Той ночью Рази так и не вернулся, хотя Винтер прождала его много часов. Лоркан же продолжал глубоко и мирно спать, его не потревожила неусыпная вахта, которую она несла. В конце концов Винтер стало неудобно, заныли кости, и она приковыляла в постель, где и задремала, но беспокойство вновь и вновь выбрасывало ее на поверхность легкого сна.

Стоило ей погрузиться в настоящий, глубокий сон, который освобождает разум от всех забот, как ее напугал внезапно возникший в дверях отец. Прислонившись к косяку, он пронзительно смотрел на нее, беззвучно шевеля губами, а она изумленно уставилась на него, видя его так, словно зрение заслоняли густые тучи или дым.

Постепенно она выбралась из забытья усталости, дым рассеялся, и ей удалось четко разглядеть Лоркана и комнату. Было раннее, перед самым рассветом, утро, и Лоркан говорил:

— …милая? Винтер? Ты слышишь меня? — Он с такой силой схватился за дверной косяк, что казалось, будто натянувшиеся сухожилия сейчас прорвут кожу. — Винтер. У меня для тебя поручение на сегодня, если ты способна за него взяться.

Она ответила сухо, без малейшего намека на шутку:

— Возвращайся в постель, несносный ты человек. И может быть, я приду и выслушаю твою просьбу. Или же можешь падать прямо там, где стоишь, и я перешагну через тебя по пути в уборную.

Лоркан сердито нахмурился на нее и попятился обратно в свою комнату. Прохрипев «Вся в мать!», он скрылся за углом.

Она напряженно вслушивалась, как он пробирается к себе в спальню, а затем, услышав, что он укладывается в постель, расслабилась.

— Должно быть, она была блаженной святой! — крикнула она в ответ, а потом отбросила одеяла и приготовилась умываться и одеваться.

За окном по нежно-розовому небу мелькали тени. Снова вороны, но на этот раз их стало много больше. Должно быть, к окровавленным останкам на трофейных шестах добавилось тело Юзефа Маркоса. Она застонала от отвращения и отвела взгляд. Были времена, когда она просыпалась от пения зарянок и дроздов. А сейчас за окном кружили и каркали вороны, царапая острыми когтями крышу над ее головой.

Во что превратилась их жизнь? Смерть сопровождала их от рассвета до заката, а у них не оставалось иного выбора, кроме как оставаться бок о бок с нею и надеяться избежать ее сетей.

Среди остатков вчерашнего ужина не нашлось ничего съедобного, поэтому она, в рабочей одежде, пристроилась на постели Лоркана, вгрызаясь в черствую горбушку и удерживая в руке стакан воды. Ее отец отказался от питья и свернулся под одеялами, сотрясаясь от озноба, несмотря на жару. Он наблюдал, как Винтер упрямо сражается с закаменевшим хлебом.

— Сходи к Марни, — попросил он. — Раздобудь себе какой-нибудь снеди получше.

Она перестала жевать и уронила руку на колени.

«Сходи к Марни. Раздобудь себе какой-нибудь снеди…» Сколько сотен раз в течение всей своей жизни она слышала от отца эти слова? В последние годы он, конечно, не заговаривал об этом, но до того, как их изгнали, эти слова раздавались каждый день. С них начиналось великое множество путешествий на кухню. Поначалу она проделывала этот путь, ковыляя на пухлых маленьких ножках. Затем вприпрыжку, беспечно сверкая ободранными коленями. И наконец, бегом, со всей бурлящей энергией юности. Почти всегда она совершала эти путешествия в одиночку, но основу их неизменно составляли два непоколебимых столпа — ее отец и Марни. Поддержка и сила на обоих концах пути и знание о том, что они ее ждут, всегда помогали ей проскользнуть по жутким, а иногда и опасным переходам поместья.

«Сколько еще у меня времени? — думала она, глядя на отца. — Сколько еще ты будешь мне крепостью и другом?»

— Прекрати сочинять панихиды у себя в голове, — пробормотал он, и губы его изогнулись в улыбке. Он всегда так шутил, когда Винтер уходила в свои мысли. Но сегодня шутка получилась весьма двусмысленной, и он понял это, как только ее произнес.

— Ты хочешь есть, пап? — спросила она настолько ровным голосом, насколько только могла.

