Оригинальное название: Things We Know by Heart

Published by arrangement with HarperCollins Children’s Books, a division of HarperCollins Publishers.

Опубликовано по согласованию с литературным агентством Synopsis Literary Agency

Copyright © 2015 by Jessi Kirby Half title page illustration by Grace Lee

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2017

* * *

 

КОГДА Я ПРОСНУЛАСЬ перед самым рассветом от воя сирен за окном, я уже знала: приехали за ним.

Не помню, как вскакивала с кровати и завязывала шнурки. Не помню, как неслась по дорожке между нашими домами. Не помню, как касалась ногами земли, как тяжело дышала. Как мчалась, чтобы убедиться в том, что сердцем и так уже знала наверняка.

До мелочей помню все, что было потом. До сих пор вижу, как вспыхивают на фоне бледного предрассветного неба голубые и красные огни. Слышу обрывки фраз врачей. И слова «черепно-мозговая травма», то и дело звучащие сквозь радиопомехи.

Помню, как захлебывалась рыданиями незнакомая женщина – я и сейчас не знаю, кто она такая. Помню ее белый джип: капот скрывался в погнутых стеблях и погубленных цветках подсолнухов, которые росли вдоль дороги. Помню щепки сломанного забора. Помню асфальт, густо усеянный осколками стекла, словно гравием. Кровь. Слишком много крови.

И его кроссовку, лежавшую в самом центре этой неразберихи. На ее подошве я не так давно черным маркером нарисовала сердечко. До сих пор помню, какой невесомой она мне показалась, когда я подобрала ее, и то, как мне стало больно. Помню руки в перчатках. Они крепко держали меня, не давали броситься к нему.

Меня не пустили. Не хотели, чтобы я его видела. Так что сильнее всего в память врезалось воспоминание о том, как я в одиночестве стояла на обочине и ощущала темноту. С каждой минутой она сгущалась все сильней. Лучи утреннего солнца ласкали дрожащие золотые лепестки подсолнухов, которые были разбросаны там… где он умирал.

 

Глава 1

ЧЕТЫРЕСТА ДНЕЙ.

Я мысленно повторяю это число. Позволяю ему заполнить внутреннюю пустоту, пока крепко держусь за руль. Нельзя, чтобы этот день прошел так же, как и любой другой. Все-таки он четырехсотый, его нужно по-особенному отметить. Скажем, как триста шестьдесят пятый. Тогда я не понесла цветы на могилу, а отдала букет его маме. Знаю, он хотел бы, чтобы я поступила именно так.

Или как его день рождения, который наступил спустя четыре месяца, три недели и один день после того несчастного случая. Это был сто сорок второй. Я провела его в одиночестве, потому что не вынесла бы встречи с его родителями. Где-то в потаенных уголках души я хранила веру в чудо: вдруг, если я останусь одна, он каким-то невероятным образом вернется, чтобы отпраздновать свое восемнадцатилетние, и мы снова заживем как ни в чем не бывало… Вместе окончим школу, подадим документы в один и тот же колледж, сходим на выпускной… А после получения дипломов подбросим шапочки в воздух и до того, как они упадут на землю, успеем поцеловаться в сиянии солнечных лучей.

Но он не вернулся. И тогда я закуталась в свитер, который, казалось, еще хранил его запах, и загадала желание. Я изо всех сил молила о том, чтобы мне не пришлось переживать все это без него.

И мое желание сбылось: последний школьный год прошел как в тумане. Я не отправила документы в колледж, не выбрала платье на выпускной, забыла, что в мире существует солнце и что в свете его лучей можно целоваться.

Дни сменяли друг друга в постоянном, непрерывном ритме. Обманчиво бесконечные, они порой исчезали в мгновение ока. Как ветер. Как волны, которые бьются о берег.

Как стук сердца.

У Трента было сердце спортсмена: сильное, в минуту оно совершало на десять ударов меньше, чем мое. Порой мы лежали, прижавшись друг к другу, и я задерживала дыхание, чтобы дышать с ним в такт. Старалась обмануть собственный пульс, чтобы он тоже замедлился. Конечно, ничего у меня не получалось. Даже после трех лет знакомства он неизменно учащался, когда Трент был рядом. Но мы все равно сумели отыскать свой особенный ритм: паузы между спокойными ударами его сердца заполнялись стуком моего.

Четыреста дней – и слишком много ударов сердца.

Четыреста дней – и слишком много событий, в которых Трента больше нет. И до сих пор никакого ответа из места, где он есть.

Сзади сигналят, и гудок возвращает меня в реальность, отвлекает от потока мыслей и нервной тяжести в животе. В зеркале заднего вида замечаю, как меня объезжает недовольный мужчина, сердито вскинувший руку. Читаю по губам: «Что ты, черт побери, творишь?!»

Когда я садилась в машину, то задавалась тем же вопросом. Не уверена точно, что я делаю. Знаю лишь, что должна. Должна увидеть его. Потому что встречи с остальными помогали мне справиться с болью.

Первой с семьей Трента связалась Нора Уокер. Реципиенты и родственники доноров могут в любое время найти друг друга с помощью координатора по трансплантациям, но ее письмо все равно оказалось для нас неожиданностью. Мама Трента позвонила мне на следующий день после того, как получила его, и попросила прийти. Мы вместе сидели в гостиной дома, который хранил множество воспоминаний – начиная с того самого дня, когда я пять раз пробегала мимо в надежде, что Трент наконец меня заметит. Стоило мне услышать, что он бежит следом, пытаясь догнать, как я сразу же перешла на шаг. Трент с трудом переводил дух.

– Эй!

Вдох.

– Постой!

Выдох.

Нам исполнилось по четырнадцать лет. И мы не были знакомы до этого момента. До этих двух слов.

Вместе с мамой Трента я сидела на том самом диване, где часто смотрела с ним кино и хрустела попкорном. Наполненные благодарностью слова незнакомой женщины вдруг вытащили меня из темноты и одиночества. Неровные буквы, словно выведенные дрожащей рукой, на красивой бумаге что-то перевернули во мне. Письмо было бесхитростным: Нора выражала соболезнования по поводу смерти Трента и глубокую признательность за то, что только с его помощью она все еще жива.

В тот вечер я вернулась домой и села писать ответ, где, в свою очередь, благодарила за светлое чувство, которое вызвало у меня ее письмо. На следующий вечер я сочинила письмо для еще одного реципиента, а затем для еще одного – всего их было пять. Анонимные послания неизвестным людям, которых мне вдруг захотелось узнать. Я передала их координатору с робкой надеждой на то, что мне ответят. Заметят меня, как Трент в свое время.

Оборачиваюсь и вижу его. Он улыбается и сжимает стебель гигантского подсолнуха, который, кажется, даже выше меня. Длинные его корни волочатся по асфальту.

– Я Трент, – говорит он. – Совсем недавно переехал, наш дом внизу улицы. Ты, видимо, неподалеку живешь, да? Каждое утро вижу, как ты выходишь на пробежку. Ты такая быстрая!

Мы идем вместе. Я покусываю нижнюю губу, улыбаясь про себя. Вот бы не проговориться, что я стала замедляться рядом с домом Трента с того самого дня, как впервые его увидела.

– А я Куинн.

Выдох.

Когда я отвечала реципиентам, мне становилось легче. Я рассказывала о Тренте и о том, как он дарил мне ощущение, что мне все под силу, дарил любовь и счастье. Пока был жив. Описывая это, я могла почтить его память и одновременно обретала надежду на лучшее. Протягивала руку в пустоту в ожидании ответа.

Хихикаю. Мало того, что он так и не отдышался, Трент, кажется, совсем забыл про подсолнух, который сжимает в кулаке.

– Ой, – замечает он мой взгляд. – Это вообще-то тебе. – Трент волнуется и приглаживает волосы. – Я… м-м-м… сорвал его возле забора.

Он протягивает мне цветок и смеется. И я понимаю, что хочу слышать этот смех постоянно.

– Спасибо, – отвечаю я и беру подсолнух. Его первый подарок.

Мне ответили четверо из тех, кому он дал второй шанс.

Спустя двести восемьдесят два дня, после многочисленных писем, форм согласия и предварительных консультаций, мы с его мамой поехали в Центр поддержки семей доноров и ждали, пока приедут реципиенты, чтобы наконец встретиться с ними лицом к лицу.

Нора была первой, кто растрогал нас письмом, и первой, кто протянул нам руку. Я часто представляла себе эту встречу и все же не была готова к чувству, которое охватило меня, когда я прикоснулась к ее руке и взглянула в глаза: я осознала, что в ней есть частичка Трента. И эта самая частичка спасла ей жизнь, дала возможность быть матерью маленькой кудрявой девчушки, выглядывавшей из-за ее ног, и женой мужчины, который стоял позади и плакал.

Она сделала глубокий вдох и приложила мою ладонь к своей груди, чтобы я ощутила, как легкие Трента вбирают в себя воздух. И тогда мое сердце наполнилось счастьем.

Так происходило и с остальными – с Люком Палмером, парнем, который был на семь лет старше меня: ему досталась почка Трента. Поэтому он смог спеть нам песню под гитару. Потом был Джон Уильямсон – тихий, добрый мужчина за пятьдесят. Он отправлял нам прекрасные поэтичные письма о том, как изменилась его жизнь с новой печенью, но так и не смог подобрать нужных слов при личной встрече в маленькой приемной Центра. Мы увиделись также и с Ингрид Стоун, женщиной со светло-голубыми глазами, которые разительно отличались от карих глаз Трента, – однако именно благодаря им Ингрид могла вновь видеть мир и изображать его на своих холстах.

Говорят, что время лечит. Но встреча с этими людьми – импровизированной семьей незнакомцев, которых объединил один человек, – помогла мне больше, чем череда тянувшихся до этого дней.

Именно поэтому я начала искать последнего реципиента, когда устала ждать от него ответа. Я сопоставляла дату его операции с тем, что видела в новостях и слышала в больнице. Он нашелся так легко, что я не сразу смогла поверить в это. Но я все еще не знала, почему он молчит. Одна женщина в Центре сказала, некоторые реципиенты не хотят общаться и это их осознанный выбор. Пришлось притвориться, будто я понимаю и принимаю его.

Я делала вид, словно не думаю о нем каждый день, не гадаю, почему он решил молчать. Словно смирилась с этим. Но по утрам, в одиночестве, страдая от бессонницы, я предпочитала быть честна с собой: нет, не смирилась. И не знаю, смогу ли, пока не увижусь с ним.

Не знаю, что бы подумал Трент, если бы узнал. Что бы сказал, если каким-то образом мог бы меня видеть. Но прошло четыреста дней. Надеюсь, он поймет.

Ведь его сердце так долго принадлежало мне. Настало время узнать, где оно сейчас.

 

Глава 2

Я НЕ СМОГУ РАЗВЕРНУТЬСЯ на этой дороге, даже если вдруг захочу. Она тянется вниз по крутому склону холма, который порос дубами и высокой золотистой травой. Дорога не меняет направления, пока не упирается в самое побережье. Именно там он и прожил все свои девятнадцать лет. В каких-то пятидесяти километрах от нас.

Когда деревья наконец уступают место бескрайней синеве неба и океану, который омывает город, руки начинают трястись так сильно, что приходится съехать на обочину. С обрыва открывается живописный вид. На горизонте поднимается солнце, и в его лучах тает тонкая полоса тумана на краю утеса. Я заглушаю двигатель, но не выхожу из машины. Открываю окна и медленно, глубоко дышу. Так я пытаюсь успокоить свою совесть.

Я не раз бывала в Шелтер-Ков. Не счесть, сколько веселых летних дней я провела в этом приморском городке. Но сегодня все совсем по-другому. Нет головокружительного ожидания, наполнявшего меня и мою сестру Райан, когда мы всей семьей направлялись сюда. Багажник всегда был доверху набит пляжными полотенцами, досками для буги-серфинга и снеками, которые нам никогда не разрешили бы съесть дома. Нет волнующего ощущения свободы, как в тот раз, когда Трент получил права и мы приехали сюда на его грузовичке. Тогда мы чувствовали себя взрослыми и влюбленными. Нет. Сегодня я ощущаю лишь мрачную решимость и нервное напряжение.

Пока я смотрю на океан, меня осеняет удивительная мысль: а вдруг я уже встречала Колтона Томаса? Вдруг он проходил мимо нас с Трентом и мы на мгновение встречались взглядами, не ведая, что в будущем между нами возникнет необычная связь? Вдруг. Когда-то давно, до несчастного случая, до писем, до встреч с реципиентами, до бессонных ночей, которые я провела в ожидании ответа от Колтона Томаса, пытаясь понять, почему он молчит.

Этот городок настолько мал, что мы и правда могли встретиться во время одного из моих визитов. Впрочем, могли и не встретиться. Кажется, лето он проводил не так, как остальные подростки. Я внимательно прочитала блог его сестры, который, в общем-то, и привел меня сюда. Она писала, что у брата начались проблемы с сердцем, когда тому было четырнадцать, а через три года его имя внесли в списки ожидания на трансплантацию. Колтон мог погибнуть, если бы не звонок в первый день его восемнадцатилетия. В последний день семнадцатилетия Трента.

Я прогоняю эти мысли и исходящее от них тягостное ощущение. Делаю очередной глубокий вдох и напоминаю себе, что нужно действовать осторожно. Я уже и так нарушила кучу писаных и неписаных правил, которые придумали для защиты семей доноров и реципиентов от лишней болезненной информации. Или от ложных ожиданий.

Но когда я нашла историю Колтона в сети, пришлось придумать для себя новые правила. Именно благодаря им я сейчас здесь. Именно их повторяю, когда снова выезжаю на трассу: я буду уважать желание Колтона Томаса не выходить на связь, но вряд ли смогу понять это. Мне достаточно будет просто увидеть его. Посмотреть, кто он есть на самом деле. Может быть, тогда все и прояснится. Или я хотя бы успокоюсь.

Не стану влезать в его жизнь, заговаривать с ним. И слушать его тоже не стану. Он даже не узнает о моем существовании.

Я паркуюсь напротив «Чистого удовольствия», выключаю мотор, но не выхожу. Вместо этого пристально рассматриваю пункт проката, будто надеюсь увидеть какую-нибудь мелочь, которая расскажет о Колтоне больше, чем посты его сестры. Магазинчик выглядит так же, как на фотографиях: стеллажи по обе стороны двери уставлены байдарками и досками для серфинга. Их яркие цвета подчеркивают этот солнечный день. За ними виднеются аккуратные ряды костюмов для подводного плавания и спасательных жилетов, ожидающих новых искателей приключений. В общем, ничего особенного. И все же я испытываю очень странные чувства, когда изучаю пункт проката, мимо которого наверняка проходила десятки раз, но не обращала на него внимания. Теперь это не просто куча стоек с разным снаряжением, а особенное место.

Магазин пока закрыт, да и на улице почти никого. Хотя чуть поодаль, у пристани над неспокойным океаном, я вижу местных жителей. На воде около покрытых ракушками подпорок тренируются серфингисты. Стоящий возле перил рыбак насаживает приманку на крючок. У кромки берега две пожилые женщины в трико занимаются спортивной ходьбой. Они энергично двигают локтями и оживленно болтают. А на парковке рядом с пирсом стоят, прислонившись к заграждению, три парня в шортах и шлепанцах. Ребята пьют горячий кофе и наблюдают за волнами.

Думаю, что пойти купить кофе – хорошая идея. Если не поможет сам напиток, то я по крайней мере займу руки. Может быть, тогда они перестанут трястись. Да и делать хоть что-то явно лучше, чем просто ждать в машине и с каждой минутой все больше сомневаться в правильности своего решения.

В паре домов отсюда замечаю многообещающую вывеску: «Секретное место». Бросаю еще один беглый взгляд на пункт проката, затем выбираюсь из машины и ступаю на тротуар. Я стараюсь идти уверенно и непринужденно.

В воздухе ощущается запах соленой воды. Хотя день обещает быть жарким, утро еще прохладное, так что руки покрываются гусиной кожей. Когда я открываю дверь кафе, слышу мелодичные звуки акустической гитары, которые доносятся из небольшой колонки, и чувствую приятный запах кофейных зерен. Я слегка расслабляюсь. Даже появляется ощущение, будто я смогу просто взять напиток, прогуляться по пляжу, уехать домой и больше не думать о Колтоне Томасе. Но это неправда. Не смогу. Происходящее слишком много для меня значит.

Я вздрагиваю от неожиданности, когда из-за стойки доносится голос:

– Доброе утро! Сейчас подойду. – Он ласковый. И легкий, как улыбка.

– Хорошо, – отвечаю я. Мой собственный голос кажется слишком резким, словно я разучилась разговаривать с людьми.

Пытаюсь сообразить, чего бы еще добавить, но в голове пусто. Поэтому я отхожу от стойки и осматриваюсь. Здесь уютно. На темно-бирюзовых стенах выделяются черно-белые фотографии серферов. Потолок увешан старыми разноцветными досками. Еще одна, со стилизованным следом от акульих зубов, стоит у стены возле прилавка, а на ней от руки написано меню.

Я ничуть не голодна, но все равно изучаю список блюд и по привычке пытаюсь найти буррито. Трент их обожал, особенно после тренировок по плаванию. Если он заканчивал пораньше и у нас было время перед уроками, мы отправлялись в центр города, брали одно на двоих и завтракали в нашем секретном месте – на скрытой за рестораном скамейке с видом на залив. Порой мы болтали – обсуждали планы на день или на выходные. Но больше мне нравилось просто слушать плеск воды и сидеть в той спокойной тишине, которая бывает, когда чувствуешь друг друга сердцем.

Из кухни, вытирая руки полотенцем, выходит голубоглазый блондин.

– Прости за ожидание, – он одаривает меня белоснежной улыбкой, – помощника пока нет на месте. Даже и не догадываюсь почему…

Парень кивает в сторону объявления, которое написано мелом на доске: «Свелл – 6 футов, ветер с берега… Все на пляж!»

Он бросает взгляд на море и пожимает плечами. Но явно не сердится.

Ничего не отвечаю и притворяюсь, будто изучаю меню. Повисает неловкое молчание.

– Ну, – говорит он и хлопает в ладоши, – чего желаешь?

Совсем ничего не желаю. Но я здесь, и уходить поздновато. Вдобавок этот официант кажется милым.

– Можно мокко? – неуверенно спрашиваю я.

– Больше ничего?

– Да, – киваю я.

– Уверена?

– Да… Спасибо, я уверена. – Опускаю взгляд, но чувствую, что блондин продолжает на меня смотреть.

– Хорошо, – отвечает он после долгой паузы. Его голос стал еще теплее. – Буквально минуту, и принесу.

Парень указывает на пять-шесть свободных столов:

– Мест много, выбирай любое.

Я сажусь за стол в углу, около окна. На улице светит яркое солнце.

– Вот, пожалуйста. – Официант ставит передо мной огромную кружку горячего кофе и тарелку с гигантским маффином. Встретив мой непонимающий взгляд, он поясняет: – Бананово-шоколадный кекс. На вкус как счастье. А оно тебе, кажется, совсем не помешает. За счет заведения. И кофе тоже.

В его улыбке я чувствую хорошо знакомую осторожность – в последнее время люди довольно часто улыбаются мне именно так. Их взгляды полны сочувствия и жалости. Интересно, неужели он разглядел в моих глазах печаль, раз решил, будто я нуждаюсь в порции счастья? Дело в моей позе? Выражении лица? Интонациях? Сложно сказать. Я уже и не помню себя прежней.

– Спасибо, – отвечаю я и пытаюсь улыбнуться по-настоящему, чтобы убедить нас обоих: со мной все в порядке.

– Видишь, уже действует! – усмехается он. – Кстати, я Крис. Если что-то еще понадобится, зови. Ладно?

Киваю и еще раз благодарю.

Он уходит на кухню, а я откидываюсь на спинку стула и сжимаю в руках горячую кружку. Чувствую, что понемногу успокаиваюсь. Несмотря на то что меня можно увидеть, я вряд ли привлеку к себе внимание из магазина байдарок на противоположной стороне улицы. Кажется, словно нет ничего плохого в том, что я нахожусь здесь.

По тротуару идет какой-то серфингист, и я мельком вижу его загорелую кожу и зеленые глаза. Но тут же опускаю взгляд на мокко. Он выглядит потрясающе. Я отвыкла пялиться на парней, и меня тут же начинает терзать чувство вины.

Через мгновение дверь распахивается. Тот серфингист подходит к прилавку. Он не замечает меня и пять раз нетерпеливо стучит по звонку.

– Эй, есть кто сегодня? Или вы все на море?

Крис возвращается из кухни и улыбается парню как старому знакомому.

– Ох, смотрите-ка, кто удостоил нас вниманием! – Они дают друг другу пять и по-мужски обнимаются через стойку. – Рад тебя видеть, чувак! Ты уже катался?

– Только что с моря, встретил рассвет на воде. Было здорово. А ты почему не пришел? – Он по-свойски берет чашку и наливает кофе.

– Ну кто-то же должен следить за заведением, – отвечает Крис и делает глоток из своей.

– У кого-то дурацкие приоритеты, – парирует зеленоглазый парень.

– Есть такое, – вздыхает Крис.

– Пока ты хлопаешь ушами, жизнь проходит мимо, – отвечает ему приятель и дует на свой напиток. – Поэтому надо ловить момент, чтобы не упустить ничего важного.

– Ого, как глубоко, – усмехается Крис. – Чего еще мудрого скажешь?

– Больше ничего. Слушай, мертвая зыбь вроде продержится до утра. Давай завтра покатаемся?

Крис наклоняет голову набок. Очевидно, раздумывает над своими планами.

– Давай! – улыбается его друг. – Жизнь одна. Почему бы и не покататься?

– Ладно, – соглашается Крис. – Ты прав. Тогда в пять тридцать. Перекусить не хочешь?

Я внезапно осознаю, что очень внимательно слежу за этим диалогом. И за приятелем Криса. Какая-то часть меня желает, чтобы он ответил «да» и остался еще ненадолго. Робко подношу кружку к губам – скорее я хочу спрятаться за ней, а не сделать глоток. Заставляю себя отвести взгляд в сторону окна.

– Да нет, мне уже пора открывать прокат. У нас тут семья из восьми человек собралась байдарки арендовать. Я обещал сестре, что все для них приготовлю, – будничным тоном говорит он.

Эти слова – байдарки, пункт проката, сестра – поражают меня подобно грому. Внутри все переворачивается. Ведь это вполне может быть он. Совсем рядом, в паре метров от меня. Я делаю резкий вдох и тут же давлюсь кофе. Парни оборачиваются. Чтобы остановить кашель, я тянусь за стаканом воды и задеваю кружку с мокко. Та падает и разбивается, а напиток заливает весь пол.

Пока я выбираюсь из-за стола, ко мне приближается серфингист. Крис кидает ему тряпку:

– Колт, лови.

Сердце начинается бешено колотиться, и мне становится нечем дышать.

Колт. То есть Колтон Томас.

 

Глава 3

КОЛТОН ТОМАС ОБЕСПОКОЕННО ХМУРИТ БРОВИ и подходит все ближе. В одной руке он держит тряпку, другую тянет ко мне над лужей разлитого кофе.

– Ты как, в норме?

Я киваю, хотя до сих пор не могу откашляться.

– Иди сюда. Я сейчас все уберу.

Он едва касается моего локтя, и я тут же напрягаюсь.

– Извини, – Колтон отдергивает руку. – Ты… Точно все нормально?

Вот он. Стоит передо мной, сжимает тряпку для мытья посуды и спрашивает, все ли нормально. Такого не должно было произойти. Я это не планировала…

Прячу глаза, кашляю еще раз, затем прочищаю горло и делаю судорожный вдох. Спокойствие, только спокойствие.

– Прошу прощения, – умудряюсь выдавить я. – Очень жаль, что так вышло. Я просто…

– Ничего страшного. – Голос Колтона звучит так, будто он сейчас рассмеется. Он оглядывается на Криса, который уже готовит для меня вторую порцию.

– Свежий кофе на подходе! – заявляет официант.

– Вот видишь? – говорит Колтон. – Никаких проблем.

Он показывает рукой на ближайший стул.

– Я приберусь. Присаживайся.

Я не двигаюсь и ничего не отвечаю.

Колтон опускается на колени, чтобы вытереть лужу, а потом оборачивается и улыбается. Меня поражает, насколько эта улыбка отличается от ее жалких подобий на снимках, которые выкладывала его сестра. Он совсем не похож на того парня с фотографий. Не думаю, что смогла бы узнать его, даже если бы увидела прямо в пункте проката.

Тот Колтон был болен. Я запомнила его бледным юношей с тонкими руками, с огромными кругами под глазами на одутловатом лице. С вымученной улыбкой. А парень передо мной энергичен, здоров, и у него…

Хочу отвернуться, но не могу, пока он так на меня смотрит.

Вдруг его руки застывают над липким пятном, словно Колтон забыл, что делает. И тут он, не отрывая от меня взгляда, медленно поднимается, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

Когда Колтон наконец решается заговорить, в его голосе слышится неуверенность:

– Я тебя… Мы когда-либо… Ты…

Вопросы повисают в воздухе и на пару секунд вводят меня в ступор. А потом начинается паника.

Внезапно я со всей ясностью осознаю, что наделала, вернее, в опасной близости от чего оказалась. Я случайно задеваю Колтона плечом и бросаюсь прочь из кафе. Чтобы он не успел еще чего-нибудь сказать. Чтобы мы больше не встречались взглядами.

Не оборачиваюсь. Иду к машине, уверенная, что мне не стоило приезжать, что нужно убираться как можно скорее. К мысли о том, будто я сделала нечто непоправимое, примешивается стойкое желание узнать этого человека поближе. Этого зеленоглазого загорелого парня по имени Колтон Томас, который улыбается так, словно мы знакомы всю жизнь. Который совсем не похож на того, кого я ожидала встретить.

За спиной слышится звук захлопнувшейся двери, а затем торопливых шагов.

– Эй, – звучит знакомый голос. – Постой!

Его голос.

И он произносит те же самые слова.

Я горю желанием обернуться, еще раз увидеть его. Но вместо этого я начинаю идти быстрее.

Это была ошибка, ошибка, ошибка.

Кладу руку в карман и яростно жму на брелок сигнализации. Когда тянусь к дверце, Колтон окликает меня снова:

– Ты кое-что забыла.

Я хватаюсь пальцами за ручку и застываю.

Сердце выпрыгивает из груди. Я медленно поворачиваюсь к нему. Он нервно сглатывает и протягивает мне сумочку:

– Держи.

– Спасибо.

Мы стоим, стараемся перевести дух и подобрать правильные слова. Колтон реагирует первым:

– Слушай… Так ты в норме? Просто кажется… что не совсем…

На глаза наворачиваются слезы. Я качаю головой.

– Прости. – Он делает шаг назад. – Это… это, конечно, не мое дело. Я только… – Колтон пытается поймать мой взгляд.

Это больше, чем ошибка. Я забираюсь в машину и трясущимися руками закрываю дверцу. Нужно поскорее уехать. Пытаюсь нащупать нужный ключ, но они кажутся одинаковыми. Чувствую, что Колтон все еще смотрит на меня…

Просто взять и уехать. Я вообще не должна быть здесь.

Наконец нахожу ключ и завожу мотор. Поднимаю голову и успеваю увидеть, как Колтон в растерянности отступает на тротуар. Затем дергаю рычаг коробки передач, выкручиваю руль и жму на газ. Изо всех сил.

Внезапно раздается звук удара и скрежет металла. Откуда-то доносятся проклятия. Я впечатываюсь подбородком в руль. После громкого гудка воцаряется тишина, и мне становится ясно: я натворила бед. Закрываю глаза в напрасной надежде, что мне все почудилось, что это был сон. Такой же правдоподобный, как сны про Трента, – после пробуждения не сразу получается осознать, что его больше нет.

Медленно открываю глаза. Боюсь пошевелиться, но руки по привычке уже паркуют машину. И тут кто-то распахивает дверь.

Колтон Томас никуда не исчез. Он стоит прямо передо мной. В его глазах волнение и еще какое-то чувство, но я не могу понять какое. Колтон наклоняется заглушить двигатель и спрашивает:

– Ты в порядке?

Кажется, у меня кровь на губах, но я киваю. Я не хочу встречаться с ним взглядом. Иначе точно разрыдаюсь.

Колтон поднимает руку, словно хочет убрать прядь с моего лица или вытереть кровь, но не делает этого. Просто смотрит на меня.

– Пожалуйста, – произносит он после долгой паузы, – позволь мне помочь.

 

Глава 4

КОЛТОН СТОИТ МЕЖДУ МОЕЙ МАШИНОЙ и автобусом «фольксваген», в который я врезалась, и оценивает масштабы причиненного ущерба.

– На самом деле все не так уж и плохо. – Он садится на корточки между двумя бамперами. – Основной удар ты приняла на себя.

Он смотрит на комок салфеток, которые я прижимаю к нижней губе.

– Нам надо в больницу. Придется наложить тебе швы.

Я стараюсь игнорировать это «нам» и все отчаяннее желаю уехать отсюда, но только и делаю, что усложняю ситуацию.

– Ну какая больница? Я же задела чью-то машину. Сперва нужно позвонить в полицию. Или хотя бы в страховую компанию. И родителям. О господи!

Когда я собиралась утром, мама с папой уже были на работе. Они наверняка думают, что застанут меня дома, когда приедут обедать. Ведь с самого окончания школы я никуда особо не ходила.

Колтон выпрямляется.

– Это все можно сделать и потом. А сейчас нужно позаботиться о тебе. Оставь записку со своими контактными данными. Здесь живут добрейшие люди. К тому же ты лишь слегка помяла его, ничего смертельного.

Хочу возразить, но губа все еще кровоточит, и меня уже начинает подташнивать от теплого и липкого кома салфеток.

– Правда?

– Правда, – уверяет он и оглядывается. – Подожди-ка, сейчас вернусь.

Колтон разворачивается и бежит к пункту проката байдарок. У магазина уже собралась небольшая толпа – наверное, та самая семья, которую он упоминал в кафе. Взрослые поочередно сверяются с часами и глядят по сторонам, пока подростки стоят у стены, уткнувшись в смартфоны, а двое детишек помладше гоняются друг за дружкой между стеллажами.

Самое время уезжать. Оставлю записку и умчусь, пока все не зашло слишком далеко.

Я торопливо подхожу к машине и наклоняюсь, чтобы достать сумочку с водительского сиденья. Резкое движение вызывает новую волну боли, к горлу подкатывает тошнота. Прежде чем начать рыться в поисках бумаги и ручки, я замираю, чтобы сделать глубокий вдох.

Бросаю взгляд на Колтона, который уже подошел к семейству покупателей. Тот с извиняющимся видом указывает в мою сторону, – судя по всему, объясняет, что произошло. Они кивают. Колтон достает мобильный, совершает короткий звонок, затем пожимает всем руки и направляется ко мне. Я притворяюсь, что всецело поглощена сочинением записки, и даже не поднимаю головы, когда он наконец подходит.

– Я могу отвезти тебя в больницу, – предлагает Колтон.

Добавляю свою фамилию и номер телефона.

– Спасибо большое, но все нормально, я сама доберусь.

– Не знаю. Ты уверена, что это хорошая мысль?

– Все не так плохо. Я в полном порядке…

– Давай так… – Он забирает у меня записку и бросает на нее беглый взгляд. – Я оставлю ее на автобусе, а ты пока пересядешь на пассажирское кресло. И я тебя отвезу.

Сижу не шелохнувшись. Во-первых, не поддерживаю его идею, а во-вторых, голова идет кругом.

Колтон наклоняется и смотрит мне прямо в глаза.

– Слушай, без швов не обойтись, а сама ты в таком состоянии никуда не доедешь. Я уже отпросился с работы.

Он не дожидается ответа. Подходит к автобусу, засовывает записку под дворник и возвращается еще до того, как я успеваю придумать убедительную причину для отказа.

Долго разглядываю его лицо. Отчетливо понимаю, что если соглашусь, то это будет очередной ошибкой.

– Можно? – спрашивает он.

И что-то в глубине его глаз вынуждает меня сказать «да».

Какое-то время мы едем молча. Сонный городок потихоньку оживает: на главной улице уже полно народу, все в купальниках, шлепанцах и с пляжными сумками. Чувствую, что Колтон то и дело косится на меня, и упорно делаю вид, будто не замечаю этого. Когда он наконец погружается в собственные мысли, я смотрю на него краем глаза, стараясь не пропустить ни одной детали. Голубые шорты, белая футболка, шлепанцы. И все. Никакого медицинского браслета. Не то чтобы Колтон должен носить некий отличительный знак, но меня почему-то искренне удивляет его отсутствие.

Складывается впечатление, что за рулем моей машины он чувствует себя вполне уверенно. Я стараюсь мириться с этим, но не очень-то получается. Никто, кроме меня, не водил ее с тех пор, как Трента не стало. Кажется, стоит моргнуть, и я увижу его на водительском месте – одна рука на руле, вторая – у меня на колене. Услышу, как он громко подпевает песням радио и нарочно заменяет слова всякой ерундой, чтобы меня рассмешить. И умудряется вплести мое имя в каждую композицию.

Но сейчас радио молчит, а за рулем сидит Колтон Томас. Меня вновь захлестывает чувство вины, и я выдумываю новые правила, чтобы справиться с этой ситуацией. Я не буду ничего спрашивать, и сама постараюсь отвечать покороче. Не стану говорить, откуда приехала, зачем я здесь, и кто я вообще такая. Наверное, даже не скажу свое настоящее имя, потому что…

– Ну, Куинн, – вдруг произносит он, продолжая смотреть на дорогу, – начнем все с чистого листа?

Откуда он знает мое имя?!

И тут я вспоминаю об оставленной на автобусе записке.

– Я Колтон, – добавляет он.

– Я знаю, – вырывается у меня.

– Да? – В его голосе отчего-то слышны нотки разочарования.

Киваю. Нервно сглатываю. Больше всего мне хочется провалиться сквозь землю.

– Да, – слишком быстро реагирую я. – Ты… Я слышала, как к тебе обратились в кафе.

Кошусь на Колтона в надежде, что он поверил. И потом осознаю: у него нет причин не верить. Он же понятия не имеет, что я знаю. К горлу опять подступает тошнота – или чувство вины, не разобрать. Все-таки стоит сказать правду. Может быть, это ужаснет его настолько, что он развернется, доедет до пункта проката и убежит без оглядки. Все будет кончено. Я уеду, и наши дороги больше не пересекутся. Дверь, которую не стоило открывать, захлопнется навсегда.

Пытаюсь что-то сказать, но ничего не выходит.

– Так, значит, ты слышала наш разговор? – спрашивает Колтон с улыбкой. – Даже имя мое запомнила?

Смотрю прямо перед собой и честно отвечаю:

– Точно.

– Ты не местная?

– Да.

– На каникулы приехала?

Качаю головой.

– Нет, всего на один день.

Не говорю, откуда прибыла.

– Одна или с кем-то? – с надеждой спрашивает он.

– Одна.

Мы останавливаемся на светофоре. Колтон замолкает, и я повторяю про себя: одна. Да, Трент умер, и четыреста дней казалось, что я осталась совсем одна. Но сейчас мне почему-то так не кажется.

Я сотню раз представляла, каково будет увидеть Колтона Томаса вживую. Гадала, что почувствую, когда впервые взгляну на человека, которому досталось сердце моего любимого.

Бабушка Трента была вне себя, когда узнала об этом. Она не возражала против трансплантаций прочих органов, пока речь не зашла о сердце. Ведь она считала, будто именно в нем находится душа, и настаивала, чтобы его похоронили вместе с ее внуком.

После того как я увиделась с остальными реципиентами, мне казалось, что встреча с Колтоном поможет, станет завершающим этапом на пути к принятию смерти Трента. Но, оказавшись рядом с ним, я вдруг почувствовала себя менее одинокой, и это было удивительно.

– Ну что ж, уже неплохо, – говорит Колтон, словно подслушав мои мысли.

– Ты о чем?

– Неплохо для того, чтобы начать все сначала.

 

Глава 5

КОГДА ДВЕРИ ПРИЕМНОГО ОТДЕЛЕНИЯ распахиваются, мы оба чувствуем легкое напряжение. Я вдруг понимаю, что оказалась в привычной Колтону реальности. Если верить блогу его сестры, он полжизни провел в разных больницах. Бесконечно принимал разные медикаменты, послушно переходил с одного курса на другой. Иногда неделями не вставал с постели. Часто приходилось вызывать скорую, и тогда вся семья Колтона со страхом проходила через эти самые двери. Они готовились к худшему. Когда я думаю об этом, у меня возникает желание взять его за руку.

За стойкой регистратуры сидит полная женщина в мятно-зеленом халате. Она бойко стучит по клавиатуре и не сразу поднимает голову, чтобы совершенно безразлично посмотреть на меня. Лишь на пару мгновений ее взгляд задерживается на окровавленных салфетках, которые я прижимаю к губе. После этого медсестра протягивает мне стопку бумаг и возвращается к компьютеру.

– Присаживайтесь. Заполните нужные формы, – говорит она, но даже не оборачивается. – К вам скоро подойдут.

– Спасибо, – бормочу я.

Интонации медсестры настолько безжизненные, что сразу становится ясно: она произносила эти слова миллион раз. Интересно, кто должен к ней обратиться, чтобы ответ прозвучал иначе?

Гадать приходится недолго. Она вновь поднимает голову и на этот раз замечает Колтона.

– Колтон, дорогой мой! Ох, прости, пожалуйста, не увидела тебя! – Медсестра чуть ли не выпрыгивает из-за стойки, бросается к Колтону и кладет руку ему на плечо. – Как ты? Мне вызвать доктора Уайльда?

– Нет-нет, я в порядке, – отвечает он. – Более чем. А вот мою подругу не мешало бы осмотреть. Она губу порезала. Думаю, придется наложить швы.

Медсестра с явным облегчением прижимает ладонь к груди:

– Как славно.

Потом, спохватившись, обращается ко мне:

– Извините! Не подумайте, будто я радуюсь тому, что вы поранились, просто Колтон…

– Да, я тут частым гостем был, – перебивает он и, мягко улыбнувшись, добавляет: – Простите, с моей стороны было невежливо вас не представить. Куинн, это Мэри. Мэри, это моя подруга Куинн.

Медсестра еще пару секунд смотрит ему в глаза, словно хочет спросить о чем-то или дать совет, и только потом переводит взгляд на меня.

– Что ж, Куинн, всегда приятно знакомиться с друзьями Колтона. – Она протягивает свою маленькую ладонь, и я чувствую внезапно крепкое рукопожатие.

– Взаимно.

– И давно вы знакомы? – спрашивает Мэри.

Смотрю на Колтона.

– С утра, – улыбается он.

Я киваю, а Мэри все держит мою ладонь в своей, словно дает понять, что мы должны более подробно отчитаться о нашем знакомстве.

Колтон прочищает горло и указывает на документы:

– Мы, наверное, пойдем заполнять бумаги?

– Да-да. – Мэри наконец отпускает меня. – Присаживайтесь, конечно. Как только закончите, вас сразу проводят в кабинет.

Она тепло улыбается мне. Будто в знак одобрения. Но я не уверена, что заслуживаю его.

– Спасибо, – повторяю я.

Мы отходим от стойки, но голос Мэри заставляет нас обернуться.

– Милый, ты так хорошо выглядишь. Просто замечательно. – Ее глаза наполняются слезами. – Подумать только, целый год прошел. Приятно видеть тебя таким…

И тут Мэри, не давая опомниться, крепко обнимает Колтона. Мгновение он колеблется, а затем обнимает в ответ – неловко, но очень нежно.

– Я тоже рад вас видеть.

Я наблюдаю за ними и чувствую себя третьей лишней. Колтон явно не хотел касаться этой темы. Отвожу взгляд и иду искать свободные места. Кроме нас в приемной всего три человека: парень, который развалился на стуле с таким видом, будто ждет уже целую вечность, и тихая пожилая пара, читающая разные страницы одной газеты. Муж кладет жене руку на колено, и это такой знакомый и естественный жест, что я замираю. Не могу вспомнить, когда Трент в последний раз делал так, зато прекрасно помню, как барабанили его пальцы. Они будто не желали остановиться ни на секунду.

Голос Колтона возвращает меня в настоящее:

– Прости за все это.

Он присаживается рядом со мной и переводит дух.

– Все в порядке, она очень милая. Подобрела, когда увидела тебя.

Колтон смотрит на меня и старается улыбнуться, но улыбка выходит вымученной.

– Кажется, – я решаю подбодрить его, – тебя тут все любят.

Это не вопрос. Я просто оставляю ему пространство для ответа. Если он вдруг захочет что-то сказать.

Но Колтон молчит. Еще раз слабо улыбается, кивает и устраивается на стуле, скрестив руки на груди. И вот он уже за тысячу миль отсюда, до него не достучаться. Я опять осталась одна. Мне хочется сказать что-нибудь, сменить тему, может быть, развеселить его, но я понятия не имею, что говорить. Потому что совсем не знаю его.

Поэтому я беру ручку и начинаю заполнять формы. Наверное, даже полезно сохранять дистанцию, чтобы наше общение не зашло слишком далеко. Пока я пишу, Колтон в задумчивости барабанит пальцами по подлокотнику. Мы вновь оказались в своих параллельных вселенных. Как и прежде, до того, как я приехала и эти вселенные столкнулись.

– Ты не должен меня ждать, – говорю я, когда заканчиваю с бумагами. – Если тебе пора, то иди, дальше я сама справлюсь. Ты и так меня сюда привез.

Он мгновенно отвлекается от раздумий.

– Что? Нет. Зачем это мне уходить?

Колтон поворачивается на стуле, чтобы заглянуть мне в глаза. Его лицо смягчается.

