1

Касуми с облегчением подняла взгляд, когда они вынырнули из темноты и грохота тоннеля. Поезд приближался к станции «Накано» на ветке метро «Тодзай». Появившееся в окне небо было таким пасмурным, что можно было легко ошибиться, решив, что уже наступил вечер. Дождь молотил в окно крупными каплями и ручьями стекал по стеклу. Казалось, все кругом с треском лопается под ударами дождя — такой он был силы. Поезд проскользнул к платформе, стряхивая с себя дождевые капли. Летний ливень застал Касуми врасплох. Пробираясь к выходу, она размышляла о том, что надо бы купить зонт. Хотя от такого дождя никакой зонт не спасет — промокнешь до нитки. На станции, сбежав по лестнице, она бросила взгляд на часы. Было уже больше пяти. Как бы ей ни хотелось переждать дождь под навесом, но время не позволяло. Сначала нужно было уладить кое-какие дела, а потом ехать за Рисой в клуб продленного дня в Мусасисакаи. В такие моменты ей становилось жалко себя: щемящее чувство, что в ее жизни нет ни времени, ни покоя.

Касуми купила в киоске голубой виниловый зонт. На ладони, что держала зонт, поблескивала белая пыльца. Касуми потерла одну руку о другую, пытаясь стряхнуть пыльцу — та поскрипывала, как, бывает, поскрипывает рисовая мука. С дешевым зонтиком в руке она нерешительно мялась под навесом станции. Ливень был таким сильным, что брызги долетали и сюда — вокруг были лужи. Прохожие с криками забегали под навес, промокшие с головы до пят, будто их окатили ушатом воды. «Лучше переждите!» — посоветовал мужчина средних лет, заметив сомнение на лице Касуми. Лишь на мгновение лицо ее смягчилось, но тут же снова напряглось, как у канатоходца. С тех пор как пропала Юка, это странное выражение, начисто лишенное радости, будто приклеилось к ее лицу.

Вытянув шею, Касуми посмотрела на небо. Дождь, похоже, не собирался униматься. Можно было бы легко все уладить, просто взяв такси. Увы, в деньгах она была ограничена так же сильно, как и во времени. Правда, сегодня было одиннадцатое число, и это окончательно разрешило ее сомнения. Именно потому, что сегодня одиннадцатое, нужно было, даже взяв такси, пошевеливаться. Именно потому, что сегодня одиннадцатое, поскупившись сейчас, она, возможно, будет раскаиваться позднее. Именно потому, что сегодня было одиннадцатое, она решила сама поехать за Рисой в клуб продленного дня, хотя в этом не было никакой необходимости — острая потребность души, причина которой лежала в том непоправимом, что случилось много лет назад. Раскрыв только что купленный зонт, Касуми направилась к стоянке такси, и с каждым шагом уверенность, что она приняла правильное решение, крепла.

Через несколько минут такси остановилось перед зданием с надписью «Накано коопорасу» — домом, где раньше жила Касуми. Она попросила водителя подождать и зашла в подъезд. Все в этом доме, где она прожила восемь лет после замужества и откуда переехала лишь два года назад, было до боли знакомым. Всего восемьдесят четыре квартиры. Она до сих пор помнила не только код почтового ящика, но и код отсека, где стояли мусорные баки. Трехкомнатная квартира не была такой уж просторной, но зато сам дом находился близко от станции «Накано», и ей с Митихиро было удобно добираться до работы.

Касуми бросила взгляд на почтовый ящик с номером квартиры, где она когда-то жила. Ей нестерпимо захотелось заглянуть внутрь: не пришло ли чего-нибудь важного. Знакомый консьерж, видимо, уже ушел домой: его окошко было занавешено выцветшей белой хлопчатобумажной шторкой. Быстренько убедившись, что никого нет, Касуми набрала код и приоткрыла металлическую дверцу ящика. Внутри лежали только рекламные буклеты и листовки. Разочарованная, она закрыла ящик.

Рядом с комнатенкой консьержа висела доска из пробкового дерева, на которой жильцы вывешивали объявления. Касуми посмотрела на маленький кусочек бумажки, приклеенный в самом углу. Лаконичный текст, набранный на фотонаборном аппарате и откопированный. Как это бывает с объявлениями о похоронах, будто говорящих «тронешь — будешь наказан», никто не рискнул сорвать его или подписать что-нибудь неприличное. Ни грязи, ни пятен — объявление выглядело точь-в-точь как месяц назад. Вид бумажки, прочно приклеенной к доске и не претерпевшей никаких изменений, привел Касуми в уныние. Каждый месяц одиннадцатого числа она приходила сюда поменять объявление и справиться у консьержа, нет ли новостей. Консьерж, раньше из жалости частенько беседовавший с ней, в последнее время стал ее избегать. Люди ко всему привыкают. Касуми размышляла о человеческом равнодушии то ли с печалью, то ли с чувством неизбежности.

Юка-тян!

Папа и мама переехали по адресу, указанному ниже.

Мы тебя очень ждем, обязательно свяжись с нами.

Мусасино, Сакаимати 6-3-6

Телефон: 0422-36-00XX

Мориваки Митихиро

Касуми

Риса

Хлопнула входная дверь. Шум ливня и запах сырости заполнили подъезд. Касуми обернулась. Женщина в красном плаще, с маленьким мальчиком за руку, слегка поклонилась ей в знак приветствия.

— Ну и ливень! — обратилась она к Касуми, складывая зонт.

— Да уж.

Капли дождя стекали с ее зонта — на кафельном полу моментально образовалась лужа. Капало даже с плаща.

— Извините, это ваше? — раздался шепот за спиной у Касуми; та поправляла кнопки, на которых держалось объявление.

— Да. Моя фамилия Мориваки. — Касуми повернулась к женщине.

Та разглядывала ее с нескрываемым любопытством.

— А как это случилось? Я переехала сюда в прошлом году и все время обращаю внимание на ваше объявление.

— Моя дочка пропала без вести на Хоккайдо.

Ахнув, женщина схватилась за грудь.

— На Хоккайдо?

Бесстрастным голосом Касуми произнесла, как заученный, текст:

— На Хоккайдо. Мы гостили у знакомых на даче неподалеку от Сикоцу. Однажды утром дочка неожиданно исчезла.

— Какая жалость! А сколько было вашей девочке?

— Пять лет.

— А что же полиция?

— Естественно, объявили в розыск. Даже привозили собак-ищеек, но так и не нашли.

— Может, несчастный случай?

— Так и не выяснили — несчастный случай или преступление.

— А… — женщина запнулась, — а когда это случилось?

— Четыре года назад. Мы в этом доме жили, но потом, в позапрошлом году, решили переехать. Вот повесили объявление — подумали, бедная девочка вернется, а нас никого нет.

— Да уж. — Молодая женщина крепче сжала детскую ладошку, будто испугавшись, что сын может вот прямо сейчас исчезнуть; в глазах у нее стояли слезы.

— Консьерж — очень хороший человек. Разрешил нам повесить объявление. Так что я каждый месяц одиннадцатого числа прихожу проверить, висит или нет.

— Одиннадцатого? — Женщина озадаченно посмотрела на нее.

— Да, дочка исчезла одиннадцатого августа. Сегодня одиннадцатое июля, так ведь? То есть через месяц, одиннадцатого августа, будет ровно четыре года. Дочке уже исполнилось девять.

Женщина, не промолвив ни слова, кивнула с горечью на лице. «Если бы была жива». Касуми прекрасно знала, о чем она подумала. «Если бы была жива». Касуми понимала — эти слова запретны в общении между людьми. Никто не верил, что Юка жива. Только Касуми верила. Теперь, как никогда, она не просто была уверена, она почти веровала в это. И эта вера определяла все ее поступки, придавала ей силы. Сначала, после исчезновения Юки, в дни скорби, Касуми жила только надеждой, но надежда была чем-то эфемерным, готовым исчезнуть во тьме беспросветного отчаяния.

— Не знаю, где она сейчас, но уж буквы читать наверняка может. Все-таки третий класс.

Слова Касуми привели женщину в замешательство, и она как-то неопределенно кивнула.

— Дай бог, найдется.

— Если что-то узнаете, позвоните, пожалуйста, по этому телефону.

— Да-да, конечно.

На лице женщины отразилось облегчение, будто она освободилась от какого-то груза. Касуми, сделав вид, что не заметила, вышла из подъезда. Струи дождя стали размеренно-спокойными, но вместе с утраченной мощью исчезло и предчувствие, что он вот-вот может прекратиться. Вечер обещал быть дождливым.

Касуми нырнула в ожидающее ее такси.

— На светофоре налево, — попросила она.

Машина тронулась с места. Касуми прислонилась лбом к стеклу и стала смотреть на темную, мокрую от дождя дорогу, полную воспоминаний: вот она сажает Юку на велосипед и они едут в детский сад, вот она едет забирать Юку из сада. Было и еще одно воспоминание. По этой дороге, сев на велосипед, она мчалась на короткие свидания с Исиямой.

— Подождите здесь, пожалуйста! — попросила остановиться Касуми перед кирпичным зданием, какие обычно сдаются в аренду под небольшие бизнесы.

Не раскрывая зонта, она вбежала внутрь. В небольшом холле с лифтом стены были увешаны вывесками разнообразных питейных заведений и парикмахерских. Сбоку скромно висело объявление, идентичное объявлению в их доме в Накано. Без единого пятнышка. Среди всех этих вывесок бумажка выглядела как инородное тело — от нее веяло одиночеством.

В этом здании на самом верхнем этаже находился детский садик. Юка ходила сюда три года. «Ребенка нельзя расстраивать. Что, если Юка по детской своей памяти вздумает прийти сюда?» — размышляла Касуми. Вернувшись в такси, она прочла на лице водителя, видимо наблюдавшего за ней, немой вопрос:

— Потеряли что-то?

— Можно и так сказать, — неопределенно ответила Касуми, а про себя подумала, что так оно и есть.

Она все это время искала потерянное четыре года назад. И случилось это потому, что, пытаясь жить мимолетным настоящим, она допустила мысль, будто можно забыть о своих детях, отречься от них. Почувствовав тяжелый комок в груди, она вздохнула. Любой незначительный предлог — и ее мысли начинали тщетно вертеться по одному и тому же кругу.

— Или кошка сбежала? — беззаботно встрял в ее размышления водитель.

Касуми уставилась на непрерывно двигающиеся дворники на лобовом стекле. Она сама уже не очень осознавала, кто и что потерял и что она ищет. Определенно, она искала свою дочку по имени Юка. Но сейчас, четыре года спустя после исчезновения девочки, она понимала, что потеряла что-то еще, не только Юку. А что — не знала.

— Я поеду по шоссе Ицукаити, — быстро пробормотал водитель, почувствовав, что спросил что-то лишнее, и погрузился в молчание; в наступившей тишине Касуми закрыла глаза. — Вас к какому выходу станции подвезти?

Похоже, усталость дала о себе знать, и она задремала. Такси уже подъезжало к Мусасисакаи. Она поднесла часы к лицу, так чтобы на них падал свет уличных фонарей, — было уже больше шести. Касуми объяснила, где находится здание клуба продленного дня, и попросила таксиста подождать ее. Касуми корила себя: доехала в комфорте, раскошелившись на такси, а из-за пробок все равно опоздала. Она часто ругала себя за то, что Риса была для нее второстепенной, не главной, и все ее мысли — о Юке.

