Следующий день. Вечер.

Небесная гладь спешит объять себя в светло-оранжевые тона, которые постепенно сменяют голубые тона, возвещая о наступлении долгого вечера, и такая картина радует глаз своей величественностью, как целые небесные пространства меняют расцветку и дальше небосвод станет только алым, ужасающе красным, будто показывая человечеству его жестокость и бессердечие в бесконечном кровопролитии. Солнце начало приближаться к горизонту, еще несколько часов его и макушка скроется за земной поверхностью и небеса окрасятся в тёмные цвета холодной ночи. Воздух стал попрохладнее и легче, а ветер несёт ночной холодок, который уже сейчас бегло ласкает кожу эфирным прикосновением.

Данте чувствует, как его кожа на открытых участках холодеет, как ветряные потоки несут прохладу. Несмотря на то, что он всё ещё не вышел из Града и ему в нос бьются запахи тлеющих тел на пару с мусорной вонью, тут всё же дышится свободнее. Он опустил рукава чёрной рубашки, чтобы стало теплее, чтобы ветерок не морозил и опустил руку в карман тёмных брюк, вынув оттуда механические круглые часы на цепочке, и посмотрел время.

— Нет, Данте, ты точно психопат чёртов! — раздался бодрящий весёлый возглас. — Отказать иерархам, это конечно сильно!

Парень усмехнулся и тут же поправил маску на лице. Он убрал механизм времени обратно и окинул взглядом окрестности. Все те же пейзажи бедноты и фанатизма ему осточертели, и он уже их больше не хочет видеть, но покосившиеся домики, рьяных «мирян», проповедующих о святости Кумира, кривые улочки и кучи мусора, на пару с ордами голодных и бездомных никуда не уберёшь и поэтому ему приходится мириться с тем, что вокруг него. Рядом с ним, сапог в туфлю, идёт высокий мужчина, которого он встретил случайно, с пышным сотрясающимся при каждом шаге волосом и в пальто, от которого отрывается тонкая плёнка кожзаменителя.

— Да, Альфонс, всё так и было, — навеселе сказал Данте. — Они думали, что я буду служить им.

— Нет, с тобой явно нездоровится, раз ты так пинанул, отфутболил их. Это же надо быть таким дерзким, чтобы, мягко говоря, отшить предложение иерархов.

— Я просто не хотел быть их цепной собакой.

— Да-да, и в итоге стал псом для Кумира? — сыронизировал Альфонс. — Кстати, как тебе дядька? Нормальный или

— Да как сказать…

На пару мгновений Данте ушёл в воспоминания дня вчерашнего. Когда он пришёл домой, Яго и Юлий его обматерили по самое «не хочу», потому что когда коммандер направил камеру на Кумира они чуть не ослепли, а несколько сегментов аппарата съёмки сгорели, но всё же они снизошли и до похвалы. Когда парень включил генератор помех, и на секунду успел поднять голову, им удалось запечатлеть «Кумира». Обычный рослый человек в золотистых мешковатых одеждах и обвешанный мощными фонарями и светильниками, а лицо его покоилось под непроницаемой чёрной маской. «Обычный человек, решивший поиграть в бога» — хотел сказать Данте, но боясь быть положенным фанатиками прям здесь, сказал более сдержанно:

— Да так, вполне неплохой человек.

— «Да так», — возмущённо повторил Альфонс, — ты же, что б его, видел человека, который тут всем концертом заправляет! Ты же стоял рядом с идолом миллионов людей и всё, что твоя дырявая память может вывернуть, так это что он «неплохой человек»? Ты что издеваешься надо мной?

— Ну как стоял…

— Это не важно. И, чёрт бы тебя побрал, это всё, что ты можешь сказать? Ну давай, мальчик, скажи что-нибудь по истине о нём.

— Ох, лучше расскажи, что ты делал в верхнем квартале? — спросил Данте, желая перевести тему. — Повидал друга?

— Вот странный ты человек, Данте, очень странный. Ты сам пошёл в гладиаторы за славой и сейчас ходишь с тряпкой на морде, чтобы тебя не донимали, чураясь как чёрт ладана, этой самой славы. Ты сам пошёл на встречу с главным боссом, авторитетом всея Теократии и сейчас о нём говоришь, что он просто «хороший человек».

— Да, вот так вот, — пожал плечами Данте.

— Знаешь что! — не по серьёзному рассердился Альфонс. — Такая возможность тут не каждому дана, а ты ещё кобенишься.

— Так как ты время провёл в «верхнем квартале»? Лучше расскажи мне об этом, думаю, интереснее будет.

— Да что тут рассказывать. Пришёл к старому другу, вместе посидели, выпили, поели, обсудили политику, и он мне подогнал пропуск в тамошнюю сауну. Кстати, у меня остался где-то, — рука мужчины залезла в пальто и вытащила зажатый в двух пальцах кусочек бумаги, лоснящийся жёлтым блеском. — Вот бери, не пожалеешь.

