Глава первая. Секунда спокойствия

Остров Анафи. Спустя несколько лет. Раннее утро.

Настойчивый шум прибоя наполнял береговую линию умиротворяющей и словно шепчущей о величии морских глубин волной спокойствия, что была готова утешить сердце и душу любого опечаленного человека, привнеся в его аниму тишь до покой. Морские волны, одна задругой, подгоняемые ветром-менестрелем, выбрасывались на золотистый песчаный берег и растворялись шипящей белоснежной солоноватой пеной, даруя столь приятные звучания мира.

Ветер, гуляющий у каменистых и песчаных берегов, брал свой высокий аккорд и завывал своими печальными, но не вгоняющими в тоску, мелодиями. Ветровые мелодии были подобны древним напевам, повествующим о давно ушедшей эпохе славы и величия этих мест.

Шуршавшее звучание прибоя и печальные аккорды ветровой гитары смешивались в единую симфонию прибрежного умиротворения, наполнявшей ухо всякого, кто оказывался на этих древних берегах. И не было того, кто бы ни отметил – какое спокойствие даёт природный береговойоркестр.

На одном из многочисленных матово-золотистых песчаных бережков стоял одинокий мужчина. Его спина была обращена на запад, к центру острова, а свою грудь и лицо он обратил к горизонту, на восток, где медленно начинало вставать солнце, заливая лик парня рассветным огненным золотом.

Одиночка был облачён в несколько странные и архаичные одежды, словно пришёл из иных, совершенно других времён. На лёгком ветру развивались чёрные лоскуты кожи, что были сшиты в единую композицию в виде тёмного как смоль кожаного камзола. Такие же чёрные, как и ночь, тканевые крепкие штаны уходили под сапоги из тёмной кожи. Обувь человека была не солдатская, не грубая, но и бутафорной и только «для виду» её назвать нельзя было. Сапоги имели очень удивительный пошив. По форме они напоминали толстые остроконечные туфли, которые покрывают и голень… На груди мужчины трепеталась под ударами ветра белая простецкая рубаха, безо всяких украшений, манжетов и воротников.

Так же на ветру колыхались несколько длинноватые чёрные как бездна волосы мужчины, что гордо взирал на восток. Его худощавое лицо, истерзанное временем и, убранными операциями, шрамами, имеющие тонкие, словно высушенные, губы отражало лишь холодное безразличие. Или так казалось любому, кто посмотрит в очи этого человека и увидит там стену льда.

Зелёные, как старые изумрудные луга канувшей в историю Швейцарии, глаза так и отражали взгляд промораживающим до костей льдом, как будто в них сияют своей сутью все ледники сие мира. Свой взгляд этот парень устремил далеко на восток, и с медиативной стойкостью всматривался, как из-за горизонта зиждется солнечный диск, как он выбирается из-за края света.

Мужчина просто стоял и смотрел на рассвет. Над ним всё ещё сияло тёмно-синее ночное полотно, на котором сверкали яркие предрассветные звёзды, что золотыми и серебряными крапинами засеяли небесную твердь, словно самоцветы на очень тёмной ткани. Звёзды на небе, одна за другой продолжали исчезать с космического полотна, уступая место солнцу.

Там, где поднималось знамя нового дня, небеса окрашивались сначала в тёмно-ядовитый фиолетовый цвет, отчего казалось, словно треснула тонкая грань между мирами и вот-вот, оттуда полезут все древние и забытые ужасы из прошлого и выплеснуться вновь. А затем всё становилось малиново-красным, как будто грань междумирами окончательно рухнула, и ад решил сойти на землю в своём кроваво-огненном великолепии, вновь себя, преподнеся бедному и истерзанному войнами народу искалеченной Земли. Но это был всего лишь рассвет.

Такое красное зарево моглоглубоко впечатлить любого душевного романтика на какое-нибудь страстное произведение, наполненное самыми яркими эпитетами и невообразимыми оборотами, вдохновить его тонкий душевный настрой, наполнить до краёв саму душу человека.

Но этот человек, одиночка на берегу, не испытывал своей душой эмоциональных потрясений при виде столь прекрасного окровавленного восхода. Грудь мужчины просто периодически поднималась вперёд-назад, наполняясь солоноватым воздухом прибрежья, давая знать, что человек просто ещё живой. Его душа, однажды претерпев такие муки, которые едва ли кто смог просто выдержать, навечно стала практически немая, не чувствительная, ведомая лишь разумом и разрозненными осколками тех чувств, что есть у любого человека.

Только один человек, во всей вселенной мог подойти под такое описание. Это был магистр ордена Лампады, бывший Великий Консул и один из членов капитула ордена Железной Лилии. Это был человек недюжинного мужества, рыцарской чести и фанатичной верности паладина. Участник тайной войны, охватившей некогда Балканы, и очевидец печально известных событий «Часа предательства Ангелов». Это был мужчина, пожертвовавший всем, что было у него раньше во имя той родины, что готова его растерзать и похоронить память о нём. Без всяких сомнений, это был непревзойдённый Данте Валерон.

Магистр продолжал стоять и смотреть на полыхающий карминовым заревом небосвод, как края его уха услышали шёпот и шуршание сухого песка, словно кто-то крадётся по песчаному берегу. Он почувствовал лёгкие шаги и поминание песка позади себя. Мужчина ушами ощутил, как тяжёлые ботинки на лёгкой ноге входят подошвой в песок.

Данте мгновенно обернулся и посмотрел на источник звука. По сухому, как душа магистра, песку, мягко, словно крадучись ласковой кошкой, шла девушка. Её аккуратные огненно-рыжие волосы, изливавшиеся прямой медью на плечи, колыхались под порывами ветра-менестреля. Она шагала уверенно, но всё же неровности берега заставляли её немножко колыхаться. Девушка была высока и даже несколько крепка в плечах, но это никак не умоляло её прекрасного женского лика и нисколько, ни убавляло от её великолепной обворожительной фигуры. Глубокие голубые глаза великолепной дамы были как два изумительных сапфира, украшающих Канцлер Цидалис, что блестели тёплым внутренним светом, окутывающим и завораживающим душу любого, кто на неё посмотрит. Два глубоких сапфировых зеркала души смотрели прямо в ледяные блюдца, сделанные из морозного изумруда, Данте, словно пытались изучить, что за этой непроницаемой стеной холода.

Магистр продолжил изучать девушку. На ней слабо колыхалось от, всё того же ветра, пальто, ложившееся на прекрасную красную лёгкую кофту и джинсы, ставшие сущим реликтом из былых времён. Пальто было сделано из ткани, по цвету напоминавшие безжизненный монохромный бетон. Ну, а в роли обуви выступали довольно практичные для прогулок и единственно доступные на этом острове – берцы, которых в складах было больше, чем нужно.

Пальто, кофта, джинсы и берцы были не лучшим сочетанием одежды, для красивой девушки, но только эти одеяния подходили для прогулки по скалисто-острому ландшафту этого острова, ибо свои воздушные и лёгкиеплатья, такие прекрасные и важные на светских приёмах, вместе с туфлями, она изрежет и испортит об острый камень и испачкает в липком и приставучем прибрежном песке.

Черты лица девушки отчасти были несколько грубоватыми – угловатый подбородок, весьма неаккуратный широкий нос и пухловатые губы. Отнюдь, это не ущемляло великолепия дамы. В общей композиции это лишь становилось ещё более красивым и удивительным.

Сухие и безжизненные губы Данте разверзлись, исторгая звучание, больше похожее на скрип компьютерного звучания:

– Госпожа Калья, как вы прошли мимо солдат?

От вопроса, тембра голоса, его абсолютной безжизненности, у девушки пробежал лёгкий холодок по спине. Она не могла ещё привыкнуть к тому, что человек может настолько растерять всё свои чувства, что станет отражением своего ледяного и безжизненного мышления. Столь чувственная девушка ещё не могла этого просто осознать.

– Они меня пропустили. – Слегка игриво ответила Калья и, описав полукруг рукой по побережью, она столь же легко и невинно добавила. – Я просто вышла прогуляться по острову.

– А почему спустились сюда? – Так же безжизненно вопросил Данте и добавил. – Да и в такую рань.

– Мне не спалось. – Чуть разведя края губ в лёгкой улыбке, ответила девушка. – Как сюда приехала, не могу нормально выспаться. Вот я встала пройтись, прогуляться. Думала, может от утренней прохлады в сон потянет, а потом увидела вас и спустилась к этому месту. – И тут же девушка сама перешла на вопросы. – А почему вы не спите в это раннее время? Вы всегда так рано встаёте?

Лицевые мышцы Данте на краях губ готовы были потянуться вверх и выдать скальную улыбку, но они не двинулись, как будто они были скованы, зажаты в ледяных тесках, ибо внутренняя боль была сильнее. Он и вправду хотел улыбнуться, проявить эмоцию, но не смог.

– Сегодня просто очень красивый рассвет. – Столь же безжизненно и прохладно начал Данте. – Да и обязанности магистра ордена сами себя не исполнят.

Прекрасная девушка подумала, что этот мужчина, скорее всего, поднялся в такую рань из-за своей работы, а не из-за восхитительного зарева, что рисует кармином по утреннему небосводу.

– Да, – согласилась дама, – закат действительно завораживающий. – И после этих слов она подощла ещё ближе по берегу и встала практически рядом с плещущейся водой, там, где стоял магистр, став внимать ветровым аккордам.

– Какой прекрасный шум прибоя. – Восхищённо вымолвила девушка и ощутила, как по её телу бежит внутреннее тепло, окутывая её сердце старыми и очень приятными воспоминаниями.

– Поэтому это место названо «Прибой Спокойствия». – Заговорил Данте. – Те, кто тут жили до нас, нарекали это место сосредоточением стихии спокойствия. Они считали, что шум моря и порывы ветра, союз двух стихий и создают ореол спокойствия.

– А кто тут жил? – Поинтересовалась девушка и устремила свой взгляд далеко за горизонт, словно высматривая край света.

– Сарагониты. – Так же бесстрастно и дико холодно пояснил Валерон. – Последователи пророка, чёрного оракула и философа времён Великой Европейской Ночи – Сарагона Мальтийского.

– А почему «чёрный оракул»? Откуда такое зловещее название? – Услышав нежелательное сочетание слов, спросила девушка и направила свой взгляд прямо на Данте.

– Потому что он носил чёрные одежды. И предрекал миру не слишком хороший исход. Однажды одно из самых знаменитых пророчеств пришлось на глубокую ночь, и в конце концов, туда, куда он приходил за ним по пятам шёл сущий хаос. Всё это сплелось и вылилось в прозвище – «чёрный оракул».

– Такая красота. – Всё продолжала восхищаться пейзажами Калья, словно не заметив ответа магистра, и, поникши, договорила. – Казимир бы это оценил. Он любил смотреть на такие рассветы и закаты. Мой муж восхищался спокойствием и могуществом природы. Казимир всегда говорил: «Солнце, оно подобно справедливому правителю. Даёт свет заблудшим, помогает трудящимся, греет замёрзших и испепеляет недостойных».

Данте заметил, уловил ушными перепонками, в голосе вдовы нотки скорби и печали. Он разумом ощутил, что девушка более чем печальна и готова уйти в плач. Магистр не стал говорить опечаленной девушке, как относился Сарагон и сарагониты к подобным «солнцам». Он просто решил поддержать жену мёртвого Канцлера.

– Я сожалею, о том, что случилось в «Канцлер Цидалис». Мне жаль, что мы не смогли остановить Рафаэля.

– Будь он тут, – всё продолжала девушка, не замечая слов извинений магистра, – он бы оценил всё спокойствие этих мест.

– Бесспорно. – Снизойдя от извинений, поддержал Данте. – Ему бы понравилось всё это спокойствие.

Они просто стали смотреть на этот рассвет и каждый думал о своём. Два столь далёких друг от друга человека стояли здесь рядом. Все их мысли, образ жизни, стиль мышления, характер и чувства настолько были разными, что можно с уверенностью сказать – эти люди никогда друг друга не поймут.

– Сколько ещё продлится этот рассвет и спокойствие? – Словно сама у себя вопросила девушка, случайно выдав вопрос в голос.

– Недолго. – Смотря на то, как всё больше солнце выходит из-за горизонта, ответил магистр. – Что касается спокойствия, то у нас, образно говоря, есть целая «секунда» на него. Буквально мгновение отдыха перед грядущей бурей.

– Бурей? – С нотками недопонимания вопросила девушка.

– Да, цепочку прогнозируемых событий, что в скором времени обрушаться на эти места, можно назвать никак иначе, как «буря». Да и в старых пророчествах Сарагона Мальтийского этот остров назван – «Камнем буреносного пращника».

– Но почему?

– Я бы не хотел говорить вам о том, что тут возможно будет. Госпожа Калья, вы и сами прекрасно понимаете, кто за вами идёт. Я не знаю, сколько мы ещё можем скрываться в тени мира, но вас уверяю, рано или поздно, но этот остров обрушится буря, где дождь – раскалённый свинец, а гром – залпы орудийных расчётов.

