Три следующие ночи Хейли снилась только Линна.

Вот она еще ребенок, проскальзывает в кровать к брату, тесно прижимается к нему, и они лежат, прислушиваясь к разносящимся по длинным пустым коридорам предсмертным крикам матери. В глазах Луи стоят слезы, а лицо Линны застыло, как замерли и ее чувства. Ее душу больше ничто не трогает…

Гроб матери. Бледно-голубая обивка, призванная оттенить лицо покойницы, только делает его еще более худым и искаженным, словно смерть так и не избавила Джоанну от мук агонии.

Линна стоит рядом с Луи, ее скорбь так велика, что она не может выразить ее. Из-под темных очков брата льются слезы; он содрогается от сдерживаемых рыданий. Анри де Ну подходит сзади и становится между ними. Его рука сильно, до боли, сжимает плечо Линны.

Слезы подступают к ее глазам. Папа должным образом выражает свое горе.

Позднее Линна и Луи, как всегда рука об руку, стоят перед склепом на Сент-Винсентском кладбище, глядя, как тело их матери опускают в могилу, которую закрывают тяжелой мраморной плитой.

Тем же вечером Линна, худенькая, испуганная, осиротевшая, снова идет на кладбище, вцепившись в руку Жаклин. Они оставляют на полочке перед могильной плитой стакан воды и тарелочку с печеньем. Прежде чем уйти, Линна отрывает пуговицу от своего пальто и кладет ее рядом с угощением…

Вот Линна в белой блузке с круглым воротником, в клетчатой шерстяной юбке, которую в Новом Орлеане можно носить разве что в самые холодные дни зимы, одна возвращается из школы. Вокруг нее все дети смеются, болтают. Кто-то прекрасным высоким сопрано поет церковную песнь. Линна не обращает на них никакого внимания, все ее мысли сосредоточены на церемонии, в которой ей предстоит участвовать вечером…

Линна и Луи за обеденным столом, во главе стола – отец, его глаза закрыты, склонив голову, он читает молитву. В тени кухонной двери застыла Жаклин – она ждет, когда можно будет подавать еду. Линна поднимает глаза, подмигивает ей и лукаво улыбается. Жаклин испуганно таращится и прикладывает руку ко рту, словно напоминая Линне о наказании за нечестивость. Линна распрямляется и морщится от боли: болит то место между лопатками, куда ее недавно ударили…

После таких снов Хейли казалось, что ею манипулируют, и это ее раздражало. Тем не менее она исправно записывала свои сны, стараясь не упустить ни одной детали, и, сидя за компьютером, когда никакой дух ею не руководил, начинала постепенно восполнять пробелы в своих недавних сновидениях.

Портрет Анри де Ну получался еще более ужасным – под маской интеллектуала скрывались зло и жестокость. Бежали часы. К тексту добавлялись все новые и новые страницы. Зачастую Хейли теряла ощущение времени, как бывало во сне или когда Линна полностью овладевала ею. Но текст всегда сохранял оригинальную стилистику Хейли и не казался чужим, несмотря на то что был еще не отредактирован и многое она записывала с сокращениями.

В ее книге Линна и Луи представали сиротами, а Анри – их дядей. Этот сюжетный сдвиг не так уж далеко уводил от истины, а реальная история благодаря ему приобретала черты художественного вымысла.

О’Брайен позвонил в пятницу днем, чтобы условиться о времени их свидания. За последние четыре дня, если не считать хозяина магазина и официантов, с которыми она лишь перекидывалась словом-другим, он был единственным, с кем она говорила. И все же Хейли не чувствовала себя одинокой.

Селеста заглянула к ней в субботу ближе к вечеру. Она ворвалась в комнату в своем зеленовато-голубом шерстяном плаще-пелерине и красном тюрбане из джерси. В этом одеянии, с ярко-красными губами и ногтями, на фоне темных стен она выглядела весьма экзотично.

– Вы видели воскресные новости? – спросила она.

– Воскресные? – Хейли не предполагала, что воскресную газету можно купить в субботу.

– Вот. – Селеста ткнула пальцем в ту часть первой полосы, которая освещала важнейшие события городской жизни. Одна статья была посвящена Хейли.

«Хейли Мартин, автор ряда книг, вышедших в издательстве „Расс Читин пресс“, в течение нескольких месяцев собирает в Новом Орлеане материал для детективного романа об убийстве Линны де Ну.