Касуми торопливым шагом зашла в здание. Риса с ранцем за спиной ждала ее в прихожей, раздраженно переминаясь с ноги на ногу. Все дети уже разошлись, она осталась одна. Касуми коснулась коротко постриженных волос дочки. Риса ходила в первый класс. Она была худенькой и по-мальчишески резвой. В ней не было Юкиной проницательности. Да, Касуми украдкой сравнивала их и ничего не могла с собой поделать. В такие минуты она думала, как бы все было гармонично, если бы Юка была с ними. От Рисы исходил какой-то молочный запах, словно от молочного супа-рагу, которым часто кормят детей в садах и школах. Это был почти забытый ею запах. Касуми замерла, охваченная воспоминаниями. Дети, по утрам пахнувшие так по-домашнему, к вечеру пропитывались запахами детского сада. Юка, ходившая в эту же группу продленного дня, не была исключением. Правда, от Юки зачастую пахло сладостями, которые дети получали на полдник. Это было еще одним мучительным воспоминанием.

— Мамочка, там дождь. Где зонт? — надула губы Риса.

— Не волнуйся, я на такси. Иди в машину.

— Почему? — Риса бросила на мать беспокойный взгляд. — Почему я должна идти в машину без тебя?

— Мне надо поговорить с учительницей.

— О чем?

— Сегодня одиннадцатое число. Ты знаешь, о чем.

— А, про Юку-тян?

Одиннадцатое число было для их семьи особенным днем. Риса, перегнавшая по возрасту старшую сестру на момент ее исчезновения, стала звать ее Юка-тян. Касуми иногда не находила слов, настолько все это было странным. Риса с покорным видом направилась к такси. С тех пор как Риса стала осознавать окружающую действительность, она научилась понимать: в их жизни все, что касалось исчезнувшей сестры, было на первом месте.

Все в детском корпусе клуба было маленького размера: и шкафчики для обуви, и деревянные настилы. Касуми разулась, чувствуя себя великаном в детском царстве. Надела тапочки для посетителей и направилась в учительскую, расположенную в глубине помещения. В комнате оставались только два преподавателя. Касуми обратилась к работающей здесь не на полную ставку старшей преподавательнице, которую знала в лицо.

— Сэнсэй, сегодня одиннадцатое число. Новостей ведь нет никаких, так?

— Одиннадцатое? — Одетая в спортивный костюм молодая учительница лет тридцати в растерянности бросила взгляд на расписание, вывешенное на доске, и перевела взгляд на коллегу. — Что там у нас одиннадцатого?

Касуми увидела, как коллега стала подавать старшей преподавательнице знаки глазами.

— Сегодня день, когда исчезла моя старшая дочка Юка.

Юка исчезла, когда еще ходила в детский сад, так что она не имела никакого отношения к этому корпусу, где была расположена группа продленного дня. И все же Касуми не могла удержаться от того, чтобы каждый месяц не спрашивать, нет ли каких новостей.

— А! Нет, ничего не было. За этот месяц ничего. Извините, что я не сразу поняла, о чем вы.

— Ничего, ничего. Я так, на всякий случай. До свидания.

— До свидания.

Ну отчего все вздыхают с облегчением, даже голос и выражение лица меняются, стоит закончить разговор о Юке, будто они освободились от чего-то мрачного? Радуются, что могут вернуться из тьмы безнадежности, которую увидели краешком глаза, к понятной им обыденности, светлой и спокойной? И значит ли это, что обыденность Касуми и ее семьи состоит из тьмы?

— Мама, а ты первый раз за мной на такси приехала! Почему? Потому что одиннадцатое число?

— Потому что дождь пошел, — ответила Касуми, сама на мгновение забыв, что не стала бы брать такси, не будь сегодня одиннадцатое число; она была погружена в размышления о том, когда же и они будут жить как все остальные, когда и их жизнь станет светлой и спокойной.

В тот вечер Митихиро задерживался на работе позже обычного. «Наверное, срочный заказ», — беспокоилась Касуми, промывая рис. Чтобы успеть приготовить ужин, Касуми ушла из офиса пораньше.

Выставив на стол палочки и пиалу для Юки, Касуми и Риса съели свой незатейливый ужин. Касуми всегда готовила на одну порцию больше, чем требовалось, чтобы хватило Юке, когда бы та ни вернулась. Помыв за собой посуду, Касуми позвонила на Хоккайдо. Первый звонок был Мидзусиме.

— Алло, говорит Мориваки…

— А, здравствуйте-здравствуйте!

Касуми не успела даже закончить фразу, когда раздался громкий голос Мидзусимы. Отчетливо звучащие согласные — Касуми так и видела перед глазами его красивую осанку.

— Как дела, все здоровы?

— Да, все здоровы. Я вот…

Еще до того, как Касуми задала вопрос, Мидзусима перебил:

— Сегодня одиннадцатое. У меня в календаре помечено. Я всегда с нетерпением жду вашего звонка. Знаю, что «с нетерпением» звучит неуместно, но…

— Как у вас с погодой?

— Сегодня прекрасная. Градусов двадцать шесть, и влажность восемнадцать процентов. Ни облачка на небе, по-настоящему летняя погода.

Касуми на мгновение представила себе Юку, идущую в одиночестве под этим ясным небом. В ее воображении Юка всегда выглядела счастливой и довольной.

— Никаких изменений?

— Да все по-прежнему, — печально произнес Мидзусима извиняющимся тоном. — Я вот по поводу фотографии, что здесь в дачном поселке висит. Это ведь фотография Юки, когда ей было пять. До чего же она на ней милая. Только сейчас она, должно быть, уже подросла, я вот и думаю, как быть с фотографией.

— Да уж. Возможно, выглядит она теперь иначе.

Касуми сделала пометку Перед дачей Исиямы, где исчезла Юка, Идзуми повесил табличку с надписью «Если встретите в окрестностях маленькую девочку, пожалуйста, позвоните».

Да. Тут неожиданно Тоёкава-сан в гости пожаловал. Я даже удивился.

— Тоёкава-сан?

В памяти Касуми всплыла яркая картинка: семейство Тоёкава на фоне пронзительно-синего неба. Сын ведь, наверное, уже институт окончил. Интересно, он по-прежнему улыбается той своей полуулыбкой?

— Да. Бизнес у него по-прежнему идет хорошо, он влиятельный человек в определенных кругах. Сын устроился на работу в кооперативный банк «Синкин», волосы, говорят, пришлось отстричь. Тоёкава-сан, похоже, тоже все переживает: что же случилось с Юкой-тян? Для всех это такая травма!

— Да, я понимаю.

— Извините меня. Конечно, для вашей семьи это самое тяжелое испытание. А я тут такое говорю.

— Ничего. Кстати, как поживает жена Идзуми-сан?

— Все нормально. Вчера вот снова изъявила желание съездить в Саппоро посмотреть кино. Я ее отвозил. В декабре уж два года исполнится, как его нет. Как же время быстро бежит!

Масаёси Идзуми, пройдя через тяготы банкротства, в позапрошлом году покончил жизнь самоубийством в охотничьем угодье в Кусиро. Когда Касуми получила это известие, она вспомнила слова Идзуми, произнесенные им на прощание: «Я готов взять на себя ответственность за произошедшее». Считалось, что банкротство стало причиной его самоубийства, но Касуми иногда думала, не исчезновение ли Юки толкнуло его на этот шаг.

— Такое несчастье.

— Босс был очень ответственным человеком, — проникновенным голосом произнес Мидзусима.

Управление в дачном поселке сменилось, но Мидзусима продолжал работать в администрации. Желающих купить дома не находилось, и поселок превратился в «призрак», где только один дом, дом Идзуми, оставался жилым. Мидзусима фактически превратился в слугу Цутаэ, оставшейся без мужа. А возможно, он даже стал жить вместе с обворожительной вдовой?

— Тут такое дело… — запнулся Мидзусима. — Вы ведь сейчас будете звонить супруге Идзуми-сан?

— Да, я собиралась.

— Вы уж на меня не обижайтесь, — Мидзусима старался подобрать слова. — Тут такое дело, госпожа Цутаэ не очень себя хорошо чувствует. Могу я вас попросить не звонить ей больше?

— Что вы имеете в виду?

— Я буду со всей ответственностью продолжать поиски Юки-тян. Вы уж не трогайте, пожалуйста, госпожу Цутаэ.

— Неужели мои звонки так обременительны для нее?

— Да вы не подумайте чего. Госпожа очень уж переживает, чувствуя свою ответственность каждый раз, когда вы звоните.

— Я же просто узнать, нет ли чего нового.

— Я-то понимаю. Я до боли вас хорошо понимаю. Но ведь, знаете, бывают люди, когда им вот так звонишь каждый месяц в один и тот же день, они расстраиваются.

Цутаэ было наплевать на исчезновение Юки — вот в чем было дело. Касуми смутно понимала это, но сейчас почувствовала какое-то бессилие — будто соскальзывает в темное ущелье, где не за что уцепиться. Если так пойдет и дальше, Юка будет всеми забыта! Когда Касуми чувствовала, что другим нет дела до ее беды, одиночество, какое и словами не выразишь, становилось невыносимым.

— Извините меня, пожалуйста, — полным отчаяния голосом произнес Мидзусима, как будто пал ниц на том конце провода, моля о прощении. — Простите, что причинил вам боль.

— Нет, все нормально.

Простите. Но я… Я обязательно найду Юку-тян, будьте уверены. Кстати, вы планируете приехать в следующем месяце?

— Да, собираюсь.

Касуми взяла за правило каждый год в августе ездить на Хоккайдо.

— Понятно. Ну что ж, буду рад повидаться с вами.

Рад? Это что же получается? Будто она едет на какую-то увеселительную прогулку! Касуми не могла прогнать странное ощущение, какое бывает, когда тело не может избавиться от жара, — она никому не могла о нем сказать, и даже вздумай она сказать, ее бы не поняли: она чувствовала, что люди, оказавшиеся вовлеченными в историю исчезновения Юки, все как один хотели похоронить это происшествие в прошлом.

Перед ней стоял Митихиро — она даже не заметила, когда он вернулся домой. Митихиро выглядел еще более поникшим, чем когда она видела его сегодня перед уходом из офиса. Митихиро было уже под пятьдесят. На его лице тяжелые трудовые будни оставили глубокие, нестираемые борозды. Его некогда стройное тело будто стало усыхать. К переживаниям о Юке в последнее время прибавились и проблемы на работе. Среди его клиентов не осталось таких, каким был когда-то Исияма, вечно расхваливавший его работу. Да и сам спрос на работу такого рода постепенно исчезал. Даже просто удержаться на плаву было сложно — многие подобные компании одна за другой уходили из бизнеса. Касуми поувольняла сотрудников, внедрила компьютеры, и одно время дела шли получше, но потом, после исчезновения Юки, стало ни до чего, и «тихая» реформа увяла, не успев начаться. Последний сотрудник компании уволился в этом году, и Митихиро работал в одиночку, перебиваясь мелкими заказами.

