Спустя неделю. Лагерь военного корпуса «Серые Знамёна».

«Во имя исполнения долга, во имя достижения праведных целей, поставленных нашим бессменным повелителем – Канцлером, во имя победы Крестового Похода, всю армию велено разделить между Первоначальными Крестоносцами. Они генералы и единоличные командиры собственных подразделений, структуру и форму которых вольны определять по собственному умыслу.

Первоначальные Крестоносцы есть первый святой христианский орден, созданный в праведном государстве Канцлера, ведущие неустанную борьбу с силой преисподней, вышедшей в мир во времена континентального кризиса, и во имя утверждения мира на земле. Сие орден есть высшая инстанция решения всех военных вопросов, и выше них есть только святой Канцлер. Они Его наконечник клинка на земле, вершащий правосудие во имя праведности, они Его голос на многострадальной планете, несущий закон непогрешимости, они его длань в этом мире, исполняющая повеления Канцлера, как посланника Господа. На их могучие плечи возлагается богоугодная миссия торжества новых идеалов и христианских истин. Так же в их ведение входит назначение новой власти, вместо упразднённого дьявольского самоуправства, основанной на принципах святости и отсутствия греха.

При Первоначальных Крестоносцах есть праведное воинство, несущее символ своего повелителя и во всех возможностях и ипостасях приводящая в действительность волю вассала посланника божьего. Каждый воитель священного воинства должен быть праведен в своих действах и помыслах,

Ныне существует девять Крестоносцев и девять праведных армий, находящихся во власти и подчинения Канцлера:

Первый Крестоносец – Аурон Лефорт, командир полка «Коготь Орла».

Второй Крестоносец – Верих Виль, глава бригады «Неаполь».

Третий Крестоносец – Конвунгар Чжоу, «великий хан» орды «Ветер Смерти».

Четвёртый Крестоносец – Эмилий Павел, консул легиона «Чёрное Бремя».

Пятый Крестоносец – Деций Аристофан, архонт эскадрильи «Крылья Сумрака».

Шестой Крестоносец – Габриель Велот, генерал армии «Заря».

Седьмой Крестоносец – Джузеппе Проксим, командующий корпусом «Серые Знамёна».

Восьмой Крестоносец – Ринистон Фит, воевода дружины «Разящий клинок».

Девятый Крестоносец – Бонифаций Торн, гранд-адмирал эскадры «Шторм».

Сим список закрепляет имена великих героев, стоящих у истоков великого государства, претендующего на звание великой Империи. И пусть граждане будущей империи помнят, кто созидает будущее величественное царство грядущей обжигающей праведности».

– Государственная проповедь Церковно-Государственного движения «Ревнители Порядка и Государства» о «Государственных Святых».

Ночь медленно спешит поменяться на зарю. Над всей бывшей Италией стремиться установится диктат солнца, причём это понимать максимально двояко. Космический объект, именуемый солнцем, что есть древняя звезда, несущая в холодный космос тёплые лучи, спешит водрузиться ярким знаменем на небесной тверди планеты Земля. И в то же время Крестовый Поход, развязанный Канцлером, набирает мощь и обороты, заставляя думать города Апенинского полуострова о своём будущем и говорить о том, что звезда славы Канцлера восходит всё ближе к зениту.

Стремительная победа в Сиракузы-Сан-Флорен вгоняет в ужас и страх «Римский Престол», который пытается изо всех сил возвести гнилую оборону, но это не получается. Разрозненные банды и сгнившие государственные структуры Рима не в силах мгновенно выставить оборонительные круга возле родного города. Секундный плотский интерес оказался всяко выше иных целей.

Под командованием Канцлера пока слишком мало воинов для ведения полномасштабной войны против городов и стран бывшей Италии, хотя каждый день под их знамёна становятся новые массы простого люда, жаждущие мести за свои страдания. Первоначальные крестоносцы ведут сражения по всем фронтам, но им катастрофически не хватает ресурсов. Старые танки, древние пушки, устаревшее оружие и использование людей в качестве основной силы подавления. Из всего парада эпохальности выделяются только экзоскелеты первоначальных крестоносцев, способных превратить владельца в машину для убийства, грозного полубога войны.

Тем временем солнце медленно стало подниматься из-за горизонта, освещая тусклым, холодным утренним светом полигон и казармы зелёных неофитов, принятых в строй «Серых Знамён» совершенно недавно.

Луч света проник через застеклённое окно и пополз по казарме, наполняя помещение светом. Эта казарма выполнена в старом добром стиле металлического полуцилиндра, с двумя окнами. Пол выполнен из деревянных лакированных досок, а само пространство рассчитано на двадцать человек.

Под белыми, местами испачканными одеялами, лежат двадцать тел, мирно сопящих в своё удовольствие и провалившихся в сон. Пока свет яркого солнца медленно крадётся по казарме в пространстве, наполненным беззвучием раздался металлический скрип, разнёсшийся подобно грому. Высокий небритый мужчина, в серой шинели, обшитой серебряной нитью, со странными погонами, застучал каблуками сапог по деревянному полу. Взгляд его суровых тёмных глаз обежал все двадцать фигур, спящих так крепко, что и не подозревающих о стоящем человеке, который поднёс к себе часы на руке. Шесть часов пятьдесят девять минут мелькнули в очах командира, хотя он понимает, что это значение – фальшь. Мужчина ещё минуту стоял, пока все стрелки не сошлись на значении в семь часов.

– Подъём, солдаты! – Во всё горло тут же заорал командир, пытаясь перекричать вопящие будильники и ему это удалось, ибо громогласный приказ офицера напрочь превозмог звонкий вопль бурильных механизмов.

Голос достиг и уха одного юноши, спавшего практически в самом конце эпохальной казармы. Звонкий голос тут же становиться сигналом для действий, причём практически автоматических и полу обдуманных. Но тут же внимательный взгляд парня упал на будильники, которые им выдали в армии. Несмотря на, то там семь часов, положение солнца ещё не дотягивают до семи. Об этом говорит тень солнечных часов, что стоят на тумбочке.

– Шевелитесь, черви! – Орёт командир.

Парень в суматохе ищет одежду для ног и тут же находит чёрные военные штаны, беря их и надевая. Затем на глаза попадаются высокие берцы, больше походившие на шнурованные сапоги. Цельный кусок кожи, которому предали форму и пришили подошву, приходятся на стопы, подминая под собой брюки.

