Наступил день, когда после длительных тренировок Павлу разрешили боевой вылет. И не обычный, а редкий: небольшая группа наших летчиков должна была сражаться против нескольких десятков немецких самолетов-бомбардировщиков, прикрываемых истребителями.
Погода по-прежнему не особенно балована североморцев. Лишь изредка между «окнами», как называли летчики непродолжительные просветы в погоде, случалась боевая работа. Так было и в этот раз. Подул сильный ветер, разогнал низкие, висящие над шапками сопок тучи, а дело закипело.
Ракеты прочертили воздух. На старт вырулили несколько самолетов, которые возглавлял сам Борисов. Среди них были истребители Мальцева и Соловьева.
Взлетели один за другим. Собрались в строй над аэродромом, качнули крыльями и взяли курс на запад.
- «Кобра», «Кобра»,- как себя чувствуешь? - запросил Борисов Павла, и тот ответил:
- «Сокол», «Сокол», чувствую себя превосходно, чувствую превосходно.
- Так держать!
Летели невысоко, над самыми сопками. Это был излюбленный прием Борисова - прикрыться местностью, а потом внезапно вынырнуть перед самым носом противника и расстрелять его в упор.
- «Сокол», «Сокол», вижу группу немецких самолетов, - радировал Павел.
- Добро,- ответил Борисов. - Внимательно слушайте план атаки. По силуэтам предполагаю - впереди «юнкерсы». Истребители, возможно, где-то на подходе или над ними. Все за мной. Набираем высоту, тройка атакует бомбардировщиков, четверка прикрывает нас. Если нет истребителей сопровождения, брать на себя и по бомбардировщику. Я атакую ведущего, Мальцев - замыкающего, Соловьев выбирает цель в середине строя. За мной!
Самолеты нырнули в облака. Машины повиновались опытным мастерам, казалось, ими управляли не разные люди, а один человек.
Павел летел за командиром, неотрывно следил за его маневром, боясь пропустить какой-нибудь сигнал. Ведь сегодня - испытание, первое испытание на прочность, которое должно раз и навсегда ответить на затаившиеся где-то в глубине сердца вопросы: «А все же сможешь ли ты, Павел, быть настоящим летчиком, можешь ли ты стоять вровень по мастерству, отваге, выдержке с теми, кто пойдет с тобой в атаку, вынесешь ли тяжесть боя?»
И сейчас он отвечал себе: «Ты должен выстоять, Павел, обязательно должен выстоять. Иначе… Иначе пропали все утомительные и мучительные тренировки в госпитале, иначе были напрасными все хлопоты в Москве, да совсем другими глазами будет смотреть, наверное, на тебя и твоя Тоня… Да, да, твоя…»
Павел на минуту представил, как он вскоре после возвращения в полк встретил Тоню возле капонира, где техники и авиамеханики переоборудовали ему самолет, как она, раскрасневшаяся от мороза, вдруг побежала навстречу ему, а он, опираясь на палку, зашагал к ней, как она, никого не стесняясь, подпрыгнула, обхватила гибкими руками его шею и звонко поцеловала в щеку.
- С возвращением вас, Павел Сергеевич, - уже отстранившись, как-то важно и официально сказала она.
- Спасибо, Тонечка. - Павел улыбнулся.
- Как ваше здоровье? - спросила Тоня.
- Не жалуюсь,- ответил Павел. - Стометровку бегать не собираюсь, а если хорошую девушку увижу, пожалуй, и больше пробегу.
- Не забывайте наведываться в санчасть, Павел Сергеевич. Я вас взяла на персональный учет.
- Спасибо, спасибо. Хоть с сегодняшнего дня. Вот только освобожусь - обязательно загляну.
Уже на ходу крикнула:
- Буду ждать!
- Ждите, Тонечка! - Павел поднял руку, помахал ею и зашагал к самолету…
- «Кобра», «Кобра»,- раздалось в наушниках.- Будьте внимательны, будьте внимательны. Сейчас атакуем. Напоминаю: я - ведущего, вы - замыкающего,- Неожиданно ворвавшийся голос Борисова прервал пьянящие сердце воспоминания.
- Есть, замыкающего! Выбрал, вижу, - ответил Павел.
- Вперед! Всем прикрывать нас! - скомандовал Борисов и бросил самолет на бомбардировщик врага. Павел, дав полный газ,- тоже устремился к цели. Его истребитель, словно молния, сближался с «юнкерсом». Павел ловит его в перекрестие прицела, стиснув зубы, жмет на гашетку пулемета. Яркий сноп огня вырастает перед носом самолета. Трасса, оставив несколько десятков пунктирчиков в воздухе, пришлась по бомбардировщику. Еще очередь - и «юнкерс», неуклюже клюнув носом, задымил, тяжело завалился на крыло, пошел вниз, на сопки.
