1

Недалекий склон, который черешары выбрали для второго привала, походил на забытый чугунок, перекинутый кверху дном и расколовшийся почти пополам страшным ударом. Трещина, которая разделяла склон, была настоящей пропастью с отвесными стенами, глубокая, даже бездонная, полная острых камней, которые торчали острыми вершинами вверх, словно копья. От одного взгляда, брошенного на дно пропасти, становилось жутко. Даже Урсу, приученный к бесшабашным отважным спускам, вынужден был лечь на живот, чтобы изучить стены и дно пропасти.

Высочайшая точка склона была, наверное, наилучшим наблюдательным пунктом во всем районе пещер. Ни одной другой вершины, ни одного более высокого дерева или какого-либо массива, который мешал бы взгляду. Идеальное место для наблюдения всякого движения в радиусе многих километров… если бы не такое жгущее июльское солнце. Лишенный препятствий, склон был лишен и защиты. Ничего, даже деревца, которое давало бы хоть пятно тени. Урсу никогда не чувствовал себя хорошо, если его взгляд не мог отдохнуть на кроне дерева. По ту сторону трещины, метров через сто от них по прямой, рос бук редчайшей красоты с роскошной кроной. Там ветви, наверное, сплели такие кресла, что в них можно было бы и спать. Но Лучия выбрала место для привала на вершине косогора, и никто не мог пересилить ее упрямство.

Сытые уже донельзя солнцем, исследователи горы поставили подобие палатки. Урсу и Дан жадно вглядывались в привлекательный бук, но Лучия запретила им отлучаться от палатки. Они имели право отойти максимум на пятьдесят метров. Это — почти к краю пропасти, единственного примечательного здесь места, но оно почему-то напрочь не привлекало Дана. А по ту сторону пропасти был малинник!.. Больше ни на что не мог натолкнуться взгляд в круге этого радиуса, лишенного всякой живности.

О бегстве не думал никто. Лучия держала их на казарменном положении на всякий случай, чтобы они были рядом с нею, когда будет вторая сеанс связи с черешарами из пещеры. Они уже два часа ждали, словно на иголках, сигналы аппарата. Но рация не выдавала ни единого звука, абсолютно ничего. А Лучия передавала, передавала неутомимо. Даже не снимала пальца с ключа.

— Даже не знаю, что уже и думать, — едва не плакала девушка. — Два часа опоздания, когда мы договаривались так четко!

— Они, наверное, таращатся на подземные чудеса, — сказал Дан немного завистливо. — Нет у них времени для таких несчастных, как мы. Мы слишком одинаковые: два глаза, один нос, два уха, две брови, подбородок… Если бы мы могли им сообщить, что у нас выросло еще по одному уху, то, может, они заинтересовались бы и нами… А так, когда на тебя навалилось весьма много красоты…

— Оставь бредни! — набросилась на него Лучия. — Кто знает, что там случилось, а ты мелешь ерунду, словно безумный!

— А что ты хочешь, чтобы я делал? Повторить попытку самоубийства? И пусть Урсу снова ловит меня в последний миг… Лучше уж смеяться с горя…

— Может, они разгадывают какую-то загадку, — отважился предположить Урсу. — Я же знаю Виктора…

— И я его знаю! — обернулась к нему Лучия. — Я знаю и Ионела, знаю и Марию…

— И меня ты немного знаешь, — попробовал Дан прогнать ее тревогу. — Но не будь пессимисткой. Так как существуют еще и непредвиденные..

— Мы договорились очень четко… Мы поклялись, что не будем опаздывать. Вы не слышали… поклялись только мы с Ионелом.

— А если у них поломался аппарат? — сказал Дан. — А если он упал в воду? Мы как могли бы выпутаться?.. Без твоей гениальности… Ты думаешь, что Ионел смог бы его починить?

— Чего ты это решил? — набросилась на него Лучия. — Ты мог бы через это перешагнуть?

— Через что? — пришел в изумление Дан. — Через аппарат?