— Да! Я чертовски проголодался!

Рассмеявшись от радости, она похлопала его по ноге:

— Как насчет омлета, белого хлеба и хорошего кофе?

Он издал голодное рычание, и она спрыгнула с кровати и направилась к двери. Однако на полпути Винтер в голову пришла одна мысль, из-за которой она остановилась на пороге. Возможно, момент был не самый подходящий, но ужасная стычка, произошедшая прошлой ночью, не давала ей покоя, так что вопрос задать пришлось.

— Пап, — начала она, — насчет той… насчет…

— Не смей! — гневно выкрикнул отец, а глаза у него были огромные и испуганные. — Винтер, никогда больше не упоминай снова эту машину. Ты понимаешь? Ни по секрету, ни даже с глазу на глаз со мной. До тех пор, пока прошлая ночь сокрыта молчанием, ты в безопасности. Но, Вин, ты должна понять… Если когда-нибудь станет известно, что ты знаешь или пытаешься узнать больше положенного, Джонатон тебя убьет. А еще он убьет Рази… — Лоркан поймал глазами ее взгляд, и голос его стих почти до шепота, как будто стены, кровать или вороны на крыше могли подслушать их разговор и доложить о нем. — Он уже уничтожил Оливера. Он продолжает стирать память об Альбероне. Он разрушил все, чего он когда-либо хотел для бедного Рази. А ведь он любил их, милая. И до сих пор их любит. Но ты для него — ничто. Понимаешь? Он уничтожит тебя, вот так! — Отец, оскалившись, щелкнул пальцами. — И твоя гибель совершенно его не тронет. Поэтому прошу, не давай ему повода. Не дай ошибке, которую я совершил в юности, обернуться смертью единственного дорогого мне человека.

Она прикрыла глаза, но ничего не ответила. Он поднял голову с подушки.

— Винтер, — прошипел он. — Пожалуйста!

— А что, если король ошибся? Что, если…

— Мне все равно. Тебя он не обидит, я этого не допущу, — в ровном голосе отца звенела сталь, — пусть уничтожит все королевство, мне это безразлично. Пусть хоть самого себя сживет со свету, мне все равно, пока он не трогает тебя.

Винтер знала, что это была неправда: и то и другое разбило бы Лоркану сердце, — но она понимала, что он имеет в виду. В отличие от Джонатона, Лоркан не был готов пожертвовать той, кого любил, во имя королевства, каким бы удивительным, блистательным и великолепным оно ни было. Для Лоркана Винтер всегда была на первом месте. Он ни за что не пошел бы на то, ценой чему стала бы ее жизнь.

— Хорошо, папа, — сказала она мягко. — Мы никогда больше об этом не заговорим.

Он разжал стиснутые в кулаки пальцы и уронил голову обратно на подушку. Они улыбнулись друг другу. Затем девушка насупилась и наставила на него палец.

— Не вставай! — приказала она и вышла в коридор.

* * *

Из комнаты Рази выходили три служительницы ковша, а еще трое ожидали своей очереди войти. Над их тяжелыми ковшами поднимался легкий пар, клубившийся в лучах раннего солнца. Винтер нахмурилась. Слишком рано Рази собрался принимать ванну. Наверняка водогреи этому не обрадовались. Должно быть, все это время им приходилось постоянно оставаться на ногах, подогревая воду.

— Ну как, заканчиваем? — шепотом спросила одна из ожидавших служанок у тех, что уже вышли из покоев Рази, позвякивая пустыми ковшами о коромысло.

— Да, хвала Господу. Вы будете последними. Что за глупая прихоть — принимать ванну в такой час! Неужели ему сложно отправиться в купальню, как это делает весь двор?

Две из них заметили Винтер и молча склонили головы, когда она прошла мимо них. «Рази следует быть поосторожнее, — подумала она, — а не то люди начнут судачить, что он превращается в самодура». Ее другу было настолько несвойственно из прихоти поднимать прислугу на ноги, что, завернув за угол, девушка остановилась, раздумывая, не стоит ли его проведать, но потом передумала и направилась по галерее к главной лестнице.

В кухне царил шум и гам, и Марни огрызнулась на Винтер: мол, слишком зазнались, чтобы обедать вместе со всеми. Но она щедро уставила поднос съестным для девушки и Лоркана и плеснула в кофейник добрую порцию сливок.

