Машина мчалась по бетонированному, рассчитанному на танки шоссе, шофер попался лихой, на частых н крутых поворотах он почти не сбавлял скорости. Ксению бросало то на Бориса Архипова, то на Овцына, и им нравилась эта болтанка, нравилась скорость, нравилось пустое шоссе, а когда навстречу ревел какой-нибудь самосвал, нравилось еще больше, потому что шофер не сбавлял скорость, и катастрофа казалась неизбежной, но не происходила. Машина пролетала в девяти сантиметрах от ревущего дизелем
самосвала, и снова была тишина и пустое шоссе.
Вокруг распластывались в разных плоскостях не вспаханные еще поля, возникали вдруг дома с островерхими крышами, вставали черные рощи, засвеченные сверху раскрывающимися почками и солнцем. Все это было красиво, и рядом сидел красивый человек Ксения, и, глядя на светло-зеленую дымку оживающих рощ, Овцын одновременно видел и Ксению, и не жалел, что они сейчас вместе. Пришла какая-то новая жизнь, не имеющая корней в прошлом, и каждый был самим собой, а не тем, кем его заставляли быть.
Когда приехали в Ясногорск, шофер, получив денег больше, чем указал счетчик, любезно сообщил:
- До войны здесь была дача Геринга.
Можно было представить себе, что летом этот тихий старинный городок совсем теряется в зелени парка, парк врывается в улицы, и палисадники перед непохожими один на другой домами тоже кажутся островками парка, а в просвете широкой, наверное, главной улицы виден кусок моря, выбеленный полуденным солнцем.
Ксения повела их в парк, который скоро стал лесом, но лесом прибранным, с извилистыми тропинками, посыпанными белым морским песком. Попадались скамейки, скрытые в нишах из кустов сирени. На перекрестках тропинок стояли затейливые деревянные грибы, под которыми можно укрыться от дождя. Столбы этих грибов были покрыты писаными и резаными мемориалами типа «Коля и Маша здесь были...». На одном столбе Овцын прочел: «Сидел здесь весь вечер первого мая и тосковал. Ты не пришла! Боря». Ниже было приписано корявым почерком: «Эх, Боря! Выпей с горя».
- Юность, - вздохнул Борис Архипов. - Может, это я написал лет двадцать пять тому назад? У меня так было. Сидел весь вечер, ждал, тосковал, а она не пришла. Нет, это не я, - покачал он головой. - Никогда не писал на стенках. И пил с горя, не дожидаясь совета. Я много упустил в молодости потому, что пил с горя. Сынок, ты не пьешь с горя?
- У меня горя не бывает, - сказал Овцын.
- Борис Никитич, почему вы так часто говорите о старости ? - спросила Ксения. - Сколько же вам лет?
- Придем в Ленинград, и стукнет сорок, - скачал Борис Архипов. - Это ли не старость? Интересно, о чем вы, Ксюшенька, будете часто говорить, когда вам стукнет сорок лет?
- О детях.
- Много их у вас будет?
- Много. Две девочки и мальчик.
- Кошмар, - сказал Борис Архипов. - Представляю, сколько будет разговоров.
- А у вас есть дети, Борис Никитич? - спросила Ксения.
- Мальчишка. Двенадцать лет.
- Почему вы о нем не говорите?
- Я же не мама. Да и что о нем скажешь? Двоечник, дерется, на аккордеоне играет. Мать ценит в грош, отца - в три копейки. Сам большой и умный. Увлекательно живет. А родители - люди скучные. Воспитывают, заботятся, деньги зарабатывают. Разве это жизнь? - рассмеялся Борис Архипов. - К тому же прадед у него поп. Как узнал об этом, затосковал, будто горб у себя на спине обнаружил.
- А мне было бы интересно, - сказала Ксения.
- Конечно, - кивнул Борис Архипов. - Знаете, Ксюшенька, раз в сто лет рождается человек с хвостиком. Маленький такой хвостик, мягкий. А бывает и с позвоночками. Безумно интересно! Но без хвоста все-таки лучше. Человек без хвоста ближе к современности. Человеку без хвоста больше доверяют.