Мисс Мартин утверждает, что узнала о трагедии после того, как поселилась в квартире, где она произошла, и обнаружила на стене вудуистский рисунок, сделанный, как она полагает, рукой самой Линны де Ну».

Далее излагались обстоятельства убийства и самоубийства, произошедших в однокомнатной квартирке над «Сониной кухней». В завершение были даны краткие сведения о Хейли. Были упомянуты как Анри де Ну, так и Карло Буччи, причем Карло – не один раз. Статья заканчивалась соображением, которое особенно насторожило Хейли:

«Предыдущие жильцы этой квартиры уверены, что она населена призраками. Если это так, остается лишь гадать, какие музы будут вдохновлять автора при написании романа».

По мере чтения к горлу Хейли подступала тошнота.

– Я ничего об этой статье не знала, – заметила она.

– А я и не думала, что вы знаете. Как считаете, кто оповестил прессу? Может, ваш агент?

– Нет. Не агент и не издатель. Во всяком случае, прежде они никогда не делали ничего подобного, не посоветовавшись со мной.

– Так кому же понадобилось, чтобы все об этом узнали?

– Может, Фрэнку Берлину? Эта история способна сделать рекламу его ресторану, хотя вряд ли он испытывает недостаток в посетителях. Мог дать информацию Луи де Ну – чтобы заставить Карло Буччи поволноваться.

– Или кто-нибудь из официантов, слышавших, как об этом говорили Фрэнк или вы, – добавила Селеста.

Или Жаклин, по той же причине, что и Луи, подумала Хейли.

– Позвоните в газету. Спросите, откуда они взяли информацию, – предложила Селеста.

– В субботу вечером?

– Новости не знают выходных. Кто-нибудь там непременно есть.

Хейли последовала совету Селесты и поговорила с дежурным редактором, который, судя по голосу, был полон желания помочь ей. После того как Хейли объяснила, кто она, он попросил ее не вешать трубку и по другому телефону связался скорее всего с автором статьи. Затем он сказал:

– Мэм, я не совсем понял, зачем вы звоните. Эдам Вулф заявил, что вы сами рассказали ему эту историю три дня назад. Он проверил все у вашего издателя и… В статье искажены какие-либо факты?

– Нет… нет. Благодарю вас. Однако я хотела бы сама поговорить с этим репортером. Когда я могла бы его застать?

– Позвоните в понедельник после одиннадцати.

Хейли медленно опустила трубку на рычаг и долго смотрела на нее, словно трубка могла ответить на ее вопросы.

Селеста, в свою очередь, смотрела на Хейли так, словно между ними стоял призрак Линны.

– Что-нибудь не так? – спросила она.

– Их ввела в заблуждение какая-то женщина, назвавшаяся мной.

– И почему это вас удивляет? Любой мог попросить какую-нибудь женщину позвонить вместо вас. Если только вы не думаете… Хейли, она что, имеет власть над вами?

– Только когда я ей это позволяю. Вы помогли мне вступить с ней в контакт, и это обернулось катастрофой. – Хейли показала ей то, что написала Линна, а потом во всех чудовищных подробностях описала свой приступ мигрени. Но ведь Линна выходила из дома очень ненадолго, лишь в магазин. И Хейли казалось, что все это было исключительно их личным делом – ее и Линны.

В конце концов она рассказала Селесте о снах, которые видела в последние несколько дней.

– Разве может заклятие подействовать на такого человека, как Анри де Ну? – спросила она после того, как Селеста прочла записи ее снов.

– Он верил, что может. И это самое главное.

– Вы хотите сказать, что в этом деле нет ничего реального, одна мистика?

Селеста улыбнулась:

– А разве молитвы реальны? Едва ли, но ведь они приносят несомненное утешение тому, кто молится. Каждый, даже порочный человек, стремится найти в себе Бога. – Она стояла перед рисунком на стене и водила рукой по буквам. – Я никогда не признаюсь, что сказала это, Хейли, но вудуизм легко объясним. Это религия бессильных, родившаяся во времена, когда клочок соломы, несколько волосков, лоскуток одежды и вера в могущество духов предков были единственной силой, на которую могли положиться несчастные, выбитые из колеи люди. Из того, что Линна вам открыла, следует, что она была как раз одной из таких бессильных. Неудивительно, что дочь Анри де Ну стала столь ревностной последовательницей вудуизма. – Селеста еще несколько мгновений молча смотрела на рисунок, потом обернулась к Хейли. – Мне очень жаль, но теперь вам придется принять мою помощь. Эту комнату следует защитить.