— Марш отсюда! — рявкнула Марни и переключилась на бушующий позади нее галдеж.

Поднос был тяжелый, и Винтер шла медленно, тщательно удерживая равновесие. Дворец просыпался, коридоры постепенно начали заполнять утренние полчища пажей и служанок, а также каминных служек и золотарей. Винтер ловко прокладывала себе путь через эту толпу.

Она поднималась по задней лестнице и только-только свернула в переход поменьше, как вдруг две служанки, шедшие впереди со стопками чистого белья, побледнели и замерли на месте. Проходя мимо них, Винтер увидела, что они уставились на что-то впереди, в самом конце коридора. То, что они там увидели, привело их в ужас, и на ее глазах они медленно попятились назад, попытавшись исчезнуть в тенях глубокой ниши. Обе девушки выглядели жалко, а одна даже разразилась рыданиями, и слезы ручьями текли по ее щекам, капая на тщательно сложенные простыни, которые она держала.

Мерзкий и до ужаса знакомый запах долетел до ноздрей Винтер, а вместе с ним ее ледяной волной захлестнули воспоминания о вчерашних ужасных событиях. С дрожью, внезапно пробежавшей по телу, она вспомнила то, что ускользнуло от нее этим утром, и глаза ее наполнились слезами вины. Как? Как она могла забыть? Девушка прикусила губу, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание.

В конце коридора показались двое личных стражников Джонатона, которые медленно шли в ее сторону. Они примеряли свои шаги к шагам пленника, которого конвоировали, и его походка явно была для них слишком медленной. Кристофер Гаррон ковылял между ними, и, несмотря на все усилия, Винтер не смогла удержать вздох, вырвавшийся при виде его ужасного состояния.

Он шел со связанными перед собой руками, которые были ремнем притянуты к поясу. На ногах же были кожаные путы, из-за которых он шаркал, как дряхлый старик, которому причиняет боль каждое движение. Его лицо было покрыто страшными синяками, шею он держал прямо, откинув голову и щуря глаза против света. Он осторожно дышал приоткрытым ртом, поскольку нос у него был забит запекшейся кровью. Вся нижняя часть лица была покрыта пятнами крови, а длинные волосы превратились в спутанную массу, смешавшись с кровью из разбитой головы, сором и потом. Грязную одежду покрывали темные пятна.

Когда Кристофер приблизился, запах стал почти невыносимым. Застарелая моча, плесень и гнилая солома — вонь тюремной камеры не перепутаешь ни с чем. Все заключенные пахнут одинаково, где бы ни оказались, но исходившее от Кристофера зловоние было омерзительным даже по этим меркам. Должно быть, его кинули в самую отвратительную яму, какую смогли найти. Две служанки подняли свои стопки простыней и уткнулись носами в ткань.

Он проковылял мимо и не заметил ее. Винтер подумала, что с такими глазами он, наверное, вообще плохо видит. Даже приглушенный свет коридора явно ему мешал.

На нижних ступенях стражники грубо развернули его по направлению к средней галерее, и, пытаясь сделать первый шаг, он споткнулся о свои путы. Стражники не обратили никакого внимания на сдавленный стон, который Кристофер издал от боли после неудачного движения. Они просто подхватили его под локти с обеих сторон, и один из них грубо приказал:

— Шагай.

Они дождались, пока он вслепую найдет ногой ступеньку, а затем втянули его на нее резким рывком. Он схватил ртом воздух, восстановил равновесие и потянулся ногой вперед для следующего рывка.

— Шагай, — вновь велел стражник. Так они шли до самого верха лестницы.

Когда они исчезли за углом у вершины ступеней, Винтер настолько сильно трясла дрожь, что ей пришлось поставить поднос на пол и опуститься рядом на колени, стиснув пальцы в попытке вернуть самообладание. Две маленькие служанки так и оставались стоять в нише, безмолвно уставившись в никуда. Они продолжали стоять там все время, даже когда Винтер подняла поднос и продолжила путь к своим покоям.

Она поднялась по винтовой черной лестнице, поскольку не могла вынести даже мысли о том, чтобы столкнуться с Кристофером на главной лестнице или в одном из коридоров. Она не хотела замечать, как люди смотрят на него, не хотела видеть смесь торжества и жалости, которая — Винтер точно это знала — возникнет на лицах многих из тех, мимо кого Кристоферу придется пройти по пути в комнату Рази.