- Да ну вас! - засмеялась Ксения, - Вы пессимист.
Они сбежали к морю по крутому, поросшему густым кустарником откосу. Солнце жгло по-летнему, на белый песок мерно обрушивались седогривые валы. Пустынный пляж бесконечно тянулся в обе стороны. Увязая в мелком песке, они подошли к баррикаде из морского мусора, вышвырнутого чистоплотными волнами Ксения подобрала отшлифованную морем палку,
- Люблю копаться в этих кучах, - сказала она,- Кажется, что найдешь множество удивительных вещей... Только никогда ничего не находишь. Тина, ветки, доски, поплавки... Никаких кораллов, никакого жемчуга, никаких запечатанных бутылок с записками от погибающих капитанов... - Она наклонилась и подняла темно-желтый ноздреватый камень величиною с кулак.
- На сей раз вам повезло, - сказал Овцын, - Это янтарь.
- Неужели? - воскликнула Ксения, - Не может быть, - Несмотря на шероховатую поверхность, камень казался прозрачным, он вбирал в себя солнечные лучи, они .сгущались в центре и освещали его изнутри, - Да, это янтарь, - радостно улыбнулась Ксения, - Теперь у меня есть драгоценность.
Овцын взял янтарь, рассмотрел его на свет.
- Жаль, сказал он, возвратив янтарь Ксении.
- Почему?
- Это доисторическая смола, вытекавшая в доисторические времена из доисторических сосен, - сказал он. - Иногда в ней вязли разные доисторические букашки. Жаль, что в этом куске никто не увяз. А то посмотрели бы на зверя, который жил миллион лет назад.
- Живодер, - сказал Борис Архипов. - Как можно жалеть, что букашка не погибла?
- Погибнуть для науки - это высшая доблесть,- усмехнулся Овцын. -Мы отнесли бы камешек в музей, и про нас написали бы в газете. А ученый сочинил бы диссертацию, получил бы степень и прибавку к жалованью. Ему дали бы квартиру. Жена стала бы его больше любить за то, что он такой умный и может многого добиться. Видишь, какая великолепная судьба была бы у букашки, догадайся она погибнуть в смоле миллион лет назад.
Насмотревшись на море, которое выглядело здесь краем океана, а не скромной Балтикой, где воды меньше, чем в озере Байкал, они снова поднялись наверх, прошли парком и внезапно очутились в городе.
Вытряхнув из туфель остатки песку, Овцын сказал Ксении:
- Такую природу я люблю. Чисто, сухо и ласкает взор. Никакой паутины на физиономии, и шея не чешется. Спасибо, Ксана. Я рад, что вы нас сюда привезли.
- Сейчас ты еще больше обрадуешься, - сказал Борис Архипов и указал на вывеску ресторана, проглядывавшую сквозь ветви.
В зале было сумрачно, и они выбрали столик у окна. Борис Архипов торопливо занял стул около Ксении. Овцын, ухмыльнувшись, сел напротив.
- Чему ты лыбишься? - сердито спросил Борис Архипов.
- Народу мало, и нас обслужат быстро, - сказал Овцын.
Он разглядывал арочные своды зала, стены, выложенные декоративным кирпичом, огромный камин из необработанного гранита, где лежали обгорелые березовые поленья. В средневековую декорацию удачно вписался пластмассово-никелевый бар. Считанные посетители терялись в сумраке просторного зала. Взгляд Овцына задержался только на одном из них. В углу одиноко сидел мужчина лет тридцати пяти, в черном костюме, какой надевают только по вечерам. Беспорядок на столе говорил о том, что он сидит здесь давно, и можно было не сомневаться, что он порядочно пьян, потому что галстук сбился на сторону, волосы растрепались, расстегнутый воротничок перекосился и полуприкрытые глаза с бессмысленным вниманием глядели на пустые бутылки.
