Все расселись вокруг низкого стола, стоявшего посреди холла. Уклониться от приглашения не отважился никто. Даже господин Мони Марино, хотя он, как всегда, пристроился в самом темном углу и, казалось, спал и грезил в своем кресле, Остальным пришлось сидеть в слепящих лучах люстры и канделябров. Сильвия Костин, Жильберт Паскал, Елена Лускалу, Владимир Энеску, Андрей Дориан и Эмиль Санду — вся компания, молча, не скрывая беспокойства на лицах, слушала рассказ Иона Романа о событиях, происшедших всего несколько дней назад в Бухаресте и на побережье. Кое-кому все это еще казалось выдуманной странной историей, трагическим фарсом, разыгранным бог весть почему и неизвестно кем. Но факты оказались неумолимо жестокими, а имена чересчур знакомыми.
— Если вам нужна, так сказать, выжимка из всего этого, — сказал Ион Роман, закрывая блокнот, куда он практически ничего не заносил, — то пожалуйста: в ночь с воскресенья на понедельник, в два часа, был ограблен магазин Аваряна, и из сейфа, слывшего неприступным, исчез знаменитый «Красный скорпион» — о нем я вам рассказывал — и две сопутствующие безделушки, которые уже в понедельник к обеду оказались здесь, в отеле. В понедельник же, в шесть вечера, в Злом омуте был убит спасатель Дан Ионеску, в манжете брюк которого оказалось зашито кольцо с подковкой — обязательный спутник «Красного скорпиона». Часом позже, возле яхты «Белая чайка», был убит юный Раду Стоян, а еще через некоторое время, в час ночи, возле заброшенного колодца, неподалеку от гостиницы, совершено нападение на актера Пауля Сорана, который чудом спасся от смерти лишь благодаря счастливой случайности. Таковы факты…
Ион Роман хотел было добавить еще что-то, подыскивал слова и ждал знака от Тудора, как вдруг начался сущий ад. Завывания ветра, раскаты грома и рев волн, слившись в сплошной грозный гул в сопровождении барабанной дроби дождя, исполнявшего на оконных стеклах какой-то бешеный ритм, и злых ослепительных вспышек молний. Буря!.. Разверзлась бездна, как тогда, той страшной ночью. Вдобавок снова резко погас свет, и исподволь нараставшая тревога вылилась в общий испуганный возглас. Правда, лампы вспыхнули вновь, вернее, попытались разгореться, распространяя нездоровый, блеклый, дрожащий свет и разбрасывая причудливые блики. Никто не двинулся с места. Тени, мелькавшие вокруг, в том числе и воображаемые, казались еще более страшными, угрожающими. Лампы загорелись немного ярче, словно только для того, чтобы высветить бледность лиц и жаркий блеск глаз. В воздухе повисло тревожное предчувствие.
— Да, таковы факты… — раздался голос Тудора, — но завеса тайны, покрывающая их, столь плотна и тяжела, что, только игнорируя факты, мы сумеем что-либо понять. Может показаться странным то, что я сейчас скажу. Все эти факты не могут считаться фактами, потому что все эти действия некому было совершить. Но, чтобы приблизиться к истине, нужно принять эту абсурдную идею как нечто неизбежное, наложившее отпечаток на весь ход событий. Возможно, абсурдное никогда так явно не проявлялось в подобных случаях…
Абсурдность этого дела, несомненно, результат наивысшей концентрации мысли, но как и любое явление, она подчиняется некоему неумолимому закону и в соответствии с этим законом проходит, исчезает. Оттого на всех эпизодах этого дела лежит печать импровизации, каждый из них сам по себе поражает своей дерзостью и совершенством, но собрать их воедино, и получается импровизация со всеми свойственными ей неизбежными пороками, когда блистательные идеи соседствуют с грубыми промахами, так сказать, свет уживается с мраком. Импровизация подобна мерцанью блуждающих огней, в отличие от ровного света спокойного пламени. Поэтому мы имеем дело лишь с незаурядно разыгранными сценами, а вовсе не с гениально поставленным спектаклем. Два человека были лишены жизни поразительно ловко и продуманно, но за что они были осуждены и казнены? Этому не предлагается никакого объяснения, что есть одно из фатальных проявлений импровизации. Три убийства были подготовлены столь совершенно, что их организатор в слепой погоне за совершенством, забыл подыскать для них видимую побудительную причину, хотя бы самую незначительную, самую нелепую, самую глупую…