– Извини, я просто не люблю больницы. Я провел в них слишком много времени.

Он делает паузу. Точно ждет, что я спрошу о причинах. Но я чувствую, что Колтон не хочет это обсуждать, поэтому ничего не говорю. Вопросы – довольно опасная территория. И похоже, мы оба каким-то образом это понимаем.

Но Колтон все равно решает объясниться.

– Я магнит для несчастных случаев, – произносит он, а затем добавляет с улыбкой: – Прямо как ты.

После этих слов я прокручиваю в голове цепочку событий: вот я роняю кружку, пулей вылетаю из кафе, а потом разбиваю машину. Господи, как нелепо.

– Наверняка со стороны это выглядело смешно, – говорю я.

– Нет. – Колтон пытается оставаться серьезным. – Вовсе нет.

Он пожимает плечами, затем усмехается:

– Да ничего страшного. Никто ж не видел.

– Ты видел. Видел, как я с катушек слетела.

И мы оба смеемся.

– Да нет, просто ты…

– Вела себя как чокнутая. Прости. Мне очень стыдно.

– Не чокнутая. Но немного опасная. – Он опять улыбается. – Нет, все в порядке. У меня и похуже бывало.

Колтон опускает глаза, и вдруг уголки его губ начинают дрожать.

– Как-то в восьмом классе я упал в обморок посреди урока. Все были в шоке. Ударился головой о парту, пришлось двенадцать швов накладывать. Потом пару недель ходил как лысый монстр Франкенштейна. – Он издает короткий смешок.

Пока мы молчим, меня осеняет: я знаю эту историю. Читала ее в дневнике сестры Колтона. Поначалу никто не понимал, что с ним происходит. А затем, спустя буквально пару дней после этого случая, его состояние стало резко ухудшаться.

– Так или иначе, – Колтон опять смотрит на меня, – твои выходки меня очень впечатлили.

– Ага, есть чем гордиться. – Я стараюсь не отрывать взгляд от документов, которые лежат у меня на коленях, но не выдерживаю и поднимаю глаза на него. – Спасибо, что привез меня сюда. Думаю, многих отпугнуло бы мое поведение.

– Но я-то не многие, – пожимает плечами Колтон. – И повторюсь, я был впечатлен. – Он прочищает горло и кивает в сторону регистратуры. – Давай, иди к Мэри. Я никуда не денусь.

Как только я протягиваю Мэри заполненные формы, другая медсестра с копной кудрявых рыжих волос берет меня под руку и ведет в кабинет в конце коридора. Я присаживаюсь на кушетку и наконец опускаю руку с салфетками. Внезапно начинаю нервничать, чувствуя себя беззащитной.

Медсестра осторожно берет меня за голову и наклоняет ее ближе к свету, чтобы лучше разглядеть порез.

– Так ты новая знакомая Колтона? – В ее голосе почти нет вопросительных интонаций. Зато чувствуется интерес и участие, прямо как у Мэри.

– Эм… Ну да.

Не знаю, как следует отвечать и есть ли вообще правильный ответ. Открываю рот, чтобы попробовать все объяснить, но чувствую резкую боль, от которой меня передергивает.

Медсестра снова наклоняет мою голову, и наши глаза оказываются на одном уровне.

– Колтон – чудесный мальчик. Мы его очень любим. – Она достает из шкафчика марлевые тампоны и бутылочку цвета ржавчины. – Детка, приляг, пожалуйста.

Я подчиняюсь. Она садится на стул с колесиками, капает что-то на марлю и аккуратно обрабатывает кожу вокруг пореза.

– Он многое пережил. Настоящий боец. Прошел через все невзгоды с достоинством, не в пример многим.

Киваю, словно понимаю, о чем речь. Медсестра отталкивается одной ногой от пола, подъезжает на стуле к мусорному ведру, выкидывает марлю и как ни в чем не бывало едет обратно. Затем она льет раствор на еще один тампон и снова смачивает мне губу. На сей раз – куда ближе к порезу. Я вздрагиваю.

– Прости. Кожа очень нежная, знаю. Но рана небольшая. Двух-трех швов будет достаточно. Дело пары минут.

– Хорошо. – Я опять киваю. Пытаюсь сохранять спокойствие, но внутри нарастает паника. Мне никогда не накладывали швы, не вправляли вывихи. Самым страшным из пережитого был обыкновенный укол. Поэтому при мысли, что мне в губу вонзится игла, я вдруг ощущаю легкую слабость.

И ужас отражается на моем лице. Медсестра замечает это, ласково берет меня за руку и говорит:

– Все в порядке, милая. После анестезии ты ничего не почувствуешь. И на губе даже шрама не останется.

Она видит слезы в моих глазах и добавляет:

– Хочешь, я позову Колтона? Иногда помогает, когда кто-то рядом.

Удивительно, как сильно мне хочется сказать «да». Ведь Колтон мне совсем чужой. Но я заметила, как неприятно ему находиться здесь. Поэтому приходится лгать – чуть ли не в сотый раз за сегодня:

– Нет, спасибо, и так справлюсь.

– Точно?

Делаю глубокий вдох и киваю на выдохе.

– Как скажешь. – Женщина встает и стягивает перчатки. – К тебе скоро подойдут.

– Спасибо.

– На здоровье. – Она улыбается и легонько поглаживает мою руку. – Только пообещай мне одну вещь.

– Какую? – Я приподнимаюсь на локтях и жду, что она пожелает мне быть смелой или посоветует впредь вести себя осторожней.

Но нет.

Медсестра смотрит на меня своими добрыми глазами и произносит:

– Пообещай, что будешь хорошим… другом Колтону. Он сильный, но у него хрупкое сердце. – Она плотно сжимает губы и продолжает: – Не расстраивай его, ладно?

Чувствую ком в горле. Закусываю щеку.

– Хорошо. Обещаю, – с трудом выговариваю я. Мой голос звучит тихо, но она не обращает на это внимания. Может быть, думает, что я переживаю из-за швов. Она же понятия не имеет о том, что я успела натворить. И о том, что, возможно, я знаю сердце Колтона лучше него самого.

Медсестра кивает, словно мы заключили некое соглашение, и задергивает занавеску. Я лежу в одиночестве на кушетке и рассматриваю щели между потолочными плитками. Они почти сразу начинают расплываться. Я думаю о Колтоне и его долгой болезни. О том, как он ждал новое сердце и не был уверен в том, получит ли его вообще. Зато прекрасно знал, что произойдет, если не получит. Знал, что может умереть, даже и не пожив толком.

После смерти Трента мне казалось, будто самое худшее – ее внезапность. Первые несколько месяцев я провела под грузом вины и сожалений. Представляла, какие слова сказала бы ему на прощание, каким бы мог быть наш последний поцелуй, если б я знала, что мы больше не увидимся.

Но теперь я думаю о том, как менялся в лице Колтон, когда проходил по больничному коридору. Какие воспоминания нахлынули на него в тот момент. И кажется, я наконец осознала: знать, что тебя ждет, намного хуже.

На мгновение я почти понимаю, почему он не захотел выйти на связь с семьей Трента или со мной. Возможно, на его месте я бы тоже не захотела. Возможно, я решила бы навсегда забыть об этом ужасном времени и жить полной жизнью, о которой прежде и не мечтала.

Я кажусь себе жуткой эгоисткой из-за того, что приехала. И задаюсь маленьким, но крайне неудобным вопросом. Может быть, я была не до конца честна с собой, когда собиралась в эту поездку? Я оправдывала свое решение тем, что встреча с Колтоном поможет мне двигаться дальше. Что это будет своеобразным прощанием с Трентом. Но что, если на самом деле все было наоборот? И я вовсе не хотела его отпускать, а напротив – надеялась найти его в другом человеке.

Именно поэтому, когда через час я выхожу из кабинета и вижу Колтона в приемном покое, то игнорирую его теплую улыбку и тот легкий трепет в груди, который она у меня вызывает. Именно поэтому, когда Колтон поднимается со стула и протягивает руку к моей губе, я отступаю назад. И именно поэтому, когда мы подъезжаем к магазину его родителей, я не заглушаю двигатель и не поднимаю глаз, а неотрывно смотрю на руль.

– Значит, вернулись туда, откуда начали, – говорит он.

В голове вспышкой проносятся утренние события. Все это нужно срочно закончить.

– Прости, что отняла у тебя целый день. Спасибо за то, что сделал для меня. – Я стараюсь говорить твердо и холодно.

Колтон не отвечает, но я чувствую, что он хочет встретиться со мной взглядом, и я усилием воли заставляю себя не поднимать голову.

– Мне пора, – продолжаю я. – Я уехала рано утром, родители наверняка волнуются, и…

Не смотри на него, не смотри на него, не смотри…

– Не хочешь перекусить? – спрашивает он. – Перед тем как поедешь?

Но я поднимаю глаза. И вижу улыбающееся лицо Колтона, на котором написана надежда.

– Я… Нет. Спасибо, но мне правда пора.

– Эх. – Его улыбка увядает. – Ладно.

– Ладно, – вторю я.

Мы замираем. И молчим. А потом одновременно начинаем говорить:

– Может быть, в другой раз?

– Было приятно познакомиться.

Он откидывается назад.

– То есть другого раза не будет.

– Да. Я не могу… Не стоит.

Я не пытаюсь что-то объяснять. Знаю, что если попробую, то сделаю только хуже. Колтон выглядит так, будто я разбила ему сердце, и мне это жутко не нравится. Я просто пытаюсь его уберечь, как и обещала той медсестре. И поэтому не могу дать зарождающемуся чувству ни единого шанса.

 

Глава 6

КОГДА Я ПАРКУЮСЬ У НАС ВО ДВОРЕ, то ощущаю себя потерявшейся в пространстве и времени, поскольку совсем не помню, как добралась домой. Я вижу перед глазами лицо Колтона, который стоит посреди пустынной улицы, машет рукой и глядит мне вслед. Кажется, я всю дорогу думала о событиях прошедшего дня. О том, как Колтон входил в кафе. Как смотрел на меня. Как прощался, будто не до конца понимал, что мы и вправду расстаемся. Ненадолго появляется чувство, что все это было сном. Но тут начинает саднить губу.

И вот я дома. Где ждет мама и наверняка беспокоится, поскольку не знает, где я. Скорее всего, она разозлится, если узнает, что произошло. Я заглушаю двигатель и сижу в машине до тех пор, пока не набираюсь смелости поговорить с ней.

– Где ты была?!

Я захожу, и мама тут же появляется из-за угла.

– Знаешь, сколько раз я звонила?

Не знаю. У меня нет привычки постоянно проверять мобильный. Иногда я даже забываю включать его.

Закрываю за собой дверь и ставлю сумочку на столик.

– Знаю. Прости.

Мама замечает опухшую губу, и ее глаза округляются. Она подходит, поднимает мое лицо и разглядывает рану. Считаные секунды – и злость сменяется беспокойством:

– Господи, Куинн, что случилось?

Она же так переживала за меня.

– Ничего… Я… – Делаю глубокий вдох, стараюсь, чтобы голос не дрожал, но ничего не выходит, и я заливаюсь слезами. – Я врезалась в чью-то машину, ударилась о руль и…

– Ты попала в аварию? – Она берет меня за плечи и осматривает с ног до головы, убеждаясь, что больше никаких ран нет. – Почему не позвонила мне? Есть еще пострадавшие?

– Нет, я врезалась в припаркованную машину, в ней никого не было. Я просто прилепила записку…

– Где это произошло?

Мгновение я молчу, потому что не хочу объяснять, зачем поехала в Шелтер-Ков. Но я не могу придумать ничего в свое оправдание, ведь есть номер автобуса и медицинские записи, так что я бормочу сквозь слезы:

– В Шелтер-Ков.

Мама удивленно поднимает брови:

– Что ты там делала? Почему хотя бы записку не оставила? А на звонки почему не отвечала? Куинн, нельзя же просто взять и пропасть.

Я не могу честно ответить на эти вопросы. После несчастного случая с Трентом родители поддерживали меня, как могли. Были очень нежны и терпеливы. Даже приняли мою идею увидеться с реципиентами, хотя я знаю: на самом деле она вызвала у них смешанные чувства. Думаю, они считали, что все это поможет мне справиться с горечью утраты. Поэтому так старались окружить меня заботой и любовью, уделять мне больше времени. Они понимали, когда мне хотелось остаться одной или, наоборот, нужно было поговорить. И не давили на меня. Они не столько надеялись на то, что я спокойно продолжу жить дальше, сколько боялись того, что все-таки не сумею.

Поэтому я просто не могу признаться маме, что была в Шелтер-Ков в поисках человека, который получил сердце Трента.

– Извини, – говорю я. – Надо было раньше сказать. Я… Мне хотелось уехать на денек. Я просто села за руль и поехала куда глаза глядят. И оказалась на пляже.

Я замолкаю, даю маме время подумать над моими словами. Конечно, ничего хорошего в них нет: они наводят на мысль, что я до сих пор не оправилась. Что сегодня один из тех дней, когда мне совсем тяжко. Как в годовщину аварии, когда я пообщалась с родителями Трента, а потом вернулась домой и три дня не выходила из комнаты.

– Извини, пожалуйста, – повторяю я и чувствую, как слезы вновь начинают катиться по щекам.

Я плачу искренне, потому что мне действительно жаль, что из-за меня маме пришлось поволноваться, что я использовала свою боль как оправдание и что наделала много глупостей. Очень жаль.

Она внимательно изучает мое лицо, а потом шумно вздыхает:

– В страховую звонила? А в полицию?

Мотаю головой. Мама неодобрительно смотрит на меня, и я понимаю, что лимит ее сочувствия почти исчерпан.

– Почему бы тебе не подняться наверх и не привести себя в порядок? Мы можем обсудить все позже, за ужином.

Я с благодарностью обнимаю ее.

– Прости, мам.

Она без раздумий обнимает меня в ответ.

– Хорошо, Куинн. Но давай ты впредь будешь честна со мной. Если тебе нелегко, если тебе нужно уехать и побыть одной, просто скажи. Это все, что я прошу.

– Ладно, – шепчу я и прижимаюсь лбом к ее плечу. И обещаю себе, что так и будет.

После душа и ужина, к которому я так и не притронулась, я честно говорю маме, что жутко вымоталась и хочу прилечь.

В комнате тихо и душно. Я распахиваю окно и вдыхаю холодный вечерний воздух. С улицы доносится стрекотание сверчков, а в небе уже мерцает несколько звезд.

Я подхожу к туалетному столику и с опаской гляжу в зеркало. В ванной я смогла избежать встречи со своим отражением, но сейчас, когда осталась совсем одна, рассматриваю припухшую губу и торчащие из нее черные ниточки, которые выделяются на фоне бледной кожи. Вот оно, доказательство того, что сегодняшний день мне не приснился. Что я нашла Колтона Томаса и наплевала на все правила, которые сама же придумала. Что не только заговорила, но и провела с ним целый день. Дотрагиваюсь кончиками пальцев до трех швов на губе и вдруг думаю: а сколько их было у Колтона, когда ему пересадили сердце Трента? Я даже давлюсь от неожиданности этой мысли.

Скольжу взглядом по снимкам, которые прикреплены к краям зеркала. Дурашливые групповые фото с дискотек и различных поездок. Всюду мы и наши общие приятели. Люди, которых я оттолкнула, потому что не желала отпускать воспоминания. Я быстро поняла: несмотря на то что они тоже любили Трента, после его смерти их миры не застыли, как мой. Да, все эти люди сделали паузу, чтобы оплакать гибель друга, но потом снова вошли в привычный ритм жизни. Вернулись к повседневным заботам. Наделали новых снимков, обзавелись новыми планами на будущее.

Чувствую ком в горле, когда смотрю на свою любимую фотографию. Выезд на соревнования по плаванию. Вода в бассейне переливается на солнце. Трент, высокий, сильный, обнимает меня сзади. Он кладет голову на мое плечо и улыбается в камеру. А я отклонилась назад и смеюсь, уже не помню над чем. Наверное, он что-то эдакое сказал или сделал. Несмотря на попытки сохранить воспоминания, я начинаю забывать то ощущение, когда казалось, будто мы с ним одни на белом свете.

Я поглаживаю засушенный подсолнух – он тоже висит на зеркале. Подарок, который вручил мне Трент в день нашего знакомства. Тогда я подрезала стебель и поставила цветок в вазу. Но через неделю, каждый день которой мы провели вместе, он стал вянуть. И я решила засушить его и оставить как напоминание о том, с чего все началось.

Хрупкие лепестки, почти бесцветные от времени и солнца, понемногу опадают. Подсолнух уже давно перестал походить на цветок. Но я не могу его выбросить: боюсь обо всем забыть.

Ложусь в постель, но знаю, что не засну, поэтому даже не закрываю глаза. Вместо этого смотрю в потолок и отчаянно желаю вернуться в то время, когда мы с Трентом были вместе. Или чтобы он хотя бы на минуту оказался рядом и напомнил о том, какой была наша любовь.

 

Глава 7

Я ПРОСЫПАЮСЬ И ЧУВСТВУЮ, как сон медленно ускользает. Изо всех сил стараюсь удержать его, потому что знаю: когда открою глаза, Трент исчезнет, и я останусь одна. Снова.

Четыреста первый день.

Дома тихо, никого нет. Я вспоминаю, что сегодня суббота и родители, как обычно, вышли прогуляться: сначала до кофейни, потом на фермерский рынок, а после домой, где они оставят в стороне мобильные телефоны, забудут про проверку электронной почты и станут работать в саду, готовить или читать вместе.

Мама полностью изменила их привычный образ жизни с того самого дня, как папа споткнулся на ровном месте на кухне, после чего его речь стала путаной. Он не мог вымолвить ни слова. Мама повезла его в больницу. Она опасалась худшего. После осмотров и анализов врачи сказали, что это был не инсульт, а нечто под названием «транзиторная ишемическая атака», ТИА. По их словам, произошло нарушение кровообращения в мозге. Несмотря на отсутствие серьезных последствий, это был предвестник возможной беды.

Я сидела на стуле в углу больничной палаты и наблюдала, как мама держит отца за руку, пока доктор перечислял все факторы риска: давление, уровень холестерина, неразборчивость в еде, стресс и так далее. Не то чтобы мама раньше не поднимала эту тему, но, наверное, из уст врача это звучало убедительнее. Избавление от старых привычек теперь было вопросом жизни и смерти.

Когда мы вернулись домой, папе все еще было нехорошо, зато мама уже четко поставила цель и разработала план. Она собралась не только пичкать отца всеми лекарствами, которые ему прописали, но и отказаться от того, что вредит здоровью. Начала по-настоящему сражаться за его жизнь. Ведь оба дедушки умерли, не дожив до шестидесяти, – сердечный приступ у одного, инсульт у другого, – и она не желала, чтобы история повторилась. Не хотела стать вдовой, как ее собственная мать. Или дочь.

Сперва мама наняла помощника в бухгалтерию, потом взяла на себя большую часть папиной работы. Она настояла на том, чтобы отец всегда возвращался домой к ужину – не задерживался и не ел что попало, как делал до этого. Я думала, что папа воспротивится, скажет, что у него слишком много работы, но он не стал. Тогда я поняла: он тоже боится. Как и все мы. Девять месяцев назад умер Трент, и родители осознали, что жизнь может оборваться в считаные секунды, без всяких предупреждений.

К счастью, папа все уяснил. Когда я была маленькой, он никогда не ужинал с нами, а теперь исправно приезжал домой каждый вечер и покорно ел рыбу, овощи и злаки, о которых мы прежде и не слышали. А потом мама взялась за выходные. Много лет папа проводил их в кабинете за компьютером. Он отвечал на письма, составлял отчеты и ворчал, что никто, кроме него, не работает как следует. Правда, так было не всегда. Раньше он будил нас с сестрой на рассвете, и мы вместе выходили на пробежку по проселочным дорогам.

А теперь мама заставляет его подниматься рано утром и вытаскивает на долгие прогулки в город, во время которых они болтают и хохочут, как сладкая парочка. Восстанавливают былые отношения, после того как долгие годы были заняты другими делами: поднимали бизнес с нуля, возились со мной и Райан, занимались спортом. Здорово, что родители опять налаживают связь. Они уделяют больше внимания друг другу, и это отвлекает их от меня. Самую малость.

На кухне вижу записку. В ней сказано, что сегодня после бранча с подругами из «Общества красных шляпок» меня навестит бабуля, потому что она соскучилась (и потому что мама попросила ее понянчиться со мной после аварии), а еще ей нужна помощь с каким-то «проектом». Также написано, что в холодильнике меня ждет напиток из кудрявой капусты и ростков пшеницы. Да, разнообразные соки – тоже часть нового режима.

Вместо этого я подхожу к кофеварке и наполняю кружку. Со шкафчика раздается пиликанье мобильного. Смотрю на экран и не узнаю номер. Секунду сомневаюсь, думаю переключить на голосовую почту и перезвонить позже, когда буду не такой сонной, но потом все же жму на зеленую трубку:

– Алло.

– Здравствуйте, могу я услышать Куинн Салливан? – звучит мужской голос. Тон очень официальный.

– Это она. То есть я. Куинн слушает, – закатываю глаза от своей глупости.

– О. – Он прочищает горло. – Здравствуйте. Вы… Кажется, вы задели мой автобус вчера. И оставили записку…

– Да. – Я беру кружку. – Мне очень жаль. Знаю, что стоило вас дождаться, но я сильно порезала губу, мне нужно было швы наложить и…

Раздается звонок в дверь.

– Простите, ко мне кто-то пришел. Я открою и сразу перезвоню, хорошо?

– Конечно, – отвечает мужчина, и я вешаю трубку.

Кладу телефон обратно на шкафчик и иду по коридору к входной двери. Зря я не переоделась. Когда бабуля увидит меня в пижаме, она обязательно скажет, как важно идти вперед и жить полной жизнью, что и делает сама вот уже шестнадцать лет с тех пор, как умер дедушка.

Я останавливаюсь, поправляю волосы и мысленно готовлюсь к комментариям бабули по поводу губы и аварии, о которой мама ей уже, конечно же, рассказала. Наконец, сделав глубокий вдох, открываю дверь. И шумно выдыхаю. На пороге стоит Колтон Томас с мобильным в одной руке, другую же он держит за спиной.

– Привет, – говорит он, переминается с ноги на ногу и неуверенно улыбается. – Как я и говорил, ты оставила мне записку со своим номером, так что…

В голове проносится куча мыслей. Не могу составить из них осмысленное предложение. Заглядываю Колтону за спину – и вот он, тот самый голубой автобус, в который я врезалась.

Он понимает, что привлекло мое внимание, и оборачивается.

– Да это ерунда. Не переживай. Я просто…

Колтон замолкает, на секунду опускает глаза, затем смотрит на меня, на мою губу.

– Просто хотел удостовериться, что ты в порядке. И сказать, чтобы не волновалась из-за автобуса. Я все равно планировал его чинить.

Я наконец обретаю дар речи:

– Почему ты не сказал, что это твоя машина? – но фраза звучит слишком резко.

«Тебе нельзя тут находиться» – вот все, о чем я думаю.

– Ты и без того переживала. Не хотел, чтобы тебе стало еще хуже… Прости. Надо было сказать сразу.

– Откуда ты узнал, где я…

«Тебе нельзя тут находиться».

Он открывает рот, но колеблется. Прочищает горло.

– Мне помог кое-кто.

– В больнице? Та медсестра? Она сказала, где я живу? Я… Ты…

«Нельзя…»

Останавливаю себя. Колтон виноват не больше моего: ведь я тоже его искала. Смотрю на него и не знаю, что делать со своим залитым краской лицом, со слабостью в ногах. Скрещиваю руки на груди и вдруг понимаю: я все еще в пижаме. Опускаю голову и вижу свои неаккуратные ногти на ногах.

– Извини, – он чуть наклоняется, чтобы поймать мой взгляд, – что взял и явился без приглашения. Я… Это на меня не похоже. Просто…

Колтон смотрит на меня так же, как тогда в кафе, и я снова чувствую трепет в груди.

– Мне вчера… Ты была…

Он хмурится и смотрит в землю, потом на дом, на небо. И наконец на меня.

– Прости, я толком не знаю, что сказать. Просто… – Колтон делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – Просто хотел еще раз с тобой увидеться.

Я не успеваю ответить. Он убирает руку из-за спины. И в этот момент я будто бы разбиваюсь на миллион невидимых осколков.

Он поглядывает то на подсолнух, который протягивает, то на мое выражение лица.

– Эм…

Не могу говорить. Даже дышать не могу. В глазах щиплет, а ноги становятся ватными. Я смотрю на Колтона, который стоит у меня в дверях с одиноким цветком в руке, и вижу тень Трента. Это чересчур. Это слишком! Я трясу головой, будто надеюсь, что все это прекратится.

– Я… Нет. Не могу. Извини.

Начинаю закрывать дверь, но его голос останавливает меня:

– Постой. – На лице его отражается смущение. – Извини. Наверное, я зря… Просто… Мне очень понравилось с тобой… И я подумал…

Колтон опускает плечи. Он выглядит таким потерянным. И больше всего в этот момент я хочу, чтобы он закончил фразу.

– Что? – шепчу я сквозь приоткрытую дверь. – Что ты подумал?

Он отвечает не сразу, но я никуда не ухожу.

– Не знаю, что я там подумал, – наконец произносит Колтон. – Я просто хотел узнать тебя поближе, вот и все. – Рука с подсолнухом безвольно опускается. – Я пойду. – Он кладет цветок у порога. – Было приятно увидеть тебя, Куинн. Рад, что ты в порядке.

Я молчу. Он кивает на прощание, поворачивается и медленно уходит. А я все смотрю на цветок, который лежит у моей двери. Колтон приближается к своему автобусу, и я знаю, что если он уедет, то больше не вернется. Все закончится. И это будет правильно. Только вот сейчас мне этого совсем не хочется.

Сердце стучит все громче с каждым его шагом. Но когда он тянется к дверце, все, что я слышу, – звук собственного голоса:

– Постой!

Это удивляет нас обоих. Он замирает. Поначалу мне кажется, что я совершила ужасную ошибку. Что странно поступила не только с ним, но и с Трентом. А когда Колтон оборачивается и смотрит на меня своими прекрасными глазами, я понимаю: я уже давно перешла черту…

– Постой, – повторяю я, на этот раз мягче.

Не могу ничего добавить. Потому что меня шокировало собственное поведение. Колтон пересекает двор и быстро поднимается по ступеням. Он осторожен, будто не желает меня спугнуть. Останавливается на лестнице у крыльца так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и ждет, пока я заговорю.

Мысли путаются.

Что я делаю, что я делаю, что я делаю?

– А как же… А как же твой автобус? – бормочу я. – Надо… Я должна оплатить ремонт… Нет?

Он качает головой:

– Нет. Все нормально.

– Ну как же… – Я пытаюсь найти слова. И уже не так важно, будут ли они подходящими. – Я должна возместить ущерб…

Что я несу?

– Ничего ты не должна. Я не за этим приехал. – Он пожимает плечами и улыбается уголком рта. – Мне просто понравилось проводить с тобой время. Поэтому, если вдруг соберешься в Шелтер-Ков, можем увидеться. Что скажешь?

В этом изящном приглашении остается место для вежливого отказа. Меня до глубины души трогает, что Колтон так продумал слова. Я бросаю взгляд на его грудь, и что-то сжимается у меня внутри.

– Хорошо, – наконец отвечаю я. – Обязательно. Как-нибудь.

На его лице медленно появляется самая искренняя улыбка.

– Значит, договорились. Ты знаешь, где меня найти.

Я киваю, и мы стоим друг напротив друга в ослепительном солнечном свете жаркого дня. Спустя мгновение Колтон разворачивается, и на этот раз я не останавливаю его. Просто смотрю, как он подходит к автобусу, садится в кресло, машет мне и выезжает на дорогу. Легкий ветерок едва касается кожи. Он наполнен запахом жасмина и каким-то приятным тонким ароматом. Может быть, надежды.

Я жду, пока Колтон скроется вдали, и только потом опускаю глаза на подсолнух. Теперь он не кажется болезненным напоминанием о прошлом. Скорее, знаком судьбы…

«Наверное, Трент меня понял бы» – вот что я говорю себе, когда наклоняюсь, чтобы поднять цветок. И когда думаю: да, я точно знаю, где его найти.

 

Глава 8

ПОКА Я СИЖУ ПЕРЕД КОМПЬЮТЕРОМ и проглядываю самый первый пост о Колтоне, его слова еще звучат у меня в ушах. Они отзываются эхом, как когда-то отзывались другие слова: «Мужчина, 19 лет, Калифорния».

Это все, что семье Трента было известно о человеке, которому досталось его сердце. О реципиентах ей давали только самую общую информацию. Это все, что было известно мне, когда я отправляла письма, когда поняла: он не ответит, и когда захотела найти его.

Вбила в поисковую строку слова через запятую: мужчина, 19 лет, Калифорния. Затем добавила «пересадка сердца» и получила 4,7 миллиона результатов за 0,88 секунды. Рассортировала их по дате, смысловому соответствию, географическому положению, но после этого все равно осталось немереное количество ссылок, которые могли оказаться частью нужного пазла. А могли и не оказаться. И я переходила по ним днем и ночью, собирала информацию в тусклом свете экрана, пока наконец не нашла то, что вроде бы подходило.

В Калифорнии двенадцать центров трансплантации, но только в одном из них проводили операцию на сердце в день смерти Трента. Я прочитала об этом в блоге некой девушки. Она очень переживала за своего младшего брата, который лежал в реанимации. Тому уже вживили искусственное сердце, но он слабел день ото дня в ожидании донорского органа.

Я рассматриваю фотографию в дневнике сестры Колтона. На снимке он устало улыбается и поднимает большой палец. Рядом стоят родители и сестра со слезами радости на глазах. Девушка писала, что фото было сделано после того, как они узнали, что нашелся донорский орган, подходящий по всем параметрам. Наверное, в этот самый момент мы сидели в приемном покое и тоже плакали, но совсем по другому поводу.

Когда врачи вынимают донорское сердце, счет идет на минуты, и его как можно скорее стараются доставить реципиенту. Орган помещают в пластиковый пакет, который заполнен стерильным раствором, и ставят в морозильную камеру на время транспортировки – обычно на вертолете.

Пока сердце Трента везли в центр, Колтона готовили к операции. Вся его семья молилась и призывала знакомых поддерживать их. Но то, что для них казалось вопросом жизни и смерти, для врачей было совершенно стандартной процедурой. Через несколько часов после того, как из груди Трента изъяли сердце, оно досталось Колтону. И когда кровь наполнила его, оно забилось вновь. Как раз в ту секунду, когда весь мой мир остановился.

Я в сотый раз перечитываю текст, хотя помню его почти наизусть, – рядом со снимком, на котором Колтон лежит в койке, и кто-то прижимает к его груди стетоскоп и слушает биение нового сердца.

Когда я впервые нашла эту фотографию, мне было тяжело на нее смотреть – спустя месяцы после несчастного случая я с новой силой ощутила боль потери. И все же эмоции Колтона растрогали меня до глубины души. Так сильно, что мне захотелось узнать его. Но я не дождалась ответа на письма и стала знакомиться с ним с помощью записей в дневнике его сестры.

Я читала блог Шелби и выстраивала параллели. В день похорон Трента Колтону сделали биопсию сердца и не выявили никаких симптомов отторжения. Через девять дней он настолько окреп, что его выписали из больницы, а у меня уже не осталось сил даже на то, чтобы просто ходить в школу. Мое лето, а затем и следующий учебный год прошли в тумане скорби. Колтон же восстанавливался и удивлял врачей состоянием здоровья. Он исцелялся. В то время я не знала об этом, но через несколько месяцев после смерти Трента, когда я писала анонимное письмо незнакомому девятнадцатилетнему парню из Калифорнии, этот парень делал все возможное, чтобы двигаться дальше.

А вчера я решила сделать то же самое, решив поехать к нему.

Теперь я не знаю, что будет дальше.

Я возвращаюсь к самому свежему посту в блоге Шелби, который был написан в триста шестьдесят пятый день после смерти Трента. Стоило положить конец всему. Не должно быть никаких новых встреч с Колтоном Томасом. И все же, когда я вспоминаю, как он стоял на крыльце и улыбался в ласковых лучах утреннего солнца, мне хочется увидеть его хотя бы еще один раз.

Мои мысли прерывает стук в дверь, быстрый и резкий, по которому легко узнается бабуля. Я понимаю, что скоро она прекратит стучать, а потом достанет свои ключи и откроет сама. Затем поднимется ко мне и спросит, чего это я не открываю. Она весьма проворна для своих восьмидесяти лет.

Я захлопываю ноутбук, приглаживаю волосы и выбегаю из комнаты, но задерживаюсь на пороге, чтобы взглянуть на подарок Колтона. Цветок лежит прямо под нашей с Трентом фотографией, рядом с засушенным подсолнухом, который когда-то принес мне он.

Поднимаю глаза на снимок и замираю. Я вижу его улыбку. И жду стеснения в груди, но почему-то не чувствую его. Бросаю взгляд на новый цветок.

– Это был ты? – шепчу я.

И хотя знаю, что это невозможно, надеюсь услышать ответ. Но в повисшей тишине слышен лишь стук моего сердца. И он напоминает мне о когда-то непостижимой истине: Трента больше нет, а я все еще здесь.

– Вы поглядите на нее! – Бабуля опускает солнечные очки, когда видит меня на лестнице.

– Лучше на тебя, бабуль, – отвечаю я с улыбкой.

Она поднимает руки и начинает кружиться.

– Детка, на меня и так все смотрят.

На то есть причины, особенно сегодня. Бабуля вся в красном и фиолетовом – при полном параде, как выражаются ее подруги из «Общества красных шляпок». Эти энергичные «дамы определенного возраста» с гордостью носят умопомрачительные костюмы – в знак того, что они достаточно взрослые и могут позволить себе все. Чем больше блесток, тем лучше. А моя бабуля родилась, чтобы блистать! Сегодня она надела фиолетовые легинсы, струящийся топ того же цвета, алое боа из перьев и фирменную широкополую красную шляпку с высоким плюмажем из фиолетовых перьев. Они плывут по воздуху даже тогда, когда бабуля просто стоит.

Я спускаюсь, и она заключает меня в объятия. Повсюду перья, знакомый аромат духов, крема для тела и мятных конфеток. Я вдыхаю и крепко обнимаю бабулю в ответ. Потом она отстраняется и внимательно изучает меня.

– Ты как? – Бабушка бесцеремонно поворачивает мою голову из стороны в сторону. – Выглядишь иначе…

Я указываю на три шва на губе, но она лишь отмахивается:

– Да просто небольшая припухлость, не в этом дело.

Бабуля еще раз поворачивает мою голову, и я задерживаю дыхание. Кажется, будто она заглядывает в душу, и сейчас я боюсь узнать, что же она там видит.

– Не знаю, – заключает она и опускает руку. Я выдыхаю. – Просто хорошо выглядишь. Настолько, что тебе стоило сходить со мной и девчонками на бранч.

Я улыбаюсь. Всем «девчонкам» из возглавляемого ей «Общества» глубоко за семьдесят, но так и не скажешь – они те еще хулиганки.

– Прости, – отвечаю я. – Устала после вчерашнего.

Бабушка кивает:

– Ну хорошо. Рада, что ты снова в строю. У нас куча дел. К ярмарке нужно сделать три сотни брауни.

– Ничего себе!

– Не то слово. Помоги-ка мне с покупками.

Мы выгружаем продукты из багажника, затем возвращаемся на кухню, где она надевает красный фартук, а я разогреваю духовку. Мы начинаем готовить. Обожаю проводить время с бабушкой вот так. Она всем заправляет, а я помогаю. Мы словно настраиваемся на одну частоту, порой болтаем без остановки, а иногда работаем в тишине и слушаем собственные мысли. Сегодня мы молчим, но я знаю, что это ненадолго. Бабуля ждет, пока я распределю первую партию теста по смазанному маслом противню, а потом решает задать интересующие вопросы.

– Ну что ж, – совсем не будничным тоном произносит она, – твоя мама рассказала, что ты вчера угодила в беду. Попала в аварию на берегу? Уехала и никому не сообщила?

Я молча соскребаю тесто со стенок миски и думаю, как же ужасно поступила, когда уехала и заставила родителей беспокоиться. Не говоря уж о самой аварии.

– На охоте была? – лукаво улыбается бабуля.

– Что?! – хохочу я. Она умудряется удивить меня своим вопросом, хотя мне давно пора было привыкнуть к подобным выходкам. – На охоте?

– Разве не так сейчас молодежь выражается? – Она поднимает миску сильными, почти не дрожащими руками. – Да, на охоте. Как пантера.

Я держу противень, а она выливает туда тесто.

– Нет, бабуль. – Я опять смеюсь. Жаль, что Райан этого не слышит. – Ни на кого я не охотилась. И никто так не говорит.

– Какая разница, как это называть. Я вот ради этого на пляж и ездила в твоем возрасте. Как надену купальник – так парни в очередь выстраиваются. – Она засовывает в духовку оба противня и закрывает дверцу. – Я и дедушку твоего так захомутала.

Я улыбаюсь, когда представляю, как юная бабуля охотится за парнями на пляже.

– Поэтому он и женился на мне так быстро. Увидел в том купальнике и жутко захотел его с меня снять, если ты понимаешь, о чем я. И когда мы наконец…

– Когда там брауни приготовятся? – громко перебиваю я.

Бабуля подмигивает:

– Ровно через сорок три минуты.

Она начинает отмерять какао-порошок для новой партии, а я тянусь к муке.

– Не на охоте я была, – стараюсь избегать ее взгляда. – Просто хотела развеяться. Сменить обстановку.

Объяснение расплывчатое, но я знаю, что она поймет.

– Ну и отлично. Полезно бывает вырваться куда-нибудь. В одиночестве полежать на пляже.

Бабуля говорит это так, будто гордится мной. Будто это знак того, что я все-таки двигаюсь дальше. Мне становится стыдно, поэтому я добавляю:

– Но на пляже я не побывала. Разбила машину, когда только добралась, так что…

Бабуля поворачивается ко мне:

– Дело не в пляже, Куинн. Ты просто куда-то поехала. Это хорошее начало.

Она ставит обе миски в раковину и включает в оду.

– Хорошо бы тебе вернуться. Знаешь, если бы я выглядела как ты, то черта с два сидела бы дома все лето. Я бы поехала на охоту, – снова подмигивает бабуля. – Ну или просто на пляж, погреться в бикини на солнышке.

Она замолкает. Я тоже ничего не говорю. Вот что я люблю в бабуле – она чувствует, когда нужно промолчать. И сегодня ее слов хватило, чтобы я вспомнила о Колтоне и его словах: «Ты знаешь, где меня найти».

Я и правда знаю. Не могу перестать об этом думать.

– Может, я и съезжу, – через какое-то время говорю я. – Вернусь туда как-нибудь.

 

Глава 9

БРАУНИ – ВОТ КАКОЙ ПРЕДЛОГ я нахожу, чтобы поехать в Шелтер-Ков на следующее утро. Я врезалась в автобус Колтона, а он отвез меня в больницу и был так заботлив, что впоследствии даже навестил. Так мил, что подарил цветок. Так благоразумен, что не давил на меня. Отблагодарить его я могу лишь домашней выпечкой. Из блога Шелби я узнала, что Колтон любит сладкое. Когда после операции ему разрешили есть, он сразу же попросил именно брауни. А бабуля печет их лучше всех. Так что он заслужил. Угощу и отправлюсь на пляж.

Я наполняю тарелку доверху, обматываю ее пищевой пленкой и быстро сочиняю записку для родителей, которые уже отправились на прогулку. Затем беру пляжную сумку и мысленно готовлюсь к поездке. Она будет похожа на ту, что я совершила пару дней назад. Только теперь я волнуюсь куда больше.

Когда я сворачиваю с главной улицы и вижу автобус Колтона, который стоит почти там же, где и в прошлый раз, у меня начинает неистово колотиться сердце, и я проезжаю мимо, а не паркуюсь рядом. Выключаю музыку и пытаюсь сосредоточиться. У меня все еще есть выбор. Если я уеду, то не буду чувствовать себя виноватой. Но в таком случае я, возможно, больше никогда не получу шанса узнать Колтона поближе. У «когда-нибудь» истечет срок годности, он выкинет из головы наш разговор, и возвращаться будет слишком поздно.

Останавливаюсь на красный сигнал светофора. Это дает мне время подумать. Я включаю поворотник. Выключаю. Снова включаю. Загорается зеленая стрелка, а я все стою, пока сзади не раздаются недовольные гудки. Тогда я резко разворачиваюсь и возвращаюсь.

Наступил четыреста второй день, а я еду к Колтону Томасу.

Останавливаюсь рядом с его автобусом и разглядываю вмятину. Замечаю, что она больше, чем я думала, и меня передергивает. Бросаю взгляд на брауни на пассажирском сиденье, и внезапно вся эта идея начинает казаться нелепой.

Зачем я это делаю? Я даже не представляю, где его искать. Открываю окно и осматриваюсь, будто сейчас он появится. Утренний холод расслабляет, и я делаю глубокий вдох. Я приехала примерно в то же время, что и в прошлый раз. Наверное, я смогу найти Колтона либо в пункте проката, либо в кафе. Я хотела позвонить ему перед выездом, но это показалось мне лишним. К тому же я не была уверена, что все же решусь на это. Не уверена до сих пор. Пункт проката, кажется, закрыт, а в кафе не горит свет. Я все еще могу…

– Ты все, припарковалась?

Я вздрагиваю от неожиданности. Поднимаю глаза и вижу Колтона – он только вернулся с моря, волосы и гидрокостюм еще не обсохли. Под мышкой он держит доску для серфинга.

