Следующий день. Десять часов утра.

Данте тяжело спустился с лестницы на первый этаж. У него лёгкое головокружение и отдалённая боль, как будто он вчера пьянствовал, но это не более чем последствия нервного надрыва. Его плотно прилегающая чёрная рубашка чуть испачкана на манжете, а тёмные зауженные штаны, уходящие под короткие сапоги, на правом кармане отмечены туго пришитым символом двух скрещённых секир. Лик Валерона бледен, невзрачен, а глаза будто бы потухшие смотрят на мир.

В гостиной его уже ждали. Возле стола, с разбросанными на нём картами, вновь собрались люди — Яго, Юлий и Карлос, что-то обсуждавшие

— Ты как? — спросил брат.

— Вроде нормально. Что-то нездоровится, просто.

— Парень, — засипел разведсержант, — ты точно в порядке?

— Да, а то вчера ты был какой-то странный. Не разговаривал, не ел и даже Сериль с работы не встретил.

— А должен был? — вмешался Карлос.

— Простите, впечатления от арены, — изнурённо, потирая ладонью лицо, произнёс Данте. — Со мной всё хорошо. Я отошёл.

Юлий нахмурился. Он чувствует, что парень лукавит, чует его разочарование его шок, который он получил от кровавой бойни, знает, что коммандер претерпел крушение некоторых жизненных устоев, а поэтому выглядит разбито, как алкоголик с похмелья. Но миссия взывает к исполнению и снова слышится его грубоватая сипота:

— Ладно. Что по задаче? Яго, доложи.

Брат Данте недовольно покачал головой, но всё же сдержанно ответил:

— Вчера нам удалось разобрать тоннель, потратив все растворители и размягчители. Судя по старым картам, он ведёт прямиком под пирамиду, а именно в кухонные помещения. Так же при обследовании микро-дронами мы нашли наиболее слабые места в канализации и их, разрушив, сможем вызвать санитарную катастрофу.

— Утопите служителей Прихода в их же дерьме?

— А вы Карлос что-то имеете против этого?

— Упаси старый Боже… я буду только «за».

— Что у тебя, Данте? — спросил Юлий. — А то ты вчера был не слишком разговорчив.

— Хм, — задумался коммандер, — как бы объяснить. Вчера, там, на арене, к нам вышел тот самый Кумир.

— Ты распознал его? Сможешь опознать или дать наводку?

Данте скривил губы в досаде:

— Нет, не смогу. У него был слишком светлый лик.

— Ты что в сектанты записался? — недовольно спросил Юлий. — Что за чушь ты нам несёшь?

— Я честно. Скорее всего, особые светильники создают такой эффект. Он взял технологию и применил её правильно. Так его никто распознать не может, но все верят, что его лик светел от благодати духов.

— Карлос?!

— А что я? — развёл руками мужчина. — Обслуживанием Кумира занимаются особые люди. Отряд в сто человек, который никогда не показывается из пирамиды. Меня в него собирались взять, но я выбрал другой путь в жизни.

— Ладно… мы что-нибудь придумаем. А что сегодня?

— Нас должны встретить люди кумира и провести по верхним районам, говорят даже, что дадут там жильё.

— Может быть… может быть, — затянул мысль Карлос. — Понимаете, ваш коммандер первый победитель за многие годы, а может и за всё существование Теократии тоже. Такого ценного бойца попытаются переманить к себе. Жильё… деньги… ласка… всё там будет, может быть, только потом вам, Данте, предложат работать на распроклятый Приход.

— Мы не должны упустить такой возможности, — хладно отчеканил Яго. — Это наш шанс найти ещё несколько прорех в защите пирамиды и втереться в доверие к элите. А если они предложат тебе работу у них, то ты сможешь проникнуть во «святая святых» и собрать для нас всю информацию или даже выполнить одну из задач.

— У вас есть камеры? — спросил Карлос. — Ну, такие вот, незаметные. С помощью них, я думаю, вы сможете отснять внутренние помещения.

— Найдутся.

