ПОНАЧАЛУ МНЕ КАЖЕТСЯ, что красноватый цвет воды – это игра света. Мы спускаем байдарку, когда последние лучи солнца скрываются за горизонтом, а небо приобретает темно-оранжевый оттенок и постепенно синеет. Здесь безветренно и тепло, а океан так спокоен, что больше напоминает озеро.

– Класс, – шепчу я и помогаю Колтону столкнуть лодку на мелководье. – Сегодня здесь так хорошо.

Колтон устремляет взгляд на горизонт.

– Мог бы вечно этим любоваться.

– И я.

Хочу, чтобы так было всегда. Хочу утопать ступнями в песке, стоя в мягкой прохладной воде… рядом с тобой.

– Готова? – спрашивает Колтон. Он удерживает байдарку, чтобы я села.

Забираюсь внутрь, он следует за мной. Мы опускаем весла в темную воду и легко гребем по небольшим волнам. Я наблюдаю за тем, как лопасти разрезают поверхность воды и оставляют за собой небольшие ржавые разводы.

– Почему вода так выглядит? – спрашиваю я и оборачиваюсь.

– Это красный прилив, – отвечает Колтон.

– Красный прилив? – Я снова смотрю на океан. Мне не нравится, как звучит эта фраза. Особенно после того, как я согласилась грести в темноте от нашей маленькой пещерки до пирса, чтобы полюбоваться салютом. Смотрю на Колтона. – Боюсь спросить, что это.

– В этом нет ничего страшного, – успокаивает он меня. – Просто водоросли внезапно расцветают. Восхитительное зрелище.

– Серьезно? – Не отрываю глаз от океана, который выглядит скорее грязным, чем восхитительным.

– Довольно непредсказуемое явление. Никто не может предугадать его и не знает, почему так происходит, но ночью…

Колтон замолкает. Оглядываюсь и вижу, что его лицо сияет. Мне знакомо это выражение, и я улыбаюсь.

– Что ночью?

Он смотрит на воду, словно думает, отвечать или нет, а затем с усмешкой говорит:

– Подожди, еще узнаешь.

– Теперь я действительно боюсь спрашивать.

Колтон смеется.

– Бояться нечего, обещаю. – Он указывает веслом на размытые очертания вдали. – Давай грести быстрее, а то не успеем до салюта.

Смотрю на пирс, который возвышается над океаном на фоне быстро темнеющего неба.

– Он, кажется, далеко… Ты уверен, что у нас получится выбраться потом? Мы не потеряемся в море? Нас не съедят цветущие водоросли?

– Ну, обещать ничего не могу, – пожимает плечами Колтон, – но сегодня я готов рискнуть.

Он спокойно и уверенно улыбается. Вода – его стихия. А я опять ощущаю эту нашу непреодолимую тягу друг к другу.

– Значит, готов рисковать, да?

Колтон медленно кивает. Он старается выглядеть серьезным:

– Все ради тебя.

– Тогда… – У меня не получается сдержать улыбку. – Тогда и я готова.

– Отлично, – говорит Колтон.

Уверена, что это именно тот ответ, на который он надеялся и рассчитывал. Он не сводит с меня глаз и опять улыбается:

– Ты не пожалеешь.

Пока мы плавно скользим по воде, небо становится цвета индиго и на нем загораются первые звезды. Я нервничаю и от этого поначалу гребу очень сильно и энергично, точно намереваюсь доплыть до края света и вернуться обратно. Но через несколько мгновений расслабляюсь.

Кажется, словно вокруг не осталось ничего, кроме океана, неба и нас. И мы плывем в загадочное невидимое место, где закончится старая жизнь и начнется новая.

Глаза постепенно привыкают к темноте. Но я закрываю их, чтобы прочувствовать воздух, воду и вечер, который вступает в свои права. Все вокруг будто дышит жизнью и бесконечными возможностями, и я ощущаю себя частью всего этого. Меня переполняют чувства. Вспоминаю картинку со своего туалетного столика – сердце, надежно укрытое в бутылке, – потом кораблики Колтона, – и наконец понимаю смысл слов на стене его комнаты: «Кораблю безопасно в гавани, но не для этого строят корабли».