– Ты вернулась. – Он рад, но не удивлен.

– А… Да.

Беру тарелку с брауни и протягиваю ему.

– Привезла тебе. В знак благодарности. Или извинения…

Бросаю взгляд на вмятину на бампере, и становится так стыдно, что я начинаю тараторить:

– С твоей стороны было очень мило повезти меня в больницу, после того как я врезалась в твой автобус. Мне неловко, что ты не дал оплатить ремонт. Я знаю, что вчера вела себя странно. Впрочем, в день нашей первой встречи я тоже вела себя странно. В общем, извини.

Я вытягиваю руку с тарелкой еще дальше. Как будто это движение поможет мне перестать чувствовать себя заикающейся недотепой. Не умею я разговаривать с людьми. А улыбающийся Колтон слушает так внимательно, что от этого становится не по себе.

Он пару раз моргает, затем улыбается шире и тянется к тарелке.

– Тебе не за что извиняться. Тем более ты привезла брауни. Я их обожаю.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не сболтнуть, что знаю об этом.

– Спасибо, – искренне благодарит Колтон. – Ты сама их испекла?

Он прислоняет доску к машине, берет у меня тарелку, снимает пищевую пленку и выбирает брауни. Откусывает. Медленно жует, словно профессиональный дегустатор. На долю секунды кажется, что забыла положить один из ингредиентов, ведь во время готовки думала не о какао-порошке и муке, а о Колтоне.

– Ух! – говорит он и поднимает брови. – Это… лучший брауни из всех, что я пробовал. За всю жизнь.

У меня краснеют щеки.

– Честно! – Колтон даже улыбаться перестает. – А я их целую кучу съел.

У него очень серьезное лицо, и я не могу удержаться от смеха.

– Спасибо. Я… рада, что тебе понравилось.

– А я рад, что ты снова здесь, – улыбается он. – И «понравилось» – это слабо сказано!

Колтон быстро доедает брауни.

– Какие у тебя еще скрытые таланты? И какие планы на сегодня, кроме доставки лучшего в мире извинения?

Я снова смеюсь и опускаю глаза.

– Не знаю. Думала сходить на пляж, раз уж в прошлый раз не удалось.

– Там сегодня будет много народа. – Колтон бросает взгляд на закрытый пункт проката. – Я могу показать тебе другой пляж… Он не очень известный. О нем знают только местные.

– Эм, – прочищаю я горло. Обдумываю предложение. – Нет, спасибо. Не хочу больше отнимать время. Тебе наверняка… – Тоже смотрю на магазин его родителей. – В общем, я просто хотела тебя поблагодарить. И еще раз извиниться за автобус.

– Да нет проблем, – отвечает он. – У меня нет особых планов. Только переоденусь, и…

– Не стоит. Мне нужно вернуться домой как можно быстрее, так что не хочу уходить далеко от машины. И просить тебя, чтоб подвез обратно, тоже не хочу.

Колтон пожимает плечами:

– Ты можешь просто поехать за мной. Только держись не слишком близко, а то мы уже выяснили, что ты любишь давить на газ со всей силы, – улыбается он. – Тебе не придется бросать машину. Сможешь уехать когда захочешь.

Он говорит легко и смотрит на меня в ожидании ответа. Затем добавляет:

– Да ладно, это же всего на один день. Тем более мне нужно поделиться с кем-то брауни, иначе я сам их все съем. Ты сделаешь мне очень большое одолжение.

Он опять улыбается, и я вижу блеск солнца в его зеленых глазах. Это помогает мне решиться:

– Ладно. Всего на один день.

– Хорошо, – усмехается Колтон. – Отлично. – Он поднимает доску. – Ну я… я тогда пойду переоденусь. Скоро буду.

Колтон опирается загорелой рукой на мою машину, наклоняется ближе и протягивает тарелку с брауни:

– Подержи, пожалуйста.

Забираю ее, а он разворачивается и бежит в пункт проката. Перед тем как зайти, бросает взгляд через плечо и кричит:

– Только не уезжай никуда!

Услышав эти слова, ощущаю прилив волнения и счастья. Пытаюсь найти ключи, которые обронила в спешке.

Я не смогу уехать, даже если очень захочу.

 

Глава 10

Я ОСТАНАВЛИВАЮСЬ НА ОБОЧИНЕ вслед за автобусом Колтона. Не успеваю припарковаться, как он уже выходит из машины и идет ко мне. Заглушаю двигатель, выбираюсь из салона. Вдыхаю соленый воздух и слышу, как волны ударяются о подножие утеса, на котором мы стоим.

– Славный денек, – говорит Колтон и бросает взгляд на море. – Пойдем посмотрим?

– Пойдем, – соглашаюсь я. Не догадываюсь, на что мы идем смотреть, но уже хочу добраться туда поскорее.

Мы проходим по траве мимо одинокого старичка, отдыхающего на скамейке с газетой в руках, и пса, который бегает у него в ногах. Узкая тропинка ведет нас к самому обрыву, откуда хорошо видно океан и скалы внизу.

Сегодня утес не окутан туманом, а на необъятном сапфировом небе нет ни облачка. Та самая погода, когда не хочется оставаться дома. Сердце замирает, потому что все это заставляет думать о Тренте. Он никогда не тратил время впустую. Жил, стараясь успеть все и сразу. Я хотела, чтобы он сбавил темп, успокоился хоть на минутку, но у него не было привычки останавливаться. В этом они с Колтоном очень похожи.

Колтон барабанит пальцами по ограждению, и я чувствую, как его напряжение передается мне. Пытаюсь придумать какие-нибудь слова, чтобы заполнить повисшую тишину, но ничего не приходит в голову. Молчание затягивается. Бросаю взгляд на водную гладь, над которой высятся скалы, больше похожие на небольшие острова. На вершине той, что ближе к берегу, расположилась стая беспокойных пеликанов. Я наблюдаю за волнами. Они поднимаются над скалой, а затем неизбежно отступают.

Колтон откашливается, поддевает ногой камушек и неуверенно произносит:

– Слушай… Можно задать вопрос?

С усилием сглатываю. Прочищаю горло.

– Давай, – медленно говорю я.

Он пьет из бутылки и смотрит вдаль. Так долго, что мне становится не по себе. Перебираю сотни разных оправданий, причин, объяснений в ответ на то, что может спросить Колтон.

– Кажется, ты не очень-то любишь вопросы? – Он бросает на меня взгляд, от которого я начинаю нервно переминаться с ноги на ногу.

– Все в порядке. Что за вопрос? – Мой голос выдает волнение.

– Забей. Не важно. – Колтон слегка улыбается. – Значит, у нас всего один день. Тогда давай расслабимся и хорошо проведем время?

Я вдруг вспоминаю одну из записей Шелби. Она запостила цитату из Эмерсона, которая ассоциировалась у нее с тем, как после операции ее брат стал относиться к жизни:

«Запишите в своем сердце: каждый день – это лучший день в году. Человек научится жить, когда поймет, что каждый день – это Судный день».

Помню, как читала эту фразу и думала о себе и о Колтоне. Да, жизнь может оборваться в любой момент, мы оба усвоили этот урок, только выводы сделали разные. Он принялся активно заниматься тем, что любил раньше, еще до болезни. А я поступила наоборот – не жила вовсе, будучи не в состоянии отпустить прошлое. Но сейчас, стоя рядом с Колтоном, мне захотелось пойти по его пути.

– Хорошо, – наконец отвечаю я. – Один замечательный день.

– Отлично. Вот и договорились. – Его лицо озаряет широкая счастливая улыбка.

Колтон резко разворачивается и возвращается к автобусу. К его крыше прикреплена ярко-желтая двухместная байдарка.

Пока Колтон снимает ее, меня охватывает неясное чувство страха. Он быстро разделывается с креплениями и опускает байдарку на асфальт. А я гляжу на скалы, на бушующие волны, и пейзаж теперь уже не кажется таким умиротворяющим. Тем временем Колтон вытаскивает с заднего сиденья два весла. Я не трогаюсь с места, будто отказываясь понимать, к чему идет дело.

Мы же не собираемся… Он же не думает, что мы будем… Я никогда раньше…

– Ты когда-нибудь плавала тут на байдарке? – кричит мне Колтон.

Старичок, который сидит на скамейке, с интересом смотрит на него, а потом снова в газету. Я стремительно направляюсь к Колтону, пытаясь понять, как выйти из положения. Проводить время на пляже – прекрасно, любоваться скалами – еще лучше, но лавировать между ними на байдарке – нет уж, увольте. Да и Колтону не стоит таким заниматься, учитывая его слабое здоровье. Слишком рискованно.

– Так что? – произносит он и, не дожидаясь ответа, достает из автобуса спасательный жилет и протягивает его мне.

Я качаю головой:

– Нет… И я… Я вообще никогда не каталась на байдарке и не думаю… Не думаю, что для новичка это подходящее место. Тут везде скалы…

Все, что меня тревожит, – это острые вершины утесов и волны, с шумом разбивающиеся о них.

– Вообще-то, это прекрасное место. Достаточно безопасное. Мы часто здесь проводим экскурсии. – Он улыбается, а после небольшой паузы добавляет: – Я и сам тут грести учился.

– Правда? – Звучит так, будто я ему не верю, но это не так.

Я вдруг понимаю, что хочу узнать его получше. С его собственных слов, а не из дневника Шелби. По лицу Колтона видно, что гребля – важная часть его жизни.

– Да. Мне было шесть.

«Это было за восемь лет до того, как ты заболел, – проносится в голове. – За восемь лет до того, как мама отправила тебя к врачу, полагая, что ты всего лишь простудился».

Чувствую себя виноватой из-за того, что Колтон и не подозревает, как много я о нем знаю. Но в этот момент он не думает о прошлом, и я тоже старательно гоню прочь подобные мысли. Нужно жить настоящим. Я здесь и сейчас, рядом со здоровым Колтоном.

Он вспоминает что-то, смеется и качает головой.

– Я ужасно долго уговаривал маму разрешить мне поплавать с папой, а когда наконец приехал и посмотрел вниз с обрыва, то стоял тут с таким лицом… вот как у тебя сейчас. – Он ненадолго замолкает перед тем, как продолжить. – Все отговорки перепробовал, лишь бы не плыть, но папа молча напялил на меня жилет, всучил весла и потащил байдарку к океану. У самой воды он усадил меня в лодку, опустился на колено и спросил: «Ты доверяешь своему старику?» Мне было так страшно, и я просто кивнул. А он сказал: «Отлично. Делай то, что я скажу. И тогда худшее, что с тобой сможет произойти, – ты влюбишься».

Я нервно хихикаю и стараюсь отвести взгляд, но ничего не выходит.

Колтон улыбается и как-то странно смотрит на меня, а затем вновь поднимает голову.

– Влюблюсь в океан. Вот что отец имел в виду. Влюблюсь, пойду по его стопам и не захочу возвращаться на сушу. – Я снова ловлю на себе его взгляд. – И он оказался прав. С тех пор из воды меня было не вытащить.

Это не вся правда, а только то, что он позволяет мне знать. Но мне известно, что долгое время болезни Колтон был вынужден оставаться на суше. Сидеть на приемах у врачей. Лежать в больничных палатах. Мне ужасно хочется расспросить его обо всем, но какая-то часть меня не желает думать об этой стороне его жизни.

– А у меня нет подобных увлечений, – отвечаю я. Больше нет, добавляю я про себя. Вижу перед собой грязную дорогу, кроссовки Трента и то, как мы бежим плечом к плечу и дышим в унисон. Снова испытываю чувство вины. – Мы с сестрой когда-то бегали по утрам, но потом она уехала учиться, а без нее как-то не хочется.

Это лишь та правда, которую я позволяю ему знать.

– Очень жаль, – говорит Колтон. Кажется, он опять хочет задать мне какой-то вопрос, но сдерживается и в итоге произносит: – Тут есть крутое место, которое мне показал папа. Я там давно не был, но хотел бы наведаться. Туда сложновато попасть, но дело того стоит. Сплаваем?

Отвечаю не сразу. Меня очень пугает мысль, что придется грести на байдарке. Но то, с какой легкостью я доверилась Колтону, пугает больше. Бросаю еще один взгляд на неспокойный океан, который раскинулся внизу. И чувствую, как кружится голова.

– Ну ладно. Давай попробуем, – без особой уверенности отвечаю я.

Колтон едва сдерживается, чтобы не улыбнуться.

– Точно?

Я киваю.

– Не бойся. Просто делай то, что я скажу и когда скажу, и все будет в порядке.

Он останавливается и позволяет себе улыбнуться. И хотя Колтон не договаривает, я чувствую, будто легкий ветерок подхватывает окончание фразы его отца и оно кружится в воздухе между нами.

Колтон достает из автобуса остальное снаряжение. Я не успеваю опомниться, передумать или поразмыслить, как уже стою в спасательном жилете поверх купальника рядом с Колтоном, одетым врашгард и плавки. Мы вместе спускаем байдарку по цементной лестнице к каменистому пляжу. Когда наконец ставим ее на воду, оба с трудом переводим дыхание.

Колтон жестом указывает мне на место в лодке, я усаживаюсь, и он дает мне весло.

– Готова?

– Уже? А лекция для новичка или вроде того?

Колтон, кажется, получает настоящее удовольствие от происходящего.

– Это и есть часть лекции. Проще сразу перейти к обучению на практике. Тут мелковато, так что просто сиди, а я подгребу туда, где поглубже, и уже тогда покажу. Что скажешь?

Он улыбается, а я собираю все остатки уверенности, чтобы ответить.

– Хорошо. – Я пытаюсь справиться с волнением, но сердце неистово колотится в груди. Впереди шумят и разбиваются о скалы волны.

Неужели все это происходит на самом деле?

– Ну, поплыли! – слышится за моей спиной голос Колтона.

Байдарка трогается с места, а затем наклоняется, когда он запрыгивает внутрь. Я на миг теряю равновесие, но под его тяжестью лодка снова обретает устойчивость. Чувствую, как Колтон погружает весло в воду сперва с одной стороны, потом с другой, и мы устремляемся вперед. Я напрягаюсь, завидев надвигающуюся волну, которая с каждой секундой становится все выше, но Колтон ловко работает веслом, и мы легко взбираемся на гребень и спускаемся с него. Колтон продолжает грести, пока мы плавно скользим по уже спокойной поверхности океана. Я наконец выдыхаю.

– Было не так страшно, как ты думала, правда?

Поворачиваюсь к нему настолько быстро, насколько позволяет тугой жилет, и со смешанным чувством удивления и гордости отвечаю:

– Совсем не страшно.

– Маленькая победа, – заключает он.

Я продолжаю смотреть на Колтона. Он откидывается назад и делает глубокий вдох, будто вбирая в себя весь утренний воздух, будто дышать – тоже маленькая победа. И это, в общем-то, чистая правда. Мне начинает казаться, что я его действительно знаю. Словно в двух словах ясно отражается вся суть его личности.

– Отлично сказано. Я про маленькую победу.

– Только такие и имеют значение. Например, быть здесь и сейчас.

Его фразы повисают между нами, и я понимаю, что Колтон имеет в виду. Когда он обводит взглядом небо, море и скалы, а затем снова смотрит на меня, мне хочется сказать, что я все знаю. Знаю, почему он так ценит жизнь. Хочется объяснить, кто я такая и почему сидела в кафе пару дней назад. Слова уже готовы вырваться наружу, будто пузырьки воздуха из-под толщи воды.

– Дрейфуем, – произносит Колтон.

И в этот момент пузырьки лопаются, а мои невысказанные слова уносит течением.

Колтон поднимает весло и своими словами возвращает меня в реальность:

– Готова учиться?

Я рассеянно киваю.

– Отлично. Ты должна держать его вот здесь и здесь, – показывает Колтон.

– Поняла.

С благодарностью ухватившись за возможность отвлечься от гнетущих мыслей, я подаюсь вперед, беру весло, которое до сих пор просто лежало у меня на коленях, крепко вцепляюсь в него и вытягиваю руки перед собой.

– Вот так?

– Прекрасно! – смеется Колтон. – А теперь повернись на минутку, я покажу, что нужно делать.

Я подчиняюсь. Он погружает одну лопасть весла в воду и мощным движением отправляет нас вперед. Затем проделывает то же самое с противоположным концом.

– Нужно совершать круговые движения. Будто на велосипеде едешь, только тут надо действовать руками. Попробуй.

Колтон кладет весло себе на колени, я киваю и отворачиваюсь. Первая попытка оказывается неудачной: я едва касаюсь лопастью поверхности воды. Мы не трогаемся с места. Чувствую, как на щеках выступает румянец.

– Давай еще раз, поглубже.

Стараюсь сконцентрироваться, гребу с большей силой и с изумлением понимаю, что мы проплыли пару футов.

– Вот, отлично! – говорит Колтон.

Меня вдохновляет его поддержка. И мы действительно сдвинулись с места! Я продолжаю грести, ощущая сопротивление воды. Совершаю круговые движения веслами, словно кручу педали, как советовал Колтон, и вот мы проплываем уже более значительное расстояние. Я смеюсь, радуюсь и горжусь тем, что смогла управлять этой маленькой лодкой.

– У тебя прекрасно получается, – произносит Колтон, и я чувствую, как он тоже работает веслом. Оборачиваюсь. – Не переставай грести. Я под тебя подстроюсь.

Киваю, снова гляжу вперед, на океанские просторы, на голубое небо, и уже скоро нахожу свой ритм. Колтон не сразу попадает в него, но уже через несколько гребков у нас все получается. Мы плавно скользим по воде между скалами и уносимся все дальше и дальше от берега, на глубину.

Проплываем скопление водорослей, а мимо нас проносится дельфин. Я слышу только мерные удары весел и собственное дыхание – вдох-выдох – с каждым погружением лопасти. Мне кажется, я могла бы делать это вечно – грести и грести навстречу горизонту. Приятно сосредоточиться на дыхании и собственных движениях, не задумываясь ни о чем. Раньше мне тоже удавалось это делать – когда я бегала. До сих пор я и не догадывалась, что почти забыла это чувство и что мне его не хватало.

– Я впечатлен, – окликает меня Колтон. – Ты сильнее, чем кажешься.

– Ну спасибо! – отвечаю я с недовольством, но воспринимаю это как комплимент: я действительно чувствую себя сильной. Удивительно, что мое тело все помнит.

– Мы собираемся грести до самых Гавайев или все же поплывем к пещере?

Я слышу улыбку в голосе Колтона, а потом понимаю, что он перестал грести. Следую его примеру и ощущаю, как горят руки и плечи.

– К какой пещере? – оборачиваюсь я.

– К той, которую я хотел тебе показать.

Я внимательно озираюсь по сторонам, но не вижу никаких пещер поблизости.

– Она в основании скалы, которую мы уже проплыли, – объясняет Колтон. – Она большая.

– Я не заметила там пещеры.

– Это потому, что она спрятана.

– Сверхсекретная пещера? – шучу я.

– Можно и так сказать, – улыбается Колтон. – Обычных туристов я туда не вожу. Слишком много ответственности. Поплыли, покажу тебе.

Он погружает весло в воду, медленно поворачивая байдарку.

– Поможешь? – спрашивает Колтон. – Один я не справлюсь.

Неубедительно. У него такие широкие плечи, такие сильные руки… Но я все равно берусь за весло, и через несколько гребков мы уже плывем обратно к скалам. Кажется, я никогда не была так далеко от берега. Это волнует и пугает одновременно.

Когда мы с Райан в детстве ходили на пляж, она далеко уплывала, и я теряла ее из виду, пугалась и всякий раз собиралась вызывать спасателей. Трент тоже так делал – устраивал гонки с друзьями до буйков или до конца пирса, а я всегда оставалась на мелководье. Далекие волны казались чем-то диким, неуправляемым, но сейчас это ощущение пропало. Мне уже давно не было так хорошо, и это чувство так сильно хочется удержать.

Здесь, под огромным синим небом, я вспоминаю слова отца Колтона о любви к океану. Для того чтобы их понять, мне нужен был лишь учитель, которому я смогла довериться.

– Раньше эти скалы были частью береговой линии, – объясняет Колтон.

Я присматриваюсь повнимательней и вижу, что слои породы того же цвета, что и утес вдали.

– И что же случилось?

– Эрозия, – отвечает он. – Я представляю это как в замедленной киносъемке: бушует шторм, волны разбиваются о скалы, воздух с водой попадает в трещины, превращает их в пещеры и тоннели, а затем самые хрупкие части отваливаются, и получаются маленькие скалистые островки.

Колтон рассказывает это так увлекательно, и мне кажется, будто я сама наблюдаю за этим процессом прямо сейчас. На самом деле так и есть. Но стены пещеры разрушаются настолько медленно, что мы ничего не замечаем. Это похоже на скорбь, которая со временем превращает человека в бледную тень.

– В общем, нам нужна вон та скала, – указывает Колтон.

Где-то в ста футах от нас возвышается самый большой утес. Его плоская верхушка усеяна желтыми полевыми цветами, которые мягко колышутся на ветру и тянутся к солнечному свету. Чуть ниже я замечаю узкую расщелину – она постепенно расширяется и превращается в проем, куда устремляются потоки воды.

– Сегодня на море спокойно. Можем заплывать, – говорит Колтон.

Я внимательно рассматриваю проход – внутри, кажется, темно и не очень-то просторно, – чтобы понять, хватит ли мне смелости согласиться.

– Если ничего тут не изменилось, то это самое классное место в мире. Здесь крупная пещера с трещиной наверху, через которую проникает солнце, и несколько мелких. Все они связаны между собой. Они словно откачивают и закачивают воду. Как…

– Как сердце, – говорю я. Сравнение внезапное, но очень подходящее.

Я поворачиваюсь к Колтону, который почти незаметно вздрагивает, но я это вижу. Лучше бы я этого не говорила. Как глупо вышло. Мы просто собирались провести время на море, всего один день, поэтому стоило оставить причину нашего знакомства на берегу. Но я опять вспомнила о ней, и она, подобно приливу, вернула меня на сушу.

– Да, – просто отвечает Колтон. – И правда похоже.

Он улыбается уголком губ и какое-то время молчит. Может быть, сейчас он расскажет мне о своем сердце – сердце Трента?..

Но вместо этого Колтон интересуется:

– Ну что, хочешь туда? Там безопасно. Честно! – Он умоляюще поднимает брови.

Я знаю, что там безопасно, я доверяю ему. Но в этом нет ничего хорошего. Проснувшаяся так некстати совесть напоминает о каждом неправильном поступке, который я успела совершить, но зарождающееся теплое чувство к Колтону не дает мне до конца погрузиться в эти угнетающие мысли.

Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, а потом смотрю на Колтона так, как прежде себе не позволяла.

– Хочу, – говорю я. – Очень хочу.

Он не отводит от меня взгляда и отвечает не сразу. А потом улыбается.

– Отлично! – Колтон произносит эти слова так, будто одержал еще одну маленькую победу. – Значит, скоро ты влюбишься.

 

Глава 11

КОЛТОН ОСТАНОВИЛ БАЙДАРКУ неподалеку от пещеры. Мы тихо покачиваемся на волнах и наблюдаем, как они разбиваются о скалу и устремляются внутрь. Я наклоняюсь вперед и уже в десятый раз пытаюсь прикинуть, насколько большое расстояние между поверхностью воды и сводом тоннеля. Кажется, оно всего на пару футов выше нашей лодки.

– Ты как? – спрашивает Колтон и подгребает чуть ближе к пещере. – Мы не поплывем, если не хочешь.

– Я в порядке, – лгу я, а затем совершенно искренне добавляю: – И я правда хочу туда. – Считаю, через сколько секунд волна откатывается назад. – Еще немного посмотрю, и можно внутрь.

– Хорошо, – соглашается Колтон и направляет байдарку к входу.

Через пару мгновений я чувствую, как прибой слегка поднимает нашу лодку. Слежу за водой, которая устемляется в проем.

Как быстро.

– Помнишь, что я говорил? – спрашивает Колтон, пока мы боком движемся вперед. – Надо грести изо всех сил, потом поднять весло и по моей команде отклониться назад. Поймаем следующую волну. У нас все получится, обещаю.

– Поняла, – с деланой уверенностью отвечаю я. Это все, что мне теперь остается.

– Ну все, поехали, – говорит он, когда нас поднимает волна. – Повернись. Греби!

Слушаюсь и сразу чувствую, как Колтон опускает весло в воду. Мы по инерции движемся вперед, а затем внезапно замираем, и нас подхватывает волна. Когда она поднимает лодку и та летит в сторону расщелины, душа уходит в пятки.

– Ложись! – вопит Колтон.

Отклоняюсь, прижимаю весло к груди и громко кричу.

«Нам ведь ни за что не попасть в проем!» – проносится в голове.

Крепко жмурюсь и прижимаюсь к бортику. Все звуки кажутся ужасно громкими и в то же время приглушенными. Байдарка бьется о каменные стены тоннеля, пока я болтаюсь внутри и сжимаю весло так сильно, будто от этого зависит моя жизнь.

– Все нормально, – слышу я за шумом голос Колтона. – Не поднимайся!

Я бы и не поднялась. Ни за что на свете!

Даже с закрытыми глазами понимаю, что вокруг темно. Тут пахнет солью и сыростью, а воздух становится слишком густым. Я жмурюсь еще сильнее. Кажется, что я вот-вот умру.

Нечем дышать, нечем дышать, нечем…

А потом происходит чудо. Мы скатываемся по тоннелю, как по водной горке, и резко останавливаемся. Я продолжаю лежать. Боюсь открыть глаза и просто слушаю дыхание, свое и Колтона, слушаю плеск воды и стук… капель?

– Я же говорил, что все получится, – смеется Колтон.

Байдарку слегка трясет, и тут я чувствую руку на плече.

– Эй, ты в порядке? Глаза уже можно открывать.

Нехотя открываю один глаз, потом второй. Первое, что вижу, – его лицо. Колтон склонился надо мной. Он так близко, что дух захватывает.

– У нас получилось! – повторяет он. – Смотри!

Я ахаю. Высоко-высоко над нами, сквозь пролом наверху, виднеется небо. Оно такое необыкновенно синее по сравнению с темными стенами пещеры.

– Боже мой, – шепчу я. – Это…

Даже не знаю, как описать. В жизни не видела ничего прекраснее.

Я поднимаюсь очень медленно. Опасаюсь, что от резкого движения вся эта красота может исчезнуть.

Через расщелину сверху проникают солнечные лучи. Они прорезают стоящий над водой туман и освещают каждую капельку. Покачивающееся море отражает свет, и на стенах пещеры пляшут веселые блики. В проем, который и привел нас сюда, вливается новый поток, и крошечные искорки мельтешат и переливаются, как в калейдоскопе.

Чувствую на себе взгляд Колтона, который наблюдает за моей реакцией. Он поднимает руку навстречу туману, создавая маленькие завихрения в воздухе.

– В детстве я думал, что это отрицательно заряженные ионы.

– Что-что? – переспрашиваю я и разглядываю танцующую дымку.

– Отрицательно заряженные ионы, – смеется он. – Прости, я вечно забываю, что не все росли в такой же любопытной семье, как я.

Теперь мне и правда становится интересно.

– Что за ионы?

– Они образуются, когда молекулы воды взаимодействуют с твердой поверхностью. – Колтон указывает жестом на стены пещеры. – Например, со скалами. Или с песком на пляже. Конечно, ионы возникают не только в океане, а вообще где угодно – в потоках водопада, в каплях дождя… – Он останавливается и смущенно улыбается. – В общем, если верить папе и дедушке, ими полезно дышать. Это благотворно сказывается на здоровье.

Колтон замолкает и поднимает голову навстречу освещенному солнцем туману. Мы одновременно делаем глубокий вдох. Не знаю почему – из-за красоты ли этого места, из-за его слов или отрицательно заряженных ионов, – но я вдруг чувствую то, чего не испытывала уже очень давно: единение с другим человеком.

– Спасибо тебе, – внезапно произношу я. – Спасибо, что показал это место.

Он расплывается в улыбке и пожимает плечами.

– Я подумал, раз уж у нас с тобой всего один день, то надо провести его как можно лучше.

Опускаю взгляд на весло, которое все еще лежит у меня на коленях.

– Ты преуспел. – Вновь смотрю на Колтона. – У меня сто лет не было такого замечательного дня.

Он кивает, улыбка не сходит с его губ.

– У меня тоже, ты и представить не можешь. Но погоди, это еще не все.

Мы долго сидим в лодке, дышим влажным воздухом, болтаем, наблюдаем за светом и водой, которая то наполняет пещеру, то покидает ее. А затем надвигается прилив, и нам ничего не остается, кроме как плыть по течению.

Эйфория и ощущение нереальности происходящего не отпускают даже тогда, когда мы выплываем из темной пещеры в непривычно яркий погожий день. Эти чувства не отпускают нас, пока мы гребем к берегу, пока расстилаем полотенца на пляже, покрытом галькой, пока Колтон рассказывает, где еще собирается побывать этим летом. Он хочет поехать туда, где уже давно не бывал. Он говорит настолько искренне, что мне хочется поехать с ним.

Я не спрашиваю, почему он долго не возвращался в места, которые, судя по всему, любил. Мне известен ответ. Вместо этого я забываюсь и представляю, как мы вместе отправляемся туда. В пещеру на невероятно высоком утесе, где мы сели бы на краю, свесив ноги, чтобы почувствовать, как грохот прибоя отзывается в груди. На пляж с такой чистой водой, что мы могли бы отплыть далеко от берега и разглядывать пурпурных морских ежей, которые устилают песчаное дно на глубине шести метров. В его любимую бухту, где мы наблюдали бы за водопадом – за тем, как потоки пресной воды смешиваются с солеными волнами, набегающими на песчаный берег. Колтон так часто употребляет слово «мы», будто все уже решено, будто я вхожу во все его планы за пределами этого дня. И я почти верю в то, что это возможно.

Но пока я нежусь на солнце, ко мне снова подкрадывается чувство вины. Я смотрю на Колтона. Он лежит на спине, жмурится от ярких лучей и продолжает рассказывать о разных волшебных местах. А я вдруг понимаю: нет, это невозможно.

Колтон так и не снял рашгард. При других обстоятельствах я бы не придала этому значения. Но мне известно, что он за ним скрывает. В блоге Шелби я видела фотографию Колтона с голым торсом, сразу после операции. Мне было тяжело ее рассматривать, но в то же время я не могла отвести взгляда от длинного ярко-красного шрама у него на груди. От шрама, который остался после того, как врачи достали больное сердце Колтона и вложили новое, сильное, чтобы спасти ему жизнь. До сих пор я не думала об этом, но… такой же шрам остался и у Трента.

Закусываю губу, борюсь со слезами. Я чувствую, что предала Трента – тысячу раз, всеми возможными способами. Потому что поплыла с Колтоном и ощущала теплые чувства к нему там, в пещере. Я была сильной, свободной и… счастливой. Мне кажется неправильным – по миллиону причин – чувствовать себя счастливой. Да еще и рядом с Колтоном.

– Что скажешь? – Он открывает глаза, поворачивается и смотрит на меня. Улыбка сползает с его лица. Он беспокоится за меня. – Ты в порядке?

Колтон привстает на полотенце, протягивает руку, будто желает положить ее мне на плечо, но потом передумывает.

– Я что-то… Что случилось?

Я быстро сажусь и вытираю слезы.

– Прости. Все отлично. Не знаю, что со мной, я просто… – Не могу придумать убедительного объяснения, поэтому даже не пытаюсь. – Ничего такого.

Колтон долго глядит на меня, изучает мое лицо, будто старается понять, о чем же я ему не рассказываю. Потом он дотрагивается до моей щеки и смахивает слезинку. И мне совсем не хочется, чтобы он убирал руку. Я бросаю взгляд на сверкающий океан. Не понимаю, что делать с вихрем эмоций, которые у меня вызывает Колтон.

– Давай поплаваем, – предлагает он, берет меня за руку и легко поднимает на ноги.

– Что?..

– Соленая вода, – Колтон подводит меня к океану, – лечит все недуги.

Я шмыгаю и продолжаю тереть глаза свободной рукой.

– В смысле?

Колтон поворачивается, и я ловлю на себе его озорной взгляд.

– Когда мы с сестрой были маленькими, папа часто повторял эту фразу. Бывают такие поговорки, которым не придаешь значения, пока не вырастешь.

– И ты в это веришь? – спрашиваю я. Сомневаюсь, что его сердцу помогла соленая вода.

Колтон смотрит на меня так, будто я сказала глупость.

– Конечно. Для души очень полезно.

К нам подкатывает небольшая волна, и ноги покрываются мурашками.

– Ну давай, – улыбается Колтон. – Не думай ни о чем. Просто плыви.

Он заканчивает фразу, отпускает мою руку и бежит навстречу океану. Он бросается под наступающую волну, выныривает с ликующим воплем, улыбается, мотает головой, так что брызги летят во все стороны. И в этот момент, когда я гляжу на него, на океан, на небесную синеву, я ощущаю знакомое чувство – чувство того, что все возможно. И я отдаюсь этому порыву. Бросаюсь в воду и ни о чем больше не думаю.

Мы долго плаваем, по очереди ныряем и качаемся на волнах. Я снова вырываюсь за пределы привычных мыслей – туда, где стыду меня не настигнуть.

Внезапно волна толкает меня к Колтону, и он ловит меня обеими руками. Мы оказываемся так близко, что я вижу каждую капельку на его лице. У меня перехватывает дыхание от вскружившей голову мысли.

А что, если бы мы провели вместе больше, чем один день?..

 

Глава 12

КОГДА МЫ ПОДНИМАЕМСЯ по лестнице и подходим к припаркованным машинам, солнце опускается так низко, что от блестящего влажного песка до самого горизонта по океану тянется золотистая дорожка. Я ощущаю покалывание от загара и соли, когда тянусь к крыше, чтобы помочь Колтону закрепить байдарку. Он затягивает ремни, потом кладет весла на заднее сиденье и закрывает дверцу, но пока еще не собирается садиться за руль. Вместо этого Колтон прислоняется спиной к автобусу, и я следую его примеру. Мы стоим и любуемся закатом, ощущаем тепло нагревшейся машины. Интересно, думает ли он о том же, о чем и я? О том, что, несмотря на нашу договоренность ничего не усложнять, мы оба уже думаем о следующей встрече.

– Знаешь что? – Он не сводит глаз с заходящего солнца. – Формально день еще не закончился. – Он поворачивается и снова смотрит на меня с надеждой. – Ты не проголодалась? Я знаю хороший мексиканский ресторанчик. Можно перекусить, а потом…

Он видит, что я качаю головой, и останавливается.

– Я не могу. Сегодня воскресенье.

– Ты не ешь тако по воскресеньям?

Я с трудом сохраняю серьезный вид:

– Нет. Только по вторникам.

Мы оба хохочем, но вскоре замолкаем, потому что понимаем, к чему идет дело.

– Я правда хотела бы задержаться, – мягко и искренне говорю я. – Но у нас по воскресеньям семейные ужины, и мне нужно ехать. У мамы пунктик на этот счет.

– Понимаю, – отвечает Колтон, стараясь скрыть разочарование. – Семейные сборища нельзя пропускать, это важно.

Я смотрю на него, и он улыбается. На мгновение идея пригласить его к нам кажется забавной, но потом перед глазами проносятся картины: знакомство с родителями, куча вопросов, Колтон садится на стул, на котором обычно сидел Трент, и…

Нужно ехать. Прямо сейчас.

– Большое спасибо за сегодняшний день. – Пытаюсь говорить легко, но выходит резковато. – Было потрясающе.

Улыбка Колтона постепенно исчезает.

– Всегда пожалуйста.

Я выпрямляюсь.

– Мне правда пора.

– Постой, – вдруг произносит Колтон. Так внезапно, словно это вырвалось у него случайно, как у меня вчера. – Слушай, – его лицо становится серьезным, – знаю, что мы договаривались всего на один день, но… Я был не вполне честен. И я понимаю: если ты уедешь, так и не узнав правды, то я буду жалеть об этом всю дорогу домой.

Я замираю, услышав слова «честен» и «правда».

Колтон на мгновение опускает глаза, но затем вновь смотрит на меня.

– В общем… Я обещаю, что больше не объявлюсь ни с того ни с сего у тебя на пороге, но если ты вдруг решишь провести со мной еще один день, готов сделать это когда угодно… И сегодняшний мне очень понравился.

– Мне тоже, – отвечаю я. От этих слов, от его взгляда мне становится жарко. – Еще раз спасибо.

Колтон безропотно кивает. Кажется, он был готов именно к этому ответу.

– Ладно, Куинн Салливан. Было приятно провести с вами целый день, – учтивым тоном произносит он.

– И мне с вами, – улыбаюсь я и отступаю к своей машине. Сердце начинает биться быстрей.

– Удачно доехать.

– Спасибо, и тебе.

– Спасибо.

Кажется, будто мы можем и дальше продолжать этот разговор, цепляясь за ничего не значащие фразочки и оттягивая неизбежное. Потому что обоим не хочется расставаться. Но в итоге мы все равно расходимся и беремся за дверные ручки.

Привстаю на цыпочки, чтобы в последний раз посмотреть на него через крышу своей машины.

– Доброй ночи, Колтон.

Он коротко улыбается и кивает:

– Доброй ночи.

Затем забирается в автобус, закрывает дверь и включает двигатель.

Я тоже сажусь в водительское кресло, но не поворачиваю ключ зажигания. Вместо этого ловлю взгляд Колтона в зеркале заднего вида, вижу, как он машет мне на прощание и наконец уезжает.

Сижу в тишине сумерек до тех пор, пока не перестаю видеть и даже слышать его автобус, а потом произношу слово, которое до этого повторяла про себя сотни раз: «Вернись».

И мольба эта обращена к Тренту.

Вернись.

Просьба о невозможном.

– Вернись.

Сегодня я шепчу это солнцу, которое садится над океаном. Волне, которая уносит общие воспоминания.

И Колтону Томасу.

 

Глава 13

ПЕРВОЕ, ЧТО Я ЗАМЕЧАЮ, когда подъезжаю к дому, – машину Райан. Поначалу с беспокойством думаю о том, что отцу опять стало плохо, но затем он появляется из-за угла с садовым шлангом в руках. Иду ему навстречу, испытывая одновременно облегчение и недоумение.

– А вот и моя девочка, – говорит папа, когда я подхожу к крыльцу, и сворачивает шланг. Он с удивлением оглядывает меня. – Да ты сияешь! Или просто обгорела на солнце, сразу не разберешь.

Смотрю на свои покрасневшие руки.

– Да, что-то не следила за временем. А что…

– Хорошо отдохнула на пляже?

Вспоминаю, что оставила родителям записку, которая была правдивой лишь наполовину. Не усугубить бы положение.

– Ага! – Голос звучит неестественно высоко, но папа, кажется, не замечает.

– Здорово, – улыбается он и протягивает ко мне руки. – Рад, что ты выбралась из дома и отлично провела время. – Он заключает меня в объятия и целует в макушку, а потом бросает взгляд на мою губу. – Ты все уладила с владельцем той машины?

Я смотрю на песок, который прилип к ногам.

– Да, уладила. Он был очень мил. Сказал, что я не сильно испортила его автобус, так что не нужно никуда звонить и вообще все в порядке.

Папа глядит на меня с подозрением:

– Он подтвердил это в письменной форме? Знаешь, люди и не такое могут сказать, а потом подают в суд.

Качаю головой.

– Нет, пап, он не такой. Простой местный парень. Да и машина у него уже была слегка помята. Серьезно, ничего страшного.

Папа поднимает бровь и даже не старается скрыть улыбку:

– Простой местный парень, говоришь? Симпатичный?

– Нет, – быстро отвечаю я. – Я как-то не заметила.

– Значит, страшненький?

Я пинаю его в плечо.

– Нет. Он… И вообще, что Райан делает дома? Я думала, она полетела в Европу.

– Хорошо, раз не хочешь говорить о не таком уж и страшненьком парне – не будем, – подмигивает папа. – Насчет сестры – я не знаю. Она совсем недавно приехала и ничего не объясняла.

– Наверное, рассталась с Итаном.

– Видимо, да, – кивает он.

– Длинное будет лето, – говорю я и бросаю взгляд на наш дом.

– Это точно.

Все, кто хорошо знает мою сестру, поняли бы нас. Но они даже не подозревают, какая Райан на самом деле: она позволяет им видеть только одну свою сторону.

Райан – та самая девушка, на которую обращаются все взгляды, стоит ей войти в комнату. Та девушка, которая появляется так, будто заранее знает, кому сейчас достанется все внимание. Когда Райан в настроении, она душа компании и способна очаровать любого своим остроумием, бодростью и энергичностью. Но когда сестрица не в форме – как, видимо, сейчас, расставшись с парнем и отказавшись от поездки в Европу, на которую она откладывала деньги вот уже два года, – Райан злобствует так, что никому мало не покажется. Я с этим сталкивалась. И не раз.

Делаю глубокий вдох и расправляю плечи.

– Спасибо за предупреждение.

Папа смеется:

– Иди поздоровайся. Она будет тебе рада.

Я тянусь к дверной ручке и замечают, что он хитро улыбается:

– Только не комментируй пирсинг. И волосы.

– Чего?!

– Увидишь.

– Боже, Райан, что у тебя с волосами…

Сестра прекращает нарезать зелень и грозит мне ножом.

– Ни слова, – предупреждает она.

Я стою на пороге с раскрытым ртом. У Райан всегда были длинные волнистые волосы чуть ниже лопаток, а сейчас у нее рваный, асимметричный боб с косой челкой до подбородка и выбритым виском. Да уж, вот так смена имиджа после расставания! Ее нос украшен небольшой бриллиантовой сережкой.

Райан пытается оставаться серьезной, но у нее ничего не выходит.

– Да шучу я!

