Обжившийся на «Кутузове» Згурский никак не мог понять, зачем надо переходить с такого приятного теплохода на какой-то буксир, хоть и флагманский. Эра сказала, что сценарий пишет все-таки она и ей виднее. После этого заявления Згурский поскреб небритую скулу и покорно отправился запихивать в чемодан так удобно размещенные в просторной каюте предметы личного обихода.
Один только капитан Иннокентий Балк и понял, почему Эра ушла с «Кутузова». В перерыве последнего перед выходом совещания капитан Балк придержал Овцына за пуговицу, сказал, укротив барский бас:
- У вас есть характер. И не беспокойтесь, я уж пригляжу, чтобы Эра Николаевна не бедствовала. Конечно, у меня не ваши возможности, но тоже не угольщик.
- Я не беспокоюсь, Иннокентий Юрьевич, - сказал Овцын. - Даже лучше. Болтать вас будет милостивее, чем меня.
- А, - махнул рукой капитан Балк. - Если прихватит, всем одинаково достанется.
До краев наполненный опытом Балк стал припоминать, кому, когда, как и от какого шторма доставалось. После совещания Овцын проводил его
до шлюпки - «Гермес» уже стоял на рейде.
- Ну... берегите свой корвет, - улыбнулся Овцын, прощаясь,
Балк прижмурил глаза, крепко пожал ему руку и молодцевато прыгнул в шлюпку. Через два часа флагман снялся с якоря, и за ним цепочкой потянулись к морю сухогрузные и наливные самоходные баржи. Только к полуночи «Кутузов» замкнул собою колонну.
Марат Петрович глядел на узкие и длинные баржи, поеживался, словно от холода.
- Как представлю себе этих красоток в море, Перекреститься тянет, -сказал он.
- Они уже в море, - заметил Овцын.
- Я не о Белом море говорю.
- Белое море тоже не деревенский пруд. В позапрошлом году нас здесь так прихватило, что потом трое суток у Святого Носа собирались. Кого в Мезень унесло, кого в Кузомень. Всякое бывает на Белом море.
Часа три они молчали. Потом Овцын сказал:
- Сбавляйте ход, старпом.
Желтовато-белая стена впереди одно за другим проглатывала суда. «Кутузов» протаранил ее последним, и сразу переменился ясный ласковый и доброжелательно до этого настроенный к человеку мир. Мир померк, заволок пеленой глаза, наполнился ревом туманных сигналов, потек за шиворот холодной сыростью.
- Пожалуй, шторм - это даже лучше, - сказал старпом.
- Когда его нет, то конечно, - согласился Овцын.
Колонна то сжималась так, что под носом вырастала вдруг чья-нибудь корма, и старпом, отпихнув рулевого, яростно крутил штурвал, то растягивалась на несколько миль, и суда отчаянно гудели ревунами, созывая затерявшихся в непроглядном атмосферном молоке.
Ксения принесла в рубку обед. Лицо ее было напряженно-серьезно, и старпом впервые, увидев буфетчицу, не заулыбался, не стал молоть комплименты, даже не помог расставить на штурманском столе посуду.
Но все на свете имеет конец, кончился и туман.
Овцын поставил на вахту Соломона, услал старпома спать, а сам прилег на кожаный диван тут же в рубке. Когда он проснулся, колонна еще шла малым ходом, собираясь, выравниваясь, поджидая заблудившихся в тумане. Он спустил ноги, сунул их в туфли и тут заметил, что под головой была подушка. «Конечно, не Соломон подсунул, - подумал он. - Впрочем, дело полезное, - он погладил подушку ладонью, - пусть тут и живет».
В Баренцевом море, сразу за Каниным Носом, еще не успела вся колонна лечь на новый курс, налетел вдруг при ясном небе шторм от норд-веста, и тут «Кутузов» показал, что такое высота надводного борта, чуть ли не в десяток раз превышающая осадку. Его валяло на обе стороны и неудержимо несло к берегу, на камни. Самоходки хоть извивались змеями на волне, могли идти своим курсом, а «Кутузова» несло. Овцын связался по рации с Балком.
- Придется попрощаться, Иннокентий Юрьевич,- сказал он. - Я лягу на ветер. Ничего другого не придумаешь.
- Вижу, - сказал Балк.
- Идите без меня, я потом догоню.
- Добро, - разрешил капитан «Гермеса». - Воюйте в одиночку. Постойте, Эра Николаевна хочет сказать вам несколько слов.
- Как она держится - спросил Овцын.
- Как подобает.
- Работает?
