Женщины-писательницы в испанской литературе второй половины XX века занимают достойное место. Имена Аны Марии Матуте, Кармен Лафорет, Долорес Медио, чьи произведения многопланово и ярко представляют направления испанской словесности послевоенного времени, хорошо знакомы советским читателям. Елена Кирога, признанный мастер психологической прозы, автор двенадцати романов, переведенных на многие языки мира, до сих пор остается неизвестной у нас в стране.

Расцвет ее творчества пришелся на 50-е — начало 60-х годов, но и в последующее десятилетие книги писательницы часто переиздавались, а в 1983 году вклад Елены Кироги в национальную литературу получил почетное признание: она была избрана в испанскую Королевскую Академию, и это событие в значительной мере оживило интерес к ее искусству.

Биография Е. Кироги не изобилует бурными событиями, напротив, писательница всегда предпочитала тихую уединенную жизнь. Она родилась в 1921 году в городе Сантандере, но детство провела в тихом местечке Барко-де-Вальдеоррас, что в самом центре Галисии, в старинной усадьбе предков (отец ее происходил из знатной галисийской семьи), и этому краю отдала навек свою душу. Однажды в интервью, которые вообще писательница дает крайне редко, она заметила: "Галисийцы, возможно потому, что они родом из страны туманов, подвержены магии и фантазии, а это во многом помогает, когда пишешь..." Отец Елены Кироги рано остался вдовцом, и девочку с ее многочисленными братьями и сестрами воспитывали тетки. Маленькая Елена воспринимала природу как живой, наделенный душой мир и любила часами разговаривать с деревьями и цветами, рекой и облаками. Тети отказывались понимать свою поэтически настроенную воспитанницу и называли ее не иначе, как "очень странной девочкой". А когда они узнали, что в тринадцать лет Елена прочитала Вольтера, то потребовали изолировать вольнодумницу от кузин, дабы она не оказала на них пагубного влияния. Позже Елена Кирога вспоминала, что в детстве часто чувствовала себя одинокой, не такой, как все. Это ощущение одиночества войдет лейтмотивом в ее автобиографическую книгу "Грусть".

С 1950 года, после того как она вышла замуж за историка Дальмиро де ла Вальгому, Елена Кирога живет в Мадриде, но ее родная Галисия с прекрасными пейзажами и простыми тружениками остается одной из сквозных тем творчества. Недаром, по признанию писательницы, самым радостным для нее оказалось сообщение о том, как встретили в Галисии известие о ее избрании в Испанскую Академию: "Люди выбегали на улицу и кричали: "Победила Кирога, победила Кирога!" И это значило для меня больше, чем все до сих пор полученные поздравления..."

Приход Елены Кироги в художественную литературу ознаменовался премией имени Эухенио Надаля, полученной ею за роман "Северный ветер", изданный в 1950 г. Кстати, первой женщиной-писательницей, награжденной этой премией, была Кар мен Лафорет, современница и ровесница Е. Кироги (она получила ее за роман "Ничто", 1944). Премией Надаля отмечались и произведения Аны Марии Матуте и Долорес Медио.

Если литературный дебют Е. Кироги — повесть "Звучащее одиночество" (1948) — остался незамеченным, то роман "Северный ветер" в течение одного только года выдержал подряд три издания. Написанный в традициях костумбризма XIX века, он посвящен сельской Галисии. Критиков покорили литературный стиль произведения, тонкость живописных зарисовок и богатство оттенков в изображении характеров. Эти качества свойственны и последующим работам Е. Кироги.