На лице сестры расцветает улыбка. За одну такую улыбку любой парень готов сделать для нее все что угодно. Райан откладывает нож и поправляет волосы. Она еще не привыкла к новой прическе.

– Ну как тебе?

– Мне очень нравится, – отвечаю я. Стараюсь не уступать ей в бодрости духа, пусть это и невозможно. – Просто… Так непривычно. Но выглядит обалденно.

Я говорю искренне – ей правда идет. Прическа подчеркивает грациозный изгиб шеи, да и гвоздик отлично смотрится на ее аккуратном носике. Теперь сестра производит впечатление красивой девушки с крутым нравом, на что, видимо, и был расчет.

– Спасибо. – Она подходит ко мне и крепко обнимает.

От Райан пахнет свежим базиликом и тем самым парфюмерным маслом, которым она пользуется с незапамятных времен, и я радуюсь тому, что не изменилось хотя бы это. Знаю, она совершила банальный поступок, но мне безумно нравится ее внешний вид. Настало время перемен.

– Значит, вы с Итаном… Мне так жаль…

– Не стоит. – Она выпускает меня из своих теплых объятий. – Мне надоело быть безумной девочкой-феечкой его мечты. И уж тем более не хотелось таскаться за ним по всей Европе и постоянно интересоваться, всем ли он доволен.

– Надоело быть кем, прости? – переспрашиваю я. Сложно представить, как Райан за кем-то бегает или ведет себя не так, как ей самой хочется.

– Безумной девочкой-феечкой его мечты, – повторяет она и расправляет плечи. – Это ужасно сексистский троп, который мы прошли на курсах по гендерным исследованиям в этом семестре. Они открыли мне глаза на то, что именно такой феечкой я и была для Итана все это время. Как, наверное, и для всех своих бывших парней.

Сестра возвращается к разделочной доске и с остервенением продолжает нарезать базилик.

– Может, объяснишь, что это значит? – Я даже не уверена, правильно ли понимаю значение слова «троп».

Она вздыхает, как будто я испытываю ее терпение или как будто меня еще многому предстоит научить.

– Есть представление о девушке… Такой, знаешь, взбалмошной симпатяжке, которая появляется из ниоткуда и учит чувствительного, немного замкнутого парнишку наслаждаться жизнью.

Я понимаю по тону сестры, что ей не нравится этот образ. Поэтому не указываю на то, что сейчас Райан с этой ее новой прической и сережкой в носу, в подрезанных джинсах и армейских ботинках, яростно нарезающая базилик, и правда немного напоминает безумную девочку-феечку.

– Вот такой я и казалась Итану, – продолжает сестра и вертит ножом, – но теперь перестала. – Она кладет разделочную доску на край большой миски и сметает измельченный базилик в овощной салат. – И это к лучшему.

Я тянусь к миске и, рискуя потерять палец, вылавливаю оттуда крупный помидор.

– А как же поездка и все твои накопленные средства?

– Билет на самолет точно пропал, и это отстойно, но в остальном ничего. Мы собирались искать дешевые хостелы по приезде. Так что у меня осталось еще много денег. – Она делает паузу. – Наверное, поеду куда-нибудь одна. Может быть, в Марокко. Поплаваю в бирюзовом море, покатаюсь с местными на автобусе, накуплю дешевой бижутерии на рынке, выпью кучу странных коктейлей и поцелую всех красивых мальчишек, которые говорят на ломаном английском. – Райан сыплет перец в миску. – Или попытаюсь поступить в школу искусств в Италии.

– Сколько возьмешь за то, чтоб прихватить с собой одну пожилую леди? Что в Марокко, что в Италию – мне все равно, – появляется в дверном проеме бабуля.

С интересом и легким чувством тревоги за Райан задумываюсь, весь ли разговор она слышала.

– Бабу-у-уля! – визжит сестра, мчится к ней и сжимает в объятиях так же крепко, как и меня парой минут ранее.

Я наблюдаю за ними со стороны и понимаю, почему их часто сравнивают. Они и правда похожи как две капли воды, разве что с разницей в шестьдесят лет. И дело не во внешности, а скорее в уверенности, в способности себя подать. Только вот как-то странно это у нас в семье передается, потому что ни у меня, ни у мамы таких качеств нет.

Бабуля отступает от Райан и внимательно изучает ее новый имидж.

– Не тяни, бабуль. Что думаешь? – спрашивает сестра. Она чуть выпячивает грудь и, кажется, нисколько не боится вердикта.

– Дерзко. Мне нравится. Кроме этой штуки в носу. Хочется подать тебе платочек.

Если бы кто-то другой сказал такое Райан, она бы взбесилась, но это произнесла бабуля, так что сестра заливается заразительным смехом, который заполняет всю кухню. Я смотрю на сестру не в силах сдержать улыбку.

Затем бабушка поворачивается ко мне и ласково гладит по щеке рукой, которая загрубела от работы в саду.

– А ты как, дорогая? Я смотрю, ты выглядишь лучше.

Опускаю глаза на сарафан с сандалиями и с некоторой гордостью отвечаю:

– Я ездила на пляж.

– На охоту? – спрашивает бабушка.

Качаю головой.

– В любом случае тебе это к лицу, – обводит она жестом мой наряд. – И загар, и море, и песок.

– Спасибо. – Я слегка волнуюсь. В отличие от Райан, я не люблю, когда меня пристально разглядывают. Отчасти из-за того, что все только так и делают с тех пор, как умер Трент. А бабуля, кажется, и вовсе видит меня насквозь.

– Я плавала на байдарке, – вдруг добавляю я. – Брала урок гребли.

Что я несу?

– Серьезно? – поднимает брови Райан и вручает мне кукурузный початок.

Я сразу начинаю чистить его. Уже жалею о своем непреднамеренном признании.

– Это замечательно, детка, – произносит бабуля мягким тоном. Она никогда не говорит так с Райан. Ей кажется, я более нежная, чем сестра. Бабушка треплет меня по щеке. – Если тебе понравилось, надо продолжать. Как я всегда говорю: живи в солнечных лучах, плавай в море и пей звенящий воздух.

– Не ты говоришь, а Эмерсон. Это было написано на открытке, которую я тебе посылала на день рождения, – отзывается Райан и поливает капрезе оливковым маслом. Только ей можно поправлять бабушку.

– Значит, великие умы мыслят одинаково! – заявляет она и достает из холодильника бутылку белого вина, а затем снова обращается ко мне: – В общем, детка, я рада, что ты активно отдыхаешь. Думаю, это нужно отпраздновать.

Бабуля открывает вино, достает из шкафчика бокал и наливает себе куда больше положенного.

Райан смеется.

– Ну что? Зато теперь не придется вставать через пять минут за добавкой, – подмигивает бабушка. – Я уже в возрасте. И могу позволить себе спокойно выпить со своими прекрасными внучками.

Райан не требуется дополнительных приглашений. Она достает еще два бокала и выливает в свой все оставшееся вино. Я гляжу на нее исподлобья, бабуля хохочет.

– Что? – спрашивает у меня сестра. – Будь я сейчас в Европе, как раз этим бы и занималась.

Бабушка поднимает бокал, а я достаю из холодильника минералку и наконец наполняю свой.

– За новые начинания, – провозглашает сестра и тянется чокнуться со мной. Видимо, она имеет в виду не только свои.

– За новые начинания, – подхватывает бабуля.

Мне становится немного стыдно, и повторить тост не получается, но я все же присоединяюсь. Приятный звон хрусталя в кухне, залитой лунным светом, вдруг наполняет эти слова теплом и надеждой.

Едва я делаю глоток, как бабушка шлепает меня по заду.

– А теперь марш мыть руки и за стол, чтоб не волновать матушку. Она и так винит меня в том, что я испортила твою сестру.

Райан только усмехается, как ни в чем не бывало продолжая пить вино.

– Так и быть, – недовольно бурчу я, но лишь для виду – с этой парочкой я чувствую себя невероятно счастливой. – А где, кстати, мама?

– Она меня подбросила, а потом умчалась в какой-то хипстерский магазин экопродуктов, чтобы за бешеные деньги купить там полезное для сердечка мясо. Скотину, которую пустили на это самое мясо, при жизни якобы холили и лелеяли, травкой кормили и чуть ли не в лобик целовали.

Мы с сестрой переглядываемся: бабуля сказала хипстерский.

– Ох уж эти модные магазины! – улыбается Райан и ставит салат в холодильник.

– Грабители, – соглашается бабушка.

Кладу в контейнер последний очищенный початок и подыскиваю себе занятие. Мне очень хочется задержаться на кухне. Осознаю, что люблю бабулю и жутко скучала по сестре. С возвращением Райан дом кажется куда более живым.

– Иди-иди, – подталкивает меня бабушка. – Мне надо обсудить с твоей сестрой ее избавление от тропа разъяренной феечки.

Она еще раз шлепает меня, и я понимаю, что нужно оставить их вдвоем. Я знаю, как пройдет этот разговор. Бабуля захочет удостовериться, что Райан правда в порядке, и попросит выложить все начистоту. Сестра позволит себе быть ранимой, бабуля поддержит ее, и они вместе придумают какой-нибудь план действий. Они давно сблизились – с тех пор, как умер дедушка. Когда мне было семь, а Райан девять.

До этого момента мы не видели бабушку настолько разбитой. Она была парализована горем и все время молчала. До смерти дедушки – и потом, когда она пришла в себя, – бабуля все время чем-то занималась, что-то выдумывала. А когда его не стало, она будто погасла. Тогда я не могла ее понять, но теперь мне очень хорошо знакомо это чувство.

Когда это произошло, мама взяла на себя все бытовые хлопоты, а я просто сидела с неподвижной бабушкой в комнате и понятия не имела, что с ней делать. Но через пару недель заявилась Райан, положила руки ей на колени и решительно произнесла: «Вставай».

Это слово помогло бабушке, и она стала прикладывать усилия к тому, чтобы вернуться к привычному образу жизни. С той поры между ней и Райан установилось особое взаимопонимание. Они общаются по-доброму, но не церемонятся. Я немного жалею, что со мной они ведут себя иначе. Когда случилось несчастье с Трентом, все ходили на цыпочках, сдували с меня пылинки и обращались так, будто я фарфоровая ваза. Почему они боялись меня задеть? Я и так была разбита на тысячу осколков, которые, как ни убирай, все время норовили впиться в ногу, когда этого меньше всего ждешь.

Задерживаюсь на лестнице в надежде услышать хотя бы первые реплики из беседы бабушки с сестрой, но они говорят так тихо, что я быстро сдаюсь и бегу принимать душ. Закрываю за собой дверь, включаю воду, стягиваю платье и остаюсь в одном бикини. Рассматриваю себя в уже слегка запотевшем зеркале. Кажется, я понимаю, о чем говорила бабуля, – что-то во мне изменилось. Спасибо свежему воздуху, океану… и, наверное, Колтону Томасу.

Растрепанные кудри ниспадают на ярко-красные плечи и грудь, которые уже завтра покроются ровным коричневым загаром. Наклоняюсь ближе к зеркалу и вижу на щеках и носу россыпь едва заметных веснушек. Успеваю улыбнуться своему отражению, пока оно не скрылось за клубами пара. Хороший был день. Мне даже немного жаль смывать соль и песок – вот бы они остались на коже и напоминали о том, что за окном меня ждет целый мир, который и не думает стоять на месте.

И что сегодня я была частью этого мира.

 

Глава 14

– РАССКАЖИ-КА О СВОЕМ УРОКЕ ГРЕБЛИ, – жизнерадостно просит Райан и передает мне блюдо с горкой завернутой в фольгу кукурузы.

Чувствую, что мама навострила уши, и бросаю гневный взгляд на сестру.

– Что? – Это звучит почти невинно, а во взгляде читается просьба поддержать тему. – Мне кажется, это очень круто!

«Ага, а еще ты не хочешь обсуждать расставание с Итаном, неудавшуюся поездку и свои дальнейшие планы», – думаю я.

– О чем это вы? – переспрашивает мама. – Ты сегодня брала урок гребли?

Она с изумлением смотрит на меня. Ее эмоции легко объяснимы: байдарка и я – понятия несовместимые.

– С тобой, что ли? – обращается она к бабуле. – С «Обществом красных шляпок»?

Та отрицательно качает головой, и мама поворачивается ко мне с еще более удивленным выражением.

– Так с кем ты ездила?

Передаю ей блюдо с кукурузой и беру у Райан мясо из того самого хипстерского экомагазина. С деланой небрежностью отвечаю:

– Да ни с кем. Сама. Мы с бабулей вчера обсуждали, что иногда бывает полезно сменить обстановку, вот я и попробовала.

Я пытаюсь перенять манеру Райан говорить уверенно и лаконично, чтобы ни у кого не возникало лишних вопросов. А они могли возникнуть, потому что я в жизни не проявляла интереса к гребле. Ни разу. Впрочем, после удара, который настиг отца, мама стала менее внимательной к подобным деталям.

Это не помогает: на меня все равно обрушивается лавина вопросов, словно я только что вернулась из кругосветного плавания, а не взяла единственный урок. Все говорят одновременно и при этом не прекращают передавать друг другу тарелки. Одна бабуля хитро улыбается и молча следит за допросом.

– Тебе понравилось?

– Швы же не намочила?

– А инструктор – парень?

– А где именно вы плавали?

– Могла занести инфекцию.

– Симпатичный? Девушка есть?

– Блин, – говорю я, после того как все замолкают в ожидании ответов. – Это просто урок гребли, только и всего!

Голос звучит раздраженно. Но я злюсь не на них, а на себя, потому что придется утаить одну очень важную подробность. И зачем я вообще об этом сказала?

Мама разглаживает салфетку у себя на коленях.

– Прости, милая, мы просто рады, что ты хорошо провела время. И нам хочется все разузнать. – Она улыбается и пожимает плечами.

Знаю, она говорит искренне, но мне все равно не по себе. Не думала, что простая вылазка из дома станет поводом для всеобщего восторга.

– Да ничего особенного, – бормочу я, уставившись в тарелку, будто не знаю, что вся семья ждет, когда же я вернусь к привычному образу жизни.

– Твоя мама имеет в виду, – вставляет бабуля, – что мы счастливы видеть, как ты…

– Прихожу в норму? – без особого труда завершаю я. Это ее любимая фраза.

– Именно, – кивает она и опускает вилку. – Раз этот балаган закончился, настало время и мне задать вопрос. Ты собираешься взять еще один урок? Думаю, это хорошая идея. Говорю с позиции старой мудрой женщины. Куй железо, пока горячо.

– Или пока горяч твой инструктор, – вполголоса добавляет сестра.

– Райан! – одергивает ее мама.

– Не знаю, – я пожимаю плечами. – Я о таком еще не думала.

Умолкаю и на мгновение представляю, как паркуюсь у магазинчика Колтона, захожу внутрь и говорю ему, что не отказалась бы провести с ним еще один день.

– Но может быть… – мямлю я.

– Ой, давай без этой неуверенной чепухи, – морщится бабуля. Она с изяществом берет бокал вина, оттопыривает мизинчик и делает глоток. – Либо завтра, либо никогда.

Мама переглядывается с папой. Кажется, она по горло сыта подобными выходками, но мне все нравится. Здорово, что бабушка наконец поняла: я тоже готова к суровым проявлениям ее любви.

– Точно, – поддакивает Райан, – почему бы нет?

Почему нет?

Вспоминаю, как Колтон так же уговаривал своего друга в кафе. Причин для отказа не счесть. Но за них сложно цепляться, ведь мое семейство так обрадовалось, что я наконец-то стала выбираться из дома.

– Что думаешь? – спрашивает мама. – Попробуешь еще раз? Завтра мы как раз все заняты. Будет куда лучше, если ты выберешься на улицу, а не останешься сидеть дома за компьютером в поисках…

В поисках реципиента, который получил сердце Трента.

За столом становится тихо. Интересно, что бы они сказали, если бы знали, к чему на самом деле склоняют меня?

– Давай же! Ради меня! – нарушает тишину отец. Он поднимает кружку с пивом, отчего его фраза начинает походить на тост.

Смотрю на свою семью. На всех лицах написана надежда. Будто после этой поездки моя жизнь резко изменится к лучшему. И не могу им отказать.

– Ладно, ладно, съезжу, – с деланой решимостью отвечаю я. Не уверена, что отправлюсь плавать на байдарке или что увижусь с Колтоном, но я точно вернусь в Шелтер-Ков и проведу денек на пляже. Пусть думают, что я занималась греблей, если им от этого будет легче.

– Завтра? – строго выгибает бровь бабуля.

– Завтра.

– Значит, решено. – Ее тону невозможно возразить.

И мы возвращаемся к обычным темам. На улице сгущаются сумерки, начинают стрекотать сверчки, а вокруг нас в расставленных мамой стеклянных банках пляшут огоньки свечей. Мы обсуждаем Райан и ее планы на лето, пропавший билет на самолет, итальянскую школу искусств и безопасно ли ехать одной в Марокко. Говорим о следующем визите папы к врачу и выслушиваем интересные факты о здоровье от мамы. Даже бабуля делится с нами будущей встречей с «Обществом красных шляпок».

Я не участвую в беседе, но никто этого не замечает. Привыкли, наверное, что после случая с Трентом я почти всегда молчу, погруженная в воспоминания о нем. Однако сегодня все по-другому: в семейном кругу царят любовь и забота, и я стараюсь не уходить в себя. Я лишь мечтаю об океане и байдарке, о новом дне, проведенном вместе с Колтоном. Знаю: я затеяла опасную игру, но мне было так хорошо рядом с ним, что хочется ощутить это снова.

После того как мы убираем со стола, моем посуду и отправляем бабулю домой, я говорю родителям, что устала от своего великого приключения. Они берут бокалы с вином и остаются сидеть у бассейна в неясном мерцании свечей, пока на город мягко опускается ночь. Я захожу в дом, но не спешу подниматься к себе в комнату, а смотрю через окно на их силуэты. Родители оживленно болтают и кивают друг другу. Папа нежно берет маму за руку, а та наклоняется к нему и заливается смехом.

Я не могу вспомнить, когда мы с Трентом в последний раз вот так сидели вместе. Не могу вспомнить, когда он в последний раз приходил на семейный ужин. А ведь он бывал у нас дома почти каждое воскресенье. Наверное, последний раз меньше чем за неделю до несчастного случая. Но все эти вечера, проведенные в нашем доме, сейчас смазались, превратились в один, долгий и размытый.

Трент легко поддерживал беседу с моими родителями. Он хвалил маму за ее стряпню, предлагал папе помощь по саду. Он шутил с бабулей насчет проделок «Общества красных шляпок» и по-свойски подтрунивал над Райан. А потом мы с ним задерживались на террасе, когда все уже расходились. Трент клал руку на спинку моего стула, а я опускала голову ему на плечо, и мы любовались звездным небом.

Эти вечера я помню в малейших деталях, но только не наш последний совместный ужин.

Я бы отдала многое, чтобы хоть на мгновение вернуться в тот день. Я была бы более внимательной, сохранила бы в своем сердце каждую мельчайшую подробность. И даже время не смогло бы потом стереть эти воспоминания.

Поднимаясь по лестнице, я чувствую тяжесть во всем теле и безумно хочу завалиться спать, потому что только так я смогу увидеть Трента. Но все же останавливаюсь, когда слышу приглушенные звуки музыки из комнаты Райан. Моя начинает казаться слишком темной и тихой. За девять месяцев, пока сестра училась, я успела соскучиться по свету, энергии и шуму, которыми она наполняла наш дом.

По старой привычке барабаню в дверь, потому что раньше Райан не пускала к себе без стука. Интересно, изменилось ли это? Во многом сестра осталась прежней, но все равно вернулась с необратимым желанием все изменить. Наверное, это неизбежно, когда надолго уезжаешь.

– Зайдите, – откликается она.

Просовываю голову внутрь.

– Привет, – говорю я и осознаю, что мне, по сути, и не о чем ее спросить.

– Привет, – повторяет Райан и как-то странно на меня поглядывает. – Заходи. Что такое?

Открываю дверь шире, но остаюсь стоять на пороге.

– Не знаю, просто… – Я улыбаюсь и думаю, что же сказать. – Рада, что ты дома.

– Я тоже, – отвечает она и делает музыку тише. Сестра внимательно рассматривает меня, изучает швы и поднимает брови. – Как у тебя дела? Только давай без дежурных ответов для мамы. Правда, как ты?

Райан похлопывает по кровати рядом с собой, и я понимаю, что посидеть рядом с ней – это именно то, в чем я остро нуждалась. Плотно закрываю за собой дверь и оказываюсь в уютном мирке своей сестры.

Мне хочется рассказать ей о сегодняшнем дне, о пещере и том чувстве, которое вызвал у меня океан. И Колтон. Но я знаю, что потом последует миллион вопросов и мне опять придется лгать, так что молчу.

Райан сбрасывает с кровати стопку журналов и освобождает для меня место.

– Садись. Говори.

Сажусь.

– У меня все хорошо, – отвечаю я. Выходит неубедительно.

– Да? А в комнате до сих пор висят твои фотографии с Трентом, – бесцеремонно заявляет сестра.

Вот он, прямолинейный разговор, о котором я мечтала. И который сейчас был весьма некстати.

– Что ты делала в моей комнате? – вскакиваю я. Удивительно, как неловко я себя чувствую.

– Постой. – Райан хватает меня за руку. – Не злись. Я просто на секунду заглянула, надеялась застать тебя, но увидела их.

Сажусь обратно и поворачиваюсь к ней спиной. Чувствую, как она пододвигается и обнимает меня за плечи.

– Там будто музейная экспозиция. Причем очень грустная.

Не отвечаю.

– Может быть… – ласково говорит сестра. – Возможно, пора…

На глаза наворачиваются горячие и злые слезы, и я поворачиваюсь к ней:

– Что пора? Убрать их подальше и сделать вид, что Трента и на свете не было?

– Нет, – твердо возражает Райан.

Она хочет взять меня за руку, но я не позволяю.

– Я не об этом, – вздыхает сестра. – Просто… Ты разве не расстраиваешься, когда видишь их каждый день?

Вытираю глаза и сержусь на себя за то, что даже после стольких месяцев так легко могу расплакаться.

– Я расстраиваюсь не из-за фотографий.

А из-за того, что без них воспоминания, которые были связаны с Трентом, начинали растворяться.

– Знаю, Куинн. Веришь или нет, но мы все его любили. И все скучаем по нему. Понятно, что ты относилась к нему совсем по-другому, но все же… – Райан замолкает, и я вижу, с какой осторожностью она подбирает слова. – Мне кажется, ты во многом сама все усложняешь. Мама мне рассказала о письмах, встречах с реципиентами и поисках парня, которому досталось сердце. Она беспокоится, что ты зациклилась на нем. Может быть… пора чуточку притормозить?

Закусываю щеку и чувствую, как напрягаются плечи.

Она подходит ко мне, и теперь я не могу избежать ее взгляда.

– Даже если ты найдешь его, это Трента не вернет. И вести себя так, будто ты умерла вместе с ним, тоже бессмысленно.

Во мне вскипает жгучая злоба.

– Ты думаешь, я сама этого не знаю?

Райан не отвечает. Она плотно сжимает губы с таким видом, будто ей нечего сказать.

– Я знаю. – Я говорю чуть мягче, с меньшей уверенностью, поскольку вспоминаю Колтона, который стоит у нас на крыльце с подсолнухом в руке. Думаю о том, что мне с ним легко, словно мы знакомы уже очень давно. И внезапно спрашиваю себя: а что я к нему чувствую? Почему вдруг так привязалась?

Опускаю взгляд на свои колени.

– Я не пытаюсь его вернуть. Просто…

Смотрю на разбросанные по комнате журналы, стараюсь подобрать слова, чтобы объяснить, зачем я пытаюсь связаться с этим парнем… Встречи с другими реципиентами были попыткой справиться с горем. А с Колтоном… все иначе.

Прогоняю эти мысли и поднимаю с пола журнальную вырезку со снимком Лазурного Берега.

– Для чего это?

Указываю на беспорядок в комнате, пытаюсь поменять тему разговора. Повсюду валяются вырванные страницы, на которых изображены экзотические города, японские сады и картинные галереи. На одной – фотография с озером, которое, подобно зеркалу, отражает небесные просторы и горную цепь. Я также замечаю вырезанные фразы разных форм и размеров: твори, будь смелой, живи свободно…

– Это для моей карты желаний. – Кажется, Райан тоже не против обсудить что-нибудь другое.

– Что за карта желаний? – спрашиваю я и смахиваю последние слезинки. – Это как-то связано с девочкой-феечкой?

– Не-а, – смеется сестра и после недолгих раздумий добавляет: – Хотя есть немного. Вообще это средство для поиска вдохновения. С его помощью можно визуализировать свои желания. Так проще на них сосредоточиться. – Она перебирает готовые вырезки. – Нужно подобрать слова или фотографии, которые связаны с тем, чем ты мечтаешь заняться или где хочешь побывать, – в общем, со всем, что тебя воодушевляет, – и разместить их на карте. Чтобы смотреть каждый день и помнить, к чему стремишься.

Райан замолкает. Уверена, что она думает о снимках в моей комнате. Наших с Трентом фотографиях. Я вижу их каждый день, мечтаю вернуть моменты, которые остались в прошлом.

– Это ты тоже на гендерных исследованиях узнала? – шучу я. Возвращаться к предыдущей теме нет желания.

– Нет, – усмехается Райан. – От своей соседки по общаге понабралась. Она любит всякую эзотерику. Держи! – Сестра протягивает мне журнал, на обложке которого красуется яркая солнечная фотография. – Тебе тоже стоит этим заняться. Проще всего начать с путешествий. Отыщи какое-нибудь красивое место и вырви страницу.

На этих словах я думаю о сегодняшней пещере. О бликах на ее стенах. И о Колтоне, который сидит рядом со мной. Вот куда я хочу вернуться. Вряд ли найдется снимок, способный сравниться с красотой этого места, но я все равно беру журнал. Какое-то время мы сидим молча, просто рассматривая картинки.

Сестра берет с тумбочки ведерко мороженого с печеньем и шоколадной крошкой, пробует и передает мне.

– Ешь. Совсем тощая стала. Да и мамины пироги без глютена и сахара на десерт ну никак не тянут.

– О боже, ты даже не представляешь, какие изыски мы тут ели, пока тебя не было, – посмеиваюсь я и погружаю ложку в самый центр ведерка.

– Угощайся, – улыбается Райан. Она тянется к очередному журналу. – И делиться не забывай.

Не помню, когда мы в последний раз так сидели, но мне очень приятно находиться в ее комнате, лопать вместе мороженое и рассматривать фотографии мест, где мы никогда не были. Будто она и не уезжала.

Украдкой кошусь на сестру, пока она увлеченно вырезает картинки и фразы. Райан выглядит уверенной, как и всегда. Она явно готова к завтрашнему дню и не цепляется за прошлое. В это мгновение мне хочется запечатлеть ее и прикрепить снимок на свою карту желаний, чтобы он вдохновлял меня жить так, как живет сестра.

Я рассеянно перелистываю страницы, не зная, с чего начать. Признаться, я давно не думала о будущем. Если точнее, четыреста два дня. А те вещи, о которых я мечтала когда-то, теперь кажутся незначительными. Если бы я делала карту желаний полтора года назад, то подбирала бы картинки с платьем для выпускного. С колледжем, куда мы с Трентом могли бы подать документы. С кольцом, которое он надел бы мне на палец. С красивым новым домом. Я бы сделала коллаж о нашей будущей совместной жизни. О чем еще мечтать, когда ты нашел настоящую любовь?

И что делать, когда потерял ее…

Я перестала бегать, не пошла на выпускной. Оттолкнула старых друзей. Мама с папой уговорили меня пойти на вручение аттестатов, но я сбежала, когда запустили слайд-шоу в память о Тренте. Я не стала поступать в колледж – мне было на это наплевать. Большую часть последних тринадцати месяцев я провела в одиночестве и ничего не делала. Была восемнадцатилетней вдовой, которая отказалась думать о будущем, как бы ни старались окружающие ее подбодрить.

Я продолжаю листать журнал, но фразы не трогают меня, а фотографии не ассоциируются с моими желаниями и надеждами. Но вдруг мой взгляд падает на одну картинку. Внимательно рассматриваю все детали: прозрачная вода, золотистые солнечные лучи, бархатный песок и одинокая бутылка, которую выбросило волной на берег. Не могу отвести взгляда от того, что находится внутри нее – темно-красное стеклянное сердце. Оно отбрасывает маленькую тень на белый песок. Никогда не видела ничего подобного.

Прекрасное хрупкое сердце, которое надежно защищают стенки бутылки, кажется древним посланием. Оно путешествовало сквозь пространство и время, бури и штиль, чтобы в итоге попасть на сушу, к нужному адресату.

 

Глава 15

– ВСТАВАЙ.

Мне даже глаза открывать не нужно – и так знаю, что Райан склонилась над кроватью. Она пытается стянуть с меня одеяло, но я крепко держусь за него.

– Ты с ума сошла?! Который час?

– Шесть, – отвечает сестра. – День обещает быть жарким, так что вставай. Мы идем на пробежку.

Щурюсь от проникающего в окно бледного утреннего света и вижу, что она уже успела надеть спортивный костюм.

– Серьезно?

– Абсолютно.

– У меня нормальной обуви нет. – Я снова накрываюсь.

– Рассказывай мне тут! – Райан подходит к шкафу, открывает дверцу и находит там целую кучу кроссовок. Одна пара с шумом приземляется на ковер. – Думаю, вот эти будут в самый раз.

Потом сестра выуживает из комода шорты, безрукавку и спортивный бюстгальтер. Они падают на кровать. Райан поднимает шторы, и в комнату проникает прохладный воздух. Делает глубокий вдох, а после широко улыбается мне.

– Давай-давай, поднимайся. Будет здорово. Папа уже ждет.

Она просто выходит из комнаты. Это ее любимая манера заканчивать разговор.

Папа уже ждет?

Он же давно не бегает. Куда дольше четырехсот трех дней, чем этого не делаю я. Число все так же невольно появляется в голове, но сегодня я чувствую себя иначе. Видимо, из-за того, что вчера был день, не похожий на все предыдущие.

Я потягиваюсь, слегка морщусь от неожиданной боли в плечах и сразу вспоминаю Колтона, байдарку, солнце, воду, прощальный жест в окне автобуса. Ощущение пустоты, которое возникло, когда Колтон уехал. И последующий ужин, на котором мы с семьей решили, что сегодня я должна вернуться.

На тумбочке жужжит мобильный, и я вздрагиваю. Тянусь к нему, надеясь, что это Колтон, и в то же время ругая себя за это. На экране отображается сообщение от уже известного мне номера. Замираю и таращусь на телефон, пока он не пищит снова, и только тогда открываю.

Я тут подумал: вчера был отличный день, но сегодняшний может оказаться еще лучше. Что скажешь?

Улыбаюсь и понимаю, что этот день уже лучше предыдущего, а затем читаю второе сообщение:

Утром я работаю. Может, увидимся позже?

Снова и снова перечитываю сообщения, пытаясь придумать ответ.

– Куинн. – Райан просовывает голову в дверь, и я вздрагиваю, но на сей раз оттого, что не понимаю, куда деть мобильный. – Что ты там возишься? Пойдем!

Кладу телефон обратно на тумбочку.

– Я просто будильник отключала.

– Ладно-ладно. Давай вставай. Мы тебя ждем.

Знаю, что она никуда не уйдет, пока я не выберусь из кровати, поэтому поднимаюсь. Ответ для Колтона может подождать. В отличие от моей сестры.

Спускаюсь на кухню и вижу маму, которая собирается на работу.

– Доброе утро, – весело говорит она, ставит сок на стол и жестом подзывает меня к себе.

– Доброе, – отвечаю я.

Подхожу к маме и обнимаю, а она целует меня в макушку.

– Как здорово, что ты на ногах. И одета. Папа так счастлив! Он уже много лет не бегал.

Маму обуревают эмоции. Она по натуре не спорт сменка, а болельщица, так что сияет, возвращась к любимой роли.

– Они уже на улице, – объясняет мама. – А я сегодня пораньше еду на работу. Вернусь около пяти. Хорошего дня! Отлично побегать и поплавать!

Она еще раз целует меня, сжимает мою ладонь, и я чувствую, сколько надежды в этом жесте.

– Куинн! – слышу я вопль Райан. – Ты идешь или нет?

Не отвечаю, просто выхожу на крыльцо, где меня давно ждут. Сестра забросила ногу на перила и растягивается, она с легкостью достает до носка.

Папа смеется, завидев меня.

– Доброе утро, солнышко. Что, и на тебя подействовал дар убеждения сестры? – Он дергает меня за хвостик.

– Ага, вроде того. – Я переминаюсь с ноги на ногу и потягиваюсь.

Папа смотрит то на меня, то на Райан, потом берет нас за плечи, и мы, позабыв о зарядке, заключаем его в коллективные объятия, как в детстве. Такое крепкое, что мы прижимаемся друг к другу щеками.

– Какое же удовольствие, девчонки! Все как в старые времена. Только теперь не мне вас придется ждать, а наоборот – вам меня. Мы, конечно, много гуляли с мамой, но я не могу вспомнить, когда бегал последний раз.

В отличие от папы, я хорошо помню свой последний раз, но думать об этом не хочу. Вместо этого вспоминаю, как мы с ним и сестрой завели традицию бегать по утрам.

Это случилось еще до того, как я познакомилась с Трентом. Сестре было пятнадцать, мне – тринадцать, и затея казалась невероятной. Когда у папы еще было свободное время, летом мы бегали каждый день, а зимой, весной и осенью – по выходным… Он будил нас с утра пораньше и никогда не предупреждал, куда именно мы сегодня отправимся и сколько времени это займет, но пункт назначения всегда был необыкновенно красив. Папа показал нам холм с потрясающим видом на океан и тоннель из дубов, с ветвей которых свисал испанский мох. Наши маршруты пролегали через виноградники, растянувшиеся на много километров. И иногда по пути мы собирали маленькие горькие ягоды. Мы бегали по лесным тропинкам, где видели оленей, диких индеек и кроликов. Мы с Райан всегда возмущались, когда приходилось рано вставать, но на самом деле обожали эти путешествия и места, которые открывал нам папа.

– Слушай, Куинн-то уже давно не в форме, – обращается к отцу Райан и с вызовом смотрит на меня. – Так что мы с тобой наверняка надерем ей задницу.

Чувствую, как в груди разгорается былой огонь – дух соперничества. Мы с Райан обе неплохо бегали, причем и на стадионе, и по пересеченной местности, но именно меня взяли в школьную команду легкоатлетов – я быстрее. И это сводило сестру с ума. Мне нравился бег, он был моей стихией. Во всем остальном блистала Райан.

Папа качает головой.

– Давайте без соревнований. Пускай утро пройдет спокойно, как раньше. – Он ловит мой взгляд. – С такими вещами нельзя спешить.

Я понимаю, о чем он. После смерти Трента папа много раз звал меня на пробежку, хотя сам уже давно не занимался спортом. Очевидно, для него это было способом пообщаться со мной, потому что мы толком и не разговаривали о случившемся. А ведь именно он забрал меня и отвез в больницу в тот день. Но потом я погрузилась в себя настолько, что не могла ни беседовать, ни тем более бегать.

– Ладно, пусть так, – соглашается Райан. – Но маршрут выбираю я.

– Договорились, – отвечает папа.

– Класс! Есть у меня одна идея, – усмехается она. – Будет сложновато, но вы справитесь.

Делаю глубокий вдох. Хотелось бы с достоинством выдержать это испытание.

Райан спускается с крыльца, мы с папой следуем за ней. Не очень уверена в словах сестры, но надеюсь, что у меня правда получится. Едва кроссовки касаются пыльной трассы, делаю еще один глубокий вдох. Райан сразу же принимается бежать трусцой, папа не отстает, и тогда у меня просто не остается выбора. Мы направляемся вниз по дороге, двигаемся в легком разминочном темпе, и я чувствую себя слегка неуклюжей, словно совсем забыла, как передвигать ноги.

Райан замедляет бег, и на секунду я замираю при мысли, что мы сейчас добежим до того самого места на трассе. Но сестра, видимо вспомнив о том же самом, поворачивает в обратном направлении. Мы бежим друг за другом по узкому тротуару – Райан впереди, отец посередине, я замыкаю цепочку. Сосредоточенно смотрю на кроссовки – не потому, что боюсь отстать, а потому, что думаю о Тренте. К подобным тренировкам его приучила я. Раньше он занимался плаванием, играл в водное поло и не помышлял о других видах спорта. Иногда ехал рядом на велосипеде, когда я выходила на пробежку, и подначивал двигаться быстрее. Только в старших классах, когда тренер сказал, что Тренту нужны дополнительные физические нагрузки, он присоединился ко мне. Это было поводом проводить вместе время. Мы встречались рано утром и бежали по городу, потом плотно завтракали в местной бургерной и прогулочным шагом возвращались домой. Мы болтали и смеялись, забывая обо всем на свете.

Я останавливаюсь и ощущаю внезапную боль в груди. Не хватает воздуха.

– Кажется… – Договорить не получается.

– Ты как? – оборачивается папа.

– Кажется, я не могу. Лучше вернусь домой.

Райан подбегает ко мне. Она тяжело дышит, а на щеках проступает неровный румянец. Жду, что сестра даст приказ продолжать, но она ласково смотрит на меня и говорит:

– Все нормально. Ты просто давно не бегала. Домой возвращаться не обязательно.

Папа заботливо произносит:

– Давай, вместе у нас все получится. Сбавим темп.

– Просто концентрируйся на дыхании, – советует Райан. – А ноги сами все сделают.

Она поворачивается и убегает вперед, а папа уступает мне место в центре. Я делаю шаг, затем второй и еще один, пока не вхожу в ритм, хотя ногам с непривычки и тяжело. Через несколько минут мы все движемся в медленном, но уверенном темпе. Райан держится со мной наравне, и с каждым мгновением мне становится все легче. Тяжело дышу, чувствую, как бешено колотится сердце, которое уже давно забыло об упражнениях. Ноги сперва горят, а затем, когда к ним приливает кровь, я ощущаю легкое покалывание. Тело понемногу вспоминает. Просыпается, как вчера на море.

Райан сворачивает на грунтовую дорожку, и я сразу понимаю, куда мы направляемся. Оглядываюсь на папу и по его улыбке вижу, что он тоже.

– На холм? – выкрикиваю я. – На первой же тренировке?

– Ага, – отвечает сестра. – А чего размениваться по мелочам?

– Ты смерти моей хочешь!

– Совсем наоборот. Ты сможешь!

В тени дубов у основания холма воздух становится чуть прохладнее, чем хотелось бы, и я изо всех сил стараюсь не отстать. Несмотря на то что мне тяжело, я пытаюсь расслабиться, отвлечься от назойливых мыслей и наслаждаться утренним запахом растений и остывшей за ночь земли.

Через пару километров тропинка резко сворачивает и начинается трудный подъем на вершину. Я думаю только о том, как бы не перейти на шаг. У нас есть золотое правило: бег – не прогулка.

Райан вырвалась вперед, и я лишь изредка вижу, как она мелькает за поворотом и уверенно взбирается все выше. Сзади слышно тяжелое дыхание отца. Я периодически оглядываюсь, проверяю, в порядке ли он.

– Хорошо себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Держусь пока. А ты?

– Тоже.

Больше мы не говорим. Все внимание отдано цели. Когда я решаю, что вот-вот нарушу правило, дорожка выпрямляется, деревья расступаются, и я наконец вижу безоблачное небо, вершины других холмов и далекий океан.

Райан с торжествующим видом сидит на огромном валуне и ждет нас. Когда мы появляемся в поле ее зрения, сестра приставляет ладони ко рту и издает подбадривающий вопль. Папа поднимает руки, будто пересекает финишную черту. Я следую его примеру, потому что эта пробежка и правда кажется великим достижением.

– Молодцы! – восклицает Райан и помогает мне взобраться на валун. – Знала, что вы справитесь без труда.

– А я вот нет, – отвечаю я.

Папа хватается за камень и подтягивается к нам. Мы стоим на самой вершине и любуемся золотистыми холмами, которые плавно переходят в синеву океана.

– Вы только посмотрите, – говорит Райан. – Все это кажется таким далеким, но на самом деле ближе некуда.

Потом она смотрит на меня.

– Нужно просто быть внимательней, и ты все увидишь. Лес за деревьями. Или океан за холмами.

– Чего еще поведаешь, о мудрая Райан? – Папа до сих пор не перевел дух, но, кажется, он и вправду заинтересован. – С каких пор ты стала философом?

Сестра закатывает глаза и пихает его локтем в бок.

– С прошлого семестра, когда философию учила. – Она поворачивается к нам. – Ну или… – Делает небольшую паузу, смотрит вниз, а затем резко поднимает голову. – Ну или с тех пор, как Итан бросил меня прямо в аэропорту.

– Что?! – потрясенно спрашиваю я.

– Ужас, – поморщившись, произносит папа. – Сочувствую, милая. Наверное, тебе было больно.

– Да. Но только пару дней. – Она поддевает камушек ногой, и мы вместе наблюдаем, как он падает с вершины холма. – Теперь с этим покончено.

– Точно? – уточняет отец.

– Я работаю над этим…

Изо всех сил пытаюсь осознать, что кто-то бросил мою сестру. Такого еще никогда не случалось.

– Вот и умница. Правильно! – Папа кладет руку на плечо Райан и приобнимает ее. – Мне все равно он никогда не нравился. Недоумок какой-то.

Она смеется.

– Хочешь, я его найду? И живо спущу его с небес на землю.

– Не надо. Я уже сама это сделала. – Улыбка медленно появляется на лице Райан.

Папа поднимает брови:

– Серьезно?