Разумеется, убийца или убийцы имели мотивы для убийства, иначе не пошли бы на это, но забыли о том, что люди зададутся вопросом: почему?.. И поскольку мы не нашли ответа здесь, возле «Белой чайки», мы были вынуждены искать его в иных пределах, в столице, то есть в месте, которого убийца тщательно избегал. И мы не ошиблись, покопавшись там. Обнаружились возможные причины преступления, которые одновременно могли бы послужить объяснением и таких абсурдных вещей, какие случились здесь, у нас… разумеется, при условии, что обнаружится взаимосвязь между местными и бухарестскими событиями. Такая взаимосвязь казалась невозможной, и это давало простор дерзким замыслам организатора, рождало искушение поиграть в убийство ради убийства, в чистое, идеальное преступление, пренебрегая зрителями и их земными вопросами…
Итак, после событий в Бухаресте и их последствий возникли мотивы для убийства, но, когда совершалось ограбление в столице, его устроитель не думал и не мог думать об убийстве, ибо вообще не имел обыкновения думать о насилии — это одно из неписаных правил Нико Николы, на службу к которому подрядился преступник. Бухарестский этап, однако, обозначает начало конфликта, который не мог не привести к убийству, это пролог к великой трагедии — Николы и нашей. После виртуозного успешного взлома в Бухаресте он был вынужден в целях самозащиты совершить поистине виртуозное убийство. И сделал все, чтобы остаться неуязвимым. Если бы любой из вас оказался в курсе его проблем, убийца был бы в состоянии отвести от себя опасность, убрать каждого с дьявольской изощренностью, без компрометирующих следов, — всех до одного. Одержимый идеей безопасности и совершенства, преступник был уже неспособен понять, что, оставшись в одиночестве, он, в сущности, сам крупными буквами написал свое имя…
Возможно, я слишком много внимания уделяю этой отличительной черте преступника, но мне представляется, что без этого нам тяжелей было бы распутать весь клубок… Если бы не его неодолимая тяга к совершенству, активному совершенству, призванному избавить его от страха разоблачения, он не стал бы замышлять столь монументальные преступления, упуская из виду, что, задумав, и осуществив их именно таким образом — идеально, совершенно, — он выдает не только себя, но и сообщников.
Столько страсти вложено в совершение идеального убийства, что оно становится действительно нематериальным: нет исполнителя! Мог бы помочь случай — послать какого-нибудь козла отпущения без алиби, но случайность автор не брал в расчет… следовательно, и мы этого не должны делать. Любое беззаконие с его стороны осталось бы образцом совершенства, если бы не единственный вопрос: кто его осуществил? Мы не могли не принять этот вызов, хотя понимали, что такая постановка вопроса требовала соответственно и совершенных ответов. И это вынудило нас прибегнуть к его же методу — вычленить, разбить ответы. На каждый вопрос — свой ответ, то есть рассматривать каждый вопрос сам по себе, вне связи с другими. И мы перестали смотреть на происшедшее как на нечто целое, единое, не искали отчаянно логику во всем этом деле по схеме: причины, способ, организация, исполнение, а попытались найти логическое объяснение каждому отдельному моменту, каждому факту. А попробуй мы с самого начала собрать все воедино, то столкнулись бы с кучей абсурдных, нереальных, несопоставимых фактов и событий…
Тудор сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, вернее, чтобы облечь их в наиболее выразительные формы, чем сразу же воспользовался Владимир Энеску:
— Из сказанного вами можно предположить, что убийца или, если угодно, режиссер-постановщик этой кровавой трагедии, — мыслитель, обладает из ряда вон выходящими умственными способностями, то есть в данной ситуации подозрение может пасть лишь на очень небольшое количество лиц…
— Мне думается, что в каждом человеке заложен потенциал, подобный мине со взведенным детонатором, — вмешалась в разговор Сильвия Костин. — В момент сильного потрясения или при столкновении с неожиданным препятствием может произойти взрыв, высвобождающий невиданные силы, о которых и сам человек, возможно, не подозревал.
В беседу включился архитектор Андрей Дориан:
— Это примерно одно и то же… Конечно, бывают умы, заметные сразу, другие проявляются в определенные моменты, третьи — робкие или тщательно скрываемые…
— А вы за какую разновидность? — неожиданно спросил его Эмиль Санду.