— Да зачем он мне? — кинул удивлённый взгляд парень. — Я не любитель по саунам ходить.

— Так, ты мне тут из себя святошу не строй. Когда будем там наверху, я тебя отведу в самую отменную парную. О-о-о, там самый настоящий кайф и для души и тела. А какие там наверху пивные? Десятки сортов пенного прямо так и желают наполнить твою пинту. — Поток восторженных эмоций у мужчины медленно сменился на чреду лирических размышлений. — Знаешь, а ведь хорошо, не то, что тут. Там праздники и гулянки, там весело и нет горечи, которой тут хоть залейся. Вот ты хотел бы жить с «небожителями»?

— Не думаю, — уверенно отвечает Данте, — мне и тут хорошо.

Лицо Альфонса чуть изменилось, стало выражать то ли непонимание, то ли отторжение к Данте, но вот юрко ушёл от прежней темы, перейдя к другой.

— Кстати, а тот парнишка — твой браток? Ну, который был с тобой, когда вы пришли в Град?

— Да, это мой брат.

Двое парней вышли за пределы основного города, оказавшись на пустыре, который наполнился звуками бренчания двигателей и моторов. Тарахтение и рёв, гул техники и скрежет металла здесь неотъемлемая часть и Данте всё это слышит. Вокруг него десятки кусков металлолома, которые трудно назвать хорошим авто — они трясутся и ревут будто священник окропил беса святой водой. И каждый пытается тюнинговать машину — куски пластика на бампере, головы кукол на капоте и борта, вымазанные звериной кровью, якобы покрашенные. Список изуверств можно продолжать и коммандер продолжил бы в исступлении смотреть на всю ватагу машинного парада безумств, как услышал своё имя, произнесённое женским низким, но мягким голосом:

— Да-а-анте!

Глаза парня стали бегать, искать хозяина воззвание и быстро нашёл того, кто его окликнул. В метрах двадцати от него на самом краю стоянки машин стоит авто, такое же поржавевшее, но без уродливого тюнинга, а за рулём сидит его знакомая, которая машет ему рукой.

— Ну, давай прощаться, — протянул руку Данте. — Если всё будет хорошо, ещё увидимся.

— Вот Данте, ты чертяга, — с толикой ехидности заговорил Альфонс, пожимая руку, — ну ты заходи ко мне на рюмочку в придвоцовый квартал, и подругу свою приводи. — И прежде чем уйти, радостно обронил фразу. — Ты только по ретивей будь, они все любят стихи.

Парень разжал пальцы, и шероховатая ладонь Альфонса выскочила, а сам мужчина стремительно направился в город. Данте пошёл к машине, проскрипел, открывая дверь и сел рядом с девушкой.

— Кто этот господин? — кротко спросила Сериль?

— Да так, один товарищ. Познакомились, когда мы только пришли в Град. — Так куда мы едем на прогулку?

— Мне нужно телефон из ремонта забрать, — ответила девушка, потрепав чёрный разросшийся волос, — думаю, ты же не будешь против со мной проехаться?

— Конечно, нет, я только рад.

— Вот и славненько.

Ключ зажигания дёрнулся и о чудо — двигатель с первого раза завёлся, затарахтел и дико загудел. Сериль подошвой ботинка надавила на педаль газа и машина резко, прокряхтев деталями, двинулась в пустоши.

Весь пейзаж здешних земель это бесконечные, нескончаемые пустыри, выжженная земля, на которой колышется практически умершие растение — трава да кустики, которые практически высохли и умерли. Озеленители и «восстановители природы» из Рейха пришли бы в ужас от увиденного постапокалиптического образа ландшафта, которому нет конца. А поэтому Данте не желает видеть практически марсианский прообраз пустошей, а оттого он обращает взор изумрудных глаз на девушку, на неё смотреть намного приятнее, чем всматриваться в убитые дали. Сериль всё в той же одежде, блики уходящего солнца отражаются на рукавах её тонкой кожаной куртке, утянувшей её фигуру, подчёркивая худобу, чуть прикрывая её чёрные штаны. Она держит машину хорошо, крепко, не давая её сойти с дороги или начать вилять, хотя детали авто настолько поизносились, что колёса так и норовят уйти с дороги, чьи очертания только номинально обозначены.

— Сериль, а кто тебя водить научил? — поинтересовался Данте.

— Папа, кто ещё мог? Он работал в такси, раньше, до того, как пошёл охранником, и там его научили водить ещё лучше. А потом, когда я подросла, он стал меня учить. Говорил, что это понадобится.

— Видно, Карлос о тебе сильно печётся. Хороший он человек.

— Ты даже не знаешь, как он заботится, — вздохнула Сериль, — с самого рождения он меня опекал, и даже когда мне стало восемнадцать, он не унял отеческой заботы.

— Ты для него единственная дочь.

