Между 1879 и 1880 годами появились трехтомные мемуары мадам де-Ремюза и возбудили как во Франции, так и за границей живейший интерес, потому что всем было любопытно знать, в каких красках она изобразит всемогущего императора, перед которым вначале она так преклонялась и которого потом так сильно ненавидела. Эти мемуары выдержали несколько изданий и были переведены на многие языки. В них мы находим массу характерных подробностей относительно личности Наполеона и его поступков, и хотя все это изображено не всегда с нужной справедливостью и беспристрастием, но тем не менее эти мемуары дают нам возможность широко заглянуть в интимную жизнь первого консула и императора. Воспоминания, написанные женщинами, имеют иногда то преимущество перед мужскими, что женщины высказывают более определенные суждения о личностях и более вникают в сущность вещей, в то время как мужчины больше заняты делами современности и сменой событий.

Многочисленные талантливо рассказанные придворные истории и разные анекдоты приятно оживляют воспоминания г-жи Ремюза, хотя при этом она слишком смотрит на вещи глазами своего доброго друга Талейрана, который всегда имел неистощимый запас придворных сплетен. Во всяком случае, это была женщина далеко недюжинного ума и тонкой наблюдательности. Она имела привычку с ранней юности относиться наблюдательно и критически ко всему, что происходило вокруг нее.

Она была родом из одной очень видной французской семьи и получила от своей матери превосходное, хотя почти пуританское воспитание. Ее отцом был прежний интендант департамента Ош Шарль Гравье де-Вержен, игравший значительную роль до революции. Уже в шестнадцатилетнем возрасте Клэр-Елизавета-Жанна Гравье де-Вержен вышла замуж за генерал-адвоката де-Ремюза, и хотя он был вдвое старше ее, тем не менее это был брак по любви.

Клэр не была особенно хорошенькой. Она была маленького роста и толстенькая, но у нее было очень подвижное лицо, выразительные темные глаза, а прежде всего она обладала живым умом. Кроме того, у нее был редкий дар уметь не только говорить самой, но и слушать, что говорили другие. Она сама делает свою характеристику в ту эпоху, когда она в двенадцатилетнем возрасте впервые появилась при дворе первого консула, в следующих словах: «Меня нельзя было назвать красивой, но моя внешность не была лишена приятности. Придворный туалет очень шел ко мне. У меня были красивые глаза, черные волосы, белые зубы, но мой нос и все мое лицо были, пожалуй, слишком крупны для маленькой, хотя и не лишенной грации фигуры. Я считалась при дворе за умную женщину и, пожалуй, не по справедливости. Хотя у меня и не было недостатка в уме и благоразумии, но у меня был порывистый темперамент, который заставлял меня говорить и поступать слишком поспешно и делать зачастую ошибки, которых мог бы избежать человек с более благоразумным и уравновешенным темпераментом. На мой счет очень часто ошибались при этом дворе. Я была несколько резва, а меня считали сварливой. Мне было любопытно знакомиться с выдающимися личностями, а меня считали честолюбивой».

Нам приходится довольствоваться только этой характеристикой, сделанной ею самой, так как в мемуарах ее современников о ней говорится или очень мало, или вовсе ничего. Во всяком случае, что касается внешности, то ее портрет вполне похож на те ее изображения, которые мы можем видеть. Своим умственным развитием мадам де-Ремюза обязана по преимуществу своей умной и строгой матери. Ее отец и ее дядя, подобно многим другим аристократам, кончили свою жизнь на эшафоте в 1794 году. Мать ее осталась вдовой без всяких средств и узнала немало нужды и лишений. Г-н де-Ремюза также благодаря революции остался без куска хлеба. Но случаю было угодно, чтобы его молодая, девятнадцатилетняя жена поселилась летом 1799 года на даче своей матери в Круасси и по соседству с Жозефиной, супругой находившегося в Египте генерала Бонапарта. Мальмезон и Круасси лежали в таком близком соседстве, что обитателям нетрудно было вскоре завязать знакомство. Жозефина вскоре вполне завоевала сердце молодой мадам де-Ремюза, и даже пуритански строгая мадам де-Вержен не замедлила тоже плениться ее симпатичным, привлекательным существом, ее милой, любезной болтовней. Кроме того, она тотчас же сообразила, какое значение может иметь подобное знакомство, и всячески постаралась поддержать его. Имя итальянского победителя было уже достаточно знаменито, а известия об его успехах в Египте производили, конечно, свое впечатление и в Круасси.