– Я вас поняла, магистр Данте. – Немного с обидой по-официальному заговорила девушка. – Вы считаете, что на этот остров придут войска убийцы моего мужа и попытаются захватить его. Поверьте, я не такая глупая, как вы думаете.

– В моих мыслях не было оскорбить вас, госпожа Калья. Никто на этом острове не посчитает вас глупой, особенно когда вы начали преподать по половине дня в нашей библиотеке. Я просто хотел сказать, что не всё так просто, как вы говорите. Этот человек идёт не за мной или за кем либо, на этом острове. Он идёт только за вами. И новый правитель нашей родины разнесёт в пыль этот «Прибоя Спокойствия» лишь бы найти вас.

Девушка просто стояла и смотрела на восход. Она услышала слова магистра, и ей стало немного стыдно из-за того, что она могла так подумать про Данте. Калья погрузилась в себя и думала, что можно делать дальше. Ей надоело прятаться всё это время. Сначала Великая Пустошь, потом этот остров. Девушка не могла вынести того, что кто-то ради неё или во имя её спасения гибнет наобагрённых полях сражений бесконечной войны. Только вчера все справляли тризну по славно погибшему Титу. Он был едва ли не братом для большинства членов ордена и вот мужчина погибает, сражаясь за девушку, которую никогда не знал. Калья не могла этого вынести, и ей на душу ложился этот груз, гложа тяжёлой виной за смерть.

– Может, мы сможем уйти?

В голосе девушки магистр уловил нотки мольбы, словно она, задав вопрос, слёзно умоляла покинуть это место. Но магистр остался непреклонен:

– Нет, госпожа Калья. Эта игра длится слишком долго для того, чтобы её прекратить. Вы последняя надежда для граждан Империи и не вам убегать. Да и не можете вы провести всё свою жизнь в бегах. Рано или поздно, это должно закончиться. Так пускай, конец будет гордым, под залпы тысячи орудий, а не в подворотне, как у крыс.

Звучание голоса Данте было всё таким же холодным, безэмоциональным и сухим, как завывание вьюги. Но смысл этих слов, их суть дошли до ушей и души девушки. Она поняла, что вечные бега ничего не изменят, но в то же время, в её мозге промелькнула мысль, что не только достопочтенная гостья, но и инструмент для воплощения целей магистра. Буквально на мгновение в её светлую голову, закралась эта мыслишка, став разъедать душу.

Солнце тем временем продолжало свой неумолимый путь. Оно медленно выплывало из-за горизонта и начинало своё плавание по небесной глади. Мрачный рассвет, овеянный утренней колдовской прохладой, постепенно уступал место ясному дню. А магистр всё продолжал говорить, не замечая, как рассвет становится ясным и тёплым утром.

– Так что, госпожа Калья, можете насладиться последними секундами спокойствия. Скоро их не станет.

И во истину. На этом острове за последнее время стало спокойно. Строительные работы по укреплению прекратились, дабы взять короткую передышку и отдохнуть от многолетнего труда. Тренировки солдат на несколько дней были прекращены в связи с магистерским указом о «Печали по ушедшему брату». Остров стал оплотом спокойствия и безмятежности. В своём великолепии, выдержанном в стилях военной архитектуры, смешанной с неоготикой дворца магистра, этот остров утихомирился и некий ореол покоя, недоступный мегалополисам великих стран, повис над этим местом. Установилась самая настоящая «секунда спокойствия».

Да и все члены братской Тетрархии предались не суетливому поиску чего-либо, а спокойствию и миру, хоть на мгновение оставив все прошлые заботы.

Бывший Великий Отец Флорентин погрузился в размеренное изучение древних текстов об этом острове. Он стал часами пропадать в старой библиотеке, построенной ещё Сарагоном Мальтийским, изгрызая своим разумом сотни старых книг и свитков, некогда вернувшихся в моду…

Морс посвятил своё время простому отдыху. Он дал команду своему помошнику – Эштону залечь на дно в Автократорстве и не высовываться, а сам предался банальной лени, оставив все возможные дела в стороне. Сейчас у него не было достойной работы, которой он себя собирался посвятить.

Бывший Верховный Инквизитор Карамазов и Эмилия окунулись с головой в прекрасное чувство, которое доверху души переполняло обоих. Их часто видел Данте, гуляющих по побережью, у фонтана, по прекрасным садам. Магистр часто замечал их держащихся за руки, за милой непринуждённой беседой или страстно целующимися. Эта пара буквально утопала в том чувстве, что источали их сердца.

Каждый пребывал в определённом спокойствии. Каждый устал от вечной войны. Сражения в вонючих канализациях, в раскалённых от солнца и религиозного фанатизма городах Аравийской Конфедерации, в cером от пяты режима Турецком Султанате и вдыхать радиоактивную пыль Великой Пустоши – всё это измотало людей. Они нуждались в той «секунде» спокойствия, что воцарилась над островом.

Даже сама Калья себя тут почувствовала спокойнее и ощутила всю ценность мира, как состояния души. Она могла тут себя наконец ощутить более свободной, не запертой в доме под усиленной охраной… Тут был целый остров.

– Что ж, если это единственный выход. – Нехотя согласилась вдова и расстегнула пальто, так как прохлада отступала, даруя место нагнетающей теплоте.

– Да, моя госпожа, единственный… – Мрачно констатировал магистр Данте и столь же машинно и удручающе добавил. – Наслаждаетесь последними мгновениями спокойствия, ибо у нас его осталось сущая «секунда».

Валерон попытался закончить свою реплику по-лирически, но монотонный тембр голоса, ледяная речь и бесстрастие не дали это ему сделать. Всё выглядело так, словно это произнесла машина.

Девушка решила пойти и попытаться поспать днём. Она уже насмотрелась на прекрасный рассвет, переросший в банальное утро, да и рядом с этим мужчиной ей было неуютно. Она просто повернулась и пошла прочь от берега.

Что ж, Данте прекрасно понимал, что многим людям рядом с ним неприятно, неуютно и даже холодно. И эта мысль готова была бросить бедного магистра в ещё большее отчаяние. Его сердце и так гложила боль и преувеличивать её он не хотел, и поэтому просто не обращал внимание на это.

Внезапно к берегу стал спускаться один из офицеров ордена. Валерон уловил звуки шелеста сухого песка, как он проминается под тяжёлой подошвой и скрипит от волочащейся кожи.

По маленькой тропинке сходил человек, облачённый в чёрное военное пальто ордена, под которым лежала на теле бронепластина, кожаные сапоги под колено и тёмные штаны из крепкой ткани. Так у мужчины висела сумка через плечо, в которой       виднелись бумажки.

– Магистр Данте, у меня есть что доложить. – Встревоженно заговорил человек, даже не дойдя до главы ордена.

– Докладывайте.

– У меня странные данные. С вычетом всех погибших, ушедших по собственной воле и без вести пропавших при переходе к «Прибою Спокойствия» из аванпостов у меня переизбыток солдат на сорок три процента. – Доложил офицер и протянул отчёт своему магистру.

Магистр протянул руку и взял доклад, став в него вчитываться, изучая сухие данные и статистику.

– Да, – начав листать, вымолвил Данте и мрачно, на грани непонимания и таинственности, заключил. – Что ж, кажется «секунда» спокойствия кончается.

 

Глава вторая. Разбитый пурпур

Тем временем. Где-то на территории Южных Карпат.

Всюду ширились горные массивы знаменитого хребта, на котором теперь лежат тонны белоснежного снега, под которыми погребена кровавая история этих мест. Бело-каменистые горы стали единственным пейзажем для этих суровых мест. Да, без всякого сомнения, эту часть Автократорство Рейх можно назвать «Суровые Земли» за её ни столько неприветливый манер, столько за то, что эти места с радостью маньяка уносили множество жизней солдат, инквизиторов и исследователей, которые решили сунуться сюда.

Ветер с диким первобытным рёвом завывал, напевая свои грозные горные мелодии о славе и величии былых эпох. Его истошный штормовой вопль буквально оглушал, накрывал слуховые ощущения и едва ли какой-нибудь звук прорвётся через эту ветровую горную песню. Да с уверенностью можно сказать, что горы накрыл ужасный вьюжный ветер, который гонял снег с нечеловеческой скоростью и силой и готов был сорвать кожный покровы.

Некогда прекрасное место, цветущее и приятное на вид, бывшее местом эстетического благоденствия, превратилось в какой-то момент неправильной истории в ледяной сущий ад, способный изничтожить всякую жизнь. Это случилось в тот период, когда первые ядерные бомбы положили начало радиоактивному аду, известному под устрашающим и бросающим в тоску именем – Великая Пустошь. Первый канцлер, в своей «мудрости» и создал эту Преисподнею, желая покончить с ненавистными врагами. И ядерный апокалипсис, своей гнетущей и разрушительной рукой, слегка задел и эти места, обратив их в то, что можно назвать «Суровые Земли».

Но не всё было так плохо, ибо эти горы, сам горный хребет, явился крепкой границей между бесконечным серым кошмаром, повергающим в приступы дикого первобытного ужаса, имя которому – Директория Коммун. Великая Пустошь была лишь площадкой перед теми землями победившего Коммунизма. Несмотря на свою имперскую принадлежность, она не могла быть достойной преградой перед красными ордами. Ну а вот горы служили опорной базой для Гвардии Великого Трибунала Автократорства и Армии Рейха, которые буквально зубами вгрызлись в этот промёрзлый горный грунт. Так же тут вольготно себя чувствовали части Инквизиции и Корпуса Веры, проводя свои тайные операции по поимке диссидентов и еретиков, которые решили спрятаться от правосудия Автократорства под ледяным плащом бесконечных горных штормов.

Даже в этом ледяном аду никто не мог скрыться от всевидящего ока Автократорства Рейх. Ну, почти…

В одной из сокрытых от лишних глаз пещер тихо горел огонь, своим теплом отгоняющий снежный морозный ад. Пламя спокойно пожирало деревянные изделия, вроде частей лёгкой переносной мебели, сделанной из хорошей древесины. Но пламя нашло себе более вкусную и питательную «пищу». Это были, так называемые походные «брёвна», которым придали форму цилиндра, собрав в них все необходимые горючие вещества, в совокупности, способные гореть как греческий огонь и исторгать поистине адский жар.

От небольшого костра исходил приятный треск, который знаменовал то, что огонь, смакуя, продолжает жадно пожирать топливо костра, оставляя лишь бренный пепел и выделяя достаточное тепло, а вместе с ним неприятный аромат десятков химикатов, который едким амбре заполнил пространство пещерки.

То, что была достаточно высокая температура, обозначили небольшие лужицы, а которых колыхалось отражение костра, в пещере там, где раньше лежали небольшие кучки занесённого снега. Да и по стенам бежали еле заметные струйки воды, говорившие о том, что где-то в каменной породе подтаивает лёд…

Пещера была действительно небольшая. К ней вело всего два пути: один это прямой выход из пещеры, а второй – тайный горный лаз, древняя и забытая дорога, идущая среди этих гор, построенная людьми из времён Великой Европейской Ночи, чтобы укрываться от бед тех времён.

Начиналась эта тайная стезя у бывшей реки, чьё имя было забыто в вихре старых конфликтов, войн и всех возможных катаклизмов. А после ядерной войны старая река была превращена в тонкий длинный ручеёк, насыщенный радиацией, получивший название «Нить Веры».

Сам древний путь проводил извилистыми путями через половину южных Карпат, давая возможность быстро пройти через горный хребет и остаться незамеченным. Это было чудо, что его до сих пор не обнаружили слуги ИмперорМагистратос Великого Трибунала или ревностные служители двух Конгрегацийи не занесли в бесконечные имперские архивы.

По стенам пещеры плясали силуэты, что отбрасывались на камень от сидящих людей, благодаря пламенным языкам костра, что продолжали свою безумную пляску и треск.

В пещере было четыре человека. Один, облачённый в белый камуфляж, стоял у самого выхода из тайного укрытия и наблюдал за бесконечной вьюгой, чтобы через её пелену не подошли незваные гости из имперских властей или какого-нибудь еретического культа.

Ещё два человека сидели на деревянных ящиках, расположенных у костра и что-то интенсивно обсуждали. Несмотря на то, что в горном лагере был источник тепла, костлявая рука холода так и норовила ворваться сюда и задушить жар адского костра. И каждый раз, когда буря набрала силу, мороз силился и сжимал тепловое кольцо жизни вокруг кострища, и поэтому эти два человека накинули на себя усиленные термопокрытием меховые плащи.

И ещё четвёртый человек лежал куском мяса у стены скального убежища. Завёрнутый в некий материал, сильно похожий на синий дырявый брезент, он тихо, не подавая значимых признаков жизни, просто лежал ничком рядом с массивом горной породы.

Сидевший на деревянном ящике мужчина взял палку и помешал то, что стало углями в костре. Тут же в воздух снова устремились едкие запахи, но сидящие возле огня даже носов не поморщили. В его глазах отразилось пламя огня, а по серебряным сединам пробежали отблески костра.

– Дюпон, – заговорил спокойно рядом сидящий человек, – что мы будем делать дальше? Почему именно тут мы должны сойти?

