Вентура падал вниз, распластав руки, словно птица огромные крылья, прежде чем удариться о каменную мостовую. Этот взмах походил на взмах крыльев в тяжелом полете, словно он инстинктивно хотел предотвратить свое падение, приостановить его. А она смотрела на все это со ступени лестницы, сдавливая в руке пакет с клубникой.
Еще не прошло и пятнадцати минут с тех пор, как она заглянула в столовую, где он работал, сидя у раскрытых дверей балкона. Придвинул столик и писал. Пресенсия хорошо знала, как он любил тишину, когда работал.
Она вышла на балкон гостиной. Весна будоражила ее, заставляя волноваться. Ей было тридцать пять лет, и весна еще действовала на нее. Весна пришла в Мадрид поздно. Она медленно пропитывалась солнечным теплом, теплом ветра на этой сухой земле, которая отсюда, с балкона, виднелась, золотилась, раскрывалась где-то вдали... Ласточки еще не прилетели, потому что днем было прохладно, а по ночам стояли заморозки. Робко распускались бутоны цветов на клумбах, а почки деревьев на Пласа-де-Орьенте и в скверах улицы Байлен превращались в нежные, шелковистые листочки. Но весна проявлялась не только в тепле. Насыщенный, неподвижный весенний воздух сгущал атмосферу, давил на окружающие предметы, на горизонт. Заставлял сжиматься сердце. Пресенсия ощущала острую, чистую, беспричинную радость при виде этих рано распустившихся листочков, неба, которое нависло над городом так низко, что, казалось, вот-вот коснется его; чувствовала, как этот легкий горячий яд наполняет собой все, даже ее саму.
Ребятишки в светлой одежде катались на площади в крытой двухколесной повозке, которая весело трезвонила колокольчиками. Осел прядал ушами, отгоняя первую мошкару.
Пресенсия не находила себе места, не знала, как унять свою взбудораженную плоть и душу.
Нет, пожалуй, знала.
Она приоткрыла дверь в столовую и увидела голову — в сумеречной комнате его голова, склоненная над рукописями, еще выглядела черноволосой. И всеми фибрами своей души уловила невидимые флюиды, исходившие от этого человека, погруженного в работу.
— Вентура...
Она вся встрепенулась от счастья. Бывали такие минуты, когда стоило ей произнести его имя — и она чувствовала себя счастливой.
— Подожди...
Он едва обернулся, не глядя на нее, нетерпеливо. И скорее жестом, чем словом, дал ей понять, что она мешает. Едва уловимым отрешенным жестом. Пресенсия смутилась и быстро проговорила:
— Я пойду вниз за клубникой...
Теперь, найдя себе какое-то дело, она стала напевать. Ее нисколько не огорчил раздраженный жест Вентуры, ибо он вряд ли осознавал его.
"Он слишком много работает. . Работа уморит его..."
Она надела куртку, взяла кошелек с деньгами и, заглянув на кухню, сказала служанке:
— Я пойду вниз за клубникой.
Было прохладно. Над узкой улицей нависло всей своей тяжестью огромное небо с красноватым маревом.
— Завтра будет хорошая погода...
Сервандо поздно закрывал свою лавку. Скорее, это был ларек, по правую сторону которого стояли большие корзины с артишоками, спаржей, клубникой... Его освещала электрическая лампочка в сорок ватт, слишком тусклая для такого буйства красок. За прилавком обычно стояла жена Сервандо. С тех пор как о них что-то пронюхали в квартале, она перестала быть любезной с Пресенсией. Но Пресенсию никогда не волновало, что о них говорили. Она игнорировала сплетни с невозмутимой улыбкой.
( — Уверяю тебя, люди просто злословят. А тем, кто это болтает, не мешало бы посыпать перцу на язык. Разве ты сама не видишь?
— Все это знают. Его жена — богатая сеньора, у нее своя машина.
Сервандо смеялся.
— А я тебе говорю, она не из тех женщин, кто способен быть любовницей.)