— На вашем месте я и спрашивать бы об этом не стал…
— Все это болтовня… — послышался голос Марино. — Ум чувствуется и проявляется только в действии. Во сне, в грезах все мы — гении. Стоит лишь заснуть, чтобы воспарить над крышами домов или вознестись к звездам, вообразив, что несет тебя никому не ведомая сила, порожденная твоим гением. Раз! И ты гений!
— Тогда — я гений! — сказала Елена. — Во сне я живу в настоящем замке, где-то на Лазурном берегу или во Флориде, принимаю гостей, изумляя их своей мудростью. Ну ведь правда, гениально?
— Лучше помолчи… — пробормотал Жильберт Паскал. — Молчание — самый верный признак ума. Во всяком случае, не попадешь в дурацкое положение…
— В конце концов, правы все, — примирительно сказал Ион Роман, — и все вместе, и каждый в отдельности.
— Не знаю, прав ли каждый, — улыбнулся Виктор Мариан, — но каждый продемонстрировал свой ум.
Тудор тихо кивал головой после каждого заявления, но думал явно о другом.
— В общем так… — пришел он к какому-то выводу. — Мы попытались рассмотреть и раскрутить каждый клубок по отдельности… Ограбление произошло в Бухаресте, и у всех, кто был здесь, есть алиби. Мы прекратили тщетные поиски связи между Бухарестом и побережьем и занялись только Бухарестом. Как стало возможным безупречное ограбление? Разумеется, при соответствующих условиях. Как удалось проникнуть в магазин Аваряна? Как удалось вскрыть неприступный сейф? Постепенно мы пришли к идее «живой лестницы», с помощью которой можно мигом и без всякого риска попасть в магазин через окно, причем в любой опасный момент лестница тут же распадется на трех загулявших или, в зависимости от обстоятельств, торопливых прохожих…
Мысль о лестнице перенесла нас на побережье и здесь впервые обрела форму конкретной версии… Мы также пришли к выводу об обязательном присутствии Нико Николы, без которого ограбление в столице было бы невозможным. Кто-либо другой не смог бы совершить подобную акцию. Нико Никола заставил нас вновь сосредоточить внимание на побережье, которое он избрал своей резиденцией… Взлом представлялся нам своего рода виртуозной загадкой. И мы постарались найти ей виртуозное объяснение. Было ли необходимо присутствие Нико Николы в Бухаресте? Раз ограбление было идеальным, значит, он там был. Разгадал шифр аваряновского сейфа, сумел отомкнуть бронированные ставни, и, видимо, выдвинул шпингалет окна. Причем сделал это не снаружи, а изнутри, поскольку только так можно было безупречно осуществить всю операцию.
Когда он сидел у Аваряна, закрывая глаза руками, при нем три раза отпирали сейф. По сумме щелчков он вычислил шифр, шесть составляющих его букв. Тайна сейфа перестала существовать, и эта махина оказалась по силам даже ребенку при условии, что тот проникает внутрь комнаты. Но и эту задачу Нико Никола решил с ходу. Он явился к Аваряну, уже разработав весь план действий. Нужно было лишь ненадолго удалить хозяина из комнаты. В дело пошла басня со слежкой. Аварян с легким сердцем отлучился на пару минут. Охрана стояла на местах, сейф был надежно заперт, а Нико Никола надежно укрыт под маской мелкого коллекционера из Палермо, господина Винченцо Петрини. За две минуты Нико Никола мог хоть ногтем отпереть бронированные ставни. Для него это было детской забавой. Труднее было узнать шифр, но в момент, когда Петрини намекнул на Нико Николу, проблемы шифра, видимо, уже не существовало. Зачем намекнул? Этого мы не знаем, и нас это не интересует.
