1

— Быстрее, быстрее, — поторапливал голос.

По коридору аэропорта, расталкивая пассажиров, протискивалось семейство. Отец с чемоданом и большим бумажным пакетом. Мать, волочащая за руку малыша. Мальчонка с рюкзаком за плечами — похоже, ученик младших классов, — изо всех сил старающийся не отставать от остальных. Касуми отошла влево, пропустив спешащих, и безразлично посмотрела им вслед — что за спешка? Пассажиры с ее рейса, приземлившегося в аэропорту Титосэ, в основном были туристами. Оживленная, веселая толпа заполонила коридор, мешая проходу. Семейство — на лицах нетерпение, — то и дело окликая друг друга, с трудом пробиралось вперед.

Касуми огляделась по сторонам. Белые панельные стены, натертый до блеска пол, большие окна от пола до потолка, за ними — взлетная полоса. На токийских станциях, которыми регулярно пользовалась Касуми, во главу угла ставилась функциональность; внутри мельтешили люди, поднимая невидимую глазу пыль. На платформах повсюду налеплены комки жвачки, тут и там темные липкие пятна от пролитых напитков. Грязно и шумно. Но Касуми так больше нравилось. А здание аэропорта ничем не пахло и было слишком светлым. Касуми боялась, что в какой-то момент утратит чувство реальности. Если бы не семья торопыг, она сама, возможно, не осознала бы, что двигается.

Касуми поправила нейлоновую сумку на плече. Хотя она приехала всего на три дня, сумка была довольно большой. На то были причины. В сумке лежали новая одежда и обувь для Юки. На следующий день после съемки передачи и звонка из Отару Касуми пошла в магазин и сделала покупки.

Юка любила зеленый цвет. В то утро, когда она исчезла, на ней были зеленая футболка, белые шортики и черная кофта. Поэтому Касуми остановила свой выбор на футболке оливкового цвета и джинсах. Обувь — черные кроссовки. Носовой платок с котенком Китти и обруч для волос, в шотландскую клетку. В душе ее лихорадочно боролись два чувства: надежда (а вдруг!) и осторожность (как оправиться в случае разочарования?). И кроме того, в каком-то другом измерении потихоньку росло еще одно решение.

Вчера вечером Риса, получив от матери одежду точь-в-точь такую же, какая была куплена для Юки, кружила по комнате в новых черных кроссовках и с обручем на коротких волосах, приговаривая: «А у меня наряд, как у Юки!» Вдруг лицо у нее стало озабоченным:

— Мамочка, а если эта девочка окажется не Юкой, что же будет с одеждой?

— И правда, что же будет с одеждой?

— У меня такая уже есть, мне больше не надо.

— Хм.

— Не выбрасывать же.

Касуми рассматривала обруч — согнутый в дугу кусок пластика для детской головки, намного меньшей, чем у взрослого человека. Ободок целиком умещался у нее на ладони. Неужели детская головка такая крошечная? Касуми невольно бросила взгляд на Рису. Рисе было всего шесть, так что головка у нее была еще меньше. Касуми не могла реально представить себе размеров девятилетнего ребенка. Как бы она ни молила о том, чтобы Юка оказалась жива, представить себе, насколько дочка подросла и как изменилось ее тело, она не могла. Просто потому, что ей не пришлось растить ее до девяти лет. Касуми растила в своей душе бестелесного ребенка-призрака.

— Может, и выбросим.

Касуми сама удивилась, произнеся это. Риса, уже потеряв интерес, уткнулась в телевизор и не слышала, что сказала мать. Успокоившись, что дочка не слышала ее слов, Касуми убрала обруч в бумажный пакет. В разговоре с ней Асанума сказал, мол, вероятность того, что девочка из Отару — Юка, очень мала. «Информация эта, как всегда, фальшивка. Не советовал бы вам особо надеяться», — сказал он. Услышав эти слова, Касуми в душе заколебалась.

Если девочка окажется не Юкой, может, ей самой стоит исчезнуть, как исчезла Юка? Раньше ей такого и в голову не приходило. А что, если это и есть та самая «перемена», о которой говорил Огата?

Внутри Касуми жила убежденность, что для благополучного возвращения Юки домой они должны оставаться в Токио. Они должны быть как бакен, что мелькает посреди водного пространства, раскачиваясь на волнах. Расклеивая объявления в доме, где они раньше жили, в детском саду, куда ходила Юка, она хотела любыми способами дать Юке знать, где они, на случай, если девочка вернется. Но теперь оставаться в Токио и ждать было нечего. Нужно жить и искать Юку на Хоккайдо, там, где она исчезла. Эта внезапная идея, ловко проскользнувшая сквозь щелочку ей в душу, никак не шла у нее из головы. Касуми знала, что с ней происходит: она больше не могла жить в вечном напряжении, дожидаясь Юку.

Но была еще Риса. Взгляд Касуми остановился на девочке, ставшей ее единственной дочкой. Риса, вооружившись пультом от телевизора, переключала с канала на канал. Умело отлавливая любимые ролики, она беззаботно подпевала героям рекламы. Дитя — побывавшее младшей сестрой, а теперь ставшее единственным ребенком в семье. Бедная девочка, которой все время приходится терпеть из-за исчезнувшей старшей сестры. Но у Рисы были силы это пережить.

Если Касуми решит исчезнуть, значит, ей придется бросить своего ребенка. Сможет ли она бросить Рису? Сможет ли она ради пропавшего ребенка бросить другое свое дитя? Бросить не ради Юки, а бросить ради себя, женщины, у которой пропало дитя, подумала Касуми и содрогнулась от этой мысли.

Она вспомнила слова Асанумы «как аукнется, так и откликнется». Искали ли ее, сбежавшую из дома свою единственную дочь, родители, как искала она Юку? Искали ли они ее в перерывах между приготовлением кацудона и рамэна? Эгоистка до мозга костей, бросившая родителей, потерявшая из-за собственного предательства ребенка, эгоистка, которая теперь собирается бросить еще одного ребенка и мужа! И такой она была всегда! Ее стремление всегда быть самой собой причиняло столько боли окружающим ее людям. Осознав это, Касуми, кажется, наконец поняла, как Исияма принимал решение о покупке дачи: он впервые в жизни решил отказаться от всего и поступить, руководствуясь лишь своими желаниями. Наверняка это решение далось ему, человеку, которому все в жизни давалось легко, с неимоверным трудом. Сама Касуми, для которой свидания с Исиямой были ее «побегом», в душе не одобряла его решения. А может, просто не верила в Исияму? Побег на Хоккайдо казался ей тогда дезертирством. Теперь она подумала, что снова готовится к побегу. И если ей не удастся сбежать, она перестанет быть сама собой. Эта идея незаметно стала овладевать ею.

Было уже за полночь. Касуми стояла у кроватки Рисы. Лежа на боку, Риса крепко спала с полуоткрытым ртом. У изголовья лежала аккуратно сложенная одежда, такая же, как та, что была куплена для Юки. На подушке валялся обруч. Касуми с нежностью смотрела на дочь — видимо, так и заснула, не сняв тот с головы. Улыбнувшись, она тихонько положила обруч на сложенную одежду. Размеренное, здоровое дыхание Рисы смешивалось с тихим жужжанием кондиционера. Она любит свою девочку, та ей небезразлична. У Касуми стало легче на душе, когда она это осознала.

Но этого было недостаточно. И не потому, что в Рисе чего-то не хватало. Спокойствие от того, что Риса растет здоровым ребенком, порождало внутри Касуми какой-то дисбаланс, рвущий ей душу. Правда заключалась в том, что внутри Касуми жило безграничное беспокойство о другом ребенке — где он, что с ним — и о себе: она не знала, что будет с ней самой. Чем стабильней была ее жизнь, тем сильнее терзало ее это беспокойство. Что произойдет с ней, если она полностью погрузится в его пучину? Касуми не заметила, когда руки ее сами сложились в молитве. Это был жест Огаты, он всегда делал так. Касуми пыталась представить, что бы ей сейчас сказал Огата, но так ничего и не придумала.

Прокручивая в голове вчерашнее решение, Касуми блуждала по зданию аэропорта в поисках выхода. Она все шла и шла, а вокруг тянулись бесконечные ряды сувенирных лавок. Нагруженные багажом туристы выбирали местные сувениры: дары моря и молочную продукцию. В прошлом году она легко нашла выход, а в этом — никак не получалось. Касуми была взбудоражена — наконец она прибыла на Хоккайдо с новыми сведениями о Юке. А может, просто потому, что давно не заявлялась сюда в одиночку. И в прошлом, и в позапрошлом году они приезжали сюда всей семьей. Тогда ее преследовало ощущение, что она неверной походкой бредет по краю пропасти, время от времени косясь вниз. На этот раз, как ни мала была вероятность, у нее появилась надежда. Если ее снова ждало разочарование, впереди — только «побег». Что в результате «побега»? Этого она не знала.

В конце концов Касуми, обнаружив лестницу с надписью «выход», спустилась вниз. Из огромного окна было видно белесое небо. Блеклое летнее небо северных широт. Она все меньше и меньше скучала по нему, небу из ее детства. Будто пытаясь вынырнуть из глубины озера, она закрыла глаза, опустила плечи и рванулась телом на поверхность.

Касуми села на электричку JR, следующую в Саппоро. По прибытии купила в привокзальном киоске карту Отару и бэнто на ужин. Гостиница, где она остановилась, располагалась неподалеку от вокзала. В комнате — ничего, кроме односпальной кровати. Комнатенка была такой незатейливой и тесной, что задайся кто-нибудь целью сделать ту еще более компактной, ничего бы не вышло.

После полудня она почувствовала себя одинокой и беспомощной в этом малознакомом городе. Но тревоги не было. Касуми вспомнила, с какой гордостью она смотрела на тесную комнатенку в три татами, снятую ею после приезда в Токио. Среди комнат, которые предлагала школа, ее была самой дешевой. Фуро в ней не было, туалет и кухня — общего пользования. Тут уж ничего не поделаешь: откуда у беглянки взяться деньгам? Все, что у нее было, — остаток денег, обманом полученных от родителей на обучение в Саппоро, из которых она оплатила училище в Токио. Вдобавок у нее имелись небольшие сбережения — она понемногу откладывала с тех денег, что дарили ей на праздники взрослые. Касуми купила футон и кухонную утварь — деньги закончились. О холодильнике и телевизоре приходилось только мечтать. Тем не менее с этой бедной обстановкой у нее было связано так много хороших воспоминаний, что она не променяла бы их ни на что. Она была горда собой, горда своей независимостью. Нынешний ее настрой чем-то напоминал ей то далекое ощущение.

Вечером Касуми позвонила Асануме. Голос у того был растерянный:

— Мориваки-сан, здравствуйте! Уже прибыли в наши края?

— Да, я в Саппоро. Завтра собираюсь съездить в Отару.

— Но я же вам сказал. Нет смысла, информация не подтвердилась. Я же связывался с местной полицией.

— И они сказали, что это мальчик.

— Совершенно верно. И у него есть семья. Женщина, которая позвонила, явно не из тех краев, так что, говорят, местные были возмущены ее обвинениями.

— Но ведь она сказала, что ребенок похож на меня. Даже если это не Юка, мне бы все равно хотелось взглянуть.

— Ясно… понимаю, — выдавил Асанума, будто обращаясь к самому себе.

В его голосе она уловила сочувствие, но при этом полицейский явно тяготился их разговором.

— Я в любом случае хочу убедиться своими глазами, — без обиняков заявила Касуми.

— Мориваки-сан, если вас это успокоит, то, конечно, я думаю, вам лучше поехать, — с прохладцей в голосе согласился Асанума.

— Спасибо, что уделяете мне столько внимания. Я знаю, что у вас и без меня много дел.

Ответа не последовало, на том конце провода просто положили трубку. Касуми легла на кровать и стала смотреть на темнеющее небо. Завтра она поедет и убедится во всем сама. Как было бы здорово, если бы ребенок оказался Юкой. Допустим, это Юка. Касуми так много потеряла за эти годы, сможет ли она восполнить это чувство утраты?

Взгляд ее остановился на телефонном справочнике, лежащем на прикроватной тумбочке. Невольно она подумала о Фуруути, который намекал ей в свое время на побег. Касуми поднялась с кровати и стала листать толстенный справочник. Нашла «Строительная компания Фуруути». Название было тем же. Адрес и телефон она выучила наизусть, сама визитка истрепалась от постоянного тисканья. Может, попробовать позвонить? На этот раз у нее хватит смелости так поступить, возможно, потому, что она одна в этой комнате, и потому, что она свободна. Касуми нерешительно набрала номер, на той стороне трубку быстро, даже слишком быстро подняли.

— Строительная компания Фуруути, — раздался мелодичный девичий голос.

— Моя фамилия Мориваки, могу я поговорить с директором?

— Откуда вы, госпожа Мориваки? — запинаясь, произнесла девушка заученную фразу.

Касуми на секунду замешкалась.

— Мориваки из Токио.

— Господина директора сейчас нет на месте, но он скоро будет и перезвонит вам. Скажите, пожалуйста, как с вами связаться, — скороговоркой произнесла девушка, решив, что собеседник звонит из Токио.

— Я перезвоню.

Касуми положила трубку, вздохнув с облегчением оттого, что Фуруути не оказалось на месте. Что, собственно, она собиралась сделать? Даже если бы подошел Фуруути, разговаривать им было явно не о чем. Он наверняка уже давным-давно забыл о девочке из забегаловки на берегу моря. Дело было больше двадцати лет назад. Касуми достала из нейлоновой сумки одежду, купленную для Юки, и стала рассматривать. Размер 130 — для ребенка ростом сто тридцать сантиметров — какая-то мучительная половинчатая величина. Она потеряла свою девочку, когда той было пять лет. А начало всему положил миг, когда Фуруути, обратив на нее внимание, протянул ей свою визитную карточку. Касуми снова легла на кровать и стала размышлять о своей причудливой судьбе.

Зазвонил телефон. Касуми подскочила, у нее будто остановилось сердце. Она ведь не сказала свой номер телефона и представилась фамилией мужа! Но они с Фуруути связаны некой особой нитью. И этот звонок, возможно, еще одно странное тому подтверждение. Что-то, видимо, должно измениться в ее судьбе. Она подняла трубку и услышала знакомый голос:

— Алло. Мориваки-сан?