— С возвращением, — сказала Касуми, положив трубку. — Я тоже только недавно пришла.

— Тут неожиданно срочный заказ, сегодня вечером придется опять идти в офис.

Единственным способом выжить было, выступая субподрядчиком крупных компаний, браться за экстренные заказы. И большей частью такие заказы приходилось выполнять в ночное время, что не пользовалось популярностью среди молодежи.

— Ужас какой! Я бы пошла помочь, но мне сегодня вечером надо к Огате-сэнсэю.

— Опять?

Митихиро скривился, но Касуми сделала вид, что не заметила этого.

— Кстати, ты Исияме-сан позвонил? Сегодня одиннадцатое.

Обязанностью Митихиро было связываться с Исиямой и местной полицией.

— Сегодня утром позвонил. — Митихиро стоял с поникшей головой, будто придавленный какой-то тяжестью. — Позвонил, но никто не подошел.

— Ну, тогда я попробую дозвониться.

— Нет, не надо. Если честно, я тебе не говорил, но я уже несколько месяцев не могу с ним связаться. Думаю, он куда-то переехал.

Касуми не сводила с мужа глаз.

— А домашний телефон?

— Звонил, но последнее время там тоже никто не подходит. Мне неохота было разбираться, вот я и не говорил тебе правду.

Нужно было срочно связаться с Исиямой. Она знала, что не успокоится, пока не узнает, не случилось ли чего. Касуми нервно кусала ногти. Она знала о своей странной зацикленности на одиннадцатом числе, но, казалось, она не сможет двигаться вперед, пока все кусочки головоломки не встанут по местам.

— Наверное, переехал куда-то.

— И ты не знаешь, как с ним связаться?

— Угу.

И у кого мы теперь будем спрашивать про Юку?

— Да прекрати уже, — тихо огрызнулся Митихиро. — Давай оставим его в покое.

— Почему?

— Думаешь, ему приятно постоянно чувствовать, что его в чем-то обвиняют?

— Но ведь просто ответить на телефонный звонок ему ничего не стоит, правда? — непроизвольно повысила голос Касуми.

Риса, смотревшая в углу телевизор, не выдержав, вышла из комнаты. Касуми почувствовала, как оболочка лопнула и душа ее стала вытекать, будто сукровица из лопнувшего волдыря. Одиннадцатого числа оболочка рвалась особенно легко.

— Я позвонил Асануме. Он сказал, что новостей нет, — сменил тему Митихиро.

Асанума был полицейским из Энивы, ответственным за дело Юки.

— Он только и делает, что в гольф играет.

Митихиро горько усмехнулся, но Касуми, похоже, разозлилась не на шутку Она считала, что Асанума недостаточно ревностно занимается расследованием.

Из ванной послышался звук льющейся воды. Наверное, Митихиро решил освежиться перед тем, как вернуться обратно в офис. Воспользовавшись моментом, Касуми взяла трубку и нажала одну из кнопок быстрого набора номера. Это был рабочий телефон Исиямы. После исчезновения Юки Исияма ушел из рекламного агентства и стал заниматься закупками товаров для туризма и активного отдыха. Поговаривали, что дела у него идут хорошо. Касуми несколько раз набрала номер и каждый раз слышала одно и то же: «Набранный вами номер не используется». Она попробовала позвонить по домашнему телефону, но и там никто не подходил. Касуми почуяла неладное. Она заглянула в записную книжку и решительно набрала номер офиса Норико.

— Офис компании «К-дизайн».

Было уже начало девятого, но Норико сама подошла к телефону — видимо, работала сверхурочно.

— Норико-сан, это Касуми.

Это был их первый разговор после того, что произошло на Хоккайдо. Касуми почувствовала, как Норико затаила дыхание.

— А, Касуми-сан! Сколько лет, сколько зим. Как с Юкой-тян?

— Не нашли.

— Вот как. Жалость какая, — удрученно произнесла Норико.

На той стороне провода слышался оживленный разговор коллег Норико.

— А что случилось с Исиямой-сан? Сегодня одиннадцатое число, я ему позвонила, но никто не подходит.

— А, так вы не в курсе! — устало сказала Норико, понизив голос. — Мы развелись год назад.

— Я не знала, — оторопела Касуми.

— Так между вами все кончено? — шепотом, но без обиняков спросила Норико.

Касуми с горечью осознала, что развод сделал Норико жестче.

— Да. И я очень раскаиваюсь в том, что произошло.

— Ничего, ничего. Вам тоже нелегко после того, что случилось с Юкой.

Касуми промолчала. Последний довод Норико прозвучал так, будто она хотела сказать: «Теперь мы квиты». Касуми не была готова к тому, что озлобленность Норико прорвется по прошествии времени.

— И чем же занимается Исияма-сан?

— Он мне не звонит, так что я не в курсе. Думаю, нелегко ему со всеми его долгами.

— С долгами?

Естественно. С бизнесом у него в конечном итоге не заладилось. Я еще до того, как все это началось, получила дом в Мэгуро, но недавно мы оттуда переехали. Теперь и до школы, и до работы примерно одинаково по времени добираться.

Куда они переехали, Норико не уточнила. Касуми поблагодарила и повесила трубку. Тогда на лестнице перед дачей Исияма молил ее подождать, пока он все уладит. Вот, похоже, и уладил. Потерял работу, семью и сам исчез. Где он и что делает сейчас? Так же она думала и о Юке. Что случилось с этими двоими? Касуми вспомнила собственное чувство одиночества тем летом, четыре года назад.

— Кому звонила?

Перед ней в футболке и семейных трусах стоял с мокрой головой Митихиро.

— Жене Идзуми-сан, — соврала она.

— Ну и что она сказала?

Попросила больше не звонить, — только тут не соврала Касуми.

Не обращай внимания. Все привыкли.

— Привыкли? К чему привыкли? — Касуми подняла голову и уставилась на мужа.

Митихиро закурил и, выпуская дым, с иронией в голосе ответил:

— К ситуации. Не для всех же это так серьезно, как для нас. Вот и все. В этом мире всегда так. Давай прекращай каждый месяц всем подряд звонить.

— Почему?

— В этом году будет уже четыре года. Ты всех утомила своими звонками. Понятно же: если что-то случится, с нам и обязательно свяжутся. Поэтому давай прекратим эти звонки. И еще, я думаю, тебе же будет легче, если хоть немного примиришься с действительностью.

Касуми абсолютно не понимала, что Митихиро пытается сказать.

— По-моему, я примирилась с действительностью. С той действительностью, что Юки нет. Именно так я и живу, разве нет? Когда Юка исчезла, мне было так тяжело, что хотелось умереть. Разве то, что я еще жива, не доказывает, что я примирилась с действительностью?

— Но ведь мы не можем позволить себе умереть еще и потому, что есть Риса. И потому, что Юка пропала без вести. Так ведь? И пока мы не будем точно знать, жива она или нет, мы ведь не можем умереть. Разве не так?

— Так.

— Но это не значит, что мы по-настоящему живем. Ты ведь абсолютно уверена, что Юка жива. Поэтому никогда не сможешь смириться со своей судьбой. Другими словами, на самом деле ты не примирилась с действительностью. Ты живешь во сне. И если так будет продолжаться, этому никогда не будет конца. Нужно научиться терять надежду.

— Но ведь потерять надежду — значит признать, что наша девочка умерла?

Я понимаю, как тяжело это признать. И что теперь? Ты собираешься всю жизнь продолжать искать? — утомленно потер веки Митихиро. — Я, по правде сказать, немного устал. Мне жаль Юку, но иногда я думаю, что с этим ничего уже не поделаешь.

Ты что, сдался? — Касуми нахмурилась, чувствуя, что муж ее предал. Ее охватила глубокая печаль.

Митихиро с жалостью смотрел на изменившуюся в лице жену.

— В какой-то мере. Мы столько сил тратим, чтобы найти ее, и никаких результатов. Мне иногда даже кажется, что тут замешаны какие-то сверхъестественные силы. И к тому же, если ты будешь продолжать в том же духе, подумай, что будет со мной и Рисой. Пока ты живешь в своем сне, хватаясь за надежду, люди, живые люди вокруг тебя вынуждены постоянно страдать.

— О чем ты?

— Послушай, пора простить меня и Рису. И Исияму с его женой.

— Простить? — Касуми побледнела.

Митихиро продолжал:

— Ты никого не прощаешь. Никогда. Поэтому тебе так тяжело.

Я тебя не понимаю. Объясни, я тебя не понимаю!

— Ты не можешь мне простить, что я упустил Юку из виду и она в этот момент исчезла. Ты не можешь простить Рисе, что она именно в этот момент попросилась в туалет. Исияма виноват в том, что пригласил нас на дачу. Разве не так? — скороговоркой выпалил Митихиро, стоя с опущенной головой.

— Это не так, — отрезала Касуми.

Обвинения Митихиро были далеки от истины. Это ее собственный поступок и поступок Исиямы были непростительны. И вместе с тем их можно было простить. Поскольку то, что в глазах окружающих было предательством, для них было тем, ради чего они с Исиямой жили. Так что Касуми простила всех, включая саму себя.

Что значит «не так»? А, ладно, в другой раз поговорим. — Митихиро со вздохом вышел из комнаты.

Касуми столбом замерла посреди гостиной. И хотя комната была ярко освещена, ей казалось, что она дрейфует во мраке, беспомощная и одинокая. Даже Исияма, который раньше делил с ней все невзгоды, отдаляется от нее, уплывает в сторону берега.

После того как Митихиро снова ушел в офис, Касуми уложила Рису спать, а сама вышла из дома. Дождь еще продолжался. Она раскрыла зонт и зашагала по темному жилому кварталу. Прошла мимо аккуратных типовых домиков, через улицу, мимо старого многоквартирного муниципального дома. Наконец подошла к ветхому одноэтажному строению. На табличке надпись: «Огата». Касуми ходила к старцу Огате так часто, что им пришлось переехать из Накано в Мусасисакаи. Рядом с домом, втиснутый в узкое пространство, выпятил заднюю часть большой автобус, явно не новый и без колес. Дом был погружен в темноту, но в автобусе, подключенном к генератору, ярко горел голубоватый свет, как в торговых киосках по вечерам.

— Добрый вечер! — Касуми положила мокрый зонт на ступеньки автобуса и постучала в дверь.

На двери была наклеена пластиковая табличка, на ней фломастером написано: «Общество “Парадайз”».

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Сэнсэй, это я, Мориваки.

— А, Касуми-сан, заходите-заходите.

Щуплого вида пожилой мужчина, ниже Касуми ростом, открыл складную дверь-гармошку. Все окна в автобусе были закрыты, и оттого внутри стояла духота. Вентилятор, покачиваясь из стороны в сторону, гонял по автобусу тепловатый воздух.

— Жарко, наверное. Пришлось окна задвинуть от комаров.

— Извините, сэнсэй, что беспокою в такое позднее время.

Касуми, озабоченно посмотрев на рукав футболки, промокший под дождем, зашла внутрь. У старика были посетители: две женщины средних лет, расположившись в углу автобуса, в тишине читали Библию. Касуми поклонилась женщинам и, поджав под себя ноги, присела перед стариком. Огата, в белой рубашке с отложным воротником и серых брюках, спокойно сидел на небольшой подушечке. Его скромный наряд оставался неизменным круглый год. Зимой он надевал куртку, протертую на локтях, или накидывал свалявшийся свитер. Огате было чуть за шестьдесят, взгляд проницательный, лицо моложавое.