Взлом был тщательно подготовлен. Для его осуществления нужна была лишь своего рода лестница. Такую лестницу нашли, когда идея ограбления еще только вынашивалась. В данный момент берусь утверждать, что сама идея ограбления, его общая схема была «подарена» Нико Николе кем-то другим. Итальянец прибыл на бухарестскую сцену как гастролер. Драматургом и режиссером был другой человек, а артисту Винченцо Петрини предстояло лишь сыграть роль в поставленной пьесе… Итак, для ограбления нужна «живая лестница» из трех человек. Превосходно! Лестница появилась, и ограбление было совершено. Кем? Как? Эти вопросы нас уже не интересовали. Три человека выехали отсюда в Бухарест, превратились в лестницу и совершили ограбление…
— Это же абсурд, — воскликнула Сильвия Костин. — У нас у всех — алиби, абсолютно у всех! И у господина Марино, которого я видела в два часа ночи на балконе с папиросой…
— Почему вы говорите: абсолютно все? — агрессивно вмешалась Елена. — Если вы видели господина Марино, то лишь у него и есть алиби. Я, например, в два часа ночи видела…
Адвоката Жильберта Паскала передернуло, а Елена, заметив его движение, продолжала с улыбкой:
— Папа… Я ходила к нему за аспирином. Ужасно болела голова…
Адвокат собрался что-то сказать в свое оправдание, но Тудор остановил его:
— Я вам сказал, что алиби пока нас не интересуют. Нас интересует лишь точное воспроизведение картины ограбления. Знаю, это кажется абсурдным, но абсурдность детали подсказывает нам логику всего дела: побудительный мотив. У убийства мотив должен был быть тот же. Мы думали не о «Красном скорпионе» — великой страсти Нико Николы, безобидного злоумышленника, а о конкретном, наверняка баснословном вознаграждении тем, кто вернул ему тайный титул хозяина «Красного скорпиона». Вот где скрывается причина убийств! Конкретные вопросы, которые через людей и события привязывали бы ограбление в столице к делу «Белой чайки», пока еще не своевременны… Раскрыв мотив, мы по-настоящему сделали первый шаг. Кто-то, желая либо присвоить себе плод всей операции — баснословное вознаграждение, либо обезопасить себя, должен был избавиться от некоторых людей, представлявших собой большую угрозу. Вот как следует понимать преступления на побережье…
Самую сложную загадку составляли три записки! Каждую жертву вызвали на место казни запиской без подписи, и каждый приглашенный беспрекословно повиновался роковому зову, словно влекомый могучим магнитом. В чем состоит эта необычайная сила записок? И почему каждая записка — это сущая загадка?
Начнем с записки, адресованной Дану Ионеску. Нам она показалась длинноватой, хотя автор обозначил место встречи очень кратко. К чему эти фразы: «Где мы условились, у омута, знаешь где, не так ли?» Почему сразу не указать место, без всяких «знаешь, где», без «как условились». Почему точно не указать само место — у Злого омута, тем более, что это не просто место встречи, а место казни? Время казни указано в записке. Как же тогда в ней могло остаться неупомянутым место? Как можно, точно указав час, не указать точно место встречи, которая теоретически должна длиться несколько секунд? К чему вся эта возня вокруг места? Ответ напрашивается лишь один: убийца не знал, где будет убивать Дана Ионеску. Но как можно знать час казни, не зная места? Вопиющее противоречие. В приглашении должны были непременно содержаться оба условия. Отсутствие одного автоматически обесценивает другое. Значит, убийца не знал и времени, когда будет убивать. И тогда становится ясно, что записка не была предназначена Дану Ионеску!
— Думаю, вы заблуждаетесь! — вмешался Владимир Энеску. — Разве не Дан Ионеску лично получил конверт с тремя записками, одна из которых была адресована ему?
Здесь проявляется один из пороков импровизации, — ответил Тудор. — Затея с записками как составная часть всей преступной комбинации была блестящей, но перемещение записок показалось мне с самого начала примитивным фарсом. Записки могли быть найдены там, где они и были найдены, без всей этой театральной мишуры с доставкой через третьи руки. Почему убийца действовал именно так? Чтобы непременно связать между собой три убийства, чтобы казалось, что они задуманы одним мозгом, находящимся вне зоны «отель — пансионат»… Дан Ионеску получает большой конверт с тремя маленькими конвертами внутри и не реагирует никоим образом. Никому ничего не говорит, не комментирует эту странность. Это абсурдно. И если принять гипотезу, что роковая записка была адресована не ему, это значит, что в его конверте ничего не было. Стало быть, и остальные конверты были пустыми… Это просто-напросто был абсолютно бесполезный фарс… подсказанный воспаленной фантазией убийцы…
— Позвольте?! — сказал адвокат Жильберт Паскал. — Но это приводит к странному выводу…
— Верно! — согласился Тудор. — Это первый ясный акт, который доказывает, что Дан Ионеску был сообщником убийцы. Значит, убийца тем более не мог назначить ему свидание…
— Но Пауль Соран тоже получил записку! — напомнила Сильвия Костин. — Получение вызова подтверждается не только его словами, но и тем состоянием, в котором он теперь пребывает…
— Да! Пауль Соран — единственный, кому действительно предназначалась записка-приговор, и единственный, кто буквально следовал ее содержанию… Но и его записка звучит странно, это тоже записка-загадка. Читая ее, думаешь, что речь идет о романтическом свидании, полном искушений, окутанном таинством ночных прелестей. Но зачем понадобилось назначать свидание возле заброшенного колодца, способного вызвать только неприязнь? Не более ли романтично было бы и не лучше отвечало бы планам убийцы зазвать Пауля куда-нибудь на берег моря и там избавиться от него? В чем же дело?