– Проклятье, Данте! Быстрее! – Кричит офицер. – Все практически оделись! Реще! А то на построение опоздаем!

Юноша впопыхах находит куртку. Чёрная, сшитая из новой ткани, не пропускающей влагу, она длиной практически до колен, больше напоминая удивительное военное пальто.

– Данте! Шевелись! – Кричит офицер, осматривая казарму, где одеваются ещё пара человек.

Юноша перекидывает сумку через плечо и выбегает за порог, чувствую крепкую ладонь командира, поставившей ему подзатыльник.

При выходе из казармы парня тут же встретила стена свежего прохладного утреннего воздуха, но наслаждаться утром времени нет. Юноша, задыхаясь, со всех ног бежит на плац, лишь бы успеть на построение и встать к нужному отделению.

Позади бегущего парнишки остаётся «квартал казарм». Именно так называли несколько десятков блестящих металликом полуцилиндрических построек, в которых живут солдаты, согласно отделениям. Вместе с Данте, практически нога в ногу бегут, и остальные бойцы военной части. Седые и молодые, бритые и бородатые, арабы и остатки европейской нации: все. Тут нет различий по расе, возрасту, полу или национальности. Все едины в стремлении свергать прогнившие режимы и устанавливать праведное царство Канцлера. Под праведные знамёна нового вершителя судеб встают тысячи различных человек, и всех объединяет лишь святая воля создать новый мир. Главное – пылающее сердце и идеологическое соответствие духовным нормам Ковенанта, которые держаться на столпах радикального клерикализма, христианско-католического фундаментализма и неприязни всего антиморального.

Данте, вместе с целой толпой солдат, пробежал за сетчатый забор, оградивший их квартал, и стал судорожно искать глазами нужную позицию. Всюду слышится отборный армейский мат, ругань, перекрываемая звонкими и чёткими приказами командиров. И всё это под торжественную музыку построения.

Под его ногами свежий асфальт, с недавно нанесённой разметкой, ноги ещё не привыкли к такой ровной поверхности, инстинктивно ищут какой-нибудь ямы, да шнурованные сапоги, которые тут зовут «берцы» ещё в диковинку.

Внезапно юноша встал, точнее ноги не пошли. Так парень останавливался, если впереди на улицах были подозрительные ямы, но тут же осознал, что здесь ровная поверхность и продолжил шаг. Даже в Сиракузы-Сан-Флорен, который интенсивно возрождали, ещё было множество ям и целых уличных оврагов, которые ноги запомнили на уровне инстинкта. И тут же его едва не обматерили за то, что он встал как вкопанный.

Глаза Данте поймали в поле зрения нужных людей и нужное место. В суматохе и мельтешении фигур он смог найти позицию на плаце и через несколько секунд занял её, ожидая действий.

Пока три тысячи человек Армии Ковенанта пытаются занять огромную территорию, согласно Министерскому Протоколу, юноша спокойно посматривал по сторонам. Это часть действительно огромна, а плац настолько широк, что спокойно вмещает в себя примерно десять тысяч солдат. И всю эту махину возвели примерно за две недели, когда передовые части Канцлера, прорвались сквозь городскую республику, став готовить плацдарм, для следующих войн.

«Каждый должен знать своё место. Будь то на плацу или в вихре войны». – Подумал в мыслях Данте, которые тут же развеялись колкой репликой:

– Что ты сегодня поздновато, братец.

Юноша повернул голову направо и увидел знакомые очертания лица. Высокий темноволосый парень, с широким, но утончённым, носом, изумрудными глазами, с крупным лицом в целом. Парень так же облачён в чёрные военные одежды: берцы, штаны, тепло-кофту и военное пальто с сумкой наперевес.

Данте слегка улыбнулся, отвечая такой же ехидной фразой:

– Яго, как это ты так раньше меня тут оказался? Всегда же последним прибегал на построение.

– Я просто давал тебе фору. – Шуткой отвечает брат. – Не хотелось смотреть на тебя проигравшего.

Улыбка Данте не стала шире или выразительнее, но переменилась на более душевную. Он было рад, когда узнал, что его брат, Яго Валерон тоже попал на службу Канцлеру и в тот же самый корпус.

Яго проходил стандартный приём через Военный Приёмный Временный Комитет, осуществлявший набор в «Серые Знамёна». Получить личное приглашение от Первоначального Крестоносца это честь, но не каждый мог таким похвастаться. Большинство воинов сюда попали именно через Временные Комитеты, которые собирали всякий народ, возбуждая его на подвиги во имя веры, Канцлера и родины.

Воинская суматоха медленно и постепенно спадает. За пять минут построения командиры смогли навести порядок во вверенных им подразделениях. Сто пятьдесят взводов по двадцать человек расположились на огромном поле. Данте, стоявший в первом ряду, едва выглянул из строя. На далёкое расстояние растянулась чёрная стена из тел бойцов, выровнявшихся по стойке смирно. И каждый солдат стремится не нарушать устав, являя из себя пример образцового построения. Но вот форма бойцов. У кого-то множество латаных дыр, кто-то связывал берцы нитями, чтобы те не развалились, а некоторые вообще заливали свою одежду дешёвым клеем, чтобы она на марш-бросках не осталась на полосе.

– Говорят, скоро пойдём на Рим. – Донеслась реплика возле Данте. – Совсем скоро. Вот-вот.

Юноша обернул голову. Глаза различили знакомые черты. Среднего роста светловолосый парнишка, светловолосый, матовые холодные губы придаёт ему некоторую толику мистичности и мрачности, особенно вкупе с бледной кожей. А глаза цвета ртути так и брали за душу. Форма на нём сидит едва мешковато, командир обещал выдать что-то поменьше, но нехватка ресурсов играет свою роль и даже порванную обувь редко удаётся поменять, из-за дефицита ресурсов.

– Отставить разговоры в строю! – Пытаясь не разорвать медленно наступающую тишину, чуть-чуть прикрикнул офицер и командир их взвода, стоящий в серой шинели, следящий за порядком.

– Не знаю, Веллингтон. – Исказив лицо в недовольстве, раздражённым шёпотом молвит Яго. – А теперь лучше заткнись, а не то получим от лейтёхи.