— Сегодня ведь одиннадцатое. Что-нибудь случилось? — Огата помнил, что одиннадцатое число было важным для Касуми.

Касуми кивнула:

— Да так, по мелочам.

— Похоже, что-то не очень хорошее?

— Да. Исияма-сан развелся. Его жена сказала, что он весь в долгах и она не знает, где он.

— Исияма-сан? — переспросил Огата, будто не веря своим ушам. — Интересно, что случилось.

Огата был в курсе, ему Касуми рассказала о том, в чем не могла признаться даже мужу. И хотя Касуми не была христианкой, она ежедневно приходила к Огате за советом.

Видимо, после исчезновения Юки отношения у них с Норико не заладились.

— Это ведь именно то, чего тебе хотелось бы.

Нет, — покачала головой Касуми. — Я просто хотела, чтобы он вместе со мной искал Юку.

— Ну, это какой-то детский лепет.

Почему? — Касуми пристально посмотрела на своего собеседника.

— Ну будет, будет, — горько усмехнулся Огата и взял ее правую ладонь своими двумя, пытаясь успокоить. — И что же ты подумала, когда узнала об этом?

Несмотря на духоту в автобусе, ладони у старика не были потными. Касуми почувствовала покой от их мягкого прикосновения.

Все-таки развелись, подумала я, и мне стало ужасно грустно. Той, которой я была прежде, ни до чего не было дела, что бы ни случалось, но после того, как пропала Юка, я стала какой-то мягкотелой. Я стала не я. Это выше моих сил.

— Так это же естественно. — Огата поглаживал ее по тыльной стороне руки. — Так и должно быть. Человек слаб. Раньше ты была слишком сильной. И эта задумчивая, рассеянная Касуми, которая сейчас передо мной, нравится мне куда больше.

— Но мне она ненавистна.

— Пока ты будешь ненавидеть себя, настоящего счастья не жди, — уверенно заявил Огата.

— Тут уж ничего не поделаешь. Да, я себе ненавистна, — тоном избалованного ребенка повторила Касуми. — На самом деле ненавистна. Чуть что, отступаю. Не понимаю, что со мной случилось.

— Это потому, что ты столкнулась с бедой. — Огата серьезно заглянул Касуми в лицо. — С этим ничего не поделаешь. Чтобы тебе стать прежней, потребуется время.

— Сэнсэй, что же мне делать, чтобы обрести душевный покой? Я одиннадцатого числа весь день сама не своя.

— Что ты имеешь в виду?

— Все время думаю, как бы мне хотелось прожить тот день еще раз, не допустив ни единой промашки.

— Это невозможно. И что ты тогда делаешь? — засмеялся Огата. Стало видно, что у него не хватает нескольких передних зубов.

— Ничего. Так и проходит день, — запинаясь, объяснила Касуми, размышляя о своих несчастьях. Как же ей быть? Она не видела никакого выхода.

— Может, помолишься о чем-нибудь, чего ты хочешь. Чего ты хочешь?

— Найти Юку.

— А кроме этого?

— Хочу, чтобы на душе был покой. Мне ведь хорошо, только когда я говорю с вами, сэнсэй.

Огата нежно поглаживал Библию в черном переплете. Углы книги поистрепались от прикосновения человеческих рук. Касуми слушала дождь за окном, краем глаза косясь на книгу.

 

2

Порой воображение Касуми рисовало странные картины. Ей казалось, что Юка приняла какое-то другое обличье и когда-нибудь обязательно предстанет в нем перед Касуми. При этом Касуми была абсолютно уверена: в кого бы ни превратилась дочь, Касуми обязательно узнает ее. Будь она щенком, бредущим по обочине дороги, или бездомной кошкой на заборе, или пастушьей сумкой, что цветет на стройплощадках, — Касуми поймет, что это Юка. Даже если однажды Юка залетит в окошко прохладным утренним ветерком, Касуми и тогда ощутит ее присутствие. На большее Касуми не надеялась, но Юка так и не появилась.

Каждый год накануне одиннадцатого августа Касуми с Митихиро и Рисой ехали на Сикоцу. Останавливались в гостинице неподалеку от Идзумикё, бродили по горным тропам там, где исчезла Юка, искали в округе. Касуми ловила себя на мысли, что не знает, чего они ищут. Повзрослевшую Юку, бредущую по дороге? Или же ключ к разгадке? Или, может, следы того, что Юку кто-то похитил? Или же призрак Юки? Касуми искала все это одновременно. Пришлось даже отслеживать, звено за звеном, всю цепочку ее греха: бесчисленные свидания с Исиямой, их тайный уговор, то, что произошло между ними в гардеробной, то, что она знала о страданиях Норико, но не могла остановиться, презрение к Митихиро за его нечуткость.

Мысль о том, что Юка превратилась в нечто безмолвное, стала преследовать ее с прошлого лета. Случилось это, когда она шла от бывшей дачи Исиямы мимо развалин дома Тоёкавы и разглядывала лес. Может, Юка — этот милый клевер, или вон то молодое деревце магнолии, или заяц? В конце концов, она может быть даже этими утоптанными сухими комьями земли… Пытаясь сдержать участившееся сердцебиение, Касуми опустила глаза. Неподалеку шел Митихиро и с унылым видом наблюдал за женой, как та бредет по лесу и зовет дочку по имени. Они шли почти параллельно, он отвечал за дорогу, она — за лес.

— Ну что ты смотришь?

— Да так, все ли в порядке.

Касуми бросила на мужа злобный взгляд.

— Со мной-то все в порядке. Это ты, ты ищешь могилу нашей дочери!

— Могилу? — вдруг растерялся Митихиро и стал невидяще оглядываться по сторонам.

— Ты такой же, как Асанума. Думаете, Юку убили и закопали в этом лесу. У вас даже выражение глаз одинаковое. Ты, сам того не осознавая, ищешь ее могилу.

— Да у меня и в мыслях этого нет, — промямлил Митихиро.

— Да так это, так. Именно поэтому я для себя решила, что обязана искать ее живой. Пусть даже я буду единственным человеком, верящим, что она жива.

Слова будто застряли у Митихиро в горле, губы его шевелились, но он не произнес ни слова. Касуми повернулась к мужу спиной и направилась еще глубже в лесную чащу. Негодование переполняло ее душу. Пока есть надежда, что Юка жива, они, ее родители, не могут позволить себе умереть. И Юке, и им двоим было суждено скитаться в этой пустоте, пока все не разрешится между жизнью и смертью. Она не могла примириться с такой ужасной судьбой. Лучше даже сказать, не имела права примириться, думала Касуми. И разве их утерянные часики не потому все еще отсчитывают их общее время, что они продолжают их искать? Правда, Митихиро, похоже, сошел с дистанции.

Касуми всегда представляла себе, будто потеряла маленькие часики по имени Юка. Дети отсчитывают ход нашего времени. Мы считаем — первая неделя беременности, вторая недели беременности, через сорок недель ребенок появляется на свет, и жизнь родителей начинает отсчитываться его годами. Время, до отказа наполненное смыслом. Время, которое выветривается друг у друга из памяти. Всему этому отсчет ведут дети. Одни часики ее жизни были утеряны. Она понятия не имела, куда они подевались — ее часики по имени Юка. Касуми боялась, что ее собственный часовой механизм медленно приходил в негодность без этих часиков, которые раньше были его составляющей. Этого страха никому не под силу понять. Нет, пожалуй, есть один такой человек. Касуми верила, что Огата понимает ее чувства.

Шла вторая половина июля. Приближался день их четвертой поездки на Сикоцу. Касуми злилась на Митихиро, который и не думал пошевеливаться — начинать подготовку к отъезду.

— Ты собираешься заниматься билетами на самолет? Вдруг билетов не будет?

— Послушай, может, ты в этом году одна поедешь?

— Почему?

— Накладно это, да и бесполезно, как мне кажется.

Касуми понизила голос, чтобы не услышала Риса, читавшая мангу тут же на диване.

— Бесполезно? Ты говоришь так, будто Юка умерла.

— Да нет же! Но и ехать туда я больше не могу. Едешь, ничего не находишь, возвращаешься расстроенный. Мне невыносима даже мысль о том, что Юка пропала без вести в этом месте. Разве ты не чувствуешь то же самое?

— И для меня это испытание. Но у меня есть чувство долга перед нашей девочкой — что будет, если мы перестанем ездить?

— Я тебя понимаю. Помнишь, ты в прошлом году сказала, что я ищу могилу Юки. Я тогда для себя решил, что больше на Хоккайдо не поеду. Я ведь наверняка опять буду искать ее могилу. И это не потому, что мне хочется думать, будто она умерла. Я ужасно хочу, чтобы она была жива. И вдруг в какой-то момент замечаю, что непроизвольно начинаю искать ее могилу. Может быть, это знак, что пора заканчивать поиск. Мы должны растить Рису, мы должны продолжать жить. И поэтому я считаю, что нам лучше ждать Юку дома.

— Я места себе не нахожу, стоит мне подумать, что Юка где-то там на Хоккайдо одна-одинешенька.

— Понимаю… — Митихиро несколько раз кивнул. — Думать об этом тяжело. Но если она жива, должен быть хоть какой-то след. А никакого следа нет. Полиция ведь все это время продолжает поиск. И что? Ничего.

— Ты хочешь думать, что Юка умерла, и начать все заново, так? — Касуми ненавидела Митихиро за изменения, произошедшие в нем.

— Начать заново? — изумленно переспросил Митихиро. — Что начать заново? Я просто хочу с этим покончить! И сделать это сознательно. Я тебе уже говорил. Нужно научиться терять надежду!

— Почему?

— Если мы не сделаем это сознательно, то конца этому не будет. Так уж это работает.

— А Огата-сэнсэй говорит, что не надо так думать, — только начала Касуми, но в этот момент лицо у Митихиро исказилось, и он стал на чем свет стоит поносить Огату, давая волю своему негодованию.

— А, гадальщик. Я молчал — тебя жалел, но я и подумать не мог, что ты ему веришь!

— Сэнсэй не гадальщик, — тихо возразила Касуми. — Он просто религиозный человек. Я неверующая, а хожу к нему, потому что рада, что кто-то меня понимает.

— Я не против, чтобы ты ходила к нему. Я понимаю, что он тебя поддерживает, но все это стоит денег: частный сыщик, гадальщик — знаешь, сколько это нам стоило? Больше двух миллионов.

— Огата-сэнсэй денег не берет.

— Ну да, ну да. Зато ты носишь ему всякие подарки, делаешь пожертвования. И мы даже переехали сюда жить из-за него. Ты когда-нибудь задумывалась, каким тяжелым бременем ложится поиск Юки на наше будущее?

Бремя на будущее. Касуми больно задели слова мужа. Для Касуми «жить» и «искать Юку» были синонимами. Ждать ради чего-то в будущем, терпеть ради чего-то в будущем? Касуми не могла предвидеть будущее, готовиться к нему. И раньше не умела. Огата был важным для нее человеком, человеком, в котором нуждалась Касуми настоящая. Касуми ничего не ответила, и Митихиро сразу же бросился извиняться.