— Я не знаю что, не знаю как, не знаю где. Ты же просил, чтобы я отвечала тебе. Откуда мне знать, что там поломалось, откуда мне знать, оно ли вообще поломалось, откуда мне знать, что Ионел не заболел… Честное слово, Дан, не допекай хоть ты меня…

— Подождите немного, — примирительно вмешался Урсу. — Все равно ничем не можем помочь… Именно для того мы и находимся здесь, на склоне горы, чтобы принимать донесения из пещеры…

— Или не принимать их! — закончила Лучия мысль. — Вы же очень хорошо знаете, что если что-то произошло в пещере, то мы не примем сообщения. А если произошло что-то очень сложное…

— Так! — взволнованно прошептал Дан. — Ты права, Лучия. Именно для того мы здесь… Но могла же произойти и какая-то мелочь. Если бы у нас не…

— Когда должна быть ближайшая связь? — прервал его Урсу.

— Если они не выйдут из пещеры, то завтра в десять утра. Но я все время буду держать аппарат включенным. Батареи у нас есть, слава богу… Ночью будем меняться поочередно.

— Тогда подождите до утра. — сказал Урсу. — И если, скажем, к десяти они не подадут никакого сигнала, мы примем решение…

— Лишь бы не было поздно, Урсу… — растерялась Лучия, но сразу же овладела собой: — Может, вы и справедливо считаете: я немного пессимистка. Будем ждать да завтрашнего утра, а там… Ну, хорошо!.. Но не отходите далеко. Так, чтобы можно было вас услышать…

— Чудесно! — Дан попробовал ободрить ее. — Километров пять — это не очень далеко… Урсу! Куда донесется твой голос, если ты крикнешь изо всей силы?

— Подождите минутку! — попросила их Лучия. — Мы не решили, где будем ночевать. Останемся здесь или переночуем на турбазе?

Дан поколебался с ответом, но Лучию его ответ интересовал очень мало. Специалист по привалам — Урсу. И Урсу ответил коротко и быстро:

— Я считаю, что нам нет смысла весьма отдаляться от пещеры, то есть от входа в нее.

— А может, все-таки нам лучше было бы перейти к турбазе, — сказала Лучия.

— Зачем? — изумленно спросил Урсу.

— Я все думаю о плохом… — ответила Лучия. — Если мы получим плохую весть?.. То могли бы попросить помощь на туристической базе…

Урсу уперся:

— Лучше быть здесь, на полдороге. Отсюда мы можем быстро пойти в обоих направлениях — и к пещере, и к турбазе. Если мы уже выбрали это место…

— В самом деле, Лучия, — вмешался и Дан. — Если мы уже здесь… Снова идти! У меня уже опухли ноги…

— Я тебя не спрашиваю! — жестко бросила ему Лучия. — С самого утра ты скулишь… Я спрашиваю тебя, Урсу! Где нам лучше переночевать?

— Я уже тебе, кажется, сказал… Здесь лучше всего.

— Для тебя? — не известно почему вспыхнула Лучия.

— И для меня, и для тебя, и для всех… Если ты сотрешь туман с глаз…

— А тебе надо прогнать лень! Почему ты не думаешь о тех, кто в пещере? Как ты можешь быть таким равнодушным? Ты заразил еще и этого тупицу! Целый день только то и делал, это ужас! Мышцы имеешь, а больше ничего!

Урсу недоуменно смотрел на Лучию: никогда он не слышал от нее таких слов. Но еще более удивленно смотрел Дан. Как именно она, Лучия, может быть такой несправедливой? Это был последний человек, о котором можно было бы так подумать. Силач не ответил ничего. Он пошел к палатке, даже не глянув назад. Но Дан набросился на Лучию и обругал ее на чем мир стоит.

— Иди и ты прочь отсюда! — рявкнула на него Лучия.

— Ты с ума сошла?

— Да, сошла! Иди отсюда! Вы думаете о всякой ерунде, а я не могу, понимаешь?

— Это ты думаешь о ерунде, и уже заморочила себе голову… И еще вот что! Мне ты можешь говорить и делать со мной что хочешь, мне безразлично, так как заслуживаю всего. Но Урсу только подлец может обижать!

Дан молнией метнулся за Урсу. Силач остановился возле пропасти. Дан замер в пяти шагах позади него.

— Не думай ничего плохого, Урсу! Она просто обезумела… Надо было сказать ей пару горячих и послать к черту!

— Зачем? — спросил Урсу, оборачиваясь к нему.