— Понимаешь, я его люблю, но мне кажется, что этой заботы слишком много. Хочется быть… свободнее что ли. И даже сейчас, когда он пропадает с вами, то постоянно говорит, что всё делает ради меня и мамы… что когда всё получится, мы хорошо заживём.

— Твой отец хороший человек, — тяжко сказал Данте, вспоминая, что у него кроме тёти и брата никого и не было, — да, он помогает нам не, потому что желает победы Рейха, а хочет вам помочь, печётся о семье. Сериль, я таких людей не встречал.

— Давай лучше сменим тему, — вымолвила девушка и придала газу.

— Понимаю, конечно.

Но Данте только и рад сменить тему, но вот беда бед, он не знает, о чём разговаривать с Сериль, в первый раз оказываясь в неудобном положении. Вроде всё о прошлом уже рассказано, любимые предпочтения стали известны ещё в первых разговорах, исполненных лёгкостью и радостью, а теперь что? «Не рассказывать же ей о принципе действия лазкарабина или про общественный строй Аурэлянской Информократии… удавиться можно» — подумал Данте.

— Данте, как наверху? — спросила девушка, развеяв неловкую паузу.

— Где?

— Да в верхних кварталах. Говорят, что там райское место.

— Место-то райское, только вот жители там далеко не «небожители», а обычные люди, ничем не лучше здешних, только богаче и жаднее.

— В детстве я мечтала попасть туда, — с чуть зримой улыбкой сказала Сериль. — Всегда думала, что там как раз живут ангелы, что там прекрасное место, небеса и земля едины. Но папа говорил, что там живут не люди, а «гниды на теле народа», как он выражался. Я ему не верила, думала, что он просто шутит, а с возрастом поняла, что никогда туда не попаду.

— Думаю, тут отец твой полностью прав. Мне даже добавить нечего. Сериль, может, расскажешь, как тут прошло твоё детство.

— Особо нечего тут рассказывать. Моё детство прошло спокойно, несмотря на мой буйный характер. Часто приходилось драться, а однажды мы с подругой как-то кидали камни по бутылкам, и попали в багрянника.

Парень слегка посмеялся, услышав, как она и подруга приложили камнем «неприкасаемого» служителя культа.

— Да это получилось чисто случайно! — стала, посмеиваясь, оправдываться Сериль, ударив по рулю. — Мы не хотели! Но потом я и она неделю не выходили из дома гулять, боялись, что нас поймают. Но разве это меня остановило? Потом мне угораздило подраться с «помощником Прихода».

— И за что он получил?

— Как сказать… он у моей подруги решил её кошку в жертву Кумиру принести, а она у неё с раннего детства. Как она рыдала,… как не хотела отдавать и я заступилась за подругу, взяла палку и решила прогнать его, а он только и кричал, что нас всех покарает Кумир. После этого случая папа меня и научил драться.

— Неплохо,… даже хорошо, что ты так поступила.

— Я же говорю, что я неспокойная.

— Ты справедливая.

— Тут трудно оставаться безучастной. Мне родители всегда говорили, что нельзя проходить мимо чужого горя и я с этим согласна.

— Только тут мало кого, кто готов помочь другому… все, какие отстранённые и всем плевать друг на друга, — сказал Данте и с эфемерной дрожью в голосе добавил. — Я бы сказал, что ты чудо для Града.

— Спасибо, — оживлено сказала девушка, едва-едва улыбнувшись. — Я никогда не слышала о себе таких слов.

Машина спокойно миновала ещё несколько километров по пустынным дорогам. Данте и Сериль продолжили разговор, ведя беседы на весьма тривиальные темы — девушка продолжила рассказывать про детство, рассказав пару историй о своих годах в школе, а парень поведал историю, как они с Яго, в детстве, собирались идти в Рим, но тётушка Мария их быстро поймала и строго отчитавши, отговорила от этой идеи, а спустя годы он всё же вошёл в вечный город, только с совершенно другими намерениями. Авто заехало на стоянку, в городок под именем Аскасо, о котором напоминает только трухлявая табличка на въезде, а всё остальное ушло во мрак истории. Всё, что раньше было частью образа селения — здания и очертания, не более чем воспоминание. Если раньше это было маленькое село на холмистом возвышении, ведущее размеренную спокойную и тихую жизнь в тени пиренейских гор, то сейчас это разбухший от рынков и самостроя городок.

Данте с Сериль, выставив пару капканов у педалей, если её попытаются угнать, пошли в город. Коммандер увидел, что для того, чтобы им пройти в центр, который возвысился над всем поселением, придётся идти через рынки, которые выросли на склонах холмов. Память Данте уже видела подобные картины — такие же хаотичные стихийные рынки, только у него на родине и всюду одна картина — разношёрстные торговцы предлагают товар, либо украденный, либо стащенный из мёртвых городов или отбитый у бандитов… иного нет. Со всех сторон, обросший рынками, Аскасо стал скорее тенью своего прошлого, превратившись из умиротворённого места в базар, где всему грош цена. Идя сквозь торговые ряды, Данте видит это, тут и протухшая еда, и отсыревшие патроны, и самодельные плазмоганы, которые с большей долей вероятности убьют своего владельца. Но так же тут есть и люди в клетках — рабы, молодые и сильные, ходовой товар в Южном Халифате и Андалусии, странах, которые стали промышленными центрами разбитой после кризиса Испании.