– Я бы не называл так лейтенанта. – Сдерживая улыбку, говорит Данте.

Однако через секунду весь строй смолк, как и множественные очаги разговоров во всей трёхтысячной солдатской ватаге. На небольшую квадратную сценку, на которой стоит деревянная трибуна с микрофоном, взбирается человек. На нём прилежная зелёная форма, поверх брюк кожаные сапоги, а на плече одна пагона с тремя блестящими лавровыми венками. Лицо его зрелое, иссушенное старостью и прежним уровнем жизни, а суровые серо-голубые глаза, явившиеся отражением бурь древности, смотрят на бойцов с пониманием и некой частью тепла.

Возле трибуны стоят два бойца, облачённых в чёрную форму подразделений спецназа. Один только их вид вносит в души воинов инстинктивное чувство страха, которое испытывает человек разве что находясь рядом с маньяком. У них в руках энергетические винтовки, способные пробить практически любую броню, к которым прикреплены длинные боевые штыки, которые не чистятся от крови. Похоже это бойцы из гвардии правителя.

Старик подошёл к трибуне и, несмотря на преклонный возраст, его голос оказался полным жизни и довольно звонким, чтобы развеять мелкие остатки надоедливой сонливости, одолевающие солдат:

– Здравствуйте, господа солдаты!

Строй ответил единым хором, и большинство незнающих солдат просто повторяли за офицерами, которых предупредили о прибытии важного гостя:

– Здравие желаем, господин Легат!

Суровые глаза Легата, а именно представителя интересов и воли Канцлера в армии, окинули строй бойцов, покорно ожидающих слов его. Он знает, что большинство плевали на то, что сейчас он скажет, сам был когда-то солдатом. Но всё же бывалый воин вновь несёт речь ста пятидесяти взводам:

– Господа воины, как вы знаете, несколько тысяч ваших собратьев были переброшены отсюда несколькими днями и вы, наверное, хотите знать, куда воля нашего повелителя их отправила. – Секунда, или пара, театральной паузы вновь меняется на сильный голос. – Они отправились на север, для выполнения тактической операции по обеспечению к исполнению праведной миссии нашего владыки! – Наигранно торжество воскликнул старый вояка.

Тут же мнимое ликование подхватили и верные солдаты Армии Ковенанта. Только вот бойцы ликуют искренне, а их голоса торжества подобны яростному грому. Лица воинов украсились искренними улыбками, а в воздухе зазвенели победоносные кличи, из очей так и льётся свет искренней радости. Легат поднимет руку вверх, призывая бойцов к успокоению и тут же три тысячи человек стихли, и вновь установилась практически абсолютная тишина на плацу.

– Вы сыны и дочери будущей империи, и вы должны будете выполнить любую миссию, что поручит вам великолепнейший Канцлер. Вы его дети, а посему обязаны подчиняться ему во всех своих аспектах жизни! – Лицо служивого легата внезапно исказилось в гримасе фанатизма, а очи запылали безумным огнём странного рвения. – Скоро! – Всё так же орёт посол, а его слова только усиливаются сквозь колонки, отчего весь плац испытывает на себе мощь голоса легата. – Совсем скоро вас отправят в очень важное задание! И я пришёл, чтобы сказать вам это! Я несу слово Канцлера вам!

Данте внимательно смотрит на легата и слушает его ревущую речь настолько, насколько это возможно. Прошло уже несколько минут с начала выступления, но посол больше напоминает читающего проповедь средневекового священника – слишком много сказано и ничего по факту. Такие словоблуды шайками водились в старом Сиракузы-Сан-Флорен и ничего полезного они не говорили. Совсем. Так сейчас и поступает легат – наводит тучи пафоса и никакой конкретики. От такого юноша готов воротиться, развернуться и пойти прочь, но приказ есть приказ.

– Мы верные слуги собственной родины, а поэтому именно вам выпала одна из самых важных задач! – Всё в таком же праведно-фанатичном вскрикивании общается Легат. – Уже завтра вы выступите с важнейшей задачей. Возможно, большинство из вас не вернуться из боя, но этим вы обеспечите славу и процветание будущей империи и кровью своей освободите миллионы людей от гнёта безнадёги и тирании!

Тут же бывалые сержанты, капралы и офицеры готовы сплюнуть и проклясть Легата за слова. Нет, они были сказаны красиво, патриотично и пафосно, но говорить молодым солдатам, не нюхавшим пороха, о том, что завтра они падут жертвами священных идей правителя – более чем глупость. Теперь офицеры продумывают, как лучше сегодня ночью придётся выставлять дозоры и патрули, чтобы избежать дезертирства. А корпусные капелланы уже готовят нужные строки молитв, чтобы укрепить дух солдат и спасти их души от паники.

– Сыны и дочери Ковенанта! – Всё столь же бессодержательно обращается Легат. – Мне поручено Канцлером передать планы миссии высшему офицерскому составу. – Как только смысл этих слов был уяснён Данте, юноша тут же напрягся, готовясь внимать каждой букве. – Но, к сожалению, миссия засекречена и поэтому вы всё узнаете только в положенный час. – Голос внезапно снизил в громкости и тут же возрос её многократно. – Солдаты! Сам Канцлер несёт вам призыв! Воины, чистите оружие, готовьтесь к сражению, молитесь Господу о защите, отправляйте письма к близким и родным людям, ибо завтра вы будете заняты праведным делом по установлению торжества истины! Сам Канцлер вас взывает завтра пойти за ним! – Седой Легат начал слова девиза государства. – Наш путь славен и велик!

Всех бойцов множество часов натаскивали этому кличу, девизу, и только поэтому был дан чёткий и громогласный ответ:

– Жить за родину и во имя неё умереть!

Старый посол, несмотря на фанатизм и пустую болтовню, одним своим видом внушает уважение солдатам. Вытянувшись по стойке смирно он отдал честь солдатам, они повторили, испытывая в сердце глубокое почтение к этой личности. И в эту же минуту поспешил заиграть гимн, с воинственной, резкой музыкой.

Это гимн новой контрреволюции, которой Канцлер намеревается смыть все революционные постулаты, шагнувшие в этом мир с начала Великой Французской Революции, из-за которых гниёт мир. Данте слышал, что всякая свобода в делах морали, философии, идеологии и религии теперь будет свёрнута. Как мнит повелитель, новый гимн, полностью отражает его праведные намерения.

