Амплитуда электрического тока, вырабатываемого при работе сердца, в шестьдесят раз превышает показатели головного мозга. Кроме того сердце излучает энергетическое поле – в пять тысяч раз сильнее, чем мозг, причем измерить его возможно на расстоянии более трех метров от тела.

    Др. Мими Гварнери «Говорит сердце. Кардиолог раскрывает тайны языка исцеления»

Данные [исследования под заголовком «Электричество прикосновения»] показывают: когда люди соприкасаются или находятся в непосредственной близости друг от друга, происходит передача производимой сердцем электромагнитной энергии.

    Институт Математики Сердца

Я просыпаюсь так медленно, что буквально чувствую, как по слоям ускользает мой сон, и всеми силами пытаюсь его удержать, потому что знаю: как только я открою глаза, Трент исчезнет, и я останусь одна. Опять.

В четыреста первый раз.

В доме тихо. Никого нет, понимаю я. Потом вспоминаю, что сегодня суббота, а значит, родители, скорее всего, отправились на свою традиционную прогулку до кофейни с заходом на фермерский рынок на обратном пути, чтобы по возвращении домой провести, следуя маминому нововведению, день без телефонов и почты – работая во дворе, занимаясь готовкой или вместе читая.

Все это – часть кампании по капитальному изменению их образа жизни, развернутой мамой после того, как однажды воскресным днем папа вошел, спотыкаясь, на кухню и попытался было что-то сказать, но его речь стала путанной, искаженной. Перепуганная мама повезла его в больницу, где после многочасового обследования выяснилось, что папа пережил не инсульт, но нечто под названием «транзиторная ишемическая атака», сокращенно ТИА. Врачи сказали нам, что у него случилось кратковременное нарушение мозгового кровообращения, и хотя необратимого ущерба оно не нанесло, следует знать, что это был предупредительный сигнал. Предвестник по-настоящему серьезной болезни.

Со стула в углу больничной палаты я наблюдала за тем, как мама стоит возле папиной кровати и держит его за руку, пока врач перечисляет все возможные факторы риска: кровяное давление, холестерин, неправильное питание, стресс и так далее. Она не раз говорила папе все то же самое, но, думаю, от врача да еще после удара оно воспринималось иначе. Смена образа жизни стало теперь не просто мудрой рекомендацией, но вопросом жизни и смерти.

Когда мы добрались до дома, папа еще дрожал, а мама уже поставила перед собой цель и разработала план. Вдобавок к прописанным врачами медикаментам она решила исключить все факторы риска, которые должны были быть исключены. При мне она старалась не заострять внимание на том, что «смена образа жизни» приносит пользу здоровью, однако я понимала, что она делает. Сражается за жизнь моего отца. Оба моих дедушки умерли, не дожив до шестидесяти – один от сердечного приступа, другой от инсульта, – и она не собиралась сидеть и ждать, когда история повторится, чтобы овдоветь, как ее мать. Или как я.

Первым делом она наняла в их бухгалтерскую контору помощника и взяла большую часть папиной нагрузки на себя. Затем настояла, чтобы он нормально ужинал дома, а не перехватывал что попало по дороге с работы, где он привык засиживаться допоздна. Вопреки моим ожиданиям, он не стал возражать или жаловаться на слишком радикальные перемены: так я поняла, что папа тоже напуган. Не меньше нас. После смерти Трента прошло всего девять месяцев, и по всей видимости мои родители тоже не успели оправиться от того, насколько внезапно – совсем без предупреждения – может оборваться человеческая жизнь. За один удар сердца.

К счастью, папа предупреждение получил, причем ясное и отчетливое. Все свое детство я не видела, чтобы он ужинал с нами за одним столом, а теперь он сидел там каждый вечер, послушно поедая запеченную рыбу, овощи и каши из зерновых, названий которых мы раньше и знать не знали. Далее мама нацелилась на выходные, которые папа на протяжении последних нескольких лет проводил сидя за компьютером у себя в кабинете – отвечал на рабочие емейлы и просматривал таблицы с отчетами, ворча, что никто, кроме него, не умеет делать дело как следует. Но так было не всегда. Раньше именно папа будил нас с сестрой на рассвете и выгонял за порог, чтобы вместе с нами отправиться на пробежку по проселочным дорогам близ нашего дома.

Теперь утром по выходным его поднимает мама. Они уходят на долгую прогулку до города, обмениваясь шутками и общаясь – только вдвоем. Можно сказать, заново обретая друг друга после стольких лет, посвященных тому, чтобы поднять бизнес с нуля, чтобы вырастить меня и Райан, возить нас в школу, на тренировки и соревнования. Это воссоединение пошло им обоим на пользу, и я рада, что они так сосредоточились друг на друге. Еще и потому, что это в некоторой степени отвлекает их от меня.