Мужчина аккуратно убрал палку в сторону, положив её на ящик рядом с собой. Своей правой рукой он залез в передний нагрудный карман военной куртки. Боевая походная куртка была выкрашена в чёрный цвет, обшита дублёной кожей, усилена бронепластинками и утеплена меховым воротником. Как только его пальцы выскользнули из кармана, и достали оттуда свёрток бумаги, мужчина быстро развернул его с бумажным хрустом.

– Вот смотри, – протянул мужчина своему собеседнику бумагу, – тут на карте показаны расположения и данные войск на Северо-Балканской и Восточно-Балканской Территории, собранные нашими последними агентами.

– Хм, мы попадаем в мешок? – Одетый в такую же одежду, но с ботинками, вместо берц, вопросил второй мужчина. – Похоже, выхода там для нас не будет и если мы туда сунемся, то уже не уйдём.

– Да, Ганс, и не только. По последним данным туда были передислоцированы части из Конгрегации Веры в Государство, целый полк Корпуса Веры, шестнадцать инквизиторов и создано ещё несколько оперативных баз для смешенных полков. Как сообщают наши агенты, там усиливается идеологический гнёт и с каждым днём находят всё больше «отступников». Похоже, близость с Директорией Коммун не просто пугает Архиканцлера, а повергает в параноидальный ужас, и он боится даже деревенского митинга. Как только мы туда сойдём, нас поймают и скорее всего, расстреляют, как предателей. – Грубо и безрадостно заключил Ульрих.

– Что ж, выходов тогда нет. Передовое звено «Дельта» всё ещё не вернулось с разведки местности. У нас нет достоверной информации, что нас ждёт за пределами этой пещеры.

– Не позорь наш мёртвый орден, Ганс. – Озлобленно кинул Дюпон. – Много ребят погибло в той радиационной пустыни, чтобы мы могли выйти оттуда. Мы много пережили, чтобы так просто и глупо погибать. Ты должен понимать, что есть ещё пара выходов, но и вижу только один.

В словах, в их сути и тембре собеседник почувствовал, как в душе Дюпона растёт злоба, ненависть и фанатизм, но всё же не предал этому значения, списав на сильную утомлённость.

– Какой? – Разведя руками, с заинтересованностью вопросил Ганс. – Куда мы пойдём, маршал-командор? Куда ты двинешь остатки ордена?

– Что ж, Ганс, ты всегда был верным сержантом, им и остаёшься. Ты всегда ждёшь того, кто поведёт солдат. – Усмехнулся Дюпон. – У меня есть некоторые данные, что Архиканлер перебросил войска с Восточно-Балканской, Центрально-Балканской Территории на Юг полуострова и готовиться двинуть их в море. Похоже, намечается нечто большое.

– Нам открыли путь? Обычные учения позволяют нам перейти через Балканы и выйти к морю?

– Это не просто учения. Похоже, наш новый император готовится к войне. На верфях у Афин и новых городов – Гекары, Мальтрары и Визиара строятся новейшие корабли и боевые морские платформы.

– С кем он собрался воевать? – Вкрадчиво вопросил Ганс. – На войну с Турецким Султанатом или Аравийской Конфедерацией у него сил не хватит.

– Вспомни, – едва ли не рыком начал Дюпон, – а кто к нам тогда пришёл за помощью, несколько дней назад? Кто выкрал «приз» Архиканцлера прямо у него из-под носа? Ради кого мы держали оборону в том городке? Кто забрал у нас Калью, думая, что они смогут её уберечь?

– Орден Лампады. – Безрадостно выдал собеседник.

– Да, это он. Но так же, судя по всему, к войне готовятся и в Аравийской Конфедерации. Они так же на верфях строят корабли, собирают сотни литров военного религиозного масла и готовят целую армию фанатиков к бою. Похоже, тот орден, перешёл дорогу богатым шейхам и безумным имамам. – И сложив руки на груди, Дюпон продолжил более спокойно. – А поэтому наш план теперь таков: подойти к морю, найти транспорт, миновать «Морской периметр» и попасть в наши тренировочные лагеря у новой Кирены.

– Вы собираетесь…

– Да, – грубо оборвал Дюпон сержанта, – мы вступаем в эту маленькую войну. Это сражение станет предопределяющим, ибо оно хоть на немного, но определит будущее трёх стран. Долго мы хранили верность сначала первому, а потом второму Канцлеру, но он был предательски убит. Новый правитель не наш хозяин. Мы ему не верны, не давали «Вечной Клятвы», а поэтому выступим на стороне тех, кто встал против узурпатора, несмотря на преследуемые идеалы.

Внезапно в стороне, у стенки пещеры послышались жалобные стоны и всхлипывания, прерываемые шуршанием материала, похожего на брезент. Шелест материала стал подобен грому. Стоны и кряхтения становились всё сильнее, говоря о том, что человек всё ещё жив, несмотря на то, что его считали мертвецом.

Дюпон встал с ящика и буквально в два шага, оказался рядом с внезапно ожившим человеком. Суровые, как север, глаза маршал-командора глядели на словно воскресшего мужчину. Покрывала человека изорванная в клочья чёрная одежда: монохромная военная куртка без бронижелета, прожжённая в многих местах, такие же штаны, похожие на лоскуты разорванной ткани, ободранные берцы, превращённые просто в рваный шмоткож. зама. Всё, что ещё можно было назвать одеждой, было покрыта сажей, грязью и липким слоем крови самого мужчины. Ульрих, посмотрев на ссадины, царапины и раны пришёл к выводу, что мужчина балансирует на грани смерти и жизни.

Лицо лежащего полумёртвого человека имело грубые квадратные очертания, как у древних дикарей. При этом весь лик мужчины был покрыт сетью ссадин, царапин и более серьёзных шрамов. Светло-голубые глаза так и источали последнюю надежду на жизнь, которая цепляется за остатки сохраняемого сознания. Сила воли этого бойца была невообразимо и он только волей цеплялся за остатки жизни.

Мужчина прерывисто и очень тяжело дышал. И при каждом вздохе его грудь поднималась к верху, просвечиваясь через куски порванной материи, показывая окровавленный торс, покрытый ушибами и царапинами. Но дышать глубоко не удавалось, ибо кожа так и была готова разойтись по швам.

– Ох, да тебе повезло, Тит, брат-лейтенант прославленного полк-ордена, а затем и ордена Лампады. – С восхищением достойным фанатизма вымолвил Дюпон. – Да и ещё целых три раза. Возле твоей головы не взорвался снаряд. Тебя успели вытащить из-под обломков. И тебя вынесли за секунду до того, как по твоей позиции дали залп танки «Пламя Солнца». Тебя бы испарило их плазмой. Похоже, сам господь и его Архангелы в тот день были на твоей стороне.

– Кхм-кхм, – сквозь стоны и боль прокашлялся мужчина, сплюнув сгустки крови, и тяжко вопросил. – Где я?

– Ты сейчас в полной безопасности. Наш медик смог тебя подлатать, насколько это позволяли условия, что бы в тебе осталась хоть какая-то жизнь. Потом тебя везли к этой горной тропе и теперь ты тут. Израненный, поломанный, на грани смерти, но ты всё ещё живой. И это радует.

– Где… я… точно? – Отделяя слово от слова из-за внутренней сжирающей боли, снова вопросил Тит.

– Южные Карпаты. – Тривиально ответил Дюпон. – Ты в пещере.

– Сколько времени прошло? – Так же тяжко прозвучал вопрос.

– Чуть больше недели. Мы выходили сюда около семи дней. – Пояснил маршал-командор и потянулся к заднему карману.

– Орден…Данте… – Сквозь кряхтения проскрипел через боль Тит и попытался подняться.

Но уже через секунду его снова приковало к койке. Тяжёлая и жгучая боль чёрным раствором изливалась по его венам, пульсирующей энергией била по всему телу, заставляя, корчится от адских мук.

– Ты выжил после стольких ранений. – Легко начал Дюпон. – После боя с Золотым Тираном из ордена Стражей Шпиля. Тебе повезло. Орден и твой магистр никуда не денутся, да и к тому же, мы скоро к ним наведаемся. Только соберём ребят, подлечим тебя и снова в бой. – И вынув из-за спины странный предмет, и протянул его искалеченному мужчине. – Это твой пистолет, которым ты сразил Золотого Тирана. Уникальная конструкция и принцип действия.

– Твой орден. – Внезапно вырвалось с губ Тита. – Мне жаль…

– Ох, не стоит. Те ребята исполняли своей единственный и стоящий долг. Они защищали вдову того мужа, которому поклялись служить до самого конца. И они его исполнили. – Стряхнув влагу с тяжёлой военной куртки, вымолвил Дюпон и минорно заключил. – Нет теперь ордена Пурпурного Креста. Нас порвали собственные же союзники. Теперь мы разбитый пурпур, который, даже не упомянут в истории Рейха.

– Жаль вас… – Сквозь боль и стоны всё продолжал твердить Тит.

– Но наши разбитые осколки соберутся. – Впав в приступ ностальгии и полёт мечты, с блеском в глазах и улыбкой на бледных губах, продолжил Ульрих. – Мы павшее воинство, но вы воспарим на крыльях огня и явим свою новую ипостась в блеске великой славы.

Для Тита, чей мозг работал на грани того, чтобы снова не отключиться и не уйти в бессознательное состояние, эти слова показались слишком помпезными. Но, сквозь боль и тяжкую болезненную усталость, брат-лейтенант видел, что Дюпон не лжёт. Сбросив бремя данного перед Кальей и Ротмайром долга, он стал свободен и теперь сам волен решать собственную судьбу. И когда он получил в руки свою жизнь, наследник ордена, созданного в час нужды, поведёт свою силу против тех, кого посчитает врагом. Тит ощущал всё безумство в голосе Дюпона, но он знал, что это ценный союзник.

– Мы не орден Пурпурного Креста! – Вновь воскликнул Ульрих. – Мы теперь воинство разбитого пурпура, мы – Каратели.

Новое название для ордена прозвучало несколько зловеще, но Тит понимал, что этим Дюпон стремиться прийти к мести. Он не перед чем ни остановится, чтобы свершить суд над новым Архиканцлером, за те жертвы, что пришлось принести, итак, канувшему во мрак ордену.

Внезапно со стороны входа в пещеру послышалось шуршание и скрип снега, окутанные голосами приветствия. Тит обратил свой взгляд туда, но глаза заплыли кровью и гноем, и всё изображение плыло. Поэтому он видел всё довольно расплывчато и несуразно, словно глядит через воду.

В пещеру зашли три объекта, похожих на людей, полностью в белом. Брат-лейтенант понял, что это разведывательная группа.

– Принесли. – Подойдя к ним, кратко вопросил Дюпон и с беспокойством посмотрел на Тита.

– Да. – Ответил один из разведчиков, облачённый в белоснежные одежды и передал хирургические инструменты в свёртке. – Но нашмедик сорвался на подъёме и сломал себе пальцы.

– Что ж, надеюсь, я ещё не забыл навыки операции. – Усмехнулся Дюпон и развернул свёрток с заигравшими в свете костра хирургическими инструментами.

 

Глава третья. Высокие слова о высоком чувстве

Полдень. Остров Анафи. Замок Сарагона Мальтийского.

Солнце торжествовало в чистом небосводе, разогнав все возможные облачка. Небесная твердь так и сияла тёплой лазурью, изливая это тепло на землю под ней. Бирюзовое, светло-голубое небо, повисло над землёй, подобно растянутому мягкому покрывалу.

Остров полностью попал под потоки тёплого и даже жарящего света, но порывы прекрасного быстрого ветра остужали солнечный пыл, сцепляясь в единый погодный каскад, даруя небывалую свежесть.

Не исключением этой погодной симфонии стал даже восхитительный и великолепный замок, исполненный в неоготическом архитектурном стиле, того великого философа и знаменитого мудреца, что однажды тут жил, доживая последние дни своей долгой жизни. Это строение было возведено на деньги самого любомудра и при помощи одного из местных мелких монархов, который считал себя королём здешних островов и свою династию – вечной. До тех пор, пока эти места не вычистили войска Рейха с поддержкой полк-ордена.

Во истину, они тут встретили жалкое зрелище: от некогда сносно существовавшего островного королевства, достойно продержавшегося на заре и пике Великой Европейской Ночи, превратилось в отвратительную помойку, повергавшей в ужас только одним своим видом. Озверевшие стаи бездомных и бесчисленные орды нищих жили средь некогда пригожих городков и селений. Грабежи, бандитизм, убийства, нищета и сточные реки крови и помоев стали сутью островов, оросив их до верхов. Старуха с костлявыми руками и с ржавой косой стала новым стягом этого некогда гордого королевства, превратив его в мелкую тиранию изжившей династии.

Когда сюда пришли солдаты армии нового Рейха, вновь созданной Инквизиции, Корпуса Веры и «ЛексМилитрарис» (Гвардии Трибунала), то им оставалось лишь пройти очистительным маршем по островам, отмывая их огнём и кровью. Но эти земли настолько погрязли в похоти, нищете, разврате, жестокости и тьме, что воины первого Канцлера крестовым походом прошлись по островкам, вычищая всякую нечисть, не оставляя за собой не единой живой души. А когда великий очистительный поход был завершён, то солдаты покинули эти мрачные места, скинув их защиту на полк-орден, который стал единственным владельцем этих мест, потеснив в этом и власти Рейха.