– Как это было? – Так и вижу свою оскорбленную сестру посреди зала ожидания в аэропорту. Когда она рассержена, то способна на что угодно…

– Подробности не имеют значения. Скажем так, приятные господа с рациями выпроводили меня из зоны посадки и выразили некоторое беспокойство по поводу того, куда подевался один мой ботинок. Но не настолько сильное, чтобы разрешить мне за ним вернуться.

– Ты швырнула в него ботинком? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

– Не только. Еще стаканчиком с кофе, мобильником… – пожимает плечами Райан. Потом вздыхает и добавляет: – Хорошо, что мне не пришлось лететь с ним в Европу, чтобы понять, какой он козел.

– Точно! – отзывается папа. – Век живи, век учись.

– Все так, – подтверждает сестра и смотрит в мою сторону. И я понимаю, что она обращается ко мне, а не к себе: – Надо двигаться дальше.

 

Глава 16

НЕ ЗНАЮ, ЧТО ОТВЕТИТЬ КОЛТОНУ. Энергично меряю шагами комнату. Чувствую прилив сил. Как давно такого не было! Беру мобильный, сажусь на пол и снова перечитываю сообщения. Что же написать? Это и правда приглашение? А «позже» – это когда?

Мне явно нужна помощь Райан. Если судить по шуму воды, она принимает душ. Так что я на цыпочках захожу к ней в комнату. Осматриваю бардак, который успела устроить сестра: в углу лежит куча сумок, из которых вываливаются одежда и косметика, по обеим сторонам кровати разбросаны книжки и журналы, а к стене Райан прислонила старые холсты, прямо как в художественной галерее, и я понимаю, что она вполне серьезно взялась за портфолио для школы искусств.

Бросаю взгляд на туалетный столик – единственное опрятное место в комнате. К зеркалу Райан прикрепила готовую карту желаний. Это красивый и яркий коллаж, который отражает ее цели и мечты. Планы на будущее. Сестра, видимо, полночи ее делала. Может быть, и не ложилась вовсе. Иногда она бывает одержима какими-то идеями. Вечно чем-то занимается, чтобы не думать о неприятных вещах. В этом смысле мы совершенно разные. Интересно, если бы Райан не уехала учиться, было бы мне легче? Вот как сегодня.

Вверху ее карты красуются два огромных слова – «Новые начинания», под которыми размещены фотографии разных мест, где она хочет побывать. Италия в том числе. Над картинками приклеены слова, которые очень подходят ей по духу: «Теряй голову, ищи себя, верь, люби, задержи дыхание и прыгай». И я легко представляю, как она всем этим занимается.

Вспоминаю ту картинку с сердцем в бутылке. Накануне я спрятала журнал под кровать, надеясь, что Райан не вырежет ее для своей карты. Наклоняюсь и вижу – он все еще там. В ванной затихает вода, так что я начинаю листать быстрее. Нахожу страницу с загнутым уголком и убегаю из комнаты сестры. Райан, конечно, не хватится этого журнала. Даже будет рада вручить мне еще одну стопку, чтобы я поскорее сделала свою карту желаний. Но почему-то мне не хочется никому показывать эту картинку.

Я возвращаюсь и устраиваюсь на ковре под солнечными лучами. Открываю нужную страницу и аккуратно вырезаю иллюстрацию. Пристально рассматриваю ее. Не уверена, что именно она для меня значит, но определенно что-то очень важное.

Подхожу к своему туалетному столику. Там меня встречают фотографии Трента и засушенный цветок. Несмотря на совет Райан, я не убираю их, потому что пока еще не готова.

Зато я располагаю рядом с ними картинку с сердцем в бутылке. Вверху, по центру. И опускаю глаза на лежащий на столике подсолнух, который подарил мне Колтон два дня назад. Лепестки сохранили золотистый оттенок и лишь слегка увяли по краям. Я беру его и кручу стебель между большим и указательным пальцами. Цветок превращается в яркую вертушку. Подхожу к книжной полке и достаю глубокую стеклянную чашу, которая осталась с вечеринки в честь выпускного Райан, – тогда в ней плавали свечи и лепестки.

Споласкиваю ее в раковине, наполняю водой и возвращаюсь. Стебель у подсолнуха такой толстый, что не сразу поддается ножницам, но я все же подрезаю его близко к цветку, который потом кладу в чашу. Яркий, живой и смелый, он плывет по собственному маленькому морю. Примерно так я себя и чувствовала тогда, в океане. И хочу почувствовать снова.

Прежде чем успеваю передумать, сажусь в машину. На пассажирском сиденье стоит пляжная сумка, которую я опять собрала больше для виду. В кармане деньги. Их папа дал на обед и урок гребли. Я очень не хотела брать – это казалось ужасно подлым, но он меня не отпускал, пока я не сдалась. Папа, как и мама с Райан, думает, что занятия мне волшебным образом помогут, поэтому нужно хотя бы притвориться, будто я тоже в это верю.

Я выезжаю на дорогу относительно рано. Открываю окна и чувствую жар, который уже поднимается со стороны холмов. На трассе воздух становится более прохладным, и я еду навстречу ветру с ощущением, будто понемногу прихожу в себя. У меня нет никакого плана, я не знаю, что скажу Колтону, но я следую его вчерашнему совету – не думаю ни о чем, просто плыву.

Течение несет меня по извилистой дороге к Шелтер-Ков, мимо утеса, на котором мы стояли вчера с Колтоном, на маленькую улочку, где я сразу замечаю его бирюзовый автобус. Он припаркован напротив пункта проката. На улице больше нет свободных мест, так что я отправляюсь на ближайшую автостоянку рядом с пирсом и останавливаюсь там. И только когда заглушаю мотор, вдруг задумываюсь: что же я делаю?

Запал, с которым я выходила из дома, рассеивается и оставляет вместо себя лишь гложущее чувство вины. Все понятно. Использую сообщения Колтона и полуправду насчет уроков гребли как предлог для того, чтобы вернуться сюда. Как оправдание для того, чтобы наплевать на доводы рассудка. Чтобы просто снова увидеться с ним. Мои желания возобладали над правилами, которые я же и создала. Они настолько сильны, что я уже стою напротив магазина и смотрю на очертания стеллажей с байдарками.

Я останавливаюсь на полпути и уже хочу развернуться, но замечаю профиль Колтона в окне. Он перекладывает спасательные жилеты и вдруг замирает. Он смотрит на улицу. И, судя по улыбке, замечает меня. Слишком поздно уходить. Пытаюсь справиться с бабочками в животе и заставляю себя приблизиться.

Через мгновение Колтон уже стоит в дверях. Трясет головой так, будто поверить не может, что я здесь.

– Ты приехала, – говорит он и улыбается. В этот момент его зеленые глаза кажутся еще ярче. Колтон разводит руки в стороны. – Наступает новый день… И ты опять здесь.

Легкий ветерок выбивает пару прядей из моей прически. Шея покрывается мурашками. Колтон делает шаг навстречу, поднимает руку, будто хочет поправить мои волосы, но вместо этого ерошит собственную шевелюру.

– Очень неожиданно.

– Надеюсь, ты не против…

Не успеваю закончить, как из пункта проката выходит симпатичная светловолосая девушка. Ее внешность кажется мне смутно знакомой.

– Эй, Колт, ты можешь…

Она останавливается, когда замечает меня. Смотрит на нас с Колтоном.

– Ой, здравствуйте! Извините, не увидела вас. Вам чем-нибудь помочь? – Она говорит со мной приветливо и вежливо, как с покупателем.

В животе все переворачивается, и я на пару секунд теряю дар речи. Это Шелби. Та самая Шелби, чьи слова и мысли я так часто перечитывала, о чьих горестях и радостях так много знаю. У меня даже появилось ощущение, будто мы знакомы. Куда ближе, чем с Колтоном.

Просыпается совесть, и я вспоминаю весь свод правил, которые успела нарушить.

– Да нет, я уже ухожу, – быстро отвечаю я. Одно дело – встреча с Колтоном, совсем другое – Шелби.

– Постой, а как же гребля? – спрашивает Колтон, словно именно это мы и обсуждали минуту назад. Он встречается со мной взглядом, и я вижу, как у него горят глаза.

– Я… Я передумала. – У меня пересыхает во рту, я делаю шаг назад. – Может, как-нибудь в другой раз? Не хотела мешать тебе работать.

– Постой, – повторяет Колтон. – Ты не… Все нормально. Я закончил еще полчаса назад.

Шелби смеется:

– Погоди, вот те бессмысленные блуждания и были работой?

Колтон бросает на нее гневный взгляд, а потом снова смотрит на меня.

– Куинн, это моя старшая сестра Шелби. Шелби, это моя подруга Куинн. Вчера она впервые каталась на байдарке и сегодня приехала за добавкой. Думаю, мы опять отправимся к пещерам.

Шелби поднимает брови, затем улыбается и протягивает мне руку:

– Всегда приятно знакомиться с друзьями Колтона.

Таким тоном со мной разговаривали медсестры пару дней назад, и я этого заслуживаю. Она коротко улыбается и снова обращается к брату:

– Здорово, конечно, но ты сегодня занят, Колт.

Я слышу по голосу: Шелби не хочет, чтобы он уходил со мной.

– Занят? – смеется он. – Но ведь никого нет. Мне даже нельзя…

– Именно, – грозно смотрит на него сестра.

– Ты чего? – Колтон приближается к ней. В глазах читается мольба, а по его голосу я понимаю: он очень хочется выбраться на море.

Шелби вскидывает руку.

– Не смей. Мама с папой меня убьют, ты же знаешь. – Она непреклонна.

Колтон недовольно вздыхает, затем будто бы вспоминает, что я все еще здесь, и улыбается, но уже несколько натянуто.

– Папы тут нет, Шел. К тому же она подруга, а не клиент.

– Колтон, я не могу тебя отпустить как раз из-за этого. Родителей тут нет. Папа оставил меня за главную. И если что-то случится…

– Ничего не случится. Мы не будем брать байдарку из магазина, возьмем папину, она на заднем дворе.

Шелби тяжело вздыхает и закусывает нижнюю губу. Она явно взвешивает все за и против.

– Не в этом дело.

– А в чем тогда? – не сдается Колтон. – Все будет в порядке. Со мной все будет в порядке.

Он прижимает руку к груди – незаметный, казалось бы, жест, но я обращаю внимание. И мне он понятен.

– Колтон… – Голос Шелби дрожит, ее одолевают сомнения.

– Скажи «да», – улыбается он, и на щеках его появляются ямочки. – Пожалуйста! Куинн хочет покататься. Она новичок. Неправильно отпускать ее одну. Если мы так поступим и папа об этом узнает, он очень рассердится.

Шелби задерживает взгляд на Колтоне, и ее упрямство сменяется покорностью. Я вспоминаю пост в ее блоге о том дне, когда брат впервые после болезни вернулся на воду. Как он был счастлив вновь заниматься любимым делом, даже несмотря на то, что семья за него переживала.

– Ладно, – отвечает она после паузы. – Но ты должен вернуться через пару часов. В три придут клиенты, надо будет им помочь. И не забудь…

– Понял, – перебивает ее Колтон.

– И телефон возьми, – добавляет она. – Если вдруг что…

Он обнимает Шелби за плечи и крепко сжимает.

– Все у нас будет хорошо, обещаю. Правда?

Колтон смотрит на меня, и я внезапно чувствую ответственность перед Шелби. Ведь это его сестра. Именно она поддерживала Колтона и заботилась о нем столько времени.

Я робко смотрю на нее, но она кисло мне улыбается.

– Правда, – наконец отвечаю я, и это слово дается мне с трудом. Становится не по себе от мысли, что я увязла во всем этом еще глубже.

Колтон хлопает в ладоши.

– Класс! Тогда я за байдаркой! Буду через минуту.

– Хорошо, – киваю я. – Я тогда… схожу за сумкой.

Разворачиваюсь, потому что не горю желанием оставаться наедине с Шелби, но замираю, когда она мягко берет меня за руку и пристально смотрит на мою губу.

– Так это ты та девушка, которую Колтон возил в больницу?

Мое сердце начинает биться чаще.

– Да.

– Осторожнее, – говорит Шелби. – Швы нельзя мочить.

Знаю, что она имеет в виду швы, и только, но ее тон заставляет вспомнить о той рыжей медсестре. Киваю, будто выслушала очередное мамино наставление.

– Ладно, – делаю шаг назад. – Было приятно познакомиться.

– И мне. – Она улыбается, но не заходит обратно в магазин.

Разворачиваюсь и пересекаю улицу. Стараюсь не торопиться, думаю о том, что Шелби провожает меня взглядом. Когда подхожу к машине, то искоса смотрю на нее, и она машет мне рукой. Намек понят. Я открываю дверь, проматывая в голове весь разговор – ее беспокойство, его настойчивые заверения, – и начинаю нервничать. Все ли с ним в порядке? Шелби уже давно ничего не писала в блоге, поэтому я не знаю, есть ли поводы для волнений…

Что я делаю, что я делаю, что я…

Слышу шум мотора и знаю, что это Колтон – с байдаркой, которую он уже успел прикрепить к крыше автобуса, и багажом в виде переживаний его сестры и моих обещаний быть осторожной.

– Быстро ты, – говорю я.

– Надо ехать скорее, пока она не передумала. – Он улыбается мне сквозь открытое окно. – Забирайся.

И снова, несмотря на голоса в моей голове, которые просят меня не делать этого, потому что на кон поставлено многое, потому что я поступаю нечестно по отношению к Колтону и понятия не имею, что творю, – я все же слушаю тонкий, еле слышный голосок. Он исходит откуда-то из глубины сознания и настойчиво шепчет: «Вперед…»

 

Глава 17

МЫ СТОИМ НА КРАЮ ОБРЫВА и смотрим на волны, которые разбиваются о скалы с такой силой, что шум отдается в груди.

– Эм. Не думаю… – качаю головой я. На этот раз стоит прислушаться к голосу разума и инстинкту самосохранения.

– Кажется, с греблей сегодня не выйдет, – говорит Колтон, и я мысленно соглашаюсь с ним.

Мы наблюдаем за тем, как очередная волна взлетает над скалами. А ведь вчера океан казался таким спокойным.

– У меня есть идея получше. Пойдем.

Мы возвращаемся в автобус. Я устраиваюсь поудобнее и вытягиваю ноги. Колтон оборачивается, когда сдает назад. Он кладет руку на подголовник моего сиденья и слегка задевает плечо кончиками пальцев. Я чуть вздрагиваю. Он замечает это, когда мы встречаемся взглядами, и поспешно убирает руку.

Щеки заливаются румянцем, и я смеюсь.

– Что? – спрашивает Колтон.

– Ничего, – отвечаю и перевожу глаза на приборную панель, на доску для серфинга, которая лежит сзади на кровати, на припорошенный песком коврик в ногах, лишь бы не смотреть на него. Боюсь того, что он может увидеть в моих глазах.

Внезапно замечаю небольшую прозрачную коробочку – похожая есть у папы, и мама каждое утро наполняет ее новой порцией лекарств. В этой коробке два ряда, в каждом отделении лежит как минимум по одной таблетке, а вместо дней недели на пластике маркером написаны часы и минуты.

Я уже почти готова задать вопрос, но тут Колтон замечает, куда направлен мой взгляд, подбирает коробочку, кладет ее в кармашек на двери и натянуто улыбается.

– Витамины, – объясняет он. – У сестры пунктик на этот счет. Всегда приходится брать с собой.

Что-то в его тоне и в том, как он смотрит вперед и почти не моргает, отбивает у меня желание задавать вопросы. Да мне и не нужно. Я и сама понимаю: никакие это не витамины.

Мы проносимся по трассе вдоль побережья. В автобусе открыты окна, наши лица обдувают потоки ветра, громко играет музыка, – слова не нужны, и это хорошо. Мы забываем об этом неловком моменте.

– Так куда мы едем? – пытаюсь я перекричать музыку.

Дорога изгибается дугой. Она уводит нас прочь от океана, и мы сворачиваем на выезд. Колтон делает песню чуть тише.

– В еще одно место, которое я очень люблю, – объясняет он. – Но сначала нам нужно запастись едой.

Останавливаемся на автостоянке у «Фруктовой лавки семейства Райли», где мы с родителями каждую осень покупали яблоки и фотографировались с горками ярких тыкв. Никогда не приезжала сюда летом, что, кажется, было большим упущением. На парковке столпилось множество людей. Они бегают и суетятся, перекладывают продукты из корзин в багажники. Мимо проезжает трактор. Он тянет за собой кузов, а в нем сидят родители с детьми – одни держат в руках большие круглые арбузы, другие уже лакомятся сочными ярко-красными ломтиками.

Я иду за Колтоном, который лавирует между людьми и направляется к стойкам с товаром. Он рассеянно щелкает пальцами, пока мы проходим мимо разноцветной россыпи фруктов.

– Если нужно закупиться к пикнику, лучше места не найти, – оглядывается на меня Колтон и кидает свежий персик, который я еле успеваю поймать. – Чего хочешь? – спрашивает он, остановившись возле одной из стоек.

Я осматриваю ящики с фруктами и задерживаю взгляд на ведерке малины: ягоды такие красные, что кажутся искусственными. Колтон подхватывает его.

– Что еще? Сэндвичи? Чипсы? Все и сразу?

– Ага, – смеюсь я. – Все и сразу, почему бы и нет.

Как же заразительны его радость и энергичность.

Мы нагружаем корзину припасами: тут и пара сэндвичей, и чипсы, и газировка в старомодных стеклянных бутылках, и фрукты. У кассы мы замечаем коробки с медовыми палочками и берем по две.

На улице за нами увязываются три дружелюбные козочки. Они глядят на нас голодными глазами и издают забавное блеяние. Я иду рядом с Колтоном, дышу прибрежным воздухом, наслаждаюсь солнечным светом и ощущаю невесомость нового дня. Все так легко, словно реальный мир остался далеко позади. Находим скамейку в тени, усаживаемся рядом, едим ягоды прямо из ведерка и изредка угощаем ими козочек. Колтон рассказывает историю о том, как однажды они сильно напугали его в детстве. Я смеюсь, наклоняюсь и, забывшись, кладу ладонь ему на ногу, будто старому знакомому.

Он останавливается на полуслове и наблюдает за тем, как я убираю руку. Воцаряется тишина. Пытаюсь придумать, что сказать. Колтон смотрит на часы, затем откашливается.

– В общем, хочу показать тебе одно место, но нужно ехать поскорей, пока сестра не переполошилась, – произносит он и выпрямляется. – И лучше заранее сходи в туалет, потому что там, куда мы собрались, их нет.

– Хорошо, – быстро поднимаюсь я, радуясь, что появился предлог остаться одной и взять себя в руки. – Скоро вернусь.

– Буду ждать здесь, – говорит Колтон и открывает бутылку воды.

Иду в сторону дамской комнаты. Оглядываюсь всего на мгновение, но этого достаточно, чтобы увидеть, как Колтон достает коробку с таблетками, вытряхивает парочку и запивает их водой. В эту минуту я сочувствую ему. Ему приходится не только принимать таблетки, но и скрывать это. Хотя и у меня есть своя тайна…

Внезапно понимаю, почему нам так легко вместе: мы стараемся избегать некоторых тем и не задаем лишних вопросов. Мы безболезненно, без всяких потерь меняемся. Становимся новыми людьми не только друг для друга, но и для себя.

Когда я возвращаюсь, Колтон заканчивает телефонный разговор и улыбается мне:

– Готова?

Киваю, и мы снова садимся в автобус. Отъезжаем от лавки, но не возвращаемся на шоссе, а едем по той дороге, которая вьется между дубками и вязами. Они склоняются так низко, что образуют зеленый навес. Мы едем по склонам холмов, а когда я чувствую запах океана, резко сворачиваем на извилистую дорогу, которая круто уходит вверх.

– Куда мы едем? – повторяю я свой вопрос.

– Увидишь, – отвечает Колтон. – Мы почти на месте.

Когда мы наконец оказываемся на вершине холма, я понимаю, что мы поднялись высоко-высоко. Океан окружает нас со всех сторон, такой синий и сверкающий. Кажется, будто солнце разбилось и разлетелось тысячей осколков по его поверхности. Мы припарковываемся на обочине, и Колтон опускает взгляд на мои шлепанцы.

– Ты не против пройтись пешком? Тут недалеко.

– Конечно.

– Отлично, – улыбается он. – Уверен, тебе там понравится.

Озираюсь по сторонам и внезапно понимаю, куда мы приехали.

– Мы идем в «Пиратскую пещеру»? На нудистский пляж?

Я слышала об этом месте. Говорят, что здесь вечно шастают старые и толстые мужики. Они загорают и иногда играют в волейбол, разумеется голышом.

– Мы что… Мы же не туда, правда?

Колтон так смеется, что выплевывает всю воду, которую только что отхлебнул из бутылки. Когда он наконец успокаивается, то говорит:

– Нет, мы не собираемся устраивать пикник в «Пиратской пещере». Только если ты вдруг не захочешь. В том месте, которое я хочу показать, виды намного привлекательнее.

Колтон хватает сумку со всеми нашими покупками, перекидывает ее через плечо и ступает на грунтовую дорожку. Я и не заметила ее, когда мы парковались. Делает пару шагов и оборачивается:

– Ты идешь?

Я следую за ним по узкой тропинке между кустарниками. Они такие высокие, что образуют нечто вроде тоннеля. Все, что я могу видеть перед собой, – его спину. Мы идем молча. Хоть мне и любопытно, куда мы направляемся, я не задаю вопросов, и это неведение даже нравится. Нравится чувство, что новое место откроет мне Колтона с еще одной стороны. Через пару минут он замедляет шаг, а потом и вовсе останавливается.

– Ну что, ты готова?

– К чему?

– Увидеть мое любимое место для пикника.

– Конечно.

Он отходит в сторону, и я вижу тоннель в скале, в конце которого открывается вид на океан, как в окне. Я смотрю на темно-синюю водную стихию, на бесконечную ширь горизонта, а потом вдруг понимаю, что это одно из тех мест, о которых рассказывал Колтон на пляже.

– Идем. – Он берет меня за руку. – Только осторожно, здесь полно стекла. Люди много мусора оставляют.

Под каменным сводом становится заметно холоднее, но я не чувствую ничего, кроме тепла ладони Колтона. Мы проходим мимо следов летних секретных вечеринок и добираемся до противоположной стороны, где струится солнечный свет и шумит океан. Только тогда он отпускает мою руку.

– Что скажешь? Неплохой вид, правда?

– Еще какой, – лепечу я.

Мне кажется, словно мы стоим не на краю отвесной скалы, а на краю света. Колтон усаживается и свешивает ноги вниз с таким невозмутимым видом, будто просто сидит на стуле. Я следую его примеру. Стараюсь не обращать внимания на бешено колотящееся сердце. Колтон расчищает место между нами и ставит туда пакет с едой. Мы прислоняемся к стенам пещеры и наслаждаемся раскинувшимся внизу видом. Он берет сэндвич, но, так и не притронувшись к нему, задумчиво опускает взгляд на воду.

– Знаешь, что странно? – спрашивает он после того, как волна отступает.

– Что?

– Странно, что я совсем тебя не знаю. – Колтон делает паузу. – Но я многое знаю о тебе.

Рада, что он на меня не смотрит, потому что я наверняка побледнела. Если бы он только понимал, насколько все странно на самом деле. И что я тоже многое знаю о нем, хоть и не знаю его самого: видела кучу фотографий, читала множество историй – грустных, веселых, пугающих. Но, несмотря на это, я хорошо знаю сердце, которое бьется в груди у Колтона. В глубине души мне даже кажется, что именно из-за этого сердца нам сейчас так легко…

В ответ произношу нечто нечленораздельное. И откусываю немного от сэндвича, чтобы не пришлось ничего добавлять, хотя совсем не испытываю голода.

– А что… ты знаешь? – спрашиваю я. И так боюсь услышать ответ.

– Ну, для начала – что ты не самый лучший водитель на свете, – усмехается он.

– Забавно.

– Так-так, – продолжает размышлять Колтон. – Я знаю, что ты живешь за городом со своей семьей и у вас доверительные отношения.

Киваю.

– А когда ты улыбаешься, на щеках появляются ямочки. И они мне очень нравится.

Я улыбаюсь.

– Да, – говорит Колтон. – Вот и они.

В груди поднимается жар.

– Знаю, что ты не боишься заглядывать в лицо своим страхам. Как в байдарке вчера. Или здесь. – Колтон внимательно смотрит на меня. – Это мне тоже нравится.

Мгновение его взгляд блуждает по моему лицу, но затем он опять заглядывает мне в глаза. Теперь голос Колтона звучит намного мягче:

– Тебе ничего не стоит довериться человеку. При этом складывается впечатление, что вопросы пугают тебя, и значит… – Он делает паузу, осторожно подбирая слова. – Есть вещи, которые ты не хочешь обсуждать.

Прячу взгляд, пугаясь, что он все поймет без слов. Прочитает меня, как открытую книгу.

– Все в порядке, – произносит Колтон. Он по-своему истолковал мою реакцию. – У всех есть скелеты в шкафу. Воспоминания, которые легче забыть. – Он ненадолго замолкает и делает глубокий вдох, а потом с шумом выдыхает. – Только вот от них не избавиться. Как ни пытайся.

В голосе слышатся сразу две эмоции – боль и чувство вины. Они хорошо мне знакомы. Теперь понимаю, почему Колтон не ответил на мое письмо – оно было воплощением всего, что он хотел забыть, напоминало о его болезни, о смерти незнакомца, чье сердце ему досталось, о людях, которые скорбели по этому человеку. Отсюда и берет корни его чувство вины.

Я понимаю его, потому что мы, хоть и не говорим о волнующих темах напрямую, переживаем нечто схожее.

Волна ударяется о камни внизу, и их в одно мгновение накрывает густой белой пеной. Смотрю на Колтона, а он тянет ко мне руку и медленно проводит большим пальцем по щеке. Я вдруг понимаю, что снова плачу.

– Мне очень жаль, – говорит он. – Что бы там у тебя ни произошло.

– Не стоит! – Ответ выходит слишком эмоциональным. Мне хочется избавить Колтона от тяжести его вины. – Пожалуйста, не жалей ни о чем. Никогда.

Вот бы он понял, что я имею в виду на самом деле! Смотрю на него и произношу слова мамы Трента, в которые не поверила в свое время, но очень хочу, чтобы в них поверил Колтон:

– Не жалей о том, над чем у тебя нет власти.

Он опускает глаза, затем вновь поднимает их, будто пытается увидеть чувство между нами. Куда более глубокое, чем этот разговор. То, что я утаиваю, а он не замечает.

Перед нами пропасть, под которой нет страховочной сетки. Падение будет долгим.

– Тогда не будем жалеть ни о чем. – Колтон прогоняет это ощущение. – И просто будем наслаждаться моментом.

– Это что-то вроде твоей мантры?

– Можно и так сказать.

Он пожимает плечами и хочет что-то добавить, но у него вдруг звонит мобильный. Колтон достает его и сбрасывает вызов.

– Может, возьмешь трубку?

– Да это же моя сестра.

– Возможно, стоило ответить. Кажется, она за тебя переживает.

– Она всегда такая. Чересчур заботливая.

Он отмахивается, будто ничего не произошло, но опускает глаза вниз и старается избегать моего взгляда.

– Знаю, она желает мне только добра, но иногда я от нее устаю. Кажется, она до сих пор считает меня довольно беспомощным.

Мы какое-то время молчим, и я вспоминаю фотографию из блога Шелби. На ней запечатлен Колтон в тот день, когда он впервые попал в больницу, – бледный, но веселый. Они с сестрой шутливо демонстрируют бицепсы. Искоса смотрю на Колтона и вижу те же темные волосы и зеленые глаза, которые выделяются на загорелом лице.

– Мне ты таким не кажешься, – говорю я.

– Да? – улыбается он.

– Да.

Колтон наклоняется ближе:

– А каким кажусь?

Дыхание сбивается, когда мы смотрим друг на друга. Я забываю обо всех фотографиях – о снимках из дневника Шелби, о наших совместных кадрах с Трентом – и остаюсь наедине с Колтоном, здесь и сейчас.

– Ты… – Я слегка отклоняюсь, чтобы расстояние между нами было чуточку больше. – Ты сильный. И уже многое знаешь о жизни. Понимаешь, как сделать день незабываемым. – Делаю паузу, бросаю взгляд на воду, а потом опять смотрю на него. – И учишь меня тому же самому. Мне это нравится.

Я улыбаюсь и получаю улыбку в ответ.

– Так что, возможно, нам стоит продолжать общаться в том же духе, – добавляю я, чем удивляю саму себя. – И делать каждый последующий день лучше предыдущего. Жить здесь и сейчас. И все такое.

– Завтра?

– Или послезавтра.

– И тогда, и тогда.

У него снова пищит телефон.

– Черт, – говорит он. – Надо ехать.

Еще одна волна разбивается о скалы, и над ней поднимается соленый туман. Он окутывает нас, заставляет забыть прошлое и все, о чем не хочется думать. Еще ненадолго задерживаемся в настоящем и размышляем о возможностях, которые открываются перед нами, а затем собираем вещи и разъезжаемся – каждый в свой мир.

 

Глава 18

КОГДА Я ВОЗВРАЩАЮСЬ, у дома стоит только машина Райан. Я забегаю на крыльцо и вижу сестру в шезлонге у бассейна. Она лежит и прикрывает лицо маминым кулинарным журналом. Спит или нет? Подхожу ближе. Райан, услышав меня, слегка отодвигает его краешек.

– Как там уроки гребли?

Вопрос как вопрос, но по голосу ясно, что она улыбается, подтрунивая надо мной. Будто проверяет.

Сажусь рядом.

– Волны сегодня очень высокие, так что урока не было.

– И чем же ты занималась?

– Просто поехала обратно.

Райан убирает журнал, затем завязывает бретельки купальника на спине и привстает в шезлонге.

– Это понятно, но тебя не было целый день. Что ты делала?

– Мы… Я… – Я спохватываюсь слишком поздно.

– Ха! Я так и знала. – Она с улыбкой приподнимает бровь. – Так кто же он?

– А вдруг я была с кем-то из старых приятелей?

Райан смотрит на меня поверх солнцезащитных очков.

– И когда это ты в последний раз тусовалась со старыми друзьями?

Пожимаю плечами. Я и правда не помню.

– Вот-вот. Так что за парень?

– Откуда ты знаешь, что это парень?

– Просто угадала, – отвечает сестра. – К тому же я всегда вижу, когда ты чего-то недоговариваешь. Давай рассказывай. Кто он?

Я отвечаю не сразу. Мне очень хочется рассказать ей о Колтоне и о том, как прошел день. Как хорошо мы сидели на том утесе. О своих страхах и волнениях. Чтобы она дала мне совет, как раньше, когда я рассказывала о поцелуе с Трентом или о нашей первой ссоре. Когда спрашивала, стоит ли мне первой признаться ему в любви. Или о том, готова ли я с ним спать. Сестра всегда знала, что посоветовать.

Поэтому так хочется узнать, как Райан отреагирует, когда услышит правду. Но мне становится страшно.

– Он… – Я тщательно, с осторожностью подбираю слова. – Это он обучал меня гребле. Сегодня позаниматься не получилось, так что мы пообедали вместе.

– И-и-и? – Райан приподнимается в шезлонге.

– И потом я уехала домой.

В меня летит последний номер «Кушать подано», от которого я еле успеваю увернуться.

– Хватит уже. Расскажи хоть что-нибудь.

– Я и так рассказала.

Она глядит на меня исподлобья.

– Его зовут Колтон.

Райан делает нетерпеливый жест. Она предлагает продолжать, и мне ужасно хочется всем с ней поделиться, но вместо этого я пожимаю плечами.

– Даже не знаю… Он милый. Мы просто вместе проводим время.

– Замечательно! – Сестра похлопывает меня по коленке. – Правда. Хорошо, что ты не стоишь на месте.

«Не стоишь на месте» звучит куда лучше, чем «движешься дальше», но я все равно начинаю мучиться угрызениями совести. Видимо, из-за этого мрачнею, но Райан быстро меняет тему.

– В общем, ситуация у тебя получше, чем у меня. – Она указывает на стопку журналов и кучу фантиков от конфет. – У него случайно нет симпатичного старшего брата?

– Нет, только сестра, – вылетает у меня. Задаю Райан вопрос, чтобы уйти от дальнейших обсуждений: – Ты как вообще? Вроде…

Она пожимает плечами:

– Заскучала? Это да. Должна была отправиться на другой край света, а торчу здесь. Дома. Лежу у бассейна, читаю мамины журналы, тусуюсь с бабулей и ее «Обществом красных шляпок». Я их, конечно, люблю, но даже у них теперь более насыщенная жизнь, чем у меня. Как-то грустно.

– А как же твоя карта желаний? И картины для портфолио? И сегодняшняя пробежка? Я думала, что ты открыта всему новому и готова покорять мир.

Райан закатывает глаза.

– Это называется «притворяешься, пока не поменяешься». – Она поджимает губы. – Только вот я что-то пока не меняюсь.

– О чем ты?

– О том, что Итан бросил меня в аэропорту и уехал в Европу один, и мне до сих пор… – Райан качает головой, и я понимаю, что она раз за разом вспоминает события того дня. Жду, что сестра опять разозлится, но ее плечи внезапно поникают, и она опускает глаза. – Мне так грустно.

На лице появляется выражение глубокой печали. Я поражаюсь, что раньше не замечала его.

– Я так любила его. – Она смотрит на свои колени. – До сих пор люблю. – Опять качает головой. – И это ужасно. Он же растоптал мое сердце, как я могу его любить? И я… Мне кажется, будто все пошло прахом. Будто весь мир рассыпался прямо у меня на глазах, понимаешь?

Киваю. Я понимаю. Куда больше, чем кто-либо.

– О господи, прости. Глупость сморозила.

– Вовсе нет, – говорю я. – Авария… Она ведь не вчера произошла. Не обязательно со мной осторожничать. Кстати, мне нравится твой подход «притворяешься, пока не поменяешься». Скажем, во время пробежки мне пришлось нелегко, но так приятно было снова этим заняться.

– Точно, – соглашается Райан, но вид у нее все еще потерянный.

– Может, попритворяемся вместе? Еще побегаем?

Пока сестра обдумывает сказанное, у нее снова загораются глаза.

– Да, хорошая мысль. Но сперва надо выбраться из дома. И купить еще конфет. И новую спортивную форму, если уж мы решили притворяться всерьез. В твоих старых жалких шортиках никого не одурачить.

Теперь уже я кидаю в нее журнал.

– Это мои любимые! Сто лет в них хожу!

– Но раз мы не хотим стоять на месте, самое время подыскать новые.

Мы едем в город. За рулем Райан, что всегда очень веселит и одновременно немножко пугает. Громко играет радио, а сестра подпевает еще громче. Как в старые добрые времена. Только теперь нас объединила общая затея.

Заходим в самый большой супермаркет в городе. Берем по стаканчику кофе и носимся между стеллажами, хватаем и нужное, и ненужное. Я возвращаюсь домой с целым гардеробом спортивной одежды – все благодаря сестре и тем деньгам, которые она откладывала на поездку.

В комнате выгружаю все из сумки и раскладываю на кровати. Чувствую воодушевление, прямо как и обещала Райан. В пятидесятый раз проверяю телефон, но от Колтона нет ни одного сообщения. До ужина осталось еще много времени, так что я подхожу к столу, открываю крышку ноутбука и кликаю на блог Шелби. Я надеюсь увидеть свежую фотографию Колтона или прочитать новую историю о нем. Но верхний пост остается неизменным – это запись об обследовании, которое было сделано через год после операции.

Мы очень благодарны друзьям и родственникам за поддержку. Это был непростой год, но результаты оказались замечательными. Колтон наконец привык к лекарствам…

Вспоминаю коробочку с препаратами и Колтона, который глотал таблетки и думал, что я не замечу. Набираю в поиске «лекарства после пересадки сердца».

За секунду появляются миллионы ссылок. В основном на медицинские журналы и статьи. Я вряд ли смогу в этом разобраться. Но где-то внизу страницы замечаю цитату с форума, который посвящен трансплантациям:

Пришлось выбирать между смертью и жизнью на медикаментах…

Нажимаю на нее и вижу сообщение целиком. Его написал сорокадвухлетний мужчина с донорским сердцем.

Вы не подумайте, я нисколько не жалею о выборе. В моем возрасте такое легко принять. Да, есть ограничения в медицинском и физическом плане. Рисковать можно, только если ты молодой и здоровый. А нам об ограничениях забывать нельзя, даже если очень хочется. Нет возможности себе это позволить. Не важно, что ты устал от препаратов или не хочешь их принимать, потому что тебе не нравится, как они на тебя действуют. Не важно, если есть серьезные побочные эффекты. Теперь лекарства – часть твоей жизни. Как и осмотры, биопсии, контроль веса, давления, пульса. На твои плечи ложится огромная ответственность. И если ты это не осознаешь, то рискуешь жизнью. Нужно беречь себя и помнить об ограничениях.

Думаю о Колтоне. О том, каким он кажется здоровым и сильным. Быть может, есть ограничения, о которых я не знаю. Возникает желание быть с ним поосторожнее, как просила медсестра. И Шелби, хотя она и не сказала об этом вслух. Я чувствую себя ответственной за его сердце. Во всех смыслах.

 

Глава 19

ПОСЛЕ ТОЙ ПРОБЕЖКИ мы с Райан выбираем маршруты по очереди. В офисе у родителей много дел, и мама не справилась бы одна, так что папа возвращается к своим обязанностям, а мы с сестрой продолжаем без него. Спускаемся по трассе вдоль виноградников, огибающих холмы, по узкой тропинке над ручьем, который скрывается в овраге под папоротником и ядовитым плющом. Иногда разговариваем, но чаще я остаюсь наедине с утром, собственным дыханием, сердцебиением и ноющим чувством в мышцах и легких. Кажется, они вспоминают, что значит жить.

После пробежек Райан идет к бабуле – там она готовит картины для своего портфолио. А я еду на побережье и где-то по пути, на трассе между деревьями, становлюсь той Куинн, которую знает Колтон.

Теперь мы каждый день встречаемся на утесе – там, где в первый раз катались на байдарке. Интересно, это из-за того, что он скрывается от Шелби? Неужели я стала для него таким же секретом, каким он стал для меня? Пытаюсь об этом не думать, и рядом с ним это удается без труда. Колтон показывает мне все знакомые ему места – скрытые пещеры и прибрежные тропы, которые хранят его детские воспоминания. Я понемногу начинаю узнавать его. Не нужно задавать никаких вопросов, ведь он рассказывает о своем прошлом таким образом. Вернее, о части прошлого, которую он хочет мне показать, – лишенной больничных палат, кислородных трубок или пластиковых коробочек с таблетками.

У нас складывается особый распорядок – часы, когда мы обычно катаемся, плаваем или лежим на пляже. Я стараюсь быть осторожной и внимательной. Когда мне кажется, что сейчас у Колтона время приема препаратов, я отвлекаюсь на что-нибудь – скажем, на дикие цветы, которые растут вдоль дороги, или стайку пеликанов над океаном. Ему необходимо остаться наедине с тем, что он не хочет мне показывать.

Зато я все лучше узнаю о других его пристрастиях и симпатиях. Скажем, теперь мне известно, что он обожает отца, но при этом более близкие отношения у него с дедушкой, от которого ему достались любовь к океану и старым морским байкам. Колтон может назвать любое созвездие и рассказать его историю. И действительно думает, что каждый день может стать лучше предыдущего.

Думаю, что и он узнает меня. Колтону не приходится задавать вопросы – я все рассказываю сама. О пробежках с Райан, о бабуле и «Обществе красных шляпок». О гнетущих мыслях насчет собственного будущего, в котором я не уверена. И о том, что мне нравится проводить с ним время.

Нас влечет друг к другу, и это ощущается всегда – и когда молчим, и когда громко смеемся. Это можно заметить и в улыбке Колтона, пока мы смотрим друг другу в глаза. Услышать в его тоне, когда он называет меня по имени. Почувствовать, когда наши руки, плечи или колени соприкасаются. Я думаю, он тоже замечает, но колеблется. Не знаю, на мое ли благо или на его, но наши отношения напоминают безумный танец, в котором, несмотря на нарастающее притяжение, мы не подаемся ближе друг к другу.

В один прекрасный день после гребли и ланча я говорю, что хочу научиться серфингу. Мы начинаем с основ. Колтон раз за разом подталкивает меня на волну, командует, чтобы я вставала на доску, и каждый раз шумно радуется, когда мне это удается, даже если сразу после этого я падаю в воду. Мы повторяем снова и снова. И у меня наконец получается. Изо всех сил гребу руками, Колтон чуть подталкивает доску, и теперь по его команде я поднимаюсь, удерживаю равновесие и скольжу по гребню волны. Это лучшее чувство на свете, и мне не хочется вылезать из воды, поэтому занятия длятся до вечера, пока руки не наливаются свинцом.

Потом мы садимся на мелководье, слегка придерживаем доски, которые качаются рядом на гладкой поверхности моря. Дневной ветер уже стих, и люди начинают уходить с пляжа. Остаются только те, кто пришел полюбоваться закатом.

Тяжелое солнце нависает над горизонтом. Наблюдаю за небосклоном, но чувствую на себе взгляд Колтона и поворачиваюсь к нему.

– Что? – застенчиво спрашиваю я.

Колтон улыбается и болтает ногой в воде.

– Ничего, просто… – Его лицо принимает более серьезное выражение. – Знаешь, сколько дней я провел в мечтах о море? Это…

Он говорит что-то еще, но я уже не слушаю. Меня сбивает с толку одна фраза.

Сколько дней, сколько дней, сколько дней?