– Нет необходимости, – возразила Хейли, удивившись своему спокойствию. – Я не боюсь духов. Линна прекрасно с ними справляется. Кроме того, не духи убили Линну. А мужчины, сделавшие это, не будут знать, что перед моей дверью рассыпана соль или что в комнате есть фетиш, призванный не позволить злу войти в нее. А уж если они войдут, фетиш вряд ли их остановит.

– Хейли, прошу вас. Позвольте мне это сделать.

Хейли обошла комнату, желая убедиться, что Линна не против помощи Селесты, но ничего не почувствовала.

– Ладно, – согласилась она.

– Тогда сделаем это сегодня же вечером, – сказала Селеста. Она села на кровать, поджав под себя длинные ноги, и закрыла глаза.

Хейли не отрываясь смотрела на нее, пока не поняла, что та еще долго будет пребывать в трансе. Она попробовала работать и нисколько не удивилась тому, что это плохо получалось у нее до тех пор, пока Селеста, явно довольная тем, что ей открылось, не ушла, пообещав вернуться в десять.

Луч солнца, скользя по стене, добрался до экрана компьютера. Весь тот час, что понадобился солнцу, чтобы завершить свой ежедневный путь, Хейли сидела, уставившись на последние слова, светившиеся на экране, в ожидании неизбежного. Она хотела поскорее покончить с этим.

Но несмотря ни на что, сила охватившего Хейли чувства поразила ее: только она решила сделать перерыв в работе, как внезапно раздался стук в дверь. Он застиг ее в центре комнаты и парализовал так, как страх парализует кролика.

Однако она быстро справилась с собой. В конце концов, кто может с ней что-либо сделать в субботний вечер? В холле кафе толпятся гурманы, которым совершенно нечего делать, уж они-то непременно заметили бы, если бы кто-то чужой поднимался по лестнице. Стараясь ничем не выдать страха, она подошла к двери и открыла ее.

– Я Карло Буччи, – сказал мужчина голосом, которому, невзирая на ярость, сумел придать оттенок привлекательности. Не ожидая приглашения, Буччи прошел мимо нее в глубь комнаты и швырнул ей клочок газеты со злополучной статьей. – Объясните, что это! – потребовал он.

Хейли видела этого человека в своих снах, ощущая себя Линной, держала его в объятиях, но все равно оказалась неподготовленной к встрече с ним. Хотя Буччи не был крупным мужчиной, казалось, он заполнил всю комнату. А может, то был ее страх, от которого искрился воздух. Или дело было в том, что она не могла смотреть ему в глаза, опасаясь его проницательного взгляда. Она знала, как всегда, когда встречалась с истинным злом, что этот человек опасен.

– Это означает именно то, что там написано, – ответила она.

– Книга? О ней?

– Роман о женщине, похожей на нее. – Хейли жестом пригласила его сесть за стол со стеклянной столешницей. – Я как раз собиралась пить чай. Не хотите ли чашечку?

Он не обратил внимания на ее приглашение. Буччи неотрывно смотрел на рисунок.

– В статье говорилось о рисунке. Я полагал, что это будет какой-нибудь клочок бумаги вроде тех, что она разбрасывала по всему дому. Это вообще-то то же самое, но… – Он повернулся к Хейли. Его лицо выражало крайнюю степень удивления. Было трудно понять, искреннее оно или притворное. – Зачем она это сделала?

– Не знаю. У вас есть какие-нибудь предположения?

– Линна никогда меня не боялась, если вы это имеете в виду. Я иногда думал, что она вообще никого не боялась, научившись с детства противостоять такому тирану, как ее отец. Позднее понял, что вся ее жизнь была сплошным дерзким сопротивлением собственному страху.

– Страху перед чем? – Хейли постаралась, чтобы ее вопрос не прозвучал вызывающе.

– Перед отцом. Перед призраком матери. И – хотя она никогда не признавалась в этом ни мне, ни кому бы то ни было другому – перед братом.

