Солнце, проникшее через окно, перечертило лучами пол, край кровати, ее голые ноги, торчащие из-под красного индийского покрывала, которым она укрыта. Медленно просыпаясь, она слышит тихую музыку, доносящуюся из соседней квартиры: великолепное сопрано исполняет арию из «Травиаты». Хотя утро – взгляд на часы подтверждает, что еще действительно утро, хотя и позднее – выдалось холодным, от неизменной влажности она вспотела. Рядом с ней Джо, потому ей так жарко.

Не прижиматься к нему невозможно, ведь кровать такая узкая.

Но ей все равно здесь нравится. В маленькой комнате она чувствует себя уютно; а почтенный возраст дома предполагает, что духи, которые могут наблюдать за ними – какими бы эти духи ни были, – давно утратили интерес к заботам смертных и не желают им зла. И музыка, которую слушает Соня, всегда прекрасна. Она воплощает тот идеал, в соответствии с которым следовало устроить мир.

Так она чувствует себя только в этой комнате, и только с ним у нее возникает ощущение безопасности. За тот месяц, что они знакомы, Линна и Джо Морган почти все ночи провели вместе, и все, кроме первой, здесь. По какой-то непостижимой причине ни в доме Карло, ни в собственной квартире, которую снимает во Французском квартале, она не чувствует себя так хорошо, как в этой комнате с выцветшими обоями в розовых бутонах.

Она встает с кровати, встряхивает головой – капельки падают с ее мокрых волос на пол, – смотрит вниз, на Джо. Она так долго – так восхитительно долго! – не давала ему уснуть этой ночью. К тому же весь вчерашний день он работал. Неудивительно, что теперь он так крепко спит.

Она пойдет одна, решает Линна. Провести день в старом доме с Луи и папой – для Джо это своего рода пытка. Кроме того, ей не следует рассчитывать на его помощь. Она и прежде никогда не надеялась ни на чью помощь.

Теперь, когда отец не представляет для нее опасности, она получает удовольствие от того, что дразнит его. Приняв душ, Линна обрызгивает духами ложбинку между грудей, потом накидывает на обнаженное тело блузу. Тщательно наложив макияж, надевает длинную юбку, которая колышется вокруг ее бедер, и едет в отцовский дом.

Задвижка на воротах открыта, ворота гаража подняты. Еще не переступив порога дома, она слышит голос отца – громкий и гневный, он доносится из кабинета.

Линна прислушивается: брат отвечает тихо, его интонация, как всегда, ровная, какая бывает у него, даже когда он сердится или пребывает в состоянии стресса. Она завидует его способности сохранять спокойствие, вести себя в самых ужасных обстоятельствах так, словно ничего не произошло. Линна открывает дверь в кабинет, входит и становится рядом с братом.

Анри тянет свой бурбон, напиток джентльменов, как он любил когда-то говорить, хотя Линна точно знает: джентльмены не пьют так рано и так много. Он начал пить во время болезни жены, из чувства вины, как утверждала Жаклин. Луи говорит, что теперь он пьет даже перед тем, как отправиться в суд.

После того как с Анри случился удар и он долго пролежал в больнице, все стали замечать изменения, произошедшие в его внешнем облике. Некогда густые черные волосы поредели и стали седыми. Стройная фигура начала оплывать. А сегодня Линна увидела, что лицо отца приобрело странный землистый цвет.

Пьянство, видимо, в конце концов сказалось на печени и на умственных способностях.

Нет, пожалуй, на умственных способностях пьянство отразилось еще раньше.

Анри наливает второй стакан и протягивает ей.

– Вы только посмотрите на себя, – говорит он своим детям. – Вы оба – совершенно никчемные люди.

Линна скорее ощущает, чем видит, как напрягаются плечи Луи. Вот уже несколько месяцев брат руководит фирмой и справляется с этим так же хорошо, как когда-то отец.

– Мы – твои дети, папа, – говорит Линна. – Ты сделал нас такими, какие мы есть. Тебе мы этим обязаны.

– Обязаны – мне? Да, наверное. Однако не забывайте: что сделано, можно и переделать.

Линна смеется:

– Уж не ставишь ли ты черных свечей святому Михаилу, папочка? Может, молишь его о нашей смерти? Или знаешь магические формулы, способные изменить прошлое так, чтобы мы никогда не появились на свет?