Интенсивный, настойчивый поиск собственной манеры ощутим в следующем большом романе писательницы "Кровь" (1952). Это своеобразная семейная сага, оригинальность которой зиждется на выборе рассказчика — "хроникера". В его роли выступает старое каштановое дерево, растущее напротив окон родового замка. Оно свидетель радостей и несчастий обитателей замка, игр детей, любви и ненависти взрослых, их привычек и причуд, предательств и преданности, смертей и рождений. В этой необычной летописи четырех поколений семейства все время подчеркивается мотив предначертанности в судьбе многих персонажей, "голос крови", определяющий их поведение. При этом читатель знакомится с целой галереей ярко вылепленных, не похожих друг на друга образов: романтическая фигура сурового и гордого Амадора, больше жизни любящего море, его жизнелюбивая темпераментная дочь Амалия, слабовольный и меланхоличный внук Хавьер... В изображении этих и других характеров книги преобладает романтическая приподнятость и даже порой экзальтированность, иногда автор впадает в риторику или мелодраматичность. В целом книга написана в духе традиционного событийного романа, однако специфическое авторское "я" каштанового дерева видоизменяет привычный ход романного изложения. У дерева возможность видеть и слышать происходящее ограничена: это сад и верхняя комната в башне замка, когда в ней открыты окна. Такой эффект фрагментарности в описаниях, внезапность обрывов, кинематографические "затемнения" создают некую таинственность, загадочность, обостряют интерес читателя, заставляя его домысливать некоторые детали и факты. Кроме того, эта экзотическая повествовательная перспектива позволяет раскрыть тонкое и глубокое чувство природы, присущее писательскому дарованию Кироги, ее умение поэтично и любовно передать на страницах романа жизнь растений как независимый и сложный мир. Правда, зачастую ощущается некоторая искусственность в философских размышлениях каштана относительно поведения людей, их обычаев и нравов в сравнении собственным образом существования дерева.

Оба первых романа Е.. Кироги — и "Северный ветер", и "Кровь" — обращены в прошлое, и только в третьей своей книге "У каждой улицы своя жизнь" (1954) автор сталкивает испанского читателя с современностью и современниками.

Тема современной, послевоенной Испании в период 50-х годов характерна для многих произведений молодых испанских прозаиков, с именами которых связано обновление национальной литературы, пережившей тяжелый кризис в 40-е годы, время репрессий и утверждения франкистского режима. Проза Санчеса Ферлосио, Аны Марии Матуте, Хуана и Луиса Гойтисоло, Лопеса Пачеко и многих других являла собой правдивое свидетельство времени, попытку разоблачения трагических последствий гражданской войны, "крестового похода", как принято было называть ее во франкистской Испании. Парадно-оптимистической официальной идеологии, насаждаемой фалангистами в литературе и искусстве, первыми отважились противостоять писатели, создавшие течение так называемого "тремендизма" (от испанского слова "ужасный", "страшный"): Камило Хосе Села и Кармен Лафорет. В их программных романах "Семья Паскуаля Дуарте" и "Ничто" приоткрылась страшная реальность с ее жестокостью и насилием, с безмерным одиночеством человека во враждебном ему обществе. Авторы, еще не осмеливаясь открыто на социальный анализ действительности, делали это опосредованно, показывая безрадостно-гнетущую атмосферу испанского общества, апеллировав главным образом к эмоциям читателя.

На смену тремендизму, расцвет которого связан с первой половиной 40-х годов, пришел "объективный", или "социальный", роман 50-х. Его представители провозгласили своей задачей протокольно-репортажное изложение событий, отказ от психологизма, авторских рассуждений и комментариев, отдавая предпочтение точности детали, диалогу, документальности повествования. Это был немаловажный шаг в раскрытии объективного положения в стране.