Парень с девушкой вдвоём разгуливают по рынку, медленно проходя вглубь города, и картина торговых рядов, наполненных живым товаром, ещё раз тронуло сердце Сериль.

— Как же так можно? — качает головой девушка, не обращая внимания на рыночных зазывал. — Столько людей в рабстве… так и кипит кровь, у меня появляется желание прибить какого-нибудь работорговца.

— Откуда такая ненависть к ним? — поинтересовался Данте.

— У меня половина класса была продана в рабство. И даже Мориса, подруга, с которой я и от багрянников пряталась и за которую заступилась. В один момент она не пришла в школу, а мне, тогда как раз пятнадцать исполнялось. Потом, через полгода, я её встретила на рынке рабов в Альхесирасе, когда ездила с отцом за шёлком. Она числилась, как товар «для удовлетворения интимных потребностей». Понимаешь! Её продали за бесценок какому-нибудь извращенцу или больному шейху! — прикрикнула Сериль и её слова хоть и оскорбительны для ремесленников по торговле живым товарам или торговцам из Южного Халифата, но никто не обратил внимания, все втянулись в рыночную игру, с блеском золота в глазах, выторговывая лучшую цену.

Душа девушки не выдержала, и она позволила эмоции проявиться. Её рука потянулась к лицу, к светло-голубым глазам, утирая солёную влагу, блеснувшую на щёках. Данте, не зная как успокоить спутницу, чуть коснулся плеч Сериль и приобнял девушку, тихо приговаривая:

— Понимаю, всё в бедламе, но прошу тебя, успокойся.

— Прости, просто это… слишком тяжко. Я… я не должна была, — девушка резко шагнула вперёд, как бы выскальзывая из объятий парня, сбрасывая их, отчего сердце парня кольнула неловкость и чувство схожее на обиду.

— Всё в порядке, Сериль, я понимаю.

— А у тебя дома тоже такое было? — вопросила Сериль, отвлекаясь от подруги.

— Только изредка, Сериль. Больше всего рабами торговали на Корсике, но не так, как здесь. А откуда все они? Как тут можно стать рабом?

— Есть много путей попасть в рабство. Тех, кто остался без родителей или остался один и мама с папой на секунду отвернулись, выкрадывают и продают работорговцам. Если ты задолжал банку или ростовщику у тебя всё отбирают и тоже могут продавать в счёт погашения долгов. Бандиты и мародёры тоже могут не убить, а сдать знакомому воротиле рабами, — безотрадно ответила Сериль и с гневом добавила. — Когда же это всё кончится? — сокрушилась в бессильной злобе дама.

На что Данте тихо, почти шёпотом ответил:

— Скоро, совсем скоро для Теократии наступит закат в кровавых красках. Она себя уже похоронила.

Но вот идиллия нарушилась и истошный, полный надменности крик разорвал рыночное «спокойствие»:

— Ах ты, сука! Вот я нашёл тебя!

Из толпы вышел среднего роста паренёк, грязный как хавронья. В глаза Данте ударил блик от золотого ромба, вшитого в затёртую до дыр футболку, а шорты, с капюшоном и босоножками только довершают образ малахольного уличного бродяги. Лицо его перекошено в беспредельной злобе, тёмные мутные глаза пылают ненавистью, а руки так и дрожат.

— А, ты…

— Да детка, я тот самый, — перебил Сериль уличный прощелыга и запустил руку за поясницу, вытащив покарябанный исцарапанный нож, — сейчас мы всё решим. Ух я повеселюсь.

— Ты что, торчок, накидался дурью? — вмешался Данте, приложив ладонь к ляхе и зацепившись за ручку и аккуратно положив указательный палец на крючок. — Что же тебя так трясёт?

— А ты! Ты! Ты! Ты кто такой вообще тут! — сорвался на крик парень. — Ты вообще знаешь, кто я!?

— Данте, давай просто уйдём, — забеспокоилась Сериль, интуитивно обхватив руку парня.

Но всё поздно. Накурившись какого-то наркотика, и вконец обнаглев от безнаказанности, парень кинулся, размахивая клинком направо и лево. Девушка отскочила в сторону, а Данте успел увернуться и из кармана потянул руку и в его ладони мелькнул небольшой пистолет, выполненный под однозарядное оружие дикого запада. Из маленького дула сверкнул луч, озаривший рыночные ряды и с сухим треском энергия ударила в нижнюю часть живота противника. Спустя секунду его кожа на животе уже обугливается и тлеет, дымясь и «облагораживая» воздух запахом жареного мяса. Парень дико орёт и матерится, хватаясь за живот — его даже наркотик не уберёг от страшной боли. Данте подбежал и ударом носка поддел рукоять ножа, пришибив пальцы, и вот лезвие со звоном отлетает в сторону, а коммандер тем временем сжал пальцы на шкирке слуги Прихода и потащил его к наполненной коричневой ванне, что портит воздух смрадом рядом с одним из прилавков.

