– Хейли?

О Господи, нет, она не хочет просыпаться. Не здесь, чтобы не видеть… чего?

Свет, проникавший сквозь смеженные веки, был слишком ярок – в ее комнате никогда не было настолько светло. И стерильный запах этого места не напоминал смеси запахов трав, крови и старинного дерева, царивших в ее квартире.

– Хейли?

А голос знакомый, вызывающий доверие. Она сделала глубокий вдох, открыла глаза и тут же закрыла их снова, ослепленная ярким светом.

Флуоресцентная лампа горела в нескольких футах над ее головой.

– Эд? – прошептала она.

– Да. – Он сжал ее руку.

– Где я?

– В университетской больнице. Тебя привезли на «скорой».

– А-а-а… – Она попыталась кивнуть и ощутила валик вокруг шеи. – Что это? – с трудом спросила она. Во рту у нее пересохло, язык распух.

– Лангетка. Ты упала.

Она облизнула сухие губы и почувствовала трещинку в углу рта.

– Я в полном порядке. Правда. – В доказательство она пошевелила кончиками пальцев.

– Хорошо. Я сейчас вернусь.

Эд возвратился с врачом, который осмотрел ее, но лангетку с шеи не снял.

– Не двигайтесь, пока мы не сделаем рентген, – сказал доктор.

– Ты не мог бы передвинуть меня куда-нибудь подальше от этого яркого света? – попросила она Эда, когда врач ушел.

Он перевез кровать на несколько футов дальше по коридору.

– Я попала в аварию? – спросила Хейли.

– Ты разве ничего не помнишь?

Она начала припоминать. Как проснулась в доме Селесты одна. Как шла домой. Вот лестница. Коридор. Разбитые елочные игрушки. И Селеста!

– Вспомнила. – Она снова закрыла глаза.

– Я попросил, чтобы мне разрешили остаться с тобой, пока ты не придешь в себя. Мы обычно так поступаем в целях безопасности.

– Я не видела никого, кроме Селесты, – сказала Хейли и, помолчав, добавила: – Она умерла?

– Да.

– Когда?

– Вскоре после полуночи. Ее закололи. – Он снова взял ее за руку. – Крейг Линден из отдела убийств хочет задать тебе несколько вопросов. Можно ему позвонить?

– Давай. К тому времени как он приедет, я постараюсь все вспомнить.

Эд пошел звонить. Когда он вернулся, Хейли была уже готова все рассказать, но он остановил ее:

– Мы поговорим после того, как ты дашь показания.

К приезду Линдена Хейли уже сделали рентген и разрешили уйти домой. Линден беседовал с ней в кабинете больничного священника, Эд ждал в коридоре. Поскольку полицейский был чернокожим и говорил с местным акцентом, Хейли почувствовала к нему доверие и рассказала обо всех предыдущих вторжениях в ее жилище, о звонке, сделанном с ее телефона, о вероятном наблюдении за ее квартирой. Сообщила все, что смогла вспомнить о событиях предыдущей ночи. Он записывал самые фантастические ее показания с одинаково вежливым выражением лица.

– Благодарю вас, – сказала Хейли, закончив свой рассказ.

– За что?

– За то, что… за то, что не смотрели на меня как на сумасшедшую.

– Сумасшедшая или не сумасшедшая – разница невелика. Убивают по разным причинам. А иногда и вовсе без причины. Ваша история – не самая странная из тех, что мне довелось услышать, мисс Мартин, поверьте. Я родился в этом городе и привык к тому, что здесь обитают духи. – Линден листал свои записи, а Хейли сидела, не уверенная в том, что он исчерпал свои вопросы. Наконец детектив поднял голову и сказал: – Можете идти. Я свяжусь с вами.

Эд отвез Хейли к себе и, пока она принимала душ и переодевалась в его пижаму, приготовил поесть. Когда они приехали, она была голодна, но, сев за стол и взглянув на сандвичи, почувствовала, что желудок ее выворачивается наизнанку и во рту горько от желчи. Чтобы избавиться от неприятного привкуса, Хейли выпила пива из банки, которую Эд открыл для нее, и рассеянно поковырялась в еде. Ей казалось, что она не спала всю ночь, хотя она отлично знала: это не так.