Творчество Елены Кироги, много и плодотворно работавшей именно в 50-е годы, не укладывается в рамки того или иного направления испанской литературы, хотя оно и вбирает их некоторые черты. Кирога шла своим путем, упорно совершенствуя технику письма, оттачивая мастерство в создании психологического портрета: так, социологичность отдельных ее произведений, перекликающаяся с объективным романом, неизменно сопряжена с психологической разработкой характеров персонажей. В своей творческой эволюции писательница испытала влияние, можно сказать запоздалое, тремендизма. В соответствии с концепцией этого течения выстроен ее роман "Маска" (1955), опубликованный уже после книги "У каждой улицы своя жизнь". Над героем "Маски" Моисеем Эстебесом тяготеет страшное проклятие собственной совести: он повинен в смерти матери во время гражданской войны, и об этом его предательском поступке не знает никто. И сам Моисей, и окружающие его нарисованы как существа, обуреваемые темными страстями, словно ведомые по жизни силами зла. В романе показаны члены семьи, спаянной не любовью, а взаимной ненавистью, презрением, завистью и прочими чувствами, призванными не скреплять, а разъединять души людей. То, что случилось в прошлом, в пору гражданской войны, навсегда искалечило жизнь и психику Моисея Эстебеса, калечащего в свою очередь и души других; в частности, он избирает своей жертвой боготворящего его двоюродного брата Агустина и всячески измывается над ним.

Так, отраженным светом проникают в роман раздумья о последствиях пережитого в военное лихолетье. Как справедливо отмечает советский исследователь испанской литературы И. А. Тертерян, "Елена Кирога стоит в растерянности перед явлением гражданской войны. Но ей ясно: война как тяжелый кровавый кошмар тяготеет над всеми и каждым. Дети не понимают отцов, мужчины ненавидят других и себя, все живут благодаря чьей-то смерти — вот что такое испанский мир".

Роман "У каждой улицы своя жизнь" несравненно спокойней по своей эмоционально- художественной интонации. Не психический надрыв является здесь основной доминантой, а вполне понятные каждому чувства, такие, как любовь или страдание. Этот роман Е. Кироги — честное исследование определенного слоя современного писательнице испанского общества. Исследование не только психологического (что более всего удается автору), но и социологического плана. Действующие лица романа весьма четко определены в социальном контексте, и их внутренние переживания, которые виртуозно сплетаются в единую сюжетную нить, не оторваны от тех закономерностей, что обусловливают сознание представителей буржуазных слоев испанского общества.

Завязкой сюжета становится смерть одного из центральных персонажей романа — преподавателя словесности Мадридского университета дона Вентуры, погибшего в результате нелепого несчастного случая. Эта смерть — толчок к тому, чтобы заглянуть в прошлое людей, кто теми или иными узами был связан с Вентурой, раскрыть самые сокровенные мысли и мотивы их поведения, а в результате подвести некий итог жизни главного героя. У гроба Вентуры, сменяя друг друга, собираются действующие лица: его законная жена Эсперанса, красивая женщина, светская и эгоистичная, не понимавшая пристрастия мужа к науке и книгам; его дочь Агата, привыкшая считать отца умершим, так как Эсперанса давно внушила ей эту мысль, не желая встреч Вентуры с дочерью, которую он очень любил. Здесь и другая жена Вентуры, бывшая его студентка Пресенсия — они жили в гражданском браке, не освященном церковью, — их сын Асис, подавленный как смертью отца, так и своим двусмысленным положением незаконного ребенка. И, наконец, муж Агаты Фройлан, испытывающий симпатию к незнакомому ему тестю и пытающийся искренне понять его личную драму.

По художественной структуре роман был новаторским и в творческом пути Елены Кироги, да и вообще в развитии испанской прозы начала 50-хгодов. В его композиции сопрягаются, во- первых, разные временные пласты — прошлое и настоящее, — а кроме того, различные повествовательные перспективы. Авторский голос то и дело перебивается голосами действующих лиц, мыслями, диалогами и внутренними монологами — все это складывается в мозаичное панно разных точек зрения, трактовок и оценок одних и тех же событий, людей, фактов, побуждений. Такая сложная композиция увлекает читателя, затягивая его в исследование человеческой жизни. К тому же автор облегчает восприятие текста введением такого типографского "кода", как курсив, кавычки, скобки, что сигнализирует о переходе одного времени в другое или о смене рассказчика и т.п.