Данте не впервые слышит эти слова, поэтому они отражаются в его душе как будто это огненные буквы, резонируют с его мыслями и воззрениями, отчего юноша только укрепился в мыслях о правильности восхождения к власти Канцлера.

Сотни лет под стягом святого креста,

Ковали старый мир, что вновь человеком предан!

И не был выучен коварный урок,

Что людям не раз Богом был преподан!

Служители веры, отринули свой долг

Сердца их чёрный порок поразил!

И стали забыты святые и голос умолк

Что им похвальбы паствы возносил!

И посланники дьявола гнилые взошли на престол,

Ложью о свободах и разврате одурманив умы.

Средь танцев разврата, и света от гари костров,

Последние о спасении душ смолкли мольбы.

Много лет проклятой эпохи страданий и тьмы,

Царствует трухлявый свободы порядок, заветы исчезли, как дым.

Люди под гнётом разврата, мир устал от этой войны.

Голос ложных учений так сладок, хочется верить посулам пустым!

Европу окутала тьмой великая ночь,

Но нас поведёт Владыка, что Рейх вознесёт к небесам.

Разгорится заря, мрак изгоним мы прочь

Слава империи, вновь уготована нам!

Вера воспылает в груди, ибо истин свет смогли мы постичь

И ересь, и ложь прахом моментально обернётся.

И громом погибельным станет праведный клич

Луч света во тьме сквозь мрак прольётся.

Наша вера крепка, и истины глас ото сна нас пробудит

Святые пойдут в бой, неся с собой праведный стяг.

Божьи слуги пойдут вслед за ним, и свет тьму искоренит,

Землю затопит кровавый прилив, снося всю скверну и мрак

Всё пылает в последней из войн, рождается свет;

Народ под хоругвей святой, ложь выжигает огнём;

В душе молитва! Спасенья отступнику нет.

Рейх будет един, ночь скоро сменится днём!

Музыка стала постепенно смолкать. Несмотря на общую несуразность и некую поэтическую сыроватость гимна, практически полное отсутствие рифмы, Данте находит его довольно бодрящим и воодушевляющим. И каждое утро этих солдат начинается с этого гимна, каждый восход солнца они не пьют кофе, чтобы взбодрить тело, а бодрят дух словам о прогнившем мире и воззванием выжечь ихор разврата и нагноения от людских слабостях, вызванными «царствованием» свобод, принесёнными революциями.

Легат, после звучания слов гимна, поспешил уйти, как можно быстрее покинуть это место. Бойцы гордо и стойко ждут следующих приказаний своих командиров, ожидая утренней тренировки или совместных молитв в походных капеллах.

Юноша раньше читал про старые армии мира, и как там всё было устроено. Когда они с братом и со всем взводом это прочли, их едва не разорвал смех, смешанный с детским умилением, ибо в войсках Ковенанта всё настолько иначе, что прочтённое кажется, пришло из иной вселенной. С самого утра, примерно с часов пять, их поднимали на осмотр и как только убеждались, что личный состав в порядке, отпускали на утреннюю молитву, а потом завтрак. Сначала все роты выслушивали капелланов, их наставления и приказы повиноваться воле божьей. Тёплые слова служителей церкви намного лучше укрепляли воинов, нежели белая жижа, от которой тошнило. После поглощения массы, мало похожей на еду, Данте вместе со всеми отправлялся на тренировки. И до часов двенадцати он изнывал от истерзывающих упражнений бега, лёгкой атлетики, рукопашного боя, после которых мышцы наливались свинцом. Дневная молитва, где священники возвещают о благодетелях, медленно переходила в обед, где всё же удавалось попробовать нормальную пищу. Примерно с часа дня и до шести вечера велась огневая подготовка личного состава, с тренировкой засад и различных условий боя. Те, кто не слишком удачно пережил этот этап, отправлялись в лазарет, а остальные на вечернюю молитву и ужин. После принятия еды все отправлялись на обучение наукам. И примерно до часов девяти шла грызня гранита науки, после которой мозг отказывался соображать. И примерно оставалось полчаса для личных дел. Сон. День запускается вновь.

Слова лейтенанта, ведущего взвод, разразились подобно звонкому эху, достигнув ушей парня:

– Взвод! Приготовится! На-прав-в-во!

Двадцать человек развернулись по правую сторону, зная, что сейчас будет принятие пищи в кухонных помещениях. Да и сама команда взывала к этому. Это огромные четырёхэтажные здания, в которые есть ходит весь корпус.

– На приём пищи, вперёд! – Скомандовал лейтенант.

Строевым шагом, Данте с взводом напарился к месту приёма пищи, до которого, примерно, километр. Строевая «Серых Знамён» примечательна тем, что все солдаты идут, приложив правую руку к сердцу и только левой совершая размахивания. И таким образом нужно идти, пока боевые единицы не покинут плац. И как только нога солдата минует линию разграничения, Военное Министерство предписывает перейти на вольно-строевой шаг.

– Данте. – Тихо, словно шёпотом взывает голос сзади. – Как ты думаешь, что это сейчас было?

– Не знаю, Веллингтон.

– Слишком много пафосных слов и все не о чём. – Острые слова Яго тут же воспринялись лейтенантом.

– Так, отставить разговоры, а то отправлю к исповеднику весь взвод!

Беседы тут же смолкли, ибо никто не хочет испытывать страдания от весьма стальных методик воспитания корпусного исповедника, который рьяно занимается искоренением всякой неприязни к государственным чинам. Да так яро, что аж некоторые отправляются после этого в лазареты.

Воины шагали примерно полчаса до столовой и кухонных помещений в полнейшем безмолвии. И вот когда все прошли в здание, ощетинившееся серыми лицами щербатых кирпичей, заняли место за деревянным массивным столом, лишь слегка обтёртым наждачной бумагой, чтобы занозы не цеплять в фантастических количествах и не портить форму ещё сильнее. А пластиковые эпохальные стулья делают обстановку лишь ещё мрачнее.

Помещения наполнились живым звуком общения. Каждый стремиться поделиться с боевым товарищем впечатлениями. Всякий солдат ценит моменты общения вместе с сослуживцами. Радость, удивление, хитрость – множество эмоций можно разглядеть на лицах бойцов, олицетворявших саму жизнь.

