Каждое сердце поет песню, неполную до тех пор, пока она не отзовется в другом сердце.

    Платон  

К тому времени, как мы поднимаемся по лестнице к месту, где припаркованы наши машины, солнце висит так низко, что от гладкого мокрого песка до самого горизонта тянется золотистая дорожка. Я чувствую, как кожу покалывает от загара и соли, когда вытягиваюсь, помогая Колтону погрузить каяк на крышу автобуса. Он затягивает ремни, убирает внутрь весла и задвигает заднюю дверь, но когда она захлопывается, не уходит, а прислоняется к боку автобуса. И я прислоняюсь тоже. Мы стоим, глядя на закат и впитывая спинами тепло нагретого металла. И я задаюсь вопросом, не думает ли он о том же, о чем думаю сейчас я – что, несмотря на наш уговор ничего не усложнять, есть ощущение, что этот день стал для нас чем-то бóльшим.

– Знаешь, – произносит Колтон, следя за плывущим к горизонту солнцем, – формально день ведь еще не закончился. – Он поворачивается ко мне, на его лице – снова надежда. – Ты голодна? Я знаю одно отличное местечко, где делают тако. Можно поесть, а потом… – Я качаю головой, и он замолкает.

– Не могу. Сегодня воскресенье.

– Ты не ешь тако по воскресеньям?

Кое-как я умудряюсь сохранить серьезность, ему под стать.

– Нет. Только по вторникам.

Мы негромко смеемся, но смех быстро тает, потому что мы оба знаем, к чему все идет.

– Мне бы очень хотелось остаться, – признаюсь я тихо. И честно. – Но по воскресеньям у нас семейный ужин, а моя мама немного помешана на том, чтобы никто его не пропускал.

– Понимаю, – говорит Колтон, безуспешно стараясь скрыть разочарование в голосе. – Ну, тут уж никак не отвертишься. Семья – это важно.

Когда я поднимаю на него глаза, он улыбается мне, и я на кратчайшее из мгновений представляю, что приглашаю его с собой. Но потом как наяву вижу все, что последует дальше: как знакомлю его с родителями, как они начинают задавать вопросы, как он садится за стол туда, где обычно сидел Трент, и…

Нужно уезжать. Прямо сейчас.

– Большое тебе спасибо за сегодняшний день. – Пытаюсь говорить легко, но не выходит. – Он был замечательным, от начала и до конца.

Улыбка Колтона немного бледнеет.

– Не за что.

Я отталкиваюсь от автобуса, выпрямляюсь.

– Мне правда пора.

– Постой, – произносит Колтон внезапно, словно не смог совладать с собой, как не смогла вчера я.

Его лицо становится серьезным.

– Послушай, – говорит он. – Знаю, я сказал всего один день, но… я был не вполне честен. И еще я знаю, что если отпущу тебя сейчас, не сказав правды, то буду жалеть об этом всю дорогу домой.

На словах «честен» и «правда» я застываю.

На секунду он упирается взглядом в землю, затем вновь поднимает его к моим глазам.

– В общем… Я обещаю больше не заявляться к тебе домой, но если ты когда-нибудь решишь, что тебе хочется еще один день… когда угодно… то у меня этих дней целая куча, и… и сегодняшний мне очень понравился.

– Мне тоже, – отвечаю – и только, потому что от его слов, от того, как он на меня смотрит, меня прошивают крошечные иголочки жара. – Спасибо тебе еще раз.

Колтон кивает – безропотно, словно подготовил себя к такому ответу.

– Тогда ладно, Куинн Салливан. Было приятно провести с тобой этот день, – говорит вежливо.

– Мне тоже. – Я улыбаюсь. Спиной назад делаю пару шагов к машине. Мое сердце гулко бьется в груди.

– Езжай аккуратно.

– Хорошо. Ты тоже.

– Хорошо.

Мы можем продолжать этот диалог бесконечно, придумывая всякую бессмысленную чепуху, лишь бы оттянуть неизбежное – ведь никто из нас на самом деле не хочет прощаться. Но мы уже у дверей, наши ладони на ручках, точно выбор был сделан за нас.

Я привстаю на цыпочки, чтобы еще раз, напоследок взглянуть на него через крышу своей машины.

– Доброй ночи, Колтон.

Он коротко улыбается мне и кивает.

– Доброй ночи. – А потом забирается в кабину автобуса, захлопывает дверцу и заводит мотор.

Я тоже сажусь в машину, вставляю ключ в замок зажигания, но не поворачиваю, а смотрю, как Колтон бросает последний взгляд в зеркало заднего вида и, помахав мне на прощание в открытое окно, уезжает.

Я сижу в сумеречной тиши вечера до тех пор, пока его автобус не исчезает из виду, пока не перестаю слышать и шум мотора, а потом произношу слово, которое повторяла про себя так много раз.

Вернись.

Слово, которое было мольбой, обращенной к Тренту.

Вернись.

Слово, которое было просьбой о невозможном.

– Вернись.

Сегодня я шепчу его солнцу, садящемуся за океан, и волнам, уносящим моменты, которые мы пережили сегодня вместе. И Колтону Томасу.