Почему они оставили на нем оковы? И почему не провели по дворцу тайно? Она застонала. Зачем вообще задавать себе эти вопросы? Ведь ей известен единственно возможный ответ на них на все. Они сделали это по приказу Джонатона, чтобы унизить Кристофера, пригрозить остальным и жестко указать Рази на его место.

К тому времени, как она добралась до своих комнат, лицо ее было спокойно, а руки больше не дрожали. В покоях Рази стояла тишина, а одежда Кристофера зловонной грудой лежала на полу перед плотно закрытой дверью. Солдаты Джонатона ушли, а коридорная стража спокойно наблюдала, как она заходит к себе в комнаты.

Она направилась прямиком в отцовскую спальню. Лоркан снова уснул, так что она поставила поднос на прикроватный столик и направилась к выходу.

— Куда ты собралась, милая?

Она встала на колени возле кровати отца, чтобы оказаться с ним вровень:

— Я думала, ты опять уснул.

Он нахмурился, и его веки задрожали — она видела, с каким трудом он пытается вновь их поднять.

— Чертов Рази со своими проклятыми зельями.

Она хихикнула:

— Он будет вне себя. От этого ты должен был проспать по крайней мере до полудня!

Лоркан прочистил горло и сел. Она положила ладонь ему на плечо:

— Папа, они привели обратно Кристофера. Я хочу пойти его повидать, а потом вернусь, и мы с тобой позавтракаем, ладно?

Внезапно его взгляд стал ясным и встревоженным.

— Ты его видела? Хадрийца?

Винтер не ожидала от себя такого: слезы наполнили ее глаза и хлынули наружу, а губы глупо, по-девчоночьи задрожали, и ей пришлось стиснуть руки, чтобы не начался еще один приступ лихорадочной дрожи. Девушка сильно закусила внутреннюю сторону щеки и кивнула.

— Милая, — прошелестел Лоркан. — Надо тебе держаться подальше от этого парня.

— Я просто хочу…

— Я знаю, но он слишком опасен, чтобы дарить ему свою шляпу, малышка.

От удивления Винтер резко выпрямилась:

— Пап! Я не… — Она яростно вытерла глаза и нос рукавом. — Никаких чувств я к нему не испытываю! Просто… он же друг Рази. И он хороший человек! Я только…

— Милая, в том, чтобы испытывать чувства, нет ничего плохого. Но тебе следует выбрать кого-нибудь менее… У этого парня здесь нет будущего, ты же понимаешь.

«А у нас? — вдруг подумала Винтер. — А у нас здесь есть будущее?» Но вслух она сказала другое:

— Я собираюсь всего лишь проверить, не нужно ли им чего-нибудь. И мигом вернусь.

Когда она встала, Лоркан схватил ее за руку.

— Вин, — сказал он, силясь подыскать слова. — Он… Хадриец… Похоже, ему туго пришлось. Иногда, когда мужчине бывает очень плохо… и потом, когда он попадает в укромное и безопасное место, то может повести себя так, что не захочет, чтобы это увидела женщина.

Он поднял на нее взгляд, растерявшись и будучи не в силах объяснить своей внезапно выросшей маленькой дочурке, что почувствует лишившийся мужества Кристофер, если она станет свидетелем его слабости. А она смотрела на отца сверху вниз, потрясенная его неуверенностью и сраженная тем, что он только что назвал ее женщиной.

— Ладно, пап… — Она неловко потрепала его по руке. — Я вернусь очень быстро.

— Винтер…

Она настороженно повернулась в дверях:

— Да?

— Стража не должна тебя видеть. Воспользуйся потайным ходом.

При виде ее ошарашенного лица он усмехнулся и заерзал в кровати от удовольствия.

— Кто тебе рассказал? — спросила она.

Он вновь захихикал — это были скрипучие отголоски его обычного раскатистого смеха — и, не в силах заговорить, замахал на нее руками.

— Кто мне рассказал? — прохрипел он. — Кто мне рассказал! Ха… вот так шутка! А как ты думаешь, девочка, кто их построил?.. О… И впрямь, кто же это мне рассказал?

