Времена Континентального Раздора. В окрестностях Сиракузы-Сан-Флорен.

Это Италия, точнее то, что от неё осталось — сущие осколки былого великого мира, лишённого славы и жизни, который находится на последнем издыхании. Это чувствуется повсюду — в отравленной земле, грязной воняющей воде и воздухе, пропитанным химическим смрадом, иначе говоря — природа практически мертва, не справившись с долголетним разорением, отдавшись вволю расхитителей, которые подобны жалким червям, копошащимся в трупе. Окружающие пейзажи юга величественного полуострова могут заставить рыдать многих людей прошлого, только бы те увидели гибельную сущность человеческой постцивилизации, если конечно мёртвые могут плакать.

Однако жизнь продолжает идти и многим людям, пережившим тысячи войн, существующим под массивной дланью величайшего кризиса, ничего не остаётся, как просто жить и с немой скорбью наблюдать за тем, что происходит вокруг. Разруха и нищета, голод и бедность, приправленные абсолютным произволом власть имущих заставляют впасть миллионы людей в уныние и ощущение безнадёжности, но тщетная, практически угасшая надежда на лучшее будущее ещё поддерживает волю к существованию.

И посреди инфернального мира, где не иначе как воцарился сам антихрист, люди умудряются заводить и воспитывать потомство, вопреки состоянию мироздания. Может показаться, что на прогулку вышло семейство — мужчина и женщина, в сопровождении двух ребятишек, которым не больше десятка лет, игриво резвящихся средь полуразрушенных лачуг, собранных из гнилой древесины и мусора. Мужчина — высокий черноволосый худой парень, держащий гордую стать, с плохо выбритой щетиной, облачённый в чёрную рясу, украшенную засохшей грязью и множеством заплат и крестом на груди. Его спутница — субтильная девушка, со светлым коротким сальным волосом, едва доходящим до плеч, на которых лежит серый выцветший светло-алый плат, покрывший перештопанную грязную кофту, которая на миниатюрной даме повисла как мешковатый кусок ткани, скрывший до колен белые джинсы, ставшие бесцветными от неимоверно долгой носки, едва-едва закрывшие изодранный, грязные кроссовки.

Пара находится посреди небольшого рыболовецкого поселения, жившего под сенью гигантского исполина — Сиракузы-Сан-Флорен, пристроившись к мегаполису практически вплотную — все пара километров до места, где живут сюзерены этой деревушки. И никто из владельцев весьма прибыльного бизнеса, купившим на пару и несколько десятков душ, работающих во благо воротил, не соизволит прибрать или отремонтировать часть домов, оставляя лежать её посреди груд мусора и стелиться трущобными домами возле берега, усеянного стухшим мусором.

Небосвод над этим местом накрылся одеялом тяжёлой синюшной пелены, возвещающей о скором начале дождя, пропитанного химикатами и приносящего только смрад, а с востока дует прохладный и стремительный ветер, впивающийся в кожу зубьями прохлады.

Все жители являют собой олицетворение тягостей сложившейся обстановки, все, кроме двух ребятишек, которые, несмотря на тотальную разруху, вокруг, рады выбраться куда-нибудь из огромного города в местность, где можно без опаски поиграть и не бояться быть застреленным каким-нибудь богатеем или сгинуть в разборках банд. Два мальчика в одинаковых более приличных серых, выцветших одеждах играются друг с другом, пытаясь привлечь к играм и других детей поселения.

Тем временем мужчина и женщина отстранились от двух сорванцов, отойдя к импровизированной площади — наиболее чистое место, вычищенной от мусора, с трухлявыми лавками по краям и огромной металлической трубой в центре, которая ещё каким-то чудом не утащена на металлолом.

— Как ты думаешь, Патрик, Мария не расстроится, если я им дам им конфеты? — дрожащим голосом спросила девушка, зажав в костлявых пальцах два блестящих свёртка, в которых покоится мятый шоколад.

— Не думаю, душа моя, — присаживаясь на кривую испачканную доску, сколоченную ржавыми гвоздями с другими кусками гнилой древесины, ответил парень и худой рукой, окутанной мятым полотнищем рукавной ткани, указал на двух ребятишек. — Думаю, им даже полезен будет такой ужин… не каждый месяц нам удаётся позволить шоколад, так пусть хоть детям радость будет.

— Кстати, а почему их воспитывает тётя? — прозвучал новый вопрос от миловидной девушки, как так сорвалась на кашель и, приложив бледную ладошку к губам отверзла её с алыми пятнами и с её обагрённых губ сорвалось единственное. — Кровь…

Мужчина, ухватившись за крест правой рукой, левой приобнял девушку, прижав под бок.

— Послушай жена, ты лучше уйдёшь с завода? Этот асбест тебя убивает, а и работать там ты уже не можешь, сколько обмороков у тебя там было? Ты и ноги еле как волочишь, а я так и быть попрошу денег у Джавада на хоть какую-то операцию от бронхогенной карциномы[1]. — Пытается успокоить себя и девушку мужчина, похлопывая по взмокшему плечу спутницы.

— А кто деньги будет зарабатывать? Мы и так потратили последнее на обследование у Абасса… а он, ты помнишь, содрал с нас всё до последней нитки… даже пришлось ему отдать последние милири[2].

— У меня есть пожертвования, да и община поможет, — натужно, через сердечную колкость боли, улыбнулся Патрик. — Там люди добропорядочные, помогут нам.