Карло ненавидел Луи так же, как тот ненавидел его; неудивительно, что он это сказал.

– Луи разделял ее верования? – спросила Хейли.

Казалось, Буччи не услышал вопроса.

– Но она никогда не боялась меня, – продолжал он. – Она спорила со мной, нисколько мне не уступая. И обычно побеждала. Если бы Линна боялась меня, она никогда не подала бы знака. Я нашел это…

Он не окончил фразу. На пороге стояла Селеста, ее ярко накрашенные губы слегка приоткрылись от удивления. Овладев собой, она медленно опустила саквояж на пол у самого порога и вплыла в комнату, протянув руки навстречу Буччи:

– Месье Карло! Какая неожиданная радость! Я не видела вас после похорон Линны. Как поживаете?

Он проигнорировал ее приветствие, его руки были плотно прижаты к бокам.

– Я отвечу на ваш вопрос относительно Луи, – продолжил он, обращаясь к Хейли. – Они делили все. Но ее вера была поверхностной. Его – фанатичной. – Сказав это, он повернулся и исчез так же внезапно, как появился.

Закрыв за ним дверь, Хейли прислонилась к ней и шумно вздохнула:

– Ух! Чувствую себя так, словно только что через комнату прошла пантера. Если ваш оберег будет таким же действенным, как ваше своевременное появление, думаю, он мне очень пригодится.

– Во всяком случае, вижу, что теперь вы относитесь к моему предложению разумно. – Селеста скинула голубой плащ. Под ним на ней был черный вязаный, тесно облегающий жакет. На ногах – высокие, почти до колен, черные ботинки. С тех пор как подростком Хейли была сумасшедшей поклонницей Дианы Ригг и ее героини в «Мстителях», она не видела женщины, выглядевшей столь элегантно в таком облегающем наряде. – А теперь сможете ли вы делать то, что я скажу, и не хихикать при этом? – спросила Селеста.

– Постараюсь.

– Тогда идите сюда. – Селеста вручила ей четыре белых толстых свечи и велела, расставив их по четырем углам комнаты, зажечь. Сама она между тем насыпала длинные бороздки соли перед входной и балконной дверями.

– А разве не нужно обсыпать все по периметру? – поинтересовалась Хейли.

– Это защита от мужчин, а не от духов. Мы не станем отпугивать остальных, тех, кто живет в этой комнате, да? Теперь встаньте вот здесь, в центре, и вытяните руки вперед. Я благословлю вас, потом комнату – вот и все.

Хейли сделала так, как велела Селеста. Ритуал походил на тот, в котором она участвовала, когда покупала у жрицы свой талисман гри-гри, но сейчас голос Селесты звучал более патетически. На лбу женщины выступили капельки пота, когда она произносила заклинания, сначала обернувшись к Хейли, потом – к двери, потом – к окну.

– …во имя святых Иуды и Иосифа, во имя Оришаса Оддуа и Йемайи, во имя их детей, пребывающих на земле, защити эту женщину, – пропела Селеста, посыпая голову Хейли солью. – Защити эти стены, – продолжала она, бросая щепотку соли на пол перед дверью. – Защити этот дом от зла. – С этими словами Селеста открыла дверь и высыпала остатки соли в коридор. В этот самый миг кто-то, должно быть, открыл входную дверь внизу, потому что в комнату ворвался сквозняк. Язычки пламени дрогнули, но не погасли.

– Придется начинать все сначала? – спросила Хейли.

– Нет, – ответила Селеста. – Это был знак, который я и надеялась получить. Свершилось. – Жрица рухнула в рабочее кресло Хейли у стола, откинулась на спинку, насколько позволяла пружина, и потерла пальцами виски.

– Горничная Берлина регулярно пылесосит коридор, – заметила Хейли.

– Эта соль не должна находиться там постоянно. Она предназначена для того, чтобы отпугнуть злых духов, которые могли оказаться за дверью и искать лазейку, чтобы проникнуть внутрь.

– Если они могут проходить сквозь закрытые двери, разве не сумеют пройти и сквозь стены?

– А когда вы, как, кстати, и я до сих пор, пьете кровь Христову, разве, несмотря на всю вашу веру, вы не отдаете себе отчета в том, что она имеет вкус дешевого вина?

Хейли прекрасно ее поняла.