– Ты можешь остаться у меня, пока не решишь, что делать дальше. Я бы предложил тебе вообще сюда переехать, но на следующей неделе приезжает Уилли, и это, наверное, было бы неправильно, – сказал Эд.

Она кивнула. Бесполезно говорить ему, что единственное, чего она хочет, – это вернуться к себе и закончить работу. Эд никогда этого не поймет.

– Мне показалось, я была первой, кого опрашивал Линден, – сказала она.

– Если не считать помощника повара, который тебя нашел. Фрэнк вчера не ночевал дома.

– Это на него совсем не похоже.

– Выходные. У всех свободный распорядок дня. Скорее всего с ним тоже поговорят, когда он вернется.

– Наверняка. – Интересно, куда это Фрэнк уехал и не трудно ли ему будет объяснить, где он был, мелькнула мысль у Хейли. Бедный Фрэнк! В некотором роде она была его самой беспокойной арендаторшей.

– Если хочешь поспать, давай, – предложил Эд.

– А ты приляжешь со мной?

Он кивнул.

Хейли прижалась спиной к его животу, он обнял ее за плечи. Пока она спала, он лежал не шелохнувшись, словно боялся, что стоит ему отпустить ее – и она исчезнет.

Перед тем как заснуть, Хейли еще раз подумала: что бы он о ней подумал, если бы она призналась ему в своем единственном желании – можно сказать, навязчивой идее – вернуться домой и закончить книгу?

Телефонный звонок разбудил их на склоне дня. Аппарат стоял возле кровати. Эд снял трубку, послушал, нахмурился и передал трубку Хейли.

– Я только что узнал о Селесте и хотел выразить вам соболезнования, – произнес Луи де Ну.

– Откуда вы узнали, что я здесь? – спросила Хейли.

– Я позвонил в «Сонину кухню» и, представившись, спросил, где вас найти. Если я могу быть вам чем-нибудь полезен, пожалуйста, располагайте мной.

– Благодарю вас. Непременно. – Ей не хотелось говорить с ним, но она заставила себя спросить: – Вы что-нибудь еще узнали?

– Сегодня утром Фрэнк Берлин и все его служащие давали показания в полиции. Ко мне тоже приедут детективы. Карло Буччи взяли для допроса около полудня. Надеюсь, на сей раз он так просто не отделается.

От Хейли не ускользнула нотка сарказма в голосе Луи, когда он произносил последние слова, а также явное желание снова обвинить в преступлении бывшего мужа Линны.

– Вы довольно много узнали, – отметила она.

Луи рассмеялся притворно и несколько зловеще:

– Мы, адвокаты, постоянно поддерживаем друг с другом связь, к тому же многое из того, что я вам рассказал, напечатано в утренних газетах. Эксперт сообщил мне, что закончит осмотр вашей комнаты к завтрашнему утру. Так что днем вы сможете вернуться домой.

Она повесила трубку, удивившись, что Эд, который любил ее, предлагал ей бросить все и вернуться домой в Висконсин, в то время как Луи, едва знавший ее, понял, насколько она упряма и сильна.

– Пойду приготовлю обед. Съешь что-нибудь? – спросил Эд.

Как он старался, чтобы она не заметила его тревоги!

– Конечно, – ответила Хейли и снова откинулась на теплую подушку. Она лежала, прислушиваясь к звукам, доносившимся из кухни, до тех пор, пока не почувствовала аромат кофе. Тогда она встала, пошла на кухню и уселась там на мягкий стул, поджав под себя ноги.

– Ты такая уютная в пижаме, ты это знаешь? – заметил он.

– Пижама напоминает мне об упражнениях, которые я не делала с тех пор, как ты меня сюда привез. До переезда в Игл я посещала гимнастический зал, но в Игле не оказалось подходящего клуба. Впрочем, там я много ходила. В этом штате множество крутых и извилистых тропинок, так что часовая прогулка давала прекрасную зарядку.

– Ты и здесь много ходишь пешком.

– Только потому, что тут трудно найти место для парковки. Но это не считается.

– Ты думаешь о том, чтобы вернуться домой?

– В конце концов – да. Но еще не сейчас. – Она без всякого аппетита съела приготовленный им сандвич и попыталась снова вспомнить то, что рассказывала Крейгу Линдену, а особенно то, о чем умолчала. Единственное, что она смогла сейчас дополнительно припомнить…

Оба Вэн!