— Да, я вас слушаю.

— Это Уцуми из Саппоро.

— А-а… — В голосе Касуми послышалось замешательство. Это показалось ей забавным, и она рассмеялась; Уцуми молчал. — Извините, я обозналась.

— Понятно.

— А как вы узнали, где я остановилась? — Касуми стало как-то не по себе.

— Меня попросил ваш супруг.

— О чем?

— Он позвонил и попросил помочь вам в поисках Юки-тян.

На этот раз она действительно растерялась и, пытаясь сдержать раздражение, закусила губу. Со службы Уцуми, может, и ушел, но от него за версту несло полицейским. Он говорил тихим, сдержанным тоном человека, привыкшего угрожать. Ей часто приходилось слышать такие голоса в полиции, и каждый раз она испытывала бесконечные гнев и унижение. Ну как это ему объяснишь? Она молчала, а Уцуми продолжил:

— Я завтра приеду за вами на машине. Вы же собираетесь в Отару?

— Собираюсь.

— В девять вас устроит?

— Да.

Касуми ничего не оставалось, как согласиться, поняв, что другого ответа от нее и не ждут. Она с трудом выдавила из себя слова благодарности:

— Спасибо, что уделяете мне столько внимания. Думаю, у вас и без меня много дел.

На том конце положили трубку. Касуми вспомнила, что совсем недавно этими же словами благодарила Асануму, и горько улыбнулась.

Внезапно она припомнила унизительный допрос в полиции, вспомнила ухмылочки, которыми обменивались молодые полицейские.

— Тут пошли слухи, что вы с господином Исиямой состоите в романтических отношениях? Это ведь только слухи, не так ли?

«Как аукнется, так и откликнется».

«Пропал ребенок — ищи преступника среди своих».

Ей было все равно: ради того, чтобы найти Юку, она может и потерпеть, успокаивала сама себя Касуми. По крайней мере, этот Уцуми сможет ей помочь. Но она злилась на Митихиро, не сказавшего ей ни слова о звонке. Касуми посмотрела на часы и набрала номер «Мориваки-сэйхан».

— Компания «Мориваки-сэйхан», — раздался неожиданно бодрый голос Митихиро.

— Это я. Недавно добралась.

— А, Касуми. Ну, как там?

— Что?

— Ну, там, погода.

— Погода хорошая. Послушай, я позвонила Асануме, он сказал, что информация не подтвердилась. Но я все равно завтра поеду убедиться, — не стала вдаваться в детали Касуми.

Не было смысла говорить об этом, пока она все не увидит своими глазами.

— Поезжай, убедись. Иначе так и будешь мучиться.

На протяжении всего разговора Касуми слышала, как пыхтит копировальный автомат за спиной у Митихиро.

— Ты звонил Уцуми, так ведь?

— Звонил. Он сказал, что готов помогать бесплатно, и я думаю, мы должны использовать этот шанс.

— Тебе легко говорить «использовать», а ехать-то с ним мне!

— И что? — В голосе Митихиро послышалось раздражение. — Все лучше, чем ты поедешь одна, — отрезал он.

— Думаешь, ему можно доверять?

— О чем ты вообще говоришь? Тебе же будет легче, вот и все.

— Да, ты прав.

— Он что, тебе не понравился? Почему ты отказалась?

— Так ведь он сказал, что он бывший полицейский! И ты, и я — мы оба знаем, что на полицию нельзя полагаться. У них ведь ни капли доброжелательности, сплошная предвзятость.

— Люди все разные. Ну что ты, право, как ребенок.

Это был справедливый довод, но в нем ей послышалась какая-то беспечность. Будто муж пытался переложить все заботы на нее и Уцуми. Такая позиция мужа вывела ее из себя.

— В любом случае, будь добр, не принимай решения, не посоветовавшись.

— А ты на себя посмотри. Ты ведь мне тоже ничего не рассказала про разговор с Асанумой.

— Я просто хотела сначала поехать и убедиться.

— Может, ты просто не хочешь, чтобы что-то всплыло на поверхность? — Неожиданно тон Митихиро поменялся.

У Касуми кровь отхлынула от лица.

— О чем это ты?

— Ты что, собираешься встретиться там с кем-то?

— «С кем-то» — это с кем? — На такое нелепое обвинение она даже не рассердилась, ее захлестнуло отчаяние. — Зачем ты мне это говоришь?

— Ты что же, думаешь, я не знаю про тебя с Исиямой?

От неожиданности Касуми ойкнула. На том конце провода повисла тишина — копировальная машина больше не работала. Она представила себе офис — полосы тени и света от заходящего солнца на полу — и мужа, замершего с телефонной трубкой, прижатой к уху.

— Я сначала растерялся, когда меня об этом спросили в полиции. Да быть того не может, подумал, даже пытался вас выгораживать, как любой человек на моем месте бы сделал. Довыгораживался, дурак, до того, что сам попал под подозрение — уж не убийца ли я собственной дочери! Я, пока Исияма не развелся, все верил, что это просто сплетни, а вот в последнее время стал думать: что, если это правда? — Митихиро замолчал.

— А что сейчас? — тихо спросила Касуми.

Митихиро обрушил на нее град нетерпеливых вопросов:

— Что скажешь? Это правда? Ну скажи, правда?

— Правда. Прости, — без лишних слов тихо попросила прощения Касуми. Ей показалось, что Митихиро заскрежетал зубами.

— Какая пакость! И когда это началось?

— Несколько лет назад.

Похоже, Митихиро потерял дар речи, послышался тяжелый вздох.

— Прости, — повторила она.

— А что же тогда случилось с Юкой?

— Я не знаю. Этого я не знаю, — пробормотала Касуми.

— Не знаешь? Правда не знаешь? Эй ты, верни Юку. Верни мне мою дочь! — прокричал Митихиро. — Это все из-за тебя. Верни мне дочь!

Крики все рвались и рвались из трубки. Касуми закрыла глаза и представила себе, что проклятия мужа — это лишь ветер, гуляющий по равнине. Голос Митихиро задрожал от слез, он пытался сдержать рыдания.

— Ты мне больше не нужна.

— Я поняла, — кротко ответила Касуми. — Я не вернусь.

— Да, да, не возвращайся. Я сейчас даже думать об этом не могу.

— А как быть с Юкой?

— Юка — моя дочь. Я смертельно скучаю по ней.

— Я буду продолжать ее искать.

— Брось. Я уже не надеюсь ее найти. Для меня и Юка, и ты мертвы. Ты можешь искать хоть вечность, а мы с Рисой будем жить дальше. Я так ее люблю!

— Хорошо, поцелуй ее от меня.

Митихиро плакал. Касуми тихонько положила трубку. К ее собственному удивлению, слез не было. Она снопа легла на кровать, крепко обхватила себя руками и замерла, погрузившись в раздумье. Наконец-то Митихиро сможет позволить себе «безнадежность», к которой так стремился. Теперь он смирится с потерей дочери и будет жить в ненависти к Касуми.

И нечего ожидать от поездки в Отару. Здесь и сейчас начиналось ее настоящее странствие. И несло ее в открытое бурное море. В этот вечер, чтобы избежать снов, Касуми откупорила бутылочку виски из холодильника. Иначе во сне ей было бы не убежать.

На следующее утро погода была унылой: небо в оконном проеме затянуло серыми тучами. И настроение под стать этому небу, подумала Касуми и выпила минеральной воды. В холодильнике со вчерашнего вечера лежала нетронутой коробка бэнто, еще в обертке. Касуми открыла ее. На куске рыбы выступили белые кристаллы соли, сама рыба высохла и покоробилась. Рис стал жестким, листья салата увяли и побурели. И все же это еще можно было есть. Внутренний голос произнес: «Оставайся жить здесь». Касуми взялась за перемерзший завтрак. В этот момент раздался стук в дверь. Она отворила. В коридоре стоял мужчина — неприятный взгляд, прическа под Элвиса. Черный костюм с белой футболкой — служащие так не одеваются. Но при этом вид у него был очень официальный, будто весь он втиснут в какую-то твердую рамку. Глаза с одинарными веками, непреклонное выражение лица, темный взгляд. На шее кожа обвислая, сам худой до такой степени, что костюм висит мешком.

— Вы Мориваки-сан?

— Да, это я.

Мужчине, видимо, показалось, что она витает где-то в облаках, и он, будто пытаясь удостовериться, переспросил:

— Вы же Мориваки-сан, так?

— Да.

— Я Уцуми.

— Уцуми-сан?

— Да. Бывший полицейский, мы с вами вчера по телефону разговаривали.

Касуми только сейчас вспомнила свое обещание — оно абсолютно вылетело у нее из головы.

— Я вас с девяти ждал внизу. Вы не пришли, ну я и…

— Извините, я забыла.

Услышав такой ответ, Уцуми бесцеремонно заглянул в комнату, усмехнулся. Взгляд его остановился на коробке бэнто, лежащей на столике.

— А, вы едите?

— Да.

— Ну ладно, подожду вас внизу.

Уцуми засунул руки в карманы пиджака. Пиджак обтянул заостренные кости крупных плеч. Видимо, почувствовав, что Касуми смотрит на него, Уцуми закрыл дверь, будто пытаясь заслониться от ее взгляда. Касуми задумалась, не столько о неожиданно представшем перед ней мужчине, сколько о том, как она могла забыть о таком важном деле — поездке в Отару. Возможно, это случилось потому, что решение, которое она собиралась принять в зависимости от результата поездки в Отару, уже было принято ею вчера вечером. В Мусасисакаи она не вернется. Касуми поспешно оделась, собрала вещи. Спустилась в маленький вестибюль отеля. Уцуми стоял к ней спиной перед автоматом с сигаретами. Касуми тихо, чтобы он не заметил, расплатилась за отель. Теперь ей надо как можно меньше тратить.

— Простите, что заставила вас ждать, — обратилась она к Уцуми, по-прежнему стоявшему к ней спиной.

Тот бросил взгляд на стойку администратора, потом на нейлоновую сумку Касуми.

— Вы сегодня тоже собираетесь здесь остановиться?

— Да. В сумке детские вещи.

— А, понятно. Ну, поехали.

Говорил Уцуми как-то очень холодно. Касуми его манера показалась странной. И почему он заявил, будто может быть ей полезен?

— Извините, мне как-то неловко.

— Да ничего. Мне все равно делать нечего.

— А вы почему уволились?

— Заболел.

Касуми непроизвольно окинула взглядом неестественно худую фигуру Уцуми. Не столько в истощенном теле, сколько в этом пронзительном, не вяжущемся с его обликом взгляде ей виделось какое-то дурное предзнаменование.

— Извините, что потревожила вас так некстати.

Касуми чувствовала, что слишком назойлива, но никак не могла сменить тему. И все потому, что никак не могла разгадать истинные намерения этого человека.

— Я сам напросился. Надеюсь, вас это не обидит, но для меня это так, время свободное убить. У меня самого детей нет, так что мне трудно понять, что вы чувствуете.

— Время свободное убить, — повторила за ним Касуми; то, что было для нее таким серьезным делом, для других лишь развлечение, времяпрепровождение.

Уцуми негромко рассмеялся, не смеялись только его глаза.

— Простите. Мне просто действительно нечем заняться, поэтому я так говорю. Подумал, может, мое время вам пригодится.

Что значило «время» для Уцуми, Касуми знать не хотелось. Она продолжала размышлять о том, почему этот человек заинтересовался исчезновением Юки.

— Так или иначе, пора трогаться.

Грязноватая автоматическая дверь со следами прикосновений рук открылась, Уцуми вышел первым. Рядом с отелем располагалась улочка, где торговали оптовики, вокруг деловито сновали мужчины в рабочих куртках и скромных деловых костюмах. Дверь, успевшая закрыться за Уцуми, снова открылась, и Касуми вышла на улицу. Было прохладнее, чем вчера. Скорее всего, ниже двадцати. На Касуми были джинсы и черная ветровка. В горах наверняка уже пахнет осенью — она пристально посмотрела на небо вдалеке. В часе езды отсюда находится место, где исчезла Юка. Касуми вспомнила, как четыре года назад на мопеде носилась по горным тропам. Никому не понять ее тогдашней тоски и беспомощности. Никому не понять, через какое она прошла испытание. Испытание, которое, должно быть, закалило ее.

Уцуми ткнул пальцем в серую машину, припаркованную на противоположной стороне улицы. Касуми кивнула. Уцуми начал переходить дорогу, прохладный ветер трепал полы его пиджака. Тощая, торопливо шагающая фигура. От нее веяло одиночеством и усталостью, как от состарившегося животного. Касуми поспешила за Уцуми.

— Муж мой вам что сказал? Наверное, что не сможет заплатить? — натянуто заговорила Касуми.

— Я волонтер.

— Позвольте мне хотя бы дать вам денег за бензин.

— Хорошо. Спасибо, — без особой радости произнес Уцуми, обернувшись к ней, и лишь слегка кивнул; с этого ракурса Касуми бросилось в глаза, какие впалые у него щеки.

Уцуми открыл перед ней дверцу, предлагая сесть рядом с собой. На капоте и двери виднелись надписи «дурак» и «сдохни». Касуми вздрогнула. Прямо про нее.

— Стереть не хотите?

— Пускай.

— Неприлично как-то.

— Да ладно. Я и в самом деле сейчас всякими глупостями занимаюсь.

Прямо как она сама. Касуми потупилась. Выходило, что Уцуми извинялся перед ней за какие-то загадочные проступки.

— Извините, Мориваки-сан. Не обращайте внимания. Раньше я глупостями не занимался, но таким, как сейчас, я себе больше нравлюсь.

Похоже, этой машиной долго не пользовались — внутри на всем лежал тонкий слой пыли. Касуми опустилась на запачканное сиденье. Уцуми медленно тронулся с места и привычным движением руки вставил кассету в проигрыватель. Из колонок тихо полилась незнакомая ей песня на английском языке.

— Не мешает?

— Нет-нет, нормально.

Простите, в последнее время только эту мелодию и могу слушать.

— А как она называется?