— С чем? — строго вопросил Данте.

— Так это… навозное удобрение из Испании, — ответил недоумевающий торговец.

Парень подхватил второй рукой парня за шорты и затащил в ванну тело, запихнув парня полностью, искупав его в «товаре» и когда босоножки миновали края и окунулись в тёмную бурду, Данте отошёл в сторону, оставив бултыхаться в вязкой массе уличного проходимца. Он не чувствует неловкости, что на него уставлены десятки изумлённых глаз. Люди в первый раз увидели как слугу всесильной организации, могущественной секты запихнули в ванну с не самой приятной жижей. Взгляды разные, от осуждения, до сдержанной радости, но никто не остался равнодушным к произошедшему. Но Данте всё равно на этих людей и их взгляды, он отошёл от ванны и приблизился к Сериль.

— Спасибо, — соскочило томно с уст девушки, — огромное спасибо.

— Не за что. Пойдём, заберём твой телефон.

Девушка и парень, идя сквозь изумлённую толпу, подошли к середине холма, на его возвышение, на котором раскинулся городок. Тут довольно пустынно — несколько скошенных белокирпичных построек, смотрящих на Данте печальным взором разбитых окон без рам и единственная маленькая площадь с обрушившимся фонтаном. Всё тут жутко и запустение, и нищие которых Данте обступает, и то, что от памятников прошедшей эпохи Аскасо — его прежних строений, не осталось ничего кроме пары пыльных снимков, выцветших от влияния времени. Что тут было знает лишь одна история, к которой никто и никогда не прислушивается.

Двое, словно тени у стен, миновали короткие искривлённые улочки и оказались у потемневшей пластиковой двери, ведущей в подвальное помещение, зажатой меж двумя другими зданиями. Сериль аккуратно толкнула пластик, и перед ними открылся путь вниз, устланный бетонными обломанными ступенями.

«И вот в этой норе он живёт?» — было хотел спросить Данте, но не стал, молча последовав за девушкой. Спустя момент они оказались в сухом, но тускло освещённом помещении, которое поливается светом только из пары ламп, угрожающе нависающих с потолка. Всюду Данте видит серые стены, чувствуя, что оказался в бункере или тюрьме, а из трещин и щелей он так ощущает, как тянут сквозняк. Где-то по углам расставлены коробки и тумбочки, а на них валяется пара каких-то деталей. В конце небольшой комнатки тарахтит старенький компьютер на столе и Валерон слышит, как скрипит и барахлит его вентилятор, ловит ухом гул монитора. А где-то у стен так же расставлены диван да пара кресел, от которых несёт нофталином.

— Мое почтение Сериль! — воскликнул мужчина, сидящий за компьютером, и поднялся с места.

Его смугло-бледный цвет кожи только становится бледнее под тусклым светом ламп Ильича. Данте ухватил взглядом, как мужчина ухватился рукой за ручку простенькой трости и истово поднялся со стула. Не по размеру большая бежево-синяя клетчатая рубашка подвёрнута на рукавах и при каждом движении идёт волнами и колышется, чуть задевая бежевые запятнанные брюки, которые опускаются на шаркающие туфли.

— Привет Хуан! — так же отрадно возгласила девушка.

Данте всмотрелся в человека и увидел у него чреду резных шрамов на шее. У мужчины вьётся кудрявый каштановый волос, подтянутое худое лицо, на щеках и подбородке проросла щетина, а с высокого лба на грубый нос опускаются очки, за которыми на Валерона смотрят глаза болотной расцветки.

Хуан и Сериль по-дружески, едва касаясь, обнялись, отчего Данте ощутил лёгкое негодование, непонимание, смешанное с обидой и нагоняемым разочарованием, что для него показалось странным ощущением, но всё же он вытянул прямо руку, протянув её мужчине:

— Здравствуйте, я Данте.

— Приветствую, уважаемый. Я Хуан, друг Сериль — пожал руку хозяин помещения и обратился к даме. — Сериль, в городе уже говорят, что какой-то смельчак утопил младшего агента и рядом с ним был парень такой же наружности, что я наблюдаю в данный момент времени.

На что Сериль с толикой радости, смеясь, ответила:

— Да, это был наш герой, это Данте.

— Что ж, весьма удивлён, что тут есть такие люди. Отважные и не боящиеся системы.

— Я рад, что,… а неважно, — отмахнулся Данте и небрежно договорил. — Сериль, бери телефон и пойдём.

Владелец помещения аккуратно снял очки и, потирая их куском рубашки, ехидно улыбаясь, сказал:

— Никуда вы отсюда не уйдёте, господин коммандер.