Она упомянула об этом человеке, но не назвала его имени, поскольку оно не всплыло тогда в памяти. Хейли попыталась дозвониться до Линдена, но детектива не оказалось на месте.

– У Крейга уже наверняка есть список гостей Луи де Ну. Если этот человек опасен, его имя Линдену известно, – заверил Эд. – Попозже я поеду в город и загляну в участок, чтобы сообщить эту информацию.

* * *

На следующее утро Эд подвез Хейли к входу в «Сонину кухню» и хотел подняться с ней наверх, но она не позволила – не хотелось, чтобы кто-то увидел, как она задрожит, закричит или станет колотить кулаками в стену – что было весьма вероятно, – когда разгром, учиненный в ее комнате, предстанет перед ней в безжалостном свете дня.

Сегодня и так было потрачено слишком много нервов.

Как и ожидала Хейли, Эд не понял ее непреодолимого желания узнать правду об убийстве, произошедшем в ее квартире. Она пыталась объяснить ему, что мечты Линны найти способ стать хозяйкой своей жизни ничем не отличаются от ее собственных устремлений. Пристрастие Линны к заклинаниям и фетишам, с помощью которых она пыталась сдерживать зло, присутствовавшее в ее жизни, было очень похоже на поведение самой Хейли после того, как она увидела свастику на своем эллинге, – на то, как она с ружьем в руках охраняла свои владения.

Линна поняла бы ее. Линна и сама выглядела бы вполне уместно на том стуле с прямой спинкой, с которого Хейли высматривала вандалов на другом берегу реки – словно можно было предотвратить опасность, проявляя бдительность.

К своей комнате Хейли приближалась очень осторожно. Сначала, остановившись в дверях, осмотрела ее. Разгром был не таким страшным, как она представляла. Ноутбук, расколотый на три части, валялся на полу. Постельное покрывало распорото, но на проглядывающем сквозь прореху матрасе виднелось лишь два глубоких надреза. Кушетка была не тронута, и в застекленной балконной двери выбили только одну секцию.

Невредимыми остались и недавно покрашенные стены, а вот рисунок был испорчен. Краской цвета свежей крови были почти полностью заляпаны близнецы и змея, большая часть подписи – жирно замазана. Красные окружности на ковре, видимо, остались от ведерка с краской и тряпки, которой орудовал негодяй.

Хейли не могла больше оттягивать момент и вошла в ванную, но и ванная выглядела не так ужасно, как она ожидала.

Единственным, что напоминало о совершенном здесь злодеянии, были две маленькие лужицы засохшей крови и разбитый флакон духов. В маленьком помещении ощущался удушливый сладкий запах.

Сможет ли она убрать все это, зная причину беспорядка и отдавая себе отчет в том, что отчасти виновата в происшедшем?

Хейли решила, что должна это сделать. Направляясь за ведром и тряпкой, она услышала шаги на черной лестнице, и прежде чем успела подойти к двери, Фрэнк Берлин издали позвал ее – явно, чтобы не испугать внезапным появлением. Тем не менее его вторжение было чрезвычайно некстати. Если бы имелась хоть малейшая возможность захлопнуть дверь раньше, чем он появился на пороге, Хейли бы сделала это.

Фрэнк не вошел. Он замер в дверях, потрясение было написано на его лице.

– Я пришлю кого-нибудь, чтобы здесь убрали, – предложил он.

Подойдя поближе, Хейли заметила слезы у него в глазах. «Неужели он так хорошо знал Селесту?» – подумала она.

– Когда вы узнали?

– Вернувшись сегодня утром, мы с Норманом увидели полицейские машины у входа. Я сразу догадался: произошло нечто непоправимое. Рад, что с вами все в порядке, но, как знать, если бы мы были здесь той ночью, возможно, и с Селестой ничего не случилось бы. – Теперь он уже плакал, не стесняясь слез. – Эта комната проклята! Как только вы отсюда съедете, я замурую ее дверь.

Хейли не находила слов, чтобы утешить его, и просто обняла.