Уцуми ничего не ответил. Не то чтобы он проигнорировал ее вопрос, просто Касуми показалось, что он не хочет говорить об этом с посторонним человеком. Играла музыка, Уцуми молчал, совершенно устранившись, казалось, будто он где-то далеко. Касуми расслабилась, решив, что можно не обращать на него внимания, облокотилась на выступ дверцы — щель между обшивкой и стеклом была забита мелкой пылью — и стала смотреть в окно. Город стоял в пробках.

— А когда вы поедете в Идзумикё? — заговорил Уцуми.

Касуми смотрела на легковушку слева от них. Молодой парень, одетый как торговый агент, сосредоточенно читал мангу, положив книгу на руль.

— Думаю завтра поехать.

— Почему бы вам не остановиться у Идзуми-сан?

— Его супруга этого не допустит.

— А, ясно, — кивнул Уцуми, на лице его читалось понимание.

Интересно, насколько хорошо Уцуми знаком с делом Юки, тревожилась Касуми; суть-то он точно уловил. Ей было и спокойно, и неловко в его присутствии.

— А вы были знакомы с Идзуми-сан?

— Был. Старик этот хорошо известен в наших местах. К тому же, когда пропала ваша дочь, я участвовал в поисковой операции в горах.

— И Мидзусиму-сан вы знаете?

— Ага.

Он не стал вдаваться в подробности. Когда они миновали пробки, Уцуми, продолжая молчать, вел машину, придерживаясь разрешенной скорости, — до скуки безопасная езда.

Перекрикивая музыку, Касуми спросила:

— Уцуми-сан, вам Асанума-сан все рассказал? Я про то, что информация из Отару не подтвердилась.

— Нет, я не в курсе, — мельком взглянув на грузовик, обогнавший его по правой полосе, обронил Уцуми; в кузове грузовика тряслось с пяток коров. — Выходит, дезинформация.

— Не знаю. Поэтому и еду убедиться.

— Может, лучше было полицейских попросить съездить.

— Я бы хотела сама проверить.

— Похоже, чем-то не угодил вам Асанума во время следствия? — Уцуми бросил на Касуми проницательный взгляд.

— Да кто бы ни вел следствие, думаю, ничего бы не изменилось. Хотя кто его знает.

Неожиданно в машине наступила тишина. Уцуми извлек из проигрывателя кассету. Касуми молча смотрела на разделительную полосу посредине дороги. На трассе, проходящей перед домом Касуми, такая полоса была выкрашена в желтый цвет. Желтый запрещал обгон, но Касуми в детстве думала, что разделительная полоса всегда желтого цвета.

— Думаю, если бы расследование вел я, все могло бы и по-другому сложиться, — снова завел разговор Уцуми.

В его словах чувствовались тщеславие и печаль, не имеющая ничего общего с раскаянием. Касуми невольно посмотрела на его изможденное лицо.

— О чем вы?

— Да так… — замялся Уцуми и натянуто хохотнул.

Касуми показалось, что он хотел рассказать ей что-то о себе, но передумал.

— Хотите сказать, что если бы следствие возглавляли вы, то быстро раскрыли бы дело?

— Ну, если говорить коротко, то да.

— Не пытайтесь просто меня утешить, это все очень серьезно. А то вы как эти гадалки да гадальщики. Терпеть не могу тех, кто машет кулаками после драки, — резко сказала Касуми.

Уцуми горько усмехнулся.

— Я считаю, что каждый человек немного да лукавит. Из-за этого общая картина постепенно искажается и становится странной, неправдоподобной. Вот, может, вы что-то скрываете. Возможно, супруг ваш тоже что-то скрывает. Или возьмем, к примеру, семью Исиямы. Мы ничего не знаем ни про него, ни про его жену. Или почивший Идзуми. Что у него было в голове, нам неизвестно. Никто этим не занимался. Искали ребенка, а руки до таких вещей не дошли. Такое мое мнение.

— А вы бы что сделали?

— Я бы порылся в человеческих отношениях между всеми этими людьми.

— И думаете, выяснили бы что-то? Юка бы нашлась? Все равно только мертвой ее б и нашли! — вызывающе произнесла Касуми.

Ей показалось, она наконец-то уловила, что заставило Уцуми взяться за расследование: в его помыслах не было никакого злого умысла, только своего рода честолюбие. Впрочем, будь то злой умысел, будь то честолюбие, Касуми было все равно.

— Извините, что так говорю вам, но если найдется труп, можно будет возбудить уголовное дело.

— И что потом?

— Дело о похищении и убийстве ребенка… это очень круто.

— То есть если вы его раскроете, то вы герой, да?

Уцуми, не отрывая взгляда от дороги впереди, кивнул. Оказывается, они уже выехали на скоростную трассу.

— Правда, мне до этого уже дела никакого нет.

— Потому что вы уволились.

— Ага, я в полицию уже не вернусь. Ко мне это не имеет никакого отношения.

— И что вы собираетесь делать? — начала заводиться Касуми. — Вы мне с самого начала подозрительным показались. Волонтер, волонтер! Встретилась с вами и ничего понять не могу. С чего вы вообще решили взяться за расследование?

— Хм. — Уцуми, склонив голову набок, задумался, будто речь шла о другом человеке. — Я и сам не знаю.

Несмотря на их язвительный, на повышенных тонах разговор, Уцуми продолжал до тошноты спокойно вести машину. Появился знак «Отару — 33 км». На смену высотным зданиям пришли однообразные жилые постройки.

— Родители ведь не убивают своих детей, так ведь? — внезапно поинтересовался Уцуми.

— Это вы меня подозреваете? — вопросом на вопрос ответила Касуми, вспомнив о муже, с которым окончательно порвала вчера вечером.

— Это я так, вообще спрашиваю. Я в чувствах между родителями и детьми ничего не смыслю.

— Я об этом не задумывалась, — ответила Касуми, а сама содрогнулась от мысли, что ее решение бросить Рису, возможно, ничем не лучше детоубийства.

Уцуми, не замечая ее смятения, продолжал:

— У меня таких случаев по работе было довольно много. Например, застраховали ребенка, а потом убили… или забили железной битой. А сколько случаев, когда родители, наказывая детей, убивают их!

— К нам это не имеет никакого отношения. Нельзя же всех под одну гребенку стричь. Вы вот сказали, что не понимаете в этом ничего, потому что нет своих детей, так, похоже, действительно не понимаете.

— А у Асанумы-сан ребенок есть. И все равно вам не понравилось, как он вел расследование. Вот по-вашему, как должны были полицейские поступить?

— Я не полицейский, откуда мне знать.

— А что вы думаете по поводу Исиямы-сан?

С чего это вы про Исияму-сан спрашиваете? — Касуми покосилась на профиль Уцуми.

Уцуми повернул к ней свои впалые глазницы.

— Просто подумал, с чего это вы решили приехать на Хоккайдо.

Касуми размышляла, какое из многочисленных объяснений предложить, но ей было противно осознавать, что для Уцуми это метод ведения расследования, и только. Все уже позади. К чему ворошить прошлое? Это всего лишь воспоминания.

— Исияма-сан, говорите, — глубоко вздохнула Касуми. — Сейчас, когда я думаю про его семью, мне так жаль их всех. Похоже, Исияма-сан развелся. Слышала, что никто не знает, куда он подевался.

— Неужели? — вскрикнул Уцуми, будто эта новость его сильно удивила. — А почему никто не знает, где он?

— Говорят, бизнес у него прогорел, я подробностей не знаю.

— Может, его сборщики долгов преследуют?

— Полицейские всегда сразу предполагают самое плохое.

— Да не сказал бы, просто обычно именно по этой причине люди пускаются в бега.

— Ну, совсем и не обязательно. Одного мне не понять: откуда такие мысли? Возможно, есть другие обстоятельства, которые вам и в голову не приходят.

Касуми думала о бакене. Когда человек исчезает, это не всегда потому, что за ним кто-то гонится. Например, это может произойти, когда человек живет, думая, что он для кого-то сигнальный знак, буек, а потом вдруг осознает тщетность своих усилий. Или когда человек теряет из виду свой сигнальный знак и тонет в море.

— Да, это мне и в самом деле в голову не приходило.

Возможно, для Уцуми это и вправду стало откровением, его бормотание прозвучало на удивление искренне.

Касуми ничего не ответила, потому что справа от трассы неожиданно показался залив Исикари. Одновременно с этим небо очистилось от туч и на мгновение выглянуло солнце. На море был штиль, его голубая гладь переливалась в солнечных лучах. В машине стало светло. Уцуми посмотрел в сторону моря и сменил тему разговора. Его напомаженные волосы отражали свет.

— А вы, Мориваки-сан, бывали в Отару?

— Нет.

— Город на склоне холма. А на побережье в Асари были?

— Конечно, не была.

— Вы бы удивились. — Улыбка скользнула по его лицу. — Там, правда, теперь пляж.

Побережье, где находился ее дом, тоже было пляжем. С конца июля и до середины августа, всего каких-то дней двадцать, он был заполнен людьми, мужчинами и женщинами в плавках и купальниках, перепачканных черным песком. Касуми помогала в забегаловке только в этот период. Если бы Уцуми, живущий в Саппоро, увидел этот пляж, он бы не стал смеяться над пляжем в Асари. Касуми вдруг представила себя в детстве. Девочка в купальнике, идущая по берегу моря. Незаметно девочка превратилась в Юку — ее лицо, ее фигура. На Юке — красный купальник, который ей подарили в начальной школе, она подбирает кусочки песчаника и раскалывает их друг о друга, подбирает и раскалывает. Касуми закрыла лицо руками.

— С вами все в порядке?

Уцуми заглянул Касуми в лицо. На лице его читалось скорее не беспокойство, а желание понять, что происходит у нее в душе. Касуми подняла взгляд. Не глядя на Уцуми, она сидела, краем глаза ловя пролетающие мимо окна пейзажи. Когда они проехали под указателем «Поворот на Отару», сердце у нее забилось чаще. Ребенок, которого видела эта старуха Ооцука, вроде бы оказался мальчиком. Ее надежда начинала рушиться. Но в глубине сердца что-то еще тихонечко дышало, не готовое сдаться, время от времени пыталось шевелиться, пыталось подняться на ноги. И этим чем-то была горечь потери, потери, которую она продолжала искать.

Уцуми съехал с хайвея. Они пересекли заросшее летними травами плато. Путь их лежал к морю. Наконец машина подъехала к небольшому станционному зданию. Перед ним — маленькая площадь, от нее вдоль моря тянулась двухполосная дорога. Это и была центральная улица Асари. Вдоль дороги выстроились легковушки отдыхающих, отчего и без того узкая дорога стала еще уже. Несколько придорожных магазинчиков и рыбацкие домики. Кроме того, виднелись корпуса курортного отеля, крикливые и не вписывающиеся в пейзаж здания да новый круглосуточный магазин. Море начиналось почти сразу за домами. Касуми ощутила присутствие воды и напряглась. Это чувство преследовало ее всю жизнь.

— Это здесь, — сказал Уцуми и припарковался на площади перед станцией.

Вид у него был усталый, он держался рукой за живот в районе желудка. На лбу выступил липкий пот.

— Плохо себя чувствуете?

Уцуми с недовольным лицом опустил взгляд.

— Нет, просто немного болит живот. Сейчас пройдет.

— Может, зайдем купим воды? — Касуми кивнула на круглосуточный магазинчик.

— Не надо. У меня есть. — Уцуми показал на углубление в двери, там лежала пластиковая бутылка с минералкой.

— Может, лучше все-таки прохладную купим?

— Лучше неохлажденную. Мне желудок вырезали.

— Тогда я схожу поищу место, где можно передохнуть.

Касуми открыла дверцу и выбралась из машины, оставив Уцуми одного. В этот самый момент солнце заволокли тучи, с моря подул прохладный ветер. Касуми закинула голову и посмотрела на небо, сразу ставшее пепельно-серым. Удивительно, но морем совсем не пахло. И все же море было очень близко, она ощущала его гнетущее присутствие. Это ощущение было так хорошо знакомо Касуми.

Она зашла в магазинчик и спросила у молодой продавщицы, нет ли поблизости кафе. Та сказала, что рядом со станцией есть только одна забегаловка, где подают собу. Касуми ни с чем вернулась в машину. Уцуми сидел с закрытыми глазами, откинув спинку сиденья.

— Уцуми-сан, сказали, что есть только забегаловка, где дают собу. Вы отдохните в машине, а я схожу встречусь с Ооцукой-сан.

— Я вас догоню, — ответил Уцуми, закрыв глаза ладонями и не глядя на Касуми.

Касуми тихонько притворила дверцу. Уставший вид Уцуми пугал ее, но надо было поторапливаться. А вдруг этот ребенок — Юка; она сгорала от нетерпения. Из телефонной будки у станции Касуми позвонила Ооцуке.

— Вас беспокоит Мориваки.

На том конце провода явно растерялись.

— Это которая из программы?

— Да. Я сейчас в Асари, хотела бы с вами поговорить.

— То есть вы все-таки приехали. Простите меня. Похоже, я обозналась.

Касуми по голосу почувствовала, что женщина запаниковала.

— Боюсь, что нам нет смысла встречаться, толку от этого не будет.

Я специально для этого приехала в Асари.

Ооцука с неохотой произнесла название отеля. Того самого курортного отеля, что располагался по соседству с магазинчиком. Ооцука оказалась его владелицей. Касуми пересекла маленькую площадь. Прошла рядом с машиной. Уцуми так и сидел за рулем, уставившись в небо, держа руку на животе. Касуми он не заметил. Черты его лица разгладились. Видимо, боль отступала.

— Простите за беспокойство, — позвала Касуми, стоя у небольшой стойки администратора.

На вывеске гостиницы значилось «курортный отель», но на стене возле стойки была приклеена фотография замысловато оформленной спальни. Фото не оставляло никаких сомнений — здесь располагался love-отель. Откуда-то из глубины донесся голос, затем появилась довольно крупной комплекции старуха. Одета она была броско: фиолетовый свитер из блестящей атласной ткани и желтые брюки. На губах — совсем не подходящая к свитеру яркая помада цвета киновари.

— Ой, мне так неудобно, что вам пришлось проделать такой дальний путь! Я — Ооцука.

Женщина облокотилась полными, с ямочками локтями на стойку.

— Спасибо вам за тот звонок.

— Да ну что вы. Думала, может, смогу помочь, прям места себе не находила, — любезно заулыбалась Ооцука.