— Ну, поскольку ты молчал… Ты даже не ощутил, как у тебя чешутся ладони? Если бы у нее были косы, как у Марии, я попробовал бы немного…

— Ничего такого мне и на ум не приходило, — ответил Урсу, думая о чем-то своем. — Даже наоборот…

— Как?! — удивился Дан. — Может, тебе даже хотелось взять ее на руки и целовать?

— Ну, не так много… — сказал Урсу, а потом вздохнул.

— Я тебя попросил бы кое о чем… Ты мог бы сделать так, чтобы и я что-то понял. Пролей хоть капельку света…

Урсу пожал плечами. Он направился выше, над пропастью, в долину, Дан — рядом с ним.

— Все, что сделала Лучия, она сделала из любви, ради дружбы. Только потеряла голову, ей мерещатся несчастья там, в пещере, она такая встревоженная..

— Господи! — сказал Дан. — Вы оба ненормальные. А, может, вы самые обычные люди на земле…

Они и дальше шли рядом с пропастью. Отойдя метров триста от палатки, наткнулись на ненадежный мостик, который связывал, или точнее, хотел связать два обрыва ущелья.

Первым решился Урсу. Ненадежность мостика была лишь видимостью. Единственный его недостаток — нет перил. В тот миг, когда Дан хотел поставить ногу на мостик, Урсу поднял левую руку и указательный палец и сказал Дану, чтобы тот смотрел точь-в-точь на кончик пальца. Черешар подчинился и перешел мостик, даже не заметив.

— А что это ты мне хотел показать? — спросил он, очутившись на противоположной стороне.

— Я хотел, чтобы ты не смотрел в пропасть, вот и все. Знаешь, как иногда можно упасть, когда смотришь в пропасть. Голова закружится, и не можешь удержаться.

— У-ух ты! — съежился Дан. — Как говорится, ты уже вторично спас меня от смерти… А зачем тебе веревка?

— Мы поднимемся вон на тот бук, — ответил Урсу самым обычным в мире тоном.

— Мы?.. — уточнил Дан, приложив руки воронками к ушам. — Ты, словно сеньор, говоришь о себе во множестве. Мы, божьей милостью, Урсу, с большой горечью смотря на нынешние времена, и..

— Нет, нет… Я хочу научить тебя быть наблюдателем. Не умея этого, тебе ничего делать в горах…

— А этого нельзя сделать на земле?

— С дерева намного лучше видно, да и красивее, — ответил Урсу. — Я уверен — ты станешь профессиональным путешественником, наилучшим.

Они подошли к стволу исполинского бука. От земли до первой ветви было метров десять, но приблизительно на середине этого расстояния со ствола торчал, словно человеческая рука, старый сучок, немного трухлявый внутри.

Дан сел на траву, вытянулся и удивленно смотрел на произведение природы:

— Мне очень по душе роль зрителя. Единственный раз я попробовал лет пять назад подняться на одну высоту, на которой никто даже не вырезал своего имени. И звать ведь меня не Константин или Александр, а Дан. У меня коротенькое имя. Несмотря на это, ветвь — негодяйка! — сломалась, а я едва не сломал себе ногу. С тех пор я не ем вишен и не стараюсь взобраться еще на одно дерево.

— Я знаю один очень надежный и простой способ, — попробовал ободрить его Урсу. — Не успеешь глазом моргнуть — и мы уже наверху.

— Я прошу тебя, Урсу, говори от первого лица. Зачем ты хочешь доставить мне переживаний, когда я могу восхищаться тобой и отсюда? Мне кажется, за нами следит Лучия.

Расстояние между буком и палаткой по прямой небольшое. Меньше сотни метров. Лучия и в самом деле вышла из палатки и смотрела на обоих ребят.

Урсу остановился под буком и примерился к первой ветви. Потом вытянул из-за пояса топорик и привязал его к концу веревки. Отступил несколько шагов назад, долго прицеливался, и в конце концов бросил топорик. Тот потянул за собою веревку и перекинул ее через первую ветвь. Урсу ослаблял веревку и топорик двигался вниз и тянул свой конец к земле. Силач выдернул топорик из петли и вместо него всунул туда правую ногу, потом схватил руками за противоположный конец веревки и начал медленно подтягиваться. Тело его поднималось над землей, словно без усилий приближаясь к кроне бука. Дотронувшись руками до ветви, парень опустился вниз так же уверенно и медленно, как и поднялся.

