ПОСЛЕ ТОЙ ПРОБЕЖКИ мы с Райан выбираем маршруты по очереди. В офисе у родителей много дел, и мама не справилась бы одна, так что папа возвращается к своим обязанностям, а мы с сестрой продолжаем без него. Спускаемся по трассе вдоль виноградников, огибающих холмы, по узкой тропинке над ручьем, который скрывается в овраге под папоротником и ядовитым плющом. Иногда разговариваем, но чаще я остаюсь наедине с утром, собственным дыханием, сердцебиением и ноющим чувством в мышцах и легких. Кажется, они вспоминают, что значит жить.

После пробежек Райан идет к бабуле – там она готовит картины для своего портфолио. А я еду на побережье и где-то по пути, на трассе между деревьями, становлюсь той Куинн, которую знает Колтон.

Теперь мы каждый день встречаемся на утесе – там, где в первый раз катались на байдарке. Интересно, это из-за того, что он скрывается от Шелби? Неужели я стала для него таким же секретом, каким он стал для меня? Пытаюсь об этом не думать, и рядом с ним это удается без труда. Колтон показывает мне все знакомые ему места – скрытые пещеры и прибрежные тропы, которые хранят его детские воспоминания. Я понемногу начинаю узнавать его. Не нужно задавать никаких вопросов, ведь он рассказывает о своем прошлом таким образом. Вернее, о части прошлого, которую он хочет мне показать, – лишенной больничных палат, кислородных трубок или пластиковых коробочек с таблетками.

У нас складывается особый распорядок – часы, когда мы обычно катаемся, плаваем или лежим на пляже. Я стараюсь быть осторожной и внимательной. Когда мне кажется, что сейчас у Колтона время приема препаратов, я отвлекаюсь на что-нибудь – скажем, на дикие цветы, которые растут вдоль дороги, или стайку пеликанов над океаном. Ему необходимо остаться наедине с тем, что он не хочет мне показывать.

Зато я все лучше узнаю о других его пристрастиях и симпатиях. Скажем, теперь мне известно, что он обожает отца, но при этом более близкие отношения у него с дедушкой, от которого ему достались любовь к океану и старым морским байкам. Колтон может назвать любое созвездие и рассказать его историю. И действительно думает, что каждый день может стать лучше предыдущего.

Думаю, что и он узнает меня. Колтону не приходится задавать вопросы – я все рассказываю сама. О пробежках с Райан, о бабуле и «Обществе красных шляпок». О гнетущих мыслях насчет собственного будущего, в котором я не уверена. И о том, что мне нравится проводить с ним время.

Нас влечет друг к другу, и это ощущается всегда – и когда молчим, и когда громко смеемся. Это можно заметить и в улыбке Колтона, пока мы смотрим друг другу в глаза. Услышать в его тоне, когда он называет меня по имени. Почувствовать, когда наши руки, плечи или колени соприкасаются. Я думаю, он тоже замечает, но колеблется. Не знаю, на мое ли благо или на его, но наши отношения напоминают безумный танец, в котором, несмотря на нарастающее притяжение, мы не подаемся ближе друг к другу.

В один прекрасный день после гребли и ланча я говорю, что хочу научиться серфингу. Мы начинаем с основ. Колтон раз за разом подталкивает меня на волну, командует, чтобы я вставала на доску, и каждый раз шумно радуется, когда мне это удается, даже если сразу после этого я падаю в воду. Мы повторяем снова и снова. И у меня наконец получается. Изо всех сил гребу руками, Колтон чуть подталкивает доску, и теперь по его команде я поднимаюсь, удерживаю равновесие и скольжу по гребню волны. Это лучшее чувство на свете, и мне не хочется вылезать из воды, поэтому занятия длятся до вечера, пока руки не наливаются свинцом.

Потом мы садимся на мелководье, слегка придерживаем доски, которые качаются рядом на гладкой поверхности моря. Дневной ветер уже стих, и люди начинают уходить с пляжа. Остаются только те, кто пришел полюбоваться закатом.

Тяжелое солнце нависает над горизонтом. Наблюдаю за небосклоном, но чувствую на себе взгляд Колтона и поворачиваюсь к нему.

– Что? – застенчиво спрашиваю я.

Колтон улыбается и болтает ногой в воде.

– Ничего, просто… – Его лицо принимает более серьезное выражение. – Знаешь, сколько дней я провел в мечтах о море? Это…

Он говорит что-то еще, но я уже не слушаю. Меня сбивает с толку одна фраза.

Сколько дней, сколько дней, сколько дней?

Внезапно появляется ощущение, словно я очутилась в открытом море. Я не помню, сколько дней прошло со смерти Трента. Не знаю, когда перестала считать. Не знаю, когда рассталась с привычкой, которая служила моим наказанием за то, что не была рядом с ним в то утро, не проходила по дороге около дома, не спасла его, не попрощалась. А сейчас я даже не могу вспомнить, сколько дней назад это случилось.

Я сбилась со счета. В очередной раз подвела Трента.

– Давай уйдем, – вдруг говорю я. – Хорошо?

Мне больно. Чувствую знакомую тесноту в груди.

Не могу дышать.

– Разве не хочешь на нее взглянуть? – спрашивает Колтон.

– На что? – Я жадно хватаю ртом воздух и осознаю, что потеряла нить разговора.

– На зеленую вспышку. – Он указывает на солнце, которое наполовину скрылось за горизонтом.

– Что-что?