— А что значит: вы обознались?

— Ну, тот ребенок, которого я видела, мальчиком оказался. В программе-то мой голос прозвучал, так мне потом тут же позвонил человек, который живет по соседству, и сказал, что ребенок, о котором я рассказала, мальчик, учится в седьмом классе и поступил туда в апреле месяце. Ой, ну мне прям так стыдно и неловко перед вами, и зачем я только ввязалась. Меня уж и полицейский отругал.

— Асанума-сан из Энивы?

— Точно, он самый. И еще я сказала, что эти люди поселились в рыбацкой хижине, а это вовсе и не хижина. Это вроде как дом. И человек, который там живет, он вроде из местных. Фото хотите посмотреть?

Ооцука извлекла из-под стойки светло-коричневый конверт и достала из него фотографию.

— Что за фото?

— Фотография с празднования начала учебного года. Вчера мне эти люди привезли. Сказали, что если полиция или вы приедете, чтобы я как доказательство показала фото. Сердились очень.

— Покажите, пожалуйста, — невозмутимым голосом попросила Касуми и взяла в руки фотографию.

На общей фотографии — около тридцати школьников. Внизу надпись — «Средняя школа Исохамы». Ооцука молча ткнула пальцем в мальчика, стоящего в первом ряду: одет в форму не по размеру, узкий подбородочек, лицо скривилось от яркого солнца.

«И нисколько на меня не похож», — раздраженно подумала Касуми. Наконец она произнесла:

— И в самом деле мальчик.

— Имя тоже немного похоже. Вроде Ютака.

— Вы перепутали Юку и Ютаку?

Ооцука смущенно заулыбалась.

— Мне так неловко перед вами. Я вообще-то нездешняя, не знала, что там за ситуация в этой семье.

— А вы, Ооцука-сан, сами откуда?

Сил продолжать разговор у Касуми не было, и, по правде говоря, ей было все равно, откуда та родом.

— Из Саппоро. Мне после этой передачи ой как непросто стало здесь бизнесом заниматься.

— Вот оно как.

— Простите меня, в самом деле. Мне так жаль. Хотела ведь помочь, вот и позвонила. А вышло все так ужасно. Отовсюду стали звонить, справляться, что да как. И из полиции приходили.

— Отовсюду — это откуда? — недоумевала Касуми.

— Из всяких газет, ну и из других мест тоже. Простите меня, — частила Ооцука, явно желая как можно быстрее отвязаться от Касуми.

— Поняла. То есть ехать туда бесполезно.

— Думаю, не стоит беспокоить людей. Пожалейте их.

Касуми взяла себя в руки и вежливо поклонилась.

— Позвольте откланяться.

— Еще раз простите, и вот, примите, пожалуйста.

Ооцука достала из-под стойки конверт и протянула Касуми.

— Что это?

— Ну, типа пожертвование. Это все, что я могу сделать.

— Спасибо большое. Я с радостью приму, — поблагодарила Касуми и с готовностью взяла конверт из рук Ооцуки.

Раньше она наотрез отказывалась от такого рода подношений, но правда заключалась в том, что для поиска Юки ей нужны были деньги. Ооцука, по всей видимости, была разочарована — не ожидала, что Касуми без колебаний примет ее подношение. Манера ее стала более сдержанной, сухой.

— Ну, удачи вам, — засобиралась уходить Ооцука.

— Ой, минуточку! — окликнула ее Касуми.

Ооцука повернулась — на лице было написано: «Ну, что еще?»

— Слушаю.

А почему вам показалось, что этот ребенок похож на меня?

Ооцука стала рассматривать уже с погасшим интересом лицо Касуми.

— Когда с человеком вот так, вживую, встречаешься, то все по-другому. Может, это просто игра воображения.

— Так оно и есть, — резко бросила на прощание Касуми и вышла из отеля, оставив ошеломленную Ооцуку в одиночестве.

Выходит, ее будут продолжать мучить не только чужие теории, но и чужие фантазии? А ведь таких случаев уже было хорошо за сотню. Касуми стала вспоминать:

«Это, без всяких сомнений, Юка-тян. Соседская девочка как две капли воды на нее похожа».

«К нам из другой школы перевелась девочка по имени Юка. Вроде она ребенок от первого брака. Думаю, это и есть ваша Юка».

Касуми выбежала на дорогу, остановилась в тени летних трав и вытащила из сумки конверт. Конверт был аккуратно заклеен. Она распечатала его и заглянула внутрь. В конверте лежали две купюры по десять тысяч иен. Наверняка Ооцука дала такой же конверт с наличными и родителям того мальчика. Бедняжка! Касуми горько усмехнулась. Усмешка превратилась в гримасу — что же теперь делать? Она приняла решение не возвращаться домой и искать Юку в одиночку, когда у нее была цель — проверить информацию из Отару. Продумать дальнейшие варианты она просто не успела. Касуми никак не могла избавиться от чувства, что ее все глубже и глубже затягивает вязкий ил на дне озера. Ей захотелось упасть без сил прямо здесь, на дороге. Хорошо хоть Уцуми не с ней, подумала Касуми. Ей не хотелось, чтобы в таком состоянии ее видели другие.

Побережье тянулось по правой стороне, перед гостиницей. Похоже, там и находился пляж. Касуми зашагала к морю. Тучи по-прежнему заволакивали солнце. Небо было свинцовым, пасмурным. Видимо, дело шло к дождю. С моря дул холодный ветер. Касуми окинула взглядом побережье и вскрикнула от удивления — таким оно было узким. Между краем воды и дорогой было всего несколько метров. Берег не был песчаным. Повсюду валялись большие круглые валуны, какие часто встречаются в нижнем течении рек. Валуны были облеплены черными водорослями, да и само море было черного цвета. На узкой береговой полосе стояло несколько похожих на игрушечные деревянных бунгало. Сбоку от них — лавка со съедобной и несъедобной всячиной, над ней развевалась тряпичная вывеска «Мороженое с сиропом».

Расстелив голубые подстилки, на валунах сидели влюбленные парочки и родители с детьми и пристально смотрели на ровную гладь моря. Возможно, оттого, что было прохладно, все сидели как-то ссутулившись. На открытой кухне перед бунгало женщина в красном купальнике строгала капусту. Душевая, на скорую руку сооруженная из двух душевых кабин. Передвижной туалет. Все это было беспорядочно разбросано на нескольких метрах береговой линии. Унылое местечко.

Даже возле ее старого дома побережье было куда лучше. По крайней мере — пустое.

Касуми, переступая с камня на камень, подошла к самому морю. Волн не было — черная вода вместо того, чтобы набегать на берег, застыла неподвижной массой. Даже мелкие ракушки, в бесчисленном количестве облепившие валуны, были черными. Пейзаж был настолько зловещим, что из груди Касуми вырвался вопль. Черное море без признаков жизни. Здесь Юки быть просто не могло.

Касуми нагнулась и попробовала рукой воду. Прохладная. Если ехать вдоль берега на север, можно добраться до ее родного поселка. Неожиданно ей снова показалось, что море куда-то ее уносит, по щекам потекли слезы. Они падали на валун, на котором она стояла. Слезы оставляли на камне следы, тоже черные.

— Мориваки-сан! — раздался голос Уцуми.

Поспешно утерев слезы, она обернулась.

— Что случилось?

Уцуми стоял на дороге. Цвет лица по-прежнему нездоровый, но выражение — бодрое. Касуми, осторожно перебираясь с валуна на валун, приблизилась к Уцуми.

— Опять неудача. Ребенок оказался мальчиком, семиклассником. Ошибки быть не может, она показала мне фотографию. Сама Ооцука-сан из Саппоро, говорит, что, когда звонила, искренне заблуждалась.

Уцуми смотрел в сторону и молчал. Его пронзительный взгляд был устремлен на море. Уцуми явно все это уже было известно.

— Вы ведь знали об этом?

— В некоторой степени.

— Тогда извините, что настояла на этой поездке.

Думала ли она, что поездка поможет ей обрести душевный покой, или же хотела проверить, какой будет ее собственная реакция? Касуми подняла взгляд на Уцуми. Тот, прищурившись, продолжал рассматривать прибрежный пейзаж.

— Да ничего. Жаль, конечно, что так.

— Вам получше?

— Да, все прошло.

Похоже, ему не хотелось говорить об этом.

— Может, зайдем поедим собу? Все-таки уже три часа.

Уцуми согласился. Касуми пошла вперед. Зашли в ту самую единственную пристанционную забегаловку и направились в полутемный угол. Две официантки, уставившись в экран телевизора, покатывались со смеху. Они мельком взглянули на гостей, но ничего не сказали. Касуми углубилась в свои мысли, сидя на засаленной подушечке-подстилке. Интересно, что бы сейчас сказал ей Огата? Эта мысль не давала ей покоя. Она нуждалась в его словах. Ее плот кидало волнами, он нуждался в гребце. Земная твердь по-прежнему не была видна. Уцуми оторвал от меню взгляд.

— Вы что будете? — обратился он к витающей в облаках Касуми.

Касуми вернулась к реальности. Официантка, заметив, что гости готовы, подошла принять заказ. Касуми заказала горячую собу, Уцуми — удон.

— Разочарованы?

— Еще бы. — Касуми тяжело вздохнула. — Хотя мне почему-то легче, что ее не оказалось в этом месте.

Она обвела взглядом ресторан. Впрочем, назвать это место рестораном язык не поворачивался. Казалось, они попали в чью-то неприбранную гостиную. Кухня выглядела неопрятно, по углам заведения валялись недочитанные газеты и одежда, будто кто-то прямо здесь раздевался. Официантка, передав заказ на кухню, снова уселась на стул и увлеченно стала смотреть очередную развлекательную программу.

— Почему, интересно?

— Сама не понимаю, — сухо ответила Касуми. Она и вправду не понимала. — А, кстати, — сказала она и достала из сумки конверт. — Это мне Ооцука-сан дала.

— Деньги?

— Да, двадцать тысяч. Если вы не возражаете, я хотела бы вам их отдать.

— Не надо. У меня проблем с деньгами нет. Мне выплатили пособие по выходу на пенсию да еще страховка, — ответил Уцуми, не поднимая на нее глаз.

— Но вам еще потребуются средства на лечение.

— Больше не потребуются, — категорически мотнул головой Уцуми.

От того, как резко прозвучал его отказ, да еще от решимости, мелькнувшей во взгляде, у Касуми мурашки пробежали по коже и снова возникло дурное предчувствие.

— Почему не потребуются?

— Потому что я решил больше не ходить в больницу.

Уцуми аккуратно, нитку за ниткой, вылавливал из остывшего бульона лапшу и пережевывал ее, как дикий зверь, серьезно и тщательно.

Касуми собралась было поинтересоваться, почему он больше не пойдет в больницу, но передумала. Ей не хотелось быть втянутой в жизнь этого человека.

Когда они вышли из забегаловки, морской бриз утих, на улице заметно потеплело. Сквозь разрезы в облаках светило солнце. Касуми открыла дверь машины, и на нее пахнуло рвотой.

— Вас вырвало?

— Извините. Воняет? Я вроде почистил за собой.

— Мне все равно.

— Боль в желудке и рвота — это у меня часто.

Касуми беспокоило, сможет ли Уцуми вести машину.

— Я бы села за руль, но у меня нет водительских прав.

— До Саппоро меньше тридцати минут, я справлюсь.

— Тогда высадите меня у вокзала.

— Ваша гостиница по пути к моему дому, так что я вас подброшу, — предложил Уцуми, будто проверяя ее.

Касуми ничего не оставалось, как сесть в машину. Вот так, буднично, покинула она место, которое всего на несколько дней дало ей надежду.

 

2

Как-то незаметно для себя она задремала. Разбудил ее голос Уцуми:

— Мориваки-сан!

Она испуганно огляделась по сторонам. Они уже подъехали к бизнес-отелю. Улочка с низкими зданиями оптовых магазинов, выстроенными в ряд, была пустынна. И хотя они находились рядом с вокзалом, в воздухе витала заброшенность, будто на городской окраине. Возможно, ощущение это усиливалось оттого, что, несмотря на лето, на улице было зябко. Касуми посмотрела на закатное солнце, лучи которого пробивались сквозь густые облака.

— Еще пяти нет, правда?

Все, что случилось в Отару, сейчас казалось далеким, как сон, и каким-то неправдоподобным. И хотя она предвидела такой исход событий, на Касуми снова навалилось отчаяние. Разочарование заполнило ее душу. В растерянности, не зная, как быть дальше, Касуми смотрела на неприметный вход в гостиницу.

— Завтра в это же время я за вами приеду, — сказал Уцуми.

Касуми показалось нелепым продолжать врать.

— Извините, Уцуми-сан, но я уже съехала из этой гостиницы.

Уцуми не стал выяснять почему, но на губах его появилась язвительная усмешка. Касуми была уверена, что он об этом уже знал. Ей не нравилась эта его манера: ждать, пока она сама все расскажет.

— Вы уже знали об этом, не так ли?

— Нет, не знал, — сказал Уцуми и отвернулся. Вид у него был измотанный.

— Не знаете какого-нибудь дешевого жилья поблизости?

— Может, лучше поехать на Сикоцу? Все равно завтра ехать.

— Так-то оно так…

Касуми не в силах была остаться в одиночестве там, где исчезла Юка. Она хотела быть в Саппоро, среди людей. Но говорить об этом Уцуми ей не хотелось.

— В этот сезон там трудно будет найти жилье, — нашлась она.

— Хотите, отвезу вас в капсульный отель.

— Хочу.

Уцуми в сомнении склонил голову набок, но в итоге медленно тронулся с места. Касуми взяла с заднего сиденья нейлоновую сумку с вещами Юки — приготовилась к выходу. Уцуми притормозил на красном светофоре и посмотрел на Касуми.

— Мориваки-сан, а почему вы съехали из той гостиницы? Там ведь не очень дорого. Около шести тысяч иен за ночь, так ведь?

— Для меня и это дорого. Я некоторое время домой не собираюсь возвращаться, буду искать Юку.

— Некоторое время — это сколько?

— Ну… пока хватит денег. Когда закончатся, может, начну работать здесь.

— А с дочкой как же?

— Муж о ней позаботится.