И действительно, генерал Бонапарт вскоре вернулся из страны пирамид, чтобы взять в свои сильные руки кормило государственного управления. Тогда-то г-жа де-Вержен и сумела извлечь пользу из своего знакомства с Жозефиной Бонапарт. Она постаралась всячески использовать ее влияние на своего супруга для того, чтобы обеспечить положение своего зятя и дочери при новом правительстве. Ее желание исполнилось скорее, чем она ожидала. Первый консул назначил г-на де-Ремюза дворцовым префектом, а его жена получила звание компаньонки при г-же Бонапарт. Позднее мадам де-Ремюза носила титул дворцовой дамы.

Г-н и г-жа де-Ремюза заняли выдающееся положение при чисто военном дворе первого консула, потому что хотя они и не принадлежали к первым фамилиям Франции, но были одними из немногих аристократов, примкнувших к новому правительству, если не из убеждения, то из расчета. Г-н де-Ремюза был законченным денди, находился в цветущей поре своей жизни, а его молодая жена, воспитанная еще в традициях «старого режима», была значительно образованнее и развитее большинства дам при консульском дворе, вышедших по большей части из более простых слоев общества. Уверенные и вместе сдержанные манеры мадам де-Ремюза, присущие, несмотря на их естественность, истинной «grande dame», ее изысканный, непринужденный разговор и ее умение сглаживать все столкновения и неловкости в обществе, – все это привлекло к ней внимание первого консула. Он очень стремился к тому, чтобы ввести при своем дворе хороший тон, и мадам Ремюза казалась ему особенно пригодной для того, чтобы подавать всем дамам хороший пример воспитанности и изящных манер. Позднее, конечно, она была оттеснена более блестящими именами. Наполеон любил болтать с ней и предпочитал ее общество всякому другому женскому обществу при своем дворе. С ней он всегда находил какой-нибудь интересный разговор, тогда как с другими он позволял себе или неуместные шутки, или нескромные вопросы, или же резкие замечания. Он был даже очень снисходителен к этой маленькой, живой дамочке, которая не боялась при случае высказать ему порицание или осадить его удачным словом. Ее меткие, остроумные ответы доставляли ему большое удовольствие, и он охотно вступал с ней в словесные состязания, из которых ему не всегда удавалось выходить победителем.

Когда вскоре после нарушения амьенского мира первый консул отправился в Булонь, г-н де-Ремюза в качестве дворцового префекта должен был сопровождать его туда. Там он имел несчастье заболеть тифом, и его жена поспешила к нему, чтобы ухаживать за ним. Едва она успела приехать на главную квартиру в Пон-де-Брик, как Наполеон тотчас же позвал ее к себе, чтобы немного утешить ее и успокоить насчет состояния ее больного мужа. Он был в высшей степени любезен с молодой неопытной женщиной, отечески поцеловал ее в обе щеки, – словом, проявил к ней полное расположение. Мадам де-Ремюза плакала, думая, что ее горячо любимый муж при смерти, и первый консул сумел найти слова утешения, которые успокоили ее и осушили ее слезы. Он пригласил ее к своему завтраку, и между ними завязался оживленный разговор. Наполеон вспоминал многие меткие слова, сказанные мадам де-Ремюза в Париже, он узнал, что она была сильна в английской литературе, особенно в произведениях Шекспира, и удивлялся на такие разносторонние познания, обнаруженные им в такой молодой женщине. Он заговорил с ней об Оссиане, которого так любил в своей юности, и в конце концов решил, что ему нужно взять на себя обязанность охранять ее, такую молодую и неопытную, в этом лагере среди грубых солдат. Поэтому он пригласил ее приходить каждый день к его столу. Сначала смущенная таким усиленным вниманием, мадам де-Ремюза приняла, однако, его приглашение и была совершенно очарована его любезностью и галантностью. За столом он был все время очень разговорчив, особенно вечером он охотно затягивал свою болтовню с молодой женщиной. Он говорил ей о своей странной, грустной юности, о своей любви к произведениям Руссо, обо всем своем сентиментальном настроении в юношеские годы. Мадам де-Ремюза была очень внимательной слушательницей и очень гордилась тем, что первый человек Франции снисходил до нее, маленькой молодой женщины, делая ей такие признания. И не мудрено, что она стала льстить себя надеждой приобрести на него впоследствии еще большее влияние.