— Будь внимателен, я повторяю! Будь очень внимателен! Урсу повторил, а Дан всматривался в него, словно фотоаппарат. Он не пропустил ни одно движение. Все казалось детской игрушкой, а впрочем, так оно и было.

Дана не нужно было подгонять. С невероятной смелостью он подбежал к буку, стараясь точно повторить движения Урсу. Вставив ногу в петлю, схватился руками за противоположный конец веревки и начал тянуть ее вниз.

Ощутил, что поднимается над землей, успел даже подумать о простоте системы и о приятности подъема, но в следующий миг у него возникло впечатления, что мир перевернулся. С ним непременно что-то произошло бы, если бы его не поймал Урсу — он, кажется, подготовился именно к такой развязке. Словно невменяемый, Дан попробовал еще раз, но исход был один и тот же.

— Невозможно! И будь он проклят, этот способ! Я же делаю все точь-в-точь так же, как и ты! Но ты поднимаешься, а я падаю. Попробую еще раз!

Он попробовал в третий раз, еще агрессивнее, и его еще сильнее бросило на землю.

— Это невозможно! Неслыханно! Я могу мышцы порвать, хватит! Я не гожусь для лазанья по деревьям! И меня не интересует это. Меня интересует одно. Почему ты можешь, а я нет?

Урсу быстро объяснил ему все. А загадка состояла в мелочи: руки должны охватывать веревку, в которой была нога, она должна оставаться не перед ними, а внутри.

— Теперь понял? — спросил Урсу.

— Понял, но я уже вылечился от акробатики… снова лет на пять.

— Не хочешь еще раз попробовать? — подтолкнул его силач.

— Даже не подумаю. Довольно! Что, я не имею права побыть немного чудаковатым? Все только вы и вы?

— Я поднимусь на дерево, посмотрю, что делается возле нас…

— Делай, как знаешь! — ободрил его Дан на свой манер. — А я лучше пойду в долину поищу малину, так как видел там массу кустов. По крайней мере, буду в безопасности.

Несколькими движениями Урсу добрался до первой ветви, схватился руками за нее, подтянулся, исчез между листвой и за какой-то миг оказался на вершине дерева. Ничто не мешало ему смотреть. На западе, где-то в трех километрах от них, гора, на которой они находились, была разделена глубокой долиной. Немного дальше поднимались растрепанными гривами другие горы. На севере несколько пепельных горбов заслоняли горизонт, а на юге — один: тот, который прикрывал пещеру. Где-то там, в глубине лысого горба, испещренного то там, то сям островками можжевельника, находились его друзья, их друзья: Мария. Виктор, Тик и Ионел. Куда может протянуться пещера внутри горы? Ведет ли она к этой стороне скалы, похожей на шахматного коня, возле подножия которого он встретился с Петрекеску? Скала находилась точь-в-точь напротив горы, где они остановились. На западе — только палатка и Лучия, она как раз отошла от палатки и подходила к краю пропасти.

— Эй! Дан! — крикнула она, остановившись в нескольких метрах от пропасти. — Как можно к вам добраться?

Дан махнул ей рукой в том направлении, где был мостик:

— Пройди метров триста вниз, там есть мостик! Иди, не бойся!

Лучия бегом подалась вниз. С вершины бука Урсу сказал черешару, который лакомился малиной:

— Скажи ей, пусть не смотрит вниз, когда будет идти по мосту! Быстро!

Дан крикнул, изо всех сил:

— Лучия! Урсу говорит, чтобы ты не смотрела вниз, когда будешь идти по мосту! Нельзя, слышишь!

Лучия махнула ему рукой, мол, она слышит, а Урсу на вершине бука ощутил, что обливается потом. Он взглянул на Дана и еле увидел его в малиннике. Дан пошатывался между кустами, очумевший от богатства и запаха ягод. Они были красные, немного горьковатые, именно такие, какие нравились ему… и только ему. До сих пор он не испытывал настоящего вкуса малины и удовольствия собирать ее с закрытыми глазами на перегруженных ветвях. Он снова закрыл глаза, а губы и язык бегали в поисках красных ягод. Дан ощутил ягоду на кончике языка, сжал ее губами, потом вторично, в третий раз и, возбужденный удовлетворением, раскрыл глаза…

Со временем, когда ему доводилось вспоминать приключение, Дан говорил, что впервые в своей жизни он ощутил холод абсолютного нуля…

Перед ним, в нескольких метрах, стоял медведь, еще больший любитель малины, чем Дан, и именно поэтому представлял себе, что он и есть хозяин малинника. Медведь был весьма хорош — бурый, исполинский, может, самый большой и страшный экземпляр из их рода. Услышав, как он замурлыкал, а в особенности, когда увидел, как тот поднял лапу. Дан понял, что это ему не снится, что у него не галлюцинации, что перед ним не чучело медведя, напиханное соломой, не медвежья шкура, превращенная в страшилище.