Рыдающий Митихиро. Дочка, с которой она уже не встретится. Касуми опустила глаза. Мельтешение обуви — пешеходы шагали по нанесенной на черном асфальте белой линии перехода. Она следила взглядом за беспорядочным передвижением человеческих ног и вдруг заметила, что Уцуми наблюдает за ней. Касуми стало неловко, и она отвернулась. Зажегся зеленый сигнал светофора. Машина сзади раздраженно засигналила: Уцуми не спешил трогаться. Бросив назад злобный взгляд, Уцуми нарочито медленно пересек перекресток и остановился перед небольшим зданием на левой стороне улицы. Потянул на себя ручной тормоз — раздался резкий звук — и спросил:

— А как именно вы собираетесь ее искать? Есть какие-нибудь зацепки?

— Нет, не сказала бы.

Касуми очень смутно представляла себе, что теперь для нее значит «искать». Возможно, это было лишь предлогом, чтобы не возвращаться к мужу.

— Как бы то ни было, я решила домой не возвращаться. Не звоните ему, пожалуйста.

Уцуми кивнул — на лице непонимание, — затем принялся с силой тереть худой рукой заострившийся подбородок.

— Вы что же, с супругом поругались? Из-за чего?

— Вот у полицейских всегда так. Если говоришь, что не собираешься возвращаться домой, — значит, обязательно «поругались». Если «поругались» — обязательно спрашивают причину. Все должно быть предельно ясно, так?

На упреки Касуми Уцуми совершенно невозмутимо ответил:

— Просто сразу говорю то, о чем и любой другой подумает.

— Получается, если вы скажете, что ваша жена не вернется домой, сразу надо спрашивать: «Вы что, поругались?» — то есть, по-вашему, это абсолютно нормально, да? А может, всему есть какое-нибудь другое объяснение.

— Вам что, обо мне что-то известно?

Касуми удивилась, увидев недовольное лицо Уцуми.

— А что, это и на самом деле так? Я просто случайно спросила.

— Ладно, хватит обо мне. Лучше скажите: вы что, поссорились с мужем?

— Это одна из причин, но не единственная.

— Семейные неурядицы?

— А у вас почему жена ушла из дома?

Уцуми горько усмехнулся.

— Мориваки-сан, если вам некуда идти, можете остановиться у меня.

Неожиданное предложение ввело Касуми в ступор. Уцуми смотрел прямо перед собой, положив руки на руль.

— У вас дома? А что скажет ваша жена?

— Жена работает медсестрой в больнице в Такикаве. Даже если бы она и была здесь, мне все равно.

— С чего это вы вдруг?

— Вы же говорите, вам денег жалко. — В тоне Уцуми слышалась издевка.

Неожиданно для самой себя Касуми без обиняков заявила:

— Так-то оно так, но я ведь даже не знаю, почему вы заинтересовались делом Юки. Это как, ничего?

— А что тут такого? У меня рак желудка. Я скоро умру. Денег я с вас тянуть не собираюсь, запугивать тоже. И я сам бы хотел знать, почему заинтересовался вашим делом.

Пораженная тому, как много было вложено в эти слова, произнесенные без малейшей запинки, Касуми посмотрела Уцуми в глаза. Ответный взгляд был ясным и решительным.

— Неужели с болезнью все настолько плохо?

— Вы уже и сами, наверное, догадались. Я по глазам увидел.

Касуми молча опустила голову. Видимо, закончился рабочий день — из здания слева гурьбой вывалили с десяток мужчин и женщин. Они, громко смеясь, заполнили все пространство тротуара, видимо обсуждая, не пойти ли им выпить.

Касуми решительно предложила:

— Давайте поступим так. Я буду за вами ухаживать, а за это буду бесплатно у вас жить.

— Ухаживать? — саркастически переспросил он. До самой смерти? Впрочем, это недолго, не перетрудитесь.

Касуми, на некоторое время потеряв дар речи, с трудом выдавила:

— А я пока буду искать Юку.

— Я тоже буду искать вместе с вами.

— Зачем? Какая у вас причина?

— Не знаю.

— Ну чего вы не знаете? — злилась Касуми, никак не понимая, что же руководит этим человеком.

Не отдавая себе отчет в том, что делает, она грубо ухватила его за лацкан черного пиджака. Ее взгляду открылся исхудавший затылок.

— Уцуми-сан, ну почему? Ну пожалуйста, скажите: почему? Что вам за интерес, если вы скоро все равно умрете?

Он грубо отбросил ее руку. В нем чувствовалась сила — тыльная сторона руки болела от прикосновения его острых, худых пальцев.

— Сказал же, не знаю. Разве это не все равно?

— Нет, не все равно. Потому что невинно страдаю всегда я. Что вам непонятно?

— Да не знаю я. Просто хотел перед смертью сделать что-то по-другому, не так, как привык на работе. И хочу узнать, что произошло на самом деле.

— Вы же сами сказали, что хотите убить свободное время и все.

— Ну и это тоже.

— Выходит, то, из-за чего я так страдаю, для вас будет просто средством красиво умереть?

Касуми не могла сдержать гнев. Осознавая, как жестоко это звучит по отношению к больному человеку, она все пыталась докопаться до правды.

— А какое мучение знать, что умираешь, — это вы понимаете? — огрызнулся Уцуми.

— Думаю, что понимаю, — тихо ответила Касуми, не будучи в этом уверенной.

Невозможно разобраться, чьи страдания тяжелее — ее, потерявшей ребенка, или умирающего Уцуми. Страшно, наверное, жить, зная, что твои дни сочтены. Но при этом ей казалось, что она бы спокойно согласилась поменяться с Уцуми местами. Уцуми, возможно тоже почувствовав всю тщетность подобного сравнения, неожиданно как-то сдулся и проворчал:

— Ну ладно, поехали. Я устал.

Чтобы добраться до дома Уцуми, надо было проехать на север кварталов десять, а затем еще на восток. Дом находился в отдаленном новом микрорайоне. Уцуми поставил «карину» на парковке, больше напоминающей поле, — обычно за такие парковки надо было платить помесячно.

Простенькая стоянка: в землю на одинаковом расстоянии друг от друга были воткнуты деревянные колышки с именами владельцев, незатейливо написанными фломастером. Прямо как могилы на кладбище, подумала Касуми, глядя на колышек с полустертым именем Уцуми. Казалось, что покосившийся среди зарослей бурьяна колышек вот-вот упадет. Уцуми показал на оштукатуренный деревянный дом:

— Вон там.

Вслед за ним Касуми поднялась по наружной лестнице на второй этаж. Квартира была прибрана и почти пуста. Было в ней что-то холодное, будто суровый дух хозяина наложил на нее свой отпечаток. Казалось бы, здесь жил тяжело больной человек, но ни запаха лекарств, ни следов заботливого ухода за больным в квартире не было и в помине. Вот так, в одиночестве, и проходит здесь его жизнь, представила себе Касуми. Уцуми открыл раздвижную дверь в глубине коридора и повернулся к Касуми:

— Я прилягу.

Касуми одна сидела в медленно погружающейся в темноту комнате и ждала, когда проснется Уцуми. На столе лежало несколько разных упаковок лекарств. Глядя на них, Касуми размышляла, каково это — быть смертельно больным. Похож ли закат жизни на закат солнца? На улице смеркалось, очертания комнаты начинали постепенно растворяться в темноте. Несмотря на лето, по полу крался холодок. Человек стремится к теплу и солнцу, и в этой комнате было чего бояться. Время шло. Потому что она могла чувствовать его ход. Уж не гналась ли она за призрачным временем, после того как потеряла свои часики по имени Юка? Чем быстрее будет идти время, тем быстрее она сможет забыть о самом существовании Юки, но, с другой стороны, Касуми переживала, что Юка может забыть ее. Получалось, что и она то ли с живым, то ли с мертвым ребенком на руках и он, стоящий перед лицом смерти, не могли прийти к соглашению с действительностью, бесстрастно отсчитывающей время. Касуми свернулась в кресле калачиком: обняла себя за колени, подобрав к согнутому телу закоченевшие ноги. Было мучительно осознавать, что она одна и ничего невозможно с этим поделать.

Смеркалось. Не было и намека на то, что Уцуми проснулся. Касуми от нечего делать включила телевизор. Было ровно шесть тридцать — начался выпуск новостей. Закончился материал про парламент и коррупцию среди депутатов, перешли к спецрепортажу о футболистах. Когда начались мультики, которые любит смотреть Риса, Касуми выключила телевизор. Как только квадратная коробка перестала испускать голубой свет, комната погрузилась во мрак. Касуми почувствовала какое-то гнетущее чувство, казалось, она не может дышать. Она поспешила включить свет. Свет в коридоре, флуоресцентную лампу в комнате, свет на кухне, в ванной, туалете. Стали отчетливо видны выцветшие от солнечного света квадраты татами. Тени исчезли, в искусственном освещении квартира приняла очертания. Наверняка даже ее собственное гладкое, как маска, лицо светится. Касуми показалось, что она родилась заново. Итак, она решила, что если не найдет Юку в Отару, то не вернется домой. Сегодня — знаменательный день, день, когда она осуществила это решение. Первый побег с того момента, как она убежала из родной деревни. Но на этот раз все было по-другому: надежда равнялась практически нулю. Что же ей теперь делать? Касуми неподвижно стояла посреди незнакомой комнаты.

Почувствовав голод, Касуми заглянула в крошечную кухню. На стене, забрызганной маслом, были наклеены бумажки с рецептами закусок к рису, каши-пятиминутки и овощных блюд. Лаконичные надписи аккуратным мелким почерком. Видимо, жена Уцуми позаботилась. По ним можно было приготовить кашу объемом в один мерный стаканчик, можно было сварить обычный рис в рисоварке.

К рису ничего не было, и Касуми решила сходить в магазин. Когда она уже стояла у выхода, раздался дребезг отъезжающей двери. В проеме между темной спальней и светлой комнатой в шесть дзё с рассеянным видом неподвижно застыл Уцуми в футболке и пижамных штанах. При виде Касуми на лице его появилась растерянность. Даже скорее не растерянность, а что-то похожее на отвращение.

— Как самочувствие?

— Видимо, гемоглобин низкий.

Похоже, плохо вам. Лицо такое, будто присутствие людей вам неприятно.

— А вы меня, похоже, хорошо понимаете.

Уцуми с усталым видом опустился на татами, скрестив ноги.

— Больно?

— Да нет, слабость.

— К рису ничего нет, я решила в магазин сбегать. Вам что купить?

— Купите, что сами хотите. У меня аппетита нет.

— Хорошо. Постараюсь купить что-нибудь легкое.

Заставлять его есть было бесполезно. Касуми обувалась в узкой прихожей. Он протянул ей десятитысячную купюру.

— Вы уверены?

Касуми посмотрела снизу вверх на его изможденное лицо. Уцуми кивнул, всем своим видом говоря, чтобы она оставила его в покое.

Возьмите. Купите, что хотите. Я все равно не успею все потратить. И купите заодно, пожалуйста, минеральной воды и бумагу туалетную.

— Вы, может, и не успеете потратить, но у вас еще жена есть.

— Будем считать, что я нанял экономку и медсестру в одном лице. Думаю, жена на это согласится.

«А что, это идея, — подумала Касуми, взяла купюру и засунула ее в задний карман джинсов. — Когда Уцуми не станет, действительно можно будет устроиться экономкой». Касуми удивилась, поймав себя на мысли, что уже прикидывает, когда Уцуми умрет. Всему виной была дистанция между ними — дистанция, какая бывает между абсолютно чужими людьми. Внезапно ей вспомнился Огата. Один из тех редких случаев, когда с самого начала понятно, что вещество, из которого сделаны два человека, имеет одинаковую температуру и плотность. Касуми скучала по нему, по Огате.

В ближайшем продуктовом магазине она купила рыбу и овощи. Рядом с кассой стоял телефонный автомат, Касуми набрала номер домашнего телефона Идзуми. Зная Мидзусиму, она была уверена, что тот вечерами просиживает у жены Идзуми, Цутаэ, в гостях. Как она и ожидала, к телефону подошел сам Мидзусима.

— Мориваки-сан! Очень ждал вашего звонка. Вы уже на Хоккайдо?

У Касуми учащенно забилось сердце. Что-то было не так, как обычно: казалось, Мидзусима чем-то взволнован.

— Да, вчера приехала. Что-то не так?

— По правде говоря, я как раз думал, как бы с вами связаться. Позвонил супругу, он сказал, где вы остановились. Позвонил в гостиницу, но вы уже выписались.

— А что такое? Что-то случилось?

Касуми опустила тяжелые сумки с водой и продуктами на пол. Мидзусима спохватился, поняв, что дал Касуми надежду:

— Нет-нет, извините. Это не связано с Юкой. Да и вообще, может, это не так уж и важно. Сегодня Исияма-сан приезжал.

— Исияма-сам?

— Да. Я очень удивился. Приехал первый раз с тех пор, как продал дачу. Госпожа Цутаэ тоже частенько вспоминает о тех временах. Правда, очень уж он изменился.

— Как изменился?

— Его будто подменили. Думаю, он по-прежнему чувствует свою ответственность за произошедшее, но только я не уверен… — Чего-то Мидзусима недоговаривал.

— Как изменился?

В ней неожиданно проснулось любопытство. Интересно, как Исияма мог измениться за эти годы?

— Мне бы хотелось с ним встретиться. Он уже уехал?

— Сегодня вроде бы собирался остановиться где-то на берегу, — уклончиво ответил Мидзусима. Неужели не хочет ей говорить?

Касуми снова поинтересовалась:

— Он что, как-то странно выглядел?

— А вы, Мориваки-сан, в последнее время с ним не пересекались, верно?

— Да, мы давно не виделись.

— Даже не знаю, хорошо ли это говорить. — Мидзусима замешкался. — Исияма-сан развелся, да? Он тут приехал с молодой женщиной. Я уж так удивился.

Касуми непроизвольно оглянулась на свое отражение в окне магазина. На темном фоне она увидела женщину с желтой телефонной трубкой в руке с раскрытым от изумления ртом. Время отложило отпечаток на это лицо. Под глазами круги, уголки губ опущены. У Исиямы — женщина. И хотя она считала, что их с Исиямой любовь осталась в прошлом, слова Мидзусимы стали для нее ударом.