Вскоре офицеры и солдаты объяснили себе по-своему отношения их генерала к этой молоденькой, миловидной женщине. Они не могли себе представить, чтобы молодой мужчина, солдат, мог целыми часами оставаться наедине с хорошенькой женщиной единственно с целью духовного общения. Репутация мадам де-Ремюза весьма пострадала, и впоследствии ей стоило большого труда отклонить от себя подозрения в том, что она была возлюбленной Наполеона. Даже Жозефина, которая была о ней такого высокого мнения, и та одно время ревновала к ней своего мужа. Но у нее не было для этого абсолютно никакой причины. Мадам де-Ремюза была вполне честная женщина, чистая и в мыслях, и в поступках. Она была лишь супругой и матерью. Она любила своего мужа и своего сына, которого родила на восемнадцатом году. Ее семья и ее дом были для нее все. Правда, ей очень хотелось бы быть при этом человеке, державшем в своих руках судьбы народов, интимной поверенной, советчицей, чем-то вроде фаворитки в особом смысле слова, но отнюдь не любовницей. Ее женскому тщеславию льстило, что первый консул оказывал ей предпочтение, что он снисходил до того, чтобы излагать перед ней свои взгляды на вещи и людей, и она мечтала об его расположении и своем влиянии на него, не желая при этом, однако, отдавать больше, чем свой ум и свои познания. Но тут она ошиблась в расчете, как и мадам де-Сталь. Неудовлетворенные честолюбивые стремления и оскорбленное самолюбие мало-помалу оттолкнули ее, наконец, от Наполеона.

Император, однако, не отплатил ей за это отчуждение, как своему сильному женевскому врагу. И несмотря на то, что во время Империи мадам де-Ремюза все более и более примыкала к его врагам или, выражаясь мягче, окружала себя людьми, неприятными Наполеону, этот последний никогда не переставал уважать и ценить ее. Мадам де-Ремюза оставалась при Жозефине до самой ее смерти. Также и ее муж, которым Наполеон тоже отнюдь не всегда был доволен, оставался на своем посту камергера до самого падения Империи. Только щедрость Наполеона сократилась, потому что вначале он буквально осыпал супругов Ремюза подарками и наградами. Они были почти совершенно без средств, когда заняли свое положение при консульском дворе, и покинули богатыми развалины Империи, чтобы перейти на сторону Бурбонов в качестве одной из первых фамилий Франции.

Во время консульства и Империи мадам Ремюза, так же, как и мадам Жюно, имела привычку после всякого знаменательного или интересного дня записывать свои наблюдения, впечатления и разговоры как с Наполеоном, так и с другими значительными личностями при дворе, и таким образом составились ее мемуары. Однако, когда рухнула Первая Империя и Бурбоны водворились во Франции, мадам де-Ремюза побоялась прослыть за бонапартистку и уничтожила рукопись. И только когда в 1818 году появилось произведение мадам де-Сталь «Considérations sur la révolution Française», содержавшее в себе многочисленные замечания относительно личности и правления Наполеона и имевшее значительный успех, мадам де-Ремюза решилась, по настоянию своего сына, еще раз по памяти восстановить свои воспоминания.

Нетрудно сообразить, в каком духе написаны эти мемуары. Уже в правление императора мадам де-Ремюза вошла в дружеские отношения с попавшим в немилость министром Талейраном, а во время Реставрации ее отношение к Наполеону и его политике сделалось еще более отрицательным. Также и либеральный образ мыслей ее сына, в котором когда-то ей хотелось видеть историографа своего героя, способствовал резкости ее суждений. Что она, однако, боялась более строгого осуждения потомства, явствует из ее письма к сыну от 8 октября 1818 года, где есть такое выражение: «Что могут обо мне подумать, если мой сын опубликует все это?».

Эти написанные рукой женщины воспоминания можно было бы причислить к важнейшим документам наполеоновской эпохи, если бы они не были проникнуты такой ненавистью к замечательнейшему человеку своего времени. Знаток, конечно, всегда сумеет извлечь из них пользу, потому что они содержат массу подробностей относительно жизни императора и его семьи, и если подойти к ним с осторожностью, то можно сделать ряд интересных умозаключений. Мы обязаны мадам де-Ремюза также и обстоятельным изображением его внешней и внутренней личности, и если тщательно отделить зерна от плевел, то портрет первого консула и императора выступает во всей своей выпуклости и характерности. И хотя мадам де-Ремюза не пропускает ни одного случая, чтобы выбранить Наполеона, все же между строк можно прочесть ее прежнее безграничное обожание к победителю Монтенотта, Арколя, Риволи, в стране пирамид и при Маренго. Этот образ молодого героя остался незапятнанным в ее памяти.