- Колоритный уголок, - сказал Овцын Ксении, когда она передала меню Борису Архипову. - Вы здесь бывали?
- Да, - сказала она. - Часто.
- Вы говорите это таким голосом, будто жалеете.
- Да, - сказала Ксения. - Это кусок моего прошлого.
- Которого не было?
- Конечно, не было, - сказала она, улыбаясь.- Вы же знаете, когда я родилась.
- Двадцать четыре года тому назад, - сказал Овцын. Так написано в паспорте.
Ксения покачала головой;
- Не верьте паспорту. Верьте мне. Еще не прошло и двух недель, как я родилась.
- Как в тридцать первом веке,- сказал Борис Архипов. - Тогда человек будет рождаться не беспомощным комочком, а сразу инженером, художником или буфетчицей. Какая выгода для общества! Никаких затрат на трехколесные велосипеды и новогодние елки
- Вы жадный, - сказала Ксения. - Пожалели ребенку.
- Простите, я пошутил, - улыбнулся Борис Архипов.- Человек не пчела. Он не согласится лететь на работу, едва родившись. Может быть, в будущем детство продлят до сорока лет. Человечество перестанет воевать, разбогатеет и сможет позволить себе такую роскошь.
Подошел официант и принял заказ.
- Водочки не прикажете? - спросил он разочарованно.
- Водочки не прикажем, - сказал Овцын. - Водочку пить вредно.
- Однако многие употребляют, - вздохнул официант и удалился не спеша. Он подавал на стол медленно, лениво и нелюбезно и досадовал, что люди заняты разговором и их это не раздражает. Он ожидал, что они будут хмуриться, сердито стучать вилками по бокалам, махать ему салфеткой и поймут, наконец, как полезно заказывать водку. Но они разговаривали, смеялись и не замечали коварной политики официанта, так что сердиться пришлось ему самому, а это очень обидно, когда сердишься и не можешь учинить никакой неприятности тем, кто тебя рассердил. Он прибрал после обеда стол и, повинуясь неясному движению души игрока, проигравшего партию, постелил чистую скатерть перед тем, как принести сладкое.
- Ликерчику не прикажете? - спросил официант. - Имеем мараскин. Редкостный ликерчик, нигде не достанете.
- Несите, раз редкостный, - сказал Борис Архипов. - В самом деле, я его лет десять уже не встречал.
- С тех пор и остался,- радостно подтвердил официант. - В погребе обнаружили.
Официант ушел, и Овцын, провожая его взглядом, вдруг заметил, что человек за столиком в углу смотрит на него. Он удивился и напряг память. Нет, незнакомое лицо ничего ему не напоминало.
Официант принес ликер, оказавшийся удивительно вкусным. Овцын брал в рот по нескольку капель и время от времени взглядывал в угол. Человек в черном костюме смотрел не отрываясь. Потом он поднялся со стула и медленно пошел к ним, приглаживая волосы и поправляя галстук. Его увидела Ксения. Она перестала говорить и поднесла руки к лицу.
- Это прошлое, - пробормотал Овцын.
- Что-то мне подсказывало, что я встречу тебя именно здесь, - сказал человек, подойдя. - Ты не могла сюда не вернуться.
- Зачем ты подошел? - спросила Ксения.
- У тебя новые друзья, - сказал он.- Может быть, ты меня познакомишь?
- Нет, не познакомлю. Ты сам знаешь, что знакомство с тобой никому не приносит радости.
- Так ли? - спросил он и хрипло засмеялся.- Помнится, кто-то полтора года подряд радовался оттого, что знаком со мной.
- Зачем ты подошел? - снова спросила Ксения.- Зачем?
Он сжал зубы так, что выступили белые желваки под ушами. Сузившимися глазами он в упор смотрел на Ксению. Он опирался на спинку стула, но никто не предложил ему сесть. «Талия у него тонкая, а плечи широкие,- подумал Овцын. - Кулаки здоровые». Ксения, не глядя ни на кого, рвала салфетку.