– Что ты несешь? Я ведь не колдун вроде тебя, ведьма! – В его голосе клокочет злоба.

– Ты не можешь уволить меня, папа, – есть ведь еще и партнеры, – спокойно напоминает Луи.

– Я могу отречься от тебя. Могу выгнать из дома.

Они слишком хорошо изучили его настроения, поэтому не придают значения угрозам.

– Означает ли это, что мне дозволено покинуть королевские апартаменты? – издевательским тоном спрашивает Луи. На его лице, как всегда, едва заметная улыбка, словно жизнь – лишь шутка и он единственный, кто постиг замысел шутника.

– Сделай так, чтобы я и духу твоего не чуял, – отвечает Анри. – Мы с Линной будем ужинать одни.

Луи смотрит на нее:

– Линна, ты остаешься?

Она пожимает плечами:

– Вероятно, мне тоже от него достанется как следует.

Подождав, когда Луи удалится, она садится на подлокотник кресла и закуривает, держа сигарету точно так же, как это делала мать. Ее улыбка – это улыбка матери, ее голос – голос матери. Линна видит это так же, как и он.

– Это был мамин дом. Даже в худшие времена Луи всегда жил здесь. Ты не можешь его выгнать, – говорит она. Но сейчас логика на Анри не действует, она это понимает. Однако, быть может, завтра он вспомнит ее слова.

– Он сражается в суде. Вне суда ты сражаешься за него. Но это сражение вам придется вести каждому в отдельности.

Она не сдается:

– Оставь его, папа.

– Могу, во всяком случае, на время. Но ты должна рассчитывать только на себя. Ты для меня отныне отрезанный ломоть.

К чему эти слова? Неужели он думает, она все еще маленькая девочка, которая нуждается в его наставлениях?

– По нашему с Карло бракоразводному соглашению я достаточно хорошо обеспечена.

– И на сколько этого хватит при твоем образе жизни? У тебя ведь, как я понимаю, теперь новый любовник, которого нужно содержать.

– Он сам себя содержит.

– Но не слишком хорошо, если верить слухам. Сомневаюсь, что он долго удержится на работе, а в этом случае тебе придется его обеспечивать. – Он делает паузу, ждет. Она игнорирует его замечание. – Ты с ним счастлива? – спрашивает Анри.

– Да.

– Ну что ж, это уже нечто, но я должен еще кое-что тебе сказать. Вчера я ездил на кладбище и вспомнил об обещании, которое дал твоей матери перед ее смертью. Наш дом предназначался для семьи. Эта могила строилась для наших наследников. Перед маминой смертью я сказал ей, что оставлю дом и деньги – все, какие есть – тому из вас, кто подарит мне наследника. Это будет не Луи, могу ручаться. Это будешь ты.

Неужели ему известно, как Карло хотел ребенка? Возможно, до отца дошли какие-то слухи.

– А если ни один из нас тебя не осчастливит? – спрашивает она.

– Все пойдет на нужды благотворительности. Так что поторопись, девочка. Врачи говорят, я долго не протяну.

– А если я постараюсь, ты не станешь диктовать мне новые условия?

– Нет. Ты сможешь все отдать Луи, если захочешь. Если будет ребенок, остальное для меня роли не играет. – Он замолкает, чтобы допить бурбон, и наливает снова.

Линна протягивает ему свой стакан.

– Мы с тобой всегда знали толк в хорошем виски, правда, девочка?

Она не отвечает. Что-то в его интонации заставляет ее почувствовать себя неуютно – слишком о многом напоминает.

Перемена декораций. Вместо темных деревянных панелей, бурбона и сигаретного дыма дома де Ну – комната Джо, то есть жилище Хейли. Джо просыпается в одиночестве.

Линна всегда спит чутко, часто встает раньше его, но Джо привык, открывая глаза, видеть ее в комнате. Иногда она читает или сидит, скрестив ноги, на ковре – медитирует.

Перед наружной дверью на тонких нейлоновых шнурах подвешены два перевернутых зеркала, они призваны обращать заклинания на самих заклинателей. Над внутренней дверью – маленький фетиш. Эксцентричность религиозных пристрастий Линны казалась бы Джо очаровательной, если бы он не ощущал ужаса, ставшего их причиной.

Куда подевалась Линна? Джо закрывает глаза и припоминает, что она вскользь упоминала о визите к отцу. Телефон в доме де Ну занят. Он ждет, звонит снова, набирает другой номер. Тоже занято.