Внезапно появляется ощущение, словно я очутилась в открытом море. Я не помню, сколько дней прошло со смерти Трента. Не знаю, когда перестала считать. Не знаю, когда рассталась с привычкой, которая служила моим наказанием за то, что не была рядом с ним в то утро, не проходила по дороге около дома, не спасла его, не попрощалась. А сейчас я даже не могу вспомнить, сколько дней назад это случилось.

Я сбилась со счета. В очередной раз подвела Трента.

– Давай уйдем, – вдруг говорю я. – Хорошо?

Мне больно. Чувствую знакомую тесноту в груди.

Не могу дышать.

– Разве не хочешь на нее взглянуть? – спрашивает Колтон.

– На что? – Я жадно хватаю ртом воздух и осознаю, что потеряла нить разговора.

– На зеленую вспышку. – Он указывает на солнце, которое наполовину скрылось за горизонтом.

– Что-что?

– Смотри внимательно. Во время исчезновения солнечного диска можно увидеть зеленую вспышку. Предположительно. При всех необходимых условиях. – Он улыбается. – Дедушка водил нас на нее смотреть и всегда приговаривал: «Увидите зеленую вспышку – научитесь заглядывать в людские сердца». – Колтон проводит пальцем по воде и мягко смеется. – Сам он клялся, что видел ее, и теперь умеет читать мысли.

Заглядывать в людские сердца.

Мое сердце уже давно стало тяжелым от скрытой правды, недомолвок и лжи. Всего того, что я не желаю показывать Колтону. Я и сама не понимаю, что там, в моем сердце.

– Смотри, – повторяет он и указывает в сторону горизонта. – Она появляется всего на пару секунд.

Мы оба глядим на ярко-оранжевый диск, который быстро погружается в золотистую воду. Я думаю о зеленой вспышке, и мне становится не по себе. Хочу отвернуться и чтобы Колтон тоже отвернулся. Знаю, что это всего лишь байка, но, пока солнце садится, я задерживаю дыхание и в последний момент бросаю взгляд на Колтона. Он не сводит глаз с горизонта.

А потом солнце исчезает.

– Сегодня вспышки не будет, – вздыхает он.

Я на мгновение встречаюсь с ним взглядом, а потом смотрю вдаль, на небо, которое чуть не выдало мои секреты. И все, что мне остается, – сдерживать слезы.

Когда я захожу в свою комнату и закрываю дверь, то понимаю, что могу наконец быть собой. Трясущимися руками снимаю со стены календарь и сажусь с ним на пол. Как я могла перестать считать? Неужели я проснулась однажды утром и даже не подумала о том, сколько прошло времени? Неужели перед сном я перестала вспоминать о Тренте?

Листаю календарь назад, ко дню номер триста шестьдесят пять, который я никогда не забуду. Ставлю палец на следующую дату, но он так дрожит, что я не выдерживаю и даю волю слезам, с которыми боролась всю дорогу домой. Внутри поднимается мучительное чувство вины.

Как я могла сбиться?

Вытираю глаза и стараюсь сконцентрироваться на пустых квадратиках – на днях, в которых уже не было Трента. Я отслеживала каждый, потому что только это помогало мне не отпускать его. Я всегда должна была помнить, сколько времени прошло. Нужно сосчитать снова…

– Что ты делаешь? – спрашивает Райан.

Я даже не услышала, как она вошла. Завидев слезы, сестра сразу бросается ко мне:

– Что случилось?

Роняю календарь, закрываю лицо руками и всхлипываю.

– Куинн, милая, что такое? – Ее голос полон сочувствия, от которого мне становится еще хуже.

Поднимаю взгляд на Райан.

– Я… – Снова ощущаю ком в горле. – Я не помню, сколько дней назад он умер, я сбилась со счета. Я забыла, и теперь нужно…

Делаю прерывистый вдох, а затем начинаю беззвучно трястись в рыданиях и прячу лицо в ладонях.

Райан обнимает меня и кладет подбородок на плечо.

– Ш-ш-ш… Все хорошо, все хорошо, – повторяет она.

Как же я хочу ей поверить!

– Тебе и не нужно их считать, – ласково произносит сестра.

Я горько плачу и прижимаюсь к ее груди. У меня нет сил ответить.

– Не нужно, – Райан мягко отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. – И это не будет значить, что ты по нему не скучаешь и не ценишь все, что было между вами.

Сжимаю губы, мотаю головой. Она столько всего не знает.

– Да, не будет, – на этот раз тверже говорит она. – Твоя боль со временем уйдет, и это нормально. Тебе можно снова быть счастливой. – Она делает паузу. – Тебе можно снова жить обычной жизнью. И это не предательство по отношению к Тренту. Он бы и сам этого хотел.

Слышу его имя и вновь заливаюсь слезами.

– Почему ты плачешь? – спрашивает Райан. – Из-за того, что забыла считать дни? Или из-за Колтона? Последние две недели вы каждый день вместе, и знаешь, ты выглядишь счастливой. И ты не должна чувствовать себя виноватой из-за этого.

– Но…

– Это нормально.

Мне хочется верить ее словам, и в глубине души я верю, знаю, что она права. Я не могу отрицать того, как мне хорошо рядом с Колтоном. Но не могу отрицать чувства вины, которое я испытываю с новой силой каждый раз, когда мы вместе. Мне кажется, будто я предаю Трента. И я знаю, что скрывать все это от Колтона еще большее предательство. Гляжу на пустые квадратики на календаре, который валяется на полу, и понимаю: мои дни были такими же пустыми, пока я не встретила Колтона.

– Эй. – Райан сжимает мое плечо. – Это не последний раз, когда на тебя столько всего наваливается. И это нормально. Но рано или поздно придет день, когда тебе станет хорошо. И это тоже нормально. – Она заправляет волосы мне за ухо. – Веришь или нет, но однажды ты снова влюбишься. Нужно только открыться этому.

Уверена, что сестра хочет встретиться со мной взглядом, но я все еще смотрю на календарь.

– Да, вы очень любили друг друга, но у тебя вся жизнь впереди. Пойми, Трент хотел бы, чтобы ты была счастлива.

Киваю, будто соглашаюсь, вытираю слезы со щек, смотрю Райан прямо в глаза и говорю:

– Я понимаю.

Но не потому, что я ей верю. А потому, что мне надо остаться одной. В глубине души сомневаюсь, что Трент одобрил бы мои поступки.

 

Глава 20

КОГДА НА ТУМБОЧКЕ жужжит телефон, я уже не сплю. Знаю, что Колтон звонит, чтобы пожелать доброго утра и спросить о планах на сегодня, однако не решаюсь взять трубку. Я не объяснила свое вчерашнее поведение, а он, как всегда, не задавал вопросов, но так долго продолжаться не может. Колтон не станет постоянно игнорировать мои срывы. В конце концов он потребует объяснений, и я не знаю, что тогда буду делать.

Мобильный перестает вибрировать, а после звуковой сигнал оповещает меня о новом голосовом сообщении.

– Куинн? – раздается стук в дверь. – Ты проснулась?

Это папа.

– Ага, – говорю я достаточно громко, чтобы он услышал. – Заходи.

Сажусь на постели. Папа открывает дверь, но остается стоять на пороге. Меня удивляет то, что он одет в спортивный костюм.

– Доброе утро, солнышко. Время для пробежки.

– А где Райан? – спрашиваю я. После вчерашнего эпизода с календарем немного боязно с ней видеться.

– Уехала рисовать, – отвечает папа, и я испытываю мимолетное облегчение. – Ей совсем скоро нужно сдавать портфолио. Кажется, она серьезно за это взялась. Собрала вещи и сказала, что не вернется до вечера. – Он пожимает плечами. – И велела мне побегать сегодня с тобой.

– А как же работа?

– Взял отгул. Удобно, когда ты сам себе босс. – Он хлопает в ладоши. – Ну, нам пора!

Киваю, но не двигаюсь с места. Календарь все еще валяется на полу, а я так и не посчитала, сколько дней прошло. После того как Райан ушла вчера, я без сил упала на кровать и заснула.

– Вижу, ты прямо горишь желанием, – загрустил папа.

Мне становится стыдно.

– Извини, мне… – Я все еще убита после вчерашнего. Внутри пусто и одновременно тяжело. – Мне не очень хочется сегодня бегать.

Папа проходит в комнату и садится на краешек кровати.

– Как насчет пробежки за завтраком? Вот он, наш шанс. Давай! А то почти дома не бываешь. Хочу послушать, что у тебя новенького. За яичницей. С беконом. С мясной подливкой. И бисквитом.

– Тебе нельзя!

– С беконом из индейки. С не очень жирной подливкой. – Он хватает меня за спрятанную под одеялом ногу. – Ну же, удели внимание твоему старику!

Улыбаюсь и сдаюсь. Я и правда немного голодна. И мы очень давно не общались.

Мы приезжаем в ресторанчик «У Люсиль» и садимся за наш любимый столик. Завтракать здесь тоже когда-то было нашей доброй традицией, как и бегать по утрам. Но когда бизнес родителей пошел в гору, мы стали ходить сюда только по праздникам, а затем и вовсе прекратили. Не могу вспомнить, когда мы в последний раз появлялись в этом маленьком провинциальном заведении, но с тех пор в нем ничего не изменилось.

Папа склоняется над своей кружкой, закрывает глаза и вдыхает аромат кофе с таким видом, словно ощущает лучший запах на свете.

– Так что у тебя новенького? – Он смакует свой напиток небольшими глотками. – Ты теперь постоянно на пляже пропадаешь.

Киваю:

– Да, неплохо там время провожу.

– И Райан говорит, что ты снова бегаешь быстрее ветра. И что догнать тебя – задача не из легких. – Он отхлебывает еще немного кофе.

– Да ладно? – улыбаюсь я. Сестра ни за что не скажет мне такое в лицо. – Забавно. Мне-то она говорит, что я еще не в форме.

Папа смеется:

– Значит, так и есть. Значит, ты можешь еще лучше. Сестра тебе врать не будет. – Он замолкает, ставит кружку на стол и открывает меню.

Я размышляю над вчерашними словами Райан. О том, что мне не нужно считать дни или чувствовать себя виноватой, когда общаюсь с Колтоном. Хочется в это верить, но не выходит. К тому же сестра не видит всей картины целиком.

Папа захлопывает меню и кладет поверх него ладонь. Вид у него такой, будто мы приехали не просто позавтракать, а серьезно поговорить. Я напрягаюсь. Надеюсь, Райан не рассказала ему о Колтоне или о прошлой ночи.

– Я тут подумал… – Папа пытается говорить небрежно, но у него не получается. – Может быть, запишешься на курсы в местный колледж? Чтобы попасть в команду легкоатлетов. Тренер с радостью тебя примет. Без вопросов.

– Что? – Чувство облегчения прячется за искренним изумлением. – Ты сам с ним разговаривал?

– Не я. Райан.

– Хм, я что, ее домашнее задание на лето?

– Да нет, – отвечает папа. – Она просто хочет, чтобы ты была счастлива. И кажется, бег – одна из тех вещей, которые тебе сейчас приносят удовольствие. – Он делает небольшую паузу. – Как пляж. И тот, с кем ты там пропадаешь. Это, случайно, не тот самый «не очень-то страшненький» парень?

Опускаю взгляд на меню, ощущаю себя не в своей тарелке.

– Это тебе Райан сказала?

– Мы с мамой и так все видим. И это хорошо, Куинн, это…

– О боже. – Я замечаю знакомое лицо в паре столиков от нас.

– Родная, это правда хорошо…

Жестом прошу его обернуться, потому что не могу ничего сказать.

Папа смотрит в указанном направлении, но не теряет дара речи, в отличие от меня. Вместо этого он откладывает салфетку, поднимается и идет поприветствовать маму Трента. Они обнимаются. Мне не слышен их разговор, зато я вижу, как папа указывает рукой в мою сторону, после чего они идут к нашему столику. Я встаю. Чувствую себя виноватой за то, что давно не заходила к ней в гости.

– Куинн, милая! – Она распахивает объятия. – Я так рада тебя видеть!

– И я вас, – отвечаю я. Это правда, несмотря на мое потрясение.

Она прижимает меня к себе так крепко, что становится немного неловко. Даже когда она отстраняется, то продолжает держать меня за плечи.

– Посмотри на себя! Выглядишь потрясающе!

– Спасибо, – киваю я. – Вы тоже.

И я не вру. Ее вечные синяки под глазами наконец исчезли, блеклые волосы вновь обрели цвет. Сегодня она даже накрасилась. Почти похожа на себя прежнюю – ту женщину, которая подтрунивала над нами с Трентом, когда заставала нас целующимися, и которая с равным энтузиазмом относилась и к его, и к моим спортивным успехам. Почти та самая. Почти.

– Спасибо, – эхом отзывается она. – Я сейчас стараюсь чаще бывать на улице, предлагаю помощь то там, то тут. Чем-то занимаю себя. Думаю, ты понимаешь, – добавляет она с ноткой грусти в голосе.

Папа старается поддерживать непринужденную беседу.

– Куинн тоже много чем занимается, – говорит он. – Снова бегает, учится гребле…

Он делает паузу, дает мне возможность продолжить. Но я молчу. Ведь «занимать себя чем-то» – то же самое, что «двигаться дальше». Бесчувственно сообщать такое маме Трента, пусть даже она сказала это первой.

Она склоняет голову набок, тянет ко мне руку и проводит по щеке.

– Приятно слышать, милая. А что с учебой?

Папа откашливается, и я неожиданно отвечаю сама. Не хочется, чтобы он опять говорил за меня.

– Пока еще думаю, но, возможно, осенью запишусь на курсы в местный колледж. Тогда меня возьмут в легкоатлетическую команду.

Знаю, что папа улыбается.

– Ох, Куинн, это просто замечательно! – Она снова крепко обнимает меня и тихо шепчет на ухо: – Трент был бы так рад за тебя. Так рад!

Я провела четыреста дней без него. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел меня? Не знаю, изменилась ли моя точка зрения на этот счет или просто слова мамы Трента звучат так искренне, но я ей верю. Думаю, он хотел бы, чтобы я «чем-то себя занимала», строила планы… и двигалась дальше.

– Так, – говорит она. – У меня дела, надо бежать, но было очень приятно повидать вас.

Она опять обнимает меня, а затем папу. Поворачивается к выходу и еще раз прощается. Однако теперь ее слова звучат иначе: будто мы больше никогда не встретимся. Это все так печально. Мы всегда будем связаны воспоминаниями о Тренте и общем прошлом, но связь уже стала тоньше и слабей. По всей видимости, это неизбежно.

Папа переводит взгляд на меня, когда она выходит из ресторана.

– Ты как? Это было… неожиданно.

– Я в порядке, – честно отвечаю я.

– Отлично! – Он кладет руку мне на плечо. – Ну что, позавтракаем?

Мы возвращаемся к столику. Я чувствую какую-то легкость. Ее хватает, чтобы немного рассказать о Колтоне: о пункте проката, которым владеет его семья, о пещере и о том, как я боялась туда плыть, об утесе и нашем пикнике. Приятно не скрывать эту часть своей жизни. Я увлекаюсь и не сразу замечаю широкую улыбку на лице папы. Все это время он внимательно слушал мои истории.

– Что? – спрашиваю я и немного смущаюсь.

– Ничего, – трясет он головой. – Судя по рассказам, ты с этим парнем хорошо проводишь время.

– Да, он такой, – улыбаюсь я.

Понимаю, что скучаю по Колтону. Я даже не прослушала его сообщение.

Когда мы возвращаемся домой, я закрываю дверь своей комнаты, беру мобильный и открываю голосовую почту. Жду, когда зазвучит голос Колтона, с хорошо знакомой мне интонацией. Кажется, будто он говорит с улыбкой:

– Доброе утро. Ты наверняка уже встала и бегаешь по холмам с сестрой. Знаю, мы собирались прокатиться к побережью, но я… кхм… забыл, что мне нужно кое-куда съездить на денек. По работе. Так что нашу встречу придется перенести. Но завтра вечером я вернусь, так что приезжай смотреть на салют, если можешь. И если есть желание. – Колтон делает паузу. – Я очень хочу, чтобы ты приехала. – Снова пауза, после которой он издает короткий смешок. – В общем, когда освободишься, позвони мне, пожалуйста. Хорошего дня. Увидимся завтра. Надеюсь.

Ставлю сообщение на повтор, слушаю его голос во второй, в третий раз. И когда думаю о следующей встрече, тоже начинаю надеяться. Надеяться, что наши отношения, какими бы они сейчас ни были, станут чем-то большим, чем просто дружба.

 

Глава 21

ЗА ВСЕ ВРЕМЯ нашего общения я еще не была у Колтона в гостях, но сегодня мы договорились встретиться у его дома. И мне даже не нужно сверяться с адресом, чтобы понять, где именно он живет, – бирюзовый автобус бросается в глаза, как только я заворачиваю за угол. Здание выделяется на фоне белых современных коттеджей.

Иначе и быть не могло.

Оно стоит чуть поодаль и из-за деревянного фасада выглядит более уютным и обжитым, чем остальные строгие постройки. На лужайке около дома Колтона растут яркие тропические цветы, а на втором этаже на бельевых веревках сушатся полотенца и гидрокостюмы.

Я паркуюсь у тротуара на противоположной стороне улицы и чувствую легкое волнение, когда вижу Колтона, который выходит из дома к гаражу и закидывает пару полотенец в автобус. Он уже разворачивается к входной двери, но тут замечает меня. Делаю глубокий вдох, выхожу из машины и начинаю переживать сильнее, потому что мы целый день не виделись. Потому что я никогда не была у него дома. Потому что Райан заставила меня надеть ее платье. К тому же в это время я обычно возвращаюсь домой. Странное дело – видеться с ним вечером.

– Вау, – говорит Колтон, встречая меня на полпути. – Ты выглядишь… вау как.

– Спасибо. Наверное, – отвечаю я и мысленно благодарю Райан.

– Извини. Это был такой комплимент.

Он смущенно отводит взгляд, и я улыбаюсь.

– Ты тоже выглядишь вау как. – Указываю жестом на его привычный наряд, состоящий из серферской футболки и пляжных шортов.

Колтон смеется, но я действительно так думаю. Майка обтягивает его широкие плечи, а темно-зеленый цвет подчеркивает загар и яркие глаза.

– Спасибо, – отвечает он. – Стараюсь.

Мы какое-то время стоим посреди улицы, дышим вечерним воздухом и смотрим друг на друга в сумерках, но потом из-за угла выезжает автомобиль и рушит нашу идиллию.

Колтон кивает в сторону гаража.

– Я загружу байдарку, и можно ехать. – Он бросает на меня взгляд. – Ты же взяла купальник?

– Да, он в машине. Захватить?

– Ага. Можешь даже переодеться у меня, чтобы потом не суетиться на парковке.

Я уже научилась переодеваться под полотенцем, но все же решила не упускать возможности сделать это по-человечески, так что забираю купальник из машины. Когда возвращаюсь к гаражу, Колтон как раз прикрепляет байдарку к крыше автобуса.

– Где мне…

– В ванной. Прямо по коридору, последняя дверь слева.

– Спасибо, – рассеянно отвечаю я, но никуда не ухожу.

Когда Колтон тянется к дальней стороне крыши, футболка приподнимается, и мой взгляд падает на его торс. Кожа здесь гораздо светлее, чем на руках и лице. И я знаю почему: он никогда не снимает гидрокостюм, майку и рашгард. Я только догадываюсь о том, как выглядят его шрамы.

Он ловит мой взгляд, улыбается и оправляет футболку. Прячет от меня то, что пока не готов показать.

– Тебя проводить?

«Да», – думаю я, но вслух отвечаю:

– Нет. Сама справлюсь.

Захожу в дом. Выдыхаю.

Поворачиваю налево и иду по полутемному коридору, который освещен лишь полоской света из дальней комнаты справа. Собираюсь пройти мимо, но вдруг замечаю кое-что внутри и останавливаюсь.

В нерешительности стою у приоткрытой двери, не собираясь давать волю любопытству. Оглядываюсь, желая убедиться, что Колтона сзади нет, и от этого мне становится стыдно. Но когда понимаю, что я здесь одна, интерес берет верх, и я захожу.

У меня перехватывает дыхание. Стены комнаты увешаны длинными полками. На них стоят бутылки разных форм и размеров, и в каждой находится кораблик, который словно плывет по гладкой стеклянной поверхности. Та, что привлекла мое внимание, крупнее всех – она больше похожа на огромную вазу, которая лежит на боку. А внутри нее красуется гордое судно с высокими мачтами и широкими парусами. Кажется, словно их наполняет невидимый ветер. С ним соседствуют кораблики поменьше. Как жаль, что мне неизвестны их названия. Одни бутылки округлые и совершенно прозрачные, другие – квадратные, третьи сделаны из такого толстого стекла, что суда за ним имеют размытые очертания.

Не могу удержаться. Захожу внутрь и беру в руки одну. В ней размещен небольшой кораблик, похожий на пиратский, с темными прохудившимися парусами, которые будто развеваются на ветру. Осторожно кручу бутылку в руках, поднимаю ее над головой и разглядываю дно. Хочется понять, как кораблик оказался внутри.

– Это «Эссекс», – раздается сзади голос Колтона.

Я подпрыгиваю от неожиданности. Открываю рот, чтобы все объяснить, а потом неловко ставлю бутылку на полку и вновь чувствую себя бесконечно виноватой. Но он вновь берет ее.

– Прости, – говорю я. – Я не хотела. Просто шла в ванную, но вдруг увидела кораблики и не смогла удержаться… Это твоя комната?

Колтон смеется, потом возвращает бутылку и окидывает взглядом полки с кораблями.

– Да, – отвечает он.

Я тоже озираюсь. Исследую не только полки, но и письменный стол, на котором почти ничего нет, кроме пары семейных фотографий в рамках и лампы на регулируемой ножке. Рядом стоит кровать, которая аккуратно застелена простым голубым одеялом. На стене над изголовьем стилизованным старомодным шрифтом выведена цитата, которая кажется мне смутно знакомой:

«Кораблю безопасно в гавани, но не для этого строят корабли».

Перевожу взгляд на тумбочку – на ней бутылка воды, стопка книжек и два ряда оранжевых баночек с лекарствами. Быстро отворачиваюсь – он бы не хотел, чтобы я обратила на это внимание. Снова смотрю на полки с корабликами.

– Ты их коллекционируешь?

Колтон прочищает горло, то ли нервно, то ли смущенно.

– Вроде того. Я сам их делаю.

– Сам? – Кажется, в комнате их несколько десятков. – Все до единого? Вот это да!

– Ага. Обычно я об этом никому не рассказываю. – Он улыбается и продолжает скользить взглядом по полкам. – Это же стариковское хобби.

Я едва сдерживаю смех.

– И вовсе не стариковское, – пытаюсь подбодрить Колтона, но звучит неубедительно. Вероятно, потому, что он прав.

Колтон поворачивается ко мне.

– Именно стариковское. Как раз дедушка и научил меня этому ремеслу несколько лет назад. – Он ненадолго замолкает. – Дедушка называл их «бутылками терпения». Старые моряки когда-то делали их из всего, что попадалось под руки, когда долгими месяцами бороздили морские просторы. Хороший способ скоротать время.

Я наблюдаю за тем, как он смотрит на модели кораблей, за легкой улыбкой на его лице. И все его слова вдруг складываются в моем сознании, подобно кусочкам мозаики. «Несколько лет назад», «бутылки терпения»…

– У меня было много свободного времени, – добавляет Колтон. – И дедушка помог мне его заполнить. Однажды он принес набор для моделирования, поставил его на стол передо мной, и мы мастерили кораблик до тех пор, пока не закончили. – Он демонстрирует мне одну из бутылок и снова улыбается. – Ты взяла мою самую первую модель.

– Можно? – спрашиваю я.

Колтон подносит ее поближе ко мне, и я внимательно рассматриваю крошечные паруса.

– А как ты помещаешь их внутрь?

– Это магия, – говорит Колтон.

Я пихаю его плечом, и у меня внутри все трепещет.

– Нет, ну правда. – Я стараюсь говорить серьезным тоном. – Что для этого нужно сделать?

Колтон поворачивается и нежно накрывает мои ладони своими, и вот мы уже вместе держим бутылку. Он смотрит на меня сквозь изгиб стекла, согревает руки теплым прикосновением.

– Сначала строишь кораблик вне бутылки и особым образом складываешь его. Затем помещаешь модель внутрь, надеясь, что все сделал правильно, тянешь за нити и расправляешь мачты и паруса. Если повезет, увидишь настоящее чудо – то, как он поднимается и оживает.

Колтон замолкает и смотрит на судно сквозь толстое стекло, а я не могу оторвать от него глаз. Представляю, как он, бледный и худой, сидит в этой комнате с дедушкой, терпеливо строит крошечные модельки и ждет своего собственного чуда…

– Это несложно, – продолжает Колтон после долгой паузы. – Просто каждый кораблик очень хрупкий.

«Хрупкий». Это слово напоминает о рыжей медсестре, которая рассказала мне о сердце Колтона.

– Они такие красивые, – говорю я. – Ты все еще делаешь их?

Он на мгновение отводит взгляд, затем вновь смотрит на меня и улыбается.

– Уже нет. Это… – Колтон останавливается, словно одергивает себя. – Нет смысла строить крошечные модели, которые никогда не увидят океан, если можешь плавать на настоящем корабле чуть ли не каждый день.

Он выключает свет, и я понимаю, что разговор окончен. По крайней мере, в этой комнате.

– Кстати, об океане, – говорит Колтон. – Надо ехать, иначе пропустим салют.

– Хорошо, – соглашаюсь я, хотя еще не готова идти. – Но мне все же нужно переодеться.

Я не выхожу из комнаты. Вместо этого протягиваю руку и кладу ладонь ему на грудь. Мягко. Осторожно.

«Хрупкий», – думаю я.

Но Колтон совсем не выглядит хрупким. Под всем, что разделяет нас, – его футболкой, шрамом под ней, изгибом его сильной груди – я, кажется, почти ощущаю размеренный, ровный стук его сердца.

А мое вдруг замирает. Я дрожу. На секунду теряю равновесие и делаю шаг ближе к Колтону. Мы стоим в дверном проеме пару долгих мгновений. Он опускает взгляд на мою ладонь, которая лежит на его груди. Мне хочется, чтобы все это длилось вечно, но я убираю руку, а затем ступаю за ним в коридор и оставляю позади кораблики, ощущение близости и слаженный ритм наших сердец.

 

Глава 22

ПОНАЧАЛУ МНЕ КАЖЕТСЯ, что красноватый цвет воды – это игра света. Мы спускаем байдарку, когда последние лучи солнца скрываются за горизонтом, а небо приобретает темно-оранжевый оттенок и постепенно синеет. Здесь безветренно и тепло, а океан так спокоен, что больше напоминает озеро.

– Класс, – шепчу я и помогаю Колтону столкнуть лодку на мелководье. – Сегодня здесь так хорошо.

Колтон устремляет взгляд на горизонт.

– Мог бы вечно этим любоваться.

– И я.

Хочу, чтобы так было всегда. Хочу утопать ступнями в песке, стоя в мягкой прохладной воде… рядом с тобой.

– Готова? – спрашивает Колтон. Он удерживает байдарку, чтобы я села.

Забираюсь внутрь, он следует за мной. Мы опускаем весла в темную воду и легко гребем по небольшим волнам. Я наблюдаю за тем, как лопасти разрезают поверхность воды и оставляют за собой небольшие ржавые разводы.

– Почему вода так выглядит? – спрашиваю я и оборачиваюсь.

– Это красный прилив, – отвечает Колтон.

– Красный прилив? – Я снова смотрю на океан. Мне не нравится, как звучит эта фраза. Особенно после того, как я согласилась грести в темноте от нашей маленькой пещерки до пирса, чтобы полюбоваться салютом. Смотрю на Колтона. – Боюсь спросить, что это.

– В этом нет ничего страшного, – успокаивает он меня. – Просто водоросли внезапно расцветают. Восхитительное зрелище.

– Серьезно? – Не отрываю глаз от океана, который выглядит скорее грязным, чем восхитительным.

– Довольно непредсказуемое явление. Никто не может предугадать его и не знает, почему так происходит, но ночью…

Колтон замолкает. Оглядываюсь и вижу, что его лицо сияет. Мне знакомо это выражение, и я улыбаюсь.

– Что ночью?

Он смотрит на воду, словно думает, отвечать или нет, а затем с усмешкой говорит:

– Подожди, еще узнаешь.

– Теперь я действительно боюсь спрашивать.

Колтон смеется.

– Бояться нечего, обещаю. – Он указывает веслом на размытые очертания вдали. – Давай грести быстрее, а то не успеем до салюта.

Смотрю на пирс, который возвышается над океаном на фоне быстро темнеющего неба.

– Он, кажется, далеко… Ты уверен, что у нас получится выбраться потом? Мы не потеряемся в море? Нас не съедят цветущие водоросли?

– Ну, обещать ничего не могу, – пожимает плечами Колтон, – но сегодня я готов рискнуть.

Он спокойно и уверенно улыбается. Вода – его стихия. А я опять ощущаю эту нашу непреодолимую тягу друг к другу.

– Значит, готов рисковать, да?

Колтон медленно кивает. Он старается выглядеть серьезным:

– Все ради тебя.

– Тогда… – У меня не получается сдержать улыбку. – Тогда и я готова.

– Отлично, – говорит Колтон.

Уверена, что это именно тот ответ, на который он надеялся и рассчитывал. Он не сводит с меня глаз и опять улыбается:

– Ты не пожалеешь.

Пока мы плавно скользим по воде, небо становится цвета индиго и на нем загораются первые звезды. Я нервничаю и от этого поначалу гребу очень сильно и энергично, точно намереваюсь доплыть до края света и вернуться обратно. Но через несколько мгновений расслабляюсь.

Кажется, словно вокруг не осталось ничего, кроме океана, неба и нас. И мы плывем в загадочное невидимое место, где закончится старая жизнь и начнется новая.

Глаза постепенно привыкают к темноте. Но я закрываю их, чтобы прочувствовать воздух, воду и вечер, который вступает в свои права. Все вокруг будто дышит жизнью и бесконечными возможностями, и я ощущаю себя частью всего этого. Меня переполняют чувства. Вспоминаю картинку со своего туалетного столика – сердце, надежно укрытое в бутылке, – потом кораблики Колтона, – и наконец понимаю смысл слов на стене его комнаты: «Кораблю безопасно в гавани, но не для этого строят корабли».

Вот для чего их строят. Вот для чего они предназначены – для этого самого ощущения, ощущения жизни. И возможно… Возможно, человеческие сердца тоже предназначены именно для него.

Чувствую, что Колтон внезапно начинает грести медленнее. Слышу, как он достает весло из воды.

– Мы на месте, – с воодушевлением говорит он. – Видишь, Куинн?

Открываю глаза. Колтон наклоняется как можно ближе ко мне и указывает веслом на море. На мгновение мне кажется, что это обман зрения. Уже совсем стемнело, неподалеку мерцают огни пирса, небо усеяно звездами, а в воде вдруг появляется бледно-голубое сияние. Моргаю, и оно исчезает.

– Ты видела? – спрашивает он.

Но я не успеваю ответить.

Колтон вновь погружает весло, слабое свечение возникает еще раз, но вскоре опять пропадает.

– Что это такое? – смотрю я на море. Так хочется еще раз увидеть это чудо.

– Просто вода, – смеется он, после чего погружает лопасть, быстро водит ей из стороны в сторону, и в воде вновь вспыхивает голубой огонек, на этот раз более яркий.

– Но… – Я не заканчиваю. Вместо этого тоже погружаю весло и с изумлением вижу вокруг него голубое свечение. Радостно смеюсь. Я не понимаю, что происходит. Но чувствую, что Колтон наблюдает за мной.

– Я надеялся, что мы это увидим.

– А что это? – Я все еще вожу веслом по воде и не верю своим глазам.

– Это называется биолюминесценция, – отвечает он. – Светятся те самые водоросли, о которых я тебе рассказывал.

Колтон зачерпывает немного воды, и, когда стекающие с него капли соприкасаются с поверхностью моря, появляется слабое, едва различимое сияние. Вокруг так темно, что я даже не вижу лица Колтона, но по голосу слышно: он улыбается.

– Как они… – Не могу отделаться от ощущения, что просто вижу сон.

– Такой у них защитный механизм, – объясняет Колтон. – Рефлекс. Отвечают свечением на любые прикосновения.

Он описывает веслом широкий полукруг, и в воде опять возникает мягкое голубое сияние, которое теперь кажется мне еще более особенным. Только подумайте: когда эти маленькие растения боятся, они светятся.

– Волшебно…

Я снова осторожно провожу веслом по поверхности моря. У меня начинает кружиться голова – от вечера, воды и сияния. И от Колтона, потому что именно он показал мне это чудо. Подарил его мне.

– Откуда ты столько всего знаешь? – спрашиваю я.

Он смеется:

– Это вопрос с подвохом?

– Нет, ну то есть…

Закусываю губу – жалею, что спросила. На самом деле я бы хотела узнать, зачем Колтон показывает мне все эти красивые места. Когда умер Трент, я закрылась от всего и от всех, потому что поняла, как на самом деле хрупка человеческая жизнь. А Колтон с самой первой встречи помогает мне справиться с этим губительным чувством.

– В общем, не важно, – через пару мгновений продолжаю я. – Не знаю толком, что имею в виду.

Издалека доносится приглушенный гул, отвлекающий внимание Колтона. Это радует.

– Началось, – произносит он и смотрит наверх.

Я поднимаю глаза как раз в тот момент, когда в небе появляется белый всполох, который затем разрывается на сверкающие полосы света. Они полукругом разлетаются над океаном и мерцают, будто гигантская люстра.

Колтон берется за весло:

– Поплыли.

– Да мне даже салют не нужен, когда тут такое. – Я все черчу линии на воде, не могу выкинуть из головы голубое сияние.

– Сегодня же четвертое июля. Всем нужен салют, – возражает Колтон. – Давай-давай.

Он погружает весло в воду, и мы плывем вперед. Я следую его примеру, но на этот раз не закрываю глаза, стараясь сохранить в памяти как можно больше всего, пока мы скользим в сторону пирса по сияющей голубой дороге, которая так хорошо заметна в темноте.

Мы гребем навстречу шуму залпов и ярким всполохам. Через какое-то время я чувствую запах серы, а каждая вспышка начинает отдаваться в груди. Люди на берегу одобрительно вскрикивают всякий раз, когда небо освещают красные, белые и синие огни. Мы подгребаем еще ближе к пирсу, и в их свете я вижу, как мягко волнуется вода вокруг покрытых ракушками подпорок.

Колтон поднимает весло, кладет его на дно байдарки. Я делаю то же самое и поворачиваюсь к нему.

– Ну что, – спрашивает он, – хочешь увидеть фейерверк с самых лучших мест?

– А разве мы еще не там? – не отвожу я глаз от неба.

– Почти. Подожди-ка.

Еще один залп эхом отзывается в груди, и меня вдруг пробирает дрожь от холода. Байдарка покачивается, пока Колтон бросает в воду какой-то тяжелый предмет и он с громким всплеском идет ко дну.

– Это якорь, – объясняет Колтон. – Чтобы нас не отнесло дальше.

Я киваю, а он наклоняется к моему сиденью и отстегивает от него накладку. Мне ничего не видно, но, похоже, он знает, что делает.

– Положи себе в ноги – будет подушкой. Я послежу за равновесием.

Привстаю, чтобы вытащить накладку, и следую совету Колтона. Затем он протягивает мне три сложенных полотенца.

– Держи. Постели их на дно. Тогда сможешь лечь на спину и закинуть ноги вот сюда. – Он хлопает по плоской перегородке между нашими сиденьями.

– А ты?

– А я сейчас сделаю то же самое.

– Хорошо.

Какое-то время мы суетимся, пытаемся разместиться так, чтобы не мешать друг другу. Я аккуратно расстилаю полотенца, а после ложусь на спину. Колтон располагает свою накладку на дне, опускается на нее и вытягивает ноги рядом с моими. Пока мы устраиваемся, байдарка мягко качается на волнах. От ощущения близости мне становится жарко, несмотря на холодный вечерний воздух.

– Вот теперь у нас лучшие места, – произносит он.

Над головами взрывается красный фейерверк, и в его свете лицо Колтона выглядит таким же разрумянившимся, как наверняка и мое.

С трудом отвожу от него взгляд и смотрю наверх. В небе появляется еще одна вспышка – белый лучик. После небольшой заминки я уже начинаю думать, что заряд не взорвется, но тут он раскрывается ослепительными голубыми полосками, которые медленно и плавно опадают вниз, пока не растворяются воздухе.

Мы лежим и любуемся салютом, и я чувствую отдающиеся в груди залпы, тепло ног Колтона. Меня тянет к нему все сильнее с каждой секундой. Раньше я не могла и помыслить о подобном. Теперь же я не хочу бороться с этим. Не хочу и не могу.

Лодка плавно покачивается, пока я сажусь. Меня не удивляет, что Колтон тоже поднимается. Ведь я знаю: и он это ощущает. Мы безмолвно глядим друг на друга. А вокруг то и дело мелькают вспышки. Так много света. Он почти разогнал тьму вокруг. И тьму внутри меня.

Колтон протягивает руку, гладит меня по волосам, а потом проводит большим пальцем по маленькому шраму на нижней губе. Напоминание о нашей первой встрече, когда столкнулись два отдельных мира… Я дрожу. Тянусь к теплу, прерывисто дышу и кладу ладонь ему на грудь.

– Куинн, я… – шепчет он и не договаривает фразу, потому что пространство между нами исчезает.

Внутри меня взрывается тысяча фейерверков. Я чувствую это и в нем – на его губах, прильнувших к моим, в пальцах, зарывшихся в мои волосы, и в том, как он подается еще ближе.

Все остальное отступает. И в то мгновение, когда мы целуемся, мы и сами становимся вспышкой света.

 

Глава 23

КОГДА МЫ ПЛЫВЕМ обратно к пляжу, я вижу перед собой только ту черту, которую переступила, и она ослепляет меня. Я все еще чувствую тепло губ Колтона, сильное и одновременно трепетное желание, с которым он прикасался ко мне. Слышу, как он шепчет мое имя. Вижу, даже с закрытыми глазами, его лицо прямо перед поцелуем: открытое, полное доверия. Он не подозревает о правде, которую я скрываю так долго, что она уже превратилась в откровенную ложь.

Мы движемся в тишине. Она скорее давит, чем расслабляет, и мне интересно, ощущает ли это Колтон. Когда мы приближаемся к берегу, я почти уверена, что ощущает. Он ничего не говорит, но быстро улыбается мне, когда мы поднимаем байдарку и несем ее, влажную и прохладную, в сторону автобуса. После того как она оказывается на крыше, он достает из рюкзака сухое полотенце.

– Держи, – говорит Колтон. – Я… Не буду мешать. Можешь переодеваться.

– Спасибо, – отвечаю я, и он исчезает за машиной.

Я остаюсь в одиночестве. Становится гораздо холоднее, чем было на воде. Не спасает даже полотенце. Я вся дрожу, пока скидываю купальник и натягиваю платье. Через окно смотрю на силуэт Колтона. Он снимает рашгард и тянется к сиденью за футболкой. Опускаю глаза, стараясь сконцентрироваться на пуговицах платья, но дверь открывается, и я мельком вижу Колтона в свете плафона: волосы растрепаны ветром, а щеки раскраснелись от вечерней прохлады. Когда Колтон поцеловал меня, его губы на вкус были солеными и прохладными. В груди появляется легкий трепет, который наполняет меня теплом. Через мгновение дверь закрывается, и в автобусе снова становится темно. Делаю глубокий вдох, долго и медленно выдыхаю. У меня нет выбора. Я должна обо всем рассказать. Именно сейчас, когда испытываю такие нежные чувства.

Неторопливо одеваюсь, аккуратно складываю купальник и заворачиваю его в полотенце. Делаю еще один глубокий вдох, закрываю глаза и еще раз вспоминаю наш поцелуй, а затем тянусь к ручке дверцы. Когда я захожу внутрь, Колтон бросает на меня взгляд, затем заводит машину и включает печку.

– Прости, нужно было заранее прогреть салон. Замерзла?

Я киваю и подношу ладони ко рту, будто причина моей дрожи – холод, а вовсе не то, что я собираюсь сказать. Потом закрываю за собой дверь и сглатываю.

Возьми и скажи. Давай.

– Колтон, мне нужно…

– Хочешь в спа?

Мы говорим одновременно, и наши слова перекрывают друг друга.

Он смеется:

– Ты первая.

– Я… – После недолгих колебаний все мое едва появившееся мужество куда-то улетучивается. Я вижу, что он вот-вот улыбнется. – Куда?

– В спа, – отвечает Колтон, и его глаза блестят в свете огоньков приборной панели. – В «Сандкасл-Инн» на крыше отличное спа. И у меня есть код, так что можем наведаться ненадолго. Согреемся. – В его голосе столько надежды.

На секунду я представляю, как хорошо, наверное, сидеть с ним в спа на крыше, наблюдать за клубами пара, поднимающимися над теплой водой, и…

– Не могу, – быстро отвечаю я. – Мне нужно домой.

Тянусь за ремнем безопасности и защелкиваю его так, будто сказала свое последнее слово.

– Не понимаю, – без улыбки произносит Колтон.

Он изучает меня внимательно, пытается понять, почему я секунду назад была так близко, а теперь отдалилась, исчезла в темноте. Опускаю глаза и ничего не говорю. Не могу ничего сказать.

У Колтона пищит будильник, и он выключает звук на телефоне, даже не посмотрев на него.

Бросаю взгляд на мобильный. Ему не стоит игнорировать сигнал. Все-таки это напоминание о приеме таблеток.