- О да, - пробасил Балк. - Бледнеет, но работает.
- Передайте поклон, - сказал Овцын. - А «несколько слов» я выслушаю на Вайгаче. Некогда. Успеха вам, Иннокентий Юрьевич.
- И вам.
Овцын застегнул крышку рации, приказал ворочать, на ветер. «Кутузов», подставив ветру обтекаемый нос, медленно пополз от камней на северо-запад. Караван уходил все дальше, и скоро в штормовом море остался один вычурный речной пассажир. Внушительно выглядел он у невской набережной. Беспомощным и жалким оказался здесь, в чужой ему и недоброй стихии.
- Иван Андреевич, - позвал старпом с крыла мостика. - Узнаете?
- Вот дьявол! - выразился Овцын, вернулся в рубку и включил рацию. Когда аппарат согрелся, стал вызывать: - «Шальной», «Шальной», я «Кутузов», прием...
- Ну, чего тебе, «Кутузов»? - услышал он насмешливый голос Бориса Архипова.
- Ты зачем увязался, отец? - спросил Овцын, стараясь построже.
- По привычке, - ответил Борис Архипов.
- А ты хоть видишь, что на море делается?
- Ничего такого, чего бы я еще не видел, я не вижу, сынок.
- А если твою скорлупу накроет?
- Тогда у меня е будет риска погибнуть под трамваем, - сказал Борис Архипов. - И вообще мне суждено умереть, от инфаркта. Ты не волнуйся. Ты же старый морячина и знаешь, что накроет или не накроет - это зависит не от волны, а от рулевого. Пустяки, здесь казаки на кочах ходили.
- Милый мой, - сказал Овцын, - эти кочи были по шестнадцать тысяч пудов водоизмещением. А у тебя сколько, помнишь?
- Двести сорок тысяч поллитров, - хохотнул Борис Архипов.
- Видишь, в два раза меньше. Валяй обратно, догоняй колонну.
После недолгой паузы Борис Архипов сказал серьезно:
- Слушай, сынок. Раз я за тобой пошел, значит, так надо. Авось пригожусь.
Когда Канин скрылся из виду, Овцын спустился с мостика. На камбузе Алексей Гаврилович, сквернословя, привязывал к плите бачки. На бледном, похудевшем лице повара проступили морщины.
- Почему буфетчица не помогает? - спросил Овцын.
- Пыталась помогать, - проворчал Алексей Гаврилович.
- Ясно... А вы прекрасно держитесь, - польстил он. - Не подумаешь, что первый раз в море.
- Иначе нельзя. Не будет обеда, меня съедят. Приходится держаться, чтоб ему, этому морю...
Овцын терпеливо дослушал все, что Гаврилыч пожелал в сердцах Баренцевому морю, и пошел к буфетчице. Ксения лежала навзничь, вцепившись пальцами в борта койки, упираясь ногами в переборку. Она скосила глаза на капитана, подняла руку, чтобы поправить сползшее с бедер платье, но в этот момент «Кутузова» снова положило на борт. Ксения, охнув, вцепилась в койку. Овцын поправил ей платье с сел рядом.
- Как это страшно! - проговорила Ксения. - Такого со мной еще не
было.
Он вынул из кармана лимон, очистил его.
- Сядьте и съешьте.
- Я не смогу сидеть.
- Сможете, мне лучше знать.
Он усадил ее и держал, пока она, давясь и морщась, ела лимон.
- Теперь наденьте сапоги и пойдем наверх
- Вы с ума сошли! - простонала Ксения.
- Во-первых, капитану так говорить нельзя. Во-вторых, выполняйте, что приказано.
Она взмолилась:
- Зачем вам надо меня мучить? Ради всего святого, дайте мне умереть спокойно! Оставьте меня!
- Ксана, я вас не оставлю, и не заставляйте меня повышать голос.
Она добралась до шкафа, надела брюки, сапоги, куртку.
- Боялась, что меня вырвет, - сказала она, пытаясь улыбнуться.
- Это лимон, - объяснил он.
Овцын вывел ее на палубу, на ветер и брызги, заставил ходить вверх и вниз по ускользающим из-под ног трапам.
- Какое страшное море! - сказала Ксения. - Волны выше нашего корабля.
- Раза в два ниже, - улыбнулся он. - Они выше вон того бедолаги. - Он указал рукой за корму.
- «Шальной»? - изумилась Ксения. - Почему он пошел за нами?
- Чтобы подобрать команду, когда мы перевернемся.
- А мы перевернемся? - спросила Ксения.