Когда одна линия занята, автоответчик на другой должен принимать сообщения.

Если только не сняты обе трубки…

Линна редко говорит об отце, но того немногого, что она поведала Джо, достаточно, чтобы он начал нервничать. Джо быстро одевается и едет за ней.

Парадная дверь большого дома немного приоткрыта. Он распахивает ее настежь и входит. После яркого солнца ему требуется несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку. Он видит Линну, скорчившуюся в углу. Она словно брошенная фарфоровая кукла, ее белое платье разорвано на груди, щека расцарапана, тело содрогается от всхлипываний, хотя слез на глазах нет.

Джо поднимает ее, прижимает к себе, качает, словно ребенка, пока она немного не успокаивается.

– Кто это сделал? – спрашивает он.

– Папа, – отвечает Линна и закрывает лицо руками, словно только что призналась в собственной вине.

Он бормочет что-то и идет в нору, где Анри де Ну сидит в кресле с пустым стаканом в руке, тупо уставившись в стену. На его лице – две глубокие царапины.

– Посмотри, что сделала со мной эта сука. Как я теперь появлюсь на людях? – без всякого выражения спрашивает он.

Ярость, поднявшаяся в Джо при виде растерзанной Линны, разгорается еще сильнее.

– Если вы еще когда-нибудь тронете ее хоть пальцем, я вас убью!

Судя по всему, старик даже не слышит его слов.

Если Джо прикоснется к Анри де Ну, последствия могут быть ужасны. Поэтому он возвращается к Линне, помогает ей подняться и уводит. Она ничего не говорит, молчит всю дорогу, молчит и потом.

Позднее брат пригоняет машину Линны. Хотя они не знакомы, Джо сразу же узнает его. Луи молча следует за Джо, подходит к кровати, на которой лежит Линна. Она протягивает ему руку. Он сжимает ее и садится на край.

Брат и сестра.

Близнецы.

Зависть Джо естественна – Луи знал ее с рождения, но ревность поднимается из каких-то более темных и тревожных глубин.

– Папа просил еще раз сказать тебе то, что уже сказал, – говорит Луи. – Он не сердится.

Она больно сжимает руку брата.

– Отец пообещал изменить завещание. А он всегда исполняет то, что обещает.

– Ну и что? Морфий и «Джек Дэниэлс» – комбинация, едва ли способствующая ясности ума. Я могу опротестовать любое его новое завещание. Оно будет признано недействительным.

– Отец сказал, что дал клятву маме.

– Наша мать мертва, Линна. Ей наплевать на его клятвы. Не доставляй Анри удовольствия думать, что он может таким образом посеять вражду между нами, обещаешь? – Он с любопытством смотрит на нее. – А тебе никогда не хотелось иметь детей?

– Карло хотелось, – отвечает она, снова начинает дрожать и прижимается к Луи. И наконец, после стольких часов муки, которую она держала в себе, слезы начинают литься по ее щекам.

Это происходит в объятиях брата – не Джо.

Он оставляет их одних, выходит на балкон. На углу уличный оркестр играет мелодию бодрой песни, собравшаяся вокруг толпа весело подпевает. Джо продолжает стоять на балконе даже после того, как Луи, попрощавшись, уходит.

– Джо? – Ее голос звучит тихо, но взволнованно.

Он поворачивается. Линна стоит в дверном проеме, держась рукой за косяк, чтобы не упасть.

– Тебе не следует вставать, – говорит он.

– Мне не больно, почти не больно. Папа слишком стар, чтобы кому-либо причинить серьезные увечья.

– Почему он побил тебя?

– Потому что ничего другого сделать не может и от этого злится. В этом я убедилась. – Она берет его за руки и тянет в комнату.

И там, в тишине их маленького убежища, рассказывает о том, что делал с ней Анри в течение многих лет, о чувстве вины из-за самоубийства матери, чувстве, из-за которого она и была для отца легкой добычей все эти годы. Она рассказывает, как научилась защищаться от него, о долгих месяцах, бессмысленно проведенных в школе, о том, как скучала там по брату, по городу, как, вернувшись домой, поклялась никогда больше не спать в одиночестве.

Он был наслышан о ее репутации еще до их знакомства, но тогда это не имело для него значения. Теперь все изменилось.