Вместе с Данте шесть человек сидят за одним местом. Неважно, что у каждого в тарелке отвратительная смесь, а в кружках жуткое пойло, приняв которое и пьяный может протрезветь. Все сидят вместе и задорно болтают, вспоминая прошедшие деньки.

– Хакон, скажи, а сколько ты уже служишь в «Серых»?

Мужчина, лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной седой породой, тёмными глазами что-то вроде тёмно-зелёной и тёмно-синей расцветки, неспешно повернулся к источнику звука. Его взгляд суровых очей ложится на юношу, после чего худые губы разверзлись, давая ответ:

– Ох, Данте, я начал службу под знамёнами доброго Джузеппе Проксима раньше, чем ты начал ходить. Времена тогда были тяжёлые, не то, что сейчас. – И стукнув железной ложкой по миске, старый сержант продолжил. – Даже вот это месиво, что мы хлебаем, раньше было деликатесом.

– Сержант Хакон, расскажите про «те времена». – Вопрос исходит от юного паренька, ему лет семнадцати, довольно невоенной внешности – большие карие глаза, чистое и округлое лицо, пухлые губы; из-за всего этого, юноша больше напоминает мальчика, ребёнка, но не воина.

– Какие, Сиро?

– Ну, вы их так постоянно называете, когда говорите про начало службы. Когда рассказываете, что наш Крестоносец не был ещё воином посланника Божьего.

– А что, кроме меня некому больше рассказать про это? – По-старчески возмущённо пробурчал Хакон, поедая противную жижу.

– Может и некому, вы один, как живая библиотека, кинохроника и архив вместе взятые. – Реплика Яго, наполненная сарказмом и язвой, лишь раззадорила Хакона и только льстит ему.

– Ну ладно, расскажу. – В эту же секунду слышится лязг ложки Хакона, которую он небрежно отбросил в сторону. – Это было тёмное время. Наш дорогой Ковенант был одним из тех государств, что обслуживали жадность и похоть говнюков и засранцев, от которых мы чистим мир, а Канцлер даже не начинал проповедовать в Неаполе. Я тогда ходил под началом Атамана Оршевца. Парень прибыл далеко с востока и принёс с собой такой чудной титул или звание… неважно. – Секунда безмолвия, специально взятая, что подогреть интерес, разверзлась словами, полными ностальгии и потаённого ужаса. – Вы бы видели юг, во время его падения. Нищета на каждом шагу, бандитизм, грабежи, налёты и войны – они повсюду. Наёмники, эти поскуды и сволочи, грабили целые города, точнее убивали и обчищали людей средь руин. Мы с Атаманом ходили возле Таранто и порой достигали Козенца.

– Вы тоже были, как кочевые банды? – Тоном, полным наивности вопрошает Сиро.

– Мальчик, – голос старика так и распылялся негодованием, – ещё раз применишь ко мне такие слова, заставлю унитазы чистить голыми руками.

– Простите, господин сержант.

– Мы не были бандитами. Мы с Атаманом защищали местное население от преступников и банд, пока не случилась «Бойня под Вистиницой». У этой деревни в схватке с сектой «Испивающие Плоть» мы потеряли несколько тысяч своих товарищей. У-у-х, вот это и была битва! – Воскликнул старик. – Вы бы видели те адские механизмы, что на нас пускали. Шипы, черепа, оторванные куски плоти до сих пор стоят перед глазами. Пески становились стеклом, а деревья полыхали как спички. Сам Атаман положил голову в той бойне, но нам удалось уничтожить весь нечестивый культ! – Взгляд сержанта внезапно стал печальным, словно из Хакона вырвали душу. – А потом несколько лет, потеряв боевых братьев и сестёр, мы скитались по югу. Брали любую работу, и даже поучаствовали в изведении «Средиземноморской Чумы».

– А когда вы встретили нашего командующего? – Этот вопрос обронил довольно крупный рыжеволосый мужчина, напоминающий перекормленного ирландца, которому на вид лет тридцать.

– Да, конечно. – У всех тут же сложилось ощущение, что старик ушёл в себя. – Я повстречал его почти перед войной «Нефритового Беса». Тогда не было ни корпуса, ни «Серых Знамён». «Серыми» мы стали, когда стали частью войск его. А сам командующий был обычным наёмником, который сражался, убивал и грабил за деньги. Это был один из сотни безжалостных воинов удачи, но только он, наверное, увидел в юноше с улиц Неаполя спасение мира и только поэтому пошёл за ним на смерть. Под началом Джузеппе Проксима было едва ли тысяча человек, а после войны нас стало все двести.

– Война «Нефритового Беса»? – Вопросом разродился Данте.

– Господь милосердный, как вы, пускай даже молокососы, можете не знать историю государства, ставшего вашей родиной, что б вас.

Внезапно из пространства вне стола доносится реплика:

– Так, не ворчи.

– Да ты кто такой там?! – Разошёлся Хакон, но как только увидел фигуру в серой шинели, тут же смолк.

– Что? Если продолжишь так же хамить офицерам прикажу сбрить бороду, понял?

– Простите, лейтенант Миро. Исправлюсь.

Высокий человек, облачённый в серые одежды, подтащил стул, забрав его от пустующего стола. На нём фуражка, полностью закрывшая короткую стрижку, а ладони обтянуты кожаными перчатками. Лицо сильно исхудало, отчего внушает чуточку страха, а холодные серые глаза лишь дополняют этот образ. Через губы и нос проходит глубокий шрам, обезобразивший и без того мрачный лик. Данте мало знает этого человека. Лейтенант Гадри очень скрытый парень и мало треплется о себе.

– Господин лейтенант, вы что-то хотели?

– Да, Веллингтон, я займусь вашим просвещением и расскажу вам про войну. Вкраце. – И кинув взор ледяных очей на Данте, изрёк. – А потом передам приказ самого Крестоносца.

– Ну, расскажите, господин лейтенант. – Смотря на офицера, не теряя сарказма и вызова в голосе, просит Яго.