– Я сейчас же верну вам плату за последний месяц и позабочусь, чтобы страховку выплатили немедленно, – сказал Фрэнк. – Чтобы снимать номер в гостинице, нужны наличные. Может быть, поживете у меня, пока не найдете другого жилья, если вы, конечно, вообще собираетесь остаться в городе?

– Я никуда не переезжаю, – сказала Хейли. Фрэнк так опешил, что она поспешила его успокоить: – Я, конечно, съеду, но не сразу.

– Не исключено, что человек, который убил Селесту, поджидал вас.

– Знаю.

– Хватит крови на моей совести.

– Фрэнк, вы не виноваты в том, что здесь произошло. Вы ведь понимаете это, правда? – Она по-прежнему обнимала его за плечи и попыталась вытолкнуть в коридор. – Я собираюсь всю ночь работать, так что, если услышите, как я хожу по комнате, не пугайтесь.

– Господи Иисусе, я-то считал, что должен прийти и успокоить вас, – извиняющимся тоном сказал он, – а вместо этого веду себя как ребенок.

– Все в порядке.

– Нет, не все в порядке. Пойдемте-ка ко мне, выпьем по рюмочке.

Хейли оглянулась на чудом уцелевшие настенные часы.

– Дайте мне часа два, чтобы хоть немного прибрать здесь, ладно?

– Я пришлю кого-нибудь вам помочь, – снова предложил он.

Хейли собиралась все сделать сама, но Фрэнк прав: так будет быстрее, а ей, пока все учреждения не закрылись, нужно еще кое-что предпринять.

Майк, помощник официанта, которого Фрэнк прислал ей на помощь, был тощим чернокожим мальчиком с непропорционально большой головой и круглым лицом на тонкой шейке. Хейли собиралась поручить ему вымести мусор в комнате, пока она будет мыть ванную, но, к ее удивлению, он сам вызвался сделать эту неприятную работу.

– Я привычный к крови, – сказал он. – Живу в гостинице возле Сент-Луисского кладбища.

– Там так страшно?

– Да. А еще я некоторое время работал у мясника. Когда моему дяде перерезали глотку на его собственном крыльце, моя мама сказала: «Кровь она кровь и есть» – и послала меня мыть крыльцо. Оно было все заляпано. Там все выглядело гораздо хуже, чем здесь, – признался он.

Судя по тому, каким беззаботным тоном мальчик все это рассказывал, убийство было обычным явлением в том районе, где он жил.

– А почему твоего дядю убили? – спросила Хейли.

– Да там была какая-то драка из-за девчонки – паскудной шлюхи, по моему разумению, – ответил Майк. Он обошел круг краски на ковре и направился к раковине. – У вудуистов есть древнее поверье, что если попробовать свежей крови жертвы, можно точно узнать, кто ее укокошил.

– Никогда об этом не слышала, – призналась Хейли.

– Я лизнул дядиной крови, и у меня перед глазами на минуту появилось лицо убийцы. – Он рассмеялся. – Только все его и так знали. В середине кровь еще не просохла. Может, попробуем? Вдруг она еще не слишком старая?

– Что ж, давай, – предложила Хейли и, повернувшись, стала подбирать осколки компьютера.

– Да-а-а! – через мгновение воскликнул Майк. Его возглас походил на долгий выдох, словно на него снизошло откровение.

– Что ты видел? – встрепенулась Хейли.

– Фрэнк не велел мне забивать вам голову ерундой, – со смехом ответил мальчик и, продолжая хохотать, начал скрести пол.

Через час все было вымыто. Несмотря на то что Майк разыграл ее – на спор с кем-то из своих приятелей по кухне, как он в конце концов признался, хотя и не сказал, на что они спорили, – Хейли дала ему чаевые, после чего отправилась к Фрэнку.

Что-то изменилось в квартире Фрэнка. Пока он разливал напитки, Хейли поняла, что именно: со стены исчезли фотографии. На полке над музыкальным центром недоставало нескольких кассет и лазерных дисков, а фотография Фрэнка с Норманом теперь красовалась на другом месте.

– Норман сегодня утром уехал, – сообщил Фрэнк. – А перед тем пришел сюда и забрал большую часть своих вещей. За остальными приедет потом.

– Мне очень жаль, – сказала Хейли.

– Разлад у нас начался еще до всех этих событий. Думаю, Норман слишком молод для меня.