Ему доставляло удовольствие смотреть на нее, такую маленькую, сияющую.
— Положите мне клубники.
— Сколько?
Пресенсия улыбалась, и прядка ее коротких волос покачивалась на лбу. Потом прикасалась к пакету маленькими длинными пальцами, указывая приблизительно, сколько ей положить ягод.
Запах клубники радовал ее. Весна... Весна... Вентура любил клубнику. Ему нравилось видеть, когда она появлялась и как ни в чем не бывало протягивала ему пакет, словно он никогда и не противился тому, чтобы ему что-то покупали. Клубника была еще дорогая. Она подумала: "Я так и не научилась экономить, наверное, потому, что у нас никогда не было достатка". И улыбнулась.
"Тетя Луиса сказала бы, что фрукты надо покупать в сезон". Но вряд ли она смогла бы когда-нибудь дождаться сезона...
Сервандо спросил:
— Скоро приедет мальчик?
Пресенсия прижала к сердцу пакет с клубникой.
— Как только сдаст экзамены. Скоро уже...
Ей никогда не жалко было денег, которые она отдавала Сервандо, потому что он всегда платил ей чем-нибудь взамен: воспоминанием, надеждой на скорое возвращение сына.
Вентура, очевидно, еще работал, и, чтобы ему снова не помешать, она пошла не коротким путем, сразу вверх по улице, а сделала круг.
Дошла до площади Ромалес, прогулялась по Павии, впитывая в себя пронизывающий аромат деревьев. Обшарпанные, глубокие порталы Павии... Легко поднялась по ступенькам, которые вели к улице Десампарадос, с газонами, кедрами и серебристыми тополями по правую сторону от нее. Ладонь руки, в которой она держала пакет с клубникой, согрелась. Ей нравилось возвращаться домой этим путем, преодолевать таинственный подъем, в глубине которого светил фонарь, словно сердце друга. Еще не достигнув подножия квартала, где находился их дом, она заметила Вентуру, который склонился вниз с балкона, желая разглядеть в сумерках ее силуэт. Душа Пресенсии запела от счастья, как душа невесты. Вентура...
Наверное, он осознал, что она ушла, лишь после того, как за ней закрылась дверь, и теперь вышел на балкон, чтобы увидеть, как она возвращалась, потому что ее нежные слова — для него они звучали нежно: "Я пойду вниз за клубникой" — запали ему в душу. И вот он, перегнувшись через перила балкона, смотрел вниз, держа в руке окурок сигареты.
— Зачем я задержалась? Ведь он ждет меня...
На какой-то миг Пресенсия остановилась, чтобы получше его разглядеть. Она стояла внизу на самой верхней ступеньке лестницы, а он — наверху, склонившись вниз, точно слепой. Слова, тысячу раз произнесенные ею на разные лады, мгновенно пронеслись в ее сознании: "Не перегибайся так, голова перевесит. . Будь осторожен. Балкон ветхий... С каждым днем он становится все хуже и хуже".
Она не подумала: "Стал совсем плохо видеть. Стареет", — а почувствовала щемящую нежность к еще одной его слабости.
Вентура уже увидел ее. В сгустившихся сумерках они не могли различить лиц друг друга, но улыбались вслепую. Пресенсия услышала грохот камня, что-то холодное пронеслось в воздухе, что-то жестоко рушилось. На какой-то миг ей показалось, что падает она. Крик застрял у нее в горле. Пресенсия отчаянно сжимала в руках пакет, пригвожденная к месту. Как быстро падает!..
Она обрела способность двигаться, лишь когда услышала глухой удар тела о мостовую. И побежала.
— Вентура!
На него посыпались обломки балкона.