Он все еще смеялся про себя, а девушка уже повернула висевший в приемной канделябр в виде херувима и скользнула в темноту тайного хода.

— Рази? — Она постучала в их стенку и легонько толкнула панель. К ее удивлению, она легко подалась, и девушка немного помедлила, опасаясь, что войдет не вовремя. Она расслышала тихое бормотание из дальней спальни — спальни Кристофера. В воздухе стоял резкий, едкий запах лекарств, который, однако, был не в состоянии заглушить зловоние темницы. Ставни, разумеется, были закрыты, и темноту лишь слегка рассеивал неяркий свет свечей.

— Рази! — опять позвала она, на этот раз немного громче, и осторожно переступила через порог.

Он показался из комнаты Кристофера, все еще в той же одежде, что была на нем прошлой ночью, только без камзола. В руке он сжимал окровавленную тряпку, а прежде, чем направиться к ней, обернулся и глянул вглубь комнаты. По мере того как он отходил от горящих свечей в тень, выражение его лица становилось все менее различимым.

— Тебе сюда еще нельзя, — сказал он уверенно и, взяв девушку за локоть, повлек ее обратно в переход. — Ему нужно время.

— Погоди, Рази, погоди… — Она освободилось от его хватки и положила ладонь ему на грудь, не давая вытолкнуть себя из комнаты. — Как он? Я всего лишь хочу это узнать.

Рази не оставлял попытки вывести ее из комнаты, поэтому она с силой ударила его в грудь:

— Перестань меня отталкивать, Рази! Кому говорю!

Он странно и коротко охнул и незамедлительно отступил, подняв руки. Она воспользовалась возможностью и зашла обратно в комнату.

— Как он? — Она впилась глазами в Рази.

— Ему нужно принять ванну, — выдавил Рази, — у него… ужасно болит голова. Тебе нельзя его видеть, Винтер. Ему нужно какое-то время…

Тут Кристофер мягко позвал из своей комнаты:

— Рази!

Голос был едва слышен, но Рази тут же развернулся и метнулся в комнату. Винтер еще ни разу не видела, чтобы он двигался так быстро. Она стояла, вслушиваясь в их тихий разговор, и чувствовала себя сбитой с толку.

— Дай мне с ней повидаться… — Голос Кристофера был мягок, однако это была не просьба.

— Крис. Пожалей же себя…

— Мне необходимо ее увидеть.

— Я же уже сказал, с ней все в порядке.

А теперь Кристофер умолял все тем же мягким шепотом, и Рази не выдержал звучавшего в его голосе отчаяния.

Он вышел за дверь, встав так, что против света он казался лишь длинной узкой тенью.

— Заходи, — тихо сказал он.

Кристофер сидел у низкого столика, в окружении множества флаконов, бутылочек и полос ткани, а у его локтя стояла миска с горячей водой. Одет он был в просторный полосатый цветастый балахон, похожий на те, что носят бедуины, а грязные волосы были собраны на затылке. Шею он все еще держал неестественно прямо, дрожь не проходила, а заплывшие глаза были лишь немного приоткрыты.

— Винтер? — позвал он, с трудом шевеля губами.

— Да.

— Я тебя не вижу.

Она подошла ближе, ступив в освещенный круг. Похоже, он оглядывал ее с ног до головы, стараясь разглядеть в полумраке через отекшие веки.

— Они не сделали тебе ничего плохого?

Вопрос настолько ее поразил, что она не нашлась, что ответить. Он подался вперед и учащенно задышал, прищурив почти не видящие глаза, замычал от боли, которую это ему причинило. Она с трудом разобрала слова, когда он сказал:

— Ответь же мне. Ты должна мне сказать. Они не сделали тебе ничего плохого?

Она подошла еще ближе, сдерживая отвращение от ужасной вони:

— Нет, Кристофер. Никто мне ничего не сделал.

Сомнение, отразившееся на его лице, было очевидно. Добавив уверенности в голос, она повторила:

— Никто ничего плохого мне не сделал, Кристофер. Я провела мирную ночь, лежа в собственной постели.

На этот раз он поверил и облегченно улыбнулся разбитыми губами.

— Ахххх, — сказал он мягко, и в щелочках глаз блеснул отсвет свечей. — Это хорошо. Это чудесно…

— Я пойду, не буду мешать тебе принимать ванну.