– Простите, – сказала она. – Просто мне всегда хочется докопаться до сути вещей.

– Тогда удивительно, что вы за все это время ни разу не шелохнулись. – Селеста вытерла лоб тыльной стороной ладони.

– Ваша работа так изнурительна? – поинтересовалась Хейли.

– Я следовала примеру Линны: она ведь ждала худшего, я – тоже. Все время после того, как ушла от вас, я готовилась к сегодняшнему вечеру. – Она взяла бокал вина, который поднесла ей Хейли. – У меня с утра маковой росинки во рту не было, так что вино ударит мне в голову, – предупредила Селеста, однако вино выпила. – Ну а теперь, когда мне больше не нужно концентрировать внимание, откройте, что сказал вам Буччи?

– Не много. Сначала, полагаю, он хотел напугать меня и заставить отказаться от книги, но потом увидел рисунок Линны и забыл об угрозах.

– Значит, ее заклинание действует до сих пор, – задумчиво произнесла Селеста. – А теперь, думаю, мне нужно что-нибудь поесть, пока я во хмелю не упала на вашу кровать.

Даже сейчас, в десять часов вечера, «Сонина кухня» была переполнена, вокруг кассы толпилось множество страждущих, поэтому Селеста повела Хейли в таверну, стены и потолок которой были обклеены фотографиями туристов, когда-либо перекусывавших здесь. Одинокий музыкант, стоя на узенькой сцене, играл на гитаре, отбивал ритм ногой и нараспев отвечал на реплики, которые ему бросали из зала. Несмотря на открытую входную дверь, в длинном узком зале было накурено, душно от пара, поднимавшегося над кипящей в котле водой. Рядом с котлом в садках копошились живые раки, ожидая своей очереди попасть в кипяток.

За десять долларов им дали целую гору свежих раков с чесночным маслом и французский хлеб, которым так вкусно собирать подливу. Они ужинали – если этим приличным словом можно обозначить такое варварство – до тех пор, пока специальный тазик не наполнился пустыми раковыми панцирями, а их юбки не оказались замызганными жиром. Если среди присутствующих и находились представители паствы Селесты, они, чувствуя настроение жрицы, не докучали ей.

– Ну что, хватит? – спросила Селеста, когда они прикончили четвертое блюдо с раками.

– У меня, кажется, осталось местечко еще для одного, – ответила Хейли и ухмыльнулась. Какими бы опасностями ни грозило будущее, сегодня это никак не влияло на ее настроение. Давненько не было ей так легко.

– Давайте вернемся в вашу комнатку и еще немного поговорим.

Они возвращались длинным путем, по улице, освещенной мягким светом старинных фонарей и малолюдной из-за пронизывающего холода.

В вестибюль и на лестницу, ведущую к квартирам, врывались из ресторанной кухни ароматы специй и шоколада.

Селеста глубоко вдохнула.

– Завтра будет «Шоколадный грех»? – спросила она.

– Он у них бывает каждое воскресенье. – Выкинув из головы все связанное с убийством, Хейли поднималась по лестнице, шаря в сумке в поисках ключа.

В коридоре, однако, взглянув на золотисто-зеленый ковер, она почему-то представила себе Соню Берлин, распростертую на полу перед своей дверью, с торчащими из-под длинной юбки ногами в чулках и вытянутой вперед палкой.

Что же все-таки увидела Соня?…

Может, окровавленную Линну, лежащую на кровати, или убийцу в залитой кровью одежде. Возможно, нож, который полиция так и не нашла, пока он не появился снова при самоубийстве Джо Моргана. Возможно…

Восемь лет, Хейли. Да, восемь лет назад страх убил эту женщину. Оставь же ее в покое хоть теперь.

Не успела она вставить ключ в замочную скважину, как дверь поддалась и приоткрылась.

Хейли попятилась, услышав внутри какой-то звук.

– Я запирала ее, – шепотом сказала она Селесте. – Точно знаю, что запирала.

Селеста толкнула дверь ногой.

– Вы оставили свет включенным? – спросила она.

– Не уверена.

Селеста двинулась вперед.

– Подождите! – остановила ее Хейли. – Там может кто-то быть.

Покачав головой, Селеста вошла. Более осторожная Хейли топталась в коридоре.

– Посмотрите, здесь все на месте? – спросила Селеста, когда Хейли все же решилась войти.