— Муж, ты всё понимаешь хорошо, — безнадёжно молвит девушка, настолько безразлично, что мужчине стало не по себе. — Мы не те небожители, — худющие пальцы девушки указали на высоченные небоскрёбы огромного города, которые даже из рыбацкой деревне хорошо виднеются. — Для нас даже обезболивающе роскошь, а ты говоришь о целой операции, так что…

— Я понимаю, Алиса, — прервал жену парень, не желая слышать страшных слов.

— Это прекрасно, а теперь лучше расскажи про их мать, — вновь прокашляв и сплюнув кровь в носовой платок, спрашивает дама. — Кто она?

— Ах,… Аннета. Я её видел всего пару раз, на проповедях, да так на улице. Единственное, что я о ней знаю — она долгое время работала в Риме на какую-то банду, а затем сбежала от них, прикарманив часть их казны, переехав к своей сестре Марии, которой и отдала детей, скрывшись незнамо где.

— А почему через тебя?

— Этого я знать не могу, только Господь ведает её мысли тогда. Может, увидела во мне человека, который их передаст, а не сдаст на органы или в невольничий рынок, а может, просто бежать до меня было ближе всего. Не знаю.

На секунду худая рука дамы, зажимая плат, вновь коснулась губ и утёрла алую кровь, испачкав и без того грязную ткань. Эта картина вызвала у Патрика приступ скорби и печали, которые только становится сильнее от бессилия и сердце опрометью забилось от волнения и страха, помешанных на злобе. Чтобы себя и спутницу привести к покою он вдохновенно устремил речи к Алисе:

— Вот бы сейчас оказаться в «Городе Бога».

— Где? — выказала удивление девушка. — А такой существует?

— Из мифов и легенд, доносящихся с запада, мне стало ясно, что там есть уголок, обетованный край благословлённый Христом, где живут люди в мире и достатке, где через весь город прохолодит золотая дорога и дворец самого «Всевышнего» обит златом. Если есть там такое, ты только представь, как там живут обычные люди? Ох, попади мы туда, сразу тебя бы вылечили и заодно обрели уголок родной.

— Думаю, это всего лишь миф, — горько заговорила Алиса. — «Города Бога» не существует, здесь на земле. Смотря на то, что происходит вокруг нас, смотря, до чего мы дошли, я понимаю, что человек не достоин его. Под тяжестью греха единственное, на что мы можем рассчитывать это адское подобие этого города, явление всех пороков человечества в нём одном. Не более того.

— Понимаю, так что согласен — это миф.

— Подожди секундочку, — встрепенулась девушка, приподнялась чуть с места и крикнула. — Данте, Яго, бегом ко мне!

Два ребёнка, оставив шумные игры вокруг домов, покинули свору других ребятишек и быстренько метнулись к подозвавшей их девушке.

— Да, тётя Алиса, — одномоментно обратились два ребёнка к даме, уставившись на неё выразительными изумрудными очами.

— Так у меня для вас кое-что есть.

После этих слов, пальцы дамы разжались, давая детям возможность ухватиться за скомканные свёртки фольги, а ведь ребята знают, что в такой бумаге есть что-то вкусное, поэтому мгновенно схватили конфеты,

— А что нужно сказать, — строго заговорил Патрик.

— Спасибо, тётя Алиса! — В один голос воскликнули дети, жадно уплетая, конфеты, которых явно ещё пару месяцев не попробуют, так как цены на шоколад тут астрономические, ибо не остаётся его практически в свободной продаже после того, как большую часть партии из портов изымут «на свои» нужды олигархическая власть.

Мальчишки более чем радостны, ведь они едят сам шоколад — продукт, который стал чем-то вроде драгоценности и предмета высокой роскоши. И даже ароматный сладкий запах конфеты похож на откровенное чудо, что душистой атмосферой отгоняет вонь гнилой рыбы и «амбре» от замусоренного моря. Один из детей, доев лакомство, проронил вопрос:

— А что такое «Меч Петра»?

— Какой недетский вопрос, — удивилась Алиса. — Очень недетский для тебя.

— Скажи Данте, а ты откуда узнал про это? — спросил Патрик.

Мальчик посмотрел в карие глаза парня и игриво ответил:

— Дядя Патрик, мне папа Луры сказал, что вы священник церкви без головы и ей не хватам «Меча Петра», чтобы навести порядок. Так что это?

Патрик чуть посмеялся, его жена этого сделать не смогла, так как снова приложила платок к губам, тяжело покашливая.

— Одна очень древняя реликвия, принадлежавшая славному человеку. Давным-давно, — понёсся Патрик в исторические дебри, призабыв, что рассказывает всё детям. — Далеко на востоке, во времена, когда от Геркулесовых Столпов и до парфянских пустынь простиралась великая империя, жил сын Божий по имени Христос, говоривший об искуплении грехов и прощении. И случилось однажды так, что злые люди, сохранить напали на него, и один из его друзей отобрал меч у солдата и попытался

— А его друга звали Пётр?

— Да, Данте, его так и звали, — чуть улыбнулся Патрик. — А сам меч-то давно потерялся, так что можно про него и забыть.

— Когда-нибудь, я найду его и верну, — утвердительно заявил один из сорванцов.

— Да, Яго, — погладила девушка по голове мальчика. — Вернёшь.