- Ура-а-а! - закричал ошалело Павел. И тут же услышал строгий голос Борисова:
- «Кобра», «Кобра», не провороньте справа!…
Тройка Борисова, прикрываемая четырьмя другими истребителями, сбила три «юнкерса», разбила строй бомбардировщиков, заставила их повернуть вспять. Но тотчас же, словно воронье, на нашу семерку набросились вражеские «мессершмитты». Они свалились откуда-то с высоты и чуть было не застали врасплох. Спасла бдительность Борисова.
- Встать в круг! - скомандовал он,- Вести бой на горизонталях. Прикрыться облачностью.
Юркие истребители мгновенно стали каждый в затылок соседу - так они могли надежно прикрывать друг друга - и по команде Борисова атаковали наиболее уязвимые цели.
Бой закипел с новой силой. Даже доли секунды вносили изменения в обстановку.
Атаку начал сам Борисов. Он удачно выбрал цель и сбил ее с первого захода. Из-под удара такого мастера воздушного боя вряд ли увернешься!
За Борисовым ввязался в бой Соловьев. Он долго гонялся за «мессером», пока тот не подставил ему хвост. Самолет врага был сбит. Но когда Дима выходил из боя, недалеко от него неожиданно выскочил новый «мессер». Это заметил Павел. Быстрым и точным маневром он вышел на перехват вражеской машины и первой же очередью поджег ее.
- «Кобра», «Кобра», а теперь атакуйте того, что под вами. Да смелее! - посоветовал Борисов.- Поэнергичнее на виражах…
Павел, найдя взглядом вражеский истребитель, камнем пошел на него. «Ну, держись, гад!» - прошептал Мальцев и выпустил очередь по «мессеру». Мимо. Прицелился тщательнее, нажал на гашетки. «Мессер» вздрогнул. Мальцев отдал педаль, ушел на вираж. Посмотрел вниз: вражеская машина, объятая пламенем, мчалась к земле.
Наши летчики вышли из этой смертоносной карусели с победой. Они без потерь вернулись на свой аэродром.
Павел еле вылез из кабины. Он страшно устал. Техник помог ему отстегнуть парашют.
- Кажется, лихо дрались, Павел Сергеевич? - не то спросил, не то отметил техник, подавая ему палку.
- Спасибо за машину,- тихо сказал Павел и пошел к командирской землянке, где должен был состояться разбор боя.
Вошел и тут же, не ожидая разрешения, тяжело опустился на скамейку. Пот градом катился по лицу. Ноги мучительно ныли…
Борисов начал разбор. Он говорил коротко и ясно, как и полагается командиру. Несколькими штрихами нарисовал общую обстановку, напомнил о плане боя, рассказал, кто как действовал.
- Особо хочу сказать о Павле Сергеевиче,- заметил Борисов.- Дрался ты, Павел, как настоящий ас. - Борисов, чтобы не быть официальным, перешел на «ты». - Троих свалил, паразитов. Дай я тебя расцелую, дорогой! - Широко шагнул к Павлу. Летчики зааплодировали.- Вижу, Павел, тяжело тебе пришлось. Но выдержал ты, дружище, экзамен. На пятерку с плюсом выдержал. Теперь на тебя, как на себя, надеюсь. Поздравьте, друзья, Павла Сергеевича с новым боевым крещением!
Летчики наперебой подходили к Павлу, желали новых побед. А он, растроганный теплым участием, беспрестанно вытирал пот с лица и односложно, будто заученно, твердил:
- Спасибо за доверие, друзья, спасибо.
Последним подошел Дима, тихо сказал:
- Пойдем отдыхать.
- Пойдем.
Они шли по заснеженным улочкам военного земляночного городка медленно и молча. Павел думал сейчас о ней, о Тоне, которая вот уже несколько недель назад взяла его «на персональный учет» и каждый вечер делает ногам примочки. И пока ноги греются в теплых уютных ванночках, Павел о многом успевает поговорить с Топей: получает ли она письма из дому, не тяжело ли ей тут, на Севере, не тоскует ли по родным. А она сидит против него на стульчике и отвечает: не беспокойтесь, мол, Павел Сергеевич, дома все в порядке, к Северу привыкла и тоска не гложет, недаром толстеть начала, аж неудобно - война…
Павел говорил с Тоней - полушутя, полусерьезно - и о том, любила ли она кого-нибудь. Ведь не могла же она никого не любить такая сердечная, отзывчивая. И Тоня - тоже в тон ему, шутливо-серьезно - отвечала, что полюбить она еще никого не успела, окончила медицинский техникум - и на войну. Ну а нравилась ли ребятам - это надо у них спросить. Тоня смеялась, смеялся Павел, и им обоим было хорошо в этой небольшой процедурной комнате, при неярком мигании еле заметной электрической, лампочки под самым потолком.
Павел спросил как-то Тоню, не любит ли она сейчас кого-нибудь, и, наблюдая незаметно за ней, с замиранием сердца ждал ответа. А она, проказница, выпорхнула из процедурки, а когда вошла, как ни в нем не бывало спросила:
- Ну, как у нас дела, Павел Сергеевич?
- Дела, как сажа бела, - отшутился Павел и опять со своим вопросом: - Скажи, Тонечка: а все же ты любишь кого-нибудь?