Колтон прочищает горло, выпрямляет спину.

– Там, на воде… Это было…

Смотрю на него, всей душой желая, чтобы он закончил предложение. Хочу узнать, о чем он думает. Но Колтон опускает глаза и начинает нервно барабанить пальцами по рулю и несколько секунд просто смотрит на них.

– Прости, – говорит он. – Мне казалось, ты тоже почувствовала… – Он трясет головой, дергает рычаг коробки передач. – Ладно, не важно. Я довезу тебя до машины.

Колтон поворачивает руль, и мы медленно выезжаем вперед, на дорогу, которая ведет к его дому – и уводит от правды. От Трента, его сердца и того, что я чувствовала в байдарке.

– Остановись, – мягко произношу я.

Колтон нажимает на педаль тормоза, глядит на меня, и я вижу в его глазах неподдельную надежду.

– Я тоже это почувствовала.

На его лице написано облегчение, и я пытаюсь быть такой же смелой и честной, как и он секунду назад.

– На воде… – Я делаю паузу, набираясь храбрости, чтобы продолжить. – Мне давно не было так хорошо, как сегодня. С тех пор как…

Как же близко я подобралась к правде! Она прямо-таки выплывает на поверхность.

– С тех пор как я потеряла очень близкого человека, – продолжаю я. – Человека, которого любила.

На мгновение чувствую облегчение оттого, что выдала хоть какую-то часть правды, но это быстро проходит.

– Я знаю, – говорит Колтон и опускает глаза на руль.

Кажется, будто все во мне обрывается – пульс, дыхание, мысли.

– Знаешь?

Его лицо не меняет выражения. Ни боли, ни гнева, ничего. Он только сочувствует мне.

– Догадался, – тихо отвечает Колтон. – Ты ведешь себя очень сдержанно. Так бывает, когда люди теряют кого-то. – Он ненадолго замолкает. – Или когда думают, что потеряют. У меня пару лет назад была девушка, которая тоже стала вести себя так, когда… – Колтон откашливается. – Она стала очень сдержанной. Как ты.

Мое сердце вновь начинает учащенно биться. Меня преследует чувство вины, тревоги и одновременно облегчения. Он не знает, что я говорю о Тренте, но понимает куда больше, чем я думала.

– Мне очень жаль, – произношу я. – Нужно было сказать раньше, но я…

Я сдерживалась не только потому, что ощущала себя виноватой перед Трентом. Я боялась того, что случится, если ты узнаешь правду. Боялась тебя потерять.

К горлу подступает комок, а к глазам – слезы, которые готовы политься, когда я скажу следующую фразу.

– Не надо жалеть. – Колтон наклоняется ближе и с нежностью целует меня в лоб.

Я закрываю глаза и наслаждаюсь этим ощущением. Вот бы все на самом деле было так просто. Он касается губами виска, спускается к шее, а потом замирает, когда его лицо оказывается совсем рядом с моим.

– Ты сама мне это сказала, – шепчет Колтон. – Не стоит жалеть о том, над чем у тебя нет власти.

Наши губы соприкасаются, и я чувствую, что больше не хочу сдерживаться. Я тону в его ласке. Я готова целовать его снова и снова, но он слегка отстраняется и добавляет:

– Пожалуйста, не жалей ни о чем. Особенно об этом.

 

Глава 24

Я ЕДУ ДОМОЙ В ТИШИНЕ. В темной, тяжелой тишине, которая лишь изредка нарушается светом фар. В голове мелькают события прошедшего вечера: закат, сияние в воде, салют, тот поцелуй. И воспоминания о другом вечере и другом поцелуе.

Однажды ночью мы с Трентом плавали в нашем бассейне. Было поздно, и мои домашние уже спали. Я погрузилась под воду, и волосы окутали меня, словно облако. Тогда я надеялась, что мой силуэт кажется Тренту таким же красивым. А когда я вынырнула, Трент был прямо передо мной. Он едва касался пальцами моей талии, и на мгновение мы просто замерли на поверхности. Оставалось только догадываться о том, что сейчас произойдет.

Наш первый поцелуй был мягким и сладким, имел вкус любимой арбузной жвачки Трента и летней ночи. Я думаю об этом и чувствую ноющую боль в груди, неуловимую тоску по прошлому.

Однако прикосновения Трента лишь тень из глубин сознания, а вечер с Колтоном – яркое и живое воспоминание. Поцелуй Трента был осторожным, робким, вопросительным. А с Колтоном я будто заранее знала ответ. Знала, что ответ – это мы.

Но между нами столько всего недосказанного. Боль потери и чувство вины, секреты и ложь – Колтон о многом не знает, и мне ужасно стыдно, потому что я знаю больше, чем он. До вчерашнего дня мне казалось, будто я контролирую ситуацию. Так и было, пока я не ощутила давно забытое чувство, которое и не думала испытать снова.

Когда я останавливаюсь у нашего дома, внутри уже темно, и я какое-то время просто сижу в машине и смотрю на невозможно красивое звездное небо – такие прекрасные и хрупкие звезды просто не могут быть реальными. А потом в комнате Райан загорается свет, и я начинаю надеяться, что она убедит меня в обратном.

Я врываюсь к ней без стука. Сестра вздрагивает от неожиданности.

– Привет, как твой… – Она видит мое лицо и перестает улыбаться. – Что случилось?

Я не выдерживаю. Делаю пару неуверенных шагов, а потом бросаюсь к ногам сестры и начинаю плакать.

– Эй, ну ты чего? – Она обнимает меня. – Как ты? Что такое?

Крепко зажмуриваюсь и прижимаю голову к коленям, пока сестра гладит меня по трясущимся плечам.

– Куинн. – Она чуть отстраняется, чтобы взглянуть мне в глаза. – Что с тобой случилось?

Снова вспоминаю наш поцелуй.

– Я… Он…

Слышу его слова: «Пожалуйста, не жалей ни о чем. Особенно об этом». Закусываю нижнюю губу, прячу в ладонях мокрое от слез лицо.

– Что «он»? – все больше беспокоится Райан.

Мотаю головой.

– Мы целовались, в лодке, это было… Я… – Фразу прерывает очередной всхлип.

Опять чувствую мягкость в ее голосе:

– Мы уже говорили об этом. Тебе можно снова быть…

– Нет, – поднимаю я голову.

– Можно, Куинн. Ты должна мне поверить. Вы с Трентом…

– Да не в этом дело!

Резкость моего ответа удивляет нас обеих. Какое-то время Райан молча смотрит на мои опухшие глаза и дрожащий подбородок.

– Ну тогда в чем же? – медленно спрашивает она, будто боится узнать ответ.

Проглатываю подступивший к горлу ком и пытаюсь справиться со страхом. Что она подумает?

– Я сделала нечто ужасное, – шепчу я. Прячу глаза, а пальцы крепко сжимаются на коленях. – То, что не должна была делать, и теперь…

Зажимаю рот ладонью, словно стараюсь сдержать не только рыдания, но и слова.

Чувствую, что Райан смотрит на меня, но не встречаюсь с ней взглядом.

– Что ты сделала? Просто скажи. Что бы там ни было.

Еще мгновение я сомневаюсь, а затем так и поступаю.

Я рассказываю обо всем, начиная с письма. О том, как целыми неделями ждала ответа. Как потом искала реципиента в сети. О блоге Шелби. О том, что я не собиралась знакомиться с Колтоном, но, когда это произошло, захотела узнать его поближе. И что теперь, когда мы так тесно общаемся, мне совсем не хочется причинять ему боль. А затем я говорю о нашем поцелуе. О том, как мне было хорошо рядом с ним. О его словах насчет сдержанности и сожалений. И лишь в самом конце моего рассказа я набираюсь смелости и смотрю сестре в глаза.

Райан очень долго молчит. Я сижу на краешке кровати, стискивая в руке салфетки, и жду, что она вот-вот скажет: «Все будет хорошо! Он тебя поймет!» Скажет, что не все так плохо. Но она ничего не говорит, только делает глубокий вдох и смотрит на меня с таким видом, словно заранее извиняется.

– Ты должна все ему рассказать.

– Я понимаю, – отвечаю я, и это признание заставляет меня плакать еще сильнее.

Но сестра продолжает:

– Не только потому, что он заслуживает знать правду. Только если ты признаешься, у вас сможет получиться что-то серьезное. Если тебе, конечно, это нужно. – Она заглядывает мне в глаза. – Только сначала пойми, нужны ли тебе новые отношения. Ты уже на пути к этому, но…

Райан делает паузу, сжимает губы, а затем произносит то, что я и так уже знаю, хотя и не хочу себе в этом признаваться:

– Если собираешься открыться Колтону, сперва тебе придется отпустить Трента. Пусть он останется частью твоей жизни. Твоей первой любовью, твоими приятными воспоминаниями, твоим прошлым. Но отпусти его, – тихо произносит она. – Только тогда ты сможешь жить сегодняшним днем.

 

Глава 25

Я ЗАВЯЗЫВАЮ ШНУРКИ И ВЫПРЯМЛЯЮСЬ. Смотрю на свое отражение. Вдыхаю. И только после этого позволяю себе взглянуть на наши с Трентом совместные фотографии. Изучаю все снимки, которые прикреплены к зеркалу, затем опускаю глаза на блеклый, засушенный подсолнух. Делаю еще один глубокий вдох и с нежностью беру цветок в руки.

Замечаю картинку, которую недавно вырезала из журнала, – с сердцем в бутылке – и вспоминаю слова Колтона о его корабликах. Он сказал, что нет смысла строить корабли, которые никогда не увидят океана. Это правда.

Как можно тише пробираюсь к входной двери, потому что мне нужно сделать задуманное в одиночестве. Ноги несут меня по крыльцу к пыльному асфальту. Дышу полной грудью. Сердце бьется с новой силой.

Начинаю бежать и ощущаю каждый шаг, пока ступни одна за другой касаются земли. Затем останавливаюсь. Дышу. А после этого сворачиваю на дорогу, которую так долго избегала. На ту самую дорогу, где у нас с Трентом все когда-то началось. И где все закончилось.

Я так давно здесь не бегала, что первое время дорога кажется мне почти незнакомой. Деревья будто стали выше, а виноградная лоза – толще. Но я все же узнаю каждый холм, каждую тропинку и забор, вдоль которого росли подсолнухи. Они растут и сейчас, сверкая в летних лучах солнца и слегка покачиваясь на ветру. Я останавливаюсь и, кажется, слышу голос Трента: «Эй! Постой!»

Зажмуриваюсь и вспоминаю, как он стоял рядом, улыбался и сжимал цветок в руке. Но затем эта картина сменяется другой. Теперь передо мной сломанный забор, вспыхивающие огни скорой, кровь и лепестки на асфальте.

Открываю глаза, возвращаюсь в реальность. Не свожу глаз с золотистого поля и поднимаю ладонь, в которой держу цветок. Смотрю, как изгибаются длинные стебли живых подсолнухов, пока отрываю блеклые лепестки от своего и отпускаю их парить по ветру.

Отпускаю то, с чего все началось. И то, чем все закончилось.

Лепестки кружат и танцуют в воздухе, а затем один за другим исчезают. Улетают туда, где останутся навсегда…

 

Глава 26

КОГДА Я ПОДЪЕЗЖАЮ К ПУНКТУ проката, то чувствую, как мой желудок от страха завязывается в тугой узел. Я заставляю себя выйти из машины. Дверь в магазин распахнута и прижата баллоном для подводного плавания, на стекле виднеется табличка «Открыто». Когда я просовываю голову в дверной проем, то не вижу никого за стойкой. Остаюсь у входа и повторяю про себя слова сестры: «Ты должна все ему рассказать. Не только потому, что он заслуживает знать правду».

Я и раньше хотела это сделать, просто боялась его потерять и потому молчала. Но сейчас я понимаю, что больше этого боялась причинить ему боль. Стоит мне представить его лицо, когда он все это услышит, и решимость покидает меня. Изо всех сил борюсь с собой. Через какое-то время делаю глубокий вдох, переступаю порог и прохожу в глубь магазина, где в лучах полуденного солнца сияют чистотой стойки со снаряжением. Вентилятор плавно поворачивается в мою сторону, и я чувствую уже знакомый запах пластика и неопрена. Озираюсь по сторонам, ожидая, что из подсобки вот-вот выйдет улыбающийся Колтон с еще одним кислородным баллоном или парой спасательных жилетов, но он не выходит. Тут вообще никого нет.

Делаю несколько нетерпеливых шажков в сторону подсобки и вдруг слышу голос, который звучит чуть громче гудения вентилятора:

– Когда ты уже прекратишь? – С трудом узнаю Колтона. Он никогда еще не говорил так резко. – Да, я совершил ошибку. И хватит об этом.

Замираю на месте.

– Не надо на меня злиться, Колтон. – Это говорит Шелби. Она тоже раздражена. – Я просто хочу, чтобы ты понял: тебе нельзя совершать таких ошибок. Если будешь пропускать часы приема препаратов, может произойти отторжение. Ты разве не понимаешь? Ты можешь умереть.

Я не шевелюсь. Не смею даже дышать.

Шелби продолжает:

– Не допускай этого. Даже если ты устал, или паршиво себя чувствуешь из-за лекарств, или… отвлекаешься… – Она вздыхает.

Узел в животе затягивается еще туже.

– Отвлекаюсь? – Колтон возмущен до предела. – На что? На девушку? На жизнь? Уже год прошел. Я все еще должен трястись над часами, принимать таблеточки и думать о том, что взял у кого-то время взаймы?

Слышу злость в голосе Шелби:

– Ты понимаешь, что ведешь себя эгоистично и неблагодарно?

Нет, нет, нет.

От этих слов даже у меня перехватило дыхание. Даже не представляю, как на них отреагирует Колтон. Повисшая тишина длится мучительно долго, и я, как могу, сдерживаюсь, чтобы не зайти к ним и не влезть в этот разговор.

– Мда, – наконец произносит он. Слишком спокойно и холодно. – Вот ты как, значит. – Он откашливается. Смеется, но совсем не весело. Со злобой. – Знаешь, с меня хватит.

Слышу шаги. Быстрое шарканье шлепанец, которое становится все ближе. Мне не хочется быть обнаруженной. Я начинаю паниковать и оглядываюсь, пытаясь понять, где же спрятаться. Не только от Колтона, но и от всего, что собираюсь ему рассказать.

– Серьезно? Хватит с тебя? – произносит Шелби, и шаги затихают. – А что насчет того письма? Оно тоже пришло год назад.

Ее голос звучит спокойно, но это напускное. Она знает, что выиграет это сражение, потому запускает последнюю стрелу с холодной уверенностью и даже не представляет, куда эта стрела сейчас попадет.

Паника уступает новому тяжелому чувству. Ноги становятся ватными, голова идет кругом, и я ощущаю каждый удар своего сердца.

Сползаю вниз по стене. То письмо.

– Прости, – добавляет Шелби. По тону слышно, что она уже жалеет о сказанном, но все же не останавливается: – Я понимаю, это тяжело. И знаю, что ты свяжешься с его родителями, когда будешь готов. Но тебе стоило ответить хотя бы на письмо, адресованное лично тебе. Бедная девочка потеряла любимого и попыталась с тобой связаться – на такое просто нельзя не ответить. Представляешь, каково ей?

Бедная девочка.

Кажется, будто из помещения выкачали весь воздух. Я сижу в уголке, крепко зажмурившись, пока по щекам катятся слезы.

Бедная девочка, которая попыталась с тобой связаться. Которая нашла тебя, но так и не получила ответа. Которая лгала тебе с первого дня вашего знакомства.

Молчание длится целую вечность, а напряжение становится таким невыносимым, что я ожидаю взрыва.

Шелби продолжает, хотя я мысленно умоляю ее прекратить:

– Может быть, тебе станет легче, если ты ответишь. Может быть, ты поймешь, что это дар, а не тяжкое бремя.

Я понимаю, что Колтон и правда сейчас взорвется.

– Думаешь, мне нужны напоминания? – В его голосе слышится боль. – Думаешь, недостаточно расписания приема лекарств, кардиотерапии или биопсии? А шрама на груди? Нет, недостаточно?

– Колтон, я…

– Каждый мой день полон таких напоминаний. О том, что я счастливчик. Что должен быть благодарен за саму подаренную возможность быть здесь. – Он прочищает горло. – Что единственная причина, по которой я еще жив, – это смерть того парня. Чьего-то сына, брата, друга и любимого человека.

Отстраненность, с которой он говорит о Тренте, совсем добивает меня, хотя я и так уже сижу на полу и опираюсь о стену, чтобы не упасть. Я тоже начинаю злиться – и на него, и на саму себя. Несмотря на кучу нарушенных правил, одно я все-таки соблюла – не указала имя Трента в своем письме. Но прямо сейчас, в эту секунду, я безумно жалею об этом. Лучше бы я рассказала о нем во всех подробностях, чтобы Колтон знал, каким был «тот парень». Может быть, тогда он бы мне ответил.

Руки дрожат. Теперь я хочу открыться Колтону, задать Колтону вопросы, на которые я когда-то давно так желала получить ответы.

В воздухе висит напряжение, а потом Колтон добавляет:

– Представляешь, каково мне, Шелби? Что я должен был ей написать? Выразить соболезнования по поводу смерти ее парня? Пообещать бережно обращаться с его сердцем? Сказать, что я никогда не забуду о том, что жив только благодаря ему?

Речь Колтона прерывается.

– Ты разве не понимаешь? Я хочу обо всем забыть. Вот что мне нужно. Что в этом ужасного? Разве хотеть жить нормально – плохое желание?

– Колтон, я не об этом… – Слышу шаги: Шелби подходит ближе к брату.

– Оставь эту тему, – говорит он. – И меня оставь в покое. – Колтон замолкает, и в тишине я слышу только стук своего сердца. – Не нужны мне больше никакие напоминания.

Поднимаюсь на ноги. Ступаю поспешно, отчаянно, тихо. Нужно поскорее уехать.

В самых дверях чувствую, как на плечо ложится теплая знакомая рука.

– Куинн? – окликает меня Колтон. – Что ты тут…

Из его голоса не исчезло раздражение, но он пытается его скрыть, потому что обращается ко мне.

Закусываю щеку. Знаю, что нужно повернуться и посмотреть ему в глаза, но не делаю этого. Не могу.

– Привет, – ласково говорит он и разворачивает меня к себе.

Мы оказываемся лицом к лицу, и я вижу бурю в его ярких зеленых глазах под изгибом хмурых бровей. Бросаю взгляд в сторону подсобки. Надеюсь, что Шелби не выйдет оттуда и не заметит меня.

– Прости, надо было позвонить, я…

Колтон тоже смотрит туда, где осталась его сестра и те вещи, о которых он желает забыть. Мне стыдно, потому что он даже не подозревает, что одно напоминание стоит прямо перед ним.

– Да нет, я рад тебя видеть. Просто…

Ладонь Колтона все еще лежит на моем плече, и я стараюсь не замечать того, что пылаю от его прикосновения. Пытаюсь не встречаться с ним взглядом.

– Слушай, – произносит он, – давай уедем.

– Куда? – невольно спрашиваю я и все-таки поднимаю на него глаза.

– Куда угодно. Неважно. Прошу, просто… уедем, и все.

Мольба в его голосе омывает меня, словно волна. Мне хочется обвить его руками и в то же время убежать далеко-далеко. Но я не делаю ни того ни другого.

Я никогда раньше не видела Колтона таким потерянным. Смотрю на него и чувствую, как сильно я нужна ему сейчас. И как сильно он нужен мне.

Пытаюсь понять, догадался ли он, что девочка, написавшая ему то самое письмо, – я, но ничего в его лице этого не выдает.

Не произношу ни слова, киваю, и он берет меня за руку. Мы уходим. Не важно куда, лишь бы не оставаться здесь.

 

Глава 27

МЫ ЕДЕМ. ОКНА ОТКРЫТЫ, нас обдувает ветер, который нарушает повисшую тишину и заполняет пространство прохладным соленым воздухом. Чувствую, что Колтон постепенно избавляется от напряжения. Не знаю, куда мы направляемся, но это не важно. Просто едем и стараемся заглушить шум мыслей воем ветра. Когда мы покидаем город и оказываемся на двухполосном прибрежном шоссе, плечи Колтона расслабляются, и он спокойнее берется за руль.

– Ты когда-нибудь бывала в Биг-Суре? – спрашивает он. Тон чуть мрачнее обычного. По вопросу становится понятно, что он явно не хочет рассказывать о ссоре с Шелби, но я не могу так просто это оставить.

– Колтон… – осторожно начинаю я.

Он искоса поглядывает на меня.

– Мое самое любимое место там – бухта Маквей. Жаль, я давно туда не заезжал. Более чистой и голубой воды в жизни не видел. Иногда удается разглядеть дно на глубине шести метров. А еще там есть водопад. Он льется с утеса прямо на песок. Мне очень хочется показать тебе эту бухту. – В его голосе вновь появляется знакомая радость, и он становится похож на Колтона, которого я знаю. Или на того Колтона, которого мне позволено видеть. – Мы могли бы накупить еды и перекусить на водопаде, вытащить байдарку, отлично провести день…

– Колтон, – говорю я чуть тверже.

Надеюсь, он поймет, что мы не можем взять и забыть эпизод в магазине. И что двигаться дальше не получится, если мы так и будем молчать, храня друг от друга секреты.

Он вздыхает. На мгновение выглядывает в окно, затем снова переводит глаза на дорогу.

– Я просто хотел развеяться.

Колтон устраивается в кресле поудобнее, постукивает пальцами по рулю.

– О той сцене с Шелби…

– Все нормально, – быстро произношу я. Вижу, что ему неловко, и от этого мое желание поддерживать тему испаряется. – Не нужно ничего объяснять. Моя сестра тоже иногда так себя ведет, когда переживает. К тому же это только между вами, и… – Опять я хожу вокруг да около.

– Так ты весь разговор слышала… – отзывается Колтон.

Смотрю в окно на холмы, которые покрывает высокая золотистая трава, а в голове все повторяются реплики из их разговора с Шелби. И тогда я говорю ему правду:

– Да. Но это совсем не мое дело, я…

– Ничего, – говорит Колтон. – Не такой уж это и секрет. – Он бросает на меня взгляд. – Честно.

Слово «секрет» больно отзывается в груди. Знаю: он смотрит на меня, но я отвожу глаза. Опускаю стекло еще ниже, будто надеюсь, что потоки ветра унесут все наши секреты прочь.

– В общем, – Колтон опять ерзает в кресле, – тут особо нечего рассказывать. – Он снова переводит взгляд на дорогу. – Несколько лет назад я тяжело заболел. В сердце попала вирусная инфекция и так сильно его попортила, что мне понадобилось новое. Меня внесли в списки на трансплантацию, я довольно долго ждал, много времени провел в больнице, но в прошлом году мне все же сделали операцию.

Прерывисто вздыхаю. Мне и так все известно, но теперь, когда он сам об этом говорит, мне снова становится плохо.

Колтон замолкает, и тогда я думаю о том, о чем он умолчал: о письме, о том, какой была его жизнь в то время, и о том, какой она стала сейчас. Молча жду и мысленно готовлюсь услышать продолжение, но Колтон молчит. Просто смотрит на извилистую трассу и едва заметно кивает, давая понять, что разговор окончен и добавить ему больше нечего.

В ответ пожимаю плечами, словно впервые слышу эту историю, но мне стоит большого труда сохранять спокойствие.

Колтон не хочет, чтобы я стучалась в эту дверь. Возможно, пытается меня уберечь, но уже слишком поздно. Я слишком много знаю.

Знаю, что скрывалось за теми фотографиями, на которых Колтон улыбался, за постами Шелби, где она писала, что он сохраняет бодрость духа: боль, страдания и чувство вины. Слабость. Долгие месяцы в больнице, потеря веса, отеки, бесконечные процедуры. Различные аппараты, трубки и лекарства. Робкие надежды и страшные разочарования. Сбор денег и дежурство родственников в больничной палате. Большие страхи и маленькие победы.

За пределами больниц, вне стен его дома кипела жизнь. Семья и друзья дышали морским воздухом, впитывали кожей воду и солнечный свет. А в комнате Колтона все копились корабли, которым не суждено было увидеть океан. Но он всякий раз улыбался в камеру. Он обменял смерть не только на жизнь на медикаментах. Он обменял ее на вечное чувство вины.

Я не могу сделать ему еще больнее. Поворачиваюсь к окну, чтобы не показывать теплые слезы, которые подступают к глазам.

– Все в порядке, – произносит Колтон. – Со мной уже все хорошо. – Он улыбается и подносит кулак к груди, чтобы разрядить обстановку. – Видишь, какой я сильный? Вообще, конечно, рано или поздно надо было тебе рассказать. Просто мне, наверное, нравилось, что ты об этом не знаешь.

– Почему? – еле слышным шепотом спрашиваю я.

Колтон склоняет голову набок, размышляет над ответом, затем открывает рот, чтобы произнести какие-то слова, но передумывает. Я смотрю прямо перед собой, пока мы мчимся по еще одному изгибу шоссе. Поднимаемся вверх по горе, и я радуюсь, что с пассажирского сиденья мне не видно обрыва.

Зато я могу любоваться небом и огромным океаном, который сверкает в солнечном свете. Хочется, чтобы мы оказались в байдарке на аквамариновой воде. В безопасном месте, где ничто, кроме нас, не имеет значения.

Колтон снова пожимает плечами.

– Потому что когда я с тобой, я не думаю об этом, и… – Он останавливается. Улыбается, но такую улыбку я вижу впервые. В ней отражается ранимость, как и в его глазах. – Это было довольно темное время для меня, и ты… – Он бросает на меня серьезный взгляд. – Ты стала моим лучом света.

Я не выдерживаю. По щекам начинают бежать слезы, и я беру его за руку и крепко сжимаю ее. Стараюсь не плакать, пока думаю о нашем знакомстве. О том, как впервые заметила его из окна кафе, как он стоял на пороге моего дома с подсолнухом в руке, как мы заплыли в ту пещеру, в которую проникали солнечные лучи, и как гребли по сияющему океану навстречу небу, а оно взрывалось сотней фейерверков. Не могу рисковать всем этим. Не хочу терять его.

Колтон смотрит на меня, ожидая услышать похожие слова в ответ, но дорога резко уходит в сторону, и он отводит глаза, сбрасывая скорость. На повороте меня резко бросает в его сторону.

Прильнув в плечу Колтона, я краем глаза вижу вдали утес и скалы, о которые разбиваются волны. На секунду мне кажется, будто я сижу на краю обрыва и решаю, прыгать вниз или нет, но потом осознаю, что уже прыгнула. Это произошло так быстро, что я ничего не успела даже понять. Я не смогу вернуться назад. И держаться мне не за что. Кроме него.

 

Глава 28

МЫ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ едем по извилистой дороге, вдоль которой с одной стороны тянется овраг, а с другой раскидывается пышно-зеленый склон с оврагами и маленькими водопадами. Наконец шоссе уходит дальше от океана, и мы проезжаем мимо указателя «Палаточный лагерь», но Колтон берет левей – к парковке на прибрежной стороне. В будке у шлагбаума никого нет, как и на самой парковке, так что место можно выбрать любое. Колтон останавливается у ограды, под кипарисом, который широко раскинул свои пышные зеленые ветви, словно огромный бонсай.

Вокруг тишина. Колтон смотрит на меня:

– Не верится, что ты здесь со мной.

Он тянется к пассажирскому сиденью, целует меня, и я ощущаю на губах его улыбку.

– Это мое любимое место. Самое-самое. Пойдем.

Мы выходим из автобуса и задерживаемся у открытых дверей, чтобы потянуться в лучах полуденного солнца. Воздух здесь другой, более прохладный и насыщенный. Запах соленой воды смешивается с ароматом деревьев и диких цветов, которые растут у подножия горы. Отсюда не видно и не слышно океана, но я его чувствую – как и то, что с каждым новым вдохом Колтон все больше расслабляется.

– Пойдем к воде, – предлагает он.

Прежде чем я успеваю ответить, Колтон берет меня за руку и ведет к короткой деревянной лесенке, которая поднимается над оградой. На другой стороне мы ступаем на тропинку. Она извивается в высокой зеленой траве и исчезает на краю обрыва. Мы идем все дальше и не разжимаем рук. Молчим – слова ни к чему. Сладкий воздух, тепло наших ладоней, близость океана – все идеально. Именно то, что нам нужно.

Тропинка приводит нас к крутой лестнице, откуда открывается вид на океан. У меня дух захватывает.

– Как же красиво! – выдыхаю я.

– Я знал, что тебе понравится, – с улыбкой отвечает Колтон.

Он разглядывает широкую бухту с блестящей сапфировой водой. В южной ее части водопад изящной белой дугой с шумом обрушивается с обрыва. Он бьется о песок и лишь затем попадает в океан. Колтон медленно и глубоко вдыхает.

– Когда ты был здесь в последний раз? – спрашиваю я.

Он не отрывает глаз от воды.

– Давно. Еще с отцом, лет десять назад. Мы приезжали на пляж с палатками. Тогда тоже не было никого, кроме нас. – Колтон улыбается. – Взяли байдарку, доски для серфинга и провели в воде целый день. Вечером жарили хот-доги, сидели у костра и любовались падающими звездами.

– Звучит здорово.

– Да, отличный был день. По крайней мере, таким он мне запомнился. Я часто о нем думал, когда болел. – Он мельком глядит на меня. – И мне казалось, что он так и останется лучшим днем моей жизни.

Мы оба наблюдаем за огромной волной – гораздо выше всех тех, что я видела в Шелтер-Ков. Она поднимается, набирает скорость и высоту, а затем с грохотом обрушивается вниз.

Колтон тихонько свистит.

– Боишься?

– Немного, – отвечаю я, когда разбивается следующая волна и выстреливает в воздух потоком белой пены. – Здесь страшновато.

Он кивает:

– Да, на байдарке не покататься.

Мы смотрим, как к берегу идеально ровной линией мчится еще одна волна.

– А вот с серфингом тут все отлично, – добавляет Колтон.

Продолжаю глядеть на воду. Каждый раз, когда он говорит нечто подобное, я лишь ежусь от страха. Сама пока предпочитаю кататься на доске только у пирса.

– Если хочешь, иди серфить, я не против. Понаблюдаю за тобой.

На площадке, где мы стоим, есть скамейка. Я посижу, а Колтону сейчас вода пойдет только на пользу.

– Серьезно? Не против?

– Нет, иди-иди. Я к таким волнам еще не готова. А ты с ними наверняка совладаешь.

Колтон поворачивается, улыбается и притягивает меня, чтобы быстро и нежно поцеловать.

– Спасибо. Я ненадолго.

– Катайся сколько хочешь.

– Хорошо. Пойду переодеваться. И доску захвачу.

Он выбегает на тропинку, но вскоре останавливается и возвращается, чтобы поцеловать меня еще раз, более пылко, и я чувствую жар, который распространяется по всему телу.

Колтон слегка отстраняется, прижимается своим лбом к моему и смотрит в глаза.

– Я и правда пойду. Хорошо? – с улыбкой произносит он.

– Хорошо, – эхом отзываюсь я. – Буду ждать.

Колтон отступает на пару шагов, но продолжает глядеть на меня, пока наконец не разворачивается. Наблюдаю за тем, как он бежит к автобусу, и мечтаю, чтобы вернулся и поцеловал меня еще раз.

Но если Колтон сделает это, я уже никуда его не отпущу…

К тому времени, как он возвращается с доской под мышкой, я уже спускаюсь чуть ниже – на другую деревянную площадку между лестничными пролетами. Здесь есть лавочка и перила. А еще отсюда открывается великолепный вид на водопад.

– Я принес тебе толстовку, – говорит Колтон и протягивает ее мне. – На всякий случай.

Затем бежит вниз, к океану. Настоящее счастье видеть Колтона таким – в каждом его движении чувствуется легкость.

Прислоняюсь к перилам и наблюдаю за тем, как он бросает доску в воду, ложится на нее и начинает грести с изяществом и непринужденностью, будто каждый день проводит в океане.

Когда на него надвигается высокая волна, тревожусь, закусывая губу. Однако Колтон гребет все сильнее и увереннее, затем направляет нос доски вниз – как раз в тот момент, когда она, кажется, вот-вот обрушится прямо на него. Долю секунды я наблюдаю его силуэт через толщу воды, которую разрезают солнечные лучи. Все это так красиво, что хочется кричать.

Со стороны океана дует прохладный ветерок, предупреждая о возможном дожде. По коже бегут мурашки, и я накидываю на себя толстовку, пока он гребет к следующей волне. У самого горизонта мелькает молния – так быстро, что я сначала думаю, будто она мне почудилась. Но через мгновение слышатся раскаты грома. На небе сгущаются тучи. Они закрывают солнце, которое считаные секунды назад так ярко освещало океан.

Колтон скользит по воде, а в небе сверкает еще одна молния, и на этот раз гром не заставляет себя ждать. Когда ветер усиливается, волны становятся выше и злее. Я жду, что Колтон поплывет в сторону берега, но он разворачивает доску и отправляется покорять очередной гребень. На щеку падает крупная дождевая капля, и я сразу смахиваю ее. Смотрю, как Колтон плывет на фоне хмурого неба, и мысленно прошу его вернуться. Он машет мне рукой, кивает и поднимает указательный палец вверх. «Я могу покорить еще одну волну», – словно говорит мне он.

Машу ему в ответ. Капли падают все чаще, одна за другой, и вот лестница становится совсем мокрой, а в воздухе появляется запах летнего дождя. Небо озаряется вспышкой молнии, грохочет гром. Я надеваю капюшон и щурюсь, чтобы разглядеть Колтона сквозь ливень, пока он одолевает последнюю волну. Он быстро расправляется с ней и начинает грести к берегу. На ноги Колтон поднимается только у самого пляжа. Снова машет и берет доску под мышку и бежит ко мне. Кричит что-то, но ветер уносит его слова. Дождь идет стеной, и мне начинает казаться, словно в лицо и ноги вонзаются маленькие холодные булавки. Толстовка быстро намокает.

Наконец Колтон приближается ко мне и издает радостный вопль. Я не могу удержаться от смеха, потому что представляю, насколько очаровательно выгляжу с прилипшими к щекам мокрыми волосами.

– Бежим. – Он перекрикивает бурю и шум прибоя, берет меня за руку и тянет к лестнице, пропуская вперед, и я прыгаю через две ступеньки. Меня подгоняет дождь, холод и то, что следом бежит Колтон. От очередной вспышки в небе я взвизгиваю и чувствую, как гром гулко отдается в груди.

Сзади слышу смех Колтона:

– Давай! Беги, беги!

Когда мы оказываемся наверху, то обнаруживаем, что тропинка превратилась в узкую грязную речку, в которой мои шлепанцы тонут при каждом шаге. За оградой уже виднеется бирюзовый автобус. Он выглядит неожиданно ярким на фоне серого ливня. Я взбираюсь по короткой лесенке. Дождь громко барабанит по крыше автобуса, и я даже не слышу звук распахивающейся дверцы. Мы вваливаемся внутрь и закрываемся.

На мгновение кажется, будто звуки стали тише, но ливень тут же обрушивается на крышу с новой силой. Я откидываюсь на спинку кресла, чтобы перевести дух. Колтон ерзает рядом в попытке сделать то же самое. Мы недолго молчим, а потом вдруг взрываемся смехом. Колтон стряхивает воду с волос, а я выжимаю свои и отлепляю мокрую толстовку от груди.

– Сумасшествие, – произносит он и пытается отдышаться. – Дождь прямо из ниоткуда появился.

– Да нет, я сразу поняла, что он вот-вот начнется. Но такого никогда не видела. Думала, в тебя молния ударит!

– Я тоже, честно говоря. Нет ничего лучше столкновения со смертью, чтобы вспомнить, что ты еще живой. – Колтон улыбается, затем тянется назад и достает два полотенца. Одно отдает мне.

Мы вытираем волосы. Я снимаю толстовку и вешаю ее на спинку кресла. Сверкает еще одна молния, и дождь начинает лить сильней. Я заворачиваюсь в полотенце, и мы садимся на кровать, прислоняемся к стене, переводим дух и наблюдаем за каплями, которые стекают по окнам.

– Кажется, тут мы и заночуем, раз на улице такой ливень, – усмехается Колтон. – А мы ведь даже к водопаду не сходили.

– Ага. И на звезды не посмотрим, и хот-догов не поедим.

– Точно, – качает он головой. – Все, что у нас есть, – полбутылки воды, четыре жевательные пластинки и две шоколадные конфеты. Как мы собрались тут выживать – неизвестно.

Колтон изо всех сил старается сохранять серьезность, но уголки губ предательски подрагивают.

– Нам лучше снять одежду, – предлагаю я, когда ощущаю, что замерзла.

На лице Колтона появляется широкая улыбка. Он поднимает бровь.

– Вот так, значит?

Заливаюсь смехом:

– Двусмысленно выразилась. Я имела в виду…

И от его улыбки у меня розовеют щеки. Снова пытаюсь заговорить:

– Я имела в виду, что нам холодно, мы все мокрые, и ты можешь…

Он тихо смеется и тянется заправить прядь волос мне за ухо. И когда его пальцы дотрагиваются до моей кожи, в воздухе что-то неуловимо меняется. Дождь обволакивает серой пеленой весь мир, кроме нас двоих. Я наклоняюсь к Колтону.

Он мягко обхватывает меня руками и переносит к себе на колени. Мы сидим лицом к лицу. С моих плеч соскальзывает полотенце, и по телу пробегает дрожь. Я чувствую лишь тепло его пальцев, когда они скользят по моей спине, зарываются в мокрые кудри, а потом движутся вверх к шее и плечам. И везде, где они касаются меня, словно остается след из крошечных искр. Я целую Колтона. У его губ вкус дождя и океана.

Вдалеке грохочет гром. Я чувствую, как внутри нас нарастает желание. Поцелуи становятся все более жадными, а тела сильнее прижимаются друг к другу. Колтон сбрасывает с себя полотенце, и я касаюсь губами его шеи, в то время как руки спускаются по его груди к низу живота.

Он резко притягивает меня к себе, снова целует, и я хватаюсь за край своей майки. Тяну мокрую ткань вверх, слегка вздрагиваю от холода, а затем нащупываю застежку лифчика. Когда бретельки соскальзывают по рукам и я скидываю бюстгальтер на пол, Колтон делает резкий вдох. Он берет мое лицо в ладони, прижимается ко мне лбом и тяжело дышит. Все размыто. Мы смотрим друг другу в глаза.

Дождь все еще стучит по крыше. Чувствую, как у меня неистово колотится сердце.

Колтон чуть отклоняется назад и нежно проводит большим пальцем по шраму на моей губе. Я жмурюсь, и в этот же момент Колтон целует его, но снова отстраняется. Я открываю глаза и вижу, что он держится за подол рашгарда. Секунду колеблется, но все же стягивает его через голову, и мы замираем друг напротив друга – обнаженные в полумраке.

У меня прерывается дыхание, когда я бросаю взгляд на его грудь. Шрам начинается чуть выше впадины между ключицами и тянется вниз ровной тонкой линией. Я ощущаю, как он смотрит на меня, ждет моей реакции, и испытываю непреодолимое желание дотронуться до этого шрама. Поднимаю ладонь, но она неуверенно застывает в воздухе.

Колтон без лишних слов берет мою руку и прижимает ее к груди, и я ощущаю быстрые удары его сердца. Оно стучит в такт с моим.

– Куинн…

Он шепчет мое имя, и я подаюсь ближе. Думаю только о нас, о том, что происходит здесь и сейчас. Падаю на кровать и тяну Колтона за собой, пока он не прижимается ко мне всем телом.

Его губы спускаются вниз по моей шее, нежно касаются ключиц, потом возвращаются к лицу, и мы целуемся. И в этот момент забываем наше прошлое. Забываем обо всем на свете, кроме нас и этого вечера. Забываем о наших шрамах, о боли, тайнах и стыде. Они растворяются в шуме дождя. В нашем дыхании. И в стуке сердец.

 

Глава 29

КОГДА Я ПРОСЫПАЮСЬ, первое, что чувствую, – как ритмично поднимается и опускается грудь Колтона, на которой покоится моя голова. Я лежу в его жарких объятиях, но все равно ощущаю стоящую в воздухе холодную промозглость, и от этого мне хочется прижаться к нему еще сильнее – ближе к теплу его кожи и ударам сердца. Я так долго считала, что оно принадлежит Тренту. Но теперь точно знаю: это сердце Колтона.

Открываю глаза, вижу изгиб его подбородка, обнявшую меня загорелую руку и сразу вспоминаю мягкое прикосновение его губ под настойчивый шум дождя. Тогда наши сердца, его и мое, слились в едином ритме. Эти минуты принадлежали только нам, и больше никому.

В запотевшие окна пробивается бледный свет. На улице еще немного моросит. Шелест дождя перемежается с редким гулким стуком капель, которые стекают на крышу с раскидистого кипариса.

Я кладу ладонь на шрам, затем провожу кончиком пальца по его шее, и он шевелится, ощутив мое прикосновение. Делает глубокий вдох, накрывает мою руку своей, перемещает себе на грудь и улыбается.

– Привет, – говорю я с внезапной застенчивостью, хотя мы все еще крепко прижимаемся друг к другу под одеялом.

Колтон приоткрывает один глаз, потом второй. Чуть опускает голову, чтобы взглянуть на меня.

– Значит, мне это не приснилось. – На его лице расцветает широкая улыбка. – В отличие от всех предыдущих моментов.

Я смеюсь и игриво толкаю Колтона плечом, но воспоминания о нашем вечере и мысль о том, что я ему нравлюсь, наполняют меня теплом. Тянусь к его губам, он нежно обнимает меня, и кажется, что мир вот-вот исчезнет, но тут раздается писк моего мобильного. Начинаю его искать, но Колтон притягивает меня к себе и бормочет после долгого поцелуя:

– Давай пока об этом не думать.