Данте опешил — он ощутил резкое волнение и потянулся к карману. «Откуда этот человек знает моё звание?» — первый вопрос, за которым пронёсся второй — «Кто он такой?». Но ответов нет и Валерон, пытаясь выиграть время напористо спрашивает:

— Это ты мне смеешь приказывать?

— Я! — донёсся сухой, но сильный голос, заставивший Данте обернуться.

Он увидел, как шесть человек спускаются по ступеням к ним и во главе «процессии» стоит высокий мужчина восточной наружности с отточенными чертами лица, его конский хвост на затылке сотрясается при каждом движении и смотрящий на коммандера взглядом печальных карих глаз. Он зацепился рукавом серой шинели, когда входил в комнатку и поддёрнул её.

— Конвунгар Чжоу? — не веря своим глазам, поражённо спрашивает Данте, ища подтверждения картинке в голове. — Господин «Крестоносец»?

— Да, — тягостно отвечает ему мужчина в шинели, проходя всё ближе в комнату. — Это я.

— Но что вы тут делаете? И откуда меня знает этот человек? — спросил Данте, указав на человека в рубашке, продолжающего тереть очки.

Все шесть человек, в разношёрстных одеждах, заполнили помещение и когда двое встали у входа, а остальные разошлись по углам, Конвунгар, окинув взором всё помещение, ответил:

— Это Хуан Рей, специалист по технике. Он был завербован нашей разведкой пять лет назад с целью организации мятежного движения и сбора информации и вот Бог даёт момент задействовать его.

— Но к чему такая сложность? — не понимающе спросил Данте, сложив руки на груди. — Почему его нельзя было просто к нам привести?

— Слишком опасно и накладно звать Хуана и мятежников к нам в убежище, зачем его звать к нам, если можно привези тебя сюда? К тому же, — взгляд Чжоу быстро метнулся на девушку, которая в стороне, изображая вид, что она «не при делах». — Я и Юлий поговорили, с Сериль, выяснили, куда вы собираетесь, и она любезно согласилась помочь нам привести тебя сюда.

— Да-Данте, — взволнованно залепетала Сериль. — Я…

— Подожди, Сериль, — перебил её коммандер и обратил речь к Конвунгару. — А просто сказать нельзя было? Чтобы я с вами встретился с агентом и не разворачивать весь этот цирк, господин Чжоу?

— Э-э-это я-я… попросила, — робко вмешалась девушка и, не менее сотрясаясь душой продолжила. — Я-я хотела с тобой прогуляться и э-это была один лишь возможность.

— Даже не знаю, что сказать.

— Так, — захрипел Конвунгар. — Потом будите играть в дружбу или что там вам Господь дал, а сейчас нас ждут планы на завтра или ты коммандер забыл, что всё скоро разрешится. Хуан, что у нас по ситуации?

— Сейчас господин, — мужчина заковылял к компьютеру, уселся и уставил глаза в тонкий монитор и через пару мгновений доложил. — Ситуация нам не благоприятствует. Если верить информации источника, то Приход стягивает в Град две роты пехоты и тяжёлую артиллерию, а так же в окрестностях будут расположены два мотострелковых полка.

— Что ж, они подозревают, что скоро мы нападём, — прокомментировал Конвунгар. — А что по нашему плану?

— Мне удалось обеспечить возможность превентивного удара и свершение отвлекающего манёвра, до начала проведения основной кампании в Граде. У нас по полтысячи человек в пяти селениях, которые смогут отвлечь силы Теократии перед основным ударом.

— Так, мне нужно, чтобы завтра все кто может воевать в Граде, оказались к утру в придворцовом квартале. Мы займём стену, будем ставить блок, пока я, Данте и Яго будем выполнять основные задачи.

— Господин, вы завтра…

— Да, коммандер, — удручённо ответил Конвунгар, опередив вопрос. — Я завтра иду вместе с вами. Этим я, возможно, искуплю грехи своего прошлого, да и без меня вы внутри не справитесь, — и, ответив, Чжоу снова обращается к агенту. — Хуан, что с канализацией, моделью дворца и положением эмиссара?

— Эмиссара? — переспросил Валерон. — А он как может его обнаружить?

— Данте, — заговорил Хуан, — когда ты активировал на пряжке генератор электромагнитного импульса, он выпустил автономный подвижный датчик слежения, который размером с мошку и с батарейкой на три часа работы. Мы вчера провели полдня за компьютером, следили, выстраивали макет дворца и увидели положение эмиссара и благодаря этому установили, что он живёт на нижних уровнях дворца.

— Что у тебя ещё? — спросил Конвунгар. — Есть чем нас порадовать?

— Конечно, — мужчина опустил руку за стол, и через мгновение на дереве блеснула в свете тусклых ламп, размером со спичечный коробок, пластинка из металла. — Три года работы и наблюдений, а вчера смог завершить работу, когда залез в их системы. Приоры называют это «медником апостола», но это всего лишь электронный ключ от всех дверей внутри дворца. Думаю, вам это пригодиться, когда операция «Красный закат» вступит в активную фазу.