На кухне мама оставила записку с напоминанием о том, что после бранча со своими «красными шляпками» («Общество красных шляпок» – организация, основанная в США в 1998 году для женщин от 50-ти лет и старше. – Прим. пер.) заедет бабушка – повидаться, а может по наущению мамы понянчиться со мной после аварии, – и с просьбой помочь бабушке с ее «проектом». А еще в холодильнике меня ждет кувшинчик с соком кудрявой капусты, пророщенной пшеницы и чего-то еще. Свежевыжатые соки отныне тоже входят в наше меню.

Но я иду к кофеварке. Заправляю маленькую пластиковую капсулу и ставлю под носик чашку. На стойке гудит мой телефон. Номер незнакомый. Мгновение я раздумываю, не перевести ли звонок на автоответчик, чтобы перезвонить потом – я ведь едва проснулась, – но почему-то все равно отвечаю.

– Да?

– Привет. Могу я поговорить с Куинн Салливан? – Голос мужской, тон формальный.

– Это я… То есть, это она. – Закатываю глаза. – Это Куинн.

– О. – Человек откашливается. – Кхм… Это ведь ты вчера стукнула мой автобус и оставила записку с этим номером, да?

– Да, это я, – отвечаю. – Извините, пожалуйста. Знаю, мне следовало вас подождать, но я разбила губу, пришлось накладывать швы, и… – Звонок в дверь. – Простите, ко мне кто-то пришел. Можно я вам перезвоню?

– Конечно, – говорят на том конце провода, и я, не прощаясь, отключаюсь.

Кладу телефон на стойку и спешу к двери, жалея о том, что не успела переодеться. Увидев, что я до сих пор разгуливаю в пижаме, бабушка обязательно отреагирует речью о том, как важно «держаться», чем она сама занимается каждый день на протяжении шестнадцати лет после смерти деда. В прихожей я останавливаюсь, чтобы пригладить волосы, и готовлюсь к суматохе вокруг моей губы и аварии, о которой мама, без сомнения, успела ей рассказать. Затем делаю глубокий вдох и открываю.

И из меня резко выходит весь воздух.

На пороге моего дома стоит Колтон Томас. В одной руке телефон, вторая спрятана за спиной.

– Привет, – говорит он, покачиваясь на пятках. Неуверенно мне улыбается. – Так во-от, как я уже говорил, ты оставила мне записку со своим номером, и я…

В моих мыслях такой кавардак, что невозможно воспроизвести никакой, даже самой простой, фразы; но тут я смотрю через его плечо и вижу тот самый синий автобус «фольксваген» с помятым бампером.

Заметив, на что я уставилась, Колтон оглядывается.

– Не волнуйся об этом. – Вновь поворачивается ко мне. – И пожалуйста, не пугайся. Я… – Он запинается, секунду смотрит на свои ноги, потом возвращает взгляд на мое лицо, на губу. – Я только хотел, ну, узнать, все ли у тебя хорошо. И сказать, чтобы ты не волновалась насчет автобуса. Все равно его давно пора чинить.

Я наконец-то обретаю дар речи

– Почему ты не сказал, что это был твой автобус? – спрашиваю отрывисто.

Ты не должен здесь находиться – это единственное, о чем я способна сейчас думать.

– Ты была так напугана, я не хотел сделать тебе еще хуже и… прости. Надо было сказать.

– Но как ты узнал, где я… – Ты не должен здесь находиться.

Он открывает рот, но медлит перед ответом. Откашливается.

– Так, помог кое-кто.

– В больнице? Та медсестра, да? Это она сказала тебе, где я живу? Я… ты…

Ты не должен здесь находиться.

Я останавливаю себя, поняв, что он провинился не больше меня самой, когда я разыскивала его. Мои щеки горят, ноги ватные – я не знаю, что делать со своей реакцией на нашу новую встречу. С внезапной ясностью осознав, что на мне надета пижама, я складываю руки на груди. Увожу глаза вниз, подальше от его лица, на свои ступни, и рассматриваю ногти, которые не покрывала лаком, кажется, целую вечность.

– Извини меня, – произносит он, слегка наклоняясь, чтобы поймать мой взгляд. – Нет, правда, зря я заявился вот так. Я… обычно я так не поступаю. Просто…

Он смотрит на меня так, как вчера в кафе, и его взгляд выпускает на волю трепет, который, зародившись где-то в груди, моментально охватывает меня целиком.

– Вчера было… ты была… – Он хмурится. Кашлянув, смотрит в землю, потом на дом, на небо и наконец переводит взгляд на меня. – Прости, не знаю, что я пытаюсь сказать. Просто… – Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – Просто я хотел снова тебя увидеть.

Не успеваю я ответить, как он достает руку из-за спины. И протягивает мне. И я разбиваюсь на миллион невидимых осколков.