Она не плачет, вообще не проявляет никаких эмоций. Как и он, уверенный, что, стоит выразить сочувствие или жалость, и она опять замкнется.

Закончив свой печальный рассказ, Линна берет его руку и целует.

– Ты ведь был полицейским?

– Много лет назад, – напоминает он. Что она должна думать о нем? Она, с ее богатством, странными причудами, заклинаниями и фетишами.

– Ты убил хоть одного человека?

Троих. Он был лучшим стрелком в отделе, дважды ему поручали справиться с безвыходной ситуацией. Но один случай был особенным: он убил человека, стрелявшего в Эда. Нажимая на спусковой крючок, Джо видел лицо, в которое целился, и все же убил – не по долгу службы, а потому, что желал смерти этому человеку.

– Да, – отвечает он, имея в виду только этого, последнего.

Она начинает расстегивать ему рубашку.

– А что испытываешь, когда убиваешь?

Облегчение от того, что опасность миновала. Остальное пришло потом, когда «скорая» увезла Эда, вытащив его из лужи крови, когда он написал свой отчет и вернулся домой.

Джо хотел уснуть, но перед глазами стоял стрелок, он помнил удивление на его лице, когда тот падал, помнил, как расслабились его мышцы, помнил тот момент, когда жизнь – эта волшебная, восхитительная вспышка – покинула его.

– До того я никогда не видел, как человек умирает, – говорит он. – И не думал, что буду так долго вспоминать об этом.

– Ты чувствуешь себя виноватым?

– Я должен был это сделать. У меня не было выбора. Нет, я не чувствую себя виноватым, но временами все еще вижу перед собой его лицо. То вдруг кто-то покажется похожим на него, то представляю его во время каких-нибудь похорон, то когда читаю статью об убийстве.

– Мне не нужно было спрашивать.

– Я все равно думал бы о нем. С этим ничего не поделаешь. Говори не говори – разницы никакой.

Тем не менее разница есть.

– Твой отец – старик, Линна. Судя по тому, что сказал Луи, его здоровье окончательно подорвано. Держись от него подальше. Не давай ему шанса подавить тебя.

– Я чувствовала себя в безопасности от него только дважды в жизни: когда жила с Карло – и теперь с тобой.

– Но не в полной безопасности. – Он указал на фетиш над дверью.

– Это защищает от колдовства, не от людей.

– А против тебя кто-нибудь пытался использовать колдовство?

Она не смотрит на него.

– Не знаю. Но думаю, что да.

– Тогда пусть остается, пока ты сама не будешь готова убрать его.

После того как узнал, что кто-то вломился в квартиру Хейли, Эд заставлял себя не нервничать. Но это оказалось невозможным, ведь на работе пронюхали, что он с ней встречается.

– Эти писатели все на один лад, – сказал ему старый детектив. – Она вытянет из тебя нужную информацию, устроит публичное представление, а когда книга выйдет, вышвырнет тебя за ненадобностью.

– Уж как-нибудь я могу распознать настоящую опасность, – возразил Эд.

– Да? Тогда подумай, почему она не испугалась. Давай рассуждать здраво. Если кто-то действительно хотел узнать, что она пишет, он унес бы компьютер. Если ее хотели напугать и остановить, то перевернули бы квартиру вверх дном и переломали все, что попалось под руку, а может, еще оставили бы в качестве предупреждения у нее в кровати зарезанного цыпленка. Ты прекрасно знаешь: сброд, который вьется вокруг Буча, – это не безобидные тихони.

– Я так ей и сказал. Но она меня не слушает.

– Да, храбрая девочка. Ты бы понял, почему она такая смелая, если бы думал головой, а не кое-чем другим.

Что было возразить? Как объяснить? Да черт с ними! Попытайся он что-то втолковать коллегам, они решат, что он либо сумасшедший, либо сексуально озабоченный.

Иногда он и сам так думал.

Сомнения усилились после визита к Эдаму Вулфу. Прежде они с этим репортером уже пересекались. Поначалу ему не понравился бочкообразный маленький человечек с отрывистой речью и нервными жестами.

Но антипатия скоро прошла. Эд понял, что с Вулфом легко иметь дело, информация, которую тот давал, всегда была проверенной. Они даже несколько раз выпивали вместе и расписывали пульку. Потом Вулф попросил свое руководство перевести его в другой отдел, перестал комментировать полицейскую хронику, и они потеряли друг друга из виду.