— «Красный закат»?

— Да, коммандер. Так операцию назвал сам Император, желая подчеркнуть конечность теократии.

— Ох, — тяжко выдохнул парень, — в чём заключается эта операция? Мы же сюда прибыли не только для того, чтобы убить эмиссара, выкрасть наработки по ядерному оружию и христианский артефакт?

— Нет, мы есть начало операции «Красный закат», с которой начнётся другая операция — «Запад».

— И что же вы собираетесь за завтрашний день сделать?

— Сначала мы выведем всех, кто нас помог в установлении священной власти Канцлера, затем ликвидируются все возможные отделы Прихода на полуострове, чтобы не допустить губительной вспышки ереси, а потом наш выход. У нас есть информация, что завтра эмиссар выйдет вместе с Приорами тебя встретить, и тогда-то мы его устраним, чтобы не дать ему связаться с корпорацией. Затем под прикрытием мы пробиваемся во дворец и делаем всё остальное.

— Это ведь не конец, — давит голос Данте.

— Всё остальное в воле Господа и Канцлера, — безрадостно дал ответ Конвунгар и тихо добавил. — Я не могу сказать… у этой информации статус «Высшая Секретность».

— О-о-о! — голосит недовольно парень. — Сколько же секретности и тайн.

— Послушайте, Данте, — вмешался Хуан, — вам сейчас нужно отдохнуть, набраться сил, чтобы завтра сработать максимально эффективно. Нам всем нужен отдых, в противном случае любая оплошность, любой промах может послужить причиной рокового провала. Мы всё подготовим, а вам остаётся только всё сделать, а сейчас, отдыхайте, — договорил агент и указал на выход.

— Да, коммандер, — поддержал Хуана «Крестоносец», — идите, отдохните. Я вас завтра утром дополнительно проинформирую. Только меня обождите. Вместе поедем.

— Ладно, и чёрт с вами, — рассержено кинул Данте. — Надеюсь увидеть всех послезавтра.

Парень быстрым шагом направился к выходу, как заметил знакомое лицо. Остановившись у крупного парня, окутанного в чёрную накидку, он опасливо вопросил:

— Илья?

— Да, — оскалился улыбкой мужчина, — это я. Вот, так и знал, что ты услуживаешь не Приходу, а кто супротив него воюет.

— Получается так. А ты как в мятежники записался?

— Я порвал окончательно с Приходом и как раз в то время нашёл друга старинного — Гомеса, который год назад из секты ушёл. Он сказал, что затесался среди люда мятежного и, узнав о моём уходе из культа, предложил к ним идти. Как только я стал ратником возмущения, меня определи «охранять персону важную». Вот так здесь и очутился.

— Ну ладно. Пойду я.

— Удачи. Ещё встретимся.

Данте выбежал на улицу. Обратив взгляд к небу, он увидел, как над этим зданием нависает кирпичная башенка, пристроенная к двухэтажке. Он её лицезрел, когда они приближались к этому месту, а теперь его одолевает желание забраться на неё и осмотреть, что вокруг, взглянуть на здешние красоты. Но как только он направился к заднему двору, чтобы взойти, на улицу вышмыгнула девушка.

— Данте! Данте! — стала она звать его. — Данте, где ты?

— Да здесь я, — буркнул парень, — чего ты хотела?

— Ты так быстро ушёл…

— А что мне ещё оставалось делать? Меня попросили. — Валерон успокоившись, перешёл к штилевому предложению. — Давай заберёмся на башню?

Пара подошла к невысокой башне, накрытой конусной крышей, и взошла вовнутрь, ощутив ароматы сырости и проглядывая как лучи света пробиваясь через дырявые стены, растерзали темень. Парень с девушкой оказались на самом верху, который полностью открыт и только полутораметровая перегородка отделяет пол от свободной пустоты.

— Прекрасно, не правда ли? — спросила девушка устремив светло-голубые глаза на запад, где садится солнце, выкрашивая небесную твердь в кроваво-красные цвета, расплескавшиеся густым потоком по синеве.

Данте тоже посмотрел на небо и узрел, как закат живописно размалевал свод небес, точно бы кровью святого Петра и всё пылает окрест, утопая в алой реке, которая льётся от солнца, не переставая, а на востоке уже тянется синева, и вот-вот зажгутся первые звезды. Вечерняя прохлада многократно усилилась, и подул настойчивый северный ветер, затрепетавший чёрный волос Сериль.

— Данте, — несмело заговорила девушка. — Почему ты так рассердился? Там, у Хуана?

— Я не люблю, когда от меня скрывают важные данные.

— Но ведь в этом нет ничего такого.

— Как-то я уже терял людей, из-за нехватки информации. Боюсь сейчас такого же, боюсь, что могу оплошать из-за того, что не знаю чего-то.

— А что случилось?

— Да есть одна история… не слишком приятная, — чуть поморщился в неприязни Валерон. — Очень жуткая.