Он судорожно кивнул и закрыл глаза, чтобы их не резал свет, осторожно, понемногу вдыхая воздух разбитым ртом. На мгновение боль завладела им без остатка.

— Зайти к тебе попозже?

Кристофер ничего не ответил, и девушка подумала, что он, должно быть, погрузился в забытье.

Она развернулась, чтобы уйти, и внезапно он проговорил настойчиво:

— Обещаешь? Ты ведь расскажешь нам… если они тебя обидят? — Почему он не оставляет расспросы? Винтер забеспокоилась, не бредит ли он. Кристофер продолжал: — Это… если ты не рассказываешь о таких вещах… — Его руки сильно затряслись под длинными рукавами балахона, и он прижал их к груди. Внезапно у него задрожали губы, а дыхание стало быстрым и сбивчивым, но он все же закончил фразу: — Они как будто превращаются в… личинок, живущих у тебя в голове. Если не скажешь… Они сжирают тебя изнутри.

— Клянусь, — ответила она. — Я клянусь, Кристофер. Никто и пальцем меня не тронул.

Рази схватил ее за плечо и вытащил из комнаты. Она позволила ему довести себя до потайной двери, прежде чем достаточно пришла в себя, чтобы протестующе поднять руку и оттолкнуть его.

— Что все это было? — прошипела она.

— Ничего, ничего. Я потом все объясню.

— Господи! Рази!

Он уже прямо-таки выводил ее из себя. Но весь ее гнев угас, когда он подавил всхлип и вжался головой в ее плечо, выпустив из себя краткий, неистовый выплеск безмолвных рыданий.

— О, Рази, — прошептала Винтер, обнимая его. — Все хорошо. Все хорошо, Рази. Все уже закончилось. Он в безопасности.

Внезапно он закашлялся и отпрянул от нее, вытирая лицо рукавом.

— Он все еще не в себе, — выдавил он. — Стражники не давали ему спать всю ночь, угрожая отправить его на дыбу. Один раз они даже… привязали… его… к дыбе… — Рази резко вдохнул, затем выдохнул и продолжил: — Оставили его… ждать инквизиторов, которые так и не появились.

Они отвернулись друг от друга, ослепленные кипящим гневом, а затем Рази тихо продолжил:

— Кроме него там были женщина и мужчина. Он слышал ее крики. Они сказали ему, что это ты. И он всю ночь думал, что та несчастная — это была ты.

Винтер почувствовала, как кровь отхлынула от щек. Что же ему пришлось пережить! А потом она подумала о женщине:

— Вдова Маркоса?

Она ощутила, что Рази кивает, стоя в тени возле нее.

— Они… Рази, они ведь не причинили ему никакого другого вреда, кроме…

— Никакого другого, кроме чего, Винтер? — Гнев, кипевший в Рази, наконец прорвался, и он напрягся и повысил на нее голос. — Ничего другого, кроме того, что мой отец пытался его убить? Кроме того, что его заточили в этом кошмарном месте? Ничего другого, кроме того, что его мучили всю ночь, пока он не лишился мужества от тревоги и страха?

— Рази Кингссон… — донесся из другой комнаты слабый голос Кристофера. — Я буду признателен, если ты воздержишься от слов «лишился мужества», обсуждая меня со столь очаровательной девушкой.

Это прозвучало настолько похоже на прежнего Кристофера, что оба не смогли удержаться от смеха. Рази прикрыл рот рукой, глядя на дверь в комнату своего друга лихорадочным, беспокойным взглядом. Винтер же внезапно сорвалась с места и вбежала обратно к Кристоферу.

Даже не думая о том, что делает, она просто подбежала прямо к нему и яростно обняла за плечи, заставив застонать и задохнуться от неудобства. А потом она поцеловала его в разбитые губы — мягко и быстро. После чего столь же стремительно отпрянула к двери.

Он коснулся ладонью рта. Из-за синяков и отеков выражение его глаз прочитать было невозможно, но на губах у него определенно была улыбка.

— Теперь попроси Рази продезинфицировать тебя, девочка. Я в данный момент просто кишу вшами.

— До встречи, Кристофер, — ласково сказала она и выскользнула в потайной ход, чтобы вернуться в комнату к отцу.