- Не надо спрашивать о том, что понятно, - сказал человек. - Я подошел потому, что это ты. Я перерыл весь город. Прости, но и искал тебя
даже через мой аппарат.
- Ты и на это способен, - тихо произнесла Ксения.
- Способен, и ты знаешь почему. Тебя в городе нет.
- Меня в городе нет, - повторила она.
- Где же ты?
- Что тебе от меня нужно? - спросила она подняв, наконец, глаза. - От меня больше нечего взять...
По ее щекам покатились слезы. Овцын подал Ксении платок, и она вытерла глаза.
- По-моему, нам пора, молодой человек, - сказал Борис Архипов.
- И ты решила... Теперь я все понимаю! Теперь я знаю, где ты. Идиот, как я не догадался раньше! - выкрикнул он. Спросил у Бориса Архипова: -Вы капитан Овцын?
- Я капитан Овцын, - сказал Овцын. - Что вам угодно?
- Нет, мне ничего не угодно. Наверное, я должен поблагодарить вас. Я не смог бы жить, если бы она погибла.
Овцын насмешливо поклонился.
- Я вижу, вы не верите?
- Мне нет дела до этого, - сказал Овцын. - Я забуду о вас через минуту. Как только вы вернетесь к своим бутылкам.
- Вряд ли, - сказал он и снова сжал челюсти так, что выступили желваки.
- Любопытно, почему?
- Когда вам придет время уходить, капитан порта не выпустит Ксению Михайловну в море.
- Как так?
- Просто так. Без объяснения причин. У него есть такое право.
- Не перевелись еще негодяи, - произнес Борис Архипов.
- Попридержите язык, - буркнул человек.
- Капитан порта приходится вам родственником ? - спросил Овцын.
- Существуют связи прочнее родственных.
- Он крупная шишка, - брезгливо сказала Ксения.- Он здесь все может. Нехорошо, что мы его встретили, да кто мог подумать, что он выезжает за город пьянствовать? Теперь он устроит пакость.
«Такое вполне может произойти, - подумал Овцын. А неприятности мне ни к чему. Надо придумать что-нибудь мудрое. А что? Бороться с открытым забралом - это долго. Пока докажешь свою правоту, на Финском заливе снова лед станет. На устройство пакости он имеет сутки времени. Для крупной шишки вполне достаточно. Надеюсь, что он еще не знает, когда отход, и не будет торопиться...»
- Не надо так резко, Ксения Михайловна, - сказал Овцын.
- Я устала, - произнесла Ксении.
- Все равно сердиться не надо, - мягко сказал Овцын.
Человек в черном костюме, еще сильнее сжимая пальцами спинку стула, стал говорить тихо:
- Ксения, все будет по-другому. Не думай, что я ничего не понял. Я многое понял. Вернись. Вот сейчас. Встань, попрощайся со своими друзьями...
Она вздрогнула, обхватила руками плечи.
- Нет, - сказала она. - Тысячу раз нет.
- Ты еще плохо знаешь жизнь. Никогда ни у кого не бывает все гладко. Даже самые лучшие и добрые люди, соединяясь вместе, не во всем соглашаются друг с другом. Нужна терпимость.
- Нет, - повторила Ксения. - Уходи.
Он выпрямился, отпустил стул, сунул руки в карманы. Лицо его покраснело и набухло.
- В таком случае мне придется принять меры, - сказал он. - Не надейся, что я спокойно оставлю тебя в объятиях любовника.
- Мерзавец! - сказала Ксения. - Убирайся! Если ты еще раз подойдешь, я позову милицию.
- Милиция - это как раз то, что мне нужно,- криво усмехнулся он и пошел к своему столику.
Ксения вытерла глаза и положила платок в сумочку.
- Все равно я никуда не уйду с «Кутузова», - сказала она. Пусть, делает, что хочет.
«Ох, как просто!» - подумал Овцын, покачал головой, но ничего не сказал.