— Погорячился. Извини. Просто… ты вот когда-нибудь задумывалась, с каким ощущением живет Риса?

— Задумывалась. Мне ее жалко, ей многое приходится терпеть.

— Так если ты это понимаешь, перестань оглядываться в прошлое. Каждый год во время летних каникул мы ездим на Хоккайдо искать Юку. Ты считаешь это нормально, что свои каникулы Риса проводит таким образом? Не думала ли ты, что, может быть, стоит один раз отвезти ее куда-нибудь на море? Нам всем тяжело из-за того, что случилось с Юкой, и все же это не может длиться до бесконечности. И с работой у нас не клеится. Если так будет продолжаться, это нас погубит.

Не дожидаясь ответа, Митихиро вышел из гостиной проверить, как там Риса. Касуми в растрепанных чувствах осталась в комнате одна. Воздух в гостиной был теплым, застоявшимся.

Побег. Бывали дни, когда ей казалось, что Митихиро как пепельное море из ее детства. Исияма был чем-то ярким, блестящим в ее жизни, свидания с ним были ее побегом. Теперь Касуми была узницей клетки по имени Юка, и выбраться из нее никак не получалось.

В полночь Касуми направилась к автобусу Огаты. Свет внутри уже был потушен, но Касуми знала, что иногда Огата оставался спать внутри. Она громко постучала в дверь.

— Сэнсэй, это Мориваки.

— Сейчас, сейчас. Минуточку, — тут же ответил Огата.

Раздался щелчок — Огата включил генератор. Немного спустя зажегся свет. Открылась дверь, лицо мужчины было ярко освещено — он всматривался в темноту, пытаясь разглядеть Касуми. На нем была похожая на детскую пижама из жатого ситца, совсем не вязавшаяся с его обликом.

— Что случилось? — Огата суетливо надел очки и с беспокойством посмотрел на Касуми.

— Муж отказывается в этом году ехать на Сикоцу. Говорит, «без толку». Разве можно так говорить, «без толку»? — начала жаловаться Касуми, а про себя подумала: это вовсе не то, что она на самом деле хотела сказать. Фразы, слетающие с губ, рассеивались в воздухе. Ее попытки объяснить были тщетными.

— Ну-ну, не нервничайте. Проходите. Тут и поговорим, — пытался успокоить ее Огата, взял за руку и завел в автобус.

Окна были открыты. Тлели ароматические спирали, отпугивающие комаров. Стояла тишина, только откуда-то издалека доносились шум автомобилей да стрекот насекомых. На дешевом красном коврике была расстелена тонкая циновка — спальное место Огаты, на нем махровое покрывало. Касуми тяжело опустилась на пол рядом с циновкой.

— Извините меня за поздний визит, так уж вышло.

Огата тихонько обмахивался веером, непонятно откуда взявшимся у него в руках.

— Да ничего. Вон сколько всего с вами происходит. Да еще Исияма, вы сказали, куда-то подевался. А вы по нему все скучаете?

Касуми ничего не ответила.

— Учитель, можно мне тут прилечь? Устала я что-то.

От удивления глаза у Огаты округлились, но он лишь кивнул. Касуми легла навзничь на циновку, где еще недавно спал Огата. Огата стал обмахивать ее веером. Под легкими потоками воздуха волосы нежно касались ее лица. Ей стало так хорошо, будто она вернулась в детство. Быстротечное лето Хоккайдо. Касуми вспомнила, как из Сихоро приезжала бабушка, мать отца. Укладывая Касуми спать, бабка точь-в-точь так же обмахивала ее веером. И не то чтобы было по-настоящему жарко и в веере была необходимость, но Касуми всегда настаивала, чтобы бабушка не уходила, пока она не заснет. Откуда-то сверху доносилась до нее размеренная речь учителя.

— Касуми-сан, что же муж вам сказал?

— Сказал, что поездка на Сикоцу — напрасная трата денег и что если мы не прекратим искать Юку, это разрушит нашу семью… что-то в этом духе. Но мне почему-то кажется, тут что-то не так. Как же мне быть?

— Ну почему? Слова Мориваки-сан звучат вполне трезво.

— Возможно.

— Ну что тут скажешь. У людей могут быть разные мнения.

— Выходит, я ошибаюсь.

— Да нет. Мне, например, нравится твое отношение.

— Мое отношение?

— Как бы это сказать… То, что ты не можешь разобраться.

— То есть то, что у меня в голове такая сумятица?

Касуми продолжала лежать на спине, уставившись на голую лампочку на потолке автобуса. В памяти всплыло, как она вот так же разглядывала потолок в гостинице, где они встречались с Исиямой. Слабо освещенный, наполовину оранжевый потолок. Запотевшая дверь ванной. Такие трогательные и щемящие воспоминания — на глаза навернулись слезы.

— Что с вами? — спросил Огата. — Что-то еще вспомнили?

Не говоря ни слова, Касуми закрыла лицо руками.

— Учитель, нельзя ли выключить свет? Жена вам потом ничего не скажет?

— Моя жена — не скажет.

Супруга Огаты жила в доме, помогая верующим. Здесь находили убежище сбежавшие от родителей дочери, от мужей — жены, банкроты, старики, пытавшиеся покончить жизнь самоубийством. Автобус служил церковью. Огата поднялся, потянулся и щелкнул выключателем. В автобусе стало темно. Только по потолку скользили тусклые блики от уличных фонарей и лунного света. Ниже окна все было погружено в темноту. Если повернуться на бок, можно было подумать, что лежишь в кромешной тьме в кровати. Касуми закрыла глаза. Равномерно накатывающие потоки воздуха от медленного движения веера. Ей казалось, что она вновь беззаботное дитя, что она дома, на берегу моря.

С Огатой она познакомилась через бывшего сотрудника компании мужа, Ямаситу. Ямасите шел седьмой десяток. Из пяти сотрудников компании он считался самым талантливым наборщиком. Еще в те времена, когда линзы не использовались, он, руководствуясь лишь интуицией, подбирал шрифт так, что трудно было поверить, будто это дело человеческих рук. Когда же зрение у него ослабло, он превратился в старика, забивающегося в угол офиса и усердно прорисовывающего тысячи и тысячи букв, которые невозможно было продать. Касуми не могла смотреть на то, как Митихиро держит в компании балласт, и увольнения она начала с Ямаситы. Тем не менее, когда Ямасита прослышал про исчезновение Юки, он специально пришел в офис выразить соболезнования.

— Касуми-тян, тяжело тебе пришлось. Не знаю, пригодится ли, я вот тут на всякий случай принес. Может, почитаешь?

Ямасита, будто специально подгадав, появился, когда Митихиро не было в офисе. Он достал из-за пазухи листок бумаги и всучил его Касуми.

— Что это?

— Говорят, в Мусасисакаи живет один человек необычный. Слава про него хорошая идет. Я и подумал, может, ты захочешь с ним посоветоваться.

Касуми смотрела на бумажный клочок. Старомодная дешевая листовка на соломенной бумаге, отпечатанная на мимеографе. Надпись гласила: «Общество “Парадайз”. Ныне же будешь со мною в раю. Сосукэ Огата».

— Ямасита-сан, что это? Звучит сомнительно. — Касуми попыталась вернуть листовку.

Ямасита смотрел немигающим взглядом на Касуми — выпуклые линзы очков делали его глаза в разы больше, чем они были на самом деле.

— Люди, которые туда ходили, говорят, там все по-серьезному. Это общество, где Библию изучают. Вроде люди там собираются и просто читают Библию. Много приходит тех, у кого какое горе случилось; и говорят, что они очень привязываются к Огате-сан.

— Это что же, секта религиозная?

Ямасита в сомнении склонил голову набок.

— Я точно не знаю. Вроде он и не то чтобы и гадатель.

— У меня к Библии интереса нет.

Касуми, готовая ухватиться за любую соломинку, уже побывала у гадальщика, про которого поговаривали, что он часто угадывает. Но этот визит только привел ее в еще большее уныние. Поэтому-то и листовка, полученная от Ямаситы, не вызвала у нее никакого интереса.

— И все-таки люди говорят, что Огата-сан очень хороший человек и что тем, кто у него бывает, благодаря ему удача улыбается. Правда, дед он, похоже, чудаковатый. Может, разок сходишь к нему? Только начальнику не говори. Ему это наверняка не понравится.

Ямасита, предупредив, чтобы она не говорила Митихиро, поспешно покинул офис. Митихиро и в самом деле терпеть не мог все, что не поддавалось научному объяснению. Он не запрещал Касуми изредка пользоваться услугами гадальщиков, но и не проявлял к этому никакого интереса. И можно ли верить Огате? В душе Касуми, не давая ей покоя, боролись два чувства: ей хотелось зацепиться за новую надежду, и одновременно она боялась новых разочарований. Через несколько дней Касуми решилась и набрала номер телефона, указанный на листовке. Трубку взял сам Огата. Он немного замешкался — похоже, она застала его за едой.

— Извините, пожалуйста. Не могли бы вы немного подождать, с полным ртом говорить неудобно. — На другом конце провода было слышно, как Огата поспешно прожевал и проглотил еду.

Касуми была обескуражена такой непосредственностью. Через несколько секунд в трубке раздалось легкое покашливание.

— Извините еще раз. Кто говорит?

— Мне дали вашу листовку. Моя фамилия Мориваки. Я хотела бы с вами встретиться.

— Конечно, приходите. Я никому не отказываю и никого не боюсь.

Не отказывает и не боится. Касуми подумала, что и то и другое про нее уж точно не скажешь и что это связывает ее по рукам и ногам.

— Я с Библией совсем незнакома.

— Ничего страшного. Я о Библии беседую с теми, У кого есть к ней интерес, если же его нет, о чем-нибудь Другом поговорим.

Касуми вышла из электрички на станции «Муса-сисакаи», где находилась церковь Огаты. Спустилась по лестнице. Крытую торговую улицу-галерею освещали косые лучи заходящего летнего солнца. Вытирая носовым платком пот с лица, Касуми шла по улице, запруженной людьми и машинами. Перед фруктовой лавкой стояли ящики с персиками. Нежный красивый фрукт, бледно-розоватая кожица с желтоватым оттенком. Покрытый мягким пушком, уязвимый персик. В деревне, где она выросла, такие персики были редкостью. Каждый раз, когда Касуми видела эти фрукты, она вспоминала щечки Юки. Касуми стояла и смотрела на персики, потом, будто какой-то голос шепнул ей, она неожиданно купила несколько штук. Касуми была удивлена, увидев автобус с надписью «Общество “Парадайз”», стоящий в саду перед домом, и решила повернуть обратно.

— Это вы мне сегодня звонили? — раздался голос из автобуса.

Мягкие, успокаивающие интонации. Касуми остановилась.

— Да.

— Я вас ждал. Заходите, пожалуйста.

Касуми поднялась по ступенькам автобуса и заглянула внутрь. Все сиденья были убраны, пол застлан красным ковровым покрытием. Невысокого роста, щуплый пожилой мужчина энергичным жестом приглашал ее зайти. Под взглядом его серьезных глаз сомнения Касуми рассеялись. Она разулась, зашла внутрь и по приглашению Огаты села на одну из обтянутых чехлами подушечек, лежащих на полу.