Колодец сознательно был избран местом встречи, так как был нужен убийце, давал ему преимущества, которые не найти в другом месте. Какие это преимущества? Внезапность нападения? Нет! Более внезапным оно могло бы оказаться как раз в другом месте, например, в комнате жертвы или на берегу моря. В чем же преимущество? В одном-единственном: колодец позволял убийце от чего-то избавиться. То ли от трупа, то ли от орудия убийства… Однако обнаружение трупов входило в планы убийцы — об этом говорит сама идея и система пересылки записок. Остается второй ответ: чтобы избавиться от орудия убийства… Но оружие было найдено в кустарнике, возле гостиницы: нож с ручкой, обернутой ватой, чтобы не остались отпечатки пальцев и следы крови жертвы. Кто угодно мог бросить нож в кусты после нападения, кроме жертвы, распростертой возле колодца. Тот факт, что оружие найдено и найдено именно как орудие преступления, но тем не менее не выдает убийцу, логически аннулирует потребность в колодце в качестве места встречи. Тогда все же зачем встреча была назначена возле колодца? 'Раз уж мы привыкли к абсурду, попытаемся дать тот же ответ, что и в случае с первой запиской: что, если и эта записка была адресована не жертве? Можно поискать и другие ответы за пределами абсурдного, но никак нельзя отвергать идею, что колодец давал какие-то преимущества убийце и, следовательно, обязательно должен был стать местом встречи. С этого момента установить личность убийцы не составляет большой проблемы…
— Разве господин Пауль Соран не видел нападавшего? — хмуро спросил Мони Марино. — Если тот смог подойти и нанести удар, значит, и Пауль Соран должен был его разглядеть…
— Убийца был во всем белом и выглядел словно привидение, — вспомнил Владимир Энеску. — Очертания видны, а самого человека не узнать…
— Не могу представить себе, чтобы Пауль Соран не узнал, кто на него напал, — упорствовал Мони Морино.
— Он это хорошо знает… — ответил Тудор. — Но только в последний момент, когда по логике вещей это уже не было необходимо и когда он понял, что это уже не было бы предательством, он сказал мне, что может назвать имя убийцы…
Человек, напавший на него, и убийца всех остальных, одно и то же лицо? — спросил архитектор Дориан.
Все присутствующие невольно вздрогнули и не решались посмотреть в глаза друг другу. Один лишь Владимир Энеску искал взглядом Сильвию Костин, но она застыла с закрытыми глазами.
— Да! — ответил Тудор. — Напавший на него, он же — автор всей комбинации — и есть интересующий нас убийца, вернее, пока еще интересующий — я все думаю о вопросе, которым напоследок озадачил меня Пауль Соран в больнице: разве Владимир Энеску спас меня от смерти?
В этот момент Владимир Энеску заметно съежился и машинально повторил вопрос Пауля Сорана, а в дверях гостиницы появился явно возбужденный врач Константин Матей.
