просто не понимал, почему именно средствам массовой информации следовало поручать «ускорение», да, по сути дела, и само осуществление «реформ». По его свидетельству, лишь после 1986 года он стал отдавать себе отчет в том, что предоставление Яковлеву всей власти над средствами массовой информации «было, очевидно, большой ошибкой».
* * *
Так или иначе, к концу 1986 года реформы Горбачева развивались так, будто бы у них и на самом деле были «два лица» — одно, глядящее «налево», а другое — обращенное «направо». Трудно сказать, было ли это следствием какой-то заранее продуманной тактики, или дела складывались таким образом, следуя объективному ходу событий. В тот, начальный период правления Горбачева, были как неудачи, так и вполне обнадеживающие и обещающие начинания. В общей сложности, несмотря на неясность конечных целей и общего хода реформ, он продолжал видеть поддержку со стороны остальных членов Политбюро и популярность среди широких слоев населения.
Однако в декабре совершенно неожиданно для тех времен вспыхнул кризис, спровоцированный выступлениями национальных экстремистов в столице Казахстана Алма-Ате. С одной стороны, это событие, очевидно, было чреватым последующими, более серьезными проблемами такого рода. С другой — кризис указывал на недостатки характера и способов действия самого Горбачева.
Одним из них было его весьма пренебрежительное отношение к национальным чувствам и интересам народов союзных республик на периферии страны. Не исключено, что оно сложилось вследствие его собственного происхождения в довольно отдаленных от центра местах русской провинции. Так или иначе, по словам историка Эллен д'Анкосс из ее книги «Конец Советской империи» (изданной в 1994 г.) «он обращал слишком мало внимания на национальные чувства и с необъяснимой легкостью пренебрегал установленным после 1956 года и получившим статус закона правилам представительства национальных кадров на общесоюзном, партийном и правительственном уровне.
Так, если во времена Брежнева были три члена Политбюро нерусской национальности — руководители соответствующих союзных республик, то при Горбачеве уже только один — В.Щербицкий из Украины. Представители мусульманских республик Средней Азии и Кавказа, а также Грузии и двух славянских союзных республик (Украины и Белоруссии) были при Брежневе полноправными членами или кандидатами в члены высших органов партии. При Горбачеве люди из мусульманских республик и Кавказа просто исчезли из Политбюро. Кроме того, никто «в верхах», кроме Шеварнадзе, не имел какого-либо опыта работы на «национальной периферии» и в пограничных республиках. Все это, отмечает д'Анкосс, способствовало тому, чтобы они чувствовали себя «объектами пренебрежения и даже презрения».
Проблемы в Казахстане, разумеется, начались не с Горбачева. Просто со временем здесь, как и в других местах, постепенно накопился ряд факторов и причин, порождающих чувства несправедливости и обиды. Процессы миграции внутри Союза со временем постепенно приводили к тому, что казахи стали своеобразным меньшинством в своей собственной республике, где они насчитывали всего 40 % ее населения. Не всегда благополучно складывалась также и политика выдвижения и роста местных национальных кадров и руководителей, а также реального обеспечения равноправия казахского и русского языков на уровнях государственного и официального общения. Несмотря на все усилия, русский здесь так и оставался языком общественной жизни.
Все это не могло не способствовать тому, что некоторые из казахов стали чувствовать себя как бы иностранцами в своей собственной стране. Если с течением времени из таких настроений постепенно создавалась взрывоопасная «горючая смесь», то Горбачев своими действиями и личным отношением оказался фактором ее «непосредственного поджога». Трудно сказать, был ли он просто неспособен понять или в силу каких-то причин отказывался понимать всю важность национального вопроса, особенно для такой страны, как СССР. Во всяком случае, он до конца оставался «глухим» и вполне безразличным к национальным чувствам людей. Всего за несколько месяцев до событий в Казахстане в своем Политическом докладе XXVII съезду КПСС он не обмолвился ни словом насчет наличия каких-либо проблем на этнической или национальной почве. Вместо этого, как свидетельствует в своей книге д'Анкосс, он прибегает лишь к славословиям и выспренней риторике.
В условиях уже имеющейся и всячески поощряемой гласности, подобное отношение к острым проблемам со стороны генерального секретаря никак не могло остаться незамеченным и не подвергнуться критике. К тому же после уже совершенной замены более половины членов ЦК Компартии Казахстана, в декабре 1986 года Горбачев решил снять с должности и ее первого секретаря, этнического казаха Динмухамеда Кунаева и поставить на его место русского Геннадия Колбина, не имевшего до тех пор никакого опыта работы в Казахстане. Действие подобного рода могло быть либо огромной ошибкой, либо заранее обдуманной провокацией исключительно широкого масштаба. Вследствие ее на улицы Алма-Аты вышли, по меньшей мере, 10 000 студентов и других граждан столицы, скандируя лозунги типа: «Казахстан — казахам, и только им!» Нападениям со стороны демонстрантов подверглись ряд общественных зданий, в том числе и ЦК Коммунистической партии Казахстана. Волнения были подавлены при помощи армии.
Однако, по мнению Д'Анкосс, Горбачев так и не сделал абсолютно никаких выводов из этого самого значительного волнения на этнической почве за всю прежнюю историю СССР, к тому же непосредственно вызванного его собственными действиями. Более того, все его публичные речи и выступления после событий в Алма-Ате все так же «неизменно указывали на наличие у него глубокой неуверенности и беспокойства относительно всего, касающегося национального вопроса. Подобное его отношение иной раз доходило прямо до полной неспособности разобраться в значении даже самых элементарных фактов».
К тому же, по наблюдениям Антони д'Агостино в его исследовании «Революция Горбачева» (изданном в 1998 г.), у тогдашнего генерального секретаря обнаружилась и весьма характерная реакция на случай возражений оппозиции или неуспехов его замыслов и идей. Д'Агостино называет ее «забеганием вперед». Все это вылилось на практике в какой-то исключительно опасный, не поддающийся разумному объяснению политический курс, в котором «забегание вперед», как правило, оборачивалось… очередными поворотами «направо».
События в Алма-Ате в декабре 1986 года, по сути дела, явились всего лишь одним из первых предупреждений о том, насколько значительными и гибельными могут оказаться последствия подобного курса.