На этот раз она не убежала, зарделась, тихо сказала:
- Есть один парень на примете. Только не знаю, догадывается ли.
- Далеко этот парень?
- Да как вам сказать. Бывает далеко, бывает и близко, а бывает и совсем рядышком.
- Кто же это такой, Тонечка, скажи, если не секрет?
Тоня перебирала белье в шкафу, не обернулась, ответила:
- От вас не скрою. Это вы, Павел Сергеевич.
- Я? Да?! Тонечка! - крикнул Павел и прямо на культях, спотыкаясь и чуть не падая, пошел к Тоне.
- Да вы с ума сошли! - крикнула Тоня и бросилась Павлу навстречу. Она подхватила его, усадила на скамейку, и так сидели они молча несколько минут. Павел гладил ее светлые, по-мальчишечьи постриженные волосы, о чем-то хорошем-хорошем думал и не знал о чем…
А теперь, проходя с Димой Соловьевым мимо санчасти, попросил его:
- Зайдем к Тонечке. Пусть вместе с нами порадуется нашей победе.
Дима остановился.
- Ты зайди, а я загляну в столовую. Что-то проголодался.
- Ну ладно, Шплинт, иди. - Павел улыбнулся лукавой хитрости друга.- Примочки ногам сделаю. Ноют, Дима.
Тоня встретила Павла шумно:
- Слыхала, Павлуша, как ты отличился!
- Откуда, Тонечка? - пророкотал Павел басом и поцеловал ее в щеку.
- Забегал тут один технарь. Палец молотком пришиб. Пока перевязывала, рассказал.
- Это - тебе подарок, Тонечка. Трех сегодня на сопки спустил.
- Ой как здорово, Павел!
- Твои примочки помогают. Они, как эликсир, действуют и на ноги, и на сердце. Ноги крепче становятся, а сердце…- Павел сделал паузу.- А сердце любвеобильнее! - выпалил он.
- Это как же так? - Тоня сделала круглые глаза.- Значит, кого-нибудь оно еще уже в себя вместило? Эх, Павел Сергеевич! - Она погрозила пальцем.
- Да что ты, Тонечка,- посерьезнел Павел,- как можно! Оно принадлежит только тебе, моя пуговица, только тебе, моя кнопка.
Тоня подбежала к Павлу, взяла его за пяечя, скомандовала:
- Садись, товарищ гвардия старший лейтенант. После выдающегося боя наш могучий коллектив, состоящий из медицинской сестры Пожарской и ее боевых коллег, преподносит тебе, дорогой Павел Сергеевич, сто граммов чистейшего спиртуса. Выпьем за наше здоровье. Ура!
Павел принял из руки Тони мензурку.
- А за это тебе не влетит? - спросил он и залпом выпил спирт.
- Теперь уже нет! - засмеялась Пожарская, глядя в пустую мензурку.- Сухо, как после сильнейшего зноя. Ноги в ванночки - марш!
Павел осторожно опустил культи в теплый раствор. По всему телу разлилась приятная истома, на сердце стало хорошо, радостно, В эти минуты ему хотелось сказать Тоне что-то задушевное, чтобы она запомнила его слова на всю жизнь;
- Посиди со мной, Тонечка,- показал Павел на скамейку.- Не замерзла? Тебе в Крыму бы побывать. Не была? Как там хорошо летом! Вот освободим Юг, обязательно тебя свожу.
- Это как же свозишь? - лукаво спросила Пожарская.
- Возьму, выкраду тебя, как выкрали красавицу Арзы, и уведу в Крым.
- Это что еще за красавица?
- Легенда есть такая. Рассказать?
- Расскажи:
- Когда-то, в далекие-далекие времена, в горах Крыма жил старец. У него была красивая внучка Арзы. Поведет бровью, глянет своими огромными черными глазами на юношу, и тот не может отвести от нее своих глаз. Все парни посходили с ума от красавицы Арзы. Предлагали ей руку и сердце. Но гордая Арзы даже слушать не хотела об их предложениях. Дед часто посылал свою внучку к самому Черному морю, чтобы набрать в золотой кувшин холодной ключевой воды, что бьет из родника, Пойдет Арзы за водой по тропинке, серебром переливаются ее косы на южном солнце, извивается ее гибкий, стройный стан. И это еще больше ранило сердца юных молодцев.