Внутренние монологи каждого "я" помогают лучше и полнее понять личность умершего, но одновременно раскрыть характер и взгляды исповедующегося, вспоминающего. Важную смысловую нагрузку несет в романе противостояние двух образов — Вентуры и его первой жены Эсперансы, брак которых распался за пятнадцать лет до гибели Вентуры. Проблема семьи выводится автором на первый план, проблема острая и неизменно актуальная для Испании. Франкистская идеология провозглашала традиционный институт семьи одной из незыблемых опор государства наряду с религией. А влияние церкви в Испании, особенно в послевоенные годы, было чрезвычайно сильным и глубоко проникало в сферу семейных отношений. Личная трагедия главных действующих лиц романа во многом связана именно с этой стороной испанской действительности.

Эсперанса, воспитанная согласно строгим предписаниям католической морали, верная всем ее догмам, считает себя единственной законной женой Вентуры, несмотря на их развод. С презрением и негодованием думает она о той женщине, что стала его верной спутницей, ведь для Эсперансы она прежде всего грешница. "Он погряз с ней в распутстве" — так безоговорочно судит она новую семейную жизнь Вентуры. По ее мнению, бывший муж совершил преступный поступок, когда заключил гражданский брак, прекрасно зная, что церковь не признает его. Едва Эсперанса узнает о неожиданной смерти Вентуры, как тут же ее одолевает беспокойство, успел ли он исповедаться перед священником, покаяться в грехах.

Нет, не горечь утраты некогда любимого человека охватывает Эсперансу, вошедшую в комнату попрощаться с покойным. Иное чувство владеет ею — возмущение. Оттого, что гроб стоит навстречу свету, льющемуся из окна, откуда тянутся цветущие ветви акаций, а у изголовья нет ни распятия, ни свечей. И все эти нарушения, отклонения от "нормы", от общепринятого, кажутся Эсперансе "богохульством, дикостью", заслоняя, отодвигая на второй план саму смерть.

Когда Эсперанса начинает вспоминать жизнь с Вентурой, то выясняется, что он не любил разделять ее светские развлечения, предпочитая работать над рукописями и проводить время с маленькой дочкой Агатой. А Эсперанса вовсе не стремилась проникнуться его интересами, для нее всегда важнее всего были внешние атрибуты жизни, следование правилам, царившим в тех обеспеченных кругах общества, где она воспитывалась. И потому, даже когда стала очевидной невозможность их совместного существования, Эсперанса противилась разводу, "чтобы не давать пищу сплетням", предпочитая жить, сохранив лишь формальные узы брака. В памяти Эсперансы одна за другой всплывают фразы из разговоров, объяснений с мужем: "Тебе никто не нужен, кроме тебя самой", "...среда, в которой ты вращаешься, словно чудовищный спрут, окутала тебя своими цепкими щупальцами и не выпускает" — и наконец: "Мы разрушаем друг друга..." Чтобы избежать, не допустить этого разрушения, Вентура, не соглашаясь поддерживать видимость благополучия там, где уже нет любви, решается на развод. В результате он теряет дочь: Эсперанса запрещает ему видеться с девочкой. И эта насильственная разлука с дочерью станет его незаживающей раной, которую не залечит ни преданная и глубокая любовь юной Пресенсии, ни рождение сына Асиса. Лейтмотивом проходит через весь роман такая деталь: хранящийся в потрепанном бумажнике Вентуры вырезанный из журнала свадебный снимок Агаты и сообщение о рождении у нее близнецов. Только эти клочки бумаги и связывали его с дочерью. Прокручивая в памяти свою жизнь с Вентурой, Пресенсия вспоминает, что Агата была "запретной зоной в его одиночестве", он страдал без нее, но предпочитал молчать об этом чувстве. После смерти Вентуры Пресенсия приходит к выводу, что он так никогда и не был до конца счастлив.