— Извините, ради бога, если помешал. Я хотел позвонить, но связь повреждена из-за грозы. Состояние Пауля Сорана сильно ухудшилось. То ли из-за сегодняшних посещений, то ли еще от чего-то… Это неизвестно, да и недосуг выяснять. Мы делаем все возможное, чтобы спасти его, но я, как врач, обязан предупредить, что шансы практически равны нулю…
Врач сразу ушел, и воцарилось тяжелое молчание. Лишь через несколько секунд раздался голос архитектора Дориана:
— Это означает, что он не сможет произнести имя убийцы. Уже не сможет его разоблачить…
Тудор медленно поднялся. Он выглядел усталым, но голос звучал ясно:
— Развязка этого трагического и запутанного дела близка. Остается лишь несколько темных мест… и, я думаю, нам лучше устранить их. Итак, записка, найденная у Раду Стояна… в кармане плавок. Это тоже приглашение на встречу, хотя ничего прочитать было невозможно — вода превратила буквы в сплошной синий потек. Поначалу мы решили, что наличие этой записки в кармане плавок ничем не оправдано. Даже если он получил ее на пляже и она послужила поводом, чтобы броситься в воду. Все это выглядит абсурдно. Мы знаем теперь, что все записки были написаны им, а коли так, он не мог назначать свидание сам себе. Тогда зачем ему было таскать записку в кармане плавок? Ответ может быть только один: он не знал, что записка при нем. Кто-то другой подложил ему бумажку, чтобы она была у него обнаружена. Совершенно ясно, что некто попросил Раду Стояна написать три записки с приглашением на свидание. Тот же человек продиктовал и текст всех трех записок, легко убедив Раду, что, если адресат не сможет быть в шесть часов у омута, тогда, возможно, в семь у яхты «Белая чайка», а если не сможет и тогда, значит, в час ночи у колодца, когда все заснут… В том состоянии, в котором пребывал Раду Стоян после своей утренней драмы, желание у него было только одно: встретиться еще раз с известным лицом, и он без колебаний послушался того, кто вызвался стать посредником между ним и этим «лицом». Бедняга и не подозревал, что пишет свой собственный приговор, но и убийца не подозревал, что приговор пишется и ему. Записки являлись частью его плана обороны, их нужно было быстрее заполучить. Но назначение у них было только одно: попасть в наши руки, мы, следователи, были единственными адресатами всех трех записок. Зачем нам так назойливо подсовывали эти три маленьких конверта из одного большого?
Прежде всего чтобы создать образ убийцы-одиночки со стороны и, во-вторых, чтобы они попали в число улик, выводящих настоящего убийцу из-под удара. Каким образом? Направив нас на поиски убийцы в другое место и тем самым обеспечив ему алиби. То есть вещественные доказательства преступления превращались в надежный щит для убийцы. Следовательно, любая улика, которую оставлял нам автор преступного замысла, имела целью отвести от него подозрения. Иначе он не стал бы нам их оставлять. Ограбление в Бухаресте, орудие убийства, записки, все прочие улики, даже убийство, происшедшее на наших глазах, — все это было инсценировано и задумано с целью прикрыть убийцу, вывести его из круга подозреваемых, ввести нас в заблуждение. Вот почему мы были вынуждены игнорировать факты! Разумеется, те факты, которые предлагал нам он.
Итак: ограбления не было! Записки написаны не для тех, кому адресованы и у кого были найдены, орудием убийства послужило не то, что мы нашли, убийство на наших глазах — не настоящее, нападение возле колодца — не настоящее! Но если мы были вынуждены отрицать все эти действия, потому что их некому было совершить, чем же следовало их заменить? Только подлинными фактами! Ограбления не было… но все же оно совершено. Когда? Кем? Нужно было менять исходные данные…
Взлом был осуществлен не в воскресенье, а в субботу, в ночь того самого общего гулянья, которого, может, и не существовало. Нико Никола все тщательно продумал. Чтобы открыть окно, нужен был лишь легкий толчок, для проникновения в сейф — достаточно было пошевелить пальцами, набирая знакомые буквы. В тот момент, когда Нико Никола покидал Бухарест, в семь часов вечера, в то же самое время, с побережья в столицу отправилась «живая лестница».
В Чульнице, на полпути, сообщники, как и договаривались, встретились и Нико Никола сообщил им шифр. Потом каждый продолжал свой путь. В благоприятный ночной час «лестница» выстроилась, и один из тройки проник через предварительно отпертое Николой окно в комнату. По всей вероятности и судя по улике, найденной в манжете брюк жертвы, о чем убийца не мог знать, Дан был тем, кто проник вовнутрь. Все было закончено за две минуты. Еще минута понадобилась, чтобы, как предусматривал план, прикрепить к решетке окна скрытую петлю, которую легко зацепить концом проволоки. Затем «лестница» распалась и в три часа ночи уже возвращалась в поезде на побережье. Вся операция длилась двенадцать часов. Только четыре человека знали об ограблении. Но людям еще предстояло узнать о нем, чтобы грабители получили алиби. Если бы не навязчивая идея совершенства, засевшая в преступном мозгу, операция завершилась бы на этой стадии и, может быть, никому из нас в голову не пришло бы искать настоящую лестницу. Но идеальное, то есть ложное ограбление было назначено на воскресенье. И здесь, в фальсификации обстоятельств взлома, проявился гений убийцы. Третья часть «лестницы» — Дан Ионеску отправился для этого в Бухарест. Остальные обеспечивали ему алиби в театре, выдумав историю о безымянной девушке и безымянном юноше. Гениальная импровизация обеспечивала алиби на глазах тысяч человек тому, кто находился в Бухаресте. У кого когда-нибудь бывало подобное алиби? В столице тоже, должен признать, состоялась гениальная инсценировка, заслуга которой принадлежит, конечно, автору, а не исполнителю.