Прослышал о красавице Арзы богатый заморский хан Али-баба, прислал к бедному старцу сватов, чтобы уговорить его выдать Арзы за себя замуж. Но и ему отказала гордая Арзы. Тогда злой хан нанял разбойников и приказал силой взять Арзы. Пошла Арзы однажды к роднику, ничего не подозревая худого, а на нее из засады зорко смотрели разбойничьи глаза. Одним мигом выскочили разбойники на тропу, схватили, притащили на корабль, подняли паруса - и айда за сине море. Привезли Арзы к хану Али-баба. Тот продал ее на рынке в султанский дворец. Долго плакала и рыдала Арзы о своем деде, тосковала по родной земле. Потом родился у Арзы прекрасный, как и она сама, сын. Выходила Арзы с сыном гулять на обрыв крепости. И как-то, думая, гадая, решилась она на такой дерзкий шаг: «Не хочу я, злой старый султан, быть твоей наложницей. Лучше смерть, чем неволя». И кинулась вместе с сыном с крутого обрыва крепости в Босфор. И только видели ее, красавицу, и ее сына волны черноморские да пучина морская. Говорят, приплыла Арзы с сыном к родным берегам, да так и превратились они в каменную статую, которая и сейчас, может, стоит в море, недалеко от берега. А в день трагической гибели Арзы и ее сына из родника, сказывают, забил фонтан холодной, светлой, как слезинка, воды, напоминая людям о красавице Арзы и ее мальчике…
Тоня, не перебивая, слушала Павла, а когда он закончил, вздохнула:
- Жаль их.
А Павел просиял:
- Хорошая моя! Я-то ведь не жадный старый Али-баба, а один из тех юношей, которые предлагали Арзы свое сердце. Неужели и ты мне откажешь, если я предложу тебе стать моей женой?
Тоня на мгновение оцепенела.
- И ты это всерьез, Павлуша?
- Да, Тонечка. Дай мне руку и скажи: «Я твоя».
Тоня пристально посмотрела в глаза Павла, молча вложила свою руку в его широкую ладонь, прижалась хрупким плечиком к его плечу.
- Пусть будет по-твоему,- прошептала она побледневшими губами.
Павел порывисто наклонился к Тоне и поцеловал ее.
Летчики собрались в тесном клубе-землянке. Сразу стало душно. Пришлось открыть в коридоре окно. С улицы ворвались клубы морозного воздуха. Заполярная ранняя зима уже давала о себе знать. Там, за стенами землянки, она хозяйничала вовсю - несколько дней в котловане, где приютился аэродром, лютовала вьюга.
В землянку, широко распахнув дверь, пошли Борисов и Хохлов, Сбили снег с унтов, сняли регланы. Летчики шумно встали: загремели скамейки, заскрипели расшатавшиеся от времени стулья.
- Прошу садиться,- громко произнес Борисов и поднялся на сцену. За ним прошел Хохлов.
- Вы, очевидно, догадываетесь, по какому случаю мы собрались,- начал Борисов, широко улыбаясь.- Прошу всех встать! - повелительно, но с усмешкой в глазах скомандовал он.- Пригласите виновников торжества!
В землянку вошли Павел Мальцев и Тоня Пожарская. Шквал аплодисментов обрушился им навстречу.
- Ну, друзья, подойдите ко мне поближе, - добродушно произнес Борисов и, подхватив Тоню сильными руками, будто пушинку, приподнял ее на сцену. - А ты на своих четверых пройдешь, Павел. Ведь в тебе, как ни гадай, пудиков пять будет. Подними такого буйвола - век страдать будешь.
Борисов положил руку на поясницу и, согнувшись в три погибели, шутливо заковылял к столу. Летчики расхохотались.
Павел, легко поднявшись на сцену, подошел к Борисову и отрапортовал:
- Дорогой батя, но вашему приказанию молодожены Мальцевы прибыли!
Борисов улыбнулся Павлу:
- Садись поближе к Антонине… Ну как, товарищи, можно доверять ему нашу Тонечку? - спросил он зал и сам же ответил: - Думаю, вполне. Будет хорошая, добрая семья. Фронтовая семья. А что может быть крепче семьи, рожденной под огнем, в пылу сражений! Пожелаем же нашим друзьям полный короб счастья, радостной и светлой победы над лютыми фашистами, в которую внесли свой вклад и наш боевой летчик Павел Мальцев и его красавица жинка Антонина Мальцева.
Встал парторг Иван Филиппович Хохлов. Он подошел к Тоне и, взяв ее под руку, подвел к краю сцены. Обращаясь к залу, сказал:
- Тут командир о Павле Сергеевиче говорил: добрые слова. Я целиком и полностью их разделяю. Павел летает прямо-таки здорово. Да и многие из вас отважно воюют. Посмотрите, как светло в нашей скромной землянке. Это Звезды Героев, боевые ордена сияют на ваших кителях. А сказать я хочу о нашей Тонечке, о таких, как она, скромных девушках, которые создают нам уют, кормят и поят нас, врачуют наши раны, берегут здоровье. Что бы мы делали без них? Трудненько нам пришлось бы. Вот почему я низко кланяюсь тебе, Антонина-Тонечка, всем нашим боевым подругам и от всего сердца говорю: спасибо вам, дорогие, спасибо!…
Тоня стояла перед своими товарищами, и в ее глазах сияла гордость. «Да, верно говорит Иван Филиппович, очень справедливо. Какие хорошие у вас женщины, девушки. И горе, и радость - все пополам делят с мужчинами. Война требует… Вон какие они жизнерадостные! Пришли в самых «шикарных» костюмах - хлопчатобумажных гимнастерках и юбках, в унтах, что у летчиков. На гимнастерках медали горят».