— Алло, Мориваки-сан! — позвал Мидзусима.

— Да-да, алло, — поспешно ответила Касуми, снова поднеся трубку к уху.

— Исияма-сан остановился где-то у озера, так что если вы приедете в первой половине дня, то, возможно, сможете с ним повидаться.

— Хм.

— Он еще сказал, что его вроде бы преследуют. Моя госпожа не любит всего этого. Думаю, у нас он больше не появится.

Касуми неприятно резануло, что Мидзусима так по-свойски сказал «моя госпожа», но еще больше ее задели слова «Исияма приехал с молодой женщиной». Но время-то идет. Это она не изменилась — ее скитания все еще продолжаются. Касуми положила трубку и снова посмотрела на свое отражение в стекле. Впрочем, она тоже изменилась. И хотя в душе она все та же, время не пощадило ее внешности, оставив отпечаток глубокого горя на лице. Касуми в тоске, с таким чувством, будто Исияма ее бросил, направилась домой.

— Это я.

Постучавшись, Касуми открыла дверь. Уцуми, лежавший посредине комнаты, извинился и поднялся с пола. Из ванной доносилось бульканье воды — он набирал фуро. Касуми положила на порожек в прихожей тяжелые пакеты с покупками. Пока она разувалась, подошел Уцуми и взял пакеты. Похоже, самочувствие его улучшилось.

— Не надо. Тяжело ведь.

Уцуми проигнорировал ее призыв и, не сказав ни слова, отнес сумки на кухню. Касуми проследовала за ним и стала быстро готовить ужин. Заметив, что есть уже готовый мисо-суп, она разогрела его и разлила по пиалам. Поставила на маленький стол пиалы для риса, положила палочки, и они сели друг напротив друга.

— Что-то случилось? — проворчал Уцуми, держа ложку для каши в руке.

— Да нет. С чего это вы спрашиваете?

— Интуиция.

— Какая такая интуиция? — притворилась непонимающей Касуми.

— Интуиция полицейского.

— Я слышала, Исияма-сан сегодня объявился, — сказала Касуми, поднося рис ко рту.

Рис был жестковат — видимо, не рассчитала количество воды в чужой рисоварке, — но все равно вкусный и свежий.

— Мориваки-сан, вы куда звонили? — с безразличным видом поинтересовался Уцуми, но Касуми успела поймать его изучающий взгляд.

— Мидзусиме-сан. Вернее, домой Идзуми-сан.

— Позвонили бы отсюда. За телефонные счета не беспокойтесь.

— Спасибо. В следующий раз воспользуюсь вашей добротой.

Уцуми, горько усмехнувшись, зачерпнул кашу и поднес ко рту с таким видом, будто это непосильный труд. Медленно прожевал, проглотил, затем посмотрел Касуми прямо в глаза.

— Интересно, почему Исияма появился?

— Ну, не знаю. — Касуми выпила суп мисо с тофу, приготовленный Уцуми. Наверное, готовил по рецепту, написанному женой, — приправы, на ее вкус, было маловато.

— Мидзусима-сан сказал, что Исияма остановился где-то у озера, и если я приеду завтра, то, может быть, еще застану его там.

— Ну и как он поживает?

— По словам Мидзусимы-сан, очень изменился. — Касуми промолчала о женщине, приехавшей с Исиямой.

— Ну, попробуем его не упустить.

— Для допроса? — засмеялась Касуми.

— Да какой там допрос. Просто хочу расспросить о его впечатлениях.

— Впечатлениях? О чем?

— О происшествии. Разве не ясно? — разделывая кусок вареной рыбы, произнес Уцуми, не поднимая головы.

«К чему спрашивать Исияму о впечатлениях?» — задумалась Касуми, отложив палочки.

Постельными принадлежностями, лежащими в стенном шкафу, видимо, пользовалась жена Уцуми. Белье было чистым, но к наволочке прилепился черный волос. Касуми стряхнула его и прижалась щекой к подушке. Странное это было чувство: она находилась в доме человека, о котором два дня назад еще и слыхом не слыхивала, и собиралась теперь спать на постели его жены. Касуми лежала на футоне и вспоминала события вечера четырехлетней давности — ровно четырехлетней. Вдвоем с Исиямой они предавались греху, даже не предполагая, что ждет их следующим утром.

Интересно, знает ли Исияма, что она каждый год одиннадцатого августа приезжает в Идзумикё? Если знает и приехал именно в это время, значит ли это, что он хочет с ней встретиться? И даже если он приехал, не подозревая об этом, то привезти сюда другую женщину казалось ей верхом равнодушия. Касуми поняла, что ужасно зла на Исияму. Ее явно задела новость о том, что он приехал не один. Касуми казалось, что все в прошлом и в ее душе нет места для ревности, но сейчас осознала, что все еще колеблется. Это раздражало ее и печалило. Она выскользнула из-под одеяла и бесшумно отодвинула дверь в спальню. В комнате было темно, но Уцуми, лежащий в кровати, смотрел в ее сторону. Свет из ее комнатки в шесть татами освещал обтянутый кожей скелет, похожий на высохшее дерево. Тот смотрел на нее в упор.

— Что вам?

— Мы можем немного поговорить?

— Вряд ли. Я снотворное принял, скоро перестану соображать.

Касуми, ничего не говоря, нырнула к нему под одеяло. Уцуми скривился.

— Что? Вспомнила Исияму и возбудилась?

— Да.

— Выходит, слухи про тебя с Исиямой были правдой?

Касуми, не отвечая, уткнулась носом в худое плечо Уцуми. От него ничем не пахло — лишь едва уловимо повеяло стиральным порошком от футболки. Уцуми недовольно дернул плечом. Касуми замерла. Уцуми со всей силы оттолкнул ее, но она никак не хотела вылезать из кровати.

— Прекрати, прошу тебя! — Уцуми отвернулся. — Я не могу.

— Я ни на что и не рассчитываю! — расхохоталась Касуми.

Уцуми снова заговорил:

— Вы, значит, с Исиямой были любовниками. Потому всей семьей и поехали на Сикоцу.

— Да, — не стала отпираться Касуми. — А что, кто-то слухи распускал?

— Да нет, никто ничего не говорил. Просто атмосфера на даче такая была. Но в протоколы допросов ничего такого не попало. Асанума думал, что если порыться в Токио, что-нибудь да выплывет.

— Он что, в Токио ездил?

— Не поехал, дело же никакого развития не получило.

— Думаешь, наши с Исиямой отношения как-то связаны с пропажей Юки?

— Кто его знает.

— В чем тут может быть проблема?

— Не знаю. Поэтому и хотел бы узнать, что с тобой произошло.

— Муж сказал, что я ему не нужна и чтобы я не возвращалась.

— Ничего удивительного.

— А ты бы на месте Митихиро тоже так сказал?

— Нет.

— Почему?

— Потому что мне такая, как ты, с самого начала не нужна была бы.

Уцуми устало закрыл глаза. Глазницы ввалились — скелет, да и только.

— Говорят, он привез с собой женщину. Я на Хоккайдо приехала, потому что он позвал, а потом ребенок мой здесь пропал. Конечно, что случилось, того не поправить, но я все никак не могу с этим смириться. Сама не понимаю, с чем я не могу смириться. С потерей Юки? С тем временем, что потрачено на ее поиски? С тем временем, что могла бы провести с этим человеком? Или же не могу смириться сама с собой, потерявшей абсолютно все. Как ни странно, но, возможно, именно с последним. Ведь только для меня ничего не закончилось. Ужасно несправедливо! Неужели тебе не приходило в голову: то, что ты умрешь, — несправедливо? Наверняка приходило. Поэтому-то мы и похожи. Разве не так?

Молчание. Касуми взглянула на Уцуми — тот спал. Она стала рассматривать его лицо, потом сдернула одеяло — стала рассматривать тело. До болезни он, видимо, был крепкого телосложения, сейчас об этом напоминал лишь крупный костяк. Худая грудь равномерно двигалась вверх-вниз, он слегка похрапывал. Рот слегка приоткрыт. Если бы не ровное дыхание, Уцуми вполне можно было бы принять за труп. А трупу все равно. Касуми снова уткнулась носом ему в плечо.

— Есть еще кое-что, о чем я даже Огате не говорила. Слишком уж это отвратительно. Ну, раз выпала такая возможность, скажу: я Норико-сан подозревала. Думала, что она, догадавшись про нас с Исиямой, все это спланировала. А что? Как лучше причинить мне боль, чем не сделать что-нибудь с моим ребенком? Вот она, улучив с утра удобный момент, убила Юку, спрятала тело и потом, как ни в чем не бывало, легла спать. Такая мысль приходила мне в голову. Скажешь — невозможно? Никогда не знаешь, чего можно ожидать от другого человека. С виду красивая, невозмутимая, а что внутри — никому не ведомо. Так ведь? Вот ты, полицейский, так и думаешь, разве нет?.. И на Митихиро я думала: узнал про нас с Исиямой и в сердцах убил собственную дочь. Чтобы заставить нас страдать. Но уж больно Митихиро сам мучился все эти четыре года. Я точно знаю, что он не мог этого сделать. Думаю, ни Норико, ни Митихиро не могли сделать этого. Почему? Да потому, что они простодушные реалисты. Такие, как они, ни за что не станут так рисковать. Это мне мое чутье подсказывает.

Касуми кивнула, будто соглашаясь сама с собой. Уцуми со стоном повернулся на другой бок. Тяжелая костлявая рука задела Касуми, но она, не обратив на это внимания, продолжала говорить.

— Вот я сейчас сказала «убили Юку». А ведь не хотела эти слова произносить, но, видимо, в глубине души я понимаю, что ее уже нет в живых. И то, что я, несмотря на это, собираюсь ее искать, возможно, лишь попытка обвести саму себя вокруг пальца. И хочется скорее освободиться от этого груза, а не получается — вот и использую то, что произошло с Юкой, в своих целях. А между тем Исияма в одиночку куда-то скрылся. Оставил меня позади. И если уж на то пошло, то и ты собираешься поступить так же. Конечно, страшно умирать, но мне кажется, что я тебе завидую.

Уцуми по-прежнему лежал на боку, дыхание его стало глубже. Видимо, как и его сон.

— Что скажешь? Страшно?

Касуми толкнула Уцуми локтем в бок. Попала в ребро. Уцуми продолжал дышать ровно, даже не пошевельнувшись.

— Хорошо вот так спать и ничего не чувствовать. Другое дело — видеть дурные сны, от которых нет спасения. Уж лучше умереть. Так не думаешь?

Уцуми не отвечал.

— Я в своих ночных кошмарах никак не могу избавиться от ощущения, будто осталась в полном одиночестве. Митихиро ускользнул. Побежал в реальность, где надо работать, надо воспитывать Рису. Ненависть ко мне и Исияме стала ему подспорьем. Ему тоже тяжело, но ненавидеть — значит жить, воспринимая реальность. Риса — славная девочка, но она ко мне не очень привязана. Странно, я согласна. Она ведь мое родное дитя. Но тому есть объяснение. Говорят, если один ребенок умирает, то любовь к оставшемуся становится в разы сильнее, — но ничего подобного. Я вот только и делаю, что гонюсь за той, которой уже нет. Если бы Риса пропала, я бы, возможно, быстрее сдалась. Привязанность к детям может быть такой разной. Страшно, правда? Я и сама себя порой боюсь. А Риса с тех пор, как стала что-то соображать, все время только и видит, как я мечусь в поисках Юки, и знает, что она для меня не главное. Наверное, поэтому она папина дочка. Думаю, она не будет так уж сильно скучать, если мы с ней больше никогда не встретимся. Мой кошмар в том, что после исчезновения Юки я потеряла себя. И никак у меня не получается стать той, прежней. И пока это продолжается, ничто мне не интересно. На этом свете меня держит только то, что я не могу умереть, мне надо искать Юку. А возможно, я уже умерла. Точно. Можешь считать, что есть человек, который умер раньше тебя.

Касуми ущипнула Уцуми за руку. Храпящий Уцуми издал слабый стон. Касуми нежно погладила его по руке.

— Прости. Больно? Тяжело тебе умирать? Уверена, ты ужасно боишься и чувствуешь себя одиноким. Не думаю, что ты это заслужил, хотя, конечно, я тебя не настолько хорошо знаю. Я уже сказала, что даже завидую тебе. Исияма оставил меня и пошел вперед, ты тоже раньше меня умрешь. А я, возможно, закончу свою жизнь в одиночестве в этом кошмаре. Как же все это противно и совсем непохоже на Касуми Хамагути. Это все равно что жить всю жизнь, глядя на серое море. Так ведь? Для чего же я совершила тот побег?

Касуми, устав от разговора, тяжело вздохнула в спину Уцуми. В это мгновение дыхание спящего стало ровным, как у здорового человека.

 

3

На асфальтированной горной дороге валялась черная веревка. Машина Уцуми переехала ее.

— Змея, — послышалось бормотание Уцуми.

Касуми обернулась и увидела извивающуюся змею — живот у той был на удивление белым. Красная машина, следующая за ними, резко затормозила, пытаясь не наехать на змею.

— Никогда не видела черную змею.

Касуми нахмурилась, ей показалось это плохим знаком.

— Хм. Интересно. Значит, не видели никогда?

— Никогда.

— Они часто здесь встречаются. Вы же, Мориваки-сан, родом с Хоккайдо, так ведь?

Уцуми участвовал в расследовании, к тому же, встретившись с Асанумой, он заранее навел про нее все справки. Касуми было неприятно услышать то, о чем она рассказала только в полиции, от Уцуми — теперь гражданского лица. Она ничего не ответила.

— Разве не так? — не унимался Уцуми.

— Так. И что с того?

— Какой смысл это скрывать? Это же правда. — Уцуми с недовольным видом уставился вперед, на дорогу.

Машина съехала с главной трассы Хоккайдо на небольшую дорогу, а затем на еще более узкую, ведущую к горячим источникам Оодзаки. Источники находились в горах, но Касуми ощущала присутствие большого водного пространства — Сикоцу было совсем рядом — и нервничала. Проехав чуть вперед и поднявшись правее в гору, можно было попасть в дачный поселок Идзумикё.

— Не то чтобы я это скрываю… Просто не говорю, потому что не хочу об этом вспоминать.