- Нам нельзя переворачиваться. Идите, Ксана, помогите Гаврилычу. Если опять станет муторно, поднимитесь наверх и постарайтесь замерзнуть. А потом, не уходя с палубы, постарайтесь согреться.
- Спасибо, что вы вытащили меня из каюты, - сказала Ксения. - Там я умерла бы.
- Это мне невыгодно, - покачал головой Овцын. - Кто же будет ставить цветы в мою вазу?
Ксения вскрикнула:
- Я же .забыла убрать ее со стола! Она разбилась.
- Найдем другую, - сказал Овцын. - В трюме того добра хоть ушами
ешь.
В конце концов он добрался и до своей каюты, и там был совершенный разгром: по ковру метались книги, карандаши, пепельницы, туфли и осколки хрусталя. Приятно пахло ромом. Он заглянул в буфет. Недопитая в то утро бутылка упала и пролилась. Вспомнилась Эра, захотелось увидеть, обнять ее. Как ей там сейчас? Конечно, мучается. Бог даст, это ее последний шторм. В Карском море будет лед, там волне не разгуляться. А вдруг она не выдержала и сломилась, как Ксения? Нет, Иннокентий не позволит сломиться, он поддержит, заставит. Он человек, капитан Иннокентий Балк...
Овцын подобрал вещи, заглянул в ванную, навел и там порядок. Выйдя на палубу, кинул с подветренного борта осколки вазы и бутылку из-под рома. Ветер не стихал, и волны росли, потому что «Кутузов» выходил все мористее. С запада потянулись ничего хорошего не сулящие облака.
В рубке, кроме штурманов, был еще и старший механик. Он смотрел на разбушевавшуюся воду и едва ответил на приветствие капитана.
- Мили три-четыре в час проходим ? - спросил Овцын у старпома.
- Не больше, - сказал Марат Петрович. - До Шпицбергена еще далеко.
- Зато вот эта гадость близко, - Овцын указал на зловещее, обложенное темно-фиолетовыми тучами небо на западе. - Не хочется в нее попадать, верно?
- М-да-с, - причмокнул губами старпом.-И снег и ветер...
Овцын подозвал его к карте.
- Подойдите-ка сюда, Марат Петрович... Попробуем уйти из заряда. Так как если нас обложит, закрутит, мы со своим магнитным компасом надолго заблудимся. Надо удирать.
- Обратно к Канину? - сказал старпом. - Пять часов - и камни.
- Зачем же нам на камни?.. Попробуем выйти на южную оконечность Колгуева. Вы знаете, что у Колгуева высокий восточный берег? Я знаю. Если сумеем обогнуть остров и стать под восточный берег, тогда плевали мы на этот норд-вест и всех его ближних.
- Часов десять до Колгуева, - прикинул Марат Петрович. - Ветер будет и корму, немного слева. Скользящий, не так страшно. Но поваляет. Потом поворот. Бортом к ветру?
- Точно, - сказал Овцын.
Старпом поднял голову от карты и неодобрительно посмотрел на капитана.
- За десять часов в природе кое-что может перемениться, - сказал Овцын. - И не обязательно в худшую сторону. Рассчитайте курс.
Он включил рацию.
- На Колгуеве мы в пятьдесят пятом мину нашли, - сказал старший механик. - Как раз на восточном берегу. Волны вынесли.
- И что с ней сделали? - спросил старпом.
- А что с ней можно сделать? - искоса глянул на него механик. -Поджарили и съели.
Он нахлобучил кепку, вытянул из-под кителя рукава свитера и ушел.
- «Шальной», «Шальной», «Шальной»... - звал Овцын. Буксир не откликался. Старпом уже рассчитал курсы, записал и держал бумажку перед капитаном. - Батареи экономят, чтоб их...
- Правильно, - сказал старпом. - Сядут, где тут добудешь?
- Ладно, погудите им.
Старпом дал несколько гудков, но на «Шальном» не услышали за воем ветра, и рация все молчала. Только после того как Овцын сам выпустил в небо три - со зла - красные ракеты, аппарат зашуршал, забулькал и он услышал голое Бориса Архипова:
- В чем дело, сынок, что за сигнал бедствия?
- Бедствие перед носом, на весте, - сказал Овцын. - Надо ворочать, не то попадем в кашу.
- На Колгуев? - спросил Борис Архипов.
- Не иначе, - подтвердил Овцын - Под восточный берег.
- Риск, - сказал Борис Архипов. - Большой риск. Тебя свалит, когда будешь обходить остров с юга.
- Галсами пойду.
- Разгуляешься там галсами среди кошек.