В это время Хохлов как раз и говорил о наградах. Он указал на медаль на груди Тони:
- У нее пока только одна правительственная награда. Но и она очень дорога для нее. В этой медали - тревожные боевые ночи и дни. Дорогая Тонечка, будь счастлива, будь хорошим другом своему нареченному Павлу Сергеевичу Мальцеву. Это - настоящий человек.
Хохлов усадил Тоню на место, подошел к Павлу:
- Ну а тебе что сказать, орел?
Павел встал, выпрямился.
- Тебе пожелаю побольше собранности, внутренней организованности и самодисциплины. Ты извини, что в такой час говорю об этом и так прямо. Лучше сказать правду и при всем честном народе. Мы твои подвиги и заслуги знаем. Держи себя в руках, теперь ты не один - и за жену в ответе…
Конечно, все, кто сидел в клубе, знали его, Павла. Вернулся он из госпиталя в полк. Приняли хорошо. Летает наравне с ребятами. Сколько уже вылетов за плечами, сколько боев. Девять обитых фашистов на счету. Звезда Героя украсила его грудь. Вот она и сейчас приятно ласкает взгляд. А вручал ее сам командующий. Прицепил к кителю, задержал в своей руке руку Павла, сказал тихо: «Воюешь лихо, браток, это хорошо. А вот лишнего себе позволяешь в воздухе - негоже. Говорят, начальство эскадрильное не почитаешь. Брось, ты уже самостоятельный парень. Как-никак - командир звена».
«Вот тебе раз! - думал тогда Павел.- Пришел Золотую Звезду получать, хорошие слова услышать, а генерал по самому больному месту - хлоп, хлоп. Точно березовым прутом, да по ягодицам, да по ягодицам, как отец в детстве. Хотя поделом. Ишь, зарвался! Мне, мол, все нипочем».
Сколько томительных ночей потом провел Павел - знал об этом лишь он сам и, может быть, его Тонечка. Он, бывало, спрашивал ее:
- Скажи, что обо мне толкуют в народе? Ведь у тебя в санчасти всегда люди. Говори, не таясь, прямо в глаза.
И она говорила:
- Разное судачат. Одни хвалят за ухарство, другие - ухмыляются: нарвется-де на опытного фашиста - не соберет костей в сопках. Конечно, многие любят тебя за самостоятельность в воздухе, в бою. Сам Борисов как-то при мне отчитывал комэска, почему он инициативу из твоих рук выбивает…- И Тоня советовала: - Береги себя, Паша. Зачем зря рисковать?
А Павел отвечал:
- Вот об ухарстве это ты дельно заметила. Надо немного поостыть. Но, черт возьми, разве можно быть холодным, равнодушным, когда в жилах кипит кровь, когда видишь, как на тебя прется такая нахальная прусская морда! Скажи, русак может уступить пруссаку?! Ну и давай карусель, да такую, что сердце вот-вот вырвется из груди. А впрочем, ты права, Тонечка. Надо поостыть. Но что касается инициативы - тут уж, извините, я не уступлю. Кому виднее немец - мне или тем, что с земли подают команды? В воздухе виднее. А раз это так, то и действую сам. Я и своим ребятам приказываю бить фашиста откуда ловчее, сподручнее. Инициатива - это полпобеды.
Хохлов вот сейчас снова уколол. Он наверняка имел в виду один из последних полетов. Оставил комэска без прикрытия, как мальчишка,- погнался за «мессером». И это чуть было не кончилось для обоих трагически. Но, дорогой парторг, милый Иван Филиппович, не он ли, не Мальцев ли, краснел, стоя перед своими товарищами, когда вы с Борисовым давали ему «шприца»? Ведь он уже пережил все это. Хотя повторение - мать учения, даже в такой день, как… свадьба.
Свадебное пиршество было недолгим. Друзья наполняли из фляг фронтовые чарки, пили за здоровье молодых супругов Мальцевых, произносили тосты, добрые пожелания, кричали: «Горько!» Павел целовал Тоню и хмелел от счастья…
Они остались одни. Павел обнял Тоню за плечи.
- Ну вот мы и вместе, вместе навсегда, на всю жизнь. Скажи, рада ты?
- Зачем спрашиваешь? Разве не видишь? - Тоня погладила руку Павла. - Дорогой ты мой, Павлушка. Ты-то счастлив? Раз, два, три… Три родинки у тебя на лице. Нет, кажется, человек бывает счастливым, когда родинок чет. А у тебя - нечет…
- Пустое дело эти родинки, Тонечка, - нежно возразил Павел,- Давай лучше поговорим, как мы будем с тобой жить-поживать. В нашей обители, в землянке, видишь, Димка оставил свою кровать. Добрый человек этот Шплинт. Уходил, сказал: «Не поминай лихом. И чтобы дружба наша не нарушилась. А то я знаю вас, женатиков: за юбку ухватитесь - и ни до кого дела нет».
- Что же это он так, в сердцах, что ли?
- Нет, от всей души.