Консул Данте заприметил этот островок и стал его обживать, перебросив туда половину ресурсов полк-ордена. И первое, что он сделал, так это облагородил замок Сарагона Мальтийского, сделав его снова достойным жильём, вычистив его до основания. И по этому поводу он распорядился высадить целый сад в северной части замка, прямо напротив библиотеки.

Сад был действительно прекрасен и живописен, заставляя испытать эстетический оргазм всякого любителя прекрасного. В нём росли аккуратно подстриженные деревья, так и пышущие своей живостью, и сверкая своим изумрудным блеском; цветы, вроде роз, тюльпанов, алых, как багровый закат, и жёлтых тигровых лилий, источавших изумительный и пленяющий обоняние аромат. И деревья, и цветы, и декоративные кустики образовывали в своих клумбах замысловатые рисунки, похожие на слова, начерченные древними и забытыми всеми буквами из погибшего языка, образуя между символикой извилистые тропинки, выложенные камнем и зелёным мрамором…

И каждый аромат, детали вида сада действительно завораживали всякого, кто сюда приходил, пленяя его воображение своим помпезным видом, напоминавшей о той роскоши и красоте, что существовала задолго до начала событий, которые лучше бы не случались. А в самом центре сада бил маленький фонтанчик, совершенно миниатюрный, не тот, что находился посреди внешнего двора.

Вся эта садовская фантасмагория простиралась примерно на целый километр, упираясь прямо во вторые ворота замка. Сквозь сад проходили десятки дорожек, умощённых мраморной плиткой и камнем, специально сюда завезённой из далёких карьеров империи. У этих дорожек стояло множество лавочек, на которых можно было отдохнуть от долгой прогулки по саду или несколько часов в тени переждать гнетущую жару над островом.

Единственные сады, которые могли сравниться во всей империи с этим, располагались в самых огромных и важных городах Рейха. Это был сад «Величие Империи» в Риме, комплекс садов «Филигрань Веры» в Константинополе, сад «Длань Господня» во Флоренции и пышный садик, в новом городе, построенном на восточной Иберии – Санторино, под названием «SantiKancler», ставший самым огромным в Автократорстве.

Большинство больших и интересных садов было уничтожено во время Великой Европейской Ночи и времён Очистительного Крестового Похода первого Канцлера, всю ярость которого он направил против еретиков и отступников европейского юга. Да и сейчас, когда наступил час Автократорства, эти сады оказались под одной из самых величайших угроз, исходившей от Конгрегации Веры в Государство, так как: «эти морально противныесооружения и декадентские ваяния, вселяют своей широкой цветовой насыщенностью в души граждан дух праздности, что отворачивает их помыслы от труда и верного служения своей родине. А это может стать началом для актов гражданского неповиновения, сепаратизма или даже политической ереси». – Как говорилось в отчёте одного из глав Культополисариев…

Но этот сад, на острове Анафи, оставался вне досягаемости сумасбродного Культа Государства или как сейчас её зовут – Конгрегации Веры в Государство. Магистр Данте был готов залпом тысячи орудий оградить эту красоту от загребущих лап опьянённых фанатиков. Это растительное произведение искусства продолжало дарить своё великолепие, воплощённое в прекрасных цветках и изумрудных древах, всем его посетителям, даже сейчас…

Под прохладной тенью сада гуляли два человека, верных своим, как им казалось, нерушимым, идеалам, достойные того, что бы умереть за них. И это не идеалы сумасшедших идей, тут всё было на много глубже. Их силуэты покрывали ветки, усеянные изумрудной листвой, вкупе с ветерком, сделавшим качающиеся ветки ещё и опахалом, которое веяло живящей прохладой.

По коже двух человек бежала та самая свежесть, даруя незабываемое ощущение спокойствия, чем наполняла души и умы этих людей сущим миром, резонируя с чувствами.

Первый человек был высокий мужчиной, на вид лет тридцати пяти – сорока. Черты его лица были слегка иссушенными, словно изнеможёнными и чуть осунувшимися от внутренней душевной усталости, что так же подтверждал и шрамы на губе, у глаза и левой щеки. Но в тёмно-синих глазах этого человека парила радость, и словно внутренний свет бился из этих суровых очей. На мужчине была чёрная длинная рубака с коротким рукавом, которая слегка покрывала чёрные брюки, ниспадавшие прямо на кожаные туфли.

Вторым человеком была девушка, ниже мужчины буквально голову. Её прекрасные чёрные шелковистые волосы опускались прямо до плечей. Наполненное жизнью лицо так и сияло своей красотой и достаточным умилением. Её светлые серебряные глаза источали духовное тепло, которое доступно только счастливому человеку. Пухлые губы, аккуратный нос, подчёркнутые редкой косметикой брови и бледно-румяные щёки только утверждали прекрасный и миловидный образ девушки, которая была одета в интересное и распрекрасное чёрное платье, усеянное старыми самоцветами, а на ногах были туфли без каблуков.

Эти два человека просто гуляли и наслаждались ни столько помпезными видами этого роскошного сада, сколько компанией друг друга, истинно ценя любой момент, проведённый друг с другом… Проводя эти дни вместе в тени сада они предавались долгими прогулками, общением и страстным поцелуям. Однозначно, любовь их переполняла, выходя за края.

– Ох, какая встреча! Флоренса Эмилия и Андрагаст Карамазов никак иначе собственной персоны!

Пара посмотрела на источник радостного восклика и увидела перед собой высокого мужчину, в серой жилетке, белой рубашке, бежевых брюках и чуточку округлых ботинках. Лицо воскликнувшего было худощавым и немного подсушенным. Светлый волос его так и колыхался на лёгком ветру.

– Сантьяго Морс, бывший инспектор и просто хитрый лис. – Слегка улыбнувшись сухими шрамированными губами, произнёс бывший Верховный Инквизитор. – Рад тебя видеть.

– Как вам погода, мои дорогие?

– Я слышу в вашем голосе сарказм? – Певучим голоском вопросила девушка. – Или это действительно радость.

– Был бы тут Командор, наш брат Эстебано, и видел всю эту картину, смотрел он на тебя Карамазов, точно парень бы испытал протерюмировоззрения. – Сквозь улыбку сказал Морс.

– Он бы меня понял. – Внутренне усмехнувшись, вымолвил Андрагасти, улыбнувшись ещё шире, добавил. – Поверь, он меня поймёт.

– Ты знаешь, как он к этому относится. Не обижайся, но Эстебано бы назвал это «несуразицей».

Внезапно послышались откуда-то совсем близко слова, прозвучавшие в такой степени же мягким голосом, но с нотками недовольства:

– Это не самые приятные слова, о столь высоком чувстве.

Со стороны одной из дорожек подходила девушка, чьи ярко-медные волосы аккуратно ложились на плечи, а лицо выражало стойкость, вкупе с крапинами грубости, перемешанной с милотой.

– Госпожа Калья, – извинительно начал Морс, слегка поклонившись, – это не я такого мнения. Так всегда думал один наш друг, наш верный брат, которого сейчас с нами нет.

– А где он сейчас? – Вопросила девушка, одетая в джинсы докризисного типа, подобие кроссовок и лёгкую белую блузку.

– Ох, он сейчас там, где лучше не быть. – С дрожью в голоске вымолвила Эмилия и, увидев удивление в глазах Морса, она добавила. – Да, мне рассказали, что он сейчас в новой Гоморре.

– Дай угадаю, – ехидно произнёс бывший инспектор, – Такое тебе мог сказать только наш просвещённый батюшка и первый капеллан острова, бывший Верховный Отец, – Флорентин?

– Нет, ей это сказал я. – Положив свою руку на талию Эмилии, вымолвил Карамазов.

– Как прекрасно за вами наблюдать. – С веселящим восторгом восхитилась Калья. – Вы прям такие милые, что от вас нельзя взгляд отвести. Ваше чувство прям, как в книгах. Такое же сильное и захватывающее дух.

– У Ателлы и Дездемоны тоже были сильные чувства, но они как-то плохо кончили. – С толикой ехидного саркастического рассуждения решил вставить своё едкое слово Морс. – А Ромео и Джульетта… Что ж, тоже концовку не назовёшь весёлой, а хотя, как у них всё «мило» начиналось.

Взгляд Кальи, её голубые как морская гладь очи, наполнился самыми разнообразными чувствами. Язвительность Морса была для Карамазова и Эмилии привычна, а вот для девушки, которая выросла в любви, родилась в неоаристакратической семьи, и прожила часть жизни в счастливых отношениях, а другую часть в книгах об этих тёплых связях, эти слова показались просто дикарскими.

– Как ты можешь выражаться такими словами о столь возвышенном чувстве?! – Яро возмутилась вдова и так же неистово продолжила, импульсивно разведя руками. – Их чувства достойны того, чтобы быть воспетыми в стихах. В это время, в нашем мире, любовь очень роскошное чувство.

– Я считаю, что то, что я сказал это самые настоящие «высокие слова». – Желчно усмехнулся Сантьяго.

Девушка была готова взорваться мыслями и бранной речью от этого нескончаемого потока злословной язвительности бывшего инспектора. Её прекрасное лицо слегка покраснело от внутреннего гнева, и вот она уже приготовилась излить всё своё негодование на Морса.

– Госпожа Калья. – Прозвучало ледяной речью и так же безжизненно повторилось. – Госпожа Калья, пройдёмте со мной.

Сквозь сад проходил сам Магистр Данте. В своём привычном и несменяемом одеянии, словно парень вышел прямиком из века так восемнадцатого или девятнадцатого, на своих подчинённых он производил глубокие впечатления и чувство благоговения, поражавшие до самой глубины души. Даже Карамазов, Флорентин и Сантьяго смотрели на Валерона с ощущением уважения, ибо чтить магистра Данте было за что, даже во время, когда он начинал капитаном третей роты «Теней».

– Да, магистр, зачем я вам понадобилась? – Спокойно, словно выпуская пар, произнесла девушка и сложила руки на груди.

На её слова, говорившие о глубоком горячем эмоциональном состоянии, ответом полилась ледяная речь, сильно похожая на машинную…без тембра…без звучания…без чувств:

– Необходимо утвердить, а именно согласовать некоторые аспекты вашего последующего содержания. Пройдёмте в мою канцелярию. Там вам выделят всё, в чём вы нуждаетесь.

Калья вот уже несколько дней хотела получить в свою комнату старую эпохальную печатную машинку. Не компьютер, с беспроводным принтером, а именно печатную машинку. Эта девушка сильно любила писать стихи буквально обо всём. Но на исцарапанном столе её прекрасный подчерк терял всю свою красоту и уникальность, становясь несуразным и грубым. Ну а машинка для этой дамы, была как напоминание очень старых времён, веявших романтикой и глубоким смыслом. Один её вид наполнял душу Кальи приятным, обволакивающим чувством обретения древнего реликта. И поэтому она оставила этот нагнетающий спор о чувствах. Печатная машинка была её дороже, чем дискуссия с бывшим инспектором, переполненным противной язвительностью.

– Хорошо, магистр Данте, пойдёмте. – Согласилась Калья и пошла за мягко кивнувшим Валероном.

– Ну что ж, я думаю, что лучше всего мне вас будет оставить одних. – Глядя наверх, наблюдая за одним из колыхающихся изумрудных листков, словно сам себе, произнёс Сантьяго Морс и пошёл куда-то восвояси, вновь внезапно скрывшись в тени садовской прохлады.

Карамазов и Эмилия вновь остались одни. Вихрь, закружившийся вокруг их чувств, внезапно развеялся, так же стремительно, как и начался.

Взявшись за руки, пара, чей только один вид вселял чувство умиления, продолжила свой путь по столь распрекрасному садику.

– Карамазов, – с дрожью в голосе начала Эмилия, – что ты сам думаешь о наших чувствах?

– Что? – Удивлённо вопросил Карамазов, не поняв сути вопроса, а точнее взяв время, чтобы сформулировать ответ.

– Столько людей. – С толикой отчаяния полилась речь. – Столько мнений о наших отношениях и не все они хорошие. Кто-то считает нас шутливой парой. «Верная дочь ордена и бездушный инквизитор», «Серебро и камень», «Красавица и кусок металла»… Это очень обидно.

– Это всё думают о наших чувствах? – Удивлённо, но в,то, же время с нотами возмущения задал вопрос Андрагаст.

– Им так это видится. – Безрадостно вымолвила девушка.

Карамазов остановился. Он отчётливо понимал, что Флоренса себя загоняет этими мыслями в душевный угол. Бывший Верховный Инквизитор знал, что это только усилит печаль, которой нет повода.

Мужчина повернулся к своей пассии лицом к лицу и заглянул в её серебряные глаза. Там он увидел всё, что сейчас было в душе своей возлюбленной. Там он увидел бушевавший шторм. Он знал, ощущал нутром, что Эмилия его любит, и сам к ней испытывал чувства, которые не мог описать одними только словами. Но по призванию свой профессии он увидел в душе Флоренсы некую трещину. Словно в её очах пробежал гниющий и дурно пахнущий свет предательской фальши… Но чувства, любовь взяли верх над инквизиторскими ощущениями Карамазова, и он списал это на свою обострившуюся паранойю.