– Случилось всё примерно перед восхождением юноши, что сейчас зовётся Канцлером. Тогда это был обычный проповедник, возвещавший о скором «часе справедливости». – На изуродованных губах Гадри промелькнула еле заметная мрачная улыбка. – Но ему не верили. Практически никто. И тогда наш будущий повелитель воспользовался давно забытым правом «Plebs Imperium». – И заметив лёгкое негодование на лицах слушателей, скоротечно выговорил. – То есть «народная власть». Он заявил, что « его поддерживают огромные народные массы» и потребовал передачу власти себе. Тогда-то люд и пошёл за ним, когда зазвучали первые слова о «социальной справедливости». Но власти старого Ковенанта и богатеи не захотели передачи власти и стали с ним бороться. Но ни одно покушение, ни один засланный убийца не достиг цели. И тогда люди решили, что он избранный Господом для праведной миссии.

– А вы как думаете?

– Яго, для меня он великий человек, который выводит людей из такого дерьма, что писакам-фантастам прошлого и не снилось. Я отклонился. И в тот момент истории он разработал «Обращение к государству», в котором призывал перейти на его сторону органы власти. Тогда откликнулись, – лейтенант поднял ладонь и приготовился загибать пальцы, – Исполнительный Департамент, Конвенц-Суд, и Бюро по Связям. И только Верховный Совет Ковенанта, прикормленный буржуа, и Конфедеральная Служба Охраны не подчинились тому, кого нарекли Канцлером.

– А где же тут война?

– Вот сейчас будет. И когда всё достигло пика, стороны объявили друг другу войну. С одной стороны очень бедные люди, дошедшие до крайней степени отчаяния, а с другой вооружённые до макушки наёмники. Война началась, когда Канцлер изгнал из Неаполя всех прислужников старого режима, а всю собственность паразитов раздал людям. Да, так и началась война «Нефритового Беса». Я тогда служил под началом одного из дружинников. У нас один городок и его окрестности, у врагов – весь остальной юг.

– А как вы тогда победили?

Гадри ухмыльнулся и ответил:

– Канцлер поставил практически всё мужское население Неаполя под ружьё. Именно тогда и появились Первоначальные Крестоносцы. Каждый из них возглавлял группировку наёмников, которым надоели реалии времени, уверовав в слово Канцлера, которым готовы ради людей, страдающих и нищих, сокрушить бывших хозяев. В первой же битве враг был разгромлен и так начался победоносный марш на юг. – Данте заметил, как в глазах лейтенанта промелькнуло нечто от ностальгии и грёз. – И с каждым городом в войско вливалось всё больше людей, готовых сражаться за новый мир. Мы стойко сражались в заражённых полях под Фоджа, подыхали плечом к плечу в вонючих канавах Таранто, и сражались с адскими механизмами в Бари во время «Восточной кампании». Потом мы перекинулись на остальную часть юга. И всё кончилось во «Дворце Шипа», где был повержен один из знатных представителей рода богатейского – «Нефритовый Бес». Надо ли говорить, что эту войну назвали в честь него?

Все прослушали лейтенанта, внимательно уяснив каждое слово. Конечно, рассказ не отличался красочностью описания или резким крепким словцом, которые любит вставлять Хакон, но всё же для молодняка и этого было достаточно. Лейтенант никогда не пытался корчить из себя уникальную личность, путём удивительных рассказов, ибо никогда не отличался умением их излагать, но вот командир из него всегда получается отменный.

– Так, – и метнув взор ледяных очей на юношу, лейтенант строго отчеканил, – Данте, тебе приказано явится Джузеппе Проксиму в ближайшее время. И чем быстрее, тем лучше. Он лично хочет с тобой поговорить.

– Что же вы молчали, господин! – Прикрикнул Валерон, резко поднимаясь со стула.

– Он не говорил, когда точно по времени тебе явится. – С лёгкой улыбкой изложил мысль Гадри и его ухмылку подхватили едва ли не все, сидящие за столом. – Постой! Возьми его письменный приказ, чтобы тебя не останавливали.

Данте зацепился краями пальцев за пожелтевший лист и выхватил его, унося с собой. Через секунды убега сквозь всю столовую парень оказывается за её пределами. Расположенная на пустынном месте, где есть только асфальт, столовая, по счастливому стечению обстоятельств, где-то в метрах пятистах от расположения командующего. Юноша, чтобы как можно быстрее явится по приказу, перешёл на быстрый шаг, полетев так, что, практически не сшиб пару солдат по пути.

Спустя несколько минут ходьбы по серым, безвкусным пустынным аллеям, где есть единственно асфальтированная тропа и всюду пустырь, где фон создают только ангары и склады с боеприпасами, что раскинулись в четырёхстах метрах от тропы, юноша дошёл до нужного места. Это высокое трёхэтажное здание, напоминающее по форме букву «Т», обращённую шляпкой к парню. Дом, исполненный из крепкого кирпича, такого же серого и бесцветного, как бывалая действительность, повергает своей… выдержкой. Его края обиты бронзой, на которой отчётливо виднеются заклёпки. На каждом углу есть вытянутая башня, своим куполом устремлённая высоко вверх. Окна так же вытянуты, а их рамы украшены молитвенными словами.

Данте видит впереди широкое крыльцо, со ступенями, отделанными мраморной плиткой и каждый его шаг, каждое соприкосновение каблука, чеканит приятный стук. И массивную дверь, вырезанную из дуба. У двери стоят два солдата, в довольно странной и уникальной форме. У них нет шинелей или пальто. Вместо этого мощный нагрудник, чёрные штаны, заправленные под высокие военные сапоги, высотой под колена. На руках перчатки, и наручи, подминающие под себя чёрные рукава. А лик скрыт под маской-противогазом и шлемом. В руках массивное вытянутое оружие, с батарейкой вместо магазина.

– Стойте, воин. – Послышался глухой поток слов из-под противогаза. – Ваши основания для прохода вовнутрь?

Юноша лишь протянул лист с личным приказом главы «Серых Знамён», который тут же выхватил боец и тут же дал ответ:

– Проходите. Как только пройдёте, поверните на право. Там будет лифт. На нём подниметесь на третий этаж.

«Лифт?» – мельком пронеслось в уме парня. «Зачем он нужен в здании, где всего три этажа?»