Данте посмотрел на часы и увидел, что ему уже пора, время поджимает, и он может опоздать на встречу, но к счастью Юлий перешёл к концу.

— И последнее, к нам отправили дополнительного агента на ускоренное выполнение задачи. В штабе не уверены, что мы справимся в установленные сроки, а поэтому присылают нам подмогу. Пока всё.

Валерон взял скрытую камеру в виде пластинки, смахивающей на стёклышко чёрного цвета, и скоротечно покинул комнату, выйдя за порог дома. На улице достаточно свежо и прохладно — лёгкий ветерок гоняет мусор, а небо окуталось в перистые облака и обжигающее солнце не угнетает сильной жарой. Установилась вполне приятная и хорошая погодка, которую нарушают только звуки извечных молитвенных песнопений и смрад трущоб на улице.

Данте только собирался идти и только сделал шаг, как сразу дверь скрипнула позади и коммандер обернулся. На пороге стоит девушка, в той же одежде, что и вчера, буквально выскочившая на улицу из дома, как бы дожидаясь когда Данте выйдет на улицу.

— Здравствуй, Сериль, — тень лёгкой улыбки тронула губы Данте.

— Привет, — едва смущённо поздоровалась девушка, — а ты собрался на арену?

— Да. Придётся вернуться туда.

— Мне на работу нужно, так давай я тебя провожу. Можно?

— Пойдём, — свободно выдохнул парень, — я буду только рад.

Данте и Сериль пошли вместе, как и вчера, уходя в глубины города, только не замечая его, будто весь ужас нищеты и распутства служителей Прихода отошли назад, стали неважными и эфемерными по сравнению друг с другом. Сериль расспрашивала Валерона о том, как он, как чувствует себя после вчерашнего боя, справлялась о его здоровье, и восхищённо говорила о том, как он вчера бился. Данте же просто отвечал, что с ним всё хорошо, что это был тривиальный надлом в душе, что он ещё никогда так не дрался. И всё же они заняли себя не только темами о дне вчерашнем, так девушка поведала о своих предпочтениях в одежде и музыке, увлекаясь тем, что во очень далёкие времена называли «классика», говоря, что под мелодии этого жанра можно легко уйти в полёт мечтаний и хоть в мыслях покинуть это ужасное место, а Данте рассказал, что тоже любит классическую музыку древности, хотя в детстве слушал только хоральные песнопения Патрика в храме. Но время идёт так же неумолимо и как приближается момент расставания и Данте с Сериль тепло попрощавшись, разошлись почти у самой арены и Валерон отправился к ней, смотря по часам, что у него остаётся минут десять до встречи.

— Ну, здравствуй, Данте, — послышался знакомый голос со стороны, — хвала Кумиру с тобой всё в порядке.

Рядом с собой коммандер увидел высокую фигуру, облачённую в багровые одежды с капюшоном, которая моментом ранее вынырнула из одного переулка, коих тысячи и встала рядом с ним, идя нога в ногу.

— Илья, ты что ли?

— А кто ж ещё? Я уж не думал, что увижу тебя сегодня в добром здравии, Вон-а, даже говоришь нормально, благо Кумир и духи тебя,… хотя какие тут духи, видел я, что ни причём они.

— То есть? — входя вовнутрь арены, с недоумением спросил Данте. — О чём ты говоришь?

— Я видел, как ты ушёл той девушкой вчера, у которой чёрная копна волос и вытянутая. Видал, как она уводила тебя без малого не под ручку, и пришёл сегодня ты с ней. Такой бодрый и воодушевлённый, прям, аж глаза блестят.

— И что тут такого? Знаю я её, хорошие знакомые.

— Да ты не заливай… знакомый он её. Зрел я, как ты смотришь на неё. И благодари Кумира, да духов, что они позволили встретиться вам, а то бы сейчас пришёл такой же забитый, как и вчера.

— Не думаю,… не думаю… обычная душевная слабость, но сейчас я порядке. Испытание ареной прошёл, — пытается убедить себя Данте, что не стоит беспокоится об убийствах ради самозащиты и меняет тему. — Кстати, а что ты думаешь о небожителях?