По счастью, она сама дает нам в руки оружие, которым мы можем сражаться с ее образом мыслей в 1818 году, а именно те письма, которые она писала своему мужу и сыну уже во время Империи. Они являются верным отражением ее тогдашних настроений и написаны под непосредственным впечатлением событий [46] . Мы видим в них нескрываемое обожание и восхищение перед героем, который одним ударом изменил внешность всего мира. В них заметно, что мадам де-Ремюза еще витает в прекрасных воспоминаниях о днях Пон-де-Брика. Эти письма одни только выдают ее настоящие мысли и чувства в то время, когда она признавала еще хорошие стороны Наполеона и умела ценить их. Можно было бы принять почти за любовь ее тогдашние чувства, но они были, однако, просто следствием восприимчивости ее ума ко всему великому и возвышенному, а также проистекали из чувства благодарности к тому, кто осыпал благодеяниями ее и всю ее семью. Позднее это похвальное чувство благодарности отступило на задний план перед роялистскими принципами, к которым вновь вернулась мадам де-Ремюза. У нее осталось только слабое воспоминание о хороших сторонах Наполеона, которому она и ее муж были обязаны всем. И даже это воспоминание окончательно заглохло под чувством ненависти.

В одном месте своих мемуаров она говорит: «Может быть, император стоил бы большего, если бы он умел больше, а главное – лучше любить людей». Этими словами она выдает всю свою досаду на то, что женщины, а в особенности умные, имели так мало влияния на него и что ее собственная мечта играть при нем роль умной и полезной советницы должна была разлететься в прах.

В письмах мадам де-Ремюза абсолютно не говорится о дурном обращении Наполеона с женщинами. Наоборот, они полны похвал и даже преувеличений; он в них неотразим, его улыбка обаятельна, его приветливость располагает, его вежливость полна такта, его слова умны и остроумны и его комплименты всегда тонки и лестны. В то время как в мемуарах он изображается неловким и застенчивым в обществе дам; в одном из писем к мужу, а именно от 24 апреля 1806 года она говорит о нем: «Я не знаю, читали ли вы французские газеты, иначе вы прочли бы о том, какую необычайную любезность проявил император в Бриенне. Мадам де-Бриенн вне себя от счастья. Во всяком случае, нельзя себе представить, чтобы можно было проявить большую любезность, чем проявил император при этом посещении. Я видела письма мадам Дама, полные самых очаровательных рассказов о нем и его словах. Он прямо-таки кокетничал, и это имело огромный успех у нашего общества, которое не так-то легко удовлетворить… Нет ни одной из наших знакомых дам, которая не была бы в таком же восторге, как и мадам де-Бриенн».

А еще в другом письме к мужу, который написал ей, какой благосклонной улыбкой подарил его Наполеон, она говорит: «Я желаю, чтобы вы как можно чаще наслаждались улыбкой повелителя, приносящей вам такое утешение». Когда она узнает о победе при Аустерлице, она впадает прямо в лирический пафос и восклицает опять-таки в письме к мужу: «Это поистине поразительный поход! И мне хотелось бы воскликнуть вместе с одним добрым провинциалом, который вчера написал моей матери: рядом с нашим императором Цезарь и Александр не больше как лейтенанты!».

Подобные примеры восхищения личностью Наполеона встречаются ежеминутно в письмах мадам де-Ремюза. И только неудовлетворенное честолюбие и оскорбленное самолюбие могли сделать из такой большой почитательницы великого человека его недоброжелательницу. Здесь мы встречаемся с тайной женского сердца, понятной, однако, если вдуматься в нее. Это сердце увидело себя обманутым в самых смелых своих надеждах и не могло простить человеку, не допускавшему ни одну женщину при своем дворе оказывать влияние на него, ни даже ту, умственное превосходство которой над другими он сам признавал и отдавал ей предпочтение.

Мадам де-Ремюза не намного пережила своего прежнего героя. Уже в самый год смерти Наполеона, в декабре 1821 года, и она тоже успокоилась вечным сном.