- С нашей осадкой можно рискнуть.
- Добро, - сказал Борис Архипов. - Рискуем. Не лезть же в это дерьмо. Слушай меня, сынок. Заряд нас скоро догонит, и такое будет свинство, что мы вполне свободно сможем выскочить па Колгуевский берег. С запада он отлогий, пока не сядешь - не увидишь. Я пойду вперед и, как только эта тучка нас накроет, врублю прожектор. Иди все время на мой прожектор и не умничай. Теперь я командир отряда.
- А если ты сядешь?
- Если ты, сядешь, будет хуже.
- Я уже рассчитал курс. Дать тебе?
- Выброси его. Иди мне в кильватер, а свой курс я сам рассчитаю. Поклон Ксении Михайловне. Все, сынок.
После поворота бьющие под корму волны стали швырять «Кутузова» еще беспощаднее. Когда фиолетовая туча настигла судно, сразу стемнело, исчезла линия горизонта и повалил снег. По подсчетам Овцына, пройдена была уже половина пути до Колгуева. «Шальной» включил прожектор, и он маячил впереди бледным, размытым пятном. И оттого, что пятно это не удалялось и не приближалось, возникло малоприятное ощущение, что судно не движется вперед, что обе его могучие машины работают впустую.
- Найдешь теперь этот Колгуевский берег, тудыть его в самую печень, вздохнул Марат Петрович. Хоть бы один маячок, чтобы определиться. Повернуть бы от греха?
- Не хнычьте, -сказал Овцын. - Пессимисты усложняют обстановку. Ветер начинает выдыхаться, чувствуете?
- Не чувствую, - покачал головой Марат Петрович.
- А мне кажется.
- Потому что хочется, - сказал старпом. - Это всегда гак. Особенно у оптимистов, - съязвил старпом.
- А вы возьмите анемометр, замерьте, - посоветовал Овцын.
Косые потоки снега обтекали рубку. Пена, срываемая ветром с гребней волн разлиновала море. Овцын смотрел па карту, прикидывал, на какие берега может их вынести, если Борис Архипов неверно учел угол сноса. Все ближайшие берега были песчаные, низкие. Такие не вдруг заметишь при нынешней видимости.
- Было пятнадцать с половиной метров, стало четырнадцать, - доложил вернувшийся с мостика старпом. Не очень он выдыхается.
- «Шальной» курс переменил, - сказал рулевой Федоров. - Два градуса правее взял.
- Все верно, - заметил Овцын. - Полтора метра в секунду - это величина. Держите вслед.
- Чудно, - произнес рулевой. - Темнота, ни беса не видно, а человек додумывается, куда ему править.
- Мудреное дело, - сказал старпом. - Ты бывал в Арктике-то?
- Бывал, - отозвался рулевой. - В позапрошлом. Сейнерок мы проводили на Камчатку. Маленький, восемь человек команда. Я боцманом.
- Довели?
- Куда там... зазимовали.
- И ты зимовал? - спросил старпом.
- Зимовал, - кивнул Федоров. - Почти уже видел себя дома, а тут случай. Ну и зазимовал.
- Что за случай? - полюбопытствовал старпом и придвинулся к рулевому.
Когда дело дошло до случая, терпение Овцына лопнуло.
- Марат Петрович, оставьте малого в покое, прикиньте, где сейчас наша колонна, - велел он старпому.
Тот не обиделся, не удивился, он вернулся к штурманскому столу и подсчитал.
- У Русского Заворота должна болтаться.
- Сволочное место, - припомнил Овцын. - Если их уже обложило этой хмарью...
- Пожалуй, - вставил старпом.
- Тяжело Балку приходится. Не растерял бы судов... Ну, теперь глядите в оба, старпом.
- Чувствуете, что берег близко?
- Чувствую, старпом, - сказал Овцын.
- И много шансов на него выскочить, - добавил Марат Петрович.
- Не каркайте, будьте оптимистом, - сказал Овцын, подошел к рулевому и положил руку ему на плечо. - Федоров, вы когда-нибудь выскакивали на берег?
- Выскакивал, - просто ответил рулевой Федоров, и Овцын удивился, но ничего больше не спросил.
- Может, послать на бак матроса с биноклем? - предложил Марат Петрович.
- Не излишне, - одобрил Овцын. - Оденьте его в полушубок.
Он видел, как матрос, сунув бинокль под овчину, привязал себя линем к кран-балке, потом достал бинокль, попробовал смотреть, но его тут же захлестнула сзади волна, и после этого матрос больше оборонялся от волн и секущего снега, нежели искал впереди берег. Пользы от такого впередсмотрящего было немного, да и если была бы от него польза, все равно Овцын всегда надеялся больше на свои глаза, чем на чужие, и не считал, что дело становится легче оттого, что вместе с ним его делает кто-то еще.