Он вылетел из малинника, словно пуля из ружья, к большому удивлению медведя. Но по дороге имел неосторожность поднять камень и швырнуть его в голову медведю, который бросился за ним скорее для того, чтобы напугать.

Спасло Дана в этот смертельный миг дерево. Он неистово закричал:

— Урсу! Медведь!

— Что ты хочешь? — послышался с дерева голос великана.

— Урсу-у-у!

— Ты сошел с ума?.. Не видишь меня… Не слышишь?

Урсу повернулся в сторону ветви бука и вмиг увидел всю сцену. Дан мчал, словно заяц, а за ним — медведь.

— Поднимайся на дерево! Веревка там! И не осматривайся! Поднимайся быстрей!

Дан подлетел к буку и, не оглядываясь, всунул ногу в петлю, схватил веревку руками и начал тянуть ее. Если бы он осмотрелся и увидел в нескольких метрах от себя обозленного медведя, у него не хватило бы сил подняться. В тот миг, когда он первый раз дернул за веревку, Дан ощутил, что его охватывает сумасшествие. А если ошибется? Он дернул еще раз, дальше еще со всей злостью. Раскрыв глаза, увидел в нескольких метрах над головой ветвь бука. А далеко внизу, на земле, в неистовстве крутился медведь. Дан закрыл глаза и снова дернул. Две сильных руки подхватили его и потащили вверх. Спасен! Теперь он снова мог осмотреться. Парень уцепился за толстую ветвь и глянул на Урсу. Силач, держа топорик, приготовился отбивать, если надо будет, атаку зверя на дерево.

Медведь неистово ревел, бегая вокруг дерева. Он все время размахивал лапами и, увидев веревку, которая свисала в воздухе, ухватил ее когтями и дернул вниз. Мир словно немного успокоился, опасность миновала, но именно тогда, когда на лицах у ребят начали появляться улыбки, послышался спокойно-хрустальный голос Лучии:

— Ребята, куда вы подевались? Эй! Где вы?

Увидев в десятке метров от себя обозленного зверя, Лучия остолбенела. В ту же секунду у Урсу возник план. Он крикнул страшным голосом — это единственное, что могло подтолкнуть Лучию бежать:

— Беги, Лучия! Беги вниз!

Зверь бросился на более легкую добычу, но его остановил неприятный удар по спине: топорик, брошенный Урсу. Растравленный зверь начал искать вокруг себя невидимого врага. А парню именно и нужны были те несколько секунд растерянности. Одним прыжком, рассчитанным до миллиметра, он перелетел с ветви на ветвь, схватился руками за сучок бука и молниеносно, пока сучок не треснул под его весом и силой удара, прыгнул вниз. Все это происходило так быстро, что Дан сверху увидел лишь падение.

Оказавшись на земле, Урсу метнул в голову растерянного зверя большой камень. Оглушенный ударом, медведь желал только одного — достать своего обидчика. Более легкая добыча исчезла, наверное, из памяти животного. Медведь, словно болид, бросился на того, кто напал на него. Парень метнулся к склону горы. Далеко в долине он увидел Лучию — она испуганно смотрела на все, а сам он почти ощущал на затылке дыхания ошалелого хищника.

— Беги, Лучия! — закричал Урсу на бегу.

Увидев Лучию возле бука, Урсу в одну секунду выработал план, как спасти девушку. А теперь, преследуемый разозленным зверем, попробовал спасти и самого себя. У парня выигрыш в несколько метров против медведя, но зверь все же был намного выносливее, чем он, и через несколько минут, когда его покинут силы… Урсу уже сам был, словно зверь, загнанный другим зверем, более быстрым и сильным. В первый миг ему пришла в голову абсурдная мысль, что, может, бегая по кругу вокруг бука, у медведя закружится голова… Потом ему пришла еще более абсурдная мысль: если он будет бежать зигзагами, то медведь не сможет бежать за ним. А уже когда увидел Лучию на той стороне пропасти, возле палатки, ему пришла в голову самая сумасшедшая мысль: перепрыгнуть через пропасть.