— Ох, что это народ весьма просвещённый, — с рьяностью начал ответ Илья, — что они, воодушевляемые Кумиром, заботятся о нас. Эти люди цвет нашей великой Теократии и Приход обязан им своим существованием, ибо таких великих мирян, посветивших свои ресурсы и силы на благо всеобщее, трудно ещё где-то найти.

— И от излишней благодарности они живут на верхнем районе?

— Не понял? — прорычал Илья. — Что ты хочешь этим сказать? Не в ересь ли ты впал?

— Да нет, что ты, — заоправдывался Данте, — я хочу узнать, почему же они живут наверху, а не среди обычных людей.

— А-а-а, ты в этом плане. Так они настолько возвысились средь нашего бесчинства, что Кумир приблизил их духам. Да, именно там они и должны жить, ибо близки к небесам и удостоившись статуса небожителей, имеют полное право на свои привилегии.

— Понятно.

Данте больше не стал расспрашивать Ильи про Кумира и небожителей. Валерон, после битвы и из разговоров, увидел, что он человек не глупый и довольно храбрый, но все его мысли опутаны пропагандой гнилого Прихода. Кучка агитаторов и мастеров слава из многомиллионного населения сделали стадо, которым можно помыкать, как того захотят истинные хозяева и даже если они продадут всех жителей в рабство Южному Халифату, народ в большинстве своём не будет против, а только радостно нацепит на себя ещё одни кандалы. Всюду и везде, идя по городу в одиночку, или с Сериль Данте видел десятки Храмов и фанатиков возле них, видел, как люди на потеху служителей Прихода выполняли различные безумства: грызлись, резали себе части тел и ели несъедобное; всё делали на потеху элите общества, ублажая её весельем и своим мучением. Но какими себя покажут «небожители» — вот что сейчас волнует Данте.

Придя на арену, Данте и Илья застали её полностью отчищенной — нет ни трупов, ни мешков с песком, ни груд с камнями и кирпичами, только вязкий песок под ногами. Посреди поля стоят три человека — два воина с автоматами в руках, смахивающих на М-16-А-4, закованные в чёрную броню, собранную из кусков металла и рваных бронежилетов, сшитых друг с другом и даже их шлема, смахивающие на рыцарские, облеплены кусками ржавого металлолома. А человек меж ними без капюшона седой с бородой мужчина, с тёмными очками на глазах, в кремово-кровавой рясе, подпоясанной посеребрённым ремнём.

— Кто это?

— Квартальный Настоятель и два стражника из роты «Броненосец», — ответил Илья.

Глава целого квартала и победители вчерашних игр сблизились, и обычный служитель Прихода пригнул колено перед иерархом, поцеловав его запястье на котором браслет, сшитый из шести золотых ромбов. Как только Данте подошёл к служителю Прихода, его обдало весьма противными ароматами местных благовоний и будь этот запах настойчивее у него голова пошла бы кругом. А лицо Настоятеля? Всё в татуировках, сморщенное и даже видны гниющие раны и язвы, полученные во время ритуального шрамирования, но человек перед Валероном искренне рад, что служит великому делу Теократии.

— Не нужно, сын мой, — тепло сказал «Настоятель», — поднимайся со колен своих и ликуй, ибо ты заслужил право приблизиться к небу и самому Кумиру. Не каждый способен на такое, — и обратив лик на Данте, с нотками недовольства продолжил. — А ты почему не славишь и колен не преклоняешь предо мною?

— Я здесь весьма недавно и не все правила ещё выучил, — оправдывается коммандер, скрывая мнимым незнанием обычное презреннее к иерарху.

— Значит, и о духах ничего не ведаешь?

— Нет, ничего.

— Что ж, прежде чем мы поднимемся к люду поднебесному и явим себя публике освящёно-просвещённой, я должен рассказать тебе про духов, ибо без знания благого нет пути туда тебе, пуская, и сам Кумир воззвал.

— Хорошо, — пождал плечами Данте. — Я готов.