Образ Пресенсии воспринимается почти как символ любви, любви преданной, нежной и самоотверженной. Выросшая в бедном доме, рано потеряв мать и в общем предоставленная самой себе, Пресенсия не стремится ни к богатству, ни к положению в обществе. Ее умение радоваться простым вещам, воздуху, прогулкам по Мадриду чарует Вентуру, недаром он говорит о "родстве душ", о неизбежности их встречи. Любовь Пресенсии к Вентуре, открывшему перед ней иные, неведомые ранее горизонты жизни, не замыкающейся на обыденном мещанском быте, наполняет ее истинным счастьем. Но в глазах окружающих она не имеет права на это счастье, как не имеет права называть себя настоящей женой дона Вентуры. Ее преследуют недобрые взгляды соседей, их пересуды за спиной, и, хотя она мужественно и гордо старается не замечать всеобщего осуждения, в конце концов бремя страданий примет ее юный сын, безгранично уважавший отца и не подозревавший, что он "незаконный ребенок", что у отца была другая семья и жена — богатая сеньора, с которой он сочетался браком перед лицом бога. С ужасом и даже с отвращением думает юноша, стоя перед гробом Вентуры, что отныне ему придется играть в интернате роль изгоя, он лишится друзей и все будут презирать его и отпускать злые шуточки прямо в лицо. И материнская любовь Пресенсии не сможет уберечь Асиса от тех горьких испытаний, что уготовила ему жестокая католическая мораль, пропитавшая общество, не щадящая ни взрослых, ни детей.

История внутренней драмы Вентуры, вовлекающая в свою орбиту всех его близких, свидетельствует об откровенно критическом взгляде автора на лицемерный характер нравственных норм, устоев, на то, что их формальная оболочка, одобряемая католической религией, вытесняет подлинную гуманистическую суть. Писательница явно стремилась создать некий идеальный образ главного героя. Он образован, талантлив, скромен, благороден. Самому Вентуре не дано возможности высказаться, подобно прочим персонажам книги, у него нет внутренних монологов, о нем можно судить лишь по воспоминаниям других, по отдельным его фразам, звучащим в памяти разных рассказчиков. Первые же оценки, мелькнувшие на страницах романа, оброненные старыми знакомыми семьи Эсперансы, располагают к дону Вентуре: "Деликатнейший человек, но несколько эксцентричен... Очень умен, исключительная личность... в наше время нельзя быть таким, и, уж во всяком случае, ему не следовало жениться на Эсперансе". Знаменательно, что в воспоминаниях таких разных женщин, как холодная и самовлюбленная Эсперанса, оскорбленная уходом Вентуры, и нежно-заботливая Пресенсия, готовая все принести в жертву ради счастья и спокойствия мужа, моделируется, в общем, облик одного и того же человека. Человека, бесконечно уважавшего чужое достоинство и наделенного таким особенным свойством, как неистребимое стремление к созиданию:"Он обязательно должен был что-нибудь создавать — жизнь, будущее, законы, утопии..." Все знавшие дона Вентуру отмечают таившуюся в нем привлекательность для других, некое поле притяжения. Пресенсия, воскрешая в памяти первую услышанную ею лекцию профессора Вентуры, называет ее необычной, так как он предлагал студентам размышлять вместе с ним, не преподносил свод готовых правил и поучений, а вызывал аудиторию на диалог. Он хотел, чтобы молодые сами делали выводы "о смысле жизни, о культуре..." Непосредственно же теория профессора Вентуры о взаимосвязи математики и жизни, которую он разрабатывал в своих трудах, остается смутной, непроясненной, и читателю в общем сложно проникнуться верой в необычайную одаренность героя как ученого. Но, безусловно, сам его подход к преподаванию в университете привлекателен и даже в определенной степени революционен для того времени, поскольку пробуждает в молодежи самостоятельность мышления.