Парень как можно быстрее юркнул за дверь, оказавшись внутри массивного здания. Внутри оно оказалось таким же серым и мрачным. Тот же пол сотворён из бетона и накрыт каменными плитами, а стены и подавно – отделаны бетоном и зачищены, чтобы об них нельзя пораниться.

Лифт нашёлся довольно быстро. Спустя две минуты блужданий по коридорам, смотря на множественные тусклые двери кабинетов, Валерон вышел к шахте лифта. Пара нажатий на сенсор и тихое мелодичное звучание вещает о том, что лифт едет откуда-то снизу, далеко из-под земли. Когда двери распахнулись, Данте вошёл в кабинку и нажатием пары сенсорных кнопок отправился на третий этаж. Сама кнопка значилась как «Уровень десять», и мысль о том, что ещё под землёй где-то семь уровней пришла сама собой.

Третий этаж представлял собой более праздничные помещения. Тут и чёрные флаги Рейха, и молитвенные стяги, написанные на веленованой бумаге, и ароматы благовоний, и расписанные религиозными гимнами текста.

– Данте! – Знакомый голом окликнул парня. – Пошли за мной.

Парень быстро развернулся, и на его глаза попалась высокая фигура. Мужчина в чёрной рясе, с броне-нагрудником и укреплёнными пластинами для голени и рук, сверкающими металликом из-под чёрной рясы. И, несмотря на такой новый наряд, юноша узнал черты лица человека, радостно воскликнув:

– Отец Патрик!

– Я Примус-Капеллан, – тут же сурово молвит священник, словно не узнавая Валерона, – называй меня так, солдат. А теперь за мной. Первоначальный Крестоносец уже заждался тебя.

Данте сильно удивился такому поведению своего друга. Как он сильно изменился. Его лицо стало жутко строго, а голос чеканил холодом. А может это обычная маска служения? Или фанатичная вера делает из людей машины веры?

Спустя минуты четыре блужданий по различным коридорам двое парней вышли к удивительному помещению. Оно находится в довольно скрытном месте, за лабиринтом переходов и дверей, а сам вход в него прикрыт куском парчовой ткани, за который и нырнули Патрик с юношей.

Пространство не обширно, но его содержание… удивляет. Всё вокруг залито холодным, светом, не тусклым, но лунным, исходящим от полдесятка ламп и касающимся всех предметов. В центре растёт небольшое деревце, посаженное в подобии каменного, гравированного колодца. У стен комнаты, имеющую форму восьмигранника, из тех же отёсанных тёмных камней собраны клумбы, в которых растут различные цветы, изливающие в воздух благоухание. Но вот только эти изумительные и прекрасные создания природы, словно из загробного мира – бледные, хрупкие и как будто на грани того, чтобы начать вянуть. Под сапогами Данте каменная плитка с узором, выкрашенная преимущественно в тёмно-синие цвета.

Умиротворение этого места не входит в молодую душу Данте. Он не может понять, оттого и волнуется, почему его сюда притащили, а посему вопрос сам срывается с губ:

– Зачем вы привели меня сюда?

– Я тебя пригласил именно сюда. – Послышался из тени суровый голос, наполненный тяжестью и властью.

Из тени сразу же показалась мощная фигура, облачённая в серый блестящий под тусклыми лучами серый стихарь, подпоясанный обычной толстой пеньковой верёвкой.

– Господин Джузеппе. – Говоря, поспешил приклонить колено Данте.

– Не нужно.

– Что это за место?

– Это «Лунная оранжерея». – Голос Джузеппе, его тембр и резкость, стали несколько мягче. – Тут я выращиваю «Лунники».

– Что выращиваете, господин? – Вопрос изобиловал удивлением, что сам Крестоносец, отчего по спине юноши пробежали скользкие мурашки, кинул суровый взгляд на парнишку.

– Посмотри на эти цветы. – Могучая рука воителя указала на бледные, хрупкие цветочки, представленные четырьмя белыми лепестками с желтоватым сердцем. – Эти красивейшие растения я забрал в одном из домов генной инженерии в Сиракузы-Сан-Флорен. Канцлер приказал уничтожить всё, что не связано с истинной природой, поэтому я забрал их себе. Эх, – голос могучего «рыцаря» задрожал от меланхолии, – им не место в этом мире. Посмотри, Данте, они словно пришельцы из другого мира. Их красота, Данте, красота тысячекратно превышает красоту человеческих душ.

Данте ещё раз за сей день был готов впасть в шок от увиденного зрелища. Могучий воин, что на его глазах крошил противников и взывал к праведной ярости, с особым рвением и заботой следит за милыми цветами. Несовпадение реалий, представлений и шаблонов достигло пика, отчего Данте на секунду подумал, что всё ещё спит. Но всё же развеялась стена молчаливого недоумения вопросом:

– Господин, зачем вы пригласили меня сюда?

– Как ты сегодня проснулся утром? – Голос воителя снова исторгает суровость и могущество. – Ничего не заметил?

– Нас подняли на тридцать минут раньше, несмотря на то, что будильники перевели вперёд.

– Хорошо. А как тебе сегодняшний гимн? Не находишь ли ты его слишком… эпичным и до ненужности патриотичным?

– Да. – С дрожью и страхом говорит парень, и страх ловко подмечает Джузеппе и кивает головой, поддерживая юношу в его ответе. – Он малосодержателен. Но он нужен для поддержания морального духа бойцов.

– А Легат, каким ты его находишь?

– Господин, его поря менять, а сами его слова наполнены были… лукавостью и наигранностью.

– Хорошо.

– Но к чему все эти вопросы, господин?

На губах Джузеппе промелькнула лёгкая улыбка, перейдя в довольную ухмылку, после чего и был дан ответ:

– Данте, как т себя видишь в моём гвардейском отряде «Утренние Тени»?

– Почему я? – Выпалил Данте. – А как же более умелые воины. Хакон, Гарди, Санти? Все они намного дольше сражаются и знают войну. А я всего лишь неделю в армии. Не думаю, что мой боевой опыт равен пережитому другими воинами.

– Они солдаты. Простые солдаты, а мне нужны советники. У меня в корпусе несколько тысяч солдат, а советников практически нет. Ты подмечаешь детали. Да и не в военном опыте деле, ибо он набирается в самом бою. По логике, по стратегической науке, по тактике боя, по скрытности ты первый в своей роте и едва ли не полку. А мне нужны такие воины, которым я смогу доверить важнейшую миссию в истории Рейха.