- Да пусть заходит. Всегда рады будем. Глядишь, по нашему примеру и сам женится. Ведь есть у него Галочка Храмова-то. Ну вот и поладят небось.
- Скорее бы кончилась война,- хлопнул ладонью по столу Павел. - Увез бы я тебя не в Крым, как говорил, а в наш Краснослободск. Ты знаешь такой город? Нет? Это старинный русский городок, весь в зелени, в садах. Домики как на подбор - небольшие, уютненькие, с резными наличниками на окнах, с петушками на коньках крыш. А рядом под кручей течет речка, такая свежая, умытая! Мокшей зовется.
- Ну а я, как ты знаешь, таежница, уралочка. У нас лучше, Паша. Представь себе маленькое село с добротными бревенчатыми домами - крепкими, плотными. А кругом горы, красивые горы, и тайга, насколько хватит глаз - тайга. Зимой на лыжи - и айда в горы. Впереди отец с ружьишком за плечами. «Не отставай, дочурка!» - крикнет, а сам как прибавит ходу - только его и видела. И вот - одна среди этого чудеснейшего царства. «Ау-у!» - крикнешь отцу. «Ау-у» - откликнется твой же голос где-то в горах. И тебе радостно, тепло. Вдруг откуда-то, с самой верхушки ели,- хлоп: свалится на голову ком снегу. Поглядишь - белка-шалунья, перескочив с ветки на ветку, сидит на сучочке и лапками мордочку себе моет, И кажется, улыбается, проказница.
- Я до Урала не доехал,- сказал Павел.- Под Кировом был, в госпитале.
- Ты говоришь, увезешь меня домой. Это что, насовсем мы туда?
- Зачем же, глупышка! Разве я могу оставить службу, авиацию? Ведь я к ней прирос. Всем сердцем прирос. Знаешь, как в той песне поется: «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом…»
- Я внесу в эту песню поправку, Паша: «Первым делом, первым делом самолеты, а про девушек, про девушек забудь».
Павел рассмеялся:
- Ого, ты, оказывается, не только медик, а и поэт-собственник!
- Это почему же «собственник»?
- Целиком и полностью завладела мной.
- А ты думал - наполовину? Целиком, Паша, целиком. - Тоня встала, обняла Павла, поцеловала в щеку, на которой пламенел шрам. Павел поднял Тоню и закружил. На улице полыхало северное сияние. Пробиваясь сквозь разукрашенное морозом оконце, оно заиграло и в землянке. А им уже не было никакого дела ни до северного сияния, ни до чего другого на свете…
- Ну, Тонечка, поздравь! - крикнул Павел еще с порога и тяжело опустился на стул.- Главного сегодня срезали… самого главного гада срубили.
- Гитлеру, что ли, башку снесли? - обрадовалась Тоня.- Нашлись наконец-то храбрые люди…
Павел громко засмеялся:
- До Гитлера еще далеко, роднуля, хотя и до него доберемся. А вот того, кто нам здесь, на Севере, кровь портил, смахнули.
Мальцев встал, прошел на место, где он принимал обычно ванночки, снял протезы, похлопал по ним ладонями, поставил рядом с собой.
- А не подвели ножки Петра Петровича, сам «король неба» у этих ног.- Павел сунул культи в ванночки, немного поморщился от внезапно наступившей боли, прикусил губу.
- О ком ты говоришь? Не пойму я тебя, Паша.
- Да хватит, тебе суетиться-то. Присядь, расскажу.
Тоня снова выбежала из процедурной, затем вернулась с какими-то пробирками, опустилась рядом с Павлом.
- Фу, в пот бросило, - протараторила она и вытерла халатом разгоряченное лицо,- Ну, рассказывай.
- Умаялась?
- А ты разве нет?
- Надо, Тонечка, война… Еще немного, и мы заживем с тобой другой жиэиью… Вот срубил я же сегодня одного важного гада и до берлинского главаря доберемся. Обязательно дошагаем.
- Ну, рассказывай же, кто он, этот «король неба»,- торопила Тоня.
- Сейчас расскажу.- Павел поправил ванночки, сел поудобнее, попросил разрешения закурить.
- Кури, только дым вон в тот угол пускай, там продувает немножко.
Тоня глядела на Павла - приготовилась слушать, а он, собираясь с мыслями, несколько раз глубоко затянулся, погасил окурок, смял его в своих крепких пальцах, завернул в клочок газеты, положил в карман.
…Это был тяжелый бой. Звено истребителей, возглавляемое Павлом, барражировало над портом. Вдруг с земли передали радиограмму: в воздухе самолеты противника, следует принять бой.
Развернулись, взяли курс навстречу врагу.
Вскоре Павел увидел: наперерез нажим самолетам идут четыре вражеских «фокке-вульфа». Они летели против солнца и, ослепленные его лучами, очевидно, прозевали наших истребителей.
Поднявшись на предельную высоту, Павел с ведомым спустился, как говорят летчики, на первый этаж, чтобы немедленно вступить в бой, а Петр Боков остался на втором этаже, чтобы не дать прорваться «фокке-вульфам» вверх.