Хейли вспомнила о своем разговоре с Норманом.

– Он сказал, вы слишком тревожитесь за меня. Его это раздражало.

– А что я могу поделать? Я всегда за всех переживаю. Таков уж я есть.

– Именно поэтому «Соня» процветает.

– Мадам, если бы меня интересовали женщины, я бы устлал ваш путь в свой дом красной ковровой дорожкой. – Фрэнк поставил какую-то кассету и сел в кресло. Немного помолчав, спросил: – Вы действительно собираетесь остаться здесь?

– Да, – подтвердила Хейли и, увидев, что он разочарован, добавила: – Но пробуду тут не слишком долго.

– Ладно. Моя шевелюра – мое главное украшение, как вы догадываетесь. Мне бы не хотелось наблюдать, как она седеет на глазах. К тому же я ненавижу похороны. Я еще недостаточно стар, чтобы то и дело хоронить близких мне людей.

Когда Хейли вышла из дому, был уже четвертый час. Первое, что она сделала, – это зашла в банк, где арендовала персональный сейф, и взяла из него один из двух хранившихся там комплектов дискет. Даже если кому-то удастся украсть дискеты, которые она будет носить при себе, ее записи все равно останутся в городе. Существовал и еще один комплект, который дожидался ее на почте в Висконсине.

Две следующие остановки на пути Хейли – для покупки компьютера и постельных принадлежностей – едва ли не полностью опустошили ее кредитную карточку «Виза». Теперь придется экономить, пока не выплатят страховку, но зато она сможет работать.

Погрузив покупки в багажник, Хейли сделала еще одну, предпоследнюю остановку.

Офис Карло Буччи был полной противоположностью конторе Луи де Ну. Хотя, как считала Хейли, Буччи было не более сорока лет, он являлся одним из основателей адвокатской фирмы, которая – если судить по занимаемому помещению на верхнем этаже одного из самых престижных зданий в центре города – процветала.

Как и надеялась Хейли, Буччи согласился принять ее. Хейли провели мимо десятка кабинетов и большого зала, где работали секретари и помощники адвокатов, в небольшую приемную. Она слишком нервничала, чтобы пить кофе или даже просматривать журналы, а потому просто сидела, сложив руки на коленях, и ждала.

К счастью, ожидание длилось недолго.

Как и в прошлый раз, что-то в облике этого мужчины – то, как он ходил, как стоял, словно изготовившись к прыжку, как смотрел на Хейли – заставило ее опасливо поежиться, хотя теперь ей было менее страшно.

В конце концов, ведь она сама инициатор встречи. Если удастся сохранить спокойствие, глупостей она не наделает.

Буччи провел Хейли в свой кабинет. Одна стена в нем была стеклянная, и из нее открывался потрясающий вид на город – на фоне темнеющего неба только-только начинали загораться фонари. По обе стороны двери висели две картины современных художников, а на белой стене позади письменного стола – композиция из трех ярко раскрашенных деревянных змей.

– Это стилизация местного фетиша? – спросила Хейли.

– Скорее, демонстрация поддержки, которую я оказываю молодым местным талантaм. Садитесь, пожалуйста. Полагаю, для вас день был таким же трудным, как и для меня, мисс Мартин, – сказал он, когда она села. – Полицейские приезжали сюда, оскорбили меня и уехали. Луи де Ну звонил, чтобы позлорадствовать. Чему я обязан удовольствием видеть вас?

– Я пришла спросить… имеете ли вы какое-нибудь отношение к убийству вашей жены?

Он посмотрел на нее так, словно ожидал этого вопроса, но его ответ удивил ее:

– Могу сказать вам лишь то, что сказал полиции, когда Линна была убита, мисс Мартин. Я сделал то, о чем она меня просила: дал ей свободу. Если я в чем-то и виноват, то только в этом.

– Я не понимаю…

– Есть сотни людей, чьи интересы я отказался представлять. Они затаили на меня злобу. Есть и такие, кого, несмотря на все мои усилия, осудили. Они полагают, что виноват в этом я, а не судья и присяжные. Поэтому охранная сигнализация в моем доме – лучшая, какая только существует на свете. Пока мы с Линной не расстались, у нас были повар и экономка. Они жили в доме. И оба были вооружены. Как вы думаете, мог кто-нибудь убить Линну в моей постели?