И я не могу ему отказать. Телефон некоторое время продолжает жужжать, а потом замолкает. После этого приходит оповещение о новом голосом сообщении. Испытываю легкое волнение. Я же сказала Райан, что поехала к Колтону. Может быть, она просто хочет спросить, как дела?

В обычной ситуации я бы не придала этому значения, но все-таки прошла гроза, а я совсем не там, где обещала быть, поэтому начинаю тревожиться, выскальзываю из объятий Колтона, подтягиваю одеяло к груди и хватаю мобильный.

Когда я вижу экран, у меня внутри все обрывается.

Двенадцать пропущенных звонков.

Мама. Райан. Бабуля.

Снова и снова.

– О боже.

Колтон резко поднимается на кровати.

– Что? – спрашивает он. – Что такое?

Я пытаюсь справиться с волнением и включить голосовую почту.

– Я… Я не знаю, может быть, что-то…

Меня прерывает настойчивый голос Райан:

– Куинн, папе плохо. Немедленно приезжай в больницу.

Перед нами распахиваются двери приемного отделения. Вместе с острым запахом антисептиков на меня резко накатывают воспоминания о том дне, когда я в последний раз приезжала в эту больницу. Чуть больше года назад. Я была сама не своя, все еще сжимала в руке кроссовку Трента, а папа стоял у стойки регистратуры и задавал медсестрам вопросы. На меня смотрели убитые горем родители Трента. Его уже увезли из отделения. Все решения были приняты, бумаги подписаны, священник вызван. С ним попрощались без меня.

Замираю на месте, пытаюсь дышать, но ноги становятся ватными.

– Эй, – Колтон поддерживает меня за локоть, – ты как?

Открываю рот, чтобы ответить, но вижу свою семью. Они сидят на тех самых бежевых стульях, на которых сидели мы с папой, пока ждали, когда нам разрешат увидеть Трента и попрощаться с ним.

Теперь здесь мои родные. Они напряжены и не произносят ни слова. Мама смотрит куда-то перед собой и явно не замечает ничего вокруг. Она разбита. Наверняка думает о том, все ли она делала правильно и можно ли было что-то изменить. На Райан одежда, в которой она обычно пишет картины. Сестра смотрит в одну точку и не двигается. Она готова расплакаться, но изо всех сил сдерживает слезы. А бабуля сидит очень прямо и сжимает сумочку. Она кажется такой спокойной посреди бури.

Колтон ласково берет меня за талию.

– Это твоя семья?

Я киваю и готовлю себя к страшному слову инсульт. Быстрым шагом пересекаю комнату. Первой лицо поднимает Райан, и ее глаза округляются, когда она видит нас. Лишь тогда я понимаю, как нелепо выгляжу со спутанными волосами и размазанной тушью, в еще влажной толстовке Колтона.

– Что случилось? Папа в порядке? – Я чувствую подступающие слезы. И не важно, каким будет ответ. – У него был инсульт?

Мама поднимается и так крепко меня обнимает, что я начинаю готовиться к худшему. Через какое-то время она расслабляет руки, но не разжимает объятий.

– Мы точно не знаем. Его пока осматривают. Нам скоро все скажут.

– Как это произошло? Почему… Я думала, у него…

Останавливаюсь, потому что понимаю: в последнее время я вообще об этом не вспоминала. О папиных лекарствах, осмотрах, симптомах. Думала, что он в порядке. Что ему ничто не угрожает. Позволила себе забыть, что такого не бывает.

– Он помогал мне с картинами, – произносит Райан. Она так и продолжает смотреть в пол. – И потом… Он внезапно стал очень нелепо говорить. Я подумала, что он шутит, и засмеялась.

Сестра поднимает на меня взгляд. В ее глазах стоят слезы.

– Засмеялась, а у него глаза закатились, и он упал. Просто взял и упал… – Пальцы на коленях сжимаются.

Бабуля кладет поверх руки Райан свою ладонь, чтобы она успокоилась:

– А потом ты поступила как надо и набрала 911. И это все, что ты могла в тот момент сделать.

Сестра выпрямляется на стуле:

– Нет, я сразу должна была все понять. Нужно было позвонить раньше…

В разговор вмешивается мама. Она не хочет, чтобы Райан винила себя.

– Милая, ты сделала все, что было в твоих силах. А все остальное не в твоей власти.

Кажется, мама сама не верит своим словам. Вижу, как она корит себя за то, что не предприняла все возможные меры, чтобы уберечь отца. Мне хочется достучаться до нее. Сказать, что она просто не могла этого предугадать. Что иногда, несмотря на все наши желания и сожаления, мы не в силах ничего изменить.

Колтон стоит, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг кашляет. Это замечаем только мы с бабушкой.

– Куинн, ты все еще не представила нам своего друга, – кивает она в мою сторону, и я внезапно начинаю переживать даже больше прежнего.

Колтон делает шаг вперед и протягивает бабушке руку:

– Я Колтон.

Она обхватывает его ладонь своими.

– Очень рада познакомиться, Колтон. Наверное, это благодаря тебе Куинн теперь так очарована океаном. И я могу ее понять, – подмигивает бабуля. – Это моя дочь, Сьюзан, и сестра Куинн, Райан.

– Рад со всеми познакомиться, – говорит Колтон.

Мама кивает и вежливо улыбается. Райан встает и пожимает ему руку. Переводит взгляд то на меня, то обратно на него.

– Я многое о тебе слышала, – произносит она.

Бросаю на нее испепеляющий взгляд, но Райан не замечает – она изучает Колтона. Затем смотрит на меня, и я беззвучно умоляю ее не добавлять ничего лишнего.

– Много хорошего, – догадывается о моих желаниях сестра. – Спасибо, что приехал вместе с Куинн.

– Я не мог иначе, – отвечает Колтон.

Мы молча стоим в коридоре еще очень долго, а потом к нам наконец подходит доктор с усталым лицом.

– Миссис Салливан?

– Да? – поднимается мама.

Мы все разом задерживаем дыхание, пока доктор разглядывает нас.

– Я могу говорить честно о состоянии вашего мужа?

Мама кивает.

– Так, – произносит он. – Хорошие новости заключаются в том, что состояние стабильно, это был не инсульт и необратимых последствий не наблюдается.

Мы мысленно готовимся к плохим новостям.

– Но это уже вторая его ТИА, и в сонной артерии образовался тромб. Если не принять мер, вполне вероятно, что у вашего мужа в ближайшем будущем все же случится инсульт. Мы можем предложить несколько вариантов лечения, но сейчас время не ждет, и его нужно готовить к операции.

Мама кивает. Она принимает эту информацию, как и все мы.

– Я могу его увидеть?

– Конечно, – отвечает доктор. – Пойдемте со мной.

Мама на мгновение оглядывается на нас. Бабуля подгоняет ее рукой:

– Иди. Мы подождем.

Даже не дослушав реплику до конца, мама поворачивается и следует за доктором по коридору. Ясно, что ее внимание полностью переключилось на отца, и я ее не виню. Мы все исчезли для нее, а папа в одночасье стал целым миром. Думаю о них, об их общей истории длиной в тридцать шесть лет, и вспоминаю, как мне было больно терять Трента, хоть мы и были вместе куда меньше. Представляю, каково будет потерять Колтона. Уверена, после долгой совместной жизни отношения воспримаются иначе. Так тяжело, когда твоя жизнь связана с единственным любимым человеком.

Райан садится обратно на стул. Ей, кажется, стало легче, но не до конца.

– Поверить не могу, что смеялась над ним. Просто… Все произошло так быстро. Я не успела ничего понять.

Бабуля поворачивается к ней и мягко говорит:

– Будет тебе. Что было, то прошло. Не расстраивайся. – Она берет Райан за руку. – Давай-ка прогуляемся.

Но сестра отбрыкивается, мотает головой и делает прерывистый вдох.

– Вставай, – произносит бабуля, на этот раз чуть строже.

Такое отношение моей сестре ближе. Она будто вспоминает, что давным-давно сказала то же самое слово. Райан сглатывает, кивает и подчиняется.

Бабуля смотрит на нас с Колтоном:

– Ничего, если мы вас оставим?

– Ничего, – отвечаю я, хотя совсем в этом не уверена.

– Хорошо. Мы ненадолго.

Бабушка обнимает Райан за плечи, и они выходят на улицу, и исчезают в сумерках.

Я наконец выдыхаю. Колтон садится рядом.

– Жутко, правда? – Он кладет руку мне на колено. – Но вроде бы твой отец будет в порядке.

– Жаль, что нет никаких гарантий. – Я искоса поглядываю на него.

Колтон сжимает губы.

– Никогда нет никаких гарантий. Так уж устроена жизнь.

Мы на мгновение замолкаем.

– Есть не хочешь? – спрашивает он. – А пить? Может быть, кофе или горячий шоколад? Я неплохо ориентируюсь в больницах.

Колтон улыбается, и я поверить не могу, как легко он говорит об этом. Наверное, потому, что не нужно больше держать болезнь в секрете.

– Не отказалась бы, наверное, от бутылочки воды, – тихим голосом отвечаю я.

– Сейчас принесу.

Колтон вскакивает на ноги. Он радуется, что может мне как-то помочь. Затем наклоняется, берет за подбородок, чтобы взглянуть мне в глаза, и хочет что-то сказать, но вместо этого нежно целует в лоб.

– Куинн, я… Скоро вернусь.

Он уходит, а я откидываюсь на спинку стула, засовываю руки в карманы, закрываю глаза и глубоко дышу. Стараюсь думать об отце, о словах доктора и о том, что, скорее всего, папа будет в порядке. Но вспоминаю Колтона в бледных вспышках молний, мою руку, лежащую на его груди, прикосновение его губ и дождь, который окутывает нас. Все это похоже на сон. Открываю глаза, и воспоминание растворяется во флуоресцентном больничном свете.

Проходит несколько минут. Я нащупываю в кармане толстовки что-то квадратное и достаю плотный лист, который сложен в несколько раз. Начинаю разворачивать листок и вдруг узнаю этот небрежно оборванный край, эту кремового цвета бумагу. Сердце начинает биться быстрее, и на меня вновь обрушиваются все мои тайны и гложущее чувство вины. Словно в наказание за то, что я наделала. Мне не нужно читать письмо, чтобы вспомнить его содержание. Я днями и ночами исписывала десятки страниц, пока наконец не выразила эмоции как хотела.

К горлу подкатывает тошнота. Я медленно разворачиваю письмо, как можно осторожнее, чтобы не порвать потрепанный листок, который явно пережил многое – не только сегодняшнюю грозу. Пробегаю взглядом по строкам. Смотрю на сгибы – я их не делала. Видно, что письмо сворачивали и разворачивали много раз, снова и снова. Чтобы оно помещалось в кармане.

Я вчитываюсь в слова. Они полны боли и печали, и мне кажется, будто я совсем не знаю человека, который их написал. Это была девушка, которая не хотела отпускать Трента. Которая не думала, что может вновь полюбить кого-то. И не догадывалась, что тот, которому она адресовала эти строки, докажет ей обратное.

– Что это ты делаешь?

Слышу голос Колтона и поднимаю голову. У него такой же потрясенный вид, как, наверное, и у меня.

Его глаза прикованы к письму, которое я держу в руках.

– Я…

Неумело пытаюсь сложить лист, но Колтон ставит две чашки с горячим кофе на пол и отбирает его. Поражаюсь такой резкости.

– Прости, – лепечу я. – Я не хотела… Оно было у тебя в кармане, и я подумала…

– Это не твое. Не тебе и читать, – говорит Колтон, и я не знаю, что хуже – его тон или жуткая ирония этих слов.

Смотрю на него, пока он складывает письмо, которое бог знает сколько времени носил в кармане, и не выдерживаю. Я не могу больше хранить все в секрете. Наконец нахожу подходящие слова. Произношу их со всей осторожностью, чтобы он не понял меня превратно:

– Это мое.

Колтон замирает. Бросает на меня непонимающий взгляд.

– Что?

Его голос так дрожит, что мне не хочется продолжать, но я должна.

– Это мое письмо. – Я сглатываю. Во рту внезапно пересыхает. – Я его написала.

– Ты… что?

Пытаюсь говорить спокойно, но мне не хватает воздуха.

– Я написала это письмо. Тебе. Много месяцев назад, после… – Мой голос прерывается. – После того, как с моим парнем произошел несчастный случай.

Эти слова, как и заключенная в них правда, невесомы, едва слышны, но Колтон прекрасно их понимает. И качает головой.

– До того, как я узнала тебя, – добавляю я и надеюсь, что эти слова все изменят. Но как только смотрю на Колтона, все становится ясно.

Он не отвечает. Стоит неподвижно и стискивает зубы. Встаю и подхожу чуть ближе к нему.

– Колтон, прошу…

Он делает шаг назад.

– Ты знала? – холодно спрашивает он. – Когда мы впервые встретились, ты знала, кто я такой?

К глазам подступают слезы.

– Да, – еле слышно говорю я.

Колтон направляется к выходу.

– Постой, – умоляю я. – Прошу! Дай мне объяснить…

Он поворачивается ко мне.

– Что тут объяснять? Что ты отправилась искать человека, которому пересадили сердце твоего парня? Что ты нашла меня после того, как я подписал документ, в котором прошу сохранить свою анонимность? – Гнев вспыхивает резко, словно молния над океаном. – Или что буквально пару часов назад ты сидела и слушала, как я говорю о своей болезни, а сама ничего не сказала? – Колтон замолкает, и выражение его лица меняется. Будто он вспомнил, что произошло потом. – Что из этого ты хочешь мне объяснить?

Открываю рот, но вся суть того, что я натворила, на мгновение лишает меня дара речи. Затем я произношу единственное, что приходит мне в голову:

– Просто ты мне так и не ответил.

Колтон делает шаг ко мне.

– Знаешь почему? Потому что мне это было не нужно. Все это.

Он смотрит мне прямо в глаза, и я могу поклясться, что передо мной совсем незнакомый человек.

– Сделай-ка одолжение, – говорит он. – Забудь, что знала меня. Потому что мне тебя узнавать не стоило.

Колтон уходит. Прямо в ночь.

 

Глава 30

Я СИЖУ В ПРИЕМНОЙ как в тумане. Не могу пошевелиться. Чувствую тяжесть в груди.

Мимо проходят безликие люди. По внутренней связи говорят искаженные голоса. Слева от меня сидит бабуля. Одной рукой она похлопывает по подлокотнику, а другой сжимает мою коленку. Справа Райан. Сестра молчит и не смотрит в мою сторону. Она переживает за отца. А может быть, она просто в ужасе от моих поступков. Я отвратительная эгоистка и лгунья.

Казалось бы, ждем все вместе, но на самом деле каждая находится в своем мире. Появляется доктор, чтобы сообщить нам новости. Отца только что отвезли в операционную. Ждать придется несколько часов. Возвращается мама. Она сжимает губы и пытаетя сдерживать эмоции. Сейчас она выглядит такой маленькой, такой напуганной. Я смотрю на нее, и мое сердце обливается кровью.

Бабушка встает и обнимает маму:

– Все будет хорошо.

Она не может знать наверняка. Никто из нас не знает. Но всем нам хочется в это верить, и мы цепляемся за уверенность в ее голосе.

Мама кивает и прижимается лбом к плечу. У нее дрожат губы. Она старается не плакать, но потом смотрит на нас с Райан и не выдерживает. После она встречается взглядом с бабулей, и та выпускает ее из своих объятий. Мама вытирает слезы и прижимает нас с сестрой к себе. Она с трудом берет себя в руки и повторяет бабушкины слова:

– Все будет хорошо.

Мы все садимся в ряд. Тихо ждем, переживаем, но нам не так тяжело, как могло бы быть, потому что мы вместе. Мы черпаем силы друг в друге.

В конце концов всех охватывает усталость. Бабуля подпирает голову кулаком и начинает дремать. Райан ложится на пару пустых стульев и тоже засыпает. Мама роняет подбородок на грудь. И я снова остаюсь в полном одиночестве.

У меня жутко болят глаза. Организму требуется сон, но сознание сопротивляется. Проходят часы, а память все продолжает проигрывать последний разговор с Колтоном. Его боль и гнев, моя вина и стыд. Тайны. Ложь. Неизлечимые раны. Необратимые последствия.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем появляется доктор. Я кладу руку маме на плечо. Она тут же просыпается и моргает от флуоресцентного света. У мамы огромные мешки под глазами, но она видит доктора и сразу вскакивает на ноги. Врач улыбается:

– Хорошие новости.

Бабуля и Райан просыпаются и обступают его.

– Операция прошла успешно. Нам удалось устранить тромб и поставить стент. Он понемногу приходит в себя после наркоза.

Мама обнимает врача:

– Большое вам спасибо!

Врач устало, но искренне улыбается и похлопывает ее по плечу.

– Он еще спит, но медсестра может провести вас к нему, и вы побудете там, пока он не очнется.

После того как врач удаляется, к нам подходит медсестра, чтобы отвести маму к отцу. Бабуля решает, что ей надо остаться, а нас с Райан отправляет домой. Без всяких возражений мы молча идем к выходу. Кажется, обе испытываем облегчение. Но в моем случае это длится всего пару мгновений. Мы выходим через те самые двери, что и Колтон несколько часов назад, и теперь я еще яснее осознаю, почему он так поступил.

Интересно, где он.

«Вернись, – думаю я. – Будь здесь».

Но знаю, что он не придет.

Далекий вой сирены становится громче. Он все приближается, пока мы идем по парковке к машине Райан. Она нажимает на брелок сигнализации и открывает дверь. Я вижу подъезжающую скорую. Звук смолкает, но мигалка продолжает вращаться и ослепительно-ярко гореть, а из машины выскакивают санитары.

Голубые и красные огни резко вспыхивают на фоне бледного предрассветного неба. Приглушенные голоса врачей. Радиопомехи где-то на заднем плане.

У меня перехватывает дыхание.

– Куинн, – откуда-то издалека доносится голос Райан.

Я опять там, на дороге. Падаю на колени.

Задние двери скорой открываются, один из санитаров берется за край носилок и кричит остальным:

– Кладите его сюда! Быстрее!

– Куинн, идем.

Слова Райан возвращают меня в настоящее, но боль никуда не исчезает.

Теперь я потеряла нечто большее.

 

Глава 31

Я СИЖУ НА КРОВАТИ и смотрю в телефон. На экране – номер Колтона. Нужно лишь нажать кнопку вызова. Но я этого не делаю. Знаю, что он не возьмет трубку. Я уже звонила, причем очень много раз. И теперь вместо гудков меня сразу переводят на голосовую почту, будто Колтон выключил мобильный или забросил его куда подальше. Я думала поехать к нему. Старалась подобрать слова для того, чтобы объясниться, но тщетно. Таких слов нет. Я пытаюсь вспомнить, как мы плавали на байдарке, любовались той бухтой с водопадом или наблюдали за рассветом на пляже. Но у меня не получается. Все, что я вижу перед собой, – его разгневанное лицо. Все, что слышу, – совсем незнакомый голос.

Забудь, что знала меня.

В этих словах не было злости. Лишь боль, которую ему причинила я.

Я изначально понимала, что поступаю неправильно. Когда пыталась найти его. Когда познакомилась с ним. Когда позволила себе влюбиться в него. Раз за разом я принимала неверные решения, на которые Колтон не мог повлиять. Я упустила свой шанс, как и говорила Райан. Все наши общие моменты, дни и впечатления еще до того, как мы успели их пережить, теперь не имеют значения. Я стала тем прошлым, которое Колтон хочет забыть. Все, что мне остается, – перестать преследовать его.

Я удаляюсь во мрак собственного прошлого, потому что заслуживаю этого. Там я остаюсь лицом к лицу с событиями, которые не могу изменить. Я не сплю. Не ем. Рассказываю Райан о том, как впервые приехала к нему в магазин и как совсем недавно открыла ему правду. После этого почти прекращаю разговаривать. Райан не наседает. Теперь она бегает одна. Не задает вопросов, не лезет с советами – то ли потому, что я не прошу, то ли потому, что ей нечего сказать.

Через пару дней, когда папу выписывают из больницы, я с трудом заставляю себя выйти из комнаты и показать, как я рада, что с ним все в порядке, как люблю его. Ухаживаю за ним, но получается так себе. Райан до сих пор в шоке после папиного приступа. Она сдувает с него пылинки, постоянно обнимает и иногда ни с того ни с сего начинает плакать. Мама берет на себя все хлопоты: предписания врачей, рецепты, часть папиной работы. Я незаметна на этом фоне. Утопаю в своих мыслях.

Опять теряю себя.

Когда я сажусь за компьютер в пижаме, которую не снимаю уже два дня, чтобы в очередной раз почитать блог Шелби, в комнату без стука заходит Райан. Я не успеваю закрыть окно, и она видит на экране фотографию Колтона.

– Он все еще молчит?

Я киваю.

– Почему не позвонишь?

– Я звонила. Много раз. Не берет трубку.

Она поджимает губы.

– Думаю, я бы тоже не брала на его месте. Неприятная ситуация все-таки.

Мне не очень хочется об этом говорить, поэтому не отвечаю ничего. Райан делает глубокий вдох и прислоняется к столу передо мной.

– Я поступила, – говорит она.

– Что?

– В школу искусств в Италии. Им понравилось мое портфолио. Кажется, разбитое сердце помогает творить.

– Здорово, – отвечаю я. Но звучит неубедительно. Понимаю, что сестра снова будет где-то далеко, и к горлу подступает комок. – Когда уезжаешь?

– Через пару недель.

Мы молчим. Да, Райан об этом мечтала, но я знаю, что ей тоже немного грустно.

– Я буду по тебе скучать, – говорит она. – И беспокоиться.

– Я сейчас сама себе противна.

– Помнишь, я сказала, что он заслуживает знать правду?

Бросаю на сестру недоверчивый взгляд.

– Так вот, Куинн. Да, он заслуживает. Причем всю, а не только ту, которую знает сейчас.

– Ты о чем? – спрашиваю я.

– О том, что началась эта история с Трента, но со временем твои чувства изменились. Ты влюбилась в Колтона, но не желала причинять ему боль. Не хотела его потерять. Это ведь тоже правда, так?

Слезы сами наворачиваются на глаза. Смотрю на Райан.

– Он сказал мне забыть, что я знала его, – всхлипываю я. – Не захочет он меня слушать.

– Ты что, шутишь? Ты должна ему это сказать. Думаешь, ему не больно сейчас? Он ведь знает только половину правды!

По моим щекам тихо катятся крупные слезы.

– Вспомни все, о чем жалеешь. Подумай о том, что хотела бы изменить. Ты ведь прекрасно знаешь, как ранят такие мысли. Как трудно их забыть. Как они меняют тебя.

Она делает паузу и долго смотрит на фотографию Колтона на моем экране. А потом бросает на меня серьезный взгляд:

– Так что не позволь этому случиться. Сделай что-нибудь. Найди Колтона и расскажи ему правду.

 

Глава 32

Я ОСТАНАВЛИВАЮСЬ НА ТОЙ ЖЕ ОБОЧИНЕ, где парковалась, когда впервые ехала искать Колтона. Открываю окна, и в машину проникают солнечный свет и соленый океанский воздух. Стараюсь глубоко дышать, как и тогда. И при мысли о том, что я увижу его, руки у меня дрожат.

Но с тех пор столько всего изменилось. В тот день я ехала сюда и обещала остаться незаметной, не влезать в его жизнь. А теперь мне нужно, чтобы он меня выслушал. Я хочу, чтобы Колтон остался со мной…

Я должна сказать ему правду. Сказать, что поехала искать сердце Трента, потому что отчаянно держалась за былые воспоминания. А когда нашла Колтона, у меня появилась причина отпустить прошлое. И я должна признаться ему, что не жалею ни о чем.

Когда я сворачиваю на главную улицу, мне становится не по себе. Мне еще хуже, чем было в первый раз. Я паркуюсь у того самого кафе и заглядываю в окно в надежде, что Колтон снова там, но внутри пусто. Делаю глубокий вдох и, потупив глаза, иду к «Чистому удовольствию». Пытаюсь собрать волю в кулак. А когда ступаю на тротуар и наконец поднимаю взгляд, земля уходит из-под ног.

В пункте проката темно. Стойки, которые когда-то были уставлены байдарками, теперь пусты. А перед закрытой дверью лежат букеты и открытки. Открытки, на которых написано имя Колтона.

Глаза застилает пелена, в груди становится тесно. Делаю шаг в сторону магазина, но толком ничего не вижу. Вспоминаю сцену в больнице и выражение лица Колтона, когда он услышал правду. Он даже не обернулся, когда уходил…

Ноги подкашиваются, и я падаю на асфальт. У меня не было возможности сказать ему правду, попытаться все исправить.

Закрываю ладонями лицо и начинаю рыдать. Я оплакиваю себя, Колтона, Трента. Жизнь и любовь такие хрупкие.

– Куинн? Это ты?

Пару мгновений я пытаюсь узнать голос, а когда узнаю, то со страхом поднимаю глаза на Шелби. Она склоняется надо мной. Приходится прищуриться, чтобы увидеть ее сквозь слезы и солнечный свет. Шелби смотрит на меня, затем на букеты у двери, и ее глаза округляются.

– О боже, – говорит она. Потом садится на корточки и берет меня за руку. – Он не… Это… С ним все будет в порядке.

– Что? – еле выдавливаю я.

– С Колтоном все будет в порядке. Просто к нему пока не пускают и люди приносят подарки сюда. А родители пока еще не могут выйти на работу, так что я на время закрыла магазин.

Главное, что он жив. Я испытываю такое облегчение, что теперь даже осмеливаюсь взглянуть Шелби в глаза. Впервые замечаю, что взгляд у нее как у Колтона – добрый, проникновенный и немного усталый. Вытираю слезы.

– Что с ним случилось?

– Острая реакция отторжения. Это было четыре дня назад.

– О господи!

Сердце замирает, и на меня обрушивается чувство вины. Четыре дня назад. То есть тогда, когда Колтон поссорился с Шелби из-за приема лекарств, а потом мы уехали и провели целый день вместе. И я не заметила, чтобы он пил таблетки.

Четыре дня назад, когда Колтон узнал правду.

– Было очень страшно, – продолжает Шелби. – Когда Колтон вернулся домой, я поняла: что-то идет не так. Он пошел к себе, и тут я услышала звон стекла. А когда забежала к нему, увидела, что он швыряет бутылки с корабликами в стену.

Она умолкает, будто прокручивая эту сцену у себя в голове.

– Я попыталась его остановить, но он не успокоился, пока не разбил все. Он ничего не говорил. Не отвечал на мои вопросы. Только сказал, что хочет остаться один. Через несколько часов у него начались проблемы с дыханием. Он ужасно выглядел. К утру, когда приехала скорая, состояние ухудшилось.

– О боже мой, – шепчу я. К глазам снова подступают слезы, и я опускаю взгляд на свои переплетенные пальцы.

Это я во всем виновата, это я во всем виновата, это я во всем виновата.

– Сейчас Колтону лучше, но он еще слаб. Пьет сильнодействующие препараты и находится под надзором врачей, пока не придут результаты биопсии. – Шелби делает глубокий вдох и прислоняется к стене. – Анализы не идеальные, и мне кажется… Мне кажется, что дело не только в пропущенных приемах лекарств. – Она бросает на меня взгляд. – Он мне все рассказал. О письме.

Каждая мышца моего тела напрягается. Боюсь представить, что Шелби обо мне думает.

– Поэтому я не позвонила тебе, когда Колтону стало плохо. Я решила, что ты поступила просто ужасно. И ненавидела тебя за то, что ты наплевала на его чувства.

Я вздрагиваю. Но Шелби останавливается и чуть мягче продолжает:

– Но потом я поняла, что и сама вела себя не лучше. Просто в другом смысле. Выставляла его болезнь на всеобщее обозрение, и мне от этого почему-то становилось легче. Хотя Колтону это было не нужно.

Не знаю, что ответить.

Она заглядывает мне в глаза:

– Я поступала неправильно. Как и ты.

Шелби делает очередной глубокий вдох, пока я пытаюсь найти подходящие слова, чтобы извиниться.

– Но знаешь что? – продолжает она. – Когда Колтон встретил тебя, ему стало гораздо лучше. Я не писала об этом в блоге, но после операции он долгое время был совершенно убит, потому что чувствовал вину… Я боялась, что мой Колтон больше не вернется. – Шелби улыбается. – Но потом он встретил тебя и будто ожил. Я никогда не видела его таким счастливым. Поэтому винить тебя можно разве что за это.

По моим щекам бегут ручейки слез. От радости, печали и благодарности.

Она опять улыбается:

– Когда он очнулся, то сразу спросил о тебе. А я не хотела… Я не думала, что видеться с тобой – хорошая идея. – Шелби крепко сжимает мою ладонь. – Но Колтону сейчас нелегко. Видимо, ему все-таки нужно тебя увидеть. Хорошо, что ты здесь. Я отвезу тебя в больницу.

Киваю, не в состоянии вымолвить ни слова. Раньше, когда я читала дневник Шелби, мне казалось, что я ее знаю. После пары встреч я стала понимать ее еще лучше. А сейчас я вижу, какая она есть на самом деле. Заботливая, любящая, добросердечная девушка, которая ради своего брата готова на все, даже простить меня.

– Спасибо, – наконец произношу я.

Шелби еще раз сжимает мою ладонь.

– Спасибо тебе. За то, что нашла моего брата.

 

Глава 33

– ЗАХОДИ ЖЕ, – говорит мне Шелби, когда я в нерешительности замираю у двери палаты. – Он будет рад тебя видеть, когда проснется.

Она протягивает мне сумку, букеты и открытки, которые мы подобрали у магазина.

– Держи. Можешь ему передать.

Беру все в охапку. Жаль, что сама ничего не привезла.

– Я буду у регистратуры, хорошо?

Киваю и чувствую, как сердце выпрыгивает из груди.

– Спасибо.

Шелби идет по коридору, заворачивает за угол, а я все не двигаюсь с места. Скольжу взглядом по табличке на двери. К ней прилеплен ярко-желтый стикер с надписью «Томас Колтон», а также диаграммы и пометки, которых я не понимаю. Его имя напоминает мне: это происходит на самом деле. Однако окончательно возвращаюсь в реальность я только тогда, когда переступаю порог палаты и вижу его на больничной койке в окружении множества трубок и мониторов. Я видела старые фотографии Колтона из больниц, но теперь, когда мы знакомы, все воспринимается иначе. Намного острее.

Я подхожу ближе. Грудь Колтона медленно поднимается и опускается. Звуковой сигнал мониторов обнадеживает. Я подхожу к тому, который похож на телевизор, и вижу на экране линию, подпрыгивающую с каждым ударом сердца. Закрываю глаза и мысленно благодарю Трента.

Колтон не хотел бы, чтобы я видела его в таком состоянии. Не беспокою его, просто стою на месте, не зная, как поступить. Размышляю над словами, которые хочу сказать. Ведь он должен узнать правду. Надеюсь, он чувствует то же, что и я.

Тихонько ставлю сумку на пол, а вазу с цветами – на столик. Смотрю на экран монитора. Наблюдаю за тем, как дышит Колтон. Его рука чуть свисает с края кровати. Хочу взять ее и прижать к своей груди, чтобы Колтон почувствовал, как сильно я его люблю.

Еще пару минут стою, а затем сажусь на стул. Колтон вздрагивает от шороха. Приоткрывает глаза и видит меня.

– Ты приехала, – произносит он. Голос у него хриплый, слабый.

Борюсь с собой, чтобы не кинуться его обнимать. Как же хочется лепетать слова извинения и покрывать его лицо сотнями поцелуев!

– Привет, – неслышно отвечаю я. Опасаюсь добавлять что-то. Чувствую себя такой же обнаженной, как в автобусе во время ливня.

Колтон откашливается и слегка привстает на кровати. Чуть морщится. Потом протягивает мне руку, и вот я уже беру ее в свои ладони и быстро, сбивчиво пытаюсь поделиться тем, что накопилось внутри:

– Мне очень жаль, что все вышло именно так. Я просто хотела на тебя взглянуть, даже не планировала с тобой разговаривать. А потом ты появился у нас на крыльце с цветком, покатал на байдарке, и тогда, в пещере… Ты мне каждый день столько всего показывал, и мне становилось все сложнее, и я просто не могла…

Останавливаюсь, чтобы сделать глоток воздуха, и не замечаю бегущих по щекам слез.

– Я не могла сказать, потому что не думала, что влюблюсь, но влюбилась. В тебя. И я знаю, что поступила неправильно, и ты, наверное, меня никогда не простишь, но…

– Куинн, хватит, – резко обрывает меня Колтон.

Мои руки безвольно повисают вдоль тела. Делаю шаг назад. Боюсь, что мои слова для него больше ничего не значат. Он даже не смотрит на меня. Уставился куда-то в пространство между нами.

Мы молчим. И из-за писка мониторов и пульсирующего страха в моей груди время тянется мучительно медленно. Наконец Колтон поднимает на меня глаза, но я не могу понять, что за эмоции отражаются в них.

– Я не… – Он умолкает. Делает глубокий вдох. – Все это не имеет значения.

Колтон отводит взгляд, и мое сердце бешено стучит.

– Когда ты рассказала обо всем, я не понимал, как себя вести, поэтому просто сорвался. Мне было неприятно узнать, что именно ты написала то письмо.

Наконец в его глазах отражается сожаление, и я уже не понимаю, чего ждать.

– Но последние три дня я провел в этой кровати, так что у меня было время подумать. На самом деле неприятно мне было из-за других твоих слов. Когда ты сказала, что я тебе не ответил.

– Что? – Я подхожу ближе. – Это уже не важно, это было…

– Это важно, – перебивает Колтон, – потому что я ответил.

– Я тебя не понимаю.

– Я отвечал тебе, – тихо произносит он. – Много раз.

– Что ты…

Колтон садится на кровати и ищет взглядом ту сумку, которую попросила принести Шелби.

– Не подашь?

Когда я подаю ее, Колтон погружает туда руку и вытаскивает целую пачку писем, которые перетянуты резинкой, и протягивает их мне:

– Это тебе.

Смотрю на стопку сложенных заклеенных конвертов и не могу произнести ни слова.

– Они получались не такими, как нужно, – объясняет Колтон. – Ты была достойна другого. Мои ответы не соответствовали тому, что я чувствовал. Ведь мне казалось, будто я не заслуживаю второго шанса, будто жить только благодаря смерти другого человека – это неправильно. – Он пожимает плечами. – Я не понимал, как нужно благодарить того, кто потерял близкого. Я не нашел слов и поэтому молчал. Как и ты. – Колтон снова протягивает мне пачку писем. – Они твои.

Разглядываю их и осознаю, что у него на сердце тяжким грузом давным-давно лежит чувство вины. Я никогда не вскрою ни одного конверта, но понимаю, что ему важно передать их мне, и потому я беру письма.

Мы молча сидим в тусклом свете лампы. Кажется, мы открыли друг другу все наши тайны и раны. На мгновение хочется вернуться в то волшебное время, когда, как мне казалось, мы были свободны от неприятных воспоминаний. Но знаю, что туда нет возврата. И что на самом деле мы никогда и не были свободны. Мы старались обо всем забыть, но прошлое вместе с болью, радостью и горечью потери – это часть нас. Оно вплетено в саму суть наших личностей. Записано в наших сердцах. И единственное, что остается, – просто прислушаться к нему.

Я оставляю письма на столе, а затем подхожу к Колтону. Ложусь рядом с ним. Он кладет руку мне на плечо, а я прислоняюсь ухом к его груди, слыша сердцебиение.

– И что теперь? – спрашиваю я.

– Теперь? – усмехается он. – Кто его знает.

Колтон замолкает. Я поднимаю на него глаза и вижу улыбку.

– Думаю, мы не сразу найдем ответ. А сейчас… – Он притягивает меня к себе и целует в лоб. – Мне достаточно, что ты меня обнимаешь…

 

Глава 34

МЫ ОТПЛЫВАЕМ ДОСТАТОЧНО далеко от берега, чтобы увидеть всю бухту целиком. Она залита золотистым вечерним светом. С одной стороны, как в замедленной съемке, с утеса роняет бурлящие потоки водопад. С другой виднеется лестница, на которой я ждала Колтона и не верила, что между нами когда-нибудь вспыхнут чувства. И в то же время знала ответ. Вспыхнут.

– Хочу, чтобы этот день длился бесконечно, – слышу я голос Колтона.

Оглядываюсь на него:

– Я тоже.

Он улыбается и мотает головой:

– Не верится, что ты это сделала.

– Мне твоя сестра немного помогла.

Честно говоря, Шелби мне очень помогла. Когда я позвонила ей и рассказала о своем плане, она выдала мне все, что нужно: байдарку, палатку, все для костра, хот-доги. Полный набор.

– Идеально, – говорит Колтон.

– Человек заслуживает идеального дня после успешного обследования.

Он улыбается:

– Как и самый быстрый новичок в команде.

Я смеюсь, но на самом деле мне приятно. Так здорово, что у меня теперь есть какие-то планы на жизнь, пусть пока это просто бег и курсы.

– Не уверена, что мои достижения сравнятся с твоими, но комплимент приму, – отвечаю я.

– И правильно.

Он погружает весло в воду, мы подставляем спины угасающему солнцу и возвращаемся на пляж. После купания в водопаде Колтон разводит костер, а я наблюдаю за тем, как дым поднимается к звездам. Мы жарим зефир и обсуждаем идеальные дни, которые проведем вместе, вещи, которые сделаем, и города, которые посетим.

Когда становится чуть холоднее, мы вытаскиваем из палатки спальные мешки, кладем их на песок. Мы ложимся рядом, чтобы наблюдать за спутниками и падающими звездами. Я чувствую приятную усталость, но закрывать глаза не собираюсь. Я не хочу, чтобы этот день заканчивался. Колтон продолжает болтать. Рассказывает мне истории о звездах и морях.

Он делает паузу, только чтобы лечь на бок и поцеловать меня. И этот поцелуй напоминает о том, что мы есть друг у друга. Мы ощущаем единение друг с другом и всем живым на Земле. Я чувствую бесконечные ритмы света и тьмы, волн и ветров. Жизни и смерти, стыда и всепрощения.

И любви. Конечно же, любви.

Мы тихо лежим под бескрайним небом, у бездонного океана. Не говорим о прошлом, благодаря которому мы теперь вместе. Не говорим о том, что ничего бы не поменяли, будь такая возможность.

Нам и не нужно.

Ведь это то, о чем знаешь сердцем.

 

Благодарности

В первую очередь огромное спасибо моему мужу Скайлеру, который покорил мое сердце в первый же день знакомства и благодаря которому я могу сочинять любовные истории.

Выражаю глубокую признательность Александре Купер за то, что она оценила мою идею и поддерживала меня на протяжении всего пути. За мягкое поощрение, тонкое понимание и легендарные (в лучшем смысле этого слова!) письма с правками.

У меня не хватает слов, чтобы отблагодарить неутомимую Ли Фелдман, которая была со мной от начала до конца написания книги. И комментировала ее с изяществом, юмором и горячим сердцем.

Искренне признательна моей второй семье в HarperCollins, которая сразу приняла меня и окружила заботой. Розмари Броснан, Алисса Мил, Рене Кафиеро, Рэймонд Колон, Дженна Лизанти, Оливия Руссо – я в восторге от вашей энергичной команды! А когда я смотрю на обложку книги, то восхищаюсь ее дизайном. Эрин Фитцсиммонс смогла прекрасно отразить в ней содержание книги.

А еще стоит упомянуть мою литературную семью. Сара Оклэр, моя родственная душа. Я так счастлива, что знаю тебя. Спасибо за многолетнюю дружбу, совместное творчество, вино, карты таро, шоколад и за то, что ты всегда была потрясающей!

Морган Мэтсон, начиная со времен проживания в общежитии и до наших творческих посиделок в библиотеке с Альбино Банни ты была моим другом и соавтором. И это значит для меня больше, чем ты можешь представить. Мне не терпится снова увидеть твою улыбку, выпить коктейлей по твоим рецептам и написать еще несколько книг вместе!

Кэри Харрис, Элана Джонсон, Стэйша Кэо и Гретчен Макнил – вы, девочки, и ваши дружба, поддержка, советы, забавные электронные письма и общий настрой так много для меня значат, что без вас я бы ни за что не справилась.

И наконец, благодарю друга, которого не знала до начала поисков материала для этой книги, – Зика Кэнделла, который терпеливо отвечал на все мои вопросы. И чья история (и сердце) – удивительнее всего, что я когда-либо могла бы написать.

(Это вызов, Зик, – тебе тоже пора начать писать!)

 

Об авторе

ДЖЕССИ КИРБИ родилась и выросла в Калифорнии. Она получила степень бакалавра по английской литературе и стала учителем английского языка. Сейчас Джесси работает библиотекарем в средней школе и живет с мужем и двумя детьми.

Instagram – @jessikirby

Сайт – http://www.jessikirby.com/

• Я решила стать писателем, когда мне было 8 лет. Тогда мы читали книгу Джуди Блум Freckle Juice.

• Джуди Блум и Роальд Даль – мои герои.

• Я написала свою первую книгу, когда мне исполнилось тридцать. Она называется Moonglass.

• Я верю в волшебство и в то, что невозможное возможно.

• «Алхимик» Пауло Коэльо – книга, которую я перечитывала несколько раз.

• Если бы мне пришлось выбирать одно-единственное блюдо, которые я бы ела всю оставшуюся жизнь, это было бы тако.

• Мой любимый фильм – «Скажи что-нибудь».

• Счастливой меня делают острые карандаши и пустая записная книжка.