— Шесть наших великих духов — шесть ромбов из злата на наших хоругвях, — ревностно, ровно проповедь, читая, заговорил «Настоятель». — Первый из них суть огонь обжигающий, и всё что с ним связано — гнев и страсть, злоба и отвага и имя ему — Игнитис: второй же — вода журчащая, спокойствие и мир, по имени Акватас; третий дух сущность ветра стремительного, а так же радости и рвения, которой нарёк себя Аэрон; четвёртый грузная земля, грусть, печали, плодородия, имя носящий Терраон; пятый и шестой братья небесные — Солярису — солнца дух и Эликитронис, вестник электричества и небесного огня.

Пока Настоятель твердил про шестерых духов, у Данте возникло желание заткнуть себе уши чем-нибудь, потому что слушать про то, как некий человек, объявил себя посланником стихий… взял и обожествил огонь, воду, воздух, землю, солнце и электричество. «Не-е-ет, это даже не средневековье, это мышление первобытной эпохи» — возмущается внутри Данте, негодуя и не понимая, это как же можно пасть, чтобы уверовать в неких духов и сущностей природы. «А Сериль? Она же говорила, что школу закончила, что отучилась. Неужели и там людей убеждают в истинности мышления, которое имело вес только у наших диких предков?» Но его мысли перебиты речью иерарха:

— А теперь, когда ваша мысль полна знания, истины праведной, я прошу идти за мной, чтобы мы поднялись к небожителям на самый верх.

Так как арена стоит подле горных вершин, то идти отсюда недалеко и вся группа двинулась отсюда прочь на покорение верхнего квартала, где расположились все светские сливки общества Теократии, добывшие богатство либо крупным бизнесом, либо обагрив оружие в крови во славу Прихода.

Они быстро покинули арену и вышли к самому подножью горы и что тут увидел Данте, его повергло в приступ еле сдерживаемого негодования — с гор спускаются огромные трубы, давно прорванные и с дырами, а оттого по подножью скал текут ручьи нечистот, которые сбрасывают сверху «небожители». Отходы жизнедеятельности, мусор, химические и радиоактивные вещества — всё стекает и сыпется к подножью гор, у которых устроены целые кварталы, в которых живут простые люди. Ямы, которые должны скапливать все нечистоты, давно переполнены, а потому дома и трущобы у скал попросту утопают в грязи и отходах, что текут ручьями сверху. Запах тут, несмотря на вечно распыляемые благовония — ужасен и складывается чувство, что тут сама атмосфера протухла. Приторные запахи, от которых сводит зубы, смешались с тошнотворными гнетущими «благоуханиями» мочи и кала, ядовитое амбре помешалось на вони гниющих тел и продуктов, а потому тут невозможный смрадный коктейль.

Данте зажмурил нос и повязал на лицо повязку, которую вынул из кармана, а его товарищ Илья куском одежды прикрывает изо всех сил нос.

— Вот они, благоухающие масла небожителей. Вдохните их поглубже и учувствуйте, как пахнет благость их, — восхищённо заявил иерарх и крикнул вперёд. — Опускай!

«Явно нездоровый придурок» — подумал о «Настоятеле» коммандер и увидел, как на цепях навесной мост, без перегородок опустился и через мгновение Данте стал чеканить сапогами по железному покрытию, нависающему над рекой из нечистот.

Внезапно подошва сапога опускается на что-то мокрое и Данте не устоял — его потянуло вперёд, и он практически не поскользнулся, но его так качнуло, что он вот-вот рухнет за мост и утонет в грязи под мостом. Страх зацепил парня за сердце, адреналин бешенной дозой ударил в кровь и Данте уже чувствует, как отправится в свободное падение, однако на его плече оказывается рука, с силой стягивающая рубашку и тянущая его назад, кидая спиной на железо.

— Проклятье, Данте, смотри под ноги! Ты не по лесу гуляешь!

Валерон поднялся на обе ноги, помял плечо и рассмотрел своего спасителя, чему сильно удивился, и обескуражено заговорив:

— Ал-Альфонс? Что ты тут делаешь?

— И это твоё спасибо? — рассержено сказал человек в кожаном пальто.

— С-спасибо.