– Значит, вы не имеете к ее смерти никакого отношения?

– Клянусь, что не имею, равно как не имею отношения и к тому, что случилось с Селестой.

Умение скрывать свои чувства – часть его профессии, напомнила себе Хейли. Тем не менее чувства, которые он демонстрировал, казались подлинными. Хейли не думала, что он лжет.

– А кто же тогда убил вашу жену, как вы думаете?

– Все малоубедительные доказательства – они действительно малоубедительны, именно поэтому убийца так и не был официально обвинен – указывают на то, что это сделал Джо Морган.

– Вы в это верите?

– Не до конца.

– А кто убил Селесту?

Он пожал плечами:

– Иногда подобные преступления проясняются во время похорон. Я собираюсь завтра отдать ей последний долг. Вы пойдете на отпевание?

– Да. И потом – по настоянию сестер Селесты – на поминки к ней домой.

– Тогда мы, наверное, увидимся в церкви.

Это было вежливым намеком на то, что аудиенция окончена, однако Хейли не собиралась уходить.

– Когда вы приходили ко мне, то сказали, что Линна по всему дому оставляла рисунки-обереги, желая защититься от зла. Кого она боялась?

– Всех.

– В самом деле?

– Она выросла в страхе. Это состояние было для нее естественным. Она придумывала самые изощренные ритуалы, чтобы прогнать страх. Эти рисуночки были тоже своего рода ритуалом. Линна что угодно отдала бы любому, кто предложил бы ей какой-нибудь новый способ избавиться от страха. Лишь немногие близко знавшие ее люди догадывались, с каким ужасом в душе она прожила свою жизнь. Все считали ее распущенной, а на самом деле она просто боялась спать одна. – Он замолчал, словно воспоминания причиняли ему боль. – Это все? – спросил Буччи после короткой паузы.

– Судя по тому, как вы говорите, вам это состояние тоже знакомо?

– Знакомо. Я вырос в атмосфере насилия. И сейчас защищаю преступников, но я никогда не соглашался защищать человека, если верил, что он причинил зло ребенку, и никогда не соглашусь. – Он открыл дверь и проводил Хейли до лифта. – Если вам еще что-нибудь понадобится, звоните, – сказал он на прощание.

Настоятель католического храма Cвятой Агнесы согласился отслужить заупокойную мессу по Селесте Брассо из уважения к Эмали Брассо, ее матери. Эмали, глава обширного, связанного сложными семейными узами клана, работала учительницей приходской школы, помощницей директора, а когда здоровье стало сдавать – приходским секретарем.

Но множество людей, собравшихся перед церковью за добрый час до начала службы, пришли не ради Эмали Брассо. Эмали никогда не видела такого пестрого сборища – от самых богатых до самых бедных. Явился даже мэр с женой, которая часто пользовалась услугами Селесты.

К моменту, когда приехала Хейли, все скамьи в церкви были заняты, поэтому ей пришлось простоять всю службу. Когда открыли гроб, покойницу буквально завалили цветами. Две чернокожие женщины заняли места в изголовье и изножье гроба, словно величественные статуи, призванные охранять умершую.

Присутствующие один за другим подходили к гробу и произносили каждый свою молитву. Потом многие брали микрофон и говорили о том, как много сделала для них Селеста.

Это была трогательная, достойная церемония, совсем не похожая на то, что ожидала увидеть Хейли.

Когда настала ее очередь, она приблизилась к гробу со странным любопытством – словно Селеста, в силу своих вудуистских верований, должна была выглядеть на смертном одре как-то необычно. Между тем ничего необычного Хейли не увидела: руки жрицы были сложены на груди под покрывалом. Но в правой, как показалось Хейли, что-то было зажато. Преклонив колени в молитве, она заметила, как блеснула рукоятка ножа: тело оберегало душу даже после смерти.

Хейли молилась от души. Кто-то, узнав ее по фотографии в газете, протянул ей микрофон, но она его не взяла. Она могла сочинить надгробную речь для любого из своих персонажей, но произносить слова, которые хранила в душе, перед незнакомыми людьми было для нее немыслимо. Хейли подошла к Эмали Брассо и взяла ее за руку.