– Эмилия, – вдохновенно, со светом в глазах начал Карамазов, – нет таких слов, что бы описать, какие чувства я испытываю к тебе. Язык человека скуден, и я не могу им сказать, как сильно тебя люблю. Ни на одном из языков мира нельзя выразить мои чувства о тебе, ибо ни на латыни, ни на скифском, ни на французском, ни на славянском не найдётся тех слов о мои чувствах. И просто это сказать – это всё равно, что не сказать ничего. Ты самое дорогое, что у меня есть. Ты тот свет, который осветил мою жизнь, и я буду делать всё, чтобы ты была счастлива. И пусть нам позавидуют небеса.

При каждом этом слове мужчину буквально трясло. Он множество раз произносил героические речи перед юнцами-инквизиторами, но любовные слова ему не каждый день выпадало счастье… Андрагаст взял девушку своими суховатыми руками за шею, аккуратно подведя пальцы к щекам, и поцеловал Эмилию. В груди Карамазова бушевал приятный и тёплый огонь чувств и те слова, что он сказал, были выше, чем могли себе представить многие поэты.

 

Глава четвёртая. Вести дальнего авгура

Спустя три дня. Остров Анафи. Полдень.

Солнца не было видно. Облачная пелена, раскинувшая свои просторы на многие километры, толстым покрывалом укрыла небесную твердь, преградив при этом путь и игривым солнечным лучам.

Весь остров оказался под пеленой этих самых облаков, что медленно наливались свинцом и всеми его оттенками, словно скоро грянет гром и начнётся жестокая буря… Что ж, пророк-небочтец, что некогда был на этом острове, так бы и сказал. И кто знает, насколько он был бы прав?

Ветер в этот раз стал ещё сильнее, и его печальные аккорды превратились в строгую и ревущую песню, что только предвещает громовой шквал, который идёт на этот остров.

Весь остров медленно, но верно постепенно превращался в одну огромную крепость, способную сдержать напор ярости Архиканцлера. Островок буквально был изрыт извилистыми траншеями, окопами; застроен крепкими и исполинскими бункерами и усеян оборонительными батареями и зенитными орудиями на пару со средствами противоздушной обороны.

В огромном порту, который раскинулся в южной части острова, там, где раньше был населённый пункт в докризисную эпоху, разросся огромный порт, в котором стояли боевые корабли, готовые вступить в морское сражение с любым противником ордена у погрузить его на дно.

Все системы жизнеобеспечения, что были на островке, по команде всего за несколько секунд могли привестись в боевой режим и работать наизнос, вплоть до полной победы в сражении или до уничтожения самого острова.

В западной части этой островной крепости раскинулся небольшой аэродром с совсем мизерным авиапарком. Но, несмотря на небольшую численность самолётов, их конструкция и вооружение позволяли вести продолжительные воздушные бои с превосходящим противником.

Но вся эта военная награмождённость, фантасмагория вооружения и обороны, испортила некогда прекрасный лик острова и единственная его восхищение, и совершенство оставались в закатах и рассветах, а так, же прекрасном саде в замке великого мудреца и философа. Да, только на краях этого кусочка суши ещё можно было насладиться изумительными видами природы и красоты, а сердце острова стало невообразимо грубым. И только красно-бело-чёрные штандарты, которые развивались над башнями замка Сарагона Мальтийского и над военными объектами, были воплощением нечто живого, движущегося от сил ветра – природы.

Над всем островом витали ароматы машинного масла, смешанные с неприятным амбре работы корабельных механизмов, вкупе с тонкими нотками запаха цветов из сада в крепости.

Однако главной ценностью для этого оплота ордена, который оказался вне-закона, была безопасность. Как для зверя, что затаился в своём логове, дабы не быть застигнутым врасплох. Так и орден спешил не только укрыться во тьме и оставаться там как можно дольше, но и пытался узнать о приближении противника задолго до того, как он подойдёт к этому порогу.

И специально для великой цели – не быть застигнутыми в крайне шаткое положение была разработана целая сеть так называемых авгуров. Это были специальные многофункциональные датчики. Они, маскируясь под окружающую среду, собирали информацию об окружающей среде, начиная от состава воздуха до передачи звуко-визуальных данных в узловые центры.

Никто и ни что не могло спрятаться от этих всевидящих зениц ордена, которые бережно сторожили его тайные владения. И пока они работают, никто не может незаметно подкрасться к укреплениям или вынырнуть из ни откуда. Настроенные на режим сверхчувствительности, от них ничего не могло укрыться. И вот уже несколько дней глубоководные авгуры фиксировали колыхание водных масс, вызванных по предварительным данным, по крайней мере, у острова Крит плавают три атомных подлодки, способных обрушить на островок Анафи ядерный шквал, если бы не средства противоракетной обороны.

Даже на некоторых берегах стояли эти самые авгуры. В виде прибрежных серых непримечательных камней, в виде муляжей выброшенных рыб или просто наглядно установленных устройств. Они целой россыпью усеивали берег, давая исчерпывающее представление о том, что сейчас происходит на уютной песчаной поверхности.

И те, кто сейчас наблюдали за берегом, прекрасно видели, как по одному из многочисленных песчаных заливов бродит пара. Это без всяких сомнений были Эмилия и Карамазов, что безмятежно гуляли по прибрежному песку.

Весёлые и наполненные жизнью, счастливые и неунывающие, вселяющие ощущение немножко приторного тепла в сердца окружающих, они весьма удивляли Данте. Магистр никогда не видел этих двух человек такими весёлыми и наполненными любовью. Эмилию он знал всего чуть больше года, с тех самых пор, когда он пришла в полк-орден, а с Карамазовым он общался довольно долго и ещё никогда не смог узреть хотя бы улыбки, рождённой не сквозь боль.

Да, Рейх был таков, что каждый, кто исполнял важную миссию и был ответственен за жизни миллионов, рано или поздно наполнялся горем за содеянное. Чувство вины за загубленные души, подгоняемое и многократное усиленное, проповедями Империал Эклессиас, гложило души. Суровая имперская действительность диктовала свои правила: радость от пьянящего религиозно-политического никотина для низов, ощущение беспомощности перед той системой, на которую они работают и повинности для верхов, обречённых носить бесконечные маски.

Исключением из всей этой околесицы не стал и Карамазов. Настал момент, когда с его губ также пропала улыбка, стала похороненной под жуткой внутренней душевной болью. Данте на секунду даже подумал, что Верховный Инквизитор станет таким же, как и он.

Но потом, в час величайшего отчаяния появилась Эмилия. «Верная дочь полк-ордена», как её называли офицеры, и именно такой она пыталась себя показать. Именно она спасла Карамазова от медленно надвигающегося отчаяния, вырвала его из пучин. И эта любовь стала для бывшего инквизитора сущим эликсиром жизни.

Данте, сидя у себя в кабинете, что был расположен в древнем дворце Сарагона Мальтийского, построенного в самом конце замка, временами не бог себе отказать в просмотре на гуляющего Карамазоваи Эмилию.

Что ж, если магистр Валерон был лишён многих чувств, подобно тому, как сгорают авточувства в механизмах от перенапряжения, то он прекрасно знал, что эта чувственная партия пришлась как нельзя вовремя, ибо она вернула в строй целую Тетрархию, которой в будущем Данте отвёл довольно важное место.

Внезапно в простенький кабинет магистра ордена вошёл человек и отвлёк его от созерцания экрана компьютера, в котором были несколько картинок с данными, приходивших с разных авгуров, вкупе с открытыми вкладками отчётов.

Рабочее помещение магистра представляло собой обычную квадратную комнату, в которой имелось одно единственное окно, один выход, прикрываемый тяжёлой деревянной дверью. Внутри кабинета было множество книжных полок, что закрывали стены, рабочий стол, где вся информация собиралась в новейший компьютер, гордо стоявший на тёмном, покрытым блестящим лаком, дубовом столе. Под ногами был изумрудный ковёр, древнего шитья, из эпох, когда за эти земли сражались копьями и мечами праотцы демократии и дети великого персидского царства.

– Магистр Данте, – важным голосом, в котором Валерон прочёл стойкую обеспокоенность, заговорил человек, – у нас проблемы.

Глава ордена взглянул на парня, что был одет в обычную солдатскую одежду воинов Лампады, и только его лицо оставалось открытым, показывая весь в карих глазах букет смущения и крадущегося в душе страха воина.

– Что случилось, солдат. – Прохладно потребовал доложить магистр.

Мужчина вытащил из небольшого кисета на поясе свёрнутую вчетверо бумажонку и спешно передал её своему господину. Данте развернул её и внимательно всмотрелся в содержимое, что было изложено в каждой строчке.

Взгляд Валерона никак не передавал его душевного состояния и он, оставаясь таким же невозмутимым, отдал приказ:

– Солдат, донесите до Андрагаста Карамазова, Сантьяго Морса иФлорентина Антиннори, что я хочу их видеть у себя через полчаса. Приказ Магистра.

– Так точно. – Покорно ответил воин и вышел прочь, дабы исполнить приказ своего господина.

В кабинете главы ордена тут же установилось полнейшая тишина. Только звуки моря, доносимые слабейшим, еле уловимым эхом, доносились из-за окна, оставаясь практически не слышимы, подавляясь звучанием компьютерной механики.

Данте погрузился в пристальный поиск. Весь свой ум, навыки и внимательность направил в изучение того, что передают «глаза и уши» ордена с дальних позиций. И в этот же момент он открыл для себя новую действительность, совершенно ужасающую и знаменующую вполне печальное начало следующего этапа этой партии. И магистр проводил время в изысканиях до тех пор, пока в его комнату не пожаловала вся тетрархия в её неполном составе.

– Вы нас вызывали? – Прозвучал вопрос с порога кабинета.

Валерон оторвался от компьютерного экрана и посмотрел на пришедших. Его холодный взгляд рассмотрел Карамазова, одетого в свои привычные чёрные одежды; Отца Флорентина, что нацепил на себя один из церковных балахонов; бывшего инспектора Морса, который надел на себя серое пальто и Флоренсу Эмилию. Последняя вызвала у Данте всплеск негодования, пробежавший по душе ледяной и приглушённой волной, никак не отразившийся.

– Госпожа Флоренса Эмилия, я попрошу вас покинуть это совещание. – Мягко, если можно машинную речь назвать таковой, попросил хозяин кабинета. – Это вам не романтическая прогулка, что бы на неё идти со своим избранником.

– Магистр, я имею полное право находиться здесь. – Запротестовала девушка и попыталась что-то добавить, но Валерон её свой безжизненной речью оборвал:

– Оперативный разведчик, покиньте мой       кабинет. Приказ Магистра ордена. – И увидев, как её возлюбленный собирается защитить девушку, Данте ответил и ему. – Господин Андрагаст, примите это как вынужденную меру. У нас сейчас очень важное совещание.

Ответом на просьбу хозяина этого помещения стал хлопок дверью. Эмилия покинула это собрание.

– Так что же у тебя такого важного, что ты прогнал Эмили? – С крапинами гнева и негодования вопросил Карамазов, явно разозлившись из-за поступка магистра ордена.

– Эмили. – Шёпотом сорвалось с губ Данте, и он тут же ответил разгневанному парню девушки. – Успокойся, у нас сейчас крайне сложная ситуация и мы не можем позволить себе расслабляться.

– Какая ситуация. – Вкрадчиво вопросил Морс.

– Сегодня, в одиннадцать часов сорок четыре минуты по местному времени, авгур дальнего рубежа смог уловить движение огромной группировки. Так же по вторичным данным этого же авгура мы получили фотографии. – И выложив бумажку с донесением и свежераспечатанный изображения, магистр продолжил. – Я так же связался со своими агентами на местах, и они потвердели мои опасения. Из портов вышла крупная группировка войск Автократорства, и они на полной скорости направились к нашему острову.

В кабинете повисла полнейшая тишина. Никто не был готов к тому, что война начнётся так скоро. Никто не предполагал, что сегодня утром сойдут со своих насиженных позиций силы Архиканцлера и двинуться в бой.

– Но это ещё не всё. – Продолжал говорить магистр. – Многие авгуры и агенты доложили, что со стороны Аравийской Конфедерации по направлению к нашему острову выдвинулись крупные силы. Похоже, страна имамов и шейхов тоже решила выступить на стороне Архиканцлера.

– И каково соотношение сторон? – Сухо прозвучал вопрос со стороны инспектора.

– С учётом первичных данных и неточных докладов агентов на местах, соотношение сторон сложно определить, как пять к одному в сторону вражеской коалиции. – Ответил Данте и тут же дополнил свою речь. – Это только если смотреть через показатели наличия личного состава. Расчёты через соотношение техники, через технико-тактическое превосходство только предстоит рассчитать.

– Данте Валерон, сын Божий, – тяжело дыша начал Флорентин. – Ты же нас сюда позвал не только что бы сказать это. Я вижу в твоих глазах нечто большее, чем банальную потребность к информированию нас. Не пытайся это скрыть.