– Значит, вы тоже оказались вовлечены в это дело, – констатировал Вулф, когда Эд спросил его о статье про книгу Хейли. – Не знаю, что, черт возьми, происходит, но мне осточертела эта история. Я никого не защищаю от обвинений в уголовных преступлениях, но не обязан защищать и ее авторские права. Хейли Мартин позвонила мне, так? Я написал точно то, что она мне сообщила.

– Сомневаюсь, что вы говорили именно с ней, – вставил Эд.

– Вы мне не верите? Ладно, послушайте это. – Вулф вынул из стола диктофон, кассеты и тетрадь. – Я записываю все свои телефонные разговоры, чтобы в случае необходимости проверить любую информацию. Как вы знаете, я очень осмотрителен. – Он нашел номер записи в тетради, вставил пленку и нажал кнопку «воспроизведение».

Эд вынужден был признать, что голос на пленке действительно был похож на голос Хейли – если бы она выросла в Луизиане.

Только акцент и удерживал его от того, чтобы навсегда порвать с ней. В конце концов, она признала, что ее комнату посещают духи и что она в некотором роде одержима ими.

Все это представлялось бы ему полным абсурдом, если б не загадочная сила, которая заставила его почти поверить в существование мира духов за пределами человеческого понимания.

Поэтому он решил помочь ей всем, что в его силах. Как Эд и ожидал, никто не хотел говорить об убийстве Линны де Ну, кроме одного судмедэксперта – немолодой женщины, любившей флиртовать с ним.

Эд пригласил ее пообедать и спросил, какие наркотики были найдены в крови Джо Моргана.

– Я говорила полицейским, занимавшимся расследованием, что должна выступить на стороне защиты. Джо Морган не мог убить Линну де Ну. У него в крови была такая смесь препаратов, которая могла бы свалить с ног даже значительно более крупного мужчину. Основу составлял хлорил-гидрат, было немного морфина и еще нечто странное – вещество, свидетельствовавшее о том, что его тоже пытались убить.

– Странное?

– Трава дамиана и какой-то яд. Но количество было так ничтожно, что мы не смогли его идентифицировать.

– Этот яд могли использовать для того, чтобы сделать Эда Моргана невменяемым?

– После того как он уже отключился? Вероятно, цель была именно в этом, но если так, то злоумышленник неправильно определил дозу. Жаль, что не могу вам больше ничем помочь.

– Вы и так мне очень помогли. Благодарю вас.

Хейли не ответила, когда Эд позвонил ей после работы, но он дозвонился ей на следующее утро и, стараясь скрыть тревогу в голосе, спросил, как идут дела. Ему необходимо было выяснить – черт, ну почему же честно не признаться в этом! – не грозит ли ей на самом деле опасность.

Она так обрадовалась его звонку, что Эд невольно почувствовал ответную радость и, вместо того чтобы спрашивать о делах, пригласил ее пообедать.

Хейли могла, конечно, отклонить его приглашение, но до Рождества оставалось всего десять дней, а это ужасный период для одиноких людей, тем более для тех, кому есть чего бояться.

Он был ее Джо Морганом. С ним она чувствовала себя в безопасности.

Они встретились в закусочной на северной стороне. В меню не значилось никаких экзотических блюд за исключением перлового супа с крабами. Зато, по словам Эда, здесь подавали лучшего в штате жареного сома. Они заказали блюдо на двоих. За кофе он поделился с ней сведениями, полученными от судмедэксперта, и сообщил, что встречался с Эдамом Вулфом и слышал запись разговора.

– У меня совершенно обычный голос, – сказала Хейли. – Любой, кто хоть раз слышал его, мог найти подходящую женщину, которая позвонила бы от моего имени.

Она произнесла эту фразу так, что он понял: она лгала, не ему – себе. Но она никогда не стала бы лгать, если бы не была напугана.

Эд решил ни о чем не спрашивать.

– Мое предложение, касающееся твоего переезда, остается в силе, – напомнил он, делая еще одну попытку предостеречь Хейли.

– Я знаю.

– Мне нужно возвращаться на службу.

– Могу я пригласить тебя поужинать в твой ближайший свободный вечер?

– Он будет завтра. Не слишком рано?

– Замечательно.

Хейли отправилась домой в приподнятом настроении и весь следующий день готовилась к Рождеству, которое прежде отмечать не собиралась.