– Мне так жаль, – сказала она. – Селеста умерла, помогая мне. Я никогда ее не забуду.

– Представить себе не могла, что мне придется хоронить своего ребенка, – ответила Эмали.

От этих простых скорбных слов у Хейли слезы выступили на глазах. Позднее она поняла, что с момента гибели Селесты ее мать пребывала в состоянии шока. То были единственные слова, которые она произнесла за все это время.

Когда к гробу подошел последний из присутствующих, воцарилось молчание. Мужчина наклонился и поцеловал Селесту в щеку. Держа микрофон перед собой, словно священник – чашу с кровью Христовой, он запел африканскую песню. Его тихий поначалу бас постепенно становился все громче. Многие подхватили песню, а когда дошло до припева после второго куплета, пели уже почти все.

Хейли смогла понять лишь то, что они просили Бога, ангелов и всех святых простить Селесте ее прегрешения и взять ее к себе на небеса.

Даже католический священник пел в этом восхитительном хоре, объединявшем приверженцев двух религий.

После отпевания большинство присутствовавших отправились по домам, равно как и некоторые члены семьи Селесты, но Хейли пристроилась в череду автомобилей, ехавших на кладбище.

Там, у могилы, Хейли стояла в заднем ряду и слушала последнюю молитву, которую произносил священник. По обычаю, с которым она прежде не была знакома, гроб был еще раз открыт, чтобы близкие могли поцеловать покойницу в последний раз. Эмали упала на гроб, орошая лицо Селесты слезами, – она оплакивала дочь, оплакивала ее погубленную жизнь. Последней к гробу подошла Лизетт. Склонившись над сестрой, она достала из кармана ножницы, срезала у Селесты прядь волос, завернула ее в красный фланелевый лоскуток и промокнула им материнские слезы, упавшие на лицо покойной.

Через несколько минут гроб, закрытый в последний раз, вкатили в белый каменный склеп.

Завтра сюда начнут приносить подношения. В течение недели на каменных воротах и стенах склепа будут появляться поспешно нацарапанные кресты. Просители не дадут покоя душе Селесты.

Лизетт подошла к Хейли.

– Вы приедете вечером в дом Селесты? – спросила она.

Хейли взглянула на склеп, на ступеньках которого сидели Эмали и Мари. Она хотела поговорить с ними, сказать им нечто более значительное, чем обычные слова соболезнования.

– А они придут? – спросила она.

– Их место – с моей сестрой, они будут охранять ее душу от врагов.

Хейли читала, что мать и сестра должны оставаться на могиле всю первую ночь, так же как другие родственники неотлучно находились у тела покойной во время вскрытия, приготовлений к погребению и в ожидании отпевания – чтобы никто не мог похитить душу Селесты или ее силу. Но если это вообще возможно, вероятно, тот, кто убил Селесту, уже украл ее душу и силу.

Хейли издали заметила женщину, ожидавшую возле ее машины, и, подойдя ближе, узнала Жаклин Меньо.

Хейли протянула руку. Жаклин схватила ее и сжала, не отпуская. Хейли морщилась от боли, но Жаклин лишь крепче стискивала ее руку, не обращая внимания на то, что Хейли смотрела на нее как на сумасшедшую.

– Моя мать умела узнавать о людях многое, прикасаясь к ним, – сказала Жаклин. – Я тоже иногда пытаюсь это делать, хотя обычно у меня ничего не получается. – Она поколебалась и добавила: – Но сейчас я чувствую еще одну смерть, если вы не угомонитесь.

Хейли понимала, что женщина пытается запугать ее. Вероятно, она даже верит в свое «предвидение». Но Хейли не позволит себе струсить и отказаться от поисков истины. Она задала вопрос, который уже давно хотела задать:

– Откуда вы узнали, что мать Линны пыталась покончить с собой? Доктор сказал мне, будто нашел у нее бутылочку из-под лекарства, но никогда никому об этом не сообщал.

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Жаклин не сумела скрыть испуга. Хейли видела, как она пытается овладеть собой.

– Я ухаживала за ней, – ответила наконец Жаклин. – И заметила, что пилюль нет на месте. Потом спросила у Линны, и девочка призналась.

– Джоанна умерла от асфиксии, а не от передозировки лекарств.