— Ну, хорошо, что хоть поблагодарил. Я сюда пришёл, чтобы повидаться с одним из друзей наверху и отметить его успешное дело, как-никак деньги появились, — заметив подавляющий взгляд Иерарха, Альфонс, залез в пальто, затем в карман рваных джинсов и достал оттуда бумагу. — Так ребят, не беспокойтесь, у меня есть пропускная грамота, так что всё чудно.

Все шестеро продолжили путь и перешли на свободный участок земли, вокруг которого всё утопает в отходах, что продолжают литься сверху и прошли в лифт, который вытесан в самой скале. Внутри только подъёмная круглая пластина, снизу её держат специальные механизмы и тросы. Людей окружает только скала, отёсанная и гладкая, а единственный источник света — выход наверху. И когда все встали, иерарх что-то нажал на панели, что посреди лифта и площадка медленно двинулась вверх, постепенно набирая скорость.

Данте заметил краем глаза, что Илья, смотря на то, как жители верхних кварталов заливают тех, кто снизу, испытывает смущение, не понимает, почему оно так происходит, хотя много раз тут был и видел эту картину, мысля над этим. Валерон заметил, что это трещина в бастионах воззрений на мир и скорее всего сегодня они рухнут, падёт, как стены древнего Иерихона. Илья думает, что там его ждёт просвещённое общество, наполненное добром и светом, но Данте не понаслышке знает, что любая знать кризисного мира, забравшись на самый верх общества, будет только гадить и сверху и обирать людей, ибо на большее в силу гнилой души не способна. Он видел это множество раз. Сначала в Сиракузы-Сан-Флорен, потом услышал про Южно-Аппенинский Ковенант, а затем схлестнулся с этим на улицах Рима.

Спустя минут пять они доехали до места назначения и оказались на небольшой площадке, окружённой колоннами и с нависающим куполом, с дырой, подражая чем-то римскому пантеону.

То, что увидел Данте, заворожило его и разгневало одновременно, ибо тут самый настоящий сад из роскошных построек, которые вырезаны и устроены прямо внутри скал. Сады и цветущие оранжереи, поддерживаемые искусственным теплом, бассейны и пруды, возле которых полным полно радостных людей — женщин и детей, мужчин и стариков, ухоженных и чистых, упитанных и подтянутых, в хорошей одежде и прекрасном расположении духа. Возле множественных построек вьются маленькие узенькие улочки по которым ходят люди, радостные не от религиозного опиума, а от того, что имею огромные массы денег и никогда не познают голода и несчастий, горя и лишений. Альфонс попрощался с Данте, тоже уходя в толпу предпринимателей и наёмников, актёров и шутов, да прочих «небожителей», который в аккуратных и приличных нарядах озирнулись на него, словно они ангелы, увидевшие беса в раю — их взгляды видны даже отсюда — негодование и презрение.

— Идёмте, я покажу вам благой квартал, священную землю великих людей! — зазывает их Настоятель вперёд.

— А что у вас на южном склоне? — вопрошает Данте. — Тоже дома?

— Нет, там наша защита от всякой скверны с юга, которая посмеет ударить по нам. Нечего тебе беспокоиться по этому вопросу! Потом всё узнаешь.

Совместив данные со спутников и слова иерарха Данте, понял, что настоятель говорит о целом рубеже из разного рода орудий. Там же, скорее всего и все запасы на случай осады.