Можно поверить в его порядочность, глубокую человечность, качества столь редкие в буржуазном обществе, но в целом образ дона Вентуры носит все-таки довольно абстрактный характер, особенно в сравнении с другими персонажами книги.

Роман "У каждой улицы своя жизнь" — на столь, казалось бы, камерную тему, тему любви, — исподволь наталкивает на мысль, что непонимание между людьми, душевное смятение, одиночество, все эти экзистенциальные состояния объясняются в гораздо большей степени репрессивным испанским обществом, воспитывающим людей в духе жестких моральных предписаний и регламентами, иссушающих человеческую душу, чем фатальными хитросплетениями судьбы.

Найденный в этом романе способ повествования на разные голоса Елена Кирога применяет и в повести "Больная", опубликованной в том же 1955 году, что и "Маска", о которой уже говорилось выше. В повести рассмотрен случай, как будто взятый из арсенала писателей- тремендистов — невероятный и почти на грани патологии. Героиня этой истории, красавица Либерата из маленького галисийского поселка на берегу моря, вот уже двадцать лет как замкнулась в молчании, отгородившись от всего мира. Она не встает с кровати, лежит уткнувшись лицом в стенку, ни на что не реагируя, не желая вступать ни в какие контакты с людьми. Причина ее затворничества в предательстве жениха Тельмо, который, испугавшись ее страстной всепоглощающей любви, отправился в далекое путешествие, а возвратился уже женатым на другой.

Знакомство читателя с историей любви и безумия (или сознательного ухода из жизни) Либераты, ставшей легендой поселка, происходит постепенно. Фрагменты этой истории воссоздаются в рассказах разных персонажей: крестьянки Алиды, которая, забыв о своих близких, всецело посвящает себя заботам о больной, местного священника, добряка Симона Педро, сестры Тельмо, Ангустиас, не скрывающей антипатии к бывшей невесте брата, и других жителей поселка. Организующим началом в хоре этих голосов выступает голос авторского "я" самой рассказчицы. Горькую судьбу Либераты она проецирует на собственную внутреннюю жизнь, скрытую от глаз посторонних, жизнь, казалось бы, вполне благополучной молодой и красивой женщины, супруги состоятельного человека.

Вечные вопросы любви, стремления человека к свободе и независимости, проблемы одиночества и смерти Е. Кирога рассматривает на конкретном материале, неразрывно связанном с испанской почвой, а точнее, с хорошо знакомой писательнице Галисией. Живописны и достоверны описания суровой повседневной жизни обитателей поселка, подчиненной одному и тому же издавна заведенному ритму; зримо и колоритно представлены сцены рыбной ловли — основы существования этих тружеников моря. Так, в художественной системе этого произведения сочетается, с одной стороны, исключительность, из ряда вон выходящий случай, а с другой — реалистическое изображение среды.

В повести "Больная" сплетаются две темы, которые проходят через все творчество писательницы: так называемая женская тема и тема сельской Галисии. Женские характеры стоят в центре практически всех романов и повестей Елены Кироги, изданных с 1955 года по сегодняшний день. Причем своими героинями она избирает женщин из разных слоев испанского общества.

В небольшой повести "Пласида, юная" (1956), почти бессюжетной, но целостной и органичной по своей поэтической интонации, центральный персонаж — деревенская девушка Пласида. Место действия, как и в "Больной", — Галисия. Автор, от лица которой ведется рассказ, становится свидетельницей смерти от родов в нищей хижине юной Пласиды. Некрасивая молчаливая девушка выросла здесь, в деревне, без семьи и без дома, в глубокой бедности, работая на других. Едва успев выйти замуж, она проводила мужа в дальнюю чужую страну на заработки, и единственной ниточкой связывали их редкие и краткие телефонные разговоры. Однако эта незаметная, тихая и безропотная девушка вовсе не выглядит изгоем, ее любят в деревне. Писательница подчеркивает в Пласиде человечность, просвечивающую сквозь заскорузлую оболочку невежества и привычного смирения перед судьбой. Образ Пласиды органично вписан в атмосферу трудного и бедного крестьянского быта. Е. Кирога использует в повествовании народные обороты галисийского языка, что придает еще большую достоверность этой пронзительно печальной повести.