– А вы проницательны, Верховный Отец. Да, я вас сюда позвал, чтобы объявить собственный план по эвакуации.

– Вы собираетесь эвакуировать целый остров? – Удивлённо вопросил Карамазов.

– Нет. Только вас.

– Что? – Произнёс Морс. –Мы не остаёмся здесь.

– Нет. У меня есть план, в котором выиграете роль разжигателя народного недовольства, с которым Архиканцлер не будет не считаться. Вместе с Кальей вы поднимите большинство людей Рейха на недовольство, и с вами не сможет не считаться Рафаэль. К тому же, я попрошу своих внедрённых в структуры Автократорства агентов вам оказать поддержку. Ваша задача – смягчить гнёт нового правительства и по возможности, вернуть всё к состоянию до переворота.

– А что делать будете вы? – Вкрадчиво задал свой вопрос Карамазов.

– Выиграем для вас время. Пожертвовав собой, мы позволим вам уйти от преследования как можно дальше. Уходите в сторону Западной Иберии. Там бушевала недавно война, и вы сможете оттуда с большей долей вероятности успеха начать кампанию против Архиканцлера.

– Ну а почему бы не позволить твоим агентам в структурах сейчас не начать незримую войну и ввергнуть Автократорство в хаос. Так мы все спасёмся от гнева того фанатика.

– Сантьяго Морс, даже если подставят к виску пистолет, я не отдам такого приказа. Это повергнетАвтократорство в такой хаос и распад, какого мы не знали с Великой Европейской Ночи. Все те ужасы, которыми известна та тёмная эпоха, полезут на улицу и станут терзать тела и души добрых жителей Рейха. – И на секунду в стеклянных глазах Данте промелькнула боль, неимоверная боль, отразившая весь гнёт душевных страданий магистра. – Я воевал во время «Часа предательства ангелов». Поверьте, я уже встречался с тем, чем может стать Автократорство. И клянусь собственной жизнью, я ни за что не позволю этому кошмару повториться.

– Мой дорогой Данте, – словно на отдышке вымолвил Флорентин, – ты как всегда смотришь на вещи через расчёты и сухой прагматизм. Если Калья покинет это место, то за что будут сражаться солдаты? Если мы оставим этот остров, то сможем ли мы дойти до годного убежища? Поверь, сын Божий, нам лучше остаться тут и дать противнику бой. Все наши навыки могут пригодиться в грядущем противостоянии, и сама длань господня нас на это благословит, если мы бьёмся ха правду.

– Ох, Верховный Отец, в твоих словах чувствуется такой же расчёт, как и в моём плане. Я не могу оставить вас тут и подвергнуть план, Калью опасности. Это единственный шанс на победу в этом противостоянии.

– Нет, если мы дадим бой и то, ради кого сражаются твои воины, увидят это на своих штандартах, будут знать, что от их действия напрямую зависит жизнь Кальи, будут сражаться с праведным гневом.

– В словах Верховного Отца есть истина. – Внезапно в спор ввязался Карамазов. – Твоим солдатам нужен стимул и особенно, когда он стоит за их спинами. С ним они пойдут на великие подвиги веры. Я много раз такое видел. С Корпусом Веры, с фанатиками-еретиками. Да и не по чести я поступлю, если оставлю Эмилию в этот тяжёлый час. Если погибать, то только с ней. – Несколько безрадостно закончил Андрагаст.

– Согласен. Я несколько лет изучал тактики и стратегии Рейха. Не думаю, что после «переворота» они сильно изменились. – Поддержал всех Морс.

– Ну что ж, – решил подытожить Данте. – Если вы хотите остаться и вместе с орденом принять бой, то это ваше право. Но знайте, если мы проиграем, то на вашей совести будет падение и гаснущий свет надежды для целого народа. Свободны. – Окончил ледяной речью магистр.

Все стали покидать кабинет Валерона. Только Верховный Отец схватился за дверь и подождал, пока все уйдут, показывая, что он как будто устал и болен, и хочет просто отдышаться. И только когда все поспешно покинули помещение, Флорентин повернулся к магистру.

– Вы что-то ещё хотели? – Вопросил хозяин кабинета.

– Почему ты попросил Эмилию удалиться? – Неожиданно выдал такой вопрос бывший Верховный Отец. – Ты не можешь сделать что-то просто так. А говорили мы сейчас о совершенно неважных вещах. Они бы и так стали всем известны.

Данте молча, посмотрел на священника. Он убедился, что их разговор никто не услышит и тогда ответил совершенно неожиданной репликой.

– Флорентин Антиннори, вы хотите знать ответы на те вопросы, на которые нет однозначного толкования и самих ответов не имеется. Вы хотите помочь делу победы?

– Однозначно.

– Чтож, тогда вы назначены верховным брат-капелланом младшего ордена Святой Зари. Это не обсуждается. Вы просто отправляйтесь к маяку на севере и ждите моихуказаний. И поверьте, нам пригодятся ваши молитвы. – Довольно устрашающе закончил Данте.

 

Глава пятая. Знак воронов

Спустя двое суток. Новая Кирена.

Небесная твердь над северной Африкой выкрашивалась постепенно в оранжевые цвета, которые половиной часа позжестанутфиолетовыми, возвестив всех о том, что сам день скоро будет окончен, предоставив своё место кромешной тьме, рассеиваемой только серебряным лунным светом.

Слабый прибрежный ветер веял со стороны побережья и доносил стойкий тухлый запах отходов и мертвечины, смешанный с морскими ароматами, что практически не ощущались. Эта фантасмагория сильной вони могла довести до тошноты каждого человека, который тут долго не жил.

Но всё же, самый сильный смрад стоял именно на побережье. Тысячи тонн мусора и трупов сбрасывали мигранты в морские пучины, чтобы избавиться от него. И так год за годом и вся южная часть Средиземного моря превращал в одно единое болото, где навечно сцепились самые различные останки жизнедеятельности людей. Рейху, Турецкому Султанату и Аравийской Конфедерации пришлось выстроить массивные водные очистители, похожие на подводные стены, чтобы не пустить мусорную гниль в своё водное пространство.

Так же было и тут. На месте старого города, очень древнего, построенного ещё в эпоху, которую называли Античная. В Автократорстве это название тактично заменили на «Эпоха Духовно-Морального Упадка», так как имперские учёные и философы считали, что вся культура, вся жизнь людей той эпохи пропитана была развратом, отступничеством от моральных идеалов и декадентством. Этот город носил название «Новая Кирена».

Когда-то над этими местами развивались штандарты Рейха. Тут была оперативная база ордена Пурпурного Креста, до его падения. Когда же орден канул в вечность, базу тут свернули, и она досталась Северному Синдикату. Но несколько недель назад эти места были очищены огнём и кровью. Воины синдиката повержены и отброшены вглубь континента. Никто не скрылся от справедливой кары. Бандитские группировки не собирались мириться с таким позорном поражением и собирались в самоубийственную контратаку, но тут к ним явился странный человек. В обмен на спокойствие предложил золото и оружие. Те, кто выжил в этой бойне, рассказали, чем может закончиться операция по возвращению базы, что она может для нападающих обернуться кровавой баней. Бандиты согласились и забрали золото с оружием, оставив базу в покое. А тем временем там уже развивались новые белые знамёна, на которых красовался полукостлявый ворон.

За считанные дни с этим местом произошли самые невообразимые метаморфозы. Оно было превращено в неприступную крепость с тренировочнымиплощадками и укреплёнными артиллерийскими позициями, где гордо стояли, задрав дуло к небу, старые стопятидесятимиллиметровые гаубицы.

На месте старого города и бывшего склада наркотиков и оружия возникла укреплённая полевая крепость, словно извещавшая о возвращении старых времён, когда тут стоял некогда гордый и несокрушимый орден. Теперь тут развивается мёртво-живой ворон на белом полотнище, заменив золотисто-пурпурный крест.

Тит стоял и смотрел далеко в континент. Он находился на самом краю этой крепости, встав на пост в сторожевой башне, сменив часового на несколько минут, дав тому отдохнуть.

Башенка, собранная из стальных балок, обшитая крепкими листами металла, выкрашенного в цвет ночи, стояла подобно грозному неутомимому стражнику, смотрящему за тем, чтобы никто не проник на базу.

Мужчина, сменивший одежду на привычный тёмно-зелёныйкамуфляжный костюм, с высокими берцами, стоял и всматривался в саму Африку, словно он там пытался увидеть её суть. Впереди он мог углядеть лишь нищету, голод, бедствия, страдания и первобытный страх перед надвигающейся ночью. Тит вспомнил, что и Рим некогда был такой. Вечный Город, жалкий и сломленный Великой Европейской Ночью, превращённый в локальный ад, не щадивший даже самых светлых душ. Но потом пришёл «Первый Канцлер», ставший ярким светом в этой кромешной темноте. Он вознёсся над народом и стал подобен посланнику Божиему, который над судьбами миллионов зажёг солнце новых истин и испепелил жаром этого светила всех тех, кого считал недостойными жизни в новом мире. Именно так преподносили имперские историки – как бардовский рассказ у костра, как высокую оду. Чтож, в чём-то они и были правы. В глазах уставшего от разврата и насилия, отчаянного народа он действительно стал тем, кем его описывают хвалебные поэмы и имперские саги.

Но вот весь остальной мир не стал таким, каким его хотел видеть «Первый Канцлер». На севере все аспекты старого Содома, вся суть Великой Европейской Ночи воплотилась в единый монолитный кошмар, став называться Либеральная Капиталистическая Республика. Ну а между Новой Россией и ними возникла Директория Коммун, чей народ свято уверовал в идеалы коммунизма.

Африка. Она осталась той же. Ничего не изменилось с момента начала величайшего планетарного кризиса. Кто знал, что вложенные в её развитие деньги, ресурсы в один момент могут обесцениться? Одна ошибка политиков, ставшая привычной чередой, положила начала этому ужасу, породив самый негативный вариант развития событий. «И теперь над этим континентом витает старый костяной ворон и пожинает тысячи душ каждый день, относя их на своих крыльях своей хозяйке – смерти». – Как говорилось в одном из старых повествований раннего Рейха.

– Тит, – зазвучало имя откуда-то сзади, – как ты?

Мужчина повернулся назад и увидел, как перед ним стоит Дюпон. Для одежды он выбрал один из офицерских нарядов давности. Это был короткий зелёный пиджак, похожий на жакет, такого же цвета монохромные брюки и кожаные туфли, чёрного окраса.

Зрелое лицо маршал-командора погибшего ордена не выражало ничего, кроме усталости. Несколько утончённые черты лица провисли от утомления, а в прохладных глазах так и читалась апатия. Даже серебристая седина немного поникла от гнетущей действительности.

– Не знал, что у вас есть связи в Имперской Морской Пограничной Службе. Думал, мы будем прорываться с боем. – Механически произнёс Тит.

– Мы чуть не попались, – с явным напором усталости начал Дюпон, – когда отъезжали на катерах от порта в Новой Спарте. Нас едва ли не обнаружили прожектора и локаторы. Если бы не датчики заглушки отражающих сигналов и неразбериха у них на постах, то мы сейчас говорили бы в камере.

– Что-то я не помню этого. – Чуточку смущённо сказал брат-лейтенант.

– Ты всё ещё находился в бессознательном состоянии. После операции. Я из тебя столько осколков достал, ты, словно был ими нафарширован. Благодаря только твоей броне ты и остался жив.

– Как мы вообще до этого места добрались?

Дюпон ничего не ответил. Он лишь взглянул назад и посмотрел на свою командную палатку, развёрнутую посреди старых золотистых руин. Её стенки и потолок слегка колыхались от зловонных поветрий, которые вызывали чувство тошноты у всех, кто тут находился.

– Пойдём, переговорим у меня. – Предложил Дюпон.

Тит лёгким кивком согласился и последовал за своим спасителем. Они вышли из этой башни, и брат-лейтенант сказал часовому, чтобы тот снова занял свой пост наблюдения и устремился за Дюпоном.

Они шли через весь лагерь, выстроенный на руинах древнего и некогда гордого города из былой славной эпохи. Титу это показалось более чем символично. Всюду ему на глаза показывались руины цвета пламенного оранжевого заката. Он словно ощущал тот дух старины, проходя сквозь каменные блоки, практические уничтоженные во время тысячей боёв на этой многострадальной земле. Да само заходящее светило таким необычным светом поливало лагерь, что он словно оживал в своём мистическом воплощении.

Всюду доносились звонкие команды тех офицеров, что тренировали солдат. Командиры знали, что этим юнцам предстоит тяжёлое сражение за будущее всего имперского мира. Средь раскалённых руин проходили нескончаемые тренировки по физической подготовке, тактике, интуиции проходили с утра и допоздна. Солдат натаскивали одни из самых лучших наставников в мире.

Дюпон и Тит миновали тренировочные лагеря, и подошли к офицерской палатке. Раньше тут располагались целые искусственные штабы, сети бункеров и укреплений. Но после множества войн от них остались полыхающие останки. Руины на руинах. И оставалось только поставить брезентовые укрытия.

Пройдя в палаточное помещение, Тит осмотрелся. К потолку был прикреплён небольшой фонарик, который и был главным источником света. Посредине стоял раскладной столик, на котором лежало множество различных бумажек, карта и красовался ноутбук. В стороне аккуратно положена была слегка примятая лежанка. Ну а в самом конце палатки висел он.

На импровизированном манекене, собранном из досок, был собран костюм солдата полк-ордена. Только он совершенно пребывал в совершенно ином состоянии. Каска напоминает исцарапанный и помятый кусок металла. Маска-противогаз раскололась на множество частей, превратись в некое подобие мозаики. Бронезащитные части, вроде нагрудника, налокотников, наколенников и лёгких щитков стал похожи на куски мусора. Военная куртка, штаны и сапоги обратились в куски рваного материала. И весь этот костюм был покрыт липким слоем смешавшейся крови и грязи.

Тит приблизился к своей броне. Рядом с ней он почувствовал некое тепло. Ощущение битвы того дня. Внутри н ощутил, как рядом с ним снова рвутся снаряды и его накрывают осколки. Как он теряет сознание и дальше всё расплылось и кануло во тьму. Всё это он почувствовал своей душой.

– У вас в ордене хорошие бронники. – Внезапно заговорил Дюпон. – Если бы не эта броня, мы бы с тобой не разговаривали.

– Да это так. – Прошептал Тит и тут же вернулся к своему вопросу, задав его с двойной настойчивостью. – Вы не ответили: как мы тут оказались? И зачем мы сюда пришли.

Дюпон подошёл к карте и стал внимательно в неё всматриваться. Он несколько секунд там что-то искал, а потом ответил.

– Мы сюда пришли через Западно-Балканскую Территорию. Провезли тебя на проверенном транспорте. Воспользовались остатками славы и величия ордена. – Усмехнулся мужчина. – Мы несколько могли быть пойманными отделом Все-Министерства по надзору за средним автотранспортом и отделом по надзору за содержимым грузоперевозок.

– Ну а зачем мы тут? – Перебив, вопросил Тит, уставив свои тёмно-голубые глаза на обессиленного Дюпона, который едва стоял.

– Подойди. – Устало произнёс хозяин палатки и когда брат-лейтенант оказался рядом, мужчина продолжил. – Посмотри на карту. На ней ты увидишь отметки вражеских сил. А если быть точнее – то возле твоего острова образуется кольцо. С юго-востока зайдут канфедераты, а с северо-запада и юго-запада силы Автократорства.

Тит молчал. Он просто смотрел на безжизненные отметки на карте и понимал, что за ними стоят тысячи разных судеб.

– А вот новые данные от агентов и системы наших старых авгуров. – Всё продолжал Дюпон и повернул экран ноутбука. – Объединённые силы альянса будут уже завтра или чуть позже. И именно тогда начнётся битва. И даже не за ваше маленькое королевство, а за будущее мира. Это понимают все. От Архиканцлера до вашего Данте.

– Столько много. – Еле слышимо прозвучало от Тита.

– Вам не победить в этом бою. Противников слишком много и их ведёт сам Виорельде Ла Кастьёре. Непревзойдённый мастер осад и первый из тех, кто примерил на себя экзоскелет.

После этих слов Тит напрягся, так как стал понимать, о ком сейчас идёт речь.

– Да, ты знаешь, о ком идёт речь. Ветеран войны за «Кровавый Выступ», герой войн с Иллирийской Тиранией и штурм-мастер кампании «Расплата Огнём». Ты понимаешь, что этот человек не раз воевал с отступниками различных мастей и всегда выходил победителем, какая бы не была ситуация. Да, я говорю о почётном Верховном Капитане ордена «Стражи Шпиля». Воин в золотой броне.

– Мы с ним встречались в битве за Рим, под Римом и в Великой Пустоши. – Безрадостно проговорил Тит.

– И ты ещё жив? – Удивлённо прозвучал вопрос. – Три раза и он не смог тебя убить? Что ж, а кто-то из моих людей в Бога не верит… Надо будет им про тебя рассказать.

– Простите, но к чему вся эта информация? Кто бы не пришёл к стенам «Прибоя Спокойствия» им придётся встретиться с мощным сопротивлением. Вихрем огня.

– Не спорю. Но и у нашего найдётся тайное оружие, что внутри самого острова. – Загадочно вымолвил Дюпон и, увидев замешательство в глазах собеседника, сменил тему. – Так, Тит, мы выступаем завтра.

– Что?

– Ты всё понял. – Безрадостно, на грани отчаяния выплеснул Дюпон. – Наш новый орден вступает в войну. Ты видел наши флаги. Это знак ворона. Мы отринули идеалы Пурпурного Креста. Тот орден был смертельно ранен в час «Предательства Ангелов» и умер в Великой Пустоши, в хоре плазменных орудий. Теперь мы – Вороны Смерти. Наш новый девиз – «Мы несём смерть на крыльях войны». Старые звания канули во тьму.

– И кто же вы? – Настороженно спросил Тит.

– «Чёрный Магистр». Я взял на себя обязанность повести воронье воинство в эту войну. И мы победим. Мы отомстим за наше забытье.

И тут Тит всё понял. Дюпоном двигала не жажда справедливости, не осознание лучшего выбора для мира. Им двигала обычная месть. Он спешил принести возмездие, но не тем, кто дал его ордену и поступкам не быть известными. Тщеславие и гордыня взыграли в этом новоявленном вороне и заставили его свершить месть ради мести.

– А ты, Тит, с нами? –С несколько зловещим акцентом внутренней одержимости вопросил Дюпон и объяснил. – А для того, чтобы пойти с нами, надо быть одним из нас.

– Да. – Ответил Тит, зная, что сейчас попытка о чём-то поговорить будет провальна.

И тогда Дюпон, устрашающе улыбнулся кривой улыбкой и с усталостью выдал:

– Просто прекрасно, Ворон. А теперь нужно поспать.

 

Глава шестая. Враг у порога

Остров Анафи. Спустя двое суток. Утро.

Небо затянулось плотным и беспросветным слоем облаков, до краёв налитых тёмно-синим свинцом. Словно сама небесная твердь не хотела, что бы солнце видело то, что тут произойдёт. И даже слабовидящему было бы отчётливо ясно, что небесные перины налились и готовы заплакать холодной водой. Какая буря падёт на эти обречённые земли.

Ветер-менестрель только усиливался. Его отчаянные порывы были подобны жалобному и ноющему завыванию, сильно давящему на неокрепшую душу, несущему песнь гибели далеко из моря. И с этими аккордами грядущей ветровой скорби усиливался лёгкий морозец, сильно похожий на могильный холодок.

Складывалось ощущение, что сама природа предчувствует наступление рокового момента для этого островка. Знала, что на него вот-вот обрушится смертельная буря, где дождь – пули и снаряды, а гром – раскаты орудийных залпов. Да, грядёт буря, способная расколоть камень и расплавить железо. ЙореНебочтец именно так бы и истолковал то, что происходит над головой.

Море бушевало. Волна за волной оно продолжало ярыми всплесками накатывать на берег. Волнующиеся море словно предчувствовало, что ему суждено сегодня окраситься в бардовый и стать могилой.

И не только природа говорила о грядущем шторме пуль и море крови. В самом огромном строении на этом клочке земли шла беспрерывная работа. В нём обрабатывалось едва ли не йоттабайт самых различных данных. Великая Цитадель Ордена – исполинский бункер, по внешней форме напоминающий квадрат с ребром в два с половиной километра, уходивший под землю не менее чем на километр и возвышающийся на двести метров.

Великая Цитадель Ордена – самое великолепное строение, которое могло быть построено этим орденом. Окружённый опаснейшим рвом, имевший всего два входа, он внутри представлял подобие многоуровневого бункера. Уровень за уровнем, строение погружалось вниз, словно вгрызаясь в каменистую породу. Его стены, возведённые из уникального материала, похожего на бетон, могли выдержать прямое попадание из корабельной пушки. Свинцово-серый монолит был подобен суровому хозяину этого острова.

В Великой Цитадели свою работу вели аналитические центры, которые за минуты рассматривали и обрабатывали невообразимые массивы данных. Среди узких коридоров этого «дворца» бродила неутомимая охрана и следила за порядком, зная, что в случае прорыва они станут живым щитом для работников ордена.

Из Великой Цитадели информаторы, принадлежащие к малому ордену «Вестников» передавали всю информацию в замок Сарагона Мальтийского, где её принимал сам магистр ордена. И то, что он увидел за последние двое суток, ему очень сильно не понравилось. Он знал, что их ждёт бой далеко не из самых лёгких.

Данте Валерон сейчас сидел в своём кабинете и анализировал всё, что он знает, пытаясь выстроить оборону как можно оптимальной. Но он всё равно понимал, что шансывыиграть у них не самые лучшие и с каждой секундой прихода новых данных тают как пломбир на жарком солнце.

Со стороны Балкан на них надвигаются основные силы Автократорства. Как оказалось их ведёт сам глава Стражей Шпиля, возглавив остатки своих боевых собратьев по древнему ордену, в виде последней роты. Вместе с ним в бой вступила и «Чёрная Гвардия», в численности целого полка в тысячу человек, ведомая не менее чёрной волей своего хозяина. Под барабаны войны вместе с ними замаршировали на войну: четыре роты по сто пятьдесят человек из «ЛексМилитарис» (Гвардии Трибунала), три дивизиона Армии Рейха по семисотвоеннослужащих и первая сводная штурмовая дивизия Духовно-Правительских войск, в десять тысяч фанатиков. Вместе с ними, преисполнившись «праведной» в своего Архиканцлера шли несколько сот комиссаров разных рангов и инквизиторов.

Со стороны Крита наступление готовы были поддержать две роты морских пехотинцев Автократорства по пятьдесят человек. Но именно они на своих тяжологрузовых кораблях перевозили тяжёлую полевую артиллерию, вместе с бронетехникой, в виде танков и БТР.

Но не только Автократорство вступило в настоящую маленькую войну, где все надеялись на быструю победу. Со стороны Аравийского Полуострова двигались орды, восславляющие Аллаха от утра до следующего утра. Под распев молитвенных гимнов они двинулись на священную войну, с теми, кто посмел убить младшего кади и напугать самого имама. За эти тяжкие грехи и должны были расплатиться братья и сёстры ордена.

Окурив пушки и технику священными благовониями, восславив целую ночь пророка и Аллаха войска Конфедерации пошли на войну. Целый смешанный корпус в двадцать тысяч человек отправился крушить орден Лампады. Он поддерживался тремя ротами Дворцовых Храмовников. И они считали, что перед их праведной яростью ничто, и никто не сможет устоять.

И против армии противников Данте мог выставить всего шесть тысяч воинов ордена, не считая специально нанятого персонала, для обслуживания ракетно-артиллерийских орудий.

Войска противника шли и вычищали каждый остров, занятый орденом. Они стремились выжечь каждую базу, которая могла бы ударить в спину или продолжить слежение. И всякий пост был обречён. Его сначала утопали в вихре корабельного огня, а затем тщательно зачищая, просматривая каждый уголок горящих руин. И тогда Данте дал приказ о всеобщем отступлении. Те, кто смог спастись от праведного гнева истязателей пришли на последний рубеж обороны с надеждой. И увидев сводки о численности врага, они её не лишились, зная, что вместе с братьями они смогут дать достойный отпор кровавому врагу.

Вместе с ними, с артиллеристами, численность достигала восьми с половиной тысяч воинов, готовых отразить смертельную бурю. Они знали, что за их спинами символ завтрашнего дня и проиграть невозможно.

И всем им противостояла сила в больше чем тридцать четыре тысячи воинов, направленных как молот на один единственный остров. Корабли, в виде нескольких крейсеров и эсминцев несли на себе снаряды «праведная ярость» и готовились обрушить на головы своих врагов яростную бурю. Позади них мелким роем шли небольшие десантные корабли. Они несли в себе силу основного удара и готовились её выплеснуть на вражьи берега. Солдаты Автократорства и Конфедерации уже протирали маслом дула своего оружия и готовили штык-ножи.

Но самым главным оружием противника были не корабельные расчёты, не молот пехоты и даже не авиация. Самое мощное оружие крылось в душах солдат в их фанатичной ревности к имперским и мусульманским идеалам. Фанатичная вера в то, что они воюют за правое дело, вселяла в сердца воинов свирепую жестокость к противнику и рождала желание испепелить его и уничтожить.

Солдаты и офицеры ордена Лампады знали это. Иони понимали, что им придётся принять на себя адский и самый яростный натиск, который только возможен. И они были готовы к этому и, не только закалив свой дух.

Данте издал приказ, согласно которому весь остров должен быть превращён в одну большую крепость, способную ощетиниться орудиями и накрыть огнём любого, кто подойдёт неприлично близко.

Все поняли приказ и осознавали, что от качества исполнения зависят жизни всех, кто находится на острове, принявшись его исполнять с особым усердием, превращая некогда прекрасный островок в апофеоз мастерства обороны.

Северо-западный берег нацелился далеко в море зенитными автопушками, способными пробить БТР насквозь, повредить танк в слабом месте и прошить борт слабого корабля. Им только стоило дать команду, и орудийные расчёты превратят море в ад. Сразу позади этого адского рубежа находились системы ПВО, способные очистить небеса от тактических бомбардировщиков.

На западе военные инженеры произвели укрепление аэродрома, с которого в воздух собирались подняться многоцелевые штурмовики. Вокруг содержания самолётов ощетинились укреплённые артиллерией огневые точки. Никто не мог близко подойти к ним, если своё адское крещендо будут играть они, сметая волнами орудийных залпов любого врага.

Весь юго-запад, юго-восток и сам юг, упираясь в дворец Сарагона Мальтийского представляли собой один протяжённый порт, специально выстроенный для обслуживания флота ордена. Новые постройки, в которых жили рабочие, да и сами доки стали похожими на твердыню, где сами работяги решили взять в руки оружие и вступить в войну. Каждый дом стал огневой точкой, каждая улица укуталась в километры колючей проволоки. Среди небольших двориков и укреплённых точек были выставлены миномёты, заряжаемые специальными реактивными снарядами, способными обратить малый корабль в груду полыхающего металлолома. Многие ПЗРК так же были выданы в руки умелым новым бойцам, способными справиться с этим оружием. Но самым главным его достоинством был именно флот. Своя эскадра, представляющая для врага смертельную опасность, состоит из пяти ракетных эсминцев, трёх тяжёлых многоцелевых крейсеров и одного линкора. Но это был какой-то старый линкор. Длинной в два с половиной километра, выдержанный в готическом стиле, он представлял собой настоящую морскую крепость, которая с лёгкостью устроит самый настоящий ад, накрыв водные глади инфернальным огнём. Это чудо техники находилось в отдельном доке, построенном специально для него.

На самой северной точке Анафи закрепились особые силы. Там находился невысокий, похожий на крепость маяк. В километре от него возвели целый укреплённый район, начинавшийся с похожей на невысокие стены из стали, в два метра высотой. К стенам подводили специальные насыпи и из-за них можно спокойно укрываться и отстреливаться от противника, как на полигоне. Сразу за стеной находились специальные, скрытые за маскировочной сетью и врытые в землю блиндажи и склады боеприпасов. И вместе с ними, как будто в недосягаемости от всего острова, расположились свои зенитные автопушки и ПВО.

Весь северо-восток представлял собой изрытыми траншеями, усеянный огневыми позициями и артиллерийскими точками район, обращённый в полевую цитадель. Склады с оружием стояли рядом с блиндажами и пунктами командования. На берегу, где любил встречать рассветы Данте, и нравилось гулять Калье, мин было столько, сколько листьев в осеннем парке. Рубежи северо-восточного укреп. района переходили в такие же извилистые, обернувшиеся в мишуру острой колючей проволоки, позиции над северо-восточной частью гавани и отходили отростком перед Великой Цитаделью Ордена, разрывая замкнутую систему. Да, вся эта часть, названная «кругокрюк», была одной огромной замкнутой системой, способной держать круговую оборону.

Даже главный замок великого пророка на этом острове изменился. Теперь он простоизобиловал диадами снайперов, заседающих в башнях и смотрящих за происходящим во внутреннем дворе.

В самом конце этого великолепного строения, во Дворце Магистра, Данте готовился принять военный совет и разработать эффективный план обороны. В дом самого повелителя ордена были приглашены не лорд-командующие своими тысячами. Старая иерархия была упразднена и вместо неё созданы малые ордена, которым отвадилась своя роль на острове. Так было создано всего семь малых орденов, которым Данте отвёл свою роль. «Святая Заря», которая занималась обслуживанием и обороной маяка. «Стражи Цитадели», чьи люди взялись за защиту и поддержанию Великой Цитадели. «Инфернальное Пламя», воины сей ордена принялись укреплять северо-западный берег, и были ответственны за те земли. «Крылья Войны» отвечали за авиацию всего ордена. «Морские Угнетали» – малый орден, который взялся за корабельное обеспечение и поклялся удерживать порт. «Каменные змеи» приняли свою роль по обороне «кругокрюка». Ну и «Вестники» занимались тем, что отвечали за приём-передачу информации, логистику и координацией среди всех малых орденов. И каждое подобное объединение было вольно само избирать иерархическую структуру и боевые принципы. Все только беззаветно подчинялись самому великому магистру… по крайней мере, так казалось.

Данте Валерон сидел в своём кабинете и ждёт тех, кто придёт к нему на военный совет. Он ждал глав всех малых орденов и то, что раньше звалось тетрархией. Теперь её вполне можно назвать триадой.

Магистр ордена был холоден и непоколебим. На нём были все те же одеяния. Пока не начался бой, хозяин острова не спешил переодеваться в свои боевые «доспехи», оставаясь привычно в том, в чём ходит постоянно. На его столе была развёрнута голографическая карта этого клочка земли, повисшая в воздухе.

– Господин Магистр, к вам просятся члены военного совета. – Внезапно прозвучало из бусинки на воротнике у Данте.

– Пусть войдут. – Холодно ответил Валерон и уставился на вход.

Дверь распахнулась и в неё впервую очередь вошли главы своих малых орденов. Семь человек, облачённых в одинаковую одежду: Кожаное пальто в пол, прилегающие к спине, благодаря системе ремней и специальной прокладке, броневой нагрудник, чёрные штаны и длинные сапоги. Они отличались только символикой своих орденов и выражением лиц, которым Данте не предал значения.

За ними прошли и члены Тетрархии. Морс выбрал для себя обычную броню ордена, которую носят солдаты, только без каски с маской-противогазом. И вместе с его чуточку худощавыми чертами лица эта броня выглядела для него большеватой. Карамазов надел на себя старинный комплект боевых доспехов, в готическом стиле. Но не стоит делать преждевременных выводов. Эти облачения способны выдержать прямое попадание из винтовки, и устоять перед пламенем из огнемёта. Ну и Верховный Отец, выбравший для себя обычный священнический балахон и полагаясь на святую молитву, как на защиту в тяжёлом грядущем бою.

Данте смотрел на них. Взгляд холодных глаз всматривался в души каждого здесь присутствующего. Он видел в некоторых очах отвагу, готовность, рвение и веру. Но пара человек для него оставались непонятными и абсолютно нечитаемыми, как будто они пытались скрыть что-то за пеленой своих глаз.

И вот сухие губы Валеронаразвернулись, неся безжизненную речь, обращённую в привычную фабулу этих встреч:

– Я рад вас приветствовать, мои воины.

И ему хором последовал ответ:

– Да здравствует магистр!

Данте увидел в них решимость и рвение сражаться до самого конца и стоять до последней капли крови. «Истинные воители ордена» – подумал про себя магистр, но внезапно его размышления были разорваны возгласами, наполненными ярого возмущения:

– Что здесь происходит! Разойдитесь! Почему меня не позвали!

Все в удивлении разошлись и увидели, как через охрану пробралась девушка. Рыжеволосая дама, с миловидно-грубоватым лицом, надевшая на себя одежду, в которой была тогда на берегу вместе с Данте, с ликом полным мятежности, появилась на военном совете.

– Что вы тут делаете? – Прозвучал вопрос от Морса, который положил руки на бока.

– Я хочу остановить это безумие, – яростно выпалила девушка, сорвав совет – почему мы должны сражаться?! Можно ведь договориться.

– Ох, милая Калья, как вы с ними будете договариваться?

В сапфировых глазах девушки читался страх, смешанный с мужеством. Все её черты лица выражали напряжённость. Калья мяла своё пальто мокрыми ладонями, от переполнявшего её волнения. И тут её полноватые, наполненные жизнью губы, разверзлись, неся ответ:

– Вы собираетесь проливать свою кровь ради меня. Разве недостаточно кровопролития ради одного человека?

– Что вы хотите сказать, уважаемая госпожа? – Прозвучал вопрос от одного из командиров малых орденов.

Каждая мышца на лице Кальи говорила о её напряжении. Магистр видел, чувствовал, что она хочет сказать. Он смотрел в её переполненные грустью и меланхолией глаза, сквозь изображение голографической карты. Ледяной взгляд Валерона изучал саму душу девушки, касался её своими остатками растерзанной души.

– Просто отдайте меня им, и они оставят вас. – Внезапно выдала прекрасная дама.

Это требование прозвучало подобно грому среди ясного неба. Никто не ожидал, что девушка сама пойдёт в руки своих истязателей. Никто ещё так добровольно и покорно не шёл в руки смерти и командиров это удивило.

– Госпожа Калья, – сухо начал Данте, но всё же пытаясь выдавить из себя хоть какую-то эмоцию, он продолжил, – вы должны понимать, что враг идёт не только за вами. Он идёт за всеми нами и нашими жизнями. Даже если мы дадим ему вас забрать, он всё равно обрушит на нас небеса. Вы должны это знать. – И Валерон на секунду замолчал, продолжив с еле ощутимыми нотками ностальгии и меланхолии, что разбавили его ледяную речь. – Я клялся вашему мужу, что защищу его и всё то, что он любит от чего бы то ни было. Я давал эту клятву, и я сдержу, даже если мне придётся встать против самого ада и его воинства, пускай если его поведёт сам сатана. Да, мы не ангелы, но и мы чего-то стоим в этой войне. – И обратив свой морозный взор на всех собравшихся, он вымолвил, с прорывающимися нотами рвения. – Мои братья, эта девушка готова умереть за всех вас, готовы ли вы?

Все, не задумываясь, ответили единым хором, преисполненным пламенной ревностности:

– Да, магистр!

Данте был горд за то, что если умрёт, то сражаясь, бок о бок с такими людьми. Внутреннее тепло, ощущение скорой смерти и фанатичная верность делу сплелись в нём воедино.

– Госпожа Калья, спуститесь в оборонительный бункер под замком Сарагона. Там вы будите в безопасности. – Попросил глава ордена.

Девушка подчинилась и покинула зал совета, поняв, что другого выхода из этой ситуации нет. Только война.

– Господа, – обратился ко всем спокойно Данте, – каковы ваши предложение по обороне.

– Есть несколько идей. – Сказал Морс и подошёл к карте. – По своей стандартной стратегии они будут высаживаться веером. Силы Автократорства попытаются рассредоточиться по берегу и занять как можно больше опорных точек и с них уже начнут наступление, рассеяв и наш концентрированный огонь. Авиация и корабельная артиллерия противника будут их поддерживать. Для того, чтобы им противостоять необходимо уничтожать эти точки, прежде чем они станут пунктами наступления. – Высказал бывший инспектор и указал пальцем на карту туда, где предположительно будут высаживаться силы Автократорства. – Для этого нужно постоянно обстреливать артиллерией новые точки, которые можно блокировать перекрёстным огнём автопушек.

– Я могу давать координаты для миномётов. – Предложил Карамазов. – Тот берег я изучил хорошо, да и Эмилия мне поможет.

– Отлично, так и поступим. – Согласился Данте.

– Мы можем встретить флот Конфедерации в море и там его задержать. – Высказал своё предложение командир малого ордена «Морские Угнетатели», по своему виду похожий на матёрого морского волка. – Наш линкор «Меч Серафима» готов дать бой флоту Конфедерации.

– Прекрасно, если мы сможем удержать в море наступательные противника со стороны Аравии, то получим спокойный тыл на некоторое время и шанс на перегруппировку. – Положительно отозвался Данте.

– Наша Авиация сможет удерживать самолёты противника, если у ПВО с этим возникнут проблемы. – Сказал командующий малого ордена «Крылья Войны».

– И что же у нас выходит. – Окинув всех собравшихся рассеянным взглядом, произнёс магистр. – Флот будет удерживать эскадру Аравийской Конфедерации, а сухопутные силы и воздушные займутся Автократорством. Что ж, рано или поздно, но количество противника даст о себе знать и им удастся проломить оборону и нам придётся отступать к Великой Цитадели. Они знают, что мы с большей долей вероятности мы поступим именно так. И вот мой, возможно последний, наказ: сражайтесь, но знайте, что за вами, вашими спинами и решениями стоит судьба нашей родины.

Внезапно дверь распахнулась, и туда вбежал солдат, полностью одетый в стандартную форму. Он обронил лишь одну фразу, прозвучавшую, словно громоподобный звон гонга:

– Магистр, командиры, враг у нашего порога.

В эту же секунду Данте простучал по кнопкам своего ноутбука и вывел изображение вместо голографической карты. Там лились картинки с авгуров. Массивы разнообразной информации, собранной воедино. Все видели, как по морю, рассекая водную гладь, плывут огромные корабли, чьи строения похожи на готические замки и соборы, а за ними десантные катера, несущие с собой десятки тысяч бойцов. Со стороны Аравии плыли мириады самых различных судов, отделанных золотом и всевозможными узорами, с религиозной исламской символикой. И вся эта фантасмагория узорчивости и причудливости плыла к Анафи, готовясь свершить фанатичное правосудие.

Данте окинул взглядом всех собравшихся. Он видел в них только стойкость и веру.

– Именем ордена и родины, мы воспарим на пылающих крыльях. – Начал Валерон.

– И пускай рука Его направит нас к свету. – Закончили его собратья.