– Врач был другом семьи. Он соврал, чтобы спасти их репутацию.

– Я говорила с ним и сомневаюсь, что он вообще способен лгать. – Пока Жаклин переваривала услышанное, Хейли повторила вопрос, который задавала раньше: – Линна когда-нибудь к вам приходила?

– Нет. – Жаклин отпустила руку Хейли и собралась уходить. – Если вы не хотите сделать так, как я советую, нам не о чем больше говорить.

– Она к вам приходила? – настойчиво повторила Хейли.

– Иногда я вижу ее во сне, – ответила Жаклин как можно небрежнее, после чего повернулась и ушла.

Хейли посмотрела ей вслед, потом оглянулась на склеп, на людей, застывших вокруг него в немой скорби, села в машину и поехала прочь.

К вечеру дождь, который лил в Новом Орлеане всю предыдущую неделю, зарядил снова. Дома по обе стороны жилища Селесты были погружены во тьму. Вероятно, в них никого не было, словно хозяева, предполагая, что нынешней ночью им не дадут уснуть, отправились в другие, более спокойные места.

Многие из прибывающих несли по две тарелки. Одну они оставляли на кухне, где готовилось угощение для гостей, другую выносили во двор. Хейли заметила, что, преклонив колени и помолившись перед крестом, они ставят еду у основания распятия – подношение богам.

Хейли вернулась в кухню, где какая-то женщина разливала что-то по маленьким пластиковым стаканчикам.

– За удачу, – сказала гостья по-французски, протягивая один Хейли.

– За удачу, – повторила Хейли и посмотрела на жидкость в стакане, по цвету напоминавшую черную патоку, а по консистенции – негустой ликер. Что-то слишком часто ей, словно Алисе в Стране чудес, предлагали таинственные напитки. Но по крайней мере у этой женщины вид не был зловещим, как у Луи де Ну. Надеясь, что вкус у напитка не слишком неприятный, Хейли залпом проглотила его.

Огонь! Во рту, в горле.

– Что это? – спросила Хейли, когда способность говорить вернулась к ней.

– Ром, – ответила женщина.

Такого рома Хейли никогда еще не пробовала, во всяком случае, никакой ром не жег все внутри таким адским огнем. Неужели Селеста, которая напитком богов считала чистую воду «Эвиан», тоже пила нечто подобное?

– Позднее можно будет добавить, – сказала женщина. – Вам это понадобится. Сегодня такая холодная ночь.

Пока они разговаривали, зазвучали тамтамы. Это была не магнитофонная запись, догадалась Хейли, но барабаны звучали тихо из уважения к засыпающему городу и в надежде, что город тоже с уважением отнесется к религии народа Селесты.

Несколько человек, захваченные ритмом большого барабана, начали танцевать перед алтарем. Темп нарастал. К большому тамтаму присоединились два поменьше. Постепенно в танец вступали другие гости, и наконец почти все уже участвовали в ритуальной пляске.

Хейли казалось, что ритм барабанов сливается с биением ее сердца, ускоряя его, разрушая все защитные преграды. Ее ноги сами собой начали двигаться в ритме, заданном барабанами, а руки взметнулись вверх. Она не заметила, как Лизетт положила сверточек с волосами Селесты, пропитанный слезами их матери, в чашу перед алтарем, полила его ромом и подожгла.

Дуновение ветерка отбросило дым в лицо Хейли.

Глаза защипало, она закрыла их, и на нее накатилась тьма. Сердце этой тьмы билось в барабанном ритме и куда-то увлекало Хейли.

Руки и ноги перестали ей повиноваться, и она повалилась назад прежде, чем достигла круга танцующих. Кто-то подхватил ее. Последнее, что она, как ей казалось, увидела, было лицо склонившегося над ней Луи де Ну. Он смотрел на нее так, словно не был уверен, кого именно держит в руках.

Но это мог быть и Эд, и ее муж, и кто-то из прежних любовников… Хейли подняла руки и притянула его к себе, чтобы поцеловать.

Она почувствовала его руку у себя на груди, его теплое дыхание возле своего уха и услышала его тихий вопрос:

– Линна?

Ничего не видящая, бесчувственная, словно вознесенная к небесам, Хейли пустилась в пляс.