Урсу собрал последние силы и помчался, словно молния, а медведь — в нескольких метрах сзади него. Ужасная трещина приближалась стремительно. Парень оттолкнулся от ребра пропасти и полетел. Уже в воздухе сжал ноги, потом выпрямил их, вытянув все тело в стрелу. Дотронувшись подошвами противоположного ребра, он в последний раз махнул руками… В этот миг у него из кармана выпал продолговатый предмет, который он до сих пор не видел: это была деревянная табакерка, которую Сергей подбросил ему в карман вечером накануне отъезда.

Парень покатился по земле. Только и успел скрутиться бубликом. Когда он очумело встал на ноги, Лучия в нескольких шагах от него упала, словно тряпка — впервые в жизни потеряв сознание. По ту сторону пропасти зверь, озадаченный тем, что произошло у него на глазах, неожиданно решил поискать другой малинник, где нет ловушек и подлых ударов.

Побежденный и приниженный, он быстро потрусил в долину, но в противоположную сторону, к крепкой скале, на которой отдыхал шахматный конь.

Урсу взял Лучию на руки, ее бледное лицо опалило его. Он долго смотрел на него, и некоторые до сих пор неизвестные ему волны напрочь затопили парня. Даже не ведая, что делает, он прижал девушку к груди и припал лбом к ее горячим щекам.

2

Мир успокоился. Черешары собрались в палатке: Урсу не мог поднять головы от земли. Дан обосновывал незыблемые связи между медведями и охотниками, а Лучия беспрерывно надавливала горячими пальцами на ключ передатчика. Маленькие, незаметные удары. Она словно даже не нажимала на ключ. Может, это пальцы просто вздрагивали от недавно пережитого ужаса. Утихли и слова, то есть — замолк Дан. Он тоже не мог избавиться от воспоминаний и картин, которые стояли наяву перед ним. Сколько они испытали и пережили всего за один день! А день даже еще не закончился…

Где-то далеко послышался глухой взрыв. Словно электрический заряд пробежал через их сердца. Урсу подскочил.

— А я думал, ты спишь… — встретил его Дан. — А что это могло быть?

Лучия умоляющее глянула на Урсу, но постаралась говорить равнодушно:

— Наверное, кто-то выстрелил из ружья… какой-то охотник…

Урсу, возражая, махнул головой, а вслух прибавил:

— Нет… Это не ружье… Это был более сильный звук, где-то в глубине горы…

Дан преподнес руку ко рту… но после того, как сказал слова, которые мучили их всех:

— А это не мог быть звук обвала в пещере? Ведь здесь нет других глубин…

Урсу старался казаться спокойным и уверенным:

— Это, наверное, был взрыв… Где-то здесь вблизи, очевидно, есть каменоломня…

3

Охотник подождал несколько минут после взрыва. Он посмотрел вбок, повернулся туда, словно забытый манекен. Эхо взрыва затихло. Нигде ни одного движения: мир остался спокойный, не предвидя преступления, которое замышлялось. Еще один взгляд вокруг, последний, и Петрекеску пошел к входу в туннель: трещина почти горизонтальная, скрытая между валунами и горными кустами.

Петрекеску знал: в отверстие надо заходить так, как заходил бородач, поэтому руки его были свободные, чтобы закрыть дырку снаружи каменной плитой.

Опершись на руки, Петрекеску скользнул телом внутрь, потом полуобернулся, словно «налево-кругом», держась только на мышцах рук, вместе с тем носками найдя поддержку внутри туннеля. Полуоборот, закончился хорошо, и когда он посмотрел на камень, которым надо было закрыть отверстие, увидел всего лишь в нескольких метрах от плиты медведя, от которого бросился бы наутек всякий охотник. Это был король медведей. И идеал любого аса охотничьих приключений…

Из того, как медведь держал голову, из его отрывистого и грубого рева, а в особенности из его волнения и напряжения Петрекеску понял в один миг, что медведь или раненный, или у него отобрали медвежат, итак, он сейчас готов на все.