Они спустились с площадки на улицы и площади города, которые то на свежем воздухе, то уходят в скалы, показывая подгорную, но не менее роскошную жизнь. Мораль этого путешествия для Данте ясна, он знал, что к чему в этом мире, поэтому и поступил на службу Канцлеру, а вот Илья, ступая по мощёным улочкам, смотря на домики, которые отделаны плитой и деревом, позолотой и драгоценными каменьями и искрят красотой аки ёлки новогодние, искренне недоумевает, почему всё так. Почему столь просвещённая и благая светская элита, которая делать огромные деньги на людях снизу, всё тащит сюда, как последние крысы, и даже не желают помогать обычным «мирянам». Пока внизу народ утопает в нищете и мусоре, умирает от болезни и голода, одеваясь в лохмотья, здесь, такие же люди топят себя в деньгах и декадентстве, предаются лености и празднеству, обливая своими отходами подножья гор и отравляя землю самим своим присутствием. Им не нужно вкладывать деньги в людей, которые где-то под ними, чтобы они не взбунтовались и не скинули всю шайку-лейку, так как есть Приход, который убедит народ, что жить в таком убожестве, это нормально, скажет, что так всё и должно быть, ибо так повелел сам Кумир, так говорят духи. И на душах людей кандалы, цепи секты, благодаря которым «миряне» никогда не поднимут мятеж, ибо свято верят, что это естественный порядок и без него наступит погибель. Илья видит всё, что его окружает, но и не представляет, что его ждёт впереди.

Группа пошла по прямой дороге, довольно узкой для машины, но достаточной, чтобы разойтись. И возле пути на глаза попадается множество клеток, в которых сидят разного возраста дети, грязные, в рваных изодранных одеждах. Возле них, с плетями ходят упитанные рослые торговцы, которые с лисьими мордами, полными хитрости и подхалимства, подскакивают к богато одетым людям и убеждают купить кого-нибудь из пленников, ловко выторговывая лучшую цену.

— У вас тут рабы? — удивился Илья. — Тут торгуют людьми снизу?

— Да, — легко отвечает Иерарх, — сам Кумир благословил рыночные, военные и богемные верха скупать чернь для работы по дому, и по возможности для удовлетворения желаний плоти, — взбудоражено окончил фразу «Настоятель».

— А как они сюда попадают?

— Тех, кто остался без родителей, отлавливают, а тех, у кого есть родня, предают рабской анафеме и доставляют сюда. Мы тут поднаторели, и поток живого товара стекается со всех окраин нашей великой Теократии, — упоённо отвечал служитель Прихода, смакуя каждое слово.

Радостные люди, радостные лица, звуки вечного праздника доносятся отовсюду — пение оркестров, ангельский напев свирели и гордый звон десятков труб, шум веселья и застолья будоражит слух, а зрение находит упоение в изумительных картинах происходящего — шумные сады и красивое жилье, напоминающее самый настоящий небесный город. А ароматы? Десятки приятных цветочных запахов полностью окутали эти места, и каждый атом тела дышит ароматами цветов и специй, которые будоражат обоняние, и при каждом вздохе сладкие ароматы садятся на язык сахарным привкусом. Тут люди не прячется друг от друга, тут они не питают злобы и ненависти, тут никто не замышляет против соседа крамолы или зла, а все преступления давно позабыты, они там, где-то внизу, далеко под горами, тут всё как в прекрасной песне о городе света и добра. Но для Данте это место стало чем-то вроде преддверием в царство бесов и демонов, ибо насколько человек может оскотиниться, чтобы спокойно топить миллионы других людей в отходах, не забывая при этом устраивать кровавые порки и наказания, сдобрив молитвами и сектантскими проповедями, удерживая население в страхе и покорности. Нет, это не небесный город, это обиталище обычных наглецов и подонков, которые погрязли в жадности и жестокости, декадентстве и распутстве, чья жалкая и убогая жизнь скоро, совсем скоро будет оборвана судом Канцлера.

А как на них смотрят? Пока Данте шёл по улочкам и проходам, его все успели осудить одним только взглядом. Презрение и жалость, в лучшем случае, желание расправиться и унизить — всё это читается вместе с блеском сумасшествия в глазах здешних небожителей. Они забрались на самый верх, но ни на йоту не приблизились к истинному небу, пусть и возвели богатое жильё на вершине гор, ибо небеса требуют поистине возвышенных ценностей, а не уподобления червям, которые ползают в грязи собственного разврата. Попытка отождествить себя с жителями небесной тверди, подать себя, как небесную элиту провалилась, и это не впечатлило коммандера. В его сердце поселилась неукротимая злоба и желчь.