В пассаже был всего один человек, который зацепил проволокой подготовленную со вчерашнего дня петлю на окне. Он дождался охранника, чтобы одной фразой исполнить три роли. Когда охранник приблизился, Дан, изобразив испуг, крикнул: «Беги и скажи, чтоб он прыгал!»
Эта гениальная фраза кому угодно доказывает, что в пассаже было три человека: один на стреме, другой на связи, третий чистил сейф. Потом началась свалка, охранника сбили с ног, а нападавший подбежал к окну со свисавшей проволокой. Когда охранник поднялся, нападавший дернул, за проволоку, чтобы окна распахнулись, сорвал с решетки петлю, изображая в то же время, будто валится на землю после прыжка. На этом все закончилось. Идеальное ограбление совершилось. У исполнителя — алиби, подтвержденное тысячью свидетелей, а в ограблении участвовало трое… «Красный скорпион» передан по назначению, вознаграждение получено, но конфликт только назревал…
Это видно из записок Владимира Энеску, но источник там указан иной. Один из трех не выдержал новой ситуации, столкновения с этикой, обществом и своей совестью. Он вздумал отмежеваться от сообщников и тем самым стал для них угрозой. Автор же всего замысла не желал рисковать. И решил вместе с другим устранить отступника — вот вам инсценировка возле «Белой чайки». Раду Стоян исполнил для автора три приглашения на свидание. Ему было сказано, что согласие получено на семь часов, и в семь часов Раду Стоян оказался у яхты. Там его поджидал один из убийц в костюме аквалангиста. Костюм никто не крал, он просто был припрятан в камнях на берегу, как и предусматривалось планом. Нападение на Раду оказалось более трудным делом, чем предполагали убийцы. Из несчастного случая на воде оно превратилось в зверскую расправу.
Спасатель спокойно ждал своего сообщника возле яхты, согласно плану, который он осуществлял, ни о чем не задумываясь и не подозревая, что на самом деле ждет свою смерть. Но «мозг» всей операции уже предрешил судьбу Дана одновременно с судьбой Раду Стояна. В долю секунды, пока они находились под прикрытием яхты, автор плана молниеносно превратил атлета в труп с помощью тонкого заостренного штыря, взятого из набора инструментов к мотоциклу, потом стащил с него подводный костюм, чтобы не припутывать его к смерти Раду Стояна. Никто не должен был знать, что Дан Ионеску находился возле «Белой чайки». С парохода видели убийство как раз в момент его совершения, но приняли за попытки спасателя найти тело Раду Стояна.
Таким образом, между шестью и семью часами у «Белой чайки» было совершено два убийства, и теперь понятно, почему в записке, найденной в комнате Дана Ионеску, не уточнялось место казни. Если бы Ион Роман не рассказал нам про заплыв мячика в Теплой бухте, мы бы никогда не разгадали загадку этого места: любой предмет, попадающий в гряду бурунов, течением уносится в один из омутов. В эту минуту нам внезапно открылась личность убийцы. Слишком много данных: неточность места в записке, адресованной Дану Ионеску, его способности ныряльщика и пловца, делавшие его потенциальным убийцей Раду Стояна, возможность встречи Пауля Сорана и Дана Ионеску возле яхты.
Убийца не мог знать, в каком направлении, в какой из омутов течение унесет труп его сообщника, и поэтому сообщил место встречи в записке весьма невнятно, в сущности, адресуя его только нам. Время было идеальным, место подходящим: один из омутов. Все это обеспечивало превосходное алиби. В самом деле? Кто бы мог заподозрить в нем, ни на секунду не появлявшемся в течение дня ни у одного из омутов, убийцу Дана Ионеску? Его единственное перемещение, причем на глазах у надежных свидетелей, — это четверть часа, посвященные спасанию Раду Стояна.
