Волны колотили в широкие стёкла каюты.
«Тр-рах!» — и посыпались на Наташу с полки тяжёлые папины книги.
«Тр-рах!» — и сорвалась с гвоздика ваза для цветов.
«Тр-рах!» — и Наташу перебросило на другой диван, встряхнуло и бабахнуло головой о шкафчик.
— Ох! — совсем по-человечески сказал Мартын из-под дивана.
— Плохая буря, — всхлипнула Наташа.
Она ползком выбралась из каюты, уцепилась за папин плащ и сумела подняться на ноги. Дул невиданный ветер. В лицо хлестала вода. Волны, высокие как горы, швыряли бедного «Бегемота» как хотели. В сумраке светилась пена на их верхушках. Папа убрал одну руку со штурвала и прижал Наташу к себе.
— Вон впереди остров, — сказал он. — Подойдём к берегу, высадимся и заночуем. А там и погодка утихнет.
Наташа смотрела во мглу, пытаясь увидеть остров, но тяжёлые капли больно хлестали по глазам, они всё время закрывались, и никакого острова она не увидела. Только спятившие с ума горы бесновались впереди. Катер взбирался на них и падал в ложбины, кряхтя и скрипя.
— Кончится буря, и всё будет хорошо, — проговорила Наташа.
— Какая же это буря? — удивился папа. — Это только похоже.
Небеса и воды бушевали всё пуще. Уже не брызги, а потоки воды обрушивались на Наташу, одежда промокла, и холод пробрал до самых дальних косточек. Она терпела и старалась не дрожать. «Я должна быть стойкой и храброй, — убеждала себя Наташа, — я же папина дочка, а папа ничего не страшится, он совсем мокрый, ему холодно хуже меня, потому что я за стенкой прячусь. Но скоро будет остров, и мы все трое спасёмся… А если… Если не будет острова?» — вдруг подумала она тоскливо. Вокруг вздымались волны. Подобно им забились, заклокотали, перебивая одна другую, небывалые мысли…
— Пап, а куда я денусь, когда умру? — спросила Наташа.
— Всё равно, — ответил папа, — я там уже буду тебя ждать.
Все страшные мысли пропали, когда прямо перед носом появился остров.
Папа подвёл к нему катер с той стороны, где послабее дул ветер, и бросил якорь с кормы. Волны чавкали и шипели, накатываясь на близкий берег. Папа спрыгнул за борт, и воды ему было по грудь. Отчаянно кинулся в воду Мартын, поплыл, выскочил на сушу и скрылся в тёмных зарослях. Наташа дрожала под ветром.
— Садись на плечи, — сказал папа.
Он вынес Наташу на берег, и ей стало хорошо и спокойно на твёрдой земле, которая никуда не едет и не валит с ног. Прошла боль в голове, и перестало мутить в странном месте между животом и грудью, которого раньше у неё не было.
Папа притащил канат и привязал его к огромному камню. Потом он принёс брезент и расстелил его на траве.
— Пап, тебе же холодно! — сказала Наташа.
Папа засмеялся, постукивая зубами:
— Какой может быть холод в июле?
— Это не июль, а целый октябрь, — высказалась Наташа, дрожа от пронизывающего ветра.
Папа ещё два раза сходил на катер, принёс сухую одежду, одеяла и еду. Он оделся и вынул из кармана часы:
— Режим мы соблюдаем. Двенадцатый час. Стели постель, малыш.
Они легли вместе на брезенте, тепло одетые, папа обнял её, и только когда совсем прошли холод и страх, Наташа высунула нос из-под одеяла. Высоко в небе мерцала, качалась и подмигивала маленькая звёздочка. Наташа посмотрела на папу. Он спал, и во сне у него было сердитое, похудевшее лицо.
Она засмеялась, юркнула под одеяло с головой, прижалась к папе и спросила шёпотом:
— А где звёздочки живут днём?
Папа ничего не ответил. Он спал мёртвым сном.