— Что у вас стряслось?

Касуми рассказала об исчезновении Юки. Огата слушал, склонив голову набок и прикрыв глаза. Было странно сидеть в автобусе, который никуда не едет, — казалось, это какая-то игра. Касуми сама не заметила, как рассказала и про Исияму, хотя зарекалась никому об этом не говорить. Рассказав совершенно незнакомому человеку об Исияме, она поймала себя на том, что ей стало легче.

— Да, печально все это. Я постараюсь помочь чем смогу. — Огата медленно открыл глаза.

Многие гадальщики и почти все полицейские делали вид, что сочувствуют ей, но иногда на их лицах она видела подозрение. Уж не по твоей ли вине все это произошло? Уж не ты ли сама или твой муж убили собственного ребенка? Сейчас Касуми видела перед собой лишь затянутые пеленой слез глаза. Огата пытался разделить с ней выпавшую на ее долю судьбу Этот человек действительно в глубине души сочувствовал ей. Те, кто пережил горе, в мгновение ока интуитивно распознавали обманщиков. Касуми говорила намного дольше, чем планировала. Когда она закончила, Огата слегка прокашлялся и спросил:

— Прошу прощения за такой банальный вопрос, но вы сами кого-то подозревали?

— Конечно. Идзуми-сан, его супругу, Мидзусиму-сан и на семейство Тоёкава думала. И Норико подозревала. Но у всех было алиби, да и спрятать Юку никто из них просто физически не мог. Сейчас я уверена, что ее похитил кто-то со стороны.

— А Исияму-сан вы подозревали?

— Никогда, — ни секунды не размышляя, ответила Касуми, покачав головой. — Он на такое не способен.

— А мужа?

Касуми на миг замешкалась. Понимая, что вопрос привел ее в замешательство, Огата бросил на нее виноватый взгляд.

— Честно говоря, подозревала. Я думала, возможно, он потерял голову, узнав про меня с Исиямой. Но, поразмыслив, поняла, что со своим собственным ребенком он бы так не поступил. Это я воплощение зла, вот что я решила, — произнесла Касуми и вспомнила, что эта мысль не раз посещала ее на Хоккайдо.

— А муж вас подозревал? — снова задал вопрос Огата.

— Думаю, подозревал.

Даже когда кажется, что у человека не было ни малейшей возможности совершить преступление, поиск преступника предполагает поиск мотивов и излишнюю подозрительность. Подозрения рождаются в душе, подобно пузырькам воздуха, что поднимаются со дна болота на поверхность. Подозрения в ответ порождают подозрения. Касуми покраснела — ей было стыдно за себя.

— Душа человека — потемки. А то, что скрыто в потемках, боюсь, и есть самое важное. Размышлять об этом — и есть религия. Это моя работа, так что вам нечего стыдиться. Скорее наоборот, лучше давать волю своим мыслям.

Касуми не сводила глаз с дырки на носке Огаты.

— Сэнсэй, а вы думаете, моя дочка жива?

— Что бы вы хотели услышать в ответ? — вопросом на вопрос ответил Огата. — Я не ясновидящий, мне это неведомо. Но если это то, что вы хотите услышать, я могу это сказать. Слова всего лишь инструмент. Если вам от этого станет легче, я могу все, что угодно, сделать. Все, что угодно, сказать.

Касуми молчала. Когда Исияма попросил ее подождать, она подумала, что слова его ничего не значат, если только он не собирается остаться с ней искать Юку. А теперь она нуждалась просто в утешительных словах.

— Она жива, несомненно жива, — бодро произнес Огата. — Такой ответ вас устроит?

— Спасибо.

— Приходите еще. Мне интересно с вами разговаривать.

Касуми, спохватившись, что совсем забыла про персики, протянула Огате пакет.

— Я тут кое-что купила.

— Погляди-ка, персики! — заглянув внутрь, заулыбался Огата, но пакет вернул. — Они на вас похожи. Сами съешьте.

А ведь когда Касуми их покупала, ей они показались похожими на детские щечки.

— На меня?

— Ну да, вы как эти персики, мягкая и красивая. Приходите еще.

У Касуми на душе было светло. Она привыкла думать о себе только как о матери, но сегодня в ней ожило какое-то давно забытое ею чувство.

В тот вечер Митихиро, скептически посмотрев на листовку «Общества “Парадайз”», щелчком ее отбросил.

— Не нравится мне все это. Называют себя обществом изучения Библии, а что там на самом деле за учение — поди разбери. Просто заговаривают людям зубы, чтобы привлечь новых верующих. Одно название чего стоит — «Общество “Парадайз”».

Но Огата-сэнсэй очень хороший человек.

— Ты прямо сразу так и поняла? Конечно, поначалу все они говорят нужные слова, сочувствуют. Разве не все так вели себя, стараясь склонить тебя к религии?

С того самого мига, как про исчезновение Юки рассказали в новостях, к Митихиро и Касуми хлынул поток приглашений от разных религиозных организаций. Только разве Огата-сэнсэй пытался завлечь ее в «Парадайз»? Разве намекнул на это хоть единым словом? Нет. Касуми покачала головой, вспоминая о произошедшем в автобусе. Огата лишь сказал, что ей надо задуматься о человеческой душе. Он даже не пытался ее утешить, как почти все ясновидящие, утверждающие, что Юка жива.

— Деньги ведь, наверное, берет?

— Нет. Я персики принесла, а он сказал, что они на меня похожи, и велел самой съесть.

Что? Он еще и старый извращенец, — презрительно сказал, как отрубил, Митихиро.

И что в этом плохого? Ей было тогда приятно, и на какое-то время это придало сил. Касуми смирилась с мыслью, что мужу не дано ее понять.

Она больше не чувствовала, что ее обмахивают веером. Касуми открыла глаза и увидела, что Огата лежит рядом, подложив руку под голову. Вместо веера она увидела вращающийся старый вентилятор. Каждая новая волна воздуха шевелила ее волосы, принося с собой характерный затхлый запах сада.

— Касуми-сан, среди моих верующих есть одна женщина. Пожилая, лет семидесяти. Конечно, старше меня. И вот эта женщина… я ее когда спросил, почему она полюбила Христа… так вот она сказала: «Он же белый мужчина, он, — говорит, — такой прекрасный». С этого и началась ее вера. А я вот думаю, что пускай так. И даже думаю, что вот в этом-то суть и есть. Человек чувствует влечение к другому человеку, желает его. А есть еще один верующий, мужчина, который говорит, что влюбился в Христа. И уж потом страстно увлекся изучением Библии. Ничего, что я вам об этом говорю?

— Сэнсэй, вы говорили, что религия — размышление о том, что скрыто внутри. Разве не странно, что люди приходят к религии, привлеченные чем-то внешним?

— Не странно. То, что видно, внешнее — оно все в конце концов разрушается. И чем красивее это внешнее, тем разрушение печальней и бессмысленней. Потому-то человек и начинает задумываться о внутреннем, скрытом. О душе, о правде.

Огата легонько дотронулся до груди Касуми. Касуми закрыла глаза. То, что она чувствовала, было не просто удовольствием, она ощущала покой.

— Грудь у тебя как те персики. Тленное тело.

Касуми прыснула со смеху.

— Сэнсэй, что вы такое говорите?

— Ты про Исияму уже не вспоминаешь?

— Вспоминаю.

— Скучаешь по его объятиям?

— Скучаю.

— Если так, почему бы тебе с ним не встретиться? А то и будешь так все время мучиться.

Не то чтобы Касуми упрямилась. Она считала, что Исияма в тот момент струсил. Ей хотелось, чтобы он остался с ней, но сил тянуть за собой мужчину, который испугался, у нее тогда не было. Она была на грани сумасшествия после исчезновения Юки. Сухая костлявая рука Огаты нежно поглаживала ее тело под футболкой. Из темного дома тихо доносилась музыка. Касуми узнала песню подростковой группы, от которой была без ума Риса. Она повернула голову на звук и услышала шепот Огаты:

— Это девчонка слушает, которая позавчера из дома убежала.

Приживалы в доме Огаты звали его папой, а его супругу — мамой. Касуми только недавно узнала, что все эти люди питаются наличные средства Огаты и церковные пожертвования.

— Сэнсэй, а вы девочке этой тоже так делаете?

— Да что ты! Только тебе.

Касуми повернулась к Огате:

— Сэнсэй, с тем, что муж не хочет ехать на Сикоцу, ничего уже не поделаешь, так ведь?

— Ничего не поделаешь, — подтвердил Огата. — Просто вы два разных человека.

— Хотя цель у нас одна.

— Ну, это мне неизвестно. Казалось бы, супруги. Странно, конечно, — сказал Огата и перестал ее гладить. — И что-то мне подсказывает: грядут перемены. Так, интуиция.

— Какие именно? — Касуми привстала.

Огата вытащил руку из-под футболки Касуми и лег на спину, подложив руки под голову.

— Это мне неведомо.

— Какие перемены? — Касуми пыталась сдержать ни с того ни с сего участившееся сердцебиение, вглядываясь в безмятежные глаза за стеклами очков.

— Этого я не знаю. За все эти четыре года ничего не изменилось, твои мысли были заняты только Юкой, так ведь? Меня не покидает чувство, что пора уже чему-то произойти. Может быть, это что-то случится извне.

— Извне?

— Ну да, что-то изменится независимо от твоих усилий, извне. И в ответ — что-то изменится внутри тебя. Но что конкретно, я не знаю.

— Может быть, Юка найдется?

— Не знаю, будет это что-то хорошее или плохое, но в конце концов любая ситуация должна разрешаться. Ныне же будешь со мною в раю, — невразумительно бормотал себе под нос Огата.

Касуми знала, что это цитата из Библии, но понятия не имела, что она означает. И никогда не интересовалась этим, как иные ревностные верующие.

— Сэнсэй, вы как-то сказали, что слова — инструмент. Почему вы мне это говорили?

— Верно, слова — инструмент. В моем случае инструмент, которым я торгую. Но бывают слова иного толка, те, что проходят через кровь и плоть. И это очень хорошо.

— А как их различить?

— Когда вцепится тебе что-нибудь когтями в сердце, вот это оно и есть.

Касуми нравился этот невзрачный, потрепанный старик. Благодаря ему она и смогла пережить такое тяжелое для нее время.

Случилось это через несколько дней после разговора с Огатой. Касуми, как обычно, пришла с работы домой и вместе с Рисой поспешила за покупками, еле успевая до закрытия магазинов. По пути заскочили в книжный — надо было купить кое-что для Рисы. Когда вернулись, в прихожую вышел явно заждавшийся их Митихиро.

— Привет. Поздно вы что-то.

Касуми опустила увесистые пакеты на ступеньку-возвышение перед входом в квартиру.

— Прости. Ты рано сегодня.

— Да, заказы сегодня рано доставил.

— Понятно. Я ужин сейчас приготовлю.

— Да ничего, не суетись. Нужно поговорить.

Они проводили взглядом Рису — та бросилась к телевизору, вот-вот должны были начаться мультики. Оставшись вдвоем в коридоре, они зашептались:

— Что случилось?