Павел выбрал цель, набрал скорость, впился в прицел. Но что это? На борту вражеской машины нарисован бубновый туз. «Неужели это он? А ну, посмотрим, какой ты на самом деле есть?»
Мальцев стремительно развернул истребитель, сделал маневр и пристроился в хвост вражеской машине. Фашист, почувствовав опасность, сделал неожиданный разворот и ускользнул из-под удара.
Павел нажал на гашетки пулемета, но было поздно, нули прошли мимо цели.
Фашист нырнул в облака, Павел - за ним. Гитлеровец прикрылся кромкой и занял выжидающую позицию; авось, мол, наш истребитель сам нарвется - тут он его и прикончит. Такая тактика много раз выручала фашиста. Он нападал на наши самолеты или из засады, или на подходе к аэродрому.
Теперь же он встретился с Мальцевым, как говорится, лицом к лицу. Павел разгадал его уловку и тоже начал курсировать, прикрываясь нижней кромкой другого слоя облаков. Летал долго. Там, в вышине, гремел бой. Это, очевидно, Боков сражался с «фокке-вульфами».
Павел нервничал. «Может быть, ускользнула из-под носа эта хитрая лиса»,- билась мысль.
Павел сделал разворот, чтобы выйти из облаков. Нервы немца, наверное, сдали: «фокке-вульф» с бубновым тузом на фюзеляже промелькнул впереди. «Не уйдешь, паразит!» - крикнул Мальцев и бросил машину вдогонку. Мгновение - и очередь направлена к цели. Но фашист снова ушел из-под пуль и сам, в свою очередь, оказался под «брюхом» самолета Павла. Тут пришлось проявлять мастерство Мальцеву, чтобы спастись от огненных смерчей. Удалось. К тому же Павел, сманеврировав, зашел в хвост немцу. Тщательно прицелился, и пули настигли вражескую машину. «Фокке-вульф» задымил и пошел к земле.
После такого длительного и утомительного боя Павел решил разобраться в обстановке. Его ведомый летчик Борис Федорович неплохо действовал в этом бою. Он прикрывал Павла от других «фокке-вульфов».
- Молодец, Борис! - похвалил его Павел.- Теперь за мной, вниз!
Спустившись на несколько сот метров, Мальцев заметил, как по сбитому им, по еще падавшему «фоккеру» дал несколько очередей Петр Боков, который в круговороте боя незаметно опустился почти до бреющего полета.
- «Кобра», «Кобра»,- запросили с земли.- Как успехи, как успехи, доложите?
- Успех хороший,- радировал Павел и попросил разрешения вернуться на аэродром.
Прилетели домой торжествующие, радостные. Над аэродромом до традиции дали салют. И как только приземлились, Павел доложил Борисову:
- Товарищ командир, в воздушном бою сбито два самолета противника. Один уничтожен Петром Боковым, второй - мной. На борту сбитого самолета - бубновый туз: В бою отличился и Борис Федорович.
- Ты не ошибся, Павел Сергеевич, в самом деле на самолете бубновый туз? - спросил Борисов, берясь за трубку телефона.
- Точно, товарищ командир! - подтвердил Павел. - Перед самыми глазами кувыркнулся.
Борисов поднял трубку, отдал распоряжение:
- Немедленно обследуйте обитые самолеты, летчиков доставьте на аэродром.
И, положив трубку, шагнул к Павлу.
- Да знаешь ли ты, кого срубил? А? - Командир улыбнулся.
- Понимаете, товарищ командир… Я подумал, что это…
- Тут и думать нечего, - перебил Борисов. - Да это же сам Келлер. «Король неба»!
- Келлер?
- Он, конечно, Павел Сергеевич, он. Нарвался наконец, собака.
- По этому самолету и Боков стрелял, товарищ командир,- доложил Павел.- Вот и Федорович может подтвердить.
- Боков? Это интересно, это, пожалуй, даже хорошо.
- А что, товарищ командир?
- Значит, у него сегодня можно считать два сбитых самолета.
- А как же со мной, ведь это все же Келлер?
- Куда тебе их, Павел Сергеевич, солить, что ли?…
Командир подошел к Мальцеву, потрогал Золотую Звезду на его груди.
- Ты же знаешь нашу традицию. У тебя уже есть, а вот у Бокова как раз не хватает одной машины. А парень он тоже отменный. Заслужил. Ну а тебе - орден. И Федоровича отметим.
Павел в душе не хотел идти на сделку с совестью. Если бы он сбил какого-нибудь рядового немца, еще куда ни шло - можно выручить товарища. Но ведь это сам Келлер!
И Павел вслух повторил:
- Но ведь это же Келлер!
Борисов примирительно сказал:
- Ну ладно, Павел Сергеевич, дело покажет. Вот привезут, посмотрим. Может быть, это и не Келлер.