Ящики стола не были выдвинуты, дверца стенного шкафа закрыта. Шкатулка для драгоценностей – та самая, с наборным замком, которую Билл подарил ей в ожидании драгоценностей, которые у нее когда-нибудь появятся, – по-прежнему стояла на туалетном столике. Даже рабочий стол выглядел таким, каким она его оставила, конверт с газетными вырезками лежал сверху.

– Все нормально, но дверь я точно запирала.

Селеста осмотрела дверь снаружи, надеясь заметить следы того, что замок открывали отмычкой или откручивали болты.

– Если тот, кто это сделал, хорошо знает свое дело, полагаю, никаких следов не будет, – заметила она.

– Или подействовала ваша защита.

– Зачастую такая защита – не более чем удача. Может, мы появились как раз в тот момент, когда грабитель только вломился в комнату. Он услышал, что мы поднимаемся, и улизнул по черной лестнице.

Хейли не ответила. Действительно ли она закрыла дверь и проверила, заперта ли она?

Она выдвинула верхний ящик стола. Нож и духи лежали на том самом месте, где она их оставила.

– Вероятно, я ошиблась, – призналась Хейли. – Давайте забудем об этом.

Селеста вытянулась на диване.

– Расскажите мне подробнее о ваших последних снах.

Хейли дала ей распечатку двух наиболее неприятных эпизодов из воспоминаний Линны об отце. По мере чтения выражение лица Селесты становилось все более напряженным, словно она снова была готова впасть в транс. Закончив, жрица продолжала крепко сжимать листки, будто пыталась вытянуть из них энергию.

– Когда я была маленькой девочкой, моя семья жила у бабушки в городке к югу отсюда. Моей лучшей подругой была Лисинда, такая крохотная мышка, которая жила по соседству. Каждый вечер отец бил ее за ту или иную провинность. Вероятно, он делал с ней и еще кое-что, но в те времена не было принято открыто рассуждать об инцесте. Если мать Лисинды пыталась вмешаться, он бил и ее. И наконец девочка не выдержала. Она собрала отцовские вещи в бумажные пакеты и выставила на порог, прикрепив записку, в которой говорилось, что она больше не хочет, чтобы он был ее папой. Когда он увидел эти пакеты, Лисинда была дома одна. Отец в ярости ворвался в дом и убил ее. Потом заявил, что это был несчастный случай. Жена сказала, что верит ему, но позднее, когда его отпустили, эта женщина пришла к моей бабушке и попросила ее узнать, действительно ли он невиновен. Бабушка дала ей тонизирующий напиток, который та должна была подмешать ему в питье. Потом следовало час подождать, сказать ему, что она сделала, и спросить, убил ли он Лисинду. Если он был виновен, напиток должен был убить его. Если нет, он остался бы в живых. Разумеется, он умер, и все понимали, что он умрет.

– А что было в напитке?

– Паслен. В тот момент, когда мать Лисинды все рассказала мужу, у него произошел мощный выброс адреналина, который, смешавшись в крови с ядом, парализовал сердце.

– Вашу бабушку посадили?

Селеста улыбнулась:

– Бабушка сделала лишь то, чего не смог сделать суд. – Помолчав, она добавила: – Так же поступила и Линна. Теперь, прочитав это, я сожалею, что судила ее столь строго. Она не была пресыщенной богатой девочкой, какой я ее считала. Подобно тем рабам, которые тайком совершали свои обряды, она имела все основания владеть теми тайнами, которые познала. Ее осведомленность потрясла меня. Она знала не только то, что известно местным жрецам. Она обращалась к богам, чьи имена почитал когда-то народ йоруба и которые помнят теперь лишь в Африке да на Гаити.

Селеста стала рассказывать, как сама обучалась на Гаити, как совершила путешествие в Нигерию за несколько лет до всех этих событий. В другое время Хейли восхитилась бы ее рассказом. Но только не сегодня. Кто-то вторгся в ее жизненное пространство. Она чувствовала это по тревожным флюидам, исходившим от стен ее жилища.

После ухода Селесты Хейли проверила, все ли замки надежно заперты, и впервые за то время, что жила здесь, накинула на дверь цепочку.

Этого оказалось достаточно. Всю ночь она спала спокойно, пока рассветный луч не проник в комнату и улица не начала оживать.