Всего одно перемещение за все время, и то, чтобы спасти, а не убить — вот его алиби… У «Белой чайки» Пауль Соран избавился от всякой опасности, всякой угрозы — сообщники уже не заговорят, так он считал. Оставалось лишь в последний раз доказать свою виртуозность, чтобы перейти в число жертв: организовать собственное убийство. Поэтому он и назначил сам себе встречу у колодца. Потом бросил один из ножей, запачкав его своей кровью, в кустарник, возле отеля, чтобы доказать невозможность саморанения. Легко ли было ранить самого себя, потом отнести нож к отелю и попутно позаботиться о том, чтобы привлечь к месту преступления своего спасителя, одевшись в белое и вызвав его подозрения еще в комнате, в разговоре с ним? И все же у колодца Пауль Соран исполнил более легкую роль по сравнению с тем, что пришлось делать Дану Ионеску в Бухаресте, — двойную, а не тройную роль. Он сам нанес себе рану, отчего рана и выглядела необычно. Ведь он взял в руку нож для удара, как нормально сделал бы это любой другой человек, но при этом положение его руки изменилось и рана получилась странной, как бы нанесенной новичком, который не умеет пользоваться ножом как оружием. Этот нож он бросил в колодец!
Теперь легко понять и объяснить выбор места встречи. Лишь для симуляции покушения, в расчете надежно запрятать использованное оружие, можно было выбрать подобное место встречи. А другое оружие, в кустах, оповещало о нападении и отводило от симулянта подозрения. Тройная мера предосторожности, рожденная безудержной фантазией… Одно только он не продумал и не учел — случайности. Бросившись на землю, Пауль Соран ударился о край колодца или о камень, и тут разразился дождь. Если бы Владимир Энеску не пошел за ним следом, само ранение в глазах всех превратилось бы даже не в самоубийство, а в поистине безупречное и не поддающееся раскрытию убийство, потому что оружие предстояло найти возле отеля и никому и в голову бы не пришло искать его в другом месте. Так он невольно стал бы исполнителем единственного, идеального с точки зрения техники убийства, когда-либо совершавшегося людьми…
В эту минуту в дверь постучали и незнакомый мужской голос позвал Тудора. Он выскользнул в коридор, но быстро вернулся. Серое от усталости лицо почти просветлело.
— Ну вот и недостающие игрушки… — объявил Тудор. — Не обижайтесь, — обратился он к сотрудникам, — вы и так достаточно покопались в грязи… и я попросил ваших местных коллег проверить колодец… Найден второй нож со следами крови Сорана и полотенце-простыня, измазанное фосфоресцирующей краской… Такая в избытке имеется в реквизите любого актера… Что же, возможно. Соран мог бы быть великим актером или мистификатором — если бы не оказался расчетливым убийцей… Друзей-сообщников своих он убрал из страха и алчности… Вознаграждение за взлом в Бухаресте… Кругленькая сумма… обнаружена у него в номере… Не успел спрятать…
— И все эти страсти из-за «Красного скорпиона»? — с невинным видом спросила Елена. — Что же будет теперь с этим «Скорпионом»?
— Вероятно, возвратится к Аваряну, — ответил Тудор. — Винченцо Петрини не смог его вывезти. Он был вынужден избавиться от колье при втором досмотре в порту. А так как при нем ничего не было обнаружено и из всех вещей, принадлежавших ему, лишь одна-единственная была оставлена ребятам из пансионата в качестве дара, только в ней мог быть скрыт «Красный скорпион», разумеется, обернутый в целлофан или резину. Итальянец выставил ребят на бутылку коньяка «Наполеон», едва не разорив их. Но судьба отомстила, и бутылка обошлась ему в целое состояние…
— Понял! — спохватился капитан Винтила, собираясь отправиться в пансионат за бутылкой коньяка.
— Но зачем Пауль Соран хотел выдать за преступника Владимира Энеску, произнеся свою прощальную фразу? — спросила Сильвия Костин, сверкнув глазами.
— Это был последний проблеск его гения… — ответил Тудор, — он и в эту секунду исполнял две роли. Вопрос его прозвучал без выражения и мог быть истолкован двояко: «разве Владимир Энеску спас меня от смерти» и «разве Владимир Энеску спас меня от смерти»? То есть и как указание и как решение, Судя по всему, Пауль Соран решил, что Владимир Энеску не спас его от смерти. Он был один из тех, кто обладал достаточной силой, чтобы убить себя без оружия. Об этом он и сказал Владимиру Энеску, только другими словами… Если человек стремится попасть на звезду и подчиняет этой идее всю свою жизнь — так, кажется, он говорил, — он не может туда не попасть. Не знаю, чего желал Пауль Соран при жизни, но знаю, чего он хотел в миг прощания с ней — ничто не могло поколебать его решимость уйти из этого мира.