Смертельным ужасом наполнились глаза охотника. Рискуя разбить себе лицо, он стремглав метнулся в отверстие. Еще один сантиметр, еще только долька секунды… Но именно в тот миг, когда голова Петрекеску уже исчезала в дырке, медведь выпустил свои когти, лапа его мелькнула молнией, и голова охотника подскочила вверх, потом скользнула вглубь. В когтях медведя остался удлиненная, словно конус, шапка, а из шапки торчал клок волос с окровавленными корнями… Если бы волосы было гуще, а корни более глубокими…

Обозленный, как никогда до сих пор, медведь поднес добычу к носу, понюхал, скривил ноздрю от отвращения и швырнул ее в отверстие, вслед охотнику. Какой-то миг он словно раздумывал, не податься ли и ему вслед за безволосым человеком, но то ли отверстие было весьма узким, или он остерегался других пакостей, или ему не понравился запах шляпы, но что-то все таки вынудило медведя сменить свое намерение. Кроме того, и солнце уже опустилось: время приключений заканчивалось. Медведица его поймет, но медвежата еще не в том возрасте, когда разрешается ругать отца. Затем, опечаленный и покоренный, зверь подался в том направлении, которое не интересует никого.

Бородач, налепив на окровавленную макушку охотника плотную и плоскую повязку, которую закрепил накрест по диагонали полосками лейкопластыря.

— Мелочи, друг. Немного попечет да и пройдет… Как видишь, дружище, жизнь человека зависит и от волос. Если бы у тебя их было больше…

— Очень болит! Честное слово! Он вырвал и волосы, и кожу, но я все радио когда-нибудь его убью. Хорошо, что знаю, где он живет. Он вырвал у меня волосы. И болит так, что хочется выть, честное слово.

— Я наложил тебе повязку, какой ты еще не видел никогда. Повязка быстрого действия. За два часа пройдет все — боль уйдет, рана затянется. Может, даже вырастут волосы…

— Друг, пусть будет так, как ты говоришь… Но я их не помилую, слышишь? Не помилую я их. Это все из за них, честное слово…

— Лучше скажи, ты сможешь двигаться или полежишь с час?..

— Как ты можешь даже говорить такое, честное слово! Разве можно терять время? Ты смотри, уже в самом деле уходит боль… Нельзя допустить, чтобы они вышли к людям, ты же и сам знаешь…

Бородач подал охотнику пару длинных сапог, которые были такого самого цвета и так же скрипели, как и его исполосованный застежками комбинезон.

— Обуй их и хорошенько завяжи на бедрах. Мне они не нужны.

Сапоги были сделаны из непромокаемого и очень эластичного плотного материала. Не очень толстые подошвы и застежки, которые перерезали их во всех направлениях, говорили, что они годятся для любого грунта. Петрекеску натянул их с видимым удовольствием.

— Готов? — спросил бородач, освещая его лучом фонарика и меряя взглядом с головы до ног. — А тебе очень к лицу, так ты кажешься и моложе, и умнее. Готов?

— Готов! — ответил охотник и провел рукой себе по боку, проверяя, на месте ли пистолет.

Бородач пошел вперед по туннелю, которым прошел Тик. Осторожно, освещая каждый закоулок, каждую трещину, каждый камешек, сдвинутый с места. Петрекеску шел на несколько шагов позади него, держа в левой руке фонарик, а правую прижав к боку. Остановились возле места взрыва. В разлом как раз проходила голова бородача. А это означало, что Тику здесь было значительно легче, чем его преследователям.

Пекло с его чертями и смолой, с многочисленной раскаленной начинкой переселилось на какой-то миг сюда. Когда они в конце концов добрались к величественному собору с органом и статуями, лица и руки у обоих были побиты и пекли огнем. Увидев спокойную, словно зеркало, воду, они оба метнулись к ней, словно лягушки, выброшенные на сушу, чтобы хоть немного охладить лицо. Они погружали головы в воду, но сразу же вытаскивали их назад: вода была холодная, словно лед, и еще была она соленая, более соленой, чем в соляном прииске.

Не тратя времени, хоть все у них пекло, а в груди клекотала злость, оба тронулись берегом вдоль подземного потока, имея твердое намерение догнать и захватить подростков.