— Вот мы и пришли, — заявил иерарх, остановившись перед трёхэтажным домом, выбитым прямо в скале, и только лицевая его сторона, исписанная красками, и изрезанная фигуристыми линиями виднеется, а перед ней настоящий фонтан, — это ваше будущее место жития.

И сам дом вырезан в скале, которая сияет на фоне златой пирамиды.

— Вы нас хотите сюда переселить? — спросил Данте.

— Да, но вы понимаете, — заёрзал «Настоятель», — завтра с вами встретится само «святое правительство» и кинет вам клич, призовёт на службу ратную, чтобы вы клинками и ружьями защищали правление благое

— А зачем вы нас тогда привели?

— Чтобы вы, узрев воочию славу и блеск квартала небесного, смогли сделать завтра правильный выбор. Сам Кумир на вас посмотрит в день грядущий и вынесет вердикт. Вы нужны Граду так же как и он нужен вам, а посему сегодня вам даётся выбор, жить там, внизу, среди непросвещённой черни и бедноты, — рука «Настоятеля» свершила дуговой горизонтальный реверанс, показывая на окружающую роскошь, — или же примкнуть ко всему люду благородному, что тут живёт. Подходите, завтра к полудню к воротам на землю священную, что оберегает дворец «Духов Святых» и познайте судьбу свою. А теперь извольте покинуть это место, самостоятельно. У нас тут есть дело богоугодное.

Данте и Илья направились к тому же лифту, надеясь, что им кто-то подскажет, как им пользоваться. На коммандера происходящее впечатления не произвело, а вот его товарищ по виду хуже мертвеца.

— Что случилось, Илья? — вопрошает аккуратно Данте. — Всё в порядке?

— А? Что? — растерялся мужчина. — Да вроде нормально… со мной всё. Просто роскошь местная в голову ударила.

— Или осознание действительности? — на грустный взгляд Ильи, Данте продолжил. — Ты же понял, что Приход малость слукавил, говоря о том, что здесь просвещённые люди.

— Они действительно просвещены, — упрямится Илья, — они наша «белая кость»[8].

— Конечно, — съязвил Валерон. — Работорговцы и зажравшиеся бизнесмены, кровожадные наёмники и содержатели борделей, актёры и танцовщицы — ведь это самые просвещённые люди на этой планете, не так ли? Не учёные, не высшие чины государства, не благотворители и меценаты, а просто ужравшийся народ, который плевал и клал, на тех, кто ниже них, в прямом и буквальном смысле.

Данте чувствует, что ценностная парадигма, концепция веры служителя Культа пошатнулась. Он оказался иным, не таким как другие сектанты, не до конца «запрограммированным», а потому Валерон решился подточить его, заставить усомниться в пропаганде. Тысячи культистов уверены, что такое неравенство — благо для них, а нищие его никогда не увидят разрыв между ними и «знатью», потому что банально не смогут забраться на вершины и гор и увидеть, как их обирают.

— Да откуда ты явился! — сорвался озлоблением Илья. — Кто ты такой, что такое заявляешь? Ты не отсюда и пытаешься учить меня жизни?! Я тут живу больше тридцати лет, это мой дом и я не могу так просто отступиться от всего, чем жил.

— Отступиться? — въелся в слово коммандер. — Заметь, это не я сказал. За мной только слова о неверном общественном строе и ничего больше. Ты спросил, откуда я? Из мест, где нет такого, что ты увидел, из краёв, где люди не испражняются на головы других…

— И где же такие обетованные края? — недовольно прозвучал вопрос. — Саджи, Данте, «кумироборец». Ты думаешь, что я не понял, что ты не разделяешь идеалов нашего Прихода. У тебя есть какие-то цели, ты не похож на жителя старой Испании или Португалии… нет. Но я не могу уразуметь твоих устремлений.

— Хм, — ухмыльнулся Данте. — Эти края не так далеко, как ты думаешь, а теперь Илья куда, пойдёшь жертвы воздавать на Пейсах? Усластишь голод толпы, да жажду этих прохиндеев-небожителей?

На что усомнившийся в вере тяжело буркнул:

— Сначала выпью… пошли отсюда… молча.