— Только что звонили с телевидения. Сказали, что опять снимают передачу о пропавших без вести детях, спросили, не хотим ли мы принять участие.

Так вот о каких «переменах» говорил Огата. Вот они — «перемены извне».

— Давай пойдем! — оживилась Касуми.

Ответ жены явно удивил Митихиро — он посмотрел на нее с подозрением.

— Ты правда не против?

— Правда, пойдем! И Огата-сэнсэй сказал, что уже пора произойти каким-то переменам. Я уверена, он это и имел в виду. Поэтому мы обязательно должны пойти.

— Огата-сэнсэй?

В голосе Митихиро сквозило сомнение. Касуми сделала вид, что не заметила реакцию мужа.

— Да.

— Мне, конечно, все равно, только это опять привлечет к нам внимание. — Митихиро мучили противоречивые чувства.

Через два года после исчезновения Юки они уже участвовали в похожей передаче. Они согласились на съемки, рассчитывая получить хоть какую-нибудь информацию, но результаты были плачевными. На них обрушился поток анонимных звонков и писем — опыт был не из приятных. Большинство людей сочувствовали им и пытались подбодрить. За этой категорией следовали религиозные зазывалы. Но больше всего крови Касуми попортили ложные информаторы и любители позлословить.

К примеру, пришло письмо, где было написано: «Я воспитываю Юку-тян. Она растет хорошей девочкой, не беспокойтесь за нее». В конверт даже не поленились вложить фотоколлаж, где использовалась фотография Юки из объявления о ее розыске. Было и такое тревожное послание: «Видела вашу дочку на Хоккайдо в одежде паломницы». И каждый раз, получив подобное послание, они связывались с Асанумой, и тот проверял достоверность той или иной информации. И почти всегда за этими ложными сведениями стояли любители розыгрышей. Иногда в письмах содержалась и откровенно жестокая клевета. «Мы знаем, что вы убили собственного ребенка. И ее останки лежат на дне Сикоцу. Убив, вы спрятали труп в сарае, а потом под покровом ночи отвезли его подальше от берега и утопили. А в качестве груза использовали бетонный блок». «Преступник ваш муж. Он изнасиловал собственную дочь, а когда она подняла шум, убил ее». «Есть свидетели, видевшие, как вы с Исиямой выходили из отеля. На самом деле девочка — ребенок Исиямы, и мы знаем, что ваш муж убил ее. Сами вы проститутка, а муж ваш детоубийца». «Жена хозяина дачи не внушает доверия. Не сомневаюсь, что это она убила из ревности». «Ребенок пропал по родительскому недосмотру. Возмутительно, что у них еще хватает наглости взывать к общественности через радио и телевидение! По родителям с таким извращенным мышлением Сибирь плачет!»

Стоило об этом вспомнить, и Митихиро тут же начинало трясти от досады и гнева. Именно поэтому он пребывал в нерешительности.

— Неизвестно, что нас ждет на этот раз. Я-то переживу, а ты как?

— Не волнуйся за меня, давай поучаствуем. Вдруг новости будут. У меня почему-то такое предчувствие.

Митихиро хранил молчание, а Касуми энергично продолжала:

— Если ничего нового не будет, тогда в этом году я поеду на Сикоцу одна.

— Ты уверена? Ничего, если я не поеду?

— Ничего, просто у нас по этому поводу разные мнения, — решительно произнесла Касуми.

Во взгляде Митихиро промелькнула печаль отвергнутого. Касуми сожалела, что задела мужа своими словами, но назад пути не было. Стоя перед зеркалом в ванной, она поймала себя на мысли, что однажды испытывала похожее чувство. Было это в тот вечер, когда они с Исиямой решили, что поедут на Хоккайдо, когда она осознала, сколь сильно отдалилась от мужа и сколь на многое готова ради Исиямы.

Сейчас, спустя столько лет, из зеркала на нее снова смотрело лицо женщины, нарушившей супружескую верность.

 

3

Автобус исчез. Тот самый, что вечно торчал из сада. Как не бывало. Касуми стояла, остолбенев от удивления, перед домом Огаты. Она пришла, воодушевленная новостью о телепередаче, а тут такое… Касуми стояла и смотрела на сухое углубление в земле — все, что осталось от автобуса.

— Мориваки-сан!

Когда Касуми уже повернулась в сторону крыльца, решив поинтересоваться у жены Огаты, в чем дело, кто-то похлопал ее сзади по плечу. Она узнала верующую, женщину средних лет, с которой не раз встречалась у Огаты. Вроде бы та преподавала родную речь в частной средней школе. У нее всегда было какое-то сонное лицо, но при этом одевалась она ярко, броско: в нарядах ее преобладали розовые и зеленые расцветки. Сегодня на женщине был желтый костюм с короткими рукавами, в руках — голубая сумка.

— Вы, наверное, удивились.

— Да уж.

— Я тоже, когда пришла посмотреть, что происходит, и увидела, что автобуса нет, удивилась. Никогда ведь не думаешь, что церковь может исчезнуть.

Похоже, учительница была растеряна, будто не знала, куда ей теперь податься, и все приговаривала: «Что же теперь делать, что же делать?»

— О чем это вы — «пришла посмотреть, что происходит»?

— А, так вы не знаете?

Учительница в нерешительности бросила быстрый взгляд на дом и, понизив голос, произнесла:

— У сэнсэя серьезное испытание.

— Какое испытание?

— Помните, неделю назад к ним пришла девочка. Ну, та, что из дома сбежала. — Женщина ткнула пальцем в окно второго этажа.

Касуми вспомнила, как в ту ночь, когда она последний раз приходила к Огате, из дома доносились песни подростковой группы.

— Помню, только я ее не видела.

— Говорят, девочке-то было всего тринадцать. А известно это стало, когда дружинники ее задержали в Икэ-букуро. Она, говорят, проституцией занималась. Мне и в голову не пришло, что она одного возраста с моими учениками, так эта девица была ярко накрашена. Я была уверена, что ей за двадцать. Учитель, хотя и знал, что она сбежала из дома, все же укрывал ее у себя. Так в итоге вроде бы девица эта наврала в полиции, что он принуждал ее к сексуальным забавам. Из-за этого учителя позавчера и арестовали.

— Долго его держать, наверное, не будут.

— Кто знает? Быстро вряд ли отпустят.

— А где же автобус?

— Не знаю. Может быть, жена Огаты, осерчав, отправила тот на свалку. Похоже, Огата-сэнсэй не прочь был иногда развлечься с приходящими к нему верующими. Вы вот, Мориваки-сан, тоже ему нравились, так что, может, и к вам полиция придет, — с плохо скрываемой издевкой, будто говоря «а вы ведь даже и верующей-то не были», произнесла женщина.

Касуми не сдержалась:

— А с вами у него ничего не было?

— Со мной? С чего бы это? — раздраженно спросила женщина и крепче вцепилась в свою голубую сумку.

Касуми старалась не смотреть на следы от ногтей на лакированной коже сумки.

— А с чего бы это у него со мной?

— Да это я так. До свидания.

Касуми отстранила учительницу и зашагала прочь. Она вспомнила, как лежала тем вечером на полу автобуса. Вспомнила чувство покоя, которое испытывала, окутанная темнотой. Ей тогда показалось, что она уже никогда больше не захочет выйти из этой тьмы на свет. Вместе с исчезнувшим автобусом пришел конец и той тьме, и беседам с Огатой. В унынии смотрела Касуми на вечернее небо, возвращаясь домой. На небо, затянутое облаками, без единой звезды.

Когда Касуми зашла в гостиную, Митихиро, не говоря ни слова, ткнул пальцем в телевизор. Касуми из-за его спины взглянула на экран. Показывали автобус, служивший Огате церковью. Под высокой ступенькой лежал деревянный ящик — чтобы могли подняться пожилые верующие. Изображение сменилось: красное ковровое покрытие на полу, вместо водительского сиденья вентилятор. Прошло лишь пять дней, как она была там, как говорила с Огатой, но сейчас, глядя на экран, ей казалось, что прошла целая вечность.

— Так я и думал. Шарлатан. Тип этот.

Митихиро обозвал учителя «типом».

— Думаю, тут какая-то ошибка.

— Да ну конечно, — усмехнулся Митихиро, явно не желая прислушиваться к словам жены. — Голову он тебе заморочил настолько, что ты даже переехала из-за него.

— Ну и ничего. Есть люди, которым он помог.

— Какая же радость с того, что тебе помог аферист? — отрубил Митихиро, глядя на озадаченное лицо жены. — Возомнил себя… этим, как его там, у которого ковчег. Сплошное притворство. Все было обманом: и церковь его, и проповеди, и болтовня его.

«Мне все равно, — думала Касуми, не понимая, отчего Митихиро рвет и мечет. — Бывают слова иного толка, те, что проходят через кровь и плоть. И это очень хорошо».

Даже если слова Огаты и не проходили через его кровь и плоть, ей было все равно — ведь они помогли ей.

Прошло почти три месяца после исчезновения Юки, когда Исияма заявился в офис «Мориваки-сэйхан». Был ноябрь. В тот день с утра шел холодный дождь. После всего происшедшего заказы от Исиямы полностью прекратились, поэтому Касуми даже привстала от удивления со стула, когда услышала вежливый стук в дверь и увидела на пороге офиса Исияму. Тот посмотрел на Касуми и заулыбался.

— Как дела?

— Да потихоньку.

— Переживаешь за Юку?

Послышался шум сливного бачка, из туалета вышел Митихиро. При виде Исиямы на лице его отобразились удивление и раздражение. Касуми подумала, что муж, видимо, упрекал друга за то, что тот так долго не появлялся.

— Давненько не виделись. Заходите-заходите.

— Есть какие новости в деле Юки?

— Никаких. Ничего не поделаешь, работаем вот… хотя подавлены, конечно. У Касуми глаза все время на мокром месте.

— Простите, что не приходил раньше. Чувствовал себя виноватым, все не решался показаться вам на глаза.

— Да будет вам, Исияма-сан!

И это говорил человек, который не мог избавиться от мысли, что если бы Исияма не пригласил их на Хоккайдо, с их дочерью ничего бы не произошло. Исияма снял промокший от дождя плащ, положил его на диван и неожиданно опустился перед ними на колени.

— Простите меня. Я так виноват перед вами. Это из-за меня Юка-тян, ваша драгоценная девочка, потерялась.

— Да что вы такое говорите! Встаньте, пожалуйста!

Митихиро бросился поднимать Исияму с пола, но тот продолжал сидеть на коленях, почти упираясь лбом в пол. Касуми молчала, не сводя глаз со спины Исиямы. Ее руки когда-то обвивали эту спину. Почему-то ее воспоминания всегда сводились к одному и тому же. На глаза невольно навернулись слезы. Касуми перевела взгляд на окно. Исияма наконец поднялся с колен и с поклоном обратился к Митихиро:

— Я каждый день молюсь за то, чтобы Юка-тян нашлась. На этом разрешите откланяться.

Повернувшись к Касуми, Исияма протянул ей пухлый конверт.

— Что это?

— Примите, пожалуйста, деньги на поиски Юки.

— Исияма-сан, постойте!