Потому что убежали из дома? Потому что это была такая глушь? — стал подтрунивать Уцуми.

Сегодня он был настроен агрессивно, с его напором Касуми столкнулась впервые.

— Не только это. Но будем считать, что вы правы.

Неужели стыдитесь своего поступка?

Касуми пропустила колкость мимо ушей. Вряд ли, попытайся она сейчас рассказать ему о том, какой унылой и тяжелой была ее жизнь в Кирае, что-нибудь из этого выйдет. Один Фуруути моментально смог понять ее, подумала Касуми и посмотрела на осунувшийся профиль и оживленный взгляд Уцуми.

Утром Касуми проснулась в его кровати. Уцуми крепко спал, перетянув на себя все одеяло. Касуми лежала в одной пижаме, съежившись от предрассветного холода. Она потянула одеяло на себя, но Уцуми закутался в него слишком уж плотно, как в защитный кокон. Отказавшись от мысли заполучить одеяло, Касуми присела, опершись на локоть, и заглянула в лицо Уцуми. Расслабленный профиль, полуоткрытый рот. Ввалившиеся глазницы, темные тени под скулами, признаки неизбежно приближающейся смерти. Касуми, дрожа от холода, выбралась из кровати, размышляя над тем, что, собственно, она хотела рассказать умирающему мужчине. Она вернулась в свою постель. Несмотря на лето, постельное белье было ледяным. Телу потребуется время, прежде чем оно сможет привыкнуть к этому холоду, подумала Касуми. Сна не было ни в одном глазу, она вылезла из-под одеяла. Нигде не ждала ее теплая встреча: ни в кровати Уцуми, ни здесь, в опустевшей постели. Возможно, так будет и впредь. Не сомкнув больше глаз, Касуми встретила четвертое после исчезновения Юки одиннадцатое августа.

— Я бы хотел разок побывать в вашей деревне. Может, съездим?

— Зачем?

— А вы не хотите увидеть, как там все изменилось?

— Да нет.

— У вас же там родители.

— Возможно.

— Вам что, все равно? — изумился Уцуми. Во взгляде мелькнуло любопытство. — Даже если они умерли?

— Ну что я с этим могу поделать?

— А вас ничем не проймешь, — в раздумье склонил голову Уцуми. — Вам никогда не приходило в голову, что ваша дочь может быть там?

По правде говоря, такие мысли не раз посещали ее. В них Юка игралась на берегу перед родительской забегаловкой «Кирайсо». Точь-в-точь как она сама в детстве, Юка собирала хрупкие камешки, которые легко можно было расколоть даже детскими руками. Волосы и кожа дочки были влажными от морского бриза, тело в мелком песке, принесенном ветром.

— Я думала об этом.

— А почему не проверили?

— Потому что это невозможно. Они так поступить не могли.

— Может быть, ваши родители решили завести себе новую дочку вместо вас. Не из мести, а чтобы попробовать сделать что-то заново. Что именно заново? Заново вырастить ребенка, заново прожить жизнь. Если можешь что-то сделать по-новому, это ведь здорово. Я сам так, правда, не думаю. Если бы у меня была возможность родиться заново, я бы все равно стал полицейским. В этом смысле, может, я прожил и счастливую жизнь.

Уцуми сегодня с самого утра был словоохотлив. Касуми показалось, что причиной неожиданного красноречия Уцуми стало ее вчерашнее ночное поведение и мимолетная откровенность. А все из-за неожиданного появления Исиямы. Дверь в прошлое, открытая Исиямой, теперь впустила в ее жизнь мужчину по имени Уцуми.

— Послушайте, Уцуми-сан, может, прекратите ваши дурацкие домыслы?

Уцуми поблескивающими глазами посмотрел на Касуми.

— Я, Мориваки-сан, когда на службе был, никаких домыслов себе не позволял. Крутился, как белка в колесе: составлю список, что надо сделать, и иду по нему пункт за пунктом. Перекусывал на ходу, не задумываясь даже, что, собственно, съел. И так без остановки. Понимал, что если подключить воображение, можно сильно отдалиться от реальности. Воображение — извечный враг моей работы. Сам не знаю почему. Поэтому я никогда и не строил домыслов. Теперь же по какой-то причине мне вдруг стало интересно — а что, если дать волю воображению?

Касуми подумала, что Уцуми слишком уж увлекся делом Юки. Оно улучшило его аппетит и подняло дух, наполнило его непонятно откуда взявшейся силой. Утром Уцуми нормально поел, много болтал и был в хорошем настроении. Интересно, если продолжать нашептывать самые сокровенные мысли и сомнения на ухо спящему после снотворного мертвым сном Уцуми, чего он себе еще навоображает. Новый Уцуми производил на нее жутковатое впечатление, да и сама она, думающая о том, чтобы таким образом вдохнуть силы в это изможденное тело, была себе неприятна. В ее душе жила черная змея, извивающаяся от боли, такая же, как та, что корчилась посреди дороги. Ее злые помыслы и сомнения, ее истинная суть, о которой она никому не могла рассказать, теперь при помощи Уцуми выплескивались во внешний мир.

Касуми невольно перевела взгляд на окно. Красная машина, та самая, что объезжала раздавленную змею, снова ехала за ними. Не иначе как тоже направлялась к теплым источникам Оодзаки. Касуми нагнулась и заглянула в левое зеркало заднего вида. Красный «БМВ». Явно гордясь своим лоском и блеском, соперничая по яркости с буйной зеленью окружающего леса, тот нагло сел на хвост их не нарушающей скоростного режима машине. В «БМВ» сидели двое, мужчина и женщина, выглядевшие так, будто имеют отношение к шоу-бизнесу, — в одинаковых броских солнечных очках. Выкрашенные в рыжеватый цвет волосы женщины развевались на ветру, иногда она высовывала руку, подставляла ее ветру. Мужчина с давно вышедшей из моды мелкой завивкой время от времени перебрасывался с женщиной отдельными фразами. Касуми пыталась рассмотреть его лицо и постепенно цепенела. Ошибки быть не могло — это Исияма. Возможно, оттого, что ей было о нем известно — неудачи в бизнесе, преследование кредиторов, — с предыдущего вечера ее сознание рисовало Исияму поникшим, павшим духом. Но настоящий Исияма выглядел совсем иначе, как-то вульгарно, — особенно здесь, в горах, он казался инородным телом.

— Там направо? — спросил Уцуми, показывая на белую вывеску «Дачный поселок Идзумикё» по правой стороне дороги.

Касуми впилась в вывеску глазами. По сравнению с прошлым годом та еще больше покрылась ржавчиной, все приходило в упадок. Дух разложения чувствовался сильнее. Касуми представила, как даже на белой коже Цутаэ Идзуми, живущей в своем нарядном доме с красной крышей, выступила ржавчина. «Карина» повернула направо, подъем был таким резким, что автомат переключился на низкую передачу. Красный «БМВ» поехал дальше, не сворачивая. Впереди по этой дороге ничего, кроме горячих источников, не было, так что, скорее всего, парочка именно там и остановится. Когда они проехали вверх по склону несколько десятков метров, Касуми наконец решилась рассказать обо всем Уцуми. Размышляла, стоит говорить об увиденном или нет, она недолго.

— В машине за нами ехал Исияма.

— В «БМВ»? А я думал, якудза едет на источники поразвлечься с девицей.

— Нет, это Исияма.

— А что, Исияма таким и раньше был?

— Нет, он изменился, но это точно он.

Не могла же она ошибиться и не узнать мужчину, с которым была так близка! Уцуми, будто желая убедиться, обернулся и посмотрел на дорогу, но не увидел ничего, кроме высокой летней травы и плотной стены леса. «Карина» резко остановилась, будто прилипнув к крутому склону.

— Вы уж извините, не могли бы мы съездить на источники в Оодзаки? Я хотела бы поговорить с Исиямой.

— Без проблем.

Видимо, любопытство Уцуми загорелось с новой силой, его худое тело энергично задвигалось, он включил заднюю передачу. «Карина» зигзагом скатилась по опасно узкому склону. Достигнув развилки, они наконец сменили направление. Проехали еще минут пять по узкой, извилистой горной дороге. Между гор показалась красная крыша гостиницы и озеро Сикоцу. Летом четыре года назад Касуми не раз приезжала сюда на мопеде, узнать, нет ли каких новостей. Здания гостиницы с плоскими крышами вытянулись вдоль залива. Касуми моментально заметила на стоянке красный «БМВ». Женщины не было видно, а мужчина, похожий на Исияму, проверял, закрыты ли дверцы машины. Касуми вышла из «карины» одна.

— Исияма-сан!

Исияма обернулся, снял солнечные очки в золоченой оправе. При виде Касуми лицо его стало странно серьезным, а потом озарилось радостью. Касуми разглядывала его легкомысленный наряд. Легкая пестрая трикотажная кофта и белые мешковатые штаны. В разрезе воротника — толстая золотая цепь, на руке — сверкающие на солнце золотые часы с вкрапленными бриллиантами. Трудно было даже представить всегда такого аккуратного и подтянутого Исияму в этой одежде.

— Сколько лет, сколько зим! Как дела? — с улыбкой поинтересовался Исияма какой-то отшлифованной фразой.

Касуми подумала, что раньше Исияма не говорил так гладко.

— Нормально. У тебя, похоже, тоже все хорошо.

— Стараюсь радоваться жизни, — смущенно улыбнулся Исияма.

Он напоминал сдувшийся воздушный шар, в нем не было ничего, что оттолкнуло бы Касуми.

— Хорошо, если получается радоваться. Чем сейчас занимаешься?

Исияма бросил быстрый взгляд в сторону гостиницы. Видимо, женщина, с которой он приехал, была там.

— Спрашиваешь, чем занимаюсь? Да ничем. Разве не слышала? О моей работе? Я разорился.

— Кое-что слышала, но подробностей не знаю. Говоришь, ничем не занимаешься? И дизайном тоже? А на что живешь?

— Если называть вещи своими именами, то я теперь альфонс.

— Альфонс? — переспросила Касуми. — Ты альфонс?

— По-другому не назовешь, раз меня женщины содержат, — с непринужденным видом произнес Исияма.

— И эта женщина, которая с тобой?

— Ага. Ей уже двадцать три.

— Уже! Не слишком ли молода?

— Хм, — кивнул Исияма.

«Неужели эту яркую одежду и машину купила ему та девица?» Касуми, помнившую Исияму по тем временам, когда он работал, происшедшие с ним перемены ошеломили. А ведь тогда, в лифте, это она поцеловала его, а он лишь молча принял ее поцелуй. Возможно, он всегда в отношениях с женщинами был скорее принимающей стороной.

— Ты тоже немного изменилась. — Исияма изучающе разглядывал ее.

— Как изменилась?

— Ну… У тебя какое-то покорное выражение лица. Оно тебе не подходит.

— Ничего не поделаешь, после того, что произошло, — будто убеждая саму себя, произнесла Касуми, и в ней всколыхнулась неприязнь: Исияма говорил о ней как о постороннем человеке. — Меня жизнь сломила.

— Меня тоже. — Исияма потупился, и взгляд его упал на ключ от машины, зажатый в руке. Вычурный чехол для ключей от «Луи Вуитон». — Ну, ничего не поделаешь.

— Не думала тебя здесь встретить.

— Почему? — с недоумением поинтересовался Исияма. — Ты же приехала, потому что сегодня одиннадцатое августа.

— Я-то да.

— А я приехал, надеясь, что тебя увижу.

Он не сказал, что соскучился по ней, и не извинился за то, что привез сюда вульгарную девицу; это было большой бестактностью.

— Я слышала, ты пропал без вести.

— Так и есть. Я стараюсь быть пропавшим без вести. Так что никому не говори, что встретила меня здесь.

Касуми кивнула, чувствуя себя сообщником преступления, но это был сущий пустяк в сравнении с тем преступлением, которое они вдвоем совершили много лет назад. Ей даже подумалось, что если она проболтается об этой встрече и его поймают преследователи, скорее всего, ей это будет безразлично. Касуми отчетливо осознала, что Исияма больше не питает к ней никаких чувств. И то, что это ее не печалило, свидетельствовало о том, что она тоже разлюбила его. А ведь она любила его без памяти, и как просто и быстро страсть испарилась. Что же это за страсть была такая? В глубине души она почувствовала печаль: из-за нее, из-за этой самой страсти, пропала Юка.

— Кстати, я видел ту передачу. Что с этим звонком из Отару?

— Ничего. Там мальчик оказался.

— Вот как. Что же все-таки произошло? С Юкой?

Исияма вздохнул и перевел взгляд на простирающееся за гостиницей озеро. Оттуда, то усиливаясь, то утихая, непрерывно доносился шум моторных лодок и водных мотоциклов. Они стояли и молчали, прислушиваясь к звукам с озера. Наблюдающий за ними Уцуми, видимо решив, что настало его время, вылез из машины и направился к ним. Заметив Уцуми, Исияма достал сигареты и закурил. Касуми вспомнила, как Исияма после исчезновения Юки сказал ей, что завязал с рыбалкой и курением. Видимо, для Исиямы все уже было решено. Уцуми легким кивком поприветствовал Исияму.

— Здравствуйте! Приятно познакомиться.

Исияма коротко кивнул в ответ, но в его взгляде Касуми прочитала немой вопрос.

— Это Уцуми-сан. Он бывший полицейский, мы вместе ищем Юку.

— О, это здорово, — без особого воодушевления произнес Исияма. — Ну и как продвигается, Уцуми-сан?

— Пока никак. — Уцуми оценивающим взглядом рассматривал Исияму.

— Да, я понимаю. Не так-то это просто.

Исияма почесал загорелую руку. Касуми подумала, что, наверное, от него больше не пахнет рекой. Уцуми, уклоняясь от табачного дыма, спросил:

— Исияма-сан! Я работал в свое время в Томакомаи и участвовал в том расследовании. Издалека много раз вас видел. А у вас вкусы сильно изменились.

— А, это… — Исияма горько усмехнулся. — Да это девушка моя такое любит, ну и купила.

Уцуми не смог скрыть иронии — видимо, догадался, что Исияма ведет жизнь альфонса. Стуча по асфальту высоченными каблуками, подбежала девица, спутница Исиямы, и, задыхаясь, прокричала:

— Ё-тян! Что случилось?