— Расскажешь мне?

— Хорошо, — тягостно ответил Данте и продолжил, — это случилось года два тому назад. Мы воевали на Корсике против Торговой Республики, это было последнее, не покорившееся государство у Апеннин. Я, мой брат и взвод ордена при поддержке Эмилия Павла и его гвардии должны были войти в порт и подавить сопротивление ПВО, чтобы отчистить небо. Всё вроде бы ничего, но нас никто не предупредил, что порт находится под прикрытием огромной наёмной армии. Командование нас использовало как наживку, чтобы выманить крупную рыбу и когда нас взяли в плотное окружение, Рейх соизволил помочь. Да, мы победили, но какой ценой? Выжили не больше десяти бойцов, а Империя лишились героя — Эмилия Павла, он погиб, когда нас почти прижали и «Крестоносец» самоотверженно вышел на поле боя, чтобы нам прикрыть отступление. Он не выжил,… никто не выживет после прямого попадания из корабельной пушки. А мы продолжили отступать, пока не попали во второе окружение и нам пришёл бы конец, если бы не помощь.

— Печально.

— Понимаешь, из-за этого я мог бы сейчас лежать в сырой земле и не разговаривать с тобой, — удручённо, склонив голову к земле, продолжает Данте. — Мне страшно и скорбно, от того, что там остались почти все ребята, которых я знал ещё с «Утренних Теней» и кажется, что я виноват в их гибели, потому что был вторым лицом в отряде и не смог уберечь их. Я не могу забыть тех ребят, которые были со мной, их кровь, их слёзы и крики. А как их матери и друзья меня спрашивали, когда они смогут вернуться домой или где они? Мне каждому лично пришлось ответить, что они мертвы. Почти каждую ночь я вспоминаю их. Это слишком тяжко.

Сериль не знает, что сказать. Она выслушала историю Данте, но вот даже не представляла, что ответ будет таким и девушка говорит единственное, что считает правильным:

— Я сожалею об этом.

— Да-а… сколько времени, в конце концов, прошло.

Мысли девушки перешли к стремлению задать другой тон разговору, чтобы хоть как-то отвлечь парня от тяжёлых воспоминаний и с уст срывается вопрос тихим томным голосом:

— Скажи, а у тебя кого-нибудь подруга есть?

— То есть? — не понял Данте.

— Ну-у, у тебя есть та, которая тебя ждёт?

— Нет. А когда? Я всю жизнь провёл либо на осколках либерального Вавилона, либо сражаясь против него. Просто нет времени.

— Вавилона?

— Так называет весь мир наш правитель. Он говорит, что раньше люди строили царство безграничной свободы и гордыни, но оно рухнуло, пало как башня, надломившаяся по весом человеческого самомнения, вся былая цивилизация была стёрта с лика Земли, как допотопные города в далёком уже не известном прошлом.

— Понятно. А т-ты хо-хотел бы? — с трепетом и слегка заплетающимся языком спрашивает Сериль, уставившись на Данте. — Иметь возлюбленную?

— Даже не знаю, — угрюмо ответил Валерон. — Пойми, я человек, который постоянно на войне, я воин и могу в любой момент просто не вернуться. Даже завтра… всё может пойти не так, Сериль.

Данте знает, о чём говорит девушка и к чему аккуратно клонит. Он чувствует, как колотится его сердце, и ком подступает к горлу, ощущает сильное исступлённое волнение, он смотрит на пальцы и видит, как они подрагивают. Парень обращает взгляд на Сериль и глаза прекрасной девы полны мольбы немой, от которой ему становится не по себе, необычно и чудно. Пара стоит, впившись друг в друга глазами, полными трепета и волнения, на фоне кровавого заката, становясь сущими угольками на образе алого солнечного диска, утопающего за линией горизонта, настолько вспыхнувшего красным, что это явилось отражением чувств тех людей, что стоят на башне и не могут отвести взгляда.

— Сериль… я…

— Ты нужен мне, Данте, — скомкано и скоротечно, наполовину робко и в тоже время напористо сказала девушка, выдав свои чувства.

— Как и ты мне.

Сериль бы хотела сказать парню обо всём сейчас, что он ворвался в её жизнь сродни яркой комете, сражается за них, для неё выступил на арене и не побоялся, выслушивал её часы напролёт, даря яркие моменты, да и сейчас заступился на рынке, она желает высказаться парню, что тяготеет к нему, да и сам Данте готов рассказать высказаться девушке, что имеет симпатию к ней, что только её поддержка позволила ему победить на арене и оживиться после неё, что она подбадривала его всё это время. Данте аккуратно касается чуть шероховатой ладони девушки и едва к ней потянулся, гонимый стремительным северным ветром и своими чувствами, но всё рассеивается, как морок, снисходит, как утренний туман и пропадает, когда на всю улицу прозвучало воззвание Конвунгара:

— Данте, где ты застрял! Давай, нам ехать нужно!