Когда Эд заехал за ней, она ждала, нарядившись в ярко-красную блузку и черную замшевую юбку. В углу комнаты мерцала огоньками маленькая рождественская елочка. Разноцветная гирлянда украшала балконную дверь и потолок. Обеденный стол был покрыт кружевной скатертью на красной подкладке, и на нем горели две праздничные свечи в хрустальных подсвечниках. Рядом стояли бутылка красного вина и неразрезанный шедевр Фрэнка – торт под названием «Шоколадный грех».

– Я старалась, чтобы все выглядело так, как принято у нас на Среднем Западе, – сказала Хейли и протянула Эду красиво упакованный сверток. – Счастливого Рождества.

– И я кое-что для тебя приготовил, но думал, мы будем обмениваться подарками в сочельник, – смутился Эд.

– А разве ты не поедешь к Уилли в Сент-Луис?

– Я хотел бы, чтобы ты поехала со мной.

– Думаешь, это уместно? Мы ведь не так давно встречаемся.

Вертя в пальцах ленту, которой был перевязан пакет с подарком, он сказал:

– Пег вчера сообщила мне, что собирается представить меня своему жениху. У них в следующем месяце свадьба. Для меня это был в некотором роде сюрприз.

– А давно они знакомы?

– Около четырех месяцев.

– Поспешное решение.

– Только не для Пег. Мы с ней до свадьбы были знакомы всего шесть недель.

– Недель?!

– Я сторонник быстрых решений. – Он положил пакет на стол. – Понимаю, что мой вопрос прозвучит неожиданно, но два наши свидания закончились утром. Если бы это зависело от меня, я хотел бы, чтобы сегодня было третье. За последние пять лет это мой личный рекорд. Как ты на это смотришь?

– Для меня это вообще абсолютный рекорд, – призналась Хейли. – Но у меня много работы.

– Возьми напрокат ноутбук, будешь работать в машине. А я обещаю не петь.

Она рассмеялась.

– Мы пробудем там максимум четыре дня. Пожалуйста, поедем со мной. Я хочу, чтобы ты с ними обеими познакомилась.

Уехать из этой комнаты? От своих духов? Хотя Хейли и догадывалась об истинной причине его приглашения, перспектива казалась весьма заманчивой.

– Мне все же нужно подумать.

– Ты хочешь сказать, что мне придется весь вечер обхаживать тебя? – Он выглядел совершенно обескураженным, как маленький мальчик, что-то выпрашивающий у мамы.

– Ты перестанешь обхаживать меня, когда узнаешь, какой стервой я могу быть, когда работаю.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Что ж, мне следует убедиться в этом как можно раньше, ты не думаешь?

Хейли улыбнулась. Он не настаивал на ответе.

Проехав через дамбу, они направились в Мэндевиль, потом свернули на запад, к старой плантаторской усадьбе, отреставрированной и превращенной в ресторан. На магнолиевых деревьях перед зданием горели фонари. В каждом кабинете стояли искусственные деревца пастельных тонов, сделанные из перьев, и такие же цветочные композиции на столах, в воздухе был разлит аромат корицы и восковницы.

Они говорили обо всем на свете – о рождественских обычаях, принятых у них дома, о забавных подарках, которые они получали, о любимых родственниках и памятных событиях. Ни он, ни она ни разу не упомянули ни об убийстве, ни об опасности, ни даже о приглашении Эда – оба хотели забыть хоть на время все тяжкие заботы, прошлые и будущие.

Во время обеда Хейли потянулась через стол и взяла его за руку.

– Я с удовольствием поеду с тобой, – сказала она.

Он счастливо улыбнулся:

– Очень рад, что мне не пришлось вытаскивать из шляпы главную морковку.

– Морковку?! – Она посмотрела на него в изумлении и пискнула: – Что еще за морковка?

– Дело в том, что бывшая жена Джо Моргана – подруга Пег. Я не знаю ее адреса, и ее телефон не значится в телефонной книге, но у Пег он должен быть. Они с Дениз были очень близки.

Официантка принесла блюдо с десертами на выбор.

– Не желаете ли чего-нибудь?

– Вино и «Грех», – сказала Хейли, глядя в глаза Эду.

Блюдо качнулось, соблазнительные сласти перекочевали на стол.

– Принесите, пожалуйста, счет, – попросил Эд. – Греху мы предадимся в другом месте.