– Но почему вы меня просто не назначили, путём приказа, как обычно? – Всё не унимается и раскидывается от удивления и страха перед неизвестностью юноша. – Почему меня не отправили сразу на тренировки и в расположение части?

– Несмотря на идеи Канцлера о полном подчинении, об элитаризме, я всё же ценю некоторую свободу. Все мои воины в «Тенях» собраны не приказами, а прошениями. И каждый, кого я просил, откликнулся. Некоторые мои братья могут, не согласится с таким подходом.

– Господин, а если бы сегодня этого всего не было бы? Если бы вы меня не оценивали по «замечанию деталей», то, что тогда? А если я откажусь?

– Данте, если ты откажешься, я пойму. – Смягчив голос, выговорил Джузеппе. – Ты отправишься обратно в свой взвод и продолжишь службу. У каждого есть друзья и родственники, с которыми он не хотел бы расстаться.

– Господин, – На этот послышался голос тяжёлый голос священника, который стоит у клумбы, держась за массивный посох-крест, – давайте я поговорю.

– Разрешаю.

– Данте, скажи мне, ты знаешь, как зовут твою мать?

– Нет. – Тягостно дал ответ парень.

– Всё потому, что она умерла, защищая тебя. – После сказанных слов лик юноши стал бледнее лунных цветов, а в изумрудных очах потухла желание к жизни, а вот очи Патрика запылали правым огнём души. – Тебе тётка не рассказывала, но я знаю. Твоя мать, когда отдавала вас пеленованных, меня просила разыскать её сестру и передать ей тебя да брата. А знаешь, почему она ушла, Данте? Всё потому что перешла дорогу таким людям, которые держали в руках едва ли не треть Рима. – Выдержав паузу, дав усвоить сказанное, капеллан резко продолжил. – Да, именно Рима. И когда за ней началась охота, она с вами маленькими рванула сюда, но загребущие лапы бандитов достали её. Я не знаю, что с ней в конце концов стало и сколько она ещё выдерживала преследование, но суть одна – твоя мать погибла от рук тех, против кого ты не желаешь направить свой гнев. – Слово капеллана стало жалить пламенем, словно это проповедь, достигая самого сердца Данте. – И сейчас тебе предлагают встать наконечником копья, который сокрушит несправедливость. Скажи мне, Данте, сколько лет ты жаждал возмездия всем отступникам и несправедливым угнетателям? Благослови Господь Канцлера, который даёт тебе возможность отплатить мерзким тварям, и отказываешься от этой возможности? Данте, ты можешь остаться обычным солдатом и быть банальной шестерней в механизме Рейха. А можешь стать хозяевам своей судьбы и направить священный гнев с лучшими воинами Его против тех, кто повинен не только в смерти твоей матери, но и страданиях всего человечества! Выбирай, Данте!

«Неужто вновь всё ведёт меня к такому исходу?» Душа парня под властью тремора, и сознание на грани, оттого и один вид юноши вызывает жалость и уныние. Всё вновь складывается так, чтобы Данте принял решение, ведущее. «Почему мне нет покоя, почему я вновь должен бросать себя в сердце мрака, почему вновь нужно выбирать ад земной?!» – Не зная у кого, крича в мыслях, вопрошает Данте. Но тут его мысли, и роптание сменились воспоминанием клятвы, данной в храме, и слезами, ставшими подобно чернилам, расписавшимся в верности клятве. Данте понял, что раз его ведёт по безнадёжной стезе Господь, перст судьбы… неважно что, он должен дойти до конца, каков бы не будет путь.

Сухие губы юноши разверзлись, неся ответ, а голос проронил явное отчаяние и душевную изломанность:

– Господин Джузеппе Проксим, я готов стать одним из «Утренних Теней».

Могучая рука Первоначального Крестоносца легла на плечо Данте и тень от воителя накрыла Данте. Мужчина видит, что слова капеллана хоть и достигли сердца и цели, но и душу разворошили, заставить её тлеть старой болью.

– Послушай Данте, я понимаю тебя. Тебе это может показаться странным, но такова наша жизнь. Это боль, кровь, война и потеря тех, кого мы любим. Но запомни – таков наш крест, и мы должны его нести. Ты с мужеством вынес невзгоды прошлой жизни и даже, – недобрый взгляд «рыцаря» кинулся на Патрика, – выдержал колкое слово капеллана.

– Да, господин Крестоносец. У меня нет никого, кроме брата. – С мрачным отчаянием твердит Данте, подходя к клумбам с цветами и всматриваясь в их лунный и манящий оттенок. – Но в новой цели, которую вы мне даёте, я нашёл смысл жизни. Ради тех, кто ещё жив! Лучше убивать во имя живых и в отмщение за мёртвых. – Данте повернулся и в его изумрудных глазах возгорелся пламень, а слова несут настрой души. – Господин, лучше я умру на тайной мисси, изничтожая нечисть во имя обременённых бедных людей, нежели буду ждать момента битвы и якшаться по казармам. Лучше я брошу вызов смерти, лучше я стану тенью, на заре нового дня, но так я могу надеться, что солнце всё же зажжётся над многострадальным народом.

– Скажи нам Данте, – вкрадчиво заговорил Патрик, – а выдержишь ли ты все кошмары, что уготовит тебе враг?

– Я – воин, я – слуга Его и я буду нести смерть всякому нечестивцу. Лучше быть ангелом смерти и возмездия, лишённым радостей жизни, нежели прятаться со страхом от вызовов старого и гнилого мира.

– Скажи, юноша, – могучий голос Джузеппе стал суровым и властным, – ты не продашься страстям и похотям погибающего мира?

– Не звонкой монетой, не громкой лестью. – С фанатичным рвением говорит парень. – Ничем меня нельзя купить, ибо я сражаюсь и умру во имя людей.

– Клянёшься ли ты соблюдать священные постулаты блага беззащитного народа Рейха?

– Я клянусь – пусть взорвутся звезды, и рухнет небесный свод, но я не отступлюсь, от произнесённых слов. Я сокрушу каждого, кто посягнёт на священные порядки. И даже когда падёт солнце, сгорят города и сама смерть выступит против меня, но я – Данте, и я никогда не посмею отречься от данных клятв.