– Смотри внимательно. Во время исчезновения солнечного диска можно увидеть зеленую вспышку. Предположительно. При всех необходимых условиях. – Он улыбается. – Дедушка водил нас на нее смотреть и всегда приговаривал: «Увидите зеленую вспышку – научитесь заглядывать в людские сердца». – Колтон проводит пальцем по воде и мягко смеется. – Сам он клялся, что видел ее, и теперь умеет читать мысли.

Заглядывать в людские сердца.

Мое сердце уже давно стало тяжелым от скрытой правды, недомолвок и лжи. Всего того, что я не желаю показывать Колтону. Я и сама не понимаю, что там, в моем сердце.

– Смотри, – повторяет он и указывает в сторону горизонта. – Она появляется всего на пару секунд.

Мы оба глядим на ярко-оранжевый диск, который быстро погружается в золотистую воду. Я думаю о зеленой вспышке, и мне становится не по себе. Хочу отвернуться и чтобы Колтон тоже отвернулся. Знаю, что это всего лишь байка, но, пока солнце садится, я задерживаю дыхание и в последний момент бросаю взгляд на Колтона. Он не сводит глаз с горизонта.

А потом солнце исчезает.

– Сегодня вспышки не будет, – вздыхает он.

Я на мгновение встречаюсь с ним взглядом, а потом смотрю вдаль, на небо, которое чуть не выдало мои секреты. И все, что мне остается, – сдерживать слезы.

Когда я захожу в свою комнату и закрываю дверь, то понимаю, что могу наконец быть собой. Трясущимися руками снимаю со стены календарь и сажусь с ним на пол. Как я могла перестать считать? Неужели я проснулась однажды утром и даже не подумала о том, сколько прошло времени? Неужели перед сном я перестала вспоминать о Тренте?

Листаю календарь назад, ко дню номер триста шестьдесят пять, который я никогда не забуду. Ставлю палец на следующую дату, но он так дрожит, что я не выдерживаю и даю волю слезам, с которыми боролась всю дорогу домой. Внутри поднимается мучительное чувство вины.

Как я могла сбиться?

Вытираю глаза и стараюсь сконцентрироваться на пустых квадратиках – на днях, в которых уже не было Трента. Я отслеживала каждый, потому что только это помогало мне не отпускать его. Я всегда должна была помнить, сколько времени прошло. Нужно сосчитать снова…

– Что ты делаешь? – спрашивает Райан.

Я даже не услышала, как она вошла. Завидев слезы, сестра сразу бросается ко мне:

– Что случилось?

Роняю календарь, закрываю лицо руками и всхлипываю.

– Куинн, милая, что такое? – Ее голос полон сочувствия, от которого мне становится еще хуже.

Поднимаю взгляд на Райан.

– Я… – Снова ощущаю ком в горле. – Я не помню, сколько дней назад он умер, я сбилась со счета. Я забыла, и теперь нужно…

Делаю прерывистый вдох, а затем начинаю беззвучно трястись в рыданиях и прячу лицо в ладонях.

Райан обнимает меня и кладет подбородок на плечо.

– Ш-ш-ш… Все хорошо, все хорошо, – повторяет она.

Как же я хочу ей поверить!

– Тебе и не нужно их считать, – ласково произносит сестра.

Я горько плачу и прижимаюсь к ее груди. У меня нет сил ответить.

– Не нужно, – Райан мягко отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. – И это не будет значить, что ты по нему не скучаешь и не ценишь все, что было между вами.

Сжимаю губы, мотаю головой. Она столько всего не знает.

– Да, не будет, – на этот раз тверже говорит она. – Твоя боль со временем уйдет, и это нормально. Тебе можно снова быть счастливой. – Она делает паузу. – Тебе можно снова жить обычной жизнью. И это не предательство по отношению к Тренту. Он бы и сам этого хотел.

Слышу его имя и вновь заливаюсь слезами.

– Почему ты плачешь? – спрашивает Райан. – Из-за того, что забыла считать дни? Или из-за Колтона? Последние две недели вы каждый день вместе, и знаешь, ты выглядишь счастливой. И ты не должна чувствовать себя виноватой из-за этого.

– Но…

– Это нормально.

Мне хочется верить ее словам, и в глубине души я верю, знаю, что она права. Я не могу отрицать того, как мне хорошо рядом с Колтоном. Но не могу отрицать чувства вины, которое я испытываю с новой силой каждый раз, когда мы вместе. Мне кажется, будто я предаю Трента. И я знаю, что скрывать все это от Колтона еще большее предательство. Гляжу на пустые квадратики на календаре, который валяется на полу, и понимаю: мои дни были такими же пустыми, пока я не встретила Колтона.

– Эй. – Райан сжимает мое плечо. – Это не последний раз, когда на тебя столько всего наваливается. И это нормально. Но рано или поздно придет день, когда тебе станет хорошо. И это тоже нормально. – Она заправляет волосы мне за ухо. – Веришь или нет, но однажды ты снова влюбишься. Нужно только открыться этому.

Уверена, что сестра хочет встретиться со мной взглядом, но я все еще смотрю на календарь.

– Да, вы очень любили друг друга, но у тебя вся жизнь впереди. Пойми, Трент хотел бы, чтобы ты была счастлива.

Киваю, будто соглашаюсь, вытираю слезы со щек, смотрю Райан прямо в глаза и говорю:

– Я понимаю.

Но не потому, что я ей верю. А потому, что мне надо остаться одной. В глубине души сомневаюсь, что Трент одобрил бы мои поступки.