Исияма вышел из офиса, не обращая внимания на окрик Касуми. Она машинально посмотрела на Митихиро, тот в ответ кивнул, давая понять, чтобы она взяла деньги. Крепко зажав в руке конверт, Касуми бросилась следом за Исиямой. Дверь лифта закрылась прямо у нее перед носом. «Исияма даже не попытался удержать дверь и дождаться меня». С этой мыслью Касуми, по-прежнему сжимая конверт, бросилась вниз по лестнице. Она нагнала его у выхода, когда он, раскрыв зонт, собирался выйти на улицу.

— Подождите! Исияма-сан!

Исияма обернулся и печально посмотрел на нее:

— Не могу.

— Почему?

— Ты первая сказала, что не можешь ждать.

Касуми так и замерла с протянутой рукой, в которой был зажат конверт.

— Это ведь не одно и то же.

— Одно и то же. Пока Юка не найдется, мы не сможем видеться. Вам тяжело, но и мне нелегко.

— Я понимаю.

— Ну, удачи! — Исияма помахал Касуми рукой.

Исияма-сан, это что? — Касуми повторно протянула ему конверт. — Компенсация за Юку-тян? Или отступные?

— Называй как хочешь. Просто деньги. Мне будет приятно, если вы их примете, — сказал Исияма и дотронулся рукой до щеки Касуми.

Хотя рука была теплой, у Касуми по спине пробежал холодок. Исияма выбежал под дождь и ни разу не обернулся. Ее стала бить мелкая дрожь. Внутри обычного конверта лежал традиционный подарочный конверт с надписью «С соболезнованием» и три пачки по миллиону иен в каждой.

Касуми вернулась в офис и показала деньги Митихиро. Тот, продолжая чертить что-то рейсфедером, даже не оглянувшись на жену, произнес:

— Деньги возьми. Они богатые.

Август. Несколько дней кряду стояла ужасная жара.

Они вышли из машины на подъездной дорожке и направились к входу в телецентр, лишь на короткое мгновение оказавшись под прямыми палящими лучами солнца. В машине, которая привезла их, было неестественно холодно, и кожу будто стянуло от сухости. Солнечные лучи смягчили, вернули ее к жизни. За секунду до того, как пот готов был хлынуть из всех пор, перед ними открылась автоматическая входная дверь. И снова тело Касуми окутал холодный воздух. Искусственный холод служил ей броней. Никто из посторонних не должен увидеть, что из нее может что-то сочиться — будь то нот или слезы. Сейчас ей предстояло оказаться лицом к лицу со всем миром.

Касуми не знала, что ее ждет после этой телепрограммы, но страха не было. Если и произойдут «перемены», о которых говорил Огата, то произойдут они благодаря передаче. Эта уверенность придавала ей решимости. Их привели в маленькую гримерную. Касуми увидела свое отражение — одна стена в комнате была зеркальной. Глаза у нее блестели. Одетый в свой единственный летний костюм Митихиро тоже смотрел на ее отражение.

— Ну что ж, сейчас начнется это слезливое представление. Если уж нам предстоит это пережить, будем надеяться, что всплывет хоть какая-нибудь информация.

— Всплывет. Обязательно всплывет.

— С чего ты решила?

— Огата-сэнсэй сказал.

При упоминании имени Огаты Митихиро разочарованно произнес:

— Ты все еще в это веришь?

Раздался стук. Митихиро открыл дверь.

— Мориваки-сан, рада снова с вами встретиться, — поприветствовала их продюсер программы госпожа Хосака. — Спасибо, что опять согласились сотрудничать с нами.

— Это вам спасибо за прошлую программу, — поклонился Митихиро.

Два года назад именно Хосака была продюсером программы, в которой они принимали участие. Хосака была одета в футболку и джинсы, ни грамма косметики на загорелом, покрытом россыпью веснушек лице. Повернувшись к Касуми, которая, по всей видимости, была ей ровесницей, Хосака тактично поприветствовала и ее:

— Очень признательна, что вы смогли сегодня прийти. Извините, прошлая передача не помогла.

— Ну что вы, что вы. Спасибо, что подняли эту тему в вашей передаче. Для нас самое тяжелое — забвение.

Хосака была явно удивлена красноречию Касуми. «Вот это да!» — читалось на ее лице. Два года назад во время съемки передачи Касуми практически не могла говорить — она беспрестанно плакала.

— Мне приятно это слышать. Раз так, значит, наша передача чего-то да стоит. Будем надеяться, что выяснится что-нибудь новое. Я верю, что любое действие лучше бездействия, — ободренная словами Касуми, довольным тоном заявила Хосака и протянула Митихиро с Касуми сценарий. — Это план программы. Практически не отличается от прошлой, но все же перед выходом в эфир, пожалуйста, просмотрите.

Касуми пробежала глазами по тексту. Все так, как она и представляла: на эфир были приглашены пять семей, у которых дети пропали без вести; сначала шел краткий сюжет о каждом происшествии и разговор с членами семей, затем шла дополнительная информация: возраст, особые приметы пропавших детей. Так строилась передача. По сценарию Касуми и Митихиро были вторыми участниками.

— Да, еще кое-что. Мы тут немного обновили сюжет… Вы что-нибудь слышали про Исияму-сан? — понизив голос, спросила Хосака.

— Что-то не так? — Митихиро посмотрел на Касуми, но та, склонив голову, молчала.

— Вы что, в последнее время не созванивались?

— Мы раньше каждый месяц звонили, но в последнее время, видимо, они переехали, телефон не отвечает, мы даже начали волноваться.

"А сам говорил, что надо оставить семью Исиямы в покое». Касуми украдкой посмотрела на мужа.

— А вы знаете, что он развелся с женой?

Митихиро издал возглас удивления. Касуми, которая уже давно знала о разводе из разговора с Норико, стояла, потупившись, и молчала.

— И когда же это произошло?

— Его супруга сказала, что почти год назад. Мы тоже сначала безуспешно пытались дозвониться. Потом через родителей господина Исиямы узнали, как обстоят дела: они развелись, и оба ребенка остались с матерью.

— А что с Исиямой?

— Сказали, не знают, где он. У Исиямы-сан из близких родственников только младшая сестра осталась. Ей ничего о нем не известно.

— А что случилось с его компанией в Йокогаме?

— Компания закрылась. Похоже, там не все гладко шло, по многим его чекам банки отказались платить. Я беседовала с одним бизнесменом, который его знал, так он сказал, что зря Исияма расширял свой бизнес. — Лицо Хосаки помрачнело, и она добавила: — Поговаривают, его даже коллекторы преследовали, чтобы взыскать долги.

Лицо Митихиро стало озабоченным.

— Неужели всему причиной то, что случилось с Юкой?

— Такое часто бывает с людьми, которые оказываются вовлечены тем или иным образом в истории с пропавшими детьми. Некоторые семьи банкротятся, потому что про них всякое понаговаривали, разводятся люди, многое приходится пережить… — будто припоминая различные жизненные ситуации, как-то несвязно ответила Хосака.

Она еще не успела закончить свою мысль, когда ее перебил Митихиро, явно не слушавший того, что она говорила:

— А вы не знаете, как с ним связаться?

— Похоже, даже бывшая супруга не знает, где он. — В сомнении склонив голову набок, Хосака посмотрела на Касуми.

По этому взгляду Касуми поняла, что до нее дошли сплетни об их с Исиямой отношениях. О, этот взгляд! Как же он был знаком Касуми! Касуми живо припомнились все шипы, которыми пыталось уколоть ее «общество».

Растерянный Митихиро стоял молча, скрестив руки на груди. Он-то был уверен, что новый бизнес Исиямы, у которого были и перешедшие по наследству средства, и многочисленные связи, процветал.

— Я и подумать не мог, что с бизнесом у него все так плачевно закончится. А тут еще и развод. А ведь всегда был в первых рядах.

Печально, — наконец нашла в себе силы вступить в разговор Касуми.

— Интересно, чем он сейчас занимается? — пробормотал Митихиро.

Касуми смотрела в окно. Морская гладь, окружающая насыпной остров, ослепительно сверкала в лучах послеполуденного солнца. Машины бешено неслись по скоростной дороге. На мгновение в глаза ударил сноп света — солнечный зайчик от стекла промелькнувшего автомобиля — и тут же исчез.

Митихиро и Касуми ждали в пыльном углу ярко освещенной телестудии, заставленном фанерными декорациями. Их попросили быть наготове, сказав, что эфир вот-вот начнется. Они стояли и рассеянно наблюдали, как вокруг них бегают и суетятся молодые ребята. Члены семей — люди, которых привела сюда одна и та же беда, — сгрудились в темноте, у всех одинаково печальный, беспокойный взгляд; говорить между собой им было не о чем. Каждый просто ждал своего выхода с единственной мыслью: «А вдруг благодаря этой передаче выяснится что-нибудь новое?» Касуми уже обменялась молчаливыми приветствиями с некоторыми из участников, которые были ей знакомы по прошлому эфиру. Она поймала себя на том, что пытается сравнить себя и Митихиро с этими людьми, на чьих лицах высечена тяжелая утрата. Сегодня сама она, должно быть, выглядела иначе.

Митихиро мельком взглянул на жену:

— Ты в порядке?

— Да.

— Все, что сказали про Исияму… ты выбрось это из головы.

— Хорошо.

— И все-таки для меня это был шок. Я, конечно, думал: странно, что он на связь не выходит, но чтобы такое…

Наконец объявили: эфир. Митихиро и Касуми заняли свои места. Программа началась: содержание мало чем отличалось от программы двухлетней давности, только сменился ведущий.

Телефонный звонок раздался, когда эфир уже приближался к концу.

— Подождите, пожалуйста! Мне передали, что поступила информация относительно Юки Мориваки, — раздался голос ведущего.

По студии пронеслось легкое волнение. Напряжение Митихиро разом передалось Касуми. Она непроизвольно ухватилась за рукав костюма Митихиро. В ушах громко звучал возбужденный голос ведущего:

— Откуда вы звоните? Откуда? Из Отару?

В студии раздался пожилой женский голос.

— Мне бы не хотелось представляться, так как, возможно, я ошибаюсь. Живу я неподалеку от Отару.

— Значит, вы из Отару, с Хоккайдо. Мы поняли. Пожалуйста, продолжайте.

— Не так давно неподалеку от меня поселился мужчина с девочкой. Неудобно это говорить, но мужчина похож на бомжа… не самое приятное соседство. Мы все этим недовольны. Так вот, девочку ту вроде бы зовут Юка.

— Звучит как-то не очень убедительно.

— Согласна. Вот только девочка совсем на мужчину не похожа. Мужчина совсем молодой, так что нам всем это кажется подозрительным. Я вот смотрела телевизор, и как увидела маму в студии, так сразу подумала, что она похожа на девочку. Потом подумала: «Да быть того не может!» — но что-то не давало мне покоя, все-таки решила позвонить. Это все, что я могу сказать.

Камера наехала прямо на Касуми. Ей казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди. Риса была похожа на Митихиро. Во всей вселенной был только один человечек, похожий на нее, — Юка. Ошибки быть не могло — старуха из Отару видела ее Юку.

Об этой «перемене» и говорил Огата. Касуми показалось, что в запертую темную комнату ворвался луч света. Она увидела свое лицо на мониторе: оно сияло, озаренное надеждой.