На обратном пути она сидела так близко к нему, как позволяло расположение кресел, и чертила узоры на тыльной стороне его руки.

Когда Эд припарковывал машину на свободное место позади «Сониной кухни», Норман выносил из кафе мешки с мусором. Увидев, что Эд помогает Хейли выйти из машины, он остановился и – о чудо! – улыбнулся.

«Неужели он действительно ревновал ко мне Фрэнка? – подумала Хейли. – Если так, то какие эмоции вызывала в нем Линна, когда она сидела в баре рядом с Джо? Уж к ней-то ревновали все».

Так нельзя. Ей повсюду мерещатся убийцы, одернула она себя. Кроме того, Норман здесь не работал, когда было совершено убийство. Фрэнк сказал, что он появился позже.

Пришел после того, как «Сонина кухня» стала золотым дном. Впрочем, это не ее дело.

Бороздки на ключе нового замка были еще острыми. Хейли сунула его в замочную скважину и толкнула дверь.

Совсем иное, восхитительное Рождество ждало их там. Но наряду с запахом хвои Хейли явно различила другой, знакомый запах.

Духи Линны.

Она выдвинула ящик и увидела флакончик «Норелл» на том же месте, где всегда.

– Ты что-нибудь ищешь? – спросил Эд.

– Придется сходить за бумажными салфетками, – ответила она.

– Попозже, – отмахнулся он и поцеловал ее.

Для двух вполне благовоспитанных людей, подумала Хейли, ритуал ухаживания явно упрощенный. А аппетит – весьма нескромный. Это пришлось признать, когда они, обнаженные, усевшись на кровати, стали поедать десерт прямо из упаковки.

– Сколько калорий в этой штуке?

– А сколько калорий мы сожгли, прежде чем за нее взяться?

– И сколько еще можем сжечь, пока едим?

– Пока едим?… Эй! Осторожнее! Если уронишь, все одеяло будет в шоколаде.

– Об этом будем сожалеть завтра. И в конце концов, это ведь мое одеяло. – Набрав полную горсть шоколадного мусса, Хейли пришлепнула его на живот Эду и стала водить по нему рукой, оставляя на коже темные шоколадные спирали.

Гораздо позже, не в состоянии уснуть от слишком большого количества поглощенного кофеина и шоколада, Хейли лежала рядом с Эдом и смотрела на него. Выражение лица во сне стало у него озабоченным. Руки сжимались. Интересно, снилось ли ему что-нибудь, а если снилось, то не были ли их сны похожими?

Если бы она это знала точно, то непременно разбудила бы его.

Утром он ничего не сказал ей о своих снах. «Ему так часто приходится сталкиваться с кошмарами на работе! Неудивительно, что он видит дурные сны, – решила Хейли. – Не хватало ему еще и моих».

Эд же не стал говорить ей о том, что видел во сне, потому что еще не решил, было ли это всего лишь следствием пребывания в комнате, которая, по утверждению его возлюбленной, населена духами, или Джо с Линной каким-то образом спровоцировали его сон.

Ему снился тот вечер, когда он с этой парочкой и Луи де Ну вместе ужинали. Джо нервничал, держал Линну за руку, приступы безудержной болтливости сменялись у него глухим молчанием, когда он осознавал, что говорит один. Луи сидел молча, с застывшей улыбкой на лице, словно нервозность Джо забавляла его.

Эд догадался, что брат Линны ненавидит Джо. Однако после ужина он благословил их. За несколько месяцев до того Луи помог сестре пройти через развод, в результате которого после четырех лет брака Линна стала намного богаче, чем была, когда выходила замуж. Вероятно, Луи решил, что с Джо он сможет примириться.

Линна воспользовалась полученными деньгами, чтобы купить квартиру на улице Дюмэн, на которую польстилась в основном из-за имевшегося в доме бассейна и солнечного внутреннего дворика, где было тепло даже зимой. До встречи с Джо она время от времени – когда Анри отсутствовал – ночевала в старом доме. А потом стала проводить ночи в его комнате. Как-то Джо, смущенно тряхнув головой, признался Эду, что Линна, наверное, стесняется его.

– Просто ей нравится твоя комната, – возразил Эд. – Она воспринимает ее как любовное гнездышко.

Со временем Джо с этим согласился, потому что Линна, которая никогда долго не оставалась ни с одним любовником, жила с ним целый год, вплоть до своей смерти.

Эд никогда этого не понимал.