Павел вышел из землянки и тяжелой походкой направился в дежурку. Уже в прихожей услышал, как Петр Боков темпераментно рассказывал о только что прошедшем бое, о том, как он увидел снижавшуюся подбитую машину с бубновым тузом на борту, пристроился к ней и дал несколько очередей.
Павел шагнул в переднюю.
- Ну, ну, договаривай, Петр, как ты этого туза рубанул? - кивнул он Бокову.
Боков встал, подошел к Мальцеву.
- Чего там рубанул! Он уже готовенький был. И как на блюдечке - на, мол, меня кушай, Пека. Летчики засмеялись.
- Так вот, ребята, этот самолет мы вместе с Петром срубили. Я начал, а он прикончил. И знайте еще, ребята, пусть запишут этот самолет Пеке. Ему до Звезды одного не хватает. Так я доложил и Борисову.
Боков от неожиданности раскрыл рот и не знал, что сказать. Он развел руки, словно слепой шагнул к Павлу, как-то неловко ткнулся ему в широкую грудь, тихо вымолвил, глядя снизу вверх в глаза:
- Всю жизнь не забуду, Павел, всю жизнь…
- Это по-братски, Пека, по-братски.- Павел улыбнулся, присел на скрипучую табуретку.
Начались расспросы. Павел охотно рассказал о бое.
- А знаете, кто это был, с тузом на борту? - спросил Павел и сам же ответил: - Борисов предполагает, что это… Келлер.
- Келлер?!
- Попалась хитрая лиса!
Тонечка слушала Павла, затаив дыхание. И, когда Павел прервал рассказ, чтобы закурить, спросила:
- А кто же он, Келлер-то?
- Страшный, очень страшный фашист, Тонечка,- ответил Павел, пуская струйки дыма в угол, «где немножко продувало».- Недаром наши его прозвали хитрым лисом. Видишь ли, он похоронил не одного нашего летчика. Все хитростью брал. И самый главный его прием - это неожиданность. Вот возвращаются наши на аэродром, он пристраивается к ним и на самом подходе, а то и на посадке бац одного - и наутек. Ну а когда бой кипит, он не лезет. Он со стороны наблюдает. А как увидит, что кто-то зазевался или увлекся, он тут как тут. И опять победа. Вот так и сшибал наших. И звание потому у немцев такое получил - «король неба».-Павел подымил самокруткой и продолжал: - А вот сегодня он сам стал добычей. Я его же тактикой действовал. И он попался на удочку -=. напоролся на пулеметы,
- Ты думаешь, он мертв? - спросила Тоня.- А может же он с парашютом выброситься или… Ну бывают же случаи…
- Жив он, паразит.
- Да?
- Он прыгнул с парашютом. И с лыжами. Оказывается, и приземлился хорошо. Опытный, черт. А потом на лыжи - и к границе. Ходок он, видать, отменный. Несколько километров отмахал, пока схватили.
- Ну и что же?
- Привезли в полк. Командир созвал всех свободных летчиков полюбоваться на эту птицу.
- И это в самом деле был Келлер?
- А что, эрзац, что ли? - засмеялся Павел.- Правда, у них там, говорят, и эрзац-Гитлеры есть. Но этот настоящий. Крупный такой, зверюга. Долго разговаривать не хотел. Белками крутит - и только. Того и гляди, кинется на тебя.
- Вот какую щуку ты поймал,- похвалила Тоня мужа.- Такую, видать, еще никто не лавливал.
Павел незаметно улыбнулся:
- Борисов спросил Келлера: кто его сбил? Показали Бокова. Немец покачал головой, сказал: «Такой молодой не мог меня сбить». Тогда Борисов попросил выйти вперед меня и опять спросил Келлера: «Может быть, этот?» Келлер сначала покачал головой, но потом внимательно посмотрел и попросил назвать мой бортовой номер. Я назвал. Тогда Келлер, вскочив, закричал: «Да, да. Но неужели этот молокосос так перехитрил меня, старого аса, «короля неба»!» Борисов ему спокойно ответил: «Он у нас и не таких рубал, да так, что перья летели. Ну-ка, Павел Сергеевич, подойди поближе да покажи этому «королю», как ты и на чем летаешь!» Я шагнул к столу, но дал знак Борисову, что, мол, неудобно демонстрировать. А Борисов еще громче крикнул: «Покажи, покажи, Павел, пусть знают силу русского человека, пусть знают, сволочи!» Я снял фетровые бурки и оказался перед немцем на… протезах. Келлер так и остолбенел. Стоял несколько секунд с выпученными, как у совы, глазами и, кажется, ничего не понимал. А когда до него дошло, он схватился за голову, рухнул.
Тоня встала, обняла Павла, поцеловала в губы:
- Молодец ты у меня, просто молодец!
Павел, смутясь, ответил:
- У нас, как ты знаешь, все такие.
- Но ты особенный.
- Для тебя?
- Да.
Тоня подняла из ванночек йоги Павла, протерла их мягким махровым полотенцем, помогла надеть протезы. В эту минуту Павел подумал: хорошего, доброго друга встретил он на фронтовой дороге, друга на всю жизнь.