Вот для чего их строят. Вот для чего они предназначены – для этого самого ощущения, ощущения жизни. И возможно… Возможно, человеческие сердца тоже предназначены именно для него.

Чувствую, что Колтон внезапно начинает грести медленнее. Слышу, как он достает весло из воды.

– Мы на месте, – с воодушевлением говорит он. – Видишь, Куинн?

Открываю глаза. Колтон наклоняется как можно ближе ко мне и указывает веслом на море. На мгновение мне кажется, что это обман зрения. Уже совсем стемнело, неподалеку мерцают огни пирса, небо усеяно звездами, а в воде вдруг появляется бледно-голубое сияние. Моргаю, и оно исчезает.

– Ты видела? – спрашивает он.

Но я не успеваю ответить.

Колтон вновь погружает весло, слабое свечение возникает еще раз, но вскоре опять пропадает.

– Что это такое? – смотрю я на море. Так хочется еще раз увидеть это чудо.

– Просто вода, – смеется он, после чего погружает лопасть, быстро водит ей из стороны в сторону, и в воде вновь вспыхивает голубой огонек, на этот раз более яркий.

– Но… – Я не заканчиваю. Вместо этого тоже погружаю весло и с изумлением вижу вокруг него голубое свечение. Радостно смеюсь. Я не понимаю, что происходит. Но чувствую, что Колтон наблюдает за мной.

– Я надеялся, что мы это увидим.

– А что это? – Я все еще вожу веслом по воде и не верю своим глазам.

– Это называется биолюминесценция, – отвечает он. – Светятся те самые водоросли, о которых я тебе рассказывал.

Колтон зачерпывает немного воды, и, когда стекающие с него капли соприкасаются с поверхностью моря, появляется слабое, едва различимое сияние. Вокруг так темно, что я даже не вижу лица Колтона, но по голосу слышно: он улыбается.

– Как они… – Не могу отделаться от ощущения, что просто вижу сон.

– Такой у них защитный механизм, – объясняет Колтон. – Рефлекс. Отвечают свечением на любые прикосновения.

Он описывает веслом широкий полукруг, и в воде опять возникает мягкое голубое сияние, которое теперь кажется мне еще более особенным. Только подумайте: когда эти маленькие растения боятся, они светятся.

– Волшебно…

Я снова осторожно провожу веслом по поверхности моря. У меня начинает кружиться голова – от вечера, воды и сияния. И от Колтона, потому что именно он показал мне это чудо. Подарил его мне.

– Откуда ты столько всего знаешь? – спрашиваю я.

Он смеется:

– Это вопрос с подвохом?

– Нет, ну то есть…

Закусываю губу – жалею, что спросила. На самом деле я бы хотела узнать, зачем Колтон показывает мне все эти красивые места. Когда умер Трент, я закрылась от всего и от всех, потому что поняла, как на самом деле хрупка человеческая жизнь. А Колтон с самой первой встречи помогает мне справиться с этим губительным чувством.

– В общем, не важно, – через пару мгновений продолжаю я. – Не знаю толком, что имею в виду.

Издалека доносится приглушенный гул, отвлекающий внимание Колтона. Это радует.

– Началось, – произносит он и смотрит наверх.

Я поднимаю глаза как раз в тот момент, когда в небе появляется белый всполох, который затем разрывается на сверкающие полосы света. Они полукругом разлетаются над океаном и мерцают, будто гигантская люстра.

Колтон берется за весло:

– Поплыли.

– Да мне даже салют не нужен, когда тут такое. – Я все черчу линии на воде, не могу выкинуть из головы голубое сияние.

– Сегодня же четвертое июля. Всем нужен салют, – возражает Колтон. – Давай-давай.