Он глядит на подсолнух в своей руке, потом опять на меня.

А я не могу вымолвить ни слова. Не могу даже дышать. Глаза щиплет, почва уходит у меня из-под ног. Я смотрю на Колтона, стоящего с подсолнухом на моем крыльце, но вижу Трента. Это слишком. Все это уже слишком. Я трясу головой, словно это поможет мне заставить видение исчезнуть.

– Я… нет. Я не могу. Прости. – Делаю шаг назад, начинаю закрывать дверь, но звук его голоса меня останавливает.

– Подожди, – начинает он сбивчиво, – прости. Согласен… я поступил необдуманно, просто… просто мне вчера очень с тобой понравилось, и я подумал, может…

Вид у него становится потерянный, плечи поникают, и мне вдруг хочется, чтобы он договорил.

– Что? – шепчу я, приоткрывая дверь. – Что ты подумал?

Он долго не отвечает. Я не ухожу.

– Сам не знаю, что я подумал, – говорит он в конце концов. – Хотел убедиться, что тебе лучше, вот и все. – Рука с подсолнухом опускается. – Ладно. Я пойду. – Наклонившись, он кладет цветок на ступеньку у моих ног. – Было приятно познакомиться, Куинн. Рад, что ты в порядке.

Я ничего не отвечаю.

Кивнув мне, он разворачивается и медленно сходит с крыльца. Уходит. А я смотрю на лежащий у порога подсолнух. Колтон уже возле автобуса, и я знаю, если он сейчас уедет, то все, он никогда больше не вернется. Всему будет конец. И в этот момент понимаю, что не хочу так.

С каждым его шагом мое сердце стучит в ушах все громче, но когда он дотрагивается до дверцы, я слышу одно. Свой голос.

– Постой!

И это слово изумляет нас обоих.

Колтон застывает на месте, и на секунду, пока он стоит ко мне спиной, меня охватывает тревога. Что, если я совершила ужасную ошибку? Что, если пересекаю сейчас черту – не только с ним, но и с Трентом? Но когда он оборачивается и смотрит на меня этими своими пронзительными глазами, я понимаю, что уже стою за чертой.

– Постой, – повторяю уже тише.

Ничего больше говорить не приходится, и это хорошо, потому что, шокированная своим поступком, я онемела. Колтон пересекает двор и быстро, но осторожно, точно не желая снова меня испугать, поднимается на крыльцо. Останавливается на ступеньке ниже, так что мы смотрим глаза в глаза. Ждет, когда я скажу что-то еще.

Мои мысли пускаются вскачь. Что я делаю, что я делаю, что я делаю?

– А… а как же твой автобус? – бормочу, запинаясь. – Как мне… Мне ведь нужно что-то сделать, заплатить за него… или как?

Он с улыбкой качает головой.

– Ничего не нужно. Ерунда.

– И вовсе не ерунда, там… – Я с трудом подбираю правильные слова – любые слова. – Мне надо как-то возместить тебе ущерб… за автобус.

Что я делаю?

Очень медленно Колтон поднимает ко мне лицо.

– Не надо ничего возмещать, – произносит он. – Я не за этим приехал. – Пожимает плечом с еле заметной полуулыбкой. – Мне понравилось с тобой общаться. Так что, если ты снова окажешься в Шелтер Ков, то, может, заглянешь, ну, просто так, поздороваться? Как-нибудь.

Это приглашение, однако он, кажется, сознательно оставляет мне лазейку для вежливого отказа на случай, если я захочу, и я тронута этим предусмотрительным жестом. Чувствую, как глаза опускаются на его грудь, и в моей собственной груди все сжимается.

– Окей, – в конце концов говорю я. – Как-нибудь… загляну.

На его лице медленно расцветает улыбка.

– Тогда до встречи – как-нибудь. Ты ведь знаешь, где найти меня, верно?

Я киваю. Мгновение мы стоим, окруженные солнечным светом и нарастающей жарой нового дня. Затем он поворачивает к автобусу, и на сей раз я не останавливаю его. Смотрю, как он уходит и садится в кабину. Он машет мне на прощание, разворачивается, а я все стою на крыльце. Ветерок, мягко овевая мою кожу, приносит с собой аромат жасмина и едва различимое что-то еще. Быть может, надежду. Или обещание. Я дожидаюсь, пока Колтон не вырулит на дорогу и не исчезнет вдали, и только тогда осмеливаюсь снова взглянуть на цветок. Теперь он выглядит иначе. Уже не болезненным напоминанием, скорее знаком, что Трент, возможно, смог бы меня понять.

Именно это я говорю себе, когда наклоняюсь и поднимаю подсолнух. И когда отвечаю мысленно – да, я знаю, где тебя найти.