"Грусть" — так кратко и емко называется книга писательницы, получившая премию критики за лучший испанский роман 1960 года. Это первая часть из задуманной трилогии с автобиографическими мотивами. Героиня романа Тадеа после смерти матери отдана отцом в дом ее тетки (в городке на севере Испании), где она воспитывается вместе со своими кузинами под присмотром гувернантки. Состоятельная семья, большой сад — в нем в определенные часы позволено гулять детям, — занятия французским языком — этот внешне благополучный мир тяготит девочку. Она никак не может смириться с системой запретов, царящей в семье, со строгими указаниями взрослых, с навязчивыми беседами о грехе, неусыпным контролем за каждым поступком и словом девочек, особенно Тадеи.

Рассказ Тадеи о своей жизни, напоминающий отрывочные дневниковые записи, перемежается с ее воспоминаниями о светлой и привольной жизни в деревне, ее фантазиями и картинками, создаваемыми богатым воображением девочки. С поразительным искусством и убедительностью рисует Елена Кирога мир детской души, внутренние взаимоотношения девочек, их игры, маленькие тайны. То, что происходит в том же доме среди взрослых, тоже дается через призму детского восприятия, мозаично и фрагментарно.

Автор лепит очень интересный характер героини. Живая и впечатлительная по натуре, девочка всегда печальна, замкнута, она остро страдает от своего одиночества, от того, что совершенно забыта отцом, от непонимания окружающих, жесткой строгости тетки, отсутствия ласки. В глазах тетки Тадеа — упрямица и лгунья, а на самом деле это защитная реакция ребенка, которого никто даже не пытается понять. Тадею тянет на природу, ей хочется гулять не в указанном месте, а побежать куда-нибудь далеко-далеко. Роман ясно пронизан ощущением несвободы, сам воздух, которым дышит маленькая героиня, отравлен миазмами тирании. Неслучайно возникает в воображении Тадеи образ решеток: "Решетками могло быть что угодно — стена, сад... холодные, насмешливые или сострадательные голоса старших, улыбки детей... Решетками могло быть все то, что тебя сдерживает".

Вторая часть трилогии, "Я пишу твое имя", вышла в 1964 году, ее название навеяно строкой из известного стихотворения французского поэта Поля Элюара о свободе. Та же героиня, только повзрослевшая, ведет свой рассказ о жизни в религиозном интернате, где она сталкивается лишь с ложью и лицемерием. Пристально вглядываясь во внутренний мир Тадеи, Е. Кирога стилистически точно фиксирует все нюансы в формировании характера и мировоззрения девушки- подростка. Она подводит свою героиню к осознанию свободы как первейшей необходимости человеческого бытия и готовности бороться за нее.

После публикации этой книги писательница молчала почти десять лет, пока в 1973 году не был опубликован ее роман "Глубокое настоящее". Пожалуй, он не прибавил ничего нового к уже сделанному Еленой Кирогой. Роман написан в технике "многоголосия", отлично разработанной автором, и посвящен судьбам двух женщин, жизненные пути которых никогда не пересекались: пожилой галисийской крестьянки и молодой эмансипированной представительницы высших кругов буржуазного общества. Их параллельно развивающиеся истории роднит лишь одно: самоубийство и рой, и другой. Вновь Кирога ставит вопросы смысла человеческой жизни, любви и одиночества.

Трактовка этого постоянного круга вопросов в ее творчестве отнюдь не абстрактна, а социально-заинтересованна. Один из лучших романов Елены Кироги "У каждой улицы своя жизнь", с которым познакомится наш читатель, — убедительное тому подтверждение.

Т. Ветрова