А глаза уже сдавали. Они не смыкались почти сутки, приходилось напрягаться, заставляя глаза делать свое дело.
- «Шальной» изменил курс на пять градусов вправо - доложил рулевой.
- Старпом, замерьте ветер еще разок, - сказал Овцын.
Он не отнимал от глаз бинокля, но ничего не видел впереди, кроме снежных вихрей, лохматых, придавивших море туч и размытого светового пятна от прожектора «Шального». Уже десятый час маячило впереди это пятно, не удаляясь и не приближаясь, создавая тревожную иллюзию, что «Кутузов» болтается на волнах без хода.
- Двенадцать метров, - доложил запорошенный снегом старпом. - И в самом деле сдает ветерок.
Овцын кивнул и снова впился взглядом в непроглядную хмарь, среди которой - он чувствовал это - очень близко был берег. И вдруг заорал, замахал руками впередсмотрящий, и рулевой вопросительно взглянул на капитана, и тут Овцын понял, что прожектор «Шального» стал ближе и приближается еще. Сердце заколотилось совершенно бесконтрольно, он сбавил ход до среднего, сказал:
- Марат Петрович, разверните судно носом на ветер. - Подошел к рации и включил ее.
Борис Архипов вызывал. Он не сразу ответил, потому что «Кутузов», разворачиваясь, попал под боковой удар ветра, накренился, и все, что было в рубке, покатилось вправо, и рация поехала по столу, и рулевой повис на штурвале. Подумалось, что все кончено, что не превозмочь судну такой крен, но тут волна пнула его под днище, и «Кутузов» медленно, страшно медленно для того, чтобы сразу поверить, стал выравниваться.
- «Кутузов», отвечайте, прием... - выкрикивала черная трубка рации, но у Овцына вдруг высох рот, он думал о матросе, которого послал на бак, который, наверное, слетел за борт. Он добрался по косой палубе рубки до стекол, увидел, что матрос держится двумя руками за кран-балку, и вспомнил, как он привязывался к балке линем. Овцын вернулся к рации, взял трубку, кричавшую одни и те же слова, но так и не мог ответить, пока судно не встало на ровный киль.
- Я «Кутузов», - сказал он, и звук собственного голоса совсем успокоил его. - Что у тебя, отец?
- Потерял твои огни, - сказал Борис Архипов.
- Я развернулся на ветер, удерживаюсь на средних оборотах, -объяснил Овцын. - Ты что, не сидишь ли?
- В общем нет, сынок, - сказал Борис Архипов бодрым голосом. -Слушай: берег от меня и полумиле. Вот тебе координаты места... - Овцын записал цифры. - Иди отсюда на зюйд и выкарабкивайся, как сможешь. Больше ничем тебе помочь не могу.
- Что с тобой? - спросил Овцын.
- Пустяки, - сказал Борис Архипов, - Никакой беды. Я тебя догоню. Иди, не теряй времени.
- Скажи честно: в самом деле пустяки? - спросил Овцын,
- Я же сказал.
- Я могу помочь?
- Не можешь, хоть жертвуй жизнью, Помешать, можешь. Так что проваливай со своим лайнером.
- Это наше счастье, что «Шальной» шел впереди, - сказал старпом.
- Заткнитесь! - оборвал его Овцын и спросил Бориса Архипова: -Скажи, отец, ты справишься?
- Это смотря по тому, сколько еще придется с тобой болтать, - сказал Борис Архипов. - Пощади мое время.
У восточного берега Колгуева был странно тихий уголок, почти спокойная вода, и даже снег прекратился. Удивляло, что в небе с сумасшедшей скоростью несутся рваные тучи. Овцын вывел судно на мелководье и поставил его на оба якоря.
- Теперь твоя работа, краб. - Он похлопал Соломона по плечу. - Нас не буди, пока не проснемся, пока остров не сорвется с места или пока не появится «Шальной».
- А если будет радио с каравана? - спросил Соломон.
- Ты маленький? Овцын потер пальцами набрякшие веки. - Доложишь обстановку, запишешь распоряжения, передашь привет.
- Я не маленький, - сказал Соломон. Но я должен точно знать, что мне делать. И кому передавать привет.
- Эре Николаевне Левтеевой. Теперь ты все знаешь?
- Я уже давно знаю, - сказал Соломон и отвернулся.