Открылось чье-то окно. Выскочил мальчишка из таверны. И на улице, еще за минуту до этого пустынной, темной, спокойной и таинственной — улице влюбленных, — мгновенно собралась толпа народу. Некоторые женщины в ужасе прижимали ладони ко рту, пятясь назад, но не отрывая взгляда от пострадавшего; другие же, подбежав, застывали с идиотским выражением лиц. Подбородок Вентуры задрался кверху, ноги были разбиты, нос расплющен. Раны слегка кровоточили. Какой-то мужчина закричал: «"Скорую помощь"!..» А Пресенсия легла на мостовую почти вровень с Вентурой, обхватив его голову рукой, нежно поддерживая ее на своем согнутом локте. Вентура открыл глаза.
— Любимый... Любимый...
Он смотрел на нее тускнеющим, удивленным взглядом. И взгляд этот причинял ей нестерпимую боль.
— Сейчас тебе помогут. . Приедет "скорая помощь".
Она утешала его, как маленького. В глубине души она всегда относилась к нему как к маленькому ребенку. Вентура был для нее женихом и сыном, сыном и женихом, но никогда она не воспринимала его только как возлюбленного.
До нее донеслись слова зеленщика, который говорил собравшимся:
— Она только что купила у меня клубнику. .
Слова Сервандо едва доходили до нее, пока, склонившись над Вентурой, она пыталась уловить его взгляд, постепенно угасавший, терявшийся, перестававший быть осмысленным. "Кто заставил меня уйти!" Если бы она осталась дома... Звеня колокольчиком, подъехала "скорая помощь". Услышав ее трезвон, Пресенсия подумала: "Вентура умирает. ."
Нередко, когда они вместе гуляли по улицам, мимо них проносилась "скорая помощь".
Однажды, проходя по площади Испании, Пресенсия сказала ему:
— "Скорая помощь"...
Настойчивый звон колокольчика нетерпеливо требовал освободить путь. Вентура рассеянно посмотрел на машину и тут же перевел взгляд на сады дворца. Но Пресенсия не могла не заметить, что настроение у него в тот вечер уже испортилось.
"Кого-то везут. Я такая счастливая, а там, в машине, лежит человек. Хоть бы ему предстояла легкая операция. Или какая-нибудь сеньора..."
Пресенсия крепче прижалась к руке Вентуры. Прекрасно было гулять вот так, вдвоем, молча, и каким-то таинственным образом улавливать его мысли. "Сообщающиеся сосуды", — улыбнулся он, прижав ее пульс к своему.
Теперь "скорая помощь" стояла там. На углу Канонигос, так как не могла въехать на их узкую улицу. Из машины вылезли двое мужчин в белых халатах, держа в руках носилки. Толпа расступилась.
Пресенсия сказала:
— Я поеду с ним.
Вентура не чувствовал, как его поднимали, клали на носилки и покрывали голову.
— Пожалуйста, осторожнее, не толкните...
Она последовала за санитарами, которые важно кивали головами.
Соседи говорили им:
— У него вытекли мозги...
— Вы думаете, он сможет?..
Какая-то женщина крикнула, заглушая остальных:
— Какое там, эти ветхие развалюхи сыплются на каждом шагу. Всем наплевать...
Санитары шли со своей ношей, важно кивая головами. Равнодушные ко всему. Затем сунули носилки в машину.
— Аккуратнее...
И сели в нее сами. Пресенсия последовала за ними. Один из санитаров захлопнул дверцу.
Она подумала: "Черный ворон. Сколько скорби таят в себе эти машины. — И еще: — Мы будем наказаны".
Но Пресенсия вовсе не имела в виду тюрьму. Склонилась над ним. А затем, обернувшись к санитарам, сказала:
— Он все еще без сознания...
Санитары посмотрели на нее как на дурочку. Один из них вынул из-под белого халата пачку сигарет и предложил товарищу.
А колокольчик трезвонил... Трезвонил... Отсюда, от них.
На улицах машины, должно быть, замедляли ход, регулировщик поднимал вверх руку в белой перчатке и свистел, освобождая им путь, громадные автобусы сторонились, а какая-то женщина — возможно, молодая и нежная — крепче прижималась к руке своего мужа, проходя мимо.