— Ничего не случилось.

Девица недоверчиво уставилась на Уцуми и Касуми:

— У вас дело какое?

— Да сказал тебе, все нормально.

Несмотря на попытки Исиямы ее успокоить, девица встала перед Касуми, будто пытаясь защитить от нее Исияму. Круглое, ничем не примечательное лицо, девичья решимость в волевом взгляде и уголках губ. Видимо, приняла их за кредиторов, преследующих Исияму. Касуми даже позавидовала такой юной пылкости.

— Да нормально все, на самом деле нормально. Эти люди ищут Юку-тян. Вот смотри, это мама Юки-тян. А это Мана. Она со мной живет.

После такого взаимного представления девица с яростью уставилась на Касуми глаза в глаза. Из чего Касуми заключила, что девица знает: она была той самой женщиной, которую Исияма когда-то любил, — и ревнует. Выходит, Исияма предал ее, рассказав обо всем этой молодой девице. И так поступил человек, который сам запретил ей говорить кому-либо об этом. Касуми все больше и больше ощущала пропасть, лежащую между ними.

— Мана-тян, мне бы хотелось поговорить с Касуми-сан один на один, — сказал Исияма, и Мана послушно кивнула:

— Хорошо. Я пойду приму ванну.

— Угу, я скоро.

— Ну, развел тут сюси-пуси, — буркнул Уцуми в сторону, а Касуми услышала.

Всем своим видом показывая, что Исияма ему неприятен, Уцуми засунул руки в карманы и так и стоял с недовольной физиономией и резко выступавшими худыми лопатками.

— Исияма-сан, вы, говорят, в бегах.

— Ну да, — рассеянно ответил Исияма, будто забыв об этой реальности.

— Если найдут, нелегко вам придется.

— Вероятно.

— И поэтому решили заделаться альфонсом? Удачный выбор.

— Да я не то чтобы специально. Когда деньги кончились, я работал в баре, она туда пришла, вот и познакомились, — без всякого раздражения спокойно объяснил Исияма в ответ на колкость.

— В каком баре?

— Тоёкава-сан разрешил подработать у него в баре. Податься мне было некуда, — нерешительно сказал Исияма, видимо беспокоясь, что у Тоёкавы могут быть из-за него неприятности; Касуми же не могла простить ему того, что он приехал в Саппоро, понадеявшись на помощь Тоёкавы.

— Работали в сети клубов «Хоккэ-я»? Разве девушки вроде Маны ходят по таким дешевым заведениям? Разве это не клубы с мальчиками-хостами?

Исияма неопределенно улыбнулся и ничего не ответил.

— Девушка, похоже, при деньгах. Чем она занимается?

— В борделе работает, разве не видно?

— Теперь понятно. — Во взгляде Уцуми смешались презрение и любопытство, он посмотрел на прическу Исиямы и добавил: — А вам идет. Завивка эта.

Исияма несколько раз смущенно погладил себя по мелким завитушкам. Казалось, чтобы почувствовать, что у него на голове, ему нужно было дотронуться до волос.

— Я и сам не ожидал. Уцуми-сан, я бы хотел поговорить с Касуми. Вы нас не оставите?

— Без проблем. Я поеду пока поговорю с Мидзусимой.

— А вы и Мидзусиму-сан знаете? — удивился Исияма.

— Знаю. И Идзуми-сан знал. Он одно время с размахом здесь торговлей занимался. Его тут все хорошо знали.

— Вот оно что. Кстати, об Идзуми: интересно, почему он застрелился? Разве нет? — Ожидая поддержки, Исияма посмотрел на Касуми. — А ведь он тогда подумал на тебя, что ты моя жена, помнишь?

— Да. Я очень удивилась.

«Случилось это в тот самый день, когда мы приехали. Идзуми, заглянув в дом из сада, обратился ко мне как к супруге Исиямы. Была еще дохлая собака. Интересно, что с ней потом сделали?» — размышляла Касуми.

— О чем это вы? — прервал ее размышления Уцуми.

Исияма бросил на Касуми взгляд, будто спрашивая, можно ли рассказать.

— Расскажи. Он обо всем знает.

— Вот, значит, как. — Похоже, Исияма для себя решил, что отношения Касуми с Уцуми зашли так же далеко, как и его с Маной. — В тот день, когда мы приехали на дачу, заявились Идзуми и Мидзусима. И хотя моя жена сидела рядом со мной, Идзуми обратился к Касуми, назвав ее моей супругой. Я занервничал, решил, будто ему что-то известно и он сказал так назло.

— С чего это вдруг?

— Сейчас мне кажется, что он просто обознался.

— Но после этого поведение Норико-сан изменилось.

— Точно, именно так и было. Так нас и разоблачили, — простодушно поддакнул Исияма.

У Касуми было странное чувство: они стоят и обсуждают перед посторонним секрет, принадлежавший только им двоим.

— Уцуми-сан, да вы не переживайте, это все в прошлом, — забеспокоился Исияма.

Уцуми с серьезным лицом опроверг его подозрения:

— Вы ошибаетесь. Мы с Мориваки-сан только вчера встретились. Я ей сказал, что скоро умру, вот она и решила, что можно спокойно обо всем мне рассказать.

— И не поэтому вовсе.

Произошло это по другим причинам. В глубине души Касуми чувствовала: с Уцуми их связывает то, что они оба не могут смириться с действительностью. Раньше это связывало ее с Исиямой. Известие о том, что Исияма приехал с женщиной, взволновало ее. Касуми с недоумением смотрела на беззаботное лицо Исиямы.

— Вы при смерти?

— У меня рак, так что скоро конец.

— Очень сожалею. Не ожидал. Как же по-разному У всех складывается жизнь, — серьезно сказал Исияма.

Привыкший к подобным замечаниям Уцуми как ни в чем не бывало продолжал:

— Ладно, съезжу к Мидзусиме, поговорю с ним. У вас, Мориваки-сан, какие потом планы?

— Вы не могли бы приехать за мной через часок?

— Хорошо, — сказал Уцуми и направился к машине, но неожиданно развернулся. — Забыл спросить.

— Что такое?

— Хотел узнать ваше впечатление о происшедшем.

— Впечатление? Звучит как вопрос от стороннего наблюдателя. — Исияма сложил на груди руки и задумался. — Давайте я подумаю и попозже скажу.

Уцуми кивнул и направился к машине.

— Похоже, он и правда при смерти. По нему видно.

— Говорит, что у него рак желудка и помочь ничем нельзя.

— Мне кажется, я понимаю, почему он решил помочь в расследовании.

— Почему?

— Потому что никто так и не выяснил, что случилось, разве нет? Например, сколько ни ломай голову, с чего это человек решил покончить жизнь самоубийством, ни за что не поймешь. Даже если он оставил предсмертную записку, все равно правды не узнать. Но для полиции в таких случаях дело считается закрытым. И вдруг человек, который привык получать на все ответы, сталкивается с делом, где никто не имеет ни малейшего понятия, что произошло. И это его задело.

Исияма направился к гостинице. Они прошли мимо стойки администратора и вышли на лужайку. Перед ними лежало Сикоцу. Вокруг царило умиротворение, послеобеденные лучи летнего солнца навевали дремоту. Таким этого озера Касуми еще никогда не видела. Над вершиной горы Энива будто кто-то одним мазком кисти нарисовал белое облако, озерная гладь подернута мелкой рябью. На ней покачивались бесчисленные лодки.

— Слышала, что ты расстался с Норико-сан.

Исияма обернулся. Его привычка, оборачиваясь, сначала смотреть на губы говорящего, а уж потом поднимать взгляд, осталась прежней. Раньше, каждый раз замечая эту его манеру, сердце Касуми трепетало. Ей это казалось проявлением его чрезмерной доброты.

— Расстался. Скоро уже год. После всего, что произошло, не заладилось у нас. Думаю, она так и не простила меня. Оба чувствовали себя неловко, так и расстались. А про детей что-нибудь слышала?

Касуми помотала головой.

— Я тоже. С одной стороны, думаю, как там они, а с другой — вроде и рад, что освободился. Даже не знал раньше, что я такой. Люди — загадочные существа… А Мориваки-сан как поживает?

— Нормально. На работе, правда, не очень хорошо. Но я ушла от него.

— Это не из-за Юки, так ведь? Он что, про нас узнал?

— Думаю, он и то и другое простить не может.

— С Норико такая же ситуация, — вздохнул Исияма. — Для Мориваки-сан это, наверное, был удар. Я даже сейчас иногда во сне вижу то время, когда ты была в «Мориваки-сэйхан» еще ученицей. Потом просыпаюсь и думаю, вот ведь жизнь была — сейчас даже трудно вообразить.

— Да уж.

— Но этого никому не понять.

Исияма сел на траву и закурил. Из всех окружающих звуков ее слух различал только легкий плеск воды. Интересно, что вода пытается ей сказать? Присутствие воды — это было ее страхом, ее отправной точкой.

— Уцуми-сан тебе нравится?

Касуми в ответ рассмеялась.

— Да нет. У меня денег нет. Я, может быть, просто использую его. Но при этом, кажется, он понимает: я чувствую, что значит, когда некуда идти. Он ведь скоро умрет. Я собираюсь за ним ухаживать.

— Ухаживать за больным? За человеком, с которым тебя ничего не связывает? Ты прямо сама доброта.

— Я не из доброты это делаю. Я хочу узнать, как умирающий человек смотрит на жизнь. Я ведь жестокая.

Касуми чувствовала, что Исияма рассматривает ее профиль.

— Зачем тебе это знать?

— Уверена, ему нестерпима мысль, что он умирает молодым. Он делает вид, что все осознает, но в глубине души думает, как это несправедливо, и боится. Поэтому-то он и позвонил мне, когда увидел ту передачу, и сказал, что хочет участвовать в расследовании, но я подумала, что-то тут не так. Он хотел увидеть мое смятение оттого, что я не могу смириться с реальностью. Поэтому и я хочу увидеть, как он будет умирать.

— Это прямо соревнование какое-то получается.

В словах Исиямы она уловила сочувствие.

— Только в его случае — финишная ленточка уже видна. Жалко его, конечно, но он скоро умрет. И только мне вечно… — Касуми запнулась, а Исияма продолжил:

— Дрейфовать.

Касуми никак не ожидала услышать от Исиямы это слово, «дрейфовать». Она подобрала среди травы белый камешек и бросила его в озеро, лежащее всего лишь в нескольких метрах от лужайки. Камешек был таким маленьким, что она не услышала всплеска воды.

— Да, суши пока не видно.

— Бедняжка, — услышала она шепот Исиямы; сам Исияма выбрался на землю и начал жизнь заново.

— Жалеешь меня?

— А что, нельзя? — мягко спросил Исияма. — Мне ведь и на самом деле тебя жаль. Мне бы хотелось, чтобы ты скорее стала той Касуми, которую я знал.

— Мне уже никогда не стать прежней. Я стану другой мной.

— Ну ладно, — засмеялся Исияма.

— Тебе Мана нравится?

— Думаю, что да. — Исияма склонил голову. — Но это не любовь. Тебя я любил, а с Маной все по-другому. Не могу любить женщину, которая на двадцать лет моложе. Я ничего не хочу у нее отнять. Да и у меня нет абсолютно ничего, что она могла бы отнять. И не потому, что я все потерял, просто в этом нет нужды.

— А когда со мной встречался?

— Было по-другому. Я отнимал твое время, отнимал почти всю твою любовь у твоей семьи, отнимал твое тело у тебя. А в конце даже посягнул на твою свободу.

— Я тоже.

— Вот видишь. Я тоже многое тебе отдавал. А в результате — исчезла Юка.

Касуми смотрела на озеро, переливающееся в лучах солнца.

— Куда же она исчезла? Может, утонула в этом озере?

Раньше бы Исияма сказал ей, чтобы не смела даже думать об этом. Но сейчас он молчал.

— Почему ты живешь с Маной? Она тебе нужна потому, что ты бежишь от кого-то?

— Как ты, что ли? Ты вот всегда и везде будешь убегать. — Исияма затушил об землю сигарету. — Для меня она удобный вариант, чтобы сбежать, но не только это. Мне с ней легко и приятно. Эта девушка дает мне все — деньги на жизнь, деньги на карманные расходы. Можно не заниматься домашними делами. Просто молча жить с этой женщиной. У меня с ней одна обязанность — водить машину. Это хорошая жизнь. Когда я ей надоем, она меня, наверное, бросит, но мне кажется, что и это неплохо. Когда я тебя любил, я так сильно хотел быть с тобой, что готов был расправиться с любым. А сейчас все по-другому. Я могу меняться, согласно пожеланиям Маны. Я, может быть, мужчина-вода.

— Мужчина-вода?

— Легко меняюсь. Могу стать кипятком, могу холодной водой.

Касуми в растерянности смотрела на травинку, прицепившуюся к полам белых брюк Исиямы.

— А кстати, не передашь Уцуми-сан? Мое впечатление от того, что тогда случилось.

— Хорошо. Может, сам ему скажешь?

— Да ладно. Мне с ним тяжело говорить. Ты ему передай. Вот что я тогда почувствовал. Я думал, все о тебе знаю, а на самом деле оказалось не так. Мы с тобой встречались два года, я тебя любил и думал, что мне все про тебя известно. А понять, что для тебя значил побег из дома, — не понял, не заметил этой боли, которую ты испытывала, оказавшись в Токио. Я виноват, что не догадался о твоей боли, когда ты, услышав про Сикоцу, не решалась ехать со мной. Другими словами, я виноват перед тобой только в том, что не понимал тебя до конца. И это не имеет никакого отношения к тому, что произошло с Юкой.

Издалека раздался крик: «Ё-тян!» Обернувшись, Исияма горько усмехнулся.

— Ничего не поделаешь.

Касуми повернулась на голос. Там, на открытом воздухе, располагался горячий источник с видом на озеро. Перегнувшись через ограду, им махала рукой голая Мана.

— Все видно!

Исияма стыдливо опустил взгляд, а Касуми, напротив, напрягая зрение, рассматривала молодое тело девушки. А про себя решила, что сегодня, когда Уцуми примет снотворное, она расскажет ему все о том вечере, что провела с Исиямой. И то, что вечером накануне исчезновения Юки она подумала, что ради Исиямы готова бросить своих детей.