Он погружает весло в воду, и мы плывем вперед. Я следую его примеру, но на этот раз не закрываю глаза, стараясь сохранить в памяти как можно больше всего, пока мы скользим в сторону пирса по сияющей голубой дороге, которая так хорошо заметна в темноте.

Мы гребем навстречу шуму залпов и ярким всполохам. Через какое-то время я чувствую запах серы, а каждая вспышка начинает отдаваться в груди. Люди на берегу одобрительно вскрикивают всякий раз, когда небо освещают красные, белые и синие огни. Мы подгребаем еще ближе к пирсу, и в их свете я вижу, как мягко волнуется вода вокруг покрытых ракушками подпорок.

Колтон поднимает весло, кладет его на дно байдарки. Я делаю то же самое и поворачиваюсь к нему.

– Ну что, – спрашивает он, – хочешь увидеть фейерверк с самых лучших мест?

– А разве мы еще не там? – не отвожу я глаз от неба.

– Почти. Подожди-ка.

Еще один залп эхом отзывается в груди, и меня вдруг пробирает дрожь от холода. Байдарка покачивается, пока Колтон бросает в воду какой-то тяжелый предмет и он с громким всплеском идет ко дну.

– Это якорь, – объясняет Колтон. – Чтобы нас не отнесло дальше.

Я киваю, а он наклоняется к моему сиденью и отстегивает от него накладку. Мне ничего не видно, но, похоже, он знает, что делает.

– Положи себе в ноги – будет подушкой. Я послежу за равновесием.

Привстаю, чтобы вытащить накладку, и следую совету Колтона. Затем он протягивает мне три сложенных полотенца.

– Держи. Постели их на дно. Тогда сможешь лечь на спину и закинуть ноги вот сюда. – Он хлопает по плоской перегородке между нашими сиденьями.

– А ты?

– А я сейчас сделаю то же самое.

– Хорошо.

Какое-то время мы суетимся, пытаемся разместиться так, чтобы не мешать друг другу. Я аккуратно расстилаю полотенца, а после ложусь на спину. Колтон располагает свою накладку на дне, опускается на нее и вытягивает ноги рядом с моими. Пока мы устраиваемся, байдарка мягко качается на волнах. От ощущения близости мне становится жарко, несмотря на холодный вечерний воздух.

– Вот теперь у нас лучшие места, – произносит он.

Над головами взрывается красный фейерверк, и в его свете лицо Колтона выглядит таким же разрумянившимся, как наверняка и мое.

С трудом отвожу от него взгляд и смотрю наверх. В небе появляется еще одна вспышка – белый лучик. После небольшой заминки я уже начинаю думать, что заряд не взорвется, но тут он раскрывается ослепительными голубыми полосками, которые медленно и плавно опадают вниз, пока не растворяются воздухе.

Мы лежим и любуемся салютом, и я чувствую отдающиеся в груди залпы, тепло ног Колтона. Меня тянет к нему все сильнее с каждой секундой. Раньше я не могла и помыслить о подобном. Теперь же я не хочу бороться с этим. Не хочу и не могу.

Лодка плавно покачивается, пока я сажусь. Меня не удивляет, что Колтон тоже поднимается. Ведь я знаю: и он это ощущает. Мы безмолвно глядим друг на друга. А вокруг то и дело мелькают вспышки. Так много света. Он почти разогнал тьму вокруг. И тьму внутри меня.

Колтон протягивает руку, гладит меня по волосам, а потом проводит большим пальцем по маленькому шраму на нижней губе. Напоминание о нашей первой встрече, когда столкнулись два отдельных мира… Я дрожу. Тянусь к теплу, прерывисто дышу и кладу ладонь ему на грудь.

– Куинн, я… – шепчет он и не договаривает фразу, потому что пространство между нами исчезает.

Внутри меня взрывается тысяча фейерверков. Я чувствую это и в нем – на его губах, прильнувших к моим, в пальцах, зарывшихся в мои волосы, и в том, как он подается еще ближе.

Все остальное отступает. И в то мгновение, когда мы целуемся, мы и сами становимся вспышкой света.