Пристали в ближайшем городе. Тайком провели маленького малыша в столовую и, обедая, бросали ему под стол кусочки.

Потом гуляли по городу. Уже стемнело, и они решили возвратиться на катер, но около одного дома папа остановился.

У него было грустное, задумчивое и этакое нерешительное лицо.

— «Почтамт», — разобрала Наташа буквы на вывеске.

— Междугородний телефон, — пробормотал папа. — Не испытать ли судьбу ещё раз?..

…Наташа стояла у кабины и прислушивалась — не из любопытства, а просто ей всегда надо быть в курсе папиных дел и забот.

Сперва папа говорил «алло», потом произнёс: «Ах, вот и ты…», потом долго молчал, а с его лица сбегало грустное выражение. Лицо стало счастливым. Папа смеялся. Он говорил: «Я лечу, лечу на крыльях этого самого, ну, ты понимаешь… Какого, прости, лешего ты меня столько времени мучила? Ах, это я тебя мучил?! Вздор, голубушка! Ладно, выясним при встрече, бегу заводить двигатель!»

Он бросил трубку и вышел из кабины, вытирая лоб ладонью.

— Пойдём живее, малыши! — сказал папа.

Было темно, и брызгал дождик. Мартын останавливался у каждого столбика. И Наташа останавливалась. Папа торопил их.

И вдруг он улыбнулся и пошёл медленнее.

— Послушай, большой малыш… — начал папа. — Ты знаешь, что у всех малышей должны быть мамы. Хочешь, и у тебя будет мама?

Наташа ткнулась носом в папин плащ и зарыдала.

— Что такое? — растерялся папа. — Откуда эти слёзы, зачем они?

Мартын сидел рядом и скулил, задрав голову к чёрному небу.

Капал дождик, и капали Наташины слёзы, и папа утирал их своим платком, от которого пахло табаком и селёдкой.

— Ты будешь любить её больше, чем меня, — запинаясь, выговорила Наташа.

Папа поднял её на руки и поцеловал быстро намокающее лицо.

— Никого на свете я не смогу любить больше, чем свою дочку!

— А ты ей разрешишь всё делать и о тебе заботиться, — всё ещё протестовала Наташа, но слёз было уже поменьше.

— Кто же будет обо мне заботиться, когда дочка пойдёт в школу? — улыбнулся папа.

— А я